Страница:
Его взгляд остановился на ее обнаженной руке, и паника, которую он так долго сдерживал, нанесла наконец сокрушительный удар. Браслет! Где ее браслет?
Его рот пересох, как пустыня. Потому что все случившиеся с ней метаморфозы неожиданно получили объяснение.
Изабел перестала дышать.
Руки Изабел сами собой сжимались в кулаки, а воздух почему-то никак не хотел попадать в легкие. Отступив от Андреа, она, спотыкаясь и налетая на танцующих, пробралась к краю лоджии. Лица вокруг нее сияли счастьем, но, вместо того чтобы успокоить ее, всеобщая радость лишь подлила масла в огонь.
Мимо пробежала шумная стайка детей. Андреа направлялся к ней, явно пытаясь узнать, что случилось. Но Изабел отвернулась и исчезла в саду. Оторванная ветром ставня билась о стену дома, провожая ее надсадными хлопками.
Гнев пожирал ее, но на этот раз он был направлен на нее саму. Оранжевое платье жгло кожу кислотой. Ей хотелось сорвать его, стереть с лица косметику, прилизать волосы. Вновь обрести прежнее спокойствие, самообладание, уверенность в правильном течении жизни — словом, все, что было так безжалостно отнято у нее три ночи назад, когда она читала те письма и молилась у огня.
Тент захлопал, как парус в бурю. Дети завизжали и наперегонки помчались к столбикам, на которых он держался. Кто-то прошмыгнул мимо стола, на котором стояла статуя. Изабел уставилась на нее, одинокую женскую фигуру, несущую в себе силу жизни.
ОТДАЙСЯ…
Слово ударило, как пощечина, как оскорбление. Не тихий шепот внутреннего голоса после молитв у огня той ночью, шепот, которого она так и не смогла разобрать. А это крик. Отчаянный крик.
ОТДАЙСЯ…
Изабел все смотрела на статую. Она не хотела ничему отдаваться. Не хотела никуда вступать. Ни на какой колеблющийся мост. Она хотела уничтожить свою старую жизнь, свое старое «я». Но слишком боялась того, что лежало по другую сторону.
ОТДАЙСЯ…
Сейчас она узнает все. Голос скажет правду.
ОТДАЙСЯ…
Анна окликнула детей, приказав держаться подальше от тента. Но к сожалению, опоздала. Бежавший впереди парнишка споткнулся и с размаху врезался в угловой столбик.
ОТДАЙСЯ ХА…
— Осторожнее, Изабел! — вскрикнул Рен. Тент пошел волнами.
— Изабел!
Голос отдался ревом в голове, и радость охватила ее. ОТДАЙСЯ ХАОСУ!
Изабел выхватила статую из-под падающего тента и рванулась вперед.
Глава 24
Его рот пересох, как пустыня. Потому что все случившиеся с ней метаморфозы неожиданно получили объяснение.
Изабел перестала дышать.
Руки Изабел сами собой сжимались в кулаки, а воздух почему-то никак не хотел попадать в легкие. Отступив от Андреа, она, спотыкаясь и налетая на танцующих, пробралась к краю лоджии. Лица вокруг нее сияли счастьем, но, вместо того чтобы успокоить ее, всеобщая радость лишь подлила масла в огонь.
Мимо пробежала шумная стайка детей. Андреа направлялся к ней, явно пытаясь узнать, что случилось. Но Изабел отвернулась и исчезла в саду. Оторванная ветром ставня билась о стену дома, провожая ее надсадными хлопками.
Гнев пожирал ее, но на этот раз он был направлен на нее саму. Оранжевое платье жгло кожу кислотой. Ей хотелось сорвать его, стереть с лица косметику, прилизать волосы. Вновь обрести прежнее спокойствие, самообладание, уверенность в правильном течении жизни — словом, все, что было так безжалостно отнято у нее три ночи назад, когда она читала те письма и молилась у огня.
Тент захлопал, как парус в бурю. Дети завизжали и наперегонки помчались к столбикам, на которых он держался. Кто-то прошмыгнул мимо стола, на котором стояла статуя. Изабел уставилась на нее, одинокую женскую фигуру, несущую в себе силу жизни.
ОТДАЙСЯ…
Слово ударило, как пощечина, как оскорбление. Не тихий шепот внутреннего голоса после молитв у огня той ночью, шепот, которого она так и не смогла разобрать. А это крик. Отчаянный крик.
ОТДАЙСЯ…
Изабел все смотрела на статую. Она не хотела ничему отдаваться. Не хотела никуда вступать. Ни на какой колеблющийся мост. Она хотела уничтожить свою старую жизнь, свое старое «я». Но слишком боялась того, что лежало по другую сторону.
ОТДАЙСЯ…
Сейчас она узнает все. Голос скажет правду.
ОТДАЙСЯ…
Анна окликнула детей, приказав держаться подальше от тента. Но к сожалению, опоздала. Бежавший впереди парнишка споткнулся и с размаху врезался в угловой столбик.
ОТДАЙСЯ ХА…
— Осторожнее, Изабел! — вскрикнул Рен. Тент пошел волнами.
— Изабел!
Голос отдался ревом в голове, и радость охватила ее. ОТДАЙСЯ ХАОСУ!
Изабел выхватила статую из-под падающего тента и рванулась вперед.
Глава 24
Упорядоченный мир Изабел раскололся, и она ворвалась в самую сердцевину разлома. Голос преследовал ее по пятам, звенел в голове: «Отдайся хаосу!»
Она обогнула дом, прижимая к груди волшебную статую. Ей хотелось лететь, но крыльев не было. И самолета тоже. Даже «панда» осталась на ферме. Все, что у нее имелось…
«Мазерати» Рена.
Изабел ринулась к машине. Крыша была опущена, но в этот день хаоса все было к ее услугам, даже ключи, болтавшиеся в замке зажигания, где их оставил Джанкарло. Изабел на миг остановилась, поцеловала статую, бросила на сиденье рядом с водительским, подняла юбку и перебралась через дверцу.
Мощный двигатель ожил, как только она повернула ключ.
— Изабел!
С трех сторон «мазерати» загораживали машины. Изабел резко крутанула руль, нажала на акселератор и рванула через газон.
— Изабел!
В любом из своих фильмов Рен мог бы подтянуться, вскочить на балкон, а потом прыгнуть в проезжавшую внизу машину. Но это была реальная действительность, и вся власть была у Изабел.
Она продолжала рулить по траве, между рядами кустов, направляясь к дороге. Ветки безжалостно били по дверцам машины, из-под колес летел торф. Торчащий сучок сбил зеркало заднего вида. В шинах застревала щебенка. Изабел переключила скорость, и «мазерати» занесло, когда она свернула на дорогу, оставив всех позади в своем стремлении достичь вершины горы.
