Страница:
— Спасибо.
Губы Рена сложились в бесшабашную улыбку.
— Но как только ты произнесешь последнее слово, предупреждаю, я дам волю рукам. И надень что-нибудь сексуальное. Предпочтительно с глубоким вырезом и определенно без нижнего белья.
— Вы, молокососы-старшеклассники, просто меня убиваете! Не знаешь, смеяться или плакать! Еще какие-то требования?
— Нет, думаю, это все, — кивнул Рен и, посвистывая, отошел. Изабел невольно отметила, что сейчас он походил скорее на киношного красавца героя, чем на прославленного голливудского психопата.
Она наскоро приняла ванну, схватила блокнот и набросала кое-какие идеи для своей книги, но мозг отказывался работать, поэтому пришлось отложить блокнот и отправиться на виллу, посмотреть, как там Трейси.
— Просто шикарно.
Экс-жена Рена лежала с закрытыми глазами в шезлонге у бассейна.
— Гарри и дети ненавидят меня, а тот, что в животе, постоянно давит на мочевой пузырь и вызывает газы.
Изабел заметила детей, вылезавших из машины Гарри, с перемазанными мороженым лицами.
— Если бы Гарри ненавидел вас, вряд ли все еще был бы здесь.
Трейси подняла спинку шезлонга и надела темные очки.
— Это лишь потому, что его совесть замучила из-за детей. Завтра он уедет.
— Вы пытались поговорить?
— В основном говорила я. А он снисходительно улыбался.
— Но почему не попробовать еще раз? Сегодня, когда дети уснут? Налейте ему стакан вина и попросите перечислить три вещи, которые готовы сделать для его счастья.
— О, это легко. Поднять мой ай-кью на двадцать пунктов, заняться делом, вместо того чтобы постоянно ходить беременной, и полностью изменить свою натуру.
Изабел рассмеялась:
— Немного жалеете себя, верно? Трейси прищурилась на нее поверх очков:
— Странный вы какой-то шринк. Утешения от вас не дождешься.
— Знаю. А все-таки подумайте об этом. Хорошо? Задайте вопрос, и как можно искреннее. Никакого сарказма.
— Никакого? О, вы только что потеряли пациента. Лучше расскажите о себе и Рене.
Изабел неудобно скорчилась на стуле.
— Предпочитаю промолчать.
— Добрый доктор может прописывать лекарство, а вот глотать отказывается. Приятно видеть, что я здесь не единственная обманутая, одураченная и доведенная до точки особями мужского пола.
— Определенно не единственная. И что я могу сказать, кроме очевидного? Я потеряла голову.
— Да, и не вы первая. Умеет он обаять женщин.
— Что-то я не по себе дерево рублю.
— С другой стороны, вы не позволите вешать себе лапшу на уши и точно знаете, на что идете. Это дает вам очевидное преимущество над остальными его женщинами.
— Полагаю.
— Ма-а-а-мочка! — завопил Коннор выскакивая из-за угла. Толстая заднюшка в голубых шортах виляла из стороны в сторону.
— Привет, большой парень!
Трейси встала, подхватила его на руки и покрыла замурзанные щеки поцелуями. Он посмотрел через ее плечо на Изабел и улыбнулся, показав маленькие сверкающие зубки.
Что-то сжало сердце Изабел. Пусть жизнь Трейси — сплошные неприятности и беспорядок, но и она имеет свою светлую сторону.
Рен схватил конверт от «Федерал экспресс», лежавший на консоли в вестибюле виллы, и поспешно удалился в свою спальню. Запер дверь от маленьких нахалов и уселся у окна. Глядя на синюю обложку с напечатанным незатейливым шрифтом названием «Ночная охота», он едва не дрожал от волнения. Говард наконец завершил сценарий!
Из обсуждений режиссерских замыслов он знал, что главная идея фильма — поставить перед публикой вопрос: кто он, Каспер Стрит, — просто психопат и маньяк или, что более тревожно, неизбежный побочный продукт общества, принимавшего насилие как должное? Даже святая Изабелла одобрила бы такой поворот темы.
Он улыбнулся, вспомнив, как выглядела она менее часа назад: солнечное сияние, переливающееся в волосах, и прекрасные глаза, вбирающие каждое его движение. Ему нравилось, как она пахнет: пряностями, сексом и добротой.
Но сейчас ему было некогда думать о ней. Его карьера вот-вот взлетит к небесам!
Он открыл папку и стал читать.
А закончил в холодном поту. Лучшей работы Дженкс еще не делал. Роль Стрита изобиловала мрачными поворотами и почти неуловимыми нюансами, которые потребуют от Рена выложиться до конца, а может, и больше. Неудивительно, что каждый голливудский актер стремился сняться в этом фильме.
Но в последнем варианте были сделаны значительные изменения, которые Говард не обсуждал с Реном. Одним мастерским ударом он еще ярче выделил главную тему фильма, превратив ее в экзистенциальный кошмар. В первом варианте Стрит делал своей добычей женщин, которых любил. Теперь же стал мучителем и убийцей детей.
Рен откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Да, сюжет просто гениальный, но…
Никаких «но». Эта роль позволит ему стать первым среди лучших, мечтой каждого знаменитого режиссера.
Он схватил бумагу и попытался набросать кое-какие заметки. Для него это всегда было начальным шагом к созданию роли, и Рен любил делать это немедленно после прочтения сценария, пока впечатления были еще свежи.
Он описывал чувственные восприятия, воспоминания на уровне подсознания, свои соображения относительно костюмов и мизансцен, движения и жесты персонажа — словом, все, что приходило на ум и позднее поможет создать характер.
Обычно идеи били фонтаном, фантазия разыгрывалась неуемно, но изменения, сделанные Дженксом, выбили его из равновесия, и в голову ничего не приходило.
Рен задумчиво поиграл колпачком ручки.
Ему нужно больше времени, чтобы впитать прочитанное. Завтра утром попробует еще раз.
Направляясь к ферме, он решил не говорить Изабел о новом варианте сценария. Нет никакого смысла бесить ее. Не сейчас, когда их затянувшаяся битва характеров должна вот-вот закончиться.
Изабел проигнорировала просьбу Рена надеть что-то посексуальнее, выбрала черный сарафан самого консервативного покроя и накинула на голые плечи шаль с черной бахромой, вышитую крохотными золотыми звездочками.
Она как раз кормила кошек, когда за спиной раздались шаги. На горле тревожно забилась жилка.
Повернувшись, Изабел увидела унылого зануду интеллектуала, стоявшего в дверях. Растрепанные волосы, очки в стальной оправе, чистая, но помятая рубашка, поношенные брюки цвета хаки, рюкзак через плечо… словом, этот тип выглядел младшим братом Рена Гейджа, этакой поэтической натурой.
