Филлипс Сьюзен Элизабет. Итальянские каникулы

   — До чего же здорово, — промямлил он с полным ртом. — Как сочное «фиг ньютоне»^[21]. Хочешь?
   — Нет, спасибо. Угощайтесь на здоровье.
   — Тебе же хуже.
   Он слопал пирожное и облизнулся.
   — В Штатах еда никогда не бывает такой вкусной, как здесь. Ты уже заметила?
   Она заметила, но, поскольку как раз добралась до бакалеи, предпочла промолчать.
   Он не пошел за ней. Изабел случайно увидела в окно, как он встал на колени, чтобы погладить древнего пса, подковылявшего ближе. Дружелюбной продавщицы с горшочком меда нигде не было видно. Вместо нее за прилавком стоял пожилой мужчина в мясницком фартуке, и когда Изабел протянула список, составленный с помощью итальянского словаря, просверлил ее злобным взглядом. Она вдруг осознала, что единственным за весь день, кто обошелся с ней приветливо, был Лоренцо Гейдж. Пугающая мысль.
   Когда она вышла, он, прислонившись к стене, читал итальянскую газету. Завидев ее, он тут же выпрямился, сунул газету под мышку и потянулся к пакетам с продуктами.
   — Ни за что. Вы тут же все съедите, — отказалась она, направляясь к улице, где оставила машину.
   — Мне следовало бы выставить вас из дома.
   — На каком основании?
   — За… как это поточнее… стервозность.
   — Исключительно по отношению к вам, — буркнула Изабел и, заметив мужчину, мирно гревшегося на скамейке под солнышком, крикнула: — Синьор! Этот человек не священник! Он…
   Лоренцо схватил ее пакеты и сказал что-то по-итальянски. Мужчина сочувственно поцокал языком.
   — Что вы ему сказали?
   — Что ты либо пироманьяк, либо параноик. Я всегда путаю эти понятия.
   — Не смешно.
   Честно говоря, смешно было ужасно, и, окажись на его месте кто-то другой, она бы прыснула.
   — Почему вы меня преследуете? Уверена, что в городе найдутся десятки страждущих женщин, которые с радостью побыли бы в вашем обществе.
   Франтоватый человечек в дверях фотомагазина уставился на них.
   — Никого я не преследую. Просто скучаю. А ты — лучшее в городе развлечение. На случай, если еще не заметила: здешние почему-то не слишком тебя любят.
   — Заметила.
   — Все потому, что у тебя чванливый вид.
   — Ничего подобного. Просто они смыкают ряды, не желая допускать в свой круг чужачку.
   — Все равно выглядишь немного чванливой.
   — Будь я на вашем месте, попросила бы показать документы на аренду вашего сельского домика.
   — Именно этим я мечтал заняться на отдыхе.
   — Тут плетутся какие-то интриги, и, думаю, я точно знаю, какие именно.
   — Мне уже становится лучше.
   — Хотите услышать правду или нет?
   — Нет.
   — Ваш дом по идее должен сдаваться. Верно?
   — Полагаю.
   — Так вот, если хорошенько проверите документы, наверняка обнаружите, что до меня его никто не нанимал.
   — И тебе не терпится объяснить, почему именно.
   — Потому что Марта считает дом своей собственностью и не хочет ни с кем его делить.
   — Сестра покойного Паоло? Изабел кивнула.
   — Жители маленьких городков стоят друг за друга. Они понимают, что она испытывает, и защищают ее. Удивлюсь, если она отдала вам хотя бы лиру из ренты. Не то чтобы вас это очень беспокоило, но все же…
   — В твоей теории заговора большие нестыковки. Если она препятствовала сдаче дома, как ты…
   — Очевидно, произошла какая-то путаница.
   — Ладно, я немедленно иду туда и выбрасываю ее из дома. Или следует сразу прикончить?
   — Не смейте никуда ее выбрасывать, хотя она не слишком мне симпатична. И деньги за аренду не требуйте. Это вы должны ей приплачивать. Она творит настоящие чудеса с садом… — начала Изабел, но, не договорив, нахмурилась: Лоренцо уже рылся в пакете с покупками. — Собственно говоря, я хочу объяснить…
   — А что, десерта больше нет?
   Она выхватила у него пакет.
   — Дело в том, что я оказываюсь без вины виноватой. Ничего не ведая, я сняла дом и ожидаю выполнения условий договора. Мне необходима горячая вода.
   — Я же сказал, что позабочусь об этом.