ОТДАЙСЯ ХАОСУ.
Ветер рвал ее волосы.
Она взглянула на статую и рассмеялась.
Деревянная табличка раскололась о бампер на первом же повороте. Черные тучи опускались все ниже, придавливая землю. Она вспомнила дорогу к развалинам замка, куда Рен привез ее в тот день, когда они решили подсмотреть, что творится на ферме. Но скоро заблудилась, так что пришлось разворачиваться прямо рядом с чьим-то виноградником. А когда все же выехала на нужное шоссе, машина была исполосована глубокими царапинами. Изабел выжимала из «мазерати» все, что могла. Некоторое время ей удавалось продвинуться вперед, но вскоре попала в глубокую рытвину, и двигатель заглох, не доезжая вершины горы. Она выключила зажигание, схватила статую и выпрыгнула.
Босоножки скользили на камнях. Здесь, на высоте, ветер дул сильнее, но деревья все же служили некоторой защитой. Прижимая к груди статую, она продолжала подниматься.
А когда достигла конца тропы, оказалась на поляне. Очередной порыв ветра едва не сбил ее с ног. Изабел пошатнулась, но не упала. Впереди, на фоне грозового неба, темнели руины, а набухшие дождем тучи клубились так низко, что хотелось погрузить в них руки.
Сгибаясь под ветром, она прошла через полуразрушенные арки, мимо рухнувших сторожевых башен к стене на самом краю. Хватаясь за камни одной рукой, она взобралась на самый верх и, презрев начинающийся ураган, выпрямилась.
Некое чувство сродни экстазу охватило ее. Ветер рвал юбку, облака кипели над головой, весь мир лежал у ног. Наконец она поняла то, что прежде от нее ускользало. Она никогда не мыслила в малых масштабах. Только в глобальных. Поэтому и потеряла из виду все, что хотела иметь в этой жизни. А вот теперь знала, что делать.
Повернув лицо к небу, Изабел сдалась на милость тайне жизни. Беспорядок, кутерьма, буйство, великолепное смятение.
Расставив ноги пошире, она подняла статую высоко над головой и предложила себя богам хаоса.
Суматоха, поднявшаяся после катастрофы с тентом, задержала Рена, и к тому времени когда он добрался до вытянувшихся в ряд машин, Изабел уже влезала в «мазерати». Бернардо бежал за ним, но поскольку сегодня он не дежурил, то и приехал на своем «рено», а не на полицейской машине. Мужчины прыгнули в «рено» и погнались за Изабел.
Рен довольно быстро сообразил, куда направляется Изабел, но «рено» вряд ли мог тягаться с «мазерати», и когда они добрались до подножия тропинки, он был в холодном поту.
Ему удалось убедить Бернардо остаться с машинами и отправиться за Изабел одному. Всю дорогу он бежал. При виде Изабел волосы у него встали дыбом. Она стояла на крошившейся под ногами стене, огненный силуэт среди моря разъяренных туч. Ветер хлестал ее маленькое тело, а рваный подол платья взлетал оранжевым пламенем вокруг ног. Лицо было закинуто к небесам, обе руки подняты. В одной тускло поблескивала статуя.
Где-то на горизонте небо раскололо молнией, но с того места, где стоял Рен, казалось, что огненный зигзаг слетел с кончиков пальцев Изабел. Моисей в женском обличье, принимающий второй свиток заповедей Господних.
Он уже не помнил ни одного из своих рациональных, рассудительных доводов, которые изобретал, чтобы уйти от нее. Она — дар, дар, который он не нашел в себе мужества принять. Хорошо еще, что опомнился вовремя. Или слишком поздно?
И теперь, глядя на нее, бесстрашно выдерживавшую атаку природы, он затаил дыхание, потрясенный ее силой. Отсечь ее от своей жизни все равно что продать душу. Она была для него всем: другом, любовницей, совестью, страстью. Ответом на все молитвы, которые он никогда не имел ни отваги, ни здравого смысла произнести вслух или хотя бы про себя. И если он не был так идеален для нее, каким хотел быть, что же, ей просто придется работать вдвойне, чтобы поднять его до себя.
Еще одна изломанная стрела слетела с ее пальцев. Первые капли дождя упали ему на лоб. Ветер раздувал рубашку. Рен пустился бежать. По вековым камням. По безвестным могилам. Сквозь само время, чтобы стать частью бури. Ее бури.
Он подтянулся и встал рядом с ней. Ветер завывал так, что она не услышала его шагов, но только смертных можно застать врасплох, а она не вздрогнула, поняв, что больше не одна. Просто опустила руку и повернулась к нему.
Он жаждал коснуться ее, усмирить буйные пряди, змеившиеся вокруг ее головы, схватить в объятия, целовать и любить, но что-то необратимо изменилось, и его кровь заледенела при мысли о том, что это может быть ее любовью к нему.
Оглушительный удар потряс небо. Она ничего не боялась. Не тревожилась за свою безопасность. Но его трясло от страха за нее. Он вытянул статую из ее онемевших пальцев и хотел бросить на землю, где она больше не сможет служить громоотводом. Но вдруг недоуменно уставился на нее, чувствуя, как вибрирует в руке сила, пронизывавшая все тело. Значит, не ей одной заключать соглашение. Пора и ему подписать собственное соглашение, идущее вразрез со всеми мужскими инстинктами, которыми он обладал.
Следуя ее примеру, он закинул голову и поднял статую к небу. Прежде всего Изабел принадлежала Богу, и Рен это понимал. Далее она принадлежала себе, в этом сомнения не было. И только потом принадлежала ему. Такова натура женщины, в которую он влюбился. Значит, быть по сему.
Он опустил статую и повернулся к Изабел. Она молча, с непроницаемым лицом наблюдала за ним. Он накопил обширный опыт со смертными женщинами, но богини — дело иное, а именно эту он жестоко прогневил.
Ужасающее неистовство овладело им. Коснуться ее — значит пойти на самый большой в жизни риск, но никакая сила на земле не могла его удержать. Если ничего не предпринять, он потеряет ее навсегда.
И прежде чем отвага его покинула, он рывком притянул ее к себе. И она не превратилась в пепел, как он опасался, а встретила его поцелуй с яростным огнем. Мир и любовь, как он сейчас осознал, стали уделом ее более покорных сестер. Эту богиню подстегивала жажда завоевания, и острые зубки впились в его нижнюю губу. Никогда еще он не чувствовал жизнь с такой остротой. И пока ветер и дождь бушевали вокруг них, он воспользовался своим превосходством в силе, чтобы стащить ее со стены и прижать к камням.