— Я все гадала, с кем сегодня у меня свидание, — улыбнулась она.
Он оглядел ее скромный наряд и вздохнул:
— Так и знал, что не стоит питать надежд на мини-юбку. Во дворе прямо за «пандой» стоял серебристый «альфа-ромео».
— А это еще откуда?
— Пока мою машину чинят, я велел доставить хотя бы эту. Продержусь, пока не привезут «мазерати».
— Люди, чтобы продержаться, покупают шоколадные батончики, а не машины.
— Только бедняки вроде тебя.
Городок Сан-Джиминьяно изящной короной венчал холм. Четырнадцать сторожевых башен живописно выделялись на фоне заката. Изабел попыталась представить, как чувствовали себя паломники по пути из Северной Европы в Рим, впервые увидев город. После опасностей большой дороги Сан-Джиминьяно, должно быть, казался оплотом безопасности и надежности.
Мысли Рена, очевидно, текли в том же направлении.
— По правилам мы должны были подойти к городу пешком.
— Вряд ли высокие каблуки были изобретены для паломничества. Но как же красиво!
— Лучше всего сохранившийся средневековый город во всей Тоскане. Если ты не успела прочесть свой путеводитель, замечу, что его спас несчастный случай.
— Какой же?
— Этот город считался большим и оживленным торговым центром, пока черная смерть не унесла большинство населения.
— Совсем как в замке.
— Да, туго им пришлось без антибиотиков. После этого Сан-Джиминьяно потерял свое значение основного пункта остановки по пути в Рим. К счастью для нас, у немногих оставшихся жителей попросту не было денег, чтобы модернизировать здания, и именно поэтому большинство сторожевых башен все еще стоят. Здесь снималось несколько частей «Чая с Муссолини».
Мимо них в противоположном направлении промчался туристический автобус.
— Новая черная смерть, — покачал головой Рен. — Слишком много туристов. Но город так мал, что далеко не все остаются на ночь. Анна утверждает, что во второй половине дня улицы пустеют.
— Вы снова говорили с ней?
— Разрешил с завтрашнего дня разбирать ограду, но только под моим наблюдением.
— Бьюсь об заклад, это ей не понравится.
— Спроси, не все ли мне равно. Я возвел Джереми в ранг стражника.
Рен припарковался на стоянке под древними стенами и повесил рюкзак на плечо. Хотя маска занудного интеллектуала не скрывала его так надежно, как остальные, большинство туристов уже разъехались, и он не привлекал особого внимания.
По дороге Рен рассказывал о фресках церкви двенадцатого века в романском стиле и был на удивление терпелив, когда она совала нос в магазинчики.
Потом они прошли по узким крутым улочкам к древней крепости Рокка и взобрались на единственную уцелевшую башню, чтобы посмотреть на дальние холмы и поля, расцвеченные последними закатными лучами.
Рен показал на виноградники:
— Здесь делают верначча, местное белое вино. Не хочешь попробовать за ужином, когда мы заведем разговор, которого ты так добивалась?
От его медленной улыбки мороз прошел по коже, и она едва не призналась, что готова забыть о вине и разговорах и отправиться прямо в постель.
Но не довольно ли ударов судьбы? Она и так вся в синяках и сейчас хочет, чтобы все было как полагается.
Маленький зал ресторана в отеле «Систерна» был достаточно живописен: каменные стены, персикового цвета скатерти на столах и очередной великолепный вид из окна, которых в Тоскане было хоть отбавляй и все выдавались Даром. С их столика, втиснутого в угол между двумя окнами, можно было смотреть на покатые красночерепичные крыши Сан-Джиминьяно и видеть, как загораются огни в домах и на фермах, окружающих город. Рен поднял бокал:
— За разговоры. Пусть эта беседа окажется милосердно короткой и безумно продуктивной.
Глотнув терпкого верначча, он напомнила себе, что жен-шин, которые забывают о собственных силах, топчут ногами.
— Мы должны стать любовниками.
— Слава Богу.
— Но только на моих условиях.
— А вот это сюрприз.
— Что, сарказм обязателен? Потому что, если собираетесь постоянно ехидничать, должна сказать, что это малопривлекательно.
— Можно подумать, в тебе сарказма меньше.
— Именно поэтому я знаю, как это неприятно.
— Ладно, не важно, главное — продолжай. По лицу вижу, что умираешь от желания изложить свои условия. И хочу напомнить, что слова «изложить» и «ложиться» — однокоренные, или это чересчур для тебя саркастично?
Он уже веселился вовсю.
— Вот что должно быть ясным с самого начала.
Она честно старалась игнорировать тот факт, что в глазах его плясало дьявольское лукавство. Подумаешь, ей все равно! Слишком много женщин подлаживались под любовников, но она не будет одной из таких!
— Прежде всего… вы не можете критиковать меня.
— Это еще почему, спрашивается?!
— Потому что я не сексуальный гигант вроде вас и потому что угрожаю вашему самолюбию, что вам не нравится.
— О'кей. Никакой критики. И ты не угрожаешь мне.
— Номер два: никаких извращений. Простой старомодный секс.
Серебристо-голубые глаза за круглыми линзами очков хищно прищурились.
— Каково твое определение «простого старомодного секса»?
— Общепринятое.
— Ясно. Никакого группенсекса. Никаких игрушек. Ни одного сенбернара. Обидно, но, думаю, выживу.
— Забудьте! Забудьте раз и навсегда! — взорвалась Изабел, швыряя салфетку. — Вы человек не моего кру га, и не знаю, почему мне вообще пришла в голову эта идея! Пусть даже на секунду!
— Прости, увлекся.
Он перегнулся через стол и старательно расстелил салфетку у нее на коленях.
— Желаете строго миссионерскую позицию или предпочитаете быть наверху?
Вот и говори с ним серьезно! Худо дело. У мужчин тысяча способов защищать иллюзию своего превосходства, но не на ту напал!
— ЭтО'Зависит от настроения.
— А можно хотя бы раздеться.
— Вы можете. Мало того, это требование. Он улыбнулся:
— Если не желаешь раздеваться, и не надо. Миленькие сетчатые чулки и пояс для подвязок помогут сохранить скромность.
— Как вы добры! — Изабел обвела пальцем край бокала. — Подтверждая очевидное, скажу еще раз: никакого эмоционального компонента в наших отношениях. Только, и только, физический.
— Как скажешь.
Теперь самое трудное. Но она не из тех, кто отступает.
— И еще одно… я не терплю орального секса.
— Почему, интересно знать?
— Не мой стиль. Немного… чересчур земной.