   — И я вовсе не чванлива. Они дружно возненавидели бы всякого, кто снял дом.
   — А тебя особенно?
   Ей совсем не понравился его самодовольный тон. Она имела репутацию женщины хладнокровной, никогда не теряющей присутствия духа, но при нем нервничала, как школьница на первом свидании. И поэтому постаралась немедленно отомстить.
   — Интересный у вас шрам.
   — Никак, пустила в ход голос шринка^[22]?
   — Нет, гадаю, насколько символичен шрам.
   — То есть?
   — Внешний образ тех внутренних шрамов, которые вы носите в душе. Шрамы… о, не знаю: распутства, извращений, излишеств? А может, от больной совести?
   Она всего лишь хотела отплатить за наглое обращение с ней, но когда его улыбка померкла, вдруг поняла, что ударила по больному месту и имя этому месту, очевидно, Карли Свенсон. А она-то совсем забыла о самоубийстве актрисы! А вот Гейдж, похоже, не забыл, потому что уголок рта предательски дернулся.
   — Всего лишь очередной трюк из актерского мешка фокусов.
   Она остро ощутила, как он отдалился, и, несмотря на то что хотела именно этого, моментально исчезнувшая вспышка неприкрытой муки на лице тревожила ее. Не давала покоя. У нее было много недостатков, но намеренной жестокости среди них не числилось.
   — Я не хотела… Лоренцо сверился с часами:
   — Самое время выслушивать исповеди. Чао, Фифи. Едва он отвернулся, она напомнила себе, что он нанес ей не меньше десятка уколов, так что нет никаких причин извиняться. Только она сумела уколоть до крови. Откуда это? Ведь она по природе целитель, а не палач!
   Все же Изабел с досадой услышала собственный голос: — Завтра я еду в Вольтерру посмотреть город.
   Он оглянулся и вскинул бровь:
   — Это приглашение?
   Нет! Но зов совести перевесил упреки самолюбия.
   — Это взятка за возврат горячей воды.
   — Ладно, принимаю.
   — Прекрасно.
   Она тут же прокляла себя. Должен был найтись лучший способ загладить вину!
   — Я на машине, — угрюмо буркнула Изабел. — Заеду за вами в десять.
   — Утра?!
   — А что, какая-то проблема?
   Проблема для нее. Согласно расписанию, в десять она должна писать.
   — Шутишь? В такую рань?
   — Жаль, что не сумеете. Может, в другой раз.
   — О'кей, о'кей, буду готов к десяти. — Он шагнул было прочь, но тут же оглянулся. — Надеюсь, ты не собираешься опять платить за секс с тобой?
   — Сделаю все, чтобы устоять перед искушением.
   — Молодец, Фифи. Увидимся на рассвете.
   Изабел села в машину и захлопнула дверцу. Мрачно глядя в лобовое стекло, она напомнила себе, что имеет докторскую степень по психологии. Это позволяет поставить достаточно точный диагноз. Она идиотка.
   Рен заказал кофе эспрессо за стойкой бара на площади. Отнес крохотную чашечку к круглому мраморному столику и уселся, наслаждаясь роскошью оставаться незамеченным в публичном месте. Дав кофе немного охладиться, он осушил чашку одним глотком, совсем, как nonna когда-то. Кофе оказался крепким и горьким, именно таким, как он любил.
   Жаль, что он все-таки позволил этой склочнице, доктору Фейвор, достать его. Оказывается, он так долго якшался с лизоблюдами, готовыми целовать задницу за лишний цент, что совсем забыл, каково это — быть внимательным к женщине, но если намеревается присмотреться к ней поближе, придется вспомнить забытые навыки. Его слава, очевидно, ее не впечатляет. Черт, она даже не любит его фильмы! И моральный компас, пришпиленный к ее спине, был так тяжел, что она едва могла стоять прямо. Итак, он действительно намеревается провести с ней завтрашний день?
   Действительно. А как еще он может уговорить ее раздеться?
   Лоренцо улыбнулся, вертя в руках чашечку. Идея зародилась в тот момент, когда он увидел ее с открыткой в руке: сосредоточенно наморщенный лоб, прикушенная полная губка, которую она старается сузить дурацкой помадой. Мелированные волосы были аккуратно уложены, но озорной локон все же выбился на щеку. Ни дорогой кардиган, ни строгое желтовато-коричневое платье не могли скрыть фигуры, слишком соблазнительной, чтобы принадлежать филантропу и реформатору в женском обличье.