Она могла бы противиться ему, вырываться, как он ожидал, но ничего подобного не произошло. Ее пальцы лихорадочно дергали его рубашку. Он был смертным, которого она выбрала для своего удовольствия.
Рен задрал ее юбку до талии и разорвал трусики. Какая-то часть мозга, еще способная мыслить, гадала о судьбе того, кто попытается предъявить права на богиню, но выбора все равно не было. И даже под угрозой смерти он не стал бы отступать.
Камни впивались в его руки и ее ноги, но она все равно раздвинула для него бедра. Она была мокрой. Мокрой и неистовой под его пальцами. Он развел ее ноги еще шире и вонзился. Глубоко.
И пока он брал ее, она подставляла лицо дождю. Он яростно целовал ее шею. Она обхватила ногами бедра Рена и втянула в себя его силу еще глубже, используя его точно так, как использовал ее он.
Они боролись вместе, вместе взбирались на немыслимые высоты. Буря полосовала их тела, подстегиваемая призраками древних, когда-то тоже занимавшихся любовью в этих стенах.
«Я люблю тебя!» — прокричал он мысленно, сохранив слова в себе, ибо они были слишком ничтожны, чтобы выразить безграничность чувств.
Она еще крепче стиснула его и прошептала:
— Хаос.
Он дождался самого конца, последнего момента, прежде чем они потерялись друг в друге. Того самого мгновения, отделившего их от вечности, прежде чем нащупать статую и сильно прижать к ее боку.
Молния снова разорвала небо, и они бросились в буйство бури.
Потом она не сказала ни слова. Они отошли от стены под укрытие деревьев. Он поправил одежду, и они побрели через развалины к тропе. Не касаясь друг друга.
— Дождь прекратился, — сказал он, взмахнув статуей.
— Я мыслила слишком глобально, — пожаловалась она.
— И сейчас тоже?
Он понятия не имел, о чем она говорит, и, сглотнув колючий комок, решился. Если он с первого раза не сделает все как надо, дубль вряд ли возможен.
— Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это?
Она молчала. Даже не смотрела в его сторону. Слишком поздно. Как он и боялся.
Под дробный аккомпанемент падавших с деревьев капель они спустились вниз. В конце тропинки Рен заметил стоявшего рядом с «мазерати» Бернардо. Он успел вытащить машину из рытвины и теперь выступил вперед с несчастным и одновременно решительным видом.
— Синьора Фейвор, мне неприятно говорить это, но вы арестованы.
— Вряд ли в этом есть такая необходимость, — усомнился Рен.
— Она повредила чужую машину.
— Ничего страшного. Я сам все исправлю.
— Вы забыли о людях, чью жизнь она подвергла опасности своей неосторожной ездой.
— Это Италия, — возразил Рен. — Здесь все так ездят. Но Бернардо свой долг знал.
— Я не пишу законов. Синьора, прошу следовать за мной. Происходи все в кино, она вцепилась бы в руку Рена, дрожа от страха. Но это была Изабел. Изабел, которая просто кивнула:
— Разумеется.
— Изабел…
Не обращая на него внимания, она скользнула на заднее сиденье «рено», и машина тронулась. Оставшись один, Рен долго смотрел ей вслед. Потом повернулся к «мазерати». Зеркальце заднего вида исчезло, в бампере красовалась вмятина, длинная царапина пробороздила дверцу, но он не мог заставить себя думать о чем-то еще, кроме того, что все случилось из-за него.
Рен сунул руки в карманы. Ему, наверное, не следовало подкупать Бернардо обещанием купить самый навороченный компьютер для полицейского участка, если тот ее арестует, но что еще он мог сделать? Как удостовериться, что она не удерет, прежде чем даст ему шанс все исправить?
С тяжелым сердцем он медленно побрел к машине.
Камера освещалась единственной люминесцентной лампой, тускло мигающей внутри проволочной сетки. Было уже начало десятого, а Изабел так и не увидела ни одной живой души, кроме Гарри, который вскоре после ее водворения сюда примчался с сухой одеждой, собранной Трейси.
В коридоре послышались шаги, и Изабел подняла глаза на стук открывшейся двери.
В камере появился Рен, заполнив собой тесное помещение. Даже здесь он ухитрялся выйти на первый план.
Она не пыталась разгадать его мысли. Он актер и способен изобразить любую эмоцию, какую только пожелает.
Дверь за ним закрылась. Замок щелкнул.
— Я с ума сходил от волнения, — выпалил он.
Безумным он не выглядел. Скорее решительным, но напряженным. Она отложила покоившийся на коленях блокнот, который вытребовала у Бернардо.
— Именно поэтому у тебя ушло три часа на то, чтобы сюда добраться?
— Нужно было сделать несколько звонков.
— Что ж, это все объясняет.
Он подошел ближе и сконфуженно всмотрелся в нее.
— Это сумасшествие на вершине горы… там такое творилось… ты в порядке?
— Меня так просто не сломать. А что, я тебе сделала больно?
Его губы вытянулись в ниточку. Улыбка или гримаса?
Она так и не поняла.
Он сунул было руку в карман, но тут же выдернул.
— Что ты имела в виду, когда сказала, что мыслила глобально?
Теперь, когда она знала свое место в мире, нет причин держать его в неведении.
— Свою жизнь. Я всегда советовала людям задаваться большими целями, но наконец поняла, что эти цели могут быть чересчур велики.
Она подвинулась ближе к краю топчана.
— Все равно не понимаю.
— Я мыслила такими великими категориями, что совсем забыла, в чем истинное предназначение моей жизни.
— Помогать людям! — свирепо воскликнул он. — И ты никогда, ни единой минуты об этом не забывала.
— Это было сферой деятельности. — Она нервно стиснула руки. — Мне ни к чему полные аудитории. Мне не нужен особняк у Центрального парка или шкаф, набитый одеждой от-кутюр. В конце концов все это обрушилось на меня и задушило. Моя карьера, мое имущество — все это украло у меня дар времени, и я потеряла свое видение мира.
— Но теперь оно к тебе вернулось.
Утверждение. Не вопрос. Рен понял, что в ней изменилось нечто важное.
— Вернулось, — кивнула Изабел. Она получила куда больше удовлетворения, помогая Трейси и Гарри, чем от последней лекции в «Карнеги-холле». Больше она не хотела быть гуру для массового потребления.
— Я открываю маленькую консультационную практику. Ничего роскошного — маленький офис в рабочем районе. Если люди не смогут платить — ничего страшного. Если смогут — тем лучше. Буду жить просто.
Рен пронзил ее своим знаменитым взглядом киношного убийцы.
— Боюсь, мои новости несколько подпортят твои простые планы.
Она смирилась с теорией хаоса и теперь покорно ждала, что скажет он.
Рен подвинулся достаточно близко, навис над ней, но Изабел и глазом не моргнула. Наоборот, ей вдруг стало интересно.
— Ты ухитрилась восстановить против себя весь город, когда украла статую.
— Я ее не крала, а позаимствовала.
— А вот этого никто не знал. И теперь местные обитатели жаждут упрятать тебя под замок лет этак на десять.
— Десять?!
— Я подумывал связаться с американским посольством, но это слишком рискованно.
— Мог бы упомянуть о том, что в этом году я отдала налоговому управлению целое состояние.
— Вряд ли в данной ситуации стоит лишний раз возвращаться к твоему преступному прошлому.
Он прислонился плечом к покрытой граффити стене, и Изабел невольно отметила, что сейчас вид у него куда более уверенный, чем четверть часа назад.
— Будь ты итальянской гражданкой, возможно, тебя бы не арестовали, но то обстоятельство, что ты иностранка, все усложняет.
— Похоже, мне нужен адвокат.
— Итальянские адвокаты вечно стараются все запутать.
— То есть мне остается только сидеть в тюрьме?
— Нет, если согласишься с моим планом. Боюсь, он несколько радикален, но у меня есть все основания думать, что с его помощью мы быстро вытащим тебя отсюда.
— И все же, как ни странно, я не слишком рвусь узнать подробности.
— У меня двойное гражданство. Как ты знаешь, моя мать была итальянкой, но я, кажется, не говорил, что родился в Италии.
— Не говорил.
— Она как раз веселилась на какой-то римской вечеринке, когда начались роды. Поэтому я еще и гражданин Италии. И боюсь, это означает, что нам следует пожениться.
Изабел вскочила с топчана, как подброшенная пружиной:
— О чем это ты?
— Я говорил с местными чиновниками и они, не напрямую, конечно, дали мне понять, что не стали бы держать тебя в тюрьме, будь ты женой гражданина Италии. И поскольку ты все равно беременна…
— Я не беременна.
Суровый взгляд заставил Изабел осечься.
— Очевидно, ты забыла, что мы проделали всего несколько часов назад и где была при этом статуя.
— Ты не веришь в статую.
— С каких пор? — Он вскинул руку. — Страшно подумать, что за чудовище мы зачали там наверху. Стоит мне подумать о буре… — Он картинно вздрогнул и еще энергичнее напустился на нее: — Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, что требуется для воспитания подобного дьяволенка? Прежде всего терпение. К счастью, у тебя его много. Строгость — Богу известно, что ты строга. И мудрость. Ну, об этом сказано достаточно. Так что ты вполне годишься для такого дела. Изабел молча таращилась на него.
— Но не думай, я намереваюсь взять на себя часть обязанностей. Для меня приучить к горшку любого сосунка — пара пустяков.
Вот что происходит, когда впускаешь хаос в собственную жизнь.
Она отказывалась смягчиться:
— Мне что, предлагается забыть, что ты сбежал, как трус, когда я оказалась тебе не по зубам?
— Если бы ты действительно смогла забыть, я был бы крайне тебе благодарен, — попросил он, глядя на нее с мольбой. Но она, конечно, ошибается. Чтобы Рен и умолял кого-то?! — Как тебе известно, я вот-вот начинаю работать. Но перед этим приготовил тебе потрясающий подарок.
— Ты купил мне подарок?
— Не совсем. Но один из тех телефонных звонков, которые я сделал после того, как тебя бросили в тюрьму, предназначался Говарду Дженксу.
Сердце Изабел куда-то покатилось.
— Только не говори, что отказался сниматься в фильме.
— О нет, конечно, нет! Но мы с Оливером Крейгом поменялись ролями.
— Не понимаю.
— Я играю Натана.
— Натан — герой.
— Совершенно верно.
— Тупое безмозглое растение.
— Немного не так. Скажем, ему не хватает тестостерона. Изабел рухнула на топчан и попыталась представить Рена в роли оторванного от жизни, чудаковатого мямли Натана. После долгого раздумья она медленно покачала головой:
— Ты идеально подходишь.
— Я тоже так думаю, — довольно ухмыльнулся он. — К счастью, Дженкс — человек прозорливый и сразу ухватился за идею. Крейг просто на голове ходит. Подожди, вот сама увидишь! Я говорил, что у него вид причетника-ангелочка. При одной мысли о том, как он сыграет Стрита, у меня мурашки по коже бегут.
— И ты сделал это ради меня?
В нем явно происходила внутренняя борьба. Наконец он пристыженно отвел глаза.
— Скорее ради себя. Не думай, я не собираюсь окончательно расстаться с ролями плохих парней, но со Стритом мне не справиться. Кроме того, мне давно пора расширять горизонты. Не настолько уж я отвратителен, и пора бы принять это как данность. А ты, любимая, не настолько уж хороша. Смотри сама, какие изменения претерпели мы оба за последнее время!
— Это дает мне шанс подумать о сюжете новой книги.
— А что случилось с прежней? Той, насчет кризиса?
— Я наконец поняла, что не с каждым кризисом стоит бороться. И как бы мы ни хотели защитить себя, нельзя уберечься от всего на свете. Если мы хотим жить полной жизнью, нужно смириться и с хаосом.
— И брак со мной может стать неплохим началом.
— Если не считать, что этот хаос каким-то образом сам нас находит. Мы вовсе его не ищем.
— Все же…
— Страшно представить, насколько непростой будет наша жизнь. Мы совершенно разные люди. У каждого своя карьера. И где мы будем жить?
— О, ты что-нибудь придумаешь. Начинай делать списки. Ты еще не забыла, как это делается? И пока ты занята списками, я позабочусь о самом важном.
— Интересно, о чем именно?
— Обставлю нашу кухню. Все по последнему слову техники. Поставлю низкий разделочный стол, чтобы наши дети тоже учились готовить, хотя следовало бы держать маленького шельмеца, которого ты носишь, подальше от ножей. Большая столовая с…
— Я не беременна.
— А я уверен в обратном. Отнеси это на счет мужской интуиции.
— С чего это ты вдруг передумал, Рен? Что с тобой случилось?
— Случилась ты.
Он подошел и сел на топчан, не дотрагиваясь до нее. Только глядя в глаза.
— Пойми, ты до смерти меня пугаешь. Ворвалась в мою жизнь и все перевернула. Сумела внушить мне совершенно новое представление о себе самом. Раньше я знал, кем был, но теперь наконец готов понять, кто же я есть на самом деле. Цинизм постепенно становится утомительным, но ты… очистила мою душу. — Неожиданно вскочив, так, что скрипнули пружины, он яростно заорал: — И не смей говорить, что больше меня не любишь, поскольку ты куда лучше меня, и я рассчитываю, что ты обойдешься с моим сердцем гораздо бережнее, чем я с твоим.
— Понятно.
Он принялся бегать по камере.
— Конечно, нам будет нелегко. Две карьеры. Дети. Разные графики поездок. Постоянные атаки прессы, которых я до сих пор всячески старался избежать. Тут и прячущиеся в кустах папарацци, и истории в таблоидах о том, как я избиваю тебя, а ты сидишь на игле. Мои натурные съемки и бесконечный поток женщин, норовящих залезть ко мне в штаны. И каждый раз, когда придется сниматься в любовной сцене с очередной красивой актрисой, ты станешь перечислять тысячу причин, по которым это тебя ничуть не волнует, но потом все рукава моих любимых рубашек окажутся отрезанными. — Он подступил к ней и ткнул пальцем в грудь. — Но женщина, стоявшая сегодня на стене, так сильна, что в одиночку может сразиться с армией. Я хочу немедленно услышать, что эта женщина не осталась на вершине горы.
Изабел выставила ладони вперед.
— Сдаюсь! Почему бы нет?
— Почему бы нет?
— Конечно.
Его руки бессильно опустились.
— И это все? Я изливаю свое сердце. Я люблю тебя так, что в глазах стоят чертовы слезы! И за все это получаю «Почему бы нет»?
— Интересно, чего ты ожидал? Что я брошусь тебе на шею только потому, что ты наконец опомнился и пришел в себя?
— А что, я слишком многого прошу?
Гордость поборола хаос, и она ответила насмешливым взглядом.
Он снова насупился. В глазах бушевала буря.
— И когда, по-твоему, ты будешь готова? Броситься мне на шею, разумеется.
Она не на шутку задумалась. Ее арест — его рук дело. Она сразу это поняла. А что касается дурацкой истории насчет необходимости выйти за него, чтобы выбраться из тюрьмы, — такому не поверил бы последний идиот. Все же нечестные приемы — часть того, что делает его Реном Гейджем. И так ли уж она хотела, чтобы он изменился?
Ни чуточки.
Потому что в основе своей он глубоко порядочен. И понимает ее, как никто иной, даже она сама. Может ли она найти лучшего проводника в мире хаоса? И не последнюю роль играет тот неоспоримый факт, что сердце переполнено любовью к нему, хотя с ее стороны не слишком красиво так откровенно наслаждаться, видя его встревоженное лицо и глубокие морщинки на лбу. Что она за человек! Сплошная путаница противоречий! И как чудесно сознавать, что больше не нужно с ними бороться!
Но все же следует отплатить ему за арест, и она решила немного усложнить ситуацию.
Она обогнула дом, прижимая к груди волшебную статую. Ей хотелось лететь, но крыльев не было. И самолета тоже. Даже «панда» осталась на ферме. Все, что у нее имелось…
«Мазерати» Рена.
Изабел ринулась к машине. Крыша была опущена, но в этот день хаоса все было к ее услугам, даже ключи, болтавшиеся в замке зажигания, где их оставил Джанкарло. Изабел на миг остановилась, поцеловала статую, бросила на сиденье рядом с водительским, подняла юбку и перебралась через дверцу.
Мощный двигатель ожил, как только она повернула ключ.
— Изабел!
С трех сторон «мазерати» загораживали машины. Изабел резко крутанула руль, нажала на акселератор и рванула через газон.
— Изабел!
В любом из своих фильмов Рен мог бы подтянуться, вскочить на балкон, а потом прыгнуть в проезжавшую внизу машину. Но это была реальная действительность, и вся власть была у Изабел.
Она продолжала рулить по траве, между рядами кустов, направляясь к дороге. Ветки безжалостно били по дверцам машины, из-под колес летел торф. Торчащий сучок сбил зеркало заднего вида. В шинах застревала щебенка. Изабел переключила скорость, и «мазерати» занесло, когда она свернула на дорогу, оставив всех позади в своем стремлении достичь вершины горы.
ОТДАЙСЯ ХАОСУ.
Ветер рвал ее волосы.
Она взглянула на статую и рассмеялась.
Деревянная табличка раскололась о бампер на первом же повороте. Черные тучи опускались все ниже, придавливая землю. Она вспомнила дорогу к развалинам замка, куда Рен привез ее в тот день, когда они решили подсмотреть, что творится на ферме. Но скоро заблудилась, так что пришлось разворачиваться прямо рядом с чьим-то виноградником. А когда все же выехала на нужное шоссе, машина была исполосована глубокими царапинами. Изабел выжимала из «мазерати» все, что могла. Некоторое время ей удавалось продвинуться вперед, но вскоре попала в глубокую рытвину, и двигатель заглох, не доезжая вершины горы. Она выключила зажигание, схватила статую и выпрыгнула.
Босоножки скользили на камнях. Здесь, на высоте, ветер дул сильнее, но деревья все же служили некоторой защитой. Прижимая к груди статую, она продолжала подниматься.
А когда достигла конца тропы, оказалась на поляне. Очередной порыв ветра едва не сбил ее с ног. Изабел пошатнулась, но не упала. Впереди, на фоне грозового неба, темнели руины, а набухшие дождем тучи клубились так низко, что хотелось погрузить в них руки.
Сгибаясь под ветром, она прошла через полуразрушенные арки, мимо рухнувших сторожевых башен к стене на самом краю. Хватаясь за камни одной рукой, она взобралась на самый верх и, презрев начинающийся ураган, выпрямилась.
Некое чувство сродни экстазу охватило ее. Ветер рвал юбку, облака кипели над головой, весь мир лежал у ног. Наконец она поняла то, что прежде от нее ускользало. Она никогда не мыслила в малых масштабах. Только в глобальных. Поэтому и потеряла из виду все, что хотела иметь в этой жизни. А вот теперь знала, что делать.
Повернув лицо к небу, Изабел сдалась на милость тайне жизни. Беспорядок, кутерьма, буйство, великолепное смятение.
Расставив ноги пошире, она подняла статую высоко над головой и предложила себя богам хаоса.
Суматоха, поднявшаяся после катастрофы с тентом, задержала Рена, и к тому времени когда он добрался до вытянувшихся в ряд машин, Изабел уже влезала в «мазерати». Бернардо бежал за ним, но поскольку сегодня он не дежурил, то и приехал на своем «рено», а не на полицейской машине. Мужчины прыгнули в «рено» и погнались за Изабел.
Рен довольно быстро сообразил, куда направляется Изабел, но «рено» вряд ли мог тягаться с «мазерати», и когда они добрались до подножия тропинки, он был в холодном поту.
Ему удалось убедить Бернардо остаться с машинами и отправиться за Изабел одному. Всю дорогу он бежал. При виде Изабел волосы у него встали дыбом. Она стояла на крошившейся под ногами стене, огненный силуэт среди моря разъяренных туч. Ветер хлестал ее маленькое тело, а рваный подол платья взлетал оранжевым пламенем вокруг ног. Лицо было закинуто к небесам, обе руки подняты. В одной тускло поблескивала статуя.
Где-то на горизонте небо раскололо молнией, но с того места, где стоял Рен, казалось, что огненный зигзаг слетел с кончиков пальцев Изабел. Моисей в женском обличье, принимающий второй свиток заповедей Господних.
Он уже не помнил ни одного из своих рациональных, рассудительных доводов, которые изобретал, чтобы уйти от нее. Она — дар, дар, который он не нашел в себе мужества принять. Хорошо еще, что опомнился вовремя. Или слишком поздно?
И теперь, глядя на нее, бесстрашно выдерживавшую атаку природы, он затаил дыхание, потрясенный ее силой. Отсечь ее от своей жизни все равно что продать душу. Она была для него всем: другом, любовницей, совестью, страстью. Ответом на все молитвы, которые он никогда не имел ни отваги, ни здравого смысла произнести вслух или хотя бы про себя. И если он не был так идеален для нее, каким хотел быть, что же, ей просто придется работать вдвойне, чтобы поднять его до себя.
Еще одна изломанная стрела слетела с ее пальцев. Первые капли дождя упали ему на лоб. Ветер раздувал рубашку. Рен пустился бежать. По вековым камням. По безвестным могилам. Сквозь само время, чтобы стать частью бури. Ее бури.
Он подтянулся и встал рядом с ней. Ветер завывал так, что она не услышала его шагов, но только смертных можно застать врасплох, а она не вздрогнула, поняв, что больше не одна. Просто опустила руку и повернулась к нему.
Он жаждал коснуться ее, усмирить буйные пряди, змеившиеся вокруг ее головы, схватить в объятия, целовать и любить, но что-то необратимо изменилось, и его кровь заледенела при мысли о том, что это может быть ее любовью к нему.
Оглушительный удар потряс небо. Она ничего не боялась. Не тревожилась за свою безопасность. Но его трясло от страха за нее. Он вытянул статую из ее онемевших пальцев и хотел бросить на землю, где она больше не сможет служить громоотводом. Но вдруг недоуменно уставился на нее, чувствуя, как вибрирует в руке сила, пронизывавшая все тело. Значит, не ей одной заключать соглашение. Пора и ему подписать собственное соглашение, идущее вразрез со всеми мужскими инстинктами, которыми он обладал.
Следуя ее примеру, он закинул голову и поднял статую к небу. Прежде всего Изабел принадлежала Богу, и Рен это понимал. Далее она принадлежала себе, в этом сомнения не было. И только потом принадлежала ему. Такова натура женщины, в которую он влюбился. Значит, быть по сему.
Он опустил статую и повернулся к Изабел. Она молча, с непроницаемым лицом наблюдала за ним. Он накопил обширный опыт со смертными женщинами, но богини — дело иное, а именно эту он жестоко прогневил.
Ужасающее неистовство овладело им. Коснуться ее — значит пойти на самый большой в жизни риск, но никакая сила на земле не могла его удержать. Если ничего не предпринять, он потеряет ее навсегда.
И прежде чем отвага его покинула, он рывком притянул ее к себе. И она не превратилась в пепел, как он опасался, а встретила его поцелуй с яростным огнем. Мир и любовь, как он сейчас осознал, стали уделом ее более покорных сестер. Эту богиню подстегивала жажда завоевания, и острые зубки впились в его нижнюю губу. Никогда еще он не чувствовал жизнь с такой остротой. И пока ветер и дождь бушевали вокруг них, он воспользовался своим превосходством в силе, чтобы стащить ее со стены и прижать к камням.
Она могла бы противиться ему, вырываться, как он ожидал, но ничего подобного не произошло. Ее пальцы лихорадочно дергали его рубашку. Он был смертным, которого она выбрала для своего удовольствия.
Рен задрал ее юбку до талии и разорвал трусики. Какая-то часть мозга, еще способная мыслить, гадала о судьбе того, кто попытается предъявить права на богиню, но выбора все равно не было. И даже под угрозой смерти он не стал бы отступать.
Камни впивались в его руки и ее ноги, но она все равно раздвинула для него бедра. Она была мокрой. Мокрой и неистовой под его пальцами. Он развел ее ноги еще шире и вонзился. Глубоко.
И пока он брал ее, она подставляла лицо дождю. Он яростно целовал ее шею. Она обхватила ногами бедра Рена и втянула в себя его силу еще глубже, используя его точно так, как использовал ее он.
Они боролись вместе, вместе взбирались на немыслимые высоты. Буря полосовала их тела, подстегиваемая призраками древних, когда-то тоже занимавшихся любовью в этих стенах.
«Я люблю тебя!» — прокричал он мысленно, сохранив слова в себе, ибо они были слишком ничтожны, чтобы выразить безграничность чувств.
Она еще крепче стиснула его и прошептала:
— Хаос.
Он дождался самого конца, последнего момента, прежде чем они потерялись друг в друге. Того самого мгновения, отделившего их от вечности, прежде чем нащупать статую и сильно прижать к ее боку.
Молния снова разорвала небо, и они бросились в буйство бури.
Потом она не сказала ни слова. Они отошли от стены под укрытие деревьев. Он поправил одежду, и они побрели через развалины к тропе. Не касаясь друг друга.
— Дождь прекратился, — сказал он, взмахнув статуей.
— Я мыслила слишком глобально, — пожаловалась она.
— И сейчас тоже?
Он понятия не имел, о чем она говорит, и, сглотнув колючий комок, решился. Если он с первого раза не сделает все как надо, дубль вряд ли возможен.
— Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это?
Она молчала. Даже не смотрела в его сторону. Слишком поздно. Как он и боялся.
Под дробный аккомпанемент падавших с деревьев капель они спустились вниз. В конце тропинки Рен заметил стоявшего рядом с «мазерати» Бернардо. Он успел вытащить машину из рытвины и теперь выступил вперед с несчастным и одновременно решительным видом.
— Синьора Фейвор, мне неприятно говорить это, но вы арестованы.
— Вряд ли в этом есть такая необходимость, — усомнился Рен.
— Она повредила чужую машину.
— Ничего страшного. Я сам все исправлю.
— Вы забыли о людях, чью жизнь она подвергла опасности своей неосторожной ездой.
— Это Италия, — возразил Рен. — Здесь все так ездят. Но Бернардо свой долг знал.
— Я не пишу законов. Синьора, прошу следовать за мной. Происходи все в кино, она вцепилась бы в руку Рена, дрожа от страха. Но это была Изабел. Изабел, которая просто кивнула:
— Разумеется.
— Изабел…
Не обращая на него внимания, она скользнула на заднее сиденье «рено», и машина тронулась. Оставшись один, Рен долго смотрел ей вслед. Потом повернулся к «мазерати». Зеркальце заднего вида исчезло, в бампере красовалась вмятина, длинная царапина пробороздила дверцу, но он не мог заставить себя думать о чем-то еще, кроме того, что все случилось из-за него.
Рен сунул руки в карманы. Ему, наверное, не следовало подкупать Бернардо обещанием купить самый навороченный компьютер для полицейского участка, если тот ее арестует, но что еще он мог сделать? Как удостовериться, что она не удерет, прежде чем даст ему шанс все исправить?
С тяжелым сердцем он медленно побрел к машине.
Камера освещалась единственной люминесцентной лампой, тускло мигающей внутри проволочной сетки. Было уже начало десятого, а Изабел так и не увидела ни одной живой души, кроме Гарри, который вскоре после ее водворения сюда примчался с сухой одеждой, собранной Трейси.
В коридоре послышались шаги, и Изабел подняла глаза на стук открывшейся двери.
В камере появился Рен, заполнив собой тесное помещение. Даже здесь он ухитрялся выйти на первый план.
Она не пыталась разгадать его мысли. Он актер и способен изобразить любую эмоцию, какую только пожелает.
Дверь за ним закрылась. Замок щелкнул.
— Я с ума сходил от волнения, — выпалил он.
Безумным он не выглядел. Скорее решительным, но напряженным. Она отложила покоившийся на коленях блокнот, который вытребовала у Бернардо.
— Именно поэтому у тебя ушло три часа на то, чтобы сюда добраться?
— Нужно было сделать несколько звонков.
— Что ж, это все объясняет.
Он подошел ближе и сконфуженно всмотрелся в нее.
— Это сумасшествие на вершине горы… там такое творилось… ты в порядке?
— Меня так просто не сломать. А что, я тебе сделала больно?
Его губы вытянулись в ниточку. Улыбка или гримаса?
Она так и не поняла.
Он сунул было руку в карман, но тут же выдернул.
— Что ты имела в виду, когда сказала, что мыслила глобально?
Теперь, когда она знала свое место в мире, нет причин держать его в неведении.
— Свою жизнь. Я всегда советовала людям задаваться большими целями, но наконец поняла, что эти цели могут быть чересчур велики.
Она подвинулась ближе к краю топчана.
— Все равно не понимаю.
— Я мыслила такими великими категориями, что совсем забыла, в чем истинное предназначение моей жизни.
— Помогать людям! — свирепо воскликнул он. — И ты никогда, ни единой минуты об этом не забывала.
— Это было сферой деятельности. — Она нервно стиснула руки. — Мне ни к чему полные аудитории. Мне не нужен особняк у Центрального парка или шкаф, набитый одеждой от-кутюр. В конце концов все это обрушилось на меня и задушило. Моя карьера, мое имущество — все это украло у меня дар времени, и я потеряла свое видение мира.
— Но теперь оно к тебе вернулось.
Утверждение. Не вопрос. Рен понял, что в ней изменилось нечто важное.
— Вернулось, — кивнула Изабел. Она получила куда больше удовлетворения, помогая Трейси и Гарри, чем от последней лекции в «Карнеги-холле». Больше она не хотела быть гуру для массового потребления.
— Я открываю маленькую консультационную практику. Ничего роскошного — маленький офис в рабочем районе. Если люди не смогут платить — ничего страшного. Если смогут — тем лучше. Буду жить просто.
Рен пронзил ее своим знаменитым взглядом киношного убийцы.
— Боюсь, мои новости несколько подпортят твои простые планы.
Она смирилась с теорией хаоса и теперь покорно ждала, что скажет он.
Рен подвинулся достаточно близко, навис над ней, но Изабел и глазом не моргнула. Наоборот, ей вдруг стало интересно.
— Ты ухитрилась восстановить против себя весь город, когда украла статую.
— Я ее не крала, а позаимствовала.
— А вот этого никто не знал. И теперь местные обитатели жаждут упрятать тебя под замок лет этак на десять.
— Десять?!
— Я подумывал связаться с американским посольством, но это слишком рискованно.
— Мог бы упомянуть о том, что в этом году я отдала налоговому управлению целое состояние.
— Вряд ли в данной ситуации стоит лишний раз возвращаться к твоему преступному прошлому.
Он прислонился плечом к покрытой граффити стене, и Изабел невольно отметила, что сейчас вид у него куда более уверенный, чем четверть часа назад.
— Будь ты итальянской гражданкой, возможно, тебя бы не арестовали, но то обстоятельство, что ты иностранка, все усложняет.
— Похоже, мне нужен адвокат.
— Итальянские адвокаты вечно стараются все запутать.
— То есть мне остается только сидеть в тюрьме?
— Нет, если согласишься с моим планом. Боюсь, он несколько радикален, но у меня есть все основания думать, что с его помощью мы быстро вытащим тебя отсюда.
— И все же, как ни странно, я не слишком рвусь узнать подробности.
— У меня двойное гражданство. Как ты знаешь, моя мать была итальянкой, но я, кажется, не говорил, что родился в Италии.
— Не говорил.
— Она как раз веселилась на какой-то римской вечеринке, когда начались роды. Поэтому я еще и гражданин Италии. И боюсь, это означает, что нам следует пожениться.
Изабел вскочила с топчана, как подброшенная пружиной:
— О чем это ты?
— Я говорил с местными чиновниками и они, не напрямую, конечно, дали мне понять, что не стали бы держать тебя в тюрьме, будь ты женой гражданина Италии. И поскольку ты все равно беременна…
— Я не беременна.
Суровый взгляд заставил Изабел осечься.
— Очевидно, ты забыла, что мы проделали всего несколько часов назад и где была при этом статуя.
— Ты не веришь в статую.
— С каких пор? — Он вскинул руку. — Страшно подумать, что за чудовище мы зачали там наверху. Стоит мне подумать о буре… — Он картинно вздрогнул и еще энергичнее напустился на нее: — Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, что требуется для воспитания подобного дьяволенка? Прежде всего терпение. К счастью, у тебя его много. Строгость — Богу известно, что ты строга. И мудрость. Ну, об этом сказано достаточно. Так что ты вполне годишься для такого дела. Изабел молча таращилась на него.
— Но не думай, я намереваюсь взять на себя часть обязанностей. Для меня приучить к горшку любого сосунка — пара пустяков.
Вот что происходит, когда впускаешь хаос в собственную жизнь.
Она отказывалась смягчиться:
— Мне что, предлагается забыть, что ты сбежал, как трус, когда я оказалась тебе не по зубам?
— Если бы ты действительно смогла забыть, я был бы крайне тебе благодарен, — попросил он, глядя на нее с мольбой. Но она, конечно, ошибается. Чтобы Рен и умолял кого-то?! — Как тебе известно, я вот-вот начинаю работать. Но перед этим приготовил тебе потрясающий подарок.
— Ты купил мне подарок?
— Не совсем. Но один из тех телефонных звонков, которые я сделал после того, как тебя бросили в тюрьму, предназначался Говарду Дженксу.
Сердце Изабел куда-то покатилось.
— Только не говори, что отказался сниматься в фильме.
— О нет, конечно, нет! Но мы с Оливером Крейгом поменялись ролями.
— Не понимаю.
— Я играю Натана.
— Натан — герой.
— Совершенно верно.
— Тупое безмозглое растение.
— Немного не так. Скажем, ему не хватает тестостерона. Изабел рухнула на топчан и попыталась представить Рена в роли оторванного от жизни, чудаковатого мямли Натана. После долгого раздумья она медленно покачала головой:
— Ты идеально подходишь.
— Я тоже так думаю, — довольно ухмыльнулся он. — К счастью, Дженкс — человек прозорливый и сразу ухватился за идею. Крейг просто на голове ходит. Подожди, вот сама увидишь! Я говорил, что у него вид причетника-ангелочка. При одной мысли о том, как он сыграет Стрита, у меня мурашки по коже бегут.
— И ты сделал это ради меня?
В нем явно происходила внутренняя борьба. Наконец он пристыженно отвел глаза.
— Скорее ради себя. Не думай, я не собираюсь окончательно расстаться с ролями плохих парней, но со Стритом мне не справиться. Кроме того, мне давно пора расширять горизонты. Не настолько уж я отвратителен, и пора бы принять это как данность. А ты, любимая, не настолько уж хороша. Смотри сама, какие изменения претерпели мы оба за последнее время!
— Это дает мне шанс подумать о сюжете новой книги.
— А что случилось с прежней? Той, насчет кризиса?
— Я наконец поняла, что не с каждым кризисом стоит бороться. И как бы мы ни хотели защитить себя, нельзя уберечься от всего на свете. Если мы хотим жить полной жизнью, нужно смириться и с хаосом.
— И брак со мной может стать неплохим началом.
— Если не считать, что этот хаос каким-то образом сам нас находит. Мы вовсе его не ищем.
— Все же…
— Страшно представить, насколько непростой будет наша жизнь. Мы совершенно разные люди. У каждого своя карьера. И где мы будем жить?
— О, ты что-нибудь придумаешь. Начинай делать списки. Ты еще не забыла, как это делается? И пока ты занята списками, я позабочусь о самом важном.
— Интересно, о чем именно?
— Обставлю нашу кухню. Все по последнему слову техники. Поставлю низкий разделочный стол, чтобы наши дети тоже учились готовить, хотя следовало бы держать маленького шельмеца, которого ты носишь, подальше от ножей. Большая столовая с…
— Я не беременна.
— А я уверен в обратном. Отнеси это на счет мужской интуиции.
— С чего это ты вдруг передумал, Рен? Что с тобой случилось?
— Случилась ты.
Он подошел и сел на топчан, не дотрагиваясь до нее. Только глядя в глаза.
— Пойми, ты до смерти меня пугаешь. Ворвалась в мою жизнь и все перевернула. Сумела внушить мне совершенно новое представление о себе самом. Раньше я знал, кем был, но теперь наконец готов понять, кто же я есть на самом деле. Цинизм постепенно становится утомительным, но ты… очистила мою душу. — Неожиданно вскочив, так, что скрипнули пружины, он яростно заорал: — И не смей говорить, что больше меня не любишь, поскольку ты куда лучше меня, и я рассчитываю, что ты обойдешься с моим сердцем гораздо бережнее, чем я с твоим.
— Понятно.
Он принялся бегать по камере.
— Конечно, нам будет нелегко. Две карьеры. Дети. Разные графики поездок. Постоянные атаки прессы, которых я до сих пор всячески старался избежать. Тут и прячущиеся в кустах папарацци, и истории в таблоидах о том, как я избиваю тебя, а ты сидишь на игле. Мои натурные съемки и бесконечный поток женщин, норовящих залезть ко мне в штаны. И каждый раз, когда придется сниматься в любовной сцене с очередной красивой актрисой, ты станешь перечислять тысячу причин, по которым это тебя ничуть не волнует, но потом все рукава моих любимых рубашек окажутся отрезанными. — Он подступил к ней и ткнул пальцем в грудь. — Но женщина, стоявшая сегодня на стене, так сильна, что в одиночку может сразиться с армией. Я хочу немедленно услышать, что эта женщина не осталась на вершине горы.
Изабел выставила ладони вперед.
— Сдаюсь! Почему бы нет?
— Почему бы нет?
— Конечно.
Его руки бессильно опустились.
— И это все? Я изливаю свое сердце. Я люблю тебя так, что в глазах стоят чертовы слезы! И за все это получаю «Почему бы нет»?
— Интересно, чего ты ожидал? Что я брошусь тебе на шею только потому, что ты наконец опомнился и пришел в себя?
— А что, я слишком многого прошу?
Гордость поборола хаос, и она ответила насмешливым взглядом.
Он снова насупился. В глазах бушевала буря.
— И когда, по-твоему, ты будешь готова? Броситься мне на шею, разумеется.
Она не на шутку задумалась. Ее арест — его рук дело. Она сразу это поняла. А что касается дурацкой истории насчет необходимости выйти за него, чтобы выбраться из тюрьмы, — такому не поверил бы последний идиот. Все же нечестные приемы — часть того, что делает его Реном Гейджем. И так ли уж она хотела, чтобы он изменился?
Ни чуточки.
Потому что в основе своей он глубоко порядочен. И понимает ее, как никто иной, даже она сама. Может ли она найти лучшего проводника в мире хаоса? И не последнюю роль играет тот неоспоримый факт, что сердце переполнено любовью к нему, хотя с ее стороны не слишком красиво так откровенно наслаждаться, видя его встревоженное лицо и глубокие морщинки на лбу. Что она за человек! Сплошная путаница противоречий! И как чудесно сознавать, что больше не нужно с ними бороться!
Но все же следует отплатить ему за арест, и она решила немного усложнить ситуацию.