Страница:
— Ты забываешь, что и я тоже являюсь членом Совета, как был им Нисандер. Он разговаривал с другими магами до того, как отбыл. Нет никаких препятствий для твоего возвращения. Его последние слова, обращенные ко мне, были:
он надеется, я прослежу, чтобы ты успешно завершил так хорошо начатое ученичество.
Коснувшись подбородка Теро, Магиана ласково приподняла его голову; на лице молодого мага было написано страдание.
— Я сочту за честь, если ты примешь меня как свою наставницу, Теро. По правде говоря, для меня станет большим утешением видеть, что образование последнего ученика моего друга должным образом завершено. И это было бы проявлением величайшего уважения к его памяти.
Теро поднялся с колен и поклонился Магиане:
— Я в твоем распоряжении, приказывай, госпожа. Магиана мягко улыбнулась:
— Ты скоро поймешь, что, как и Нисандер, я редко приказываю. Надеюсь, вы все воспользуетесь сегодня моим гостеприимством?
— Благодарю тебя, Магиана, только мне кажется… — начал Серегил, но оборвал себя, не выдержав ее взгляда.
— Я все понимаю. — Она коснулась его щеки. — Что ж, увидимся позднее. Скажи мне, где вы думаете остановиться, и я пришлю Валериуса взглянуть на рану Микама.
— Сегодня мы переночуем на улице Колеса, а завтра отправимся в Уотермид.
— Я позабочусь о том, чтобы Валериус сразу же повидался с вами. Аура Элустри малреис, Серегил тали.
Пожав руку Алеку и попрощавшись с ним, Магиана наклонилась над лежащим на носилках Микамом.
— Послать ли, мне весточку Кари?
Микам пристально взглянул на нее и взял волшебницу за руку.
— Не лучше ли подождать, пока меня осмотрит Валериус, а?
Магиана сжала его пальцы.
— Что ж, хорошо. Да пошлет Дална тебе скорейшее выздоровление и да дарует успокоение вашим сердцам. — В сопровождении Теро она двинулась по набережной к ожидающему их экипажу.
— Если корабль вам больше не нужен, мои люди рвутся снова выйти в море,
— обратился к Серегилу подошедший попрощаться Раль. — Мы сделали уже два рейса с пустыми трюмами, а вражеских кораблей, которыми можно поживиться, в море много.
— «Зеленая дама» в твоем распоряжении, капитан, — ответил Серегил. — И да пошлет Астеллус вам удачу. Думаю, вы скоро наведете ужас на врагов по всем морям.
Алек и Серегил перенесли Микама в нанятую повозку и отправились на улицу Колеса. В доме за время их отсутствия ничего не изменилось. По— видимому, Мардус хорошо знал, где они обычно живут, и не стал тратить время на бесполезное разрушение.
Старый Рансер встретил их, как обычно не выказывая ни малейшего удивления, словно хозяева отсутствовали день или два, а не долгие недели. Белые собаки Серегила, Зир и Мараг, также встретили прибывших с невозмутимостью и спокойно проводили Серегила и Алека, помогавших Микаму подняться в спальню хозяина.
Через несколько минут появился Валериус, как всегда мрачный, но на этот раз не такой шумный. Его лицо стало еще более хмурым, когда он осмотрел рану Микама.
— Тебе повезло, что ты добрался сюда, — воскликнул он, сморщив нос. — Кто за тобой присматривал?
— По большей части Теро, — ответил Алек. — Он был рядом, когда на Микама напала дирмагнос, и он лечил раненого во время плавания.
— Похоже, он спас тебе ногу, Микам. И уж точно спас твою жизнь. Впрочем, заживет рана еще не скоро. — Он повернулся к Серегилу и Алеку. — Мне поможет Рансер. Идите-ка вы оба прогуляйтесь.
— Никуда я не пойду, — возразил Серегил с проблеском своей прежней горячности.
— Ты же слышал, что сказал Валериус, Серегил. Вы тут просто будете мешать. Выметайтесь, — сказал с постели Микам, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал весело. — Зайдете проведать меня утром.
— Пошли, — обратился к Серегилу Алек и взял его за руку. — Мне хочется размяться после всех этих дней на корабле.
Валериус решительно закрыл за ними дверь. Серегил секунду гневно смотрел на нее, сжав губы, потом, не говоря ни слова, последовал за Алеком.
Со дня смерти Нисандера Серегил не носил рапиры, но Алек поспешно надел перевязь с оружием, прежде чем они вышли в прохладу весеннего вечера. За время их отсутствия литион сменился нитином, и в воздухе плыл аромат цветущих деревьев.
Серегил и Алек все еще были в своей грубой дорожной одежде. Алек слегка забеспокоился, что его рапира, не прикрытая плащом, заставит городских стражников поинтересоваться, что делают двое оборванцев в Квартале Благородных.
Но направление их прогулки определял Серегил, и вскоре они свернули во дворы и переулки кварталов бедняков. Серегил слегка хромал, но, казалось, не замечал этого, молча шагая по улицам. По дороге они миновали «Черное перо» Лазарды. Дверь была распахнута, и Алек, заглянув внутрь, заметил, что деревянный кораблик на камине повернут носом на запад: это означало, что у хозяина есть послание для Кота из Римини. Если Серегил и заметил это тоже, то не счел достойным внимания. Они с Алеком, как призраки, бродили в знакомых тенях своего города.
Тоненький месяц повис высоко в небе над крышами, когда Серегил наконец нарушил молчание. Неожиданно остановившись в каком-то заросшем сорняками дворике, он повернулся к Алеку и сказал, словно продолжая давно начатый разговор:
— Понимаешь, он думает, что может умереть. — Лицо Серегила было почти неразличимо в темноте, но Алек все же разглядел на нем выражение муки.
— Микам? Мне кажется, это ему не грозит, — ответил Алек и добавил без особой уверенности: — Валериус не велел бы нам уйти, если бы ожидал такого.
— Я едва ли перенесу еще и эту потерю, — сказал Серегил, позволив наконец прорваться чувствам, которые он сдерживал все эти дни. Но прежде чем Алек смог что-то ответить, его друг снова зашагал по улице, направляясь на запад.
Они прошли еще несколько кварталов, прежде чем юноша понял, куда они идут.
Единственный закопченный петух охранял проем ворот; лапа его была пуста, фонарь исчез. За низким забором не было ничего, кроме зияющей ямы подвала, заваленной обуглившимися досками. Сгорело все: гостиница, конюшня, ворота, что вели на задний двор. В воздухе висел горький запах политого дождями пепла.
— О Иллиор! — прошептал в ужасе Алек. — Я знал, что тут ничего не осталось, но все же…
Серегил казался пораженным не менее Алека.
— Пожар еще только начинался, когда я ушел… Силле было всего два года, когда я купил гостиницу.
Алек вздрогнул, ненавидя Варгула Ашназаи еще сильнее за те воспоминания, которые сохранились у них о Силле и всех остальных.
— Как ты думаешь, их души все еще здесь? Серегил поддел ногой кусок потрескавшегося камня.
— Если они и бродили тут, ты даровал им покой, когда задушил того подонка.
— А что с Лутасом?
— Думаю, дризиды в храме вырастят его и сделают со временем жрецом…
Серегил умолк, увидев, как из дыры на месте кладовой с громким знакомым мяуканьем к нему метнулась маленькая тень. Радостно мурлыча, Руета стала тереться о хозяйские ноги, выгибая спину в ожидании ласки.
Серегил и Алек ошеломленно смотрели на кошку, потом Серегил дрожащими руками поднял животное и прижал к себе. Руета тут же уткнулась головой ему в подбородок.
— Клянусь богами, Триис ведь всегда жаловалась, что Руета не показывается дома до тех пор, пока я не вернусь. — Погрузив пальцы в покрытый золой мех, Серегил хрипло прошептал: — Ну. старушка, на этот раз тебе лучше уйти вместе с нами. Сюда мы больше не вернемся.
— Никогда. — Алек положил руку на плечо Серегилу и погладил Руету. — Никогда.
Когда через несколько часов они вернулись на улицу Колеса, Валериус как раз заканчивал обильный поздний ужин в столовой.
— Не вешайте головы, вы двое. С Микамом все будет хорошо, — сообщил дризид, стряхивая крошки с бороды.
— А как его нога? — спросил Серегил.
— Пойди посмотри сам.
Рядом со спящим Микамом сидела Элсбет, держа отца за руку. Из-за усталости она казалась старше своих пятнадцати лет; ее густые темные волосы были заплетены в толстую косу, падающую на простое синее платье. Точная копия Кари, когда они еще только познакомились, подумал Серегил.
— С ним все хорошо, — прошептала девушка. Комната была полна свежего воздуха и запаха целебных трав. Серегил с облегчением заметил, что щеки спящего окрасил слабый здоровый румянец. На свежих повязках проступила кровь, но нога была цела.
— Валериус говорит, что со временем отец снова сможет ездить верхом, — сказала Серегилу и Алеку Элсбет. — Я уже велела приготовить повозку, чтобы завтра отвезти его домой. Мама так беспокоится!
— Мы тоже поедем с вами, — ответил ей Серегил, гадая, как встретит их мать Элсбет.
он надеется, я прослежу, чтобы ты успешно завершил так хорошо начатое ученичество.
Коснувшись подбородка Теро, Магиана ласково приподняла его голову; на лице молодого мага было написано страдание.
— Я сочту за честь, если ты примешь меня как свою наставницу, Теро. По правде говоря, для меня станет большим утешением видеть, что образование последнего ученика моего друга должным образом завершено. И это было бы проявлением величайшего уважения к его памяти.
Теро поднялся с колен и поклонился Магиане:
— Я в твоем распоряжении, приказывай, госпожа. Магиана мягко улыбнулась:
— Ты скоро поймешь, что, как и Нисандер, я редко приказываю. Надеюсь, вы все воспользуетесь сегодня моим гостеприимством?
— Благодарю тебя, Магиана, только мне кажется… — начал Серегил, но оборвал себя, не выдержав ее взгляда.
— Я все понимаю. — Она коснулась его щеки. — Что ж, увидимся позднее. Скажи мне, где вы думаете остановиться, и я пришлю Валериуса взглянуть на рану Микама.
— Сегодня мы переночуем на улице Колеса, а завтра отправимся в Уотермид.
— Я позабочусь о том, чтобы Валериус сразу же повидался с вами. Аура Элустри малреис, Серегил тали.
Пожав руку Алеку и попрощавшись с ним, Магиана наклонилась над лежащим на носилках Микамом.
— Послать ли, мне весточку Кари?
Микам пристально взглянул на нее и взял волшебницу за руку.
— Не лучше ли подождать, пока меня осмотрит Валериус, а?
Магиана сжала его пальцы.
— Что ж, хорошо. Да пошлет Дална тебе скорейшее выздоровление и да дарует успокоение вашим сердцам. — В сопровождении Теро она двинулась по набережной к ожидающему их экипажу.
— Если корабль вам больше не нужен, мои люди рвутся снова выйти в море,
— обратился к Серегилу подошедший попрощаться Раль. — Мы сделали уже два рейса с пустыми трюмами, а вражеских кораблей, которыми можно поживиться, в море много.
— «Зеленая дама» в твоем распоряжении, капитан, — ответил Серегил. — И да пошлет Астеллус вам удачу. Думаю, вы скоро наведете ужас на врагов по всем морям.
Алек и Серегил перенесли Микама в нанятую повозку и отправились на улицу Колеса. В доме за время их отсутствия ничего не изменилось. По— видимому, Мардус хорошо знал, где они обычно живут, и не стал тратить время на бесполезное разрушение.
Старый Рансер встретил их, как обычно не выказывая ни малейшего удивления, словно хозяева отсутствовали день или два, а не долгие недели. Белые собаки Серегила, Зир и Мараг, также встретили прибывших с невозмутимостью и спокойно проводили Серегила и Алека, помогавших Микаму подняться в спальню хозяина.
Через несколько минут появился Валериус, как всегда мрачный, но на этот раз не такой шумный. Его лицо стало еще более хмурым, когда он осмотрел рану Микама.
— Тебе повезло, что ты добрался сюда, — воскликнул он, сморщив нос. — Кто за тобой присматривал?
— По большей части Теро, — ответил Алек. — Он был рядом, когда на Микама напала дирмагнос, и он лечил раненого во время плавания.
— Похоже, он спас тебе ногу, Микам. И уж точно спас твою жизнь. Впрочем, заживет рана еще не скоро. — Он повернулся к Серегилу и Алеку. — Мне поможет Рансер. Идите-ка вы оба прогуляйтесь.
— Никуда я не пойду, — возразил Серегил с проблеском своей прежней горячности.
— Ты же слышал, что сказал Валериус, Серегил. Вы тут просто будете мешать. Выметайтесь, — сказал с постели Микам, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал весело. — Зайдете проведать меня утром.
— Пошли, — обратился к Серегилу Алек и взял его за руку. — Мне хочется размяться после всех этих дней на корабле.
Валериус решительно закрыл за ними дверь. Серегил секунду гневно смотрел на нее, сжав губы, потом, не говоря ни слова, последовал за Алеком.
Со дня смерти Нисандера Серегил не носил рапиры, но Алек поспешно надел перевязь с оружием, прежде чем они вышли в прохладу весеннего вечера. За время их отсутствия литион сменился нитином, и в воздухе плыл аромат цветущих деревьев.
Серегил и Алек все еще были в своей грубой дорожной одежде. Алек слегка забеспокоился, что его рапира, не прикрытая плащом, заставит городских стражников поинтересоваться, что делают двое оборванцев в Квартале Благородных.
Но направление их прогулки определял Серегил, и вскоре они свернули во дворы и переулки кварталов бедняков. Серегил слегка хромал, но, казалось, не замечал этого, молча шагая по улицам. По дороге они миновали «Черное перо» Лазарды. Дверь была распахнута, и Алек, заглянув внутрь, заметил, что деревянный кораблик на камине повернут носом на запад: это означало, что у хозяина есть послание для Кота из Римини. Если Серегил и заметил это тоже, то не счел достойным внимания. Они с Алеком, как призраки, бродили в знакомых тенях своего города.
Тоненький месяц повис высоко в небе над крышами, когда Серегил наконец нарушил молчание. Неожиданно остановившись в каком-то заросшем сорняками дворике, он повернулся к Алеку и сказал, словно продолжая давно начатый разговор:
— Понимаешь, он думает, что может умереть. — Лицо Серегила было почти неразличимо в темноте, но Алек все же разглядел на нем выражение муки.
— Микам? Мне кажется, это ему не грозит, — ответил Алек и добавил без особой уверенности: — Валериус не велел бы нам уйти, если бы ожидал такого.
— Я едва ли перенесу еще и эту потерю, — сказал Серегил, позволив наконец прорваться чувствам, которые он сдерживал все эти дни. Но прежде чем Алек смог что-то ответить, его друг снова зашагал по улице, направляясь на запад.
Они прошли еще несколько кварталов, прежде чем юноша понял, куда они идут.
Единственный закопченный петух охранял проем ворот; лапа его была пуста, фонарь исчез. За низким забором не было ничего, кроме зияющей ямы подвала, заваленной обуглившимися досками. Сгорело все: гостиница, конюшня, ворота, что вели на задний двор. В воздухе висел горький запах политого дождями пепла.
— О Иллиор! — прошептал в ужасе Алек. — Я знал, что тут ничего не осталось, но все же…
Серегил казался пораженным не менее Алека.
— Пожар еще только начинался, когда я ушел… Силле было всего два года, когда я купил гостиницу.
Алек вздрогнул, ненавидя Варгула Ашназаи еще сильнее за те воспоминания, которые сохранились у них о Силле и всех остальных.
— Как ты думаешь, их души все еще здесь? Серегил поддел ногой кусок потрескавшегося камня.
— Если они и бродили тут, ты даровал им покой, когда задушил того подонка.
— А что с Лутасом?
— Думаю, дризиды в храме вырастят его и сделают со временем жрецом…
Серегил умолк, увидев, как из дыры на месте кладовой с громким знакомым мяуканьем к нему метнулась маленькая тень. Радостно мурлыча, Руета стала тереться о хозяйские ноги, выгибая спину в ожидании ласки.
Серегил и Алек ошеломленно смотрели на кошку, потом Серегил дрожащими руками поднял животное и прижал к себе. Руета тут же уткнулась головой ему в подбородок.
— Клянусь богами, Триис ведь всегда жаловалась, что Руета не показывается дома до тех пор, пока я не вернусь. — Погрузив пальцы в покрытый золой мех, Серегил хрипло прошептал: — Ну. старушка, на этот раз тебе лучше уйти вместе с нами. Сюда мы больше не вернемся.
— Никогда. — Алек положил руку на плечо Серегилу и погладил Руету. — Никогда.
Когда через несколько часов они вернулись на улицу Колеса, Валериус как раз заканчивал обильный поздний ужин в столовой.
— Не вешайте головы, вы двое. С Микамом все будет хорошо, — сообщил дризид, стряхивая крошки с бороды.
— А как его нога? — спросил Серегил.
— Пойди посмотри сам.
Рядом со спящим Микамом сидела Элсбет, держа отца за руку. Из-за усталости она казалась старше своих пятнадцати лет; ее густые темные волосы были заплетены в толстую косу, падающую на простое синее платье. Точная копия Кари, когда они еще только познакомились, подумал Серегил.
— С ним все хорошо, — прошептала девушка. Комната была полна свежего воздуха и запаха целебных трав. Серегил с облегчением заметил, что щеки спящего окрасил слабый здоровый румянец. На свежих повязках проступила кровь, но нога была цела.
— Валериус говорит, что со временем отец снова сможет ездить верхом, — сказала Серегилу и Алеку Элсбет. — Я уже велела приготовить повозку, чтобы завтра отвезти его домой. Мама так беспокоится!
— Мы тоже поедем с вами, — ответил ей Серегил, гадая, как встретит их мать Элсбет.
Глава 52. Последние слова
— Ма, мама! Сюда едет повозка! И еще всадники! — закричала Иллия от ворот. — Должно быть, это папа возвращается!
Заслонив глаза от слепящих лучей послеполуденного солнца, Кари встала рядом с дочерью, следя, как на холм медленно поднимается закрытый экипаж. Во всадниках она узнала Серегила и Алека. Микама среди них не было.
Кари, не сознавая этого, прижала руку к животу и поспешила по дороге навстречу повозке. Уловив настроение матери, бежавшая следом Иллия притихла.
Серегил пустил коня галопом, опередив остальных, и ужас Кари еще усилился, когда он приблизился к ней. Она никогда еще не видела его таким бледным и изможденным. В лице его было что-то… словно на нем лежала непроницаемая тень.
— Где папа, дядюшка Серегил? — потребовала ответа Иллия.
— В повозке, — ответил тот, натягивая поводья и спешиваясь. — Он ранен, но идет на поправку. С ним Элсбет и Алек.
— Слава Создателю! — воскликнула Кари, обнимая его. — Ох, Серегил. я знаю насчет «Петуха». Мне так жаль! Эти бедные добрые люди…
Серегил тоже неловко обнял ее, и Кари, почувствовав неладное, отступила на шаг и заглянула ему в лицо.
— В чем дело? Что-то еще случилось?
— Так новости не дошли до тебя?
— На рассвете Магиана сообщила, что вы вернулись, — больше ничего.
Серегил отвернулся от нее; его лицо сделалось пугающе бесстрастным. Мгновение он молча смотрел на покрытые свежей зеленью поля.
— Нисандер мертв.
Кари поднесла руку к губам, слишком пораженная, чтобы что-то сказать.
— Этот славный старичок, который показывал мне волшебные фокусы в День Сакора? — спросила Иллия. Она нетерпеливо приплясывала вокруг взрослых, готовая заплакать. — Как это — он мертв? Его убили плохие люди?
Серегил с трудом сглотнул, лицо его было мрачным.
— Он совершил очень мужественное деяние. Очень трудное и очень мужественное. И он умер.