   Он поудобнее устроился на стуле и принялся обдумывать план со всех сторон. Что-то пошло наперекосяк в тот первый раз, когда они с добрым доктором занимались любовью, но он уж постарается, чтобы впредь все было иначе, а это означает, что придется продвигаться медленнее, чем хотелось бы.
   Вопреки расхожему мнению совесть у него была, и сейчас Лоренцо наскоро произвел проверку. Ничего. Ни следа раскаяния. Доктор Фифи давно уже взрослая и, если бы не положила на него глаз, ни за что не пошла бы с ним той ночью. Но сейчас почему-то упирается. Вопрос в том, действительно ли он хочет как следует потрудиться, чтобы сломить ее сопротивление?
   Собственно говоря, почему бы нет? Она интриговала его. Несмотря на острый язычок, в ней прослеживалась некая странно привлекательная порядочность, и он готов прозакладывать ферму, что она верила в то, о чем проповедовала. И это означало, что в отличие от последнего раза она прежде всего ожидает определенного типа отношений.
   Боже, как он ненавидел эти слова. Он не вступал в отношения, по крайней мере в те, которые требуют некоторой доли искренности. Но если он будет достаточно честен и не позволит себе ни на секунду опустить забрало и — это само собой подразумевается — проявит достаточно хитрости и сообразительности, вероятно, сумеет безболезненно проскользнуть через стадию отношений.
   Как давно он не был рядом с женщиной, которая его интересовала бы. И. не только интересовала! Невероятно занимала и развлекала! Прошлой ночью он впервые за много месяцев смог спокойно выспаться, а сегодня ни разу не вспомнил о заначенной сигарете. Кроме того, всякому видно, что доктору Фифи только на пользу пойдет небольшая примесь порока. И кто лучше его подходит для этой работы?!
   Наутро Изабел приветствовала струя горячей воды. Она насладилась теплой ванной, долго мыла волосы и даже побрила ноги. Но благодарность по отношению к домовладельцу несколько поблекла, когда обнаружилось, что фен не включается. Оказалось, что в доме нет электричества.
   Она уставилась в зеркало на кое-как вытертые полотенцем волосы. Над ушами уже кудрявились завитки. Без фена и щетки она скоро превратится в настоящую болонку, поскольку ее гриву не способны укротить все гели и кондиционеры в мире. Через двадцать минут она будет выглядеть такой же взлохмаченной, как ее мамаша после одного из своих внеклассных «занятий» с очередным жеребцом-старшекурсником.
   Психологические причины потребности к неумолимому порядку, очевидно, лежали на поверхности. Помешательство на аккуратности — вполне предсказуемый исход для того, кто вырос в хаосе. Она уже хотела позвонить на виллу и отменить поездку, но тогда Гейдж подумает, будто его боятся! Кроме того, не настолько она помешана на прямых волосах! Просто терпеть не может ощущение неприбранности!
   Чтобы компенсировать свою непристойную прическу, она надела простой черный сарафан с лямками, завязывавшимися сзади на шее, изящные сабо, золотой браслет и широкополую шляпу из натуральной соломки. Ну все, она готова к выходу. Жаль, что не успела сегодня помедитировать, сохранить душевный настрой, но мозг отказывался успокоиться и мыслить здраво.
   Хотя она планировала опоздать на пятнадцать минут ради удовольствия заставить мистера Кинозвезду подождать, привычная пунктуальность взяла верх, и в пять минут одиннадцатого она начала задыхаться и бросилась к машине. Подъезжая к вилле, она глянула в зеркальце заднего обзора. Масса локонов, выглядывавшая из-под шляпки, едва не подвигла ее немедленно развернуться, ехать на ферму и привести себя в порядок.
   В зарослях живой изгороди маячил мужчина: судя по виду, очень плохо одетый турист. Изабел почувствовала невольную вспышку симпатии к Гейджу. Несмотря на вчерашнюю историю с переодеванием, он так и не смог сохранить это место в тайне от фанатов.
   На этом фанате были уродливая клетчатая спортивная рубашка, широкие, доходившие почти до колен бермуды, белые носки и сандалии на толстой резиновой подошве. Лицо скрывала матросская шапочка, на шее висела камера. У пояса болтался фиолетовый, похожий на раздавленную почку поясной кошелек. При виде машины турист направился к ней, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, как перекормленная утка.
   Изабел приготовилась к стычке, но, присмотревшись, со стоном стукнулась лбом о рулевое колесо.
   «Турист» просунул голову в дверцу и расплылся в улыбке:
   — Привет, Фифи!

Глава 8

   — Я отказываюсь показываться с вами на публике!
   Стукаясь коленями о приборную доску, он кое-как втиснулся в «панду».
   — Послушай, зато так мы сможем без помех провести день. Понимаю, в это трудно поверить, но итальянцам нравятся мои фильмы.
   Она презрительно оглядела его убогий наряд.
   — Снимите хотя бы кошелек!
   — И ради этого мне пришлось встать с постели в такую рань, хотя пока что работы не предвидится!
   Он скорчился на сиденье и закрыл глаза.
   — Я не шучу. Кошелек нужно убрать. Я еще могу смириться с белыми носками и этими сандалиями, но кошелек — это уж слишком! — заявила Изабел. И, немного подумав, добавила: — Нет, пожалуй, носки тоже не подарок. Немедленно уберите все это.
   Лоренцо зевнул.
   — О'кей… дайте подумать… как будет звучать история в вечернем выпуске «Энтертейнмент тунайт»? — Он понизил голос, подражая тону телеведущего: — Покрывшая себя позором доктор Изабел Фейвор, которая, очевидно, далеко не так мудра, как хотелось бы думать легионам ее почитателей, была замечена в итальянском городе Вольтерра с Лоренцо Гейджем, порочным голливудским принцем разгульной жизни. Оба были…
   — Обожаю ваш кошелек, — перебила Изабел, включая зажигание.
   — Как насчет сандалий и белых носков?
   — Воплощение ретромоды.
   — Превосходно.
   Он прищурился и стал возиться с молнией кошелька. Интересно, как он, при его росте, ухитряется поместиться в «мазерати»?
   — Что вы делали в кустах?
   Он вытащил дешевые темные очки.
   — Там, позади, скамейка. Я дремал.
   Несмотря на жалобы, он выглядел отдохнувшим и энергичным.
   — Очень милая прическа. Где это ты успела сделать перманент?
   — Неожиданное и таинственное исчезновение электричества, обесточившее мой фен. Спасибо за горячую воду. А теперь нельзя ли вернуть электричество?
   — У тебя нет света?
   — Странно, правда?
   — Может, случайность? Анна сказала, что на ферме все лето проблемы с горячей водой и нужен срочный ремонт.
   — А, значит, поэтому она сказала мне, что придется перебраться в город?
   — Да, она что-то упомянула. Да сними ты шляпу!
   — Ни за что.
   — Она привлекает слишком много внимания. Кроме того, мне нравятся эти локоны.
   — Сидите смирно.
   — Тебе не по душе локоны?
   — Не терплю беспорядка. — Она многозначительно оглядела его одежду.
   — Вот как.
   — Что?
   — Ничего. Просто «вот как».
   — Держите свои комментарии при себе и дайте мне спокойно наслаждаться пейзажами.
   — С радостью.
   День был не хуже вчерашнего. По обе стороны дороги до самого горизонта простирались холмы. На одном поле лежали продолговатые снопы пшеницы. По другому двигался трактор. Они миновали акры и акры подсолнухов, почти высохших на солнце, но еще не убранных. Ей хотелось бы увидеть их в цвету, но она ни за что не пропустила бы зрелище налитого соком, готового к уборке винограда.
   — Друзья зовут меня Рен, — сообщил он, — но сегодня я просил бы называть меня Бадди^[23].
   — Этому не суждено случиться.
   — Или Ральф. Ральф Смиттс из Аштанбьюла, штат Огайо. Если шляпа так уж необходима, я куплю что-нибудь менее вычурное, когда доберемся до Вольтерры.
   — Нет, спасибо.
   — Ну и чопорная же вы цыпочка, доктор Фейвор! Это структурный элемент вашей философии? «Ты обязана быть самой чопорной цыпочкой на всей планете»?
   — Это вопрос не чопорности, а принципов, — сухо пояснила Изабел и мгновенно почувствовала себя надутой лицемеркой, а она такой не была… во всяком случае, в душе. — И что вы знаете о моей философии?!
   — До вчерашнего вечера — ничего. Но потом залез в Интернет. Любопытно. Судя по биографии, тебе нелегко пришлось. И строительство империи далось нелегко. Надо отдать должное твоему упорству. Никто ничего не преподнес тебе на блюдечке.
   — О, тут вы ошибаетесь.
   Она подумала о тех людях, которые столько лет ее вдохновляли. Каждый раз, когда ей приходилось плохо, вселенная посылала ангела-спасителя, в том или ином смысле.
   Ее нога соскользнула с педали.
   — Эй!
   — Простите.
   — Либо смотри на дорогу, либо пусти меня за руль, — проворчал он, — что нужно было сделать в первую очередь, поскольку я мужчина.
   — Я заметила. — Она крепче ухватилась за руль. — Уверена, что история моей жизни — сплошная тоска по сравнению с вашей. Кажется, ваша мать принадлежит к роду королей?
   — Графиня. Один из этих ничего не значащих итальянских титулов. На самом деле она была безответственной интернациональной плейгерл с огромным состоянием. Слишком много денег тоже вредно. Но она уже мертва.
   — Меня всегда интересовали последствия влияния детства на личность. Нельзя задать нескромный вопрос?
   — Хочешь знать, каково это — быть сыном особы с материнскими инстинктами двенадцатилетней кретинки? Я тронут таким интересом к себе.
   Она представила, как весь день ведет себя холодно и отчужденно, вместо того чтобы трещать, словно сорока. И все же что тут плохого?
   — Профессиональное любопытство… только не нужно сентиментальностей.
   — Посмотрим… материнское влияние… Не могу вспомнить, когда впервые напился… примерно в то время, как достаточно вырос, чтобы брать со стола стаканы со спиртным, оставленные гостями.
   Она не расслышала особой горечи в голосе. Но горечь все же должна была остаться где-то в глубине души.
   — В десять выкурил первый косячок, а потом потерял им счет. Еще до того как мне исполнилось двенадцать, уже смотрел порнофильмы, и, думаю, это впоследствии вполне оправдало твои сексуальные ожидания. Меня то и дело вышибали из пансионов по всему восточному побережью. Разбил и поменял больше машин, чем могу сосчитать. Дважды арестовывался за кражи в магазинах, что уж совершенно смешно, если вспомнить о жирном трастовом фонде и слишком больших карманных деньгах для такого мокроносого панка, каким был в то время я. Но что поделать: из кожи вон лез, лишь бы привлечь внимание… да, и занюхал первую дорожку кокаина в пятнадцать. Ах, добрые старые времена!
   Беззаботный смешок прятал незабытую боль, но он не позволит ей увидеть свою уязвимость.
   — А ваш отец?
   — Уолл-стрит. Очень респектабелен. По-прежнему ходит на работу каждый день. Постарался, чтобы второй брак оказался более удачным. Аристократка, которая мудро держала меня как можно дальше от трех своих ребятишек. Один из них вырос довольно порядочным парнем. Мы иногда видимся.
   — И никаких ангелов?
   — Ангелов?
   — Никакой доброй души?
   — Моя бабушка. Мать моей матери. Она время от времени жила с нами. Если бы не она, я, возможно, сейчас отбывал бы срок.
   А вместо этого создал собственную умозрительную тюрьму, подсознательно выбирая роли злодеев и преступников, вероятно, чтобы снова и снова воспроизводить собственное представление о себе. Впрочем, может, и нет. У психологов имеется дурная привычка чересчур упрощать мотивации других людей.
   — А как насчет тебя? В биографии сказано, что ты живешь самостоятельно с восемнадцати лет. Звучит круто.
   — Зато закаляет характер.
   — Много тебе пришлось пройти.
   — Очевидно, недостаточно. Пока что я разорена.
   Она потянулась за темными очками в надежде сменить тему.
   — Бывают вещи и похуже разорения, — заметил он.
   — Полагаю, вы говорите не по личному опыту.
   — Знаешь, когда мне было восемнадцать, чек с процентами от моего трастового фонда затерялся на почте. Мне тогда туго пришлось.
   Она никогда не могла устоять перед самоуничижительным юмором и теперь невольно улыбнулась.
   Полчаса спустя они оказались в предместье Вольтерры, где на холме возвышался грозного вида замок из серого камня. Наконец-то безопасная тема для разговора.
   — Это, должно быть, крепость, — предположила она. — Флорентийцы выстроили ее в конце пятнадцатого века на месте первоначального поселения этрусков, которое восходит к восьмому веку до Рождества Христова.
   — Выучила наизусть путеводитель?
   — И не один, а несколько.
   Они проехали мимо автозаправки «Эссо» и аккуратного домика со спутниковой антенной на красной черепичной крыше.
   — Раньше я представляла этрусков как пещерных людей с дубинами, но это была достаточно развитая цивилизация. Много общего с греками. Они были торговцами, мореплавателями, фермерами, ремесленниками. Добывали медь и плавили железную руду. А их женщины были на удивление раскрепощенными для того времени.
   — Благодарение Господу за это.
   Нет ничего лучше лекции по истории, чтобы держаться в рамках вежливого безразличия.
   — Когда пришли римляне, этрусская культура постепенно ассимилировалась, хотя некоторые ученые считают, что образ жизни современных тосканцев имеет скорее этрусские, чем римские корни.
   — То есть для них хорош любой предлог, чтобы устроить вечеринку.
   — Что-то в этом роде.
   Она нашла указатель и проехала на парковку мимо красивой аллеи, усаженной деревьями, под которыми стояли скамьи.
   — Машины в город не допускаются, так что придется припарковаться здесь.
   — В Вольтерре есть знаменитый музей экспонатов этрусской культуры, — выговорил он сквозь зевок. — Тебе должно понравиться.
   — Вы были здесь?
   — Много лет назад, но многое еще помню. Этруски — одна из причин, по которой я специализировался в истории, прежде чем бросить колледж.
   Изабел с подозрением уставилась на него:
   — Вы уже знали все то, о чем я говорила, верно?
   — Почти, но это дало мне возможность немного поспать. Кстати, первое этрусское поселение было выстроено не в восьмом, а примерно в девятом веке до Рождества Христова. Но черт возьми, сотня лет туда, сотня сюда — какая разница.
   Так ей и надо! Нечего было показывать свою образованность! Они вышли из машины, и она увидела, что дужка его очков примотана скотчем.
   — Кажется, именно в этом наряде вы пытались изнасиловать Камерон Диас?
   — По-моему, убить.
 
   — Не хочу показаться чересчур критичной, но неужели весь этот садизм нисколько на вас не действует?
   — Спасибо за то, что не хотела показаться чересчур критичной. И это садизм сделал меня знаменитым.
   Они направились к тротуару. Лоренцо приобрел походку куда более грузного человека: очередная демонстрация актерского мастерства. Похоже, приемы срабатывали, потому что никто не обращал на него ни малейшего внимания. Изабел велела себе молчать и оставить его в покое, но привычка — вторая натура, а уж старая привычка…
   — Это все еще так важно для вас? Несмотря на все неудобства? Я имею в виду славу.
   — Если где-то поблизости имеется прожектор, предпочитаю, чтобы он был направлен в мою сторону. И не притворяйся, будто не понимаешь, о чем я.
   — Думаете, что именно внимание меня стимулирует?
   — А разве не так?
   — Только как средство донести до окружающих мои мысли.
   — Я тебе верю.
   Он явно ей не верил. Изабел взглянула на него, понимая, что спорить бесполезно.
   — Значит, в этом вы видите смысл жизни? Оставаться в центре внимания?
   — Избавь меня от лекций по самоусовершенствованию! Я сыт ими по горло, — предупредил он.
   — Я не собиралась читать лекции.
   — Фифи, ты этим живешь. Лекции — твой кислород.
   — И в этом вы чувствуете угрозу? — уточнила Изабел.
   — Ты вся — сплошная угроза.
   — Спасибо, — буркнула она.
   — Это не комплимент.
   — Считаете меня самодовольной, верно?
   — Некоторая тенденция наблюдается, — признался Рен.
   — Только в вашем присутствии, да и то намеренно, — отрезала Изабел, пытаясь не злорадствовать.
   Они свернули на улицу поуже, выглядевшую еще более старой и причудливой, чем те, по которым они уже ходили.
   — Итак, ты получила свои четыре краеугольных камня в качестве откровения от самого Господа или прочитала на открытке? — начал он.
   — От Господа, и спасибо, что спросили, — оживилась она, оставив все попытки казаться равнодушной, — но не в качестве откровения. В детстве мы часто переезжали с места на место, так что я просто не успевала завести друзей. Зато у меня было много времени, чтобы наблюдать за людьми. Став постарше, я работала в различных местах, чтобы платить за обучение. Читала и продолжала наблюдать. Видела, как кто-то добивается успеха, а кто-то проигрывает как в бизнесе, так и в личных отношениях. Из всех этих наблюдений и родились «Четыре краеугольных камня».
   — Но известность сразу не пришла.
   — Я начала писать обо всем, что вижу, когда поступила в магистратуру.
   — Научные статьи?
   — Поначалу. Но я почувствовала, что рамки статей слишком меня ограничивают, поэтому отослала свои заметки в женские журналы, и так все началось.