— Знаешь, тут ты ограничиваешь мои возможности.
— Как угодно, — процедила Изабел, поджимая губы. — Соглашайтесь, или все кончено.
О, он согласится! Что же еще остается? — думал Рен, наблюдая, как эти соблазнительные губы вытягиваются в упрямую ниточку. Он занимался любовью с самыми прекрасными женщинами мира и на экране, и вне его, но ни в одном из этих прелестных лиц не было столько жизни, как в Изабел. Он видел ум, юмор, решимость и всеобъемлющее сочувствие к человечеству. И все, что ему хотелось в данную минуту, — подхватить ее на руки и отнести в ближайшую постель. К несчастью, доктор Фифи была не из тех женщин, которых можно так просто подхватить и отнести, тем более что ее повестка дня еще не исчерпана. Он не удивится, если она сейчас вытащит нечто вроде отпечатанного контракта и заставит его подписать.
Но предательская жилка, бьющаяся на шее, вселяла в него надежды. Не так уж она владеет собой, как хочет показать!
— Чувствую себя немного неуверенно, — сознался он.
— Интересно, почему? Вы получите все, что хотели.
Он знал, что идет по тонкому льду, но все же отказывался позволить ей править бал.
— Но все, что я хочу, похоже, обклеено большими заградительными знаками.
— Вы просто не привыкли к женщинам, открыто излагающим свои потребности. Понимаю, что это кажется угрожающим.
Кто бы подумал, что такой великий ум может быть столь сексуальным?!
— Невзирая на это, мое эго смертельно ранено.
— Говоря метафизически, это совсем неплохо.
— Говоря физически, вовсе нет. Я хочу верить, что неотразим, по крайней мере для тебя.
— Вы неотразимы.
— Нельзя ли попытаться вложить в похвалы хоть чуточку убедительности?
— Это больное место.
— Моя неотразимость?
— Да.
Рен улыбнулся. Похоже на то.
Прибыл официант с антипасто[29], включающим колбасу, оливки и золотистые кусочки жареных овощей. Рен нацепил на вилку ломтик баклажана и поднес к ее губам:
— Ладно, чтобы подытожить вышесказанное: никакой критики и никакого орального секса. Именно так? И никаких извращений.
Он надеялся снова раздразнить ее, но она оставалась хладнокровна, как скала.
— Именно так я и сформулировала.
Он сунул ломтик ей в рот.
— Наверное, не стоит спрашивать о кнутах и розгах.
Она, даже не потрудившись ответить на подобную глупость, промокнула губы салфеткой.
— Или наручниках, — добавил Рен.
Салфетка застыла на полпути к губам.
Неужели в глазах промелькнула искорка интереса? Она явно взволнована. Но он не такой дурак, чтобы громогласно поймать ее на этом.
— Забудь. Я действительно нахал и прошу прощения.
— П-прощаю, — промямлила она, и Рен едва заметно улыбнулся. Итак, мисс Самообладание не против рабства, пусть и в постели? И хотя он примерно представлял, кто закончит ночь в наручниках, все же это неплохое начало. Оставалось надеяться, что она не потеряет ключ.
Рен нагло пользовался любым предлогом, чтобы коснуться ее во время ужина. Задевал ногами под столом. Гладил коленки. Играл с пальчиками. Кормил со своей тарелки. Эротическим движением, должно быть, позаимствованным из своих фильмов, проводил большим пальцем по ее нижней губе. Каким же расчетливым может быть мужчина! И любой его прием срабатывал.
Он отставил пустую чашку от капуччино. Ужин был великолепным, но она так и не смогла вспомнить, что ела.
— Сыта? — спросил он. О да, сыта, и еще как!
Дождавшись, пока она кивнет, Рен повел ее к покосившейся лестнице, но, вместо того чтобы спуститься, стал подниматься наверх.
— Куда мы?
— Я подумал, что тебе захочется увидеть площадь с высоты птичьего полета..
Но сегодня с нее достаточно видов! Ей хотелось вернуться на ферму. Или ему взбредет в голову сделать это в машине? Она никогда не занималась этим в машине, но сегодня вполне подходящее время для новых экспериментов.
— Думаю, хватит с нас видов. Пойдем к машине.
— Не так быстро. Я знаю, что тебе понравится.
Он взял ее под руку, повел по коридору и вынул из кармана тяжелый ключ.
— А это откуда?
— Неужели ты воображаешь, что я дам тебе шанс передумать?
Комната была крошечной с позолоченной лепниной, стайками херувимов, нарисованных на потолке, двуспальной кроватью с простым белым покрывалом.
— Единственная, которая оставалась, но, думаю, сойдет, верно?
Он поставил на пол рюкзак.
— Очень мило.
Изабел скинула босоножки, полная решимости не дать ему перехватить инициативу.
Уронив шаль на стул, она поставила сумочку, вынула презерватив и положила на тумбочку. Рен, естественно, расхохотался.
— Не слишком оптимистично, дорогая, — едва выговорил он, снимая очки.
— У меня есть еще.
— Ну конечно, еще бы! — кивнул он, запирая дверь. — Кстати, у меня тоже.
Она напомнила себе, что сегодняшняя ночь не имела ничего общего с любовью и постоянством. Только секс — вполне предсказуемый исход пребывания в обществе Лоренцо Гейджа. А прямо сейчас — он ее персональная игрушка. И выглядит просто восхитительно.
Она пыталась решить, с чего начать. Раздеть его? Развернуть, как именинный подарок? Или поцеловать?
Рен положил ключ на комод и нахмурился.
— Составляешь список?
— А почему ты спрашиваешь?
— У тебя типично спискосоставляющее выражение лица.
— Нервирую тебя, верно?
Она скользнула по ковру, обняла его за плечи и притянула его голову к себе ровно настолько, чтобы дотянуться до чувственного рта. И чуть прикусила нижнюю губу… только чтобы дать ему знать, с какой тигрицей имеет дело.
— Эй! — охнул он, но она улыбнулась, прижала его крепче и наградила страстным, горячим поцелуем, чтобы исцелить крохотную ранку, но при этом убедиться, что именно ее язык властвует у него во рту.
Рен, похоже, не возражал.
Изабел зацепила ногой его щиколотку. Он сжал ее попку и поднял с пола, что было идеально, поскольку это делало ее выше Рена, и, о, как же ей нравилась ее позиция превосходства!
Она вложила во второй поцелуй еще немного больше души и просунула ступню между его ногами.
Он определенно наслаждался каждым движением, но стал отступать к кровати, уже пытаясь взять верх.
— Сначала разденься, — шепнула она в его губы.
— Раздеться?
— Угу… и помедленнее.
Рен посадил ее на край кровати и долго любовался: само олицетворение опасного секса и грязных намерений.
Четко вылепленные губы едва шевельнулись, когда он спросил:
— Уверена, что ты достаточно женщина, чтобы справиться с этим?
— Вполне.
— Не хочу, чтобы ты о себе возомнила.
— Не волнуйся. И постарайся меня завлечь.
Она видела, как он наслаждается происходящим, хотя он ничем не выдал своих ощущений, кроме разве легкого трепета темных пушистых ресниц. Изабел знала также, что он не опустится до демонстрации мышц или поз мальчика с календаря. Он настоящий.
Медленно, вальяжно он расстегнул рубашку. Не торопясь, высвобождая каждую пуговку из петельки легким движением пальцев.
Края рубашки разошлись.
Хриплый шепот:
— Превосходно. Как приятно иметь собственную кинозвезду.
Рубашка порхнула на пол.
Рен положил руку на пряжку ремня, но, вместо того чтобы расстегнуть, скосил глаза на Изабел.
— Сначала вдохнови меня.
Она полезла под платье, стянула и отбросила трусики.
— Чудесно, — одобрил он. — Приятно иметь собственного сексапильного гуру.
К тому времени как он снял ремень, лишился туфель и носков и спустил молнию на первый дюйм, она жадно глотала воздух пересохшим ртом. Ничего не скажешь, поразительный спектакль!
Она ждала, что Рен расстегнет молнию до конца, но тот покачал головой.
— Немного больше вдохновения.
Изабел завела руки за спину и распустила молнию гораздо ниже, чем у него. Платье соскользнуло с плеча. Она расстегнула серьги.
— Жалкие попытки.
Он сбросил слаксы и остался в шелковых синих трусах. Сто девяносто футов живого товара, и все для нее!
— Прежде чем увидишь немного больше, я требую очередной дозы вдохновения!
Он снова пытался перехватить инициативу, но в чем же тут забава для них обоих?
Она поманила его пальцем: жест, которым в жизни не пользовалась, даже не думала пользоваться, и сама удивилась, что вообще его знает. Но все же царственно откинулась на подушку и протянула руки, пылая таким желанием, что, казалось, простыни вот-вот расплавятся.
Он лениво протянул руку и резким движением задрал ее юбку. Не до пояса. Всего лишь до верхней части бедер, но этого было достаточно, чтобы ее кожа задымилась.
Матрац прогнулся, когда он навис над ней, и, опираясь на руки, так, что их торсы не соприкасались, опустил голову.
Ах, какое искушение — ответить на приглашение его поцелуя…
Но мысль показать свою власть над этим темноволосым зверем казалась соблазном еще более непреодолимым, и поэтому Изабел вывернулась из-под него и бесцеремонно оттолкнула. Рен, не протестуя, плюхнулся на спину.
— Черт, это становится все лучше и лучше, — объявил он.
— Мы стремимся угодить.
И когда она легла на него, он не смог смирить дьявола в своем взгляде.
— Счастлива?
— Ужасно, — ухмыльнулась она.
Более нежный, более чувствительный мужчина просто позволил бы ей все, что она захочет, но он не был нежным и чувствительным, поэтому впился зубами в ее плечо, не слишком сильно, просто чтобы она ощутила укус, а потом поспешно зализал.
— Не следует играть с огнем, если боишься обжечься, — предупредил он.
— Ты меня пугаешь.
Она перекинула ногу через его бедра.
— А когда я пугаюсь, становлюсь неуправляемой. Подняв колени, она уселась на него, прямо на его шелковые синие трусы.
Он со свистом втянул в себя воздух…
Она немного поерзала.
— Может, сбавить темп? Не хотелось бы слишком давить на тебя.
— Э… нет. Оставайся на месте.
Он сунул руки под ее юбку и стал ласкать ягодицы.
Она в жизни не предполагала, насколько это волнующе, когда твой ум и тело возбуждают одновременно. Но ей хотелось еще и смеяться, и контраст кружил голову.
— Собираешься сидеть здесь всю ночь? — осведомился он, — или… начнешь двигаться?
— Я думаю.
— О чем?
— Готова ли к тому, чтобы ты возбуждал меня.
— Нуждаешься в еще каком-то возбуждении?
— О да…
— Ну все!
Он толкнул ее на постель и перевернул на спину.
— Никогда не жди от женщины мужской работы! — Юбка взлетела к ее талии. Он грубо раздвинул ее бедра. — Прошу прощения, милая, но без этого не обойтись.
Прежде чем она успела возразить, он нырнул вниз и припал ртом к ее плоти.
В голове Изабел взорвались ракеты. Из горла вырвался тихий хриплый крик.
— Держись, — пробормотал он, не поднимая головы. — Не успеешь опомниться, как все будет кончено.
Она пыталась свести ноги, но мешала его голова, да и колени не смыкались, потому что все это было слишком восхитительно.
Его язык погружался вглубь, губы ласкали, и безумные вихри ощущений несли ее куда-то. Он мог бы поиздеваться над ней, но не стал — и она взлетела.
Когда она пришла в себя, синие шелковые трусы исчезли. Он поднял ее и вошел, но не до конца. И в глазах… в глазах светилась нежность.
— Это было необходимо, — прошептал он, отводя с ее лба прядь волос.
К ее изумлению, голос ей повиновался, хотя вместо слов получалось какое-то карканье.
— Я же говорила, что не желаю этого.
— Накажи меня.
О, ей хотелось смеяться, но он заполнил ее, и она горела, разомлев от желания, и хотела большего.
— Я надеваю только один. — Он кивком показал на обертку презерватива. — Придется тебе надеяться на лучшее.
— Давай смейся надо мной, любовничек! Но помни, хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Она схватилась за подол и стянула платье, остро ощущая Рена, проникшего в нее… почти… но не совсем до конца.
Он прижал ее пальцы к губам.
Теперь на ней оставались только черный кружевной лифчик и золотой браслет со словом «Дыши», выгравированным внутри.
Изабел начала медленно двигаться, наслаждаясь своей силой, чувствуя себя истинной женщиной, женщиной, способной удовлетворить такого мужчину.
Но и его руки недолго оставались без дела. Вскоре застежка лифчика была расстегнута, а сам лифчик полетел в сторону. Рен завладел ее грудями, потом сжал попку, стал гладить в том месте, где их тела соединялись. И наконец, притянул ее к себе и завладел ртом. Ощутив его первый толчок, она не спешила отдаться ритму движений. Хотела, чтобы для него это стало таким же волшебством, как и для нее. И поэтому вынудила себя двигаться медленнее и медленнее, игнорируя свирепый зов своего тела.
Губы Рена сложились в бесшабашную улыбку.
— Но как только ты произнесешь последнее слово, предупреждаю, я дам волю рукам. И надень что-нибудь сексуальное. Предпочтительно с глубоким вырезом и определенно без нижнего белья.
— Вы, молокососы-старшеклассники, просто меня убиваете! Не знаешь, смеяться или плакать! Еще какие-то требования?
— Нет, думаю, это все, — кивнул Рен и, посвистывая, отошел. Изабел невольно отметила, что сейчас он походил скорее на киношного красавца героя, чем на прославленного голливудского психопата.
Она наскоро приняла ванну, схватила блокнот и набросала кое-какие идеи для своей книги, но мозг отказывался работать, поэтому пришлось отложить блокнот и отправиться на виллу, посмотреть, как там Трейси.
— Просто шикарно.
Экс-жена Рена лежала с закрытыми глазами в шезлонге у бассейна.
— Гарри и дети ненавидят меня, а тот, что в животе, постоянно давит на мочевой пузырь и вызывает газы.
Изабел заметила детей, вылезавших из машины Гарри, с перемазанными мороженым лицами.
— Если бы Гарри ненавидел вас, вряд ли все еще был бы здесь.
Трейси подняла спинку шезлонга и надела темные очки.
— Это лишь потому, что его совесть замучила из-за детей. Завтра он уедет.
— Вы пытались поговорить?
— В основном говорила я. А он снисходительно улыбался.
— Но почему не попробовать еще раз? Сегодня, когда дети уснут? Налейте ему стакан вина и попросите перечислить три вещи, которые готовы сделать для его счастья.
— О, это легко. Поднять мой ай-кью на двадцать пунктов, заняться делом, вместо того чтобы постоянно ходить беременной, и полностью изменить свою натуру.
Изабел рассмеялась:
— Немного жалеете себя, верно? Трейси прищурилась на нее поверх очков:
— Странный вы какой-то шринк. Утешения от вас не дождешься.
— Знаю. А все-таки подумайте об этом. Хорошо? Задайте вопрос, и как можно искреннее. Никакого сарказма.
— Никакого? О, вы только что потеряли пациента. Лучше расскажите о себе и Рене.
Изабел неудобно скорчилась на стуле.
— Предпочитаю промолчать.
— Добрый доктор может прописывать лекарство, а вот глотать отказывается. Приятно видеть, что я здесь не единственная обманутая, одураченная и доведенная до точки особями мужского пола.
— Определенно не единственная. И что я могу сказать, кроме очевидного? Я потеряла голову.
— Да, и не вы первая. Умеет он обаять женщин.
— Что-то я не по себе дерево рублю.
— С другой стороны, вы не позволите вешать себе лапшу на уши и точно знаете, на что идете. Это дает вам очевидное преимущество над остальными его женщинами.
— Полагаю.
— Ма-а-а-мочка! — завопил Коннор выскакивая из-за угла. Толстая заднюшка в голубых шортах виляла из стороны в сторону.
— Привет, большой парень!
Трейси встала, подхватила его на руки и покрыла замурзанные щеки поцелуями. Он посмотрел через ее плечо на Изабел и улыбнулся, показав маленькие сверкающие зубки.
Что-то сжало сердце Изабел. Пусть жизнь Трейси — сплошные неприятности и беспорядок, но и она имеет свою светлую сторону.
Рен схватил конверт от «Федерал экспресс», лежавший на консоли в вестибюле виллы, и поспешно удалился в свою спальню. Запер дверь от маленьких нахалов и уселся у окна. Глядя на синюю обложку с напечатанным незатейливым шрифтом названием «Ночная охота», он едва не дрожал от волнения. Говард наконец завершил сценарий!
Из обсуждений режиссерских замыслов он знал, что главная идея фильма — поставить перед публикой вопрос: кто он, Каспер Стрит, — просто психопат и маньяк или, что более тревожно, неизбежный побочный продукт общества, принимавшего насилие как должное? Даже святая Изабелла одобрила бы такой поворот темы.
Он улыбнулся, вспомнив, как выглядела она менее часа назад: солнечное сияние, переливающееся в волосах, и прекрасные глаза, вбирающие каждое его движение. Ему нравилось, как она пахнет: пряностями, сексом и добротой.
Но сейчас ему было некогда думать о ней. Его карьера вот-вот взлетит к небесам!
Он открыл папку и стал читать.
А закончил в холодном поту. Лучшей работы Дженкс еще не делал. Роль Стрита изобиловала мрачными поворотами и почти неуловимыми нюансами, которые потребуют от Рена выложиться до конца, а может, и больше. Неудивительно, что каждый голливудский актер стремился сняться в этом фильме.
Но в последнем варианте были сделаны значительные изменения, которые Говард не обсуждал с Реном. Одним мастерским ударом он еще ярче выделил главную тему фильма, превратив ее в экзистенциальный кошмар. В первом варианте Стрит делал своей добычей женщин, которых любил. Теперь же стал мучителем и убийцей детей.
Рен откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Да, сюжет просто гениальный, но…
Никаких «но». Эта роль позволит ему стать первым среди лучших, мечтой каждого знаменитого режиссера.
Он схватил бумагу и попытался набросать кое-какие заметки. Для него это всегда было начальным шагом к созданию роли, и Рен любил делать это немедленно после прочтения сценария, пока впечатления были еще свежи.
Он описывал чувственные восприятия, воспоминания на уровне подсознания, свои соображения относительно костюмов и мизансцен, движения и жесты персонажа — словом, все, что приходило на ум и позднее поможет создать характер.
Обычно идеи били фонтаном, фантазия разыгрывалась неуемно, но изменения, сделанные Дженксом, выбили его из равновесия, и в голову ничего не приходило.
Рен задумчиво поиграл колпачком ручки.
Ему нужно больше времени, чтобы впитать прочитанное. Завтра утром попробует еще раз.
Направляясь к ферме, он решил не говорить Изабел о новом варианте сценария. Нет никакого смысла бесить ее. Не сейчас, когда их затянувшаяся битва характеров должна вот-вот закончиться.
Изабел проигнорировала просьбу Рена надеть что-то посексуальнее, выбрала черный сарафан самого консервативного покроя и накинула на голые плечи шаль с черной бахромой, вышитую крохотными золотыми звездочками.
Она как раз кормила кошек, когда за спиной раздались шаги. На горле тревожно забилась жилка.
Повернувшись, Изабел увидела унылого зануду интеллектуала, стоявшего в дверях. Растрепанные волосы, очки в стальной оправе, чистая, но помятая рубашка, поношенные брюки цвета хаки, рюкзак через плечо… словом, этот тип выглядел младшим братом Рена Гейджа, этакой поэтической натурой.
— Я все гадала, с кем сегодня у меня свидание, — улыбнулась она.
Он оглядел ее скромный наряд и вздохнул:
— Так и знал, что не стоит питать надежд на мини-юбку. Во дворе прямо за «пандой» стоял серебристый «альфа-ромео».
— А это еще откуда?
— Пока мою машину чинят, я велел доставить хотя бы эту. Продержусь, пока не привезут «мазерати».
— Люди, чтобы продержаться, покупают шоколадные батончики, а не машины.
— Только бедняки вроде тебя.
Городок Сан-Джиминьяно изящной короной венчал холм. Четырнадцать сторожевых башен живописно выделялись на фоне заката. Изабел попыталась представить, как чувствовали себя паломники по пути из Северной Европы в Рим, впервые увидев город. После опасностей большой дороги Сан-Джиминьяно, должно быть, казался оплотом безопасности и надежности.
Мысли Рена, очевидно, текли в том же направлении.
— По правилам мы должны были подойти к городу пешком.
— Вряд ли высокие каблуки были изобретены для паломничества. Но как же красиво!
— Лучше всего сохранившийся средневековый город во всей Тоскане. Если ты не успела прочесть свой путеводитель, замечу, что его спас несчастный случай.
— Какой же?
— Этот город считался большим и оживленным торговым центром, пока черная смерть не унесла большинство населения.
— Совсем как в замке.
— Да, туго им пришлось без антибиотиков. После этого Сан-Джиминьяно потерял свое значение основного пункта остановки по пути в Рим. К счастью для нас, у немногих оставшихся жителей попросту не было денег, чтобы модернизировать здания, и именно поэтому большинство сторожевых башен все еще стоят. Здесь снималось несколько частей «Чая с Муссолини».
Мимо них в противоположном направлении промчался туристический автобус.
— Новая черная смерть, — покачал головой Рен. — Слишком много туристов. Но город так мал, что далеко не все остаются на ночь. Анна утверждает, что во второй половине дня улицы пустеют.
— Вы снова говорили с ней?
— Разрешил с завтрашнего дня разбирать ограду, но только под моим наблюдением.
— Бьюсь об заклад, это ей не понравится.
— Спроси, не все ли мне равно. Я возвел Джереми в ранг стражника.
Рен припарковался на стоянке под древними стенами и повесил рюкзак на плечо. Хотя маска занудного интеллектуала не скрывала его так надежно, как остальные, большинство туристов уже разъехались, и он не привлекал особого внимания.
По дороге Рен рассказывал о фресках церкви двенадцатого века в романском стиле и был на удивление терпелив, когда она совала нос в магазинчики.
Потом они прошли по узким крутым улочкам к древней крепости Рокка и взобрались на единственную уцелевшую башню, чтобы посмотреть на дальние холмы и поля, расцвеченные последними закатными лучами.
Рен показал на виноградники:
— Здесь делают верначча, местное белое вино. Не хочешь попробовать за ужином, когда мы заведем разговор, которого ты так добивалась?
От его медленной улыбки мороз прошел по коже, и она едва не призналась, что готова забыть о вине и разговорах и отправиться прямо в постель.
Но не довольно ли ударов судьбы? Она и так вся в синяках и сейчас хочет, чтобы все было как полагается.
Маленький зал ресторана в отеле «Систерна» был достаточно живописен: каменные стены, персикового цвета скатерти на столах и очередной великолепный вид из окна, которых в Тоскане было хоть отбавляй и все выдавались Даром. С их столика, втиснутого в угол между двумя окнами, можно было смотреть на покатые красночерепичные крыши Сан-Джиминьяно и видеть, как загораются огни в домах и на фермах, окружающих город. Рен поднял бокал:
— За разговоры. Пусть эта беседа окажется милосердно короткой и безумно продуктивной.
Глотнув терпкого верначча, он напомнила себе, что жен-шин, которые забывают о собственных силах, топчут ногами.
— Мы должны стать любовниками.
— Слава Богу.
— Но только на моих условиях.
— А вот это сюрприз.
— Что, сарказм обязателен? Потому что, если собираетесь постоянно ехидничать, должна сказать, что это малопривлекательно.
— Можно подумать, в тебе сарказма меньше.
— Именно поэтому я знаю, как это неприятно.
— Ладно, не важно, главное — продолжай. По лицу вижу, что умираешь от желания изложить свои условия. И хочу напомнить, что слова «изложить» и «ложиться» — однокоренные, или это чересчур для тебя саркастично?
Он уже веселился вовсю.
— Вот что должно быть ясным с самого начала.
Она честно старалась игнорировать тот факт, что в глазах его плясало дьявольское лукавство. Подумаешь, ей все равно! Слишком много женщин подлаживались под любовников, но она не будет одной из таких!
— Прежде всего… вы не можете критиковать меня.
— Это еще почему, спрашивается?!
— Потому что я не сексуальный гигант вроде вас и потому что угрожаю вашему самолюбию, что вам не нравится.
— О'кей. Никакой критики. И ты не угрожаешь мне.
— Номер два: никаких извращений. Простой старомодный секс.
Серебристо-голубые глаза за круглыми линзами очков хищно прищурились.
— Каково твое определение «простого старомодного секса»?
— Общепринятое.
— Ясно. Никакого группенсекса. Никаких игрушек. Ни одного сенбернара. Обидно, но, думаю, выживу.
— Забудьте! Забудьте раз и навсегда! — взорвалась Изабел, швыряя салфетку. — Вы человек не моего кру га, и не знаю, почему мне вообще пришла в голову эта идея! Пусть даже на секунду!
— Прости, увлекся.
Он перегнулся через стол и старательно расстелил салфетку у нее на коленях.
— Желаете строго миссионерскую позицию или предпочитаете быть наверху?
Вот и говори с ним серьезно! Худо дело. У мужчин тысяча способов защищать иллюзию своего превосходства, но не на ту напал!
— ЭтО'Зависит от настроения.
— А можно хотя бы раздеться.
— Вы можете. Мало того, это требование. Он улыбнулся:
— Если не желаешь раздеваться, и не надо. Миленькие сетчатые чулки и пояс для подвязок помогут сохранить скромность.
— Как вы добры! — Изабел обвела пальцем край бокала. — Подтверждая очевидное, скажу еще раз: никакого эмоционального компонента в наших отношениях. Только, и только, физический.
— Как скажешь.
Теперь самое трудное. Но она не из тех, кто отступает.
— И еще одно… я не терплю орального секса.
— Почему, интересно знать?
— Не мой стиль. Немного… чересчур земной.
— Знаешь, тут ты ограничиваешь мои возможности.
— Как угодно, — процедила Изабел, поджимая губы. — Соглашайтесь, или все кончено.
О, он согласится! Что же еще остается? — думал Рен, наблюдая, как эти соблазнительные губы вытягиваются в упрямую ниточку. Он занимался любовью с самыми прекрасными женщинами мира и на экране, и вне его, но ни в одном из этих прелестных лиц не было столько жизни, как в Изабел. Он видел ум, юмор, решимость и всеобъемлющее сочувствие к человечеству. И все, что ему хотелось в данную минуту, — подхватить ее на руки и отнести в ближайшую постель. К несчастью, доктор Фифи была не из тех женщин, которых можно так просто подхватить и отнести, тем более что ее повестка дня еще не исчерпана. Он не удивится, если она сейчас вытащит нечто вроде отпечатанного контракта и заставит его подписать.
Но предательская жилка, бьющаяся на шее, вселяла в него надежды. Не так уж она владеет собой, как хочет показать!
— Чувствую себя немного неуверенно, — сознался он.
— Интересно, почему? Вы получите все, что хотели.
Он знал, что идет по тонкому льду, но все же отказывался позволить ей править бал.
— Но все, что я хочу, похоже, обклеено большими заградительными знаками.
— Вы просто не привыкли к женщинам, открыто излагающим свои потребности. Понимаю, что это кажется угрожающим.
Кто бы подумал, что такой великий ум может быть столь сексуальным?!
— Невзирая на это, мое эго смертельно ранено.
— Говоря метафизически, это совсем неплохо.
— Говоря физически, вовсе нет. Я хочу верить, что неотразим, по крайней мере для тебя.
— Вы неотразимы.
— Нельзя ли попытаться вложить в похвалы хоть чуточку убедительности?
— Это больное место.
— Моя неотразимость?
— Да.
Рен улыбнулся. Похоже на то.
Прибыл официант с антипасто[29], включающим колбасу, оливки и золотистые кусочки жареных овощей. Рен нацепил на вилку ломтик баклажана и поднес к ее губам:
— Ладно, чтобы подытожить вышесказанное: никакой критики и никакого орального секса. Именно так? И никаких извращений.
Он надеялся снова раздразнить ее, но она оставалась хладнокровна, как скала.
— Именно так я и сформулировала.
Он сунул ломтик ей в рот.
— Наверное, не стоит спрашивать о кнутах и розгах.
Она, даже не потрудившись ответить на подобную глупость, промокнула губы салфеткой.
— Или наручниках, — добавил Рен.
Салфетка застыла на полпути к губам.
Неужели в глазах промелькнула искорка интереса? Она явно взволнована. Но он не такой дурак, чтобы громогласно поймать ее на этом.
— Забудь. Я действительно нахал и прошу прощения.
— П-прощаю, — промямлила она, и Рен едва заметно улыбнулся. Итак, мисс Самообладание не против рабства, пусть и в постели? И хотя он примерно представлял, кто закончит ночь в наручниках, все же это неплохое начало. Оставалось надеяться, что она не потеряет ключ.
Рен нагло пользовался любым предлогом, чтобы коснуться ее во время ужина. Задевал ногами под столом. Гладил коленки. Играл с пальчиками. Кормил со своей тарелки. Эротическим движением, должно быть, позаимствованным из своих фильмов, проводил большим пальцем по ее нижней губе. Каким же расчетливым может быть мужчина! И любой его прием срабатывал.
Он отставил пустую чашку от капуччино. Ужин был великолепным, но она так и не смогла вспомнить, что ела.
— Сыта? — спросил он. О да, сыта, и еще как!
Дождавшись, пока она кивнет, Рен повел ее к покосившейся лестнице, но, вместо того чтобы спуститься, стал подниматься наверх.
— Куда мы?
— Я подумал, что тебе захочется увидеть площадь с высоты птичьего полета..
Но сегодня с нее достаточно видов! Ей хотелось вернуться на ферму. Или ему взбредет в голову сделать это в машине? Она никогда не занималась этим в машине, но сегодня вполне подходящее время для новых экспериментов.
— Думаю, хватит с нас видов. Пойдем к машине.
— Не так быстро. Я знаю, что тебе понравится.
Он взял ее под руку, повел по коридору и вынул из кармана тяжелый ключ.
— А это откуда?
— Неужели ты воображаешь, что я дам тебе шанс передумать?
Комната была крошечной с позолоченной лепниной, стайками херувимов, нарисованных на потолке, двуспальной кроватью с простым белым покрывалом.
— Единственная, которая оставалась, но, думаю, сойдет, верно?
Он поставил на пол рюкзак.
— Очень мило.
Изабел скинула босоножки, полная решимости не дать ему перехватить инициативу.
Уронив шаль на стул, она поставила сумочку, вынула презерватив и положила на тумбочку. Рен, естественно, расхохотался.
— Не слишком оптимистично, дорогая, — едва выговорил он, снимая очки.
— У меня есть еще.
— Ну конечно, еще бы! — кивнул он, запирая дверь. — Кстати, у меня тоже.
Она напомнила себе, что сегодняшняя ночь не имела ничего общего с любовью и постоянством. Только секс — вполне предсказуемый исход пребывания в обществе Лоренцо Гейджа. А прямо сейчас — он ее персональная игрушка. И выглядит просто восхитительно.
Она пыталась решить, с чего начать. Раздеть его? Развернуть, как именинный подарок? Или поцеловать?
Рен положил ключ на комод и нахмурился.
— Составляешь список?
— А почему ты спрашиваешь?
— У тебя типично спискосоставляющее выражение лица.
— Нервирую тебя, верно?
Она скользнула по ковру, обняла его за плечи и притянула его голову к себе ровно настолько, чтобы дотянуться до чувственного рта. И чуть прикусила нижнюю губу… только чтобы дать ему знать, с какой тигрицей имеет дело.
— Эй! — охнул он, но она улыбнулась, прижала его крепче и наградила страстным, горячим поцелуем, чтобы исцелить крохотную ранку, но при этом убедиться, что именно ее язык властвует у него во рту.
Рен, похоже, не возражал.
Изабел зацепила ногой его щиколотку. Он сжал ее попку и поднял с пола, что было идеально, поскольку это делало ее выше Рена, и, о, как же ей нравилась ее позиция превосходства!
Она вложила во второй поцелуй еще немного больше души и просунула ступню между его ногами.
Он определенно наслаждался каждым движением, но стал отступать к кровати, уже пытаясь взять верх.
— Сначала разденься, — шепнула она в его губы.
— Раздеться?
— Угу… и помедленнее.
Рен посадил ее на край кровати и долго любовался: само олицетворение опасного секса и грязных намерений.
Четко вылепленные губы едва шевельнулись, когда он спросил:
— Уверена, что ты достаточно женщина, чтобы справиться с этим?
— Вполне.
— Не хочу, чтобы ты о себе возомнила.
— Не волнуйся. И постарайся меня завлечь.
Она видела, как он наслаждается происходящим, хотя он ничем не выдал своих ощущений, кроме разве легкого трепета темных пушистых ресниц. Изабел знала также, что он не опустится до демонстрации мышц или поз мальчика с календаря. Он настоящий.
Медленно, вальяжно он расстегнул рубашку. Не торопясь, высвобождая каждую пуговку из петельки легким движением пальцев.
Края рубашки разошлись.
Хриплый шепот:
— Превосходно. Как приятно иметь собственную кинозвезду.
Рубашка порхнула на пол.
Рен положил руку на пряжку ремня, но, вместо того чтобы расстегнуть, скосил глаза на Изабел.
— Сначала вдохнови меня.
Она полезла под платье, стянула и отбросила трусики.
— Чудесно, — одобрил он. — Приятно иметь собственного сексапильного гуру.
К тому времени как он снял ремень, лишился туфель и носков и спустил молнию на первый дюйм, она жадно глотала воздух пересохшим ртом. Ничего не скажешь, поразительный спектакль!
Она ждала, что Рен расстегнет молнию до конца, но тот покачал головой.
— Немного больше вдохновения.
Изабел завела руки за спину и распустила молнию гораздо ниже, чем у него. Платье соскользнуло с плеча. Она расстегнула серьги.
— Жалкие попытки.
Он сбросил слаксы и остался в шелковых синих трусах. Сто девяносто футов живого товара, и все для нее!
— Прежде чем увидишь немного больше, я требую очередной дозы вдохновения!
Он снова пытался перехватить инициативу, но в чем же тут забава для них обоих?
Она поманила его пальцем: жест, которым в жизни не пользовалась, даже не думала пользоваться, и сама удивилась, что вообще его знает. Но все же царственно откинулась на подушку и протянула руки, пылая таким желанием, что, казалось, простыни вот-вот расплавятся.
Он лениво протянул руку и резким движением задрал ее юбку. Не до пояса. Всего лишь до верхней части бедер, но этого было достаточно, чтобы ее кожа задымилась.
Матрац прогнулся, когда он навис над ней, и, опираясь на руки, так, что их торсы не соприкасались, опустил голову.
Ах, какое искушение — ответить на приглашение его поцелуя…
Но мысль показать свою власть над этим темноволосым зверем казалась соблазном еще более непреодолимым, и поэтому Изабел вывернулась из-под него и бесцеремонно оттолкнула. Рен, не протестуя, плюхнулся на спину.
— Черт, это становится все лучше и лучше, — объявил он.
— Мы стремимся угодить.
И когда она легла на него, он не смог смирить дьявола в своем взгляде.
— Счастлива?
— Ужасно, — ухмыльнулась она.
Более нежный, более чувствительный мужчина просто позволил бы ей все, что она захочет, но он не был нежным и чувствительным, поэтому впился зубами в ее плечо, не слишком сильно, просто чтобы она ощутила укус, а потом поспешно зализал.
— Не следует играть с огнем, если боишься обжечься, — предупредил он.
— Ты меня пугаешь.
Она перекинула ногу через его бедра.
— А когда я пугаюсь, становлюсь неуправляемой. Подняв колени, она уселась на него, прямо на его шелковые синие трусы.
Он со свистом втянул в себя воздух…
Она немного поерзала.
— Может, сбавить темп? Не хотелось бы слишком давить на тебя.
— Э… нет. Оставайся на месте.
Он сунул руки под ее юбку и стал ласкать ягодицы.
Она в жизни не предполагала, насколько это волнующе, когда твой ум и тело возбуждают одновременно. Но ей хотелось еще и смеяться, и контраст кружил голову.
— Собираешься сидеть здесь всю ночь? — осведомился он, — или… начнешь двигаться?
— Я думаю.
— О чем?
— Готова ли к тому, чтобы ты возбуждал меня.
— Нуждаешься в еще каком-то возбуждении?
— О да…
— Ну все!
Он толкнул ее на постель и перевернул на спину.
— Никогда не жди от женщины мужской работы! — Юбка взлетела к ее талии. Он грубо раздвинул ее бедра. — Прошу прощения, милая, но без этого не обойтись.
Прежде чем она успела возразить, он нырнул вниз и припал ртом к ее плоти.
В голове Изабел взорвались ракеты. Из горла вырвался тихий хриплый крик.
— Держись, — пробормотал он, не поднимая головы. — Не успеешь опомниться, как все будет кончено.
Она пыталась свести ноги, но мешала его голова, да и колени не смыкались, потому что все это было слишком восхитительно.
Его язык погружался вглубь, губы ласкали, и безумные вихри ощущений несли ее куда-то. Он мог бы поиздеваться над ней, но не стал — и она взлетела.
Когда она пришла в себя, синие шелковые трусы исчезли. Он поднял ее и вошел, но не до конца. И в глазах… в глазах светилась нежность.
— Это было необходимо, — прошептал он, отводя с ее лба прядь волос.
К ее изумлению, голос ей повиновался, хотя вместо слов получалось какое-то карканье.
— Я же говорила, что не желаю этого.
— Накажи меня.
О, ей хотелось смеяться, но он заполнил ее, и она горела, разомлев от желания, и хотела большего.
— Я надеваю только один. — Он кивком показал на обертку презерватива. — Придется тебе надеяться на лучшее.
— Давай смейся надо мной, любовничек! Но помни, хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Она схватилась за подол и стянула платье, остро ощущая Рена, проникшего в нее… почти… но не совсем до конца.
Он прижал ее пальцы к губам.
Теперь на ней оставались только черный кружевной лифчик и золотой браслет со словом «Дыши», выгравированным внутри.
Изабел начала медленно двигаться, наслаждаясь своей силой, чувствуя себя истинной женщиной, женщиной, способной удовлетворить такого мужчину.
Но и его руки недолго оставались без дела. Вскоре застежка лифчика была расстегнута, а сам лифчик полетел в сторону. Рен завладел ее грудями, потом сжал попку, стал гладить в том месте, где их тела соединялись. И наконец, притянул ее к себе и завладел ртом. Ощутив его первый толчок, она не спешила отдаться ритму движений. Хотела, чтобы для него это стало таким же волшебством, как и для нее. И поэтому вынудила себя двигаться медленнее и медленнее, игнорируя свирепый зов своего тела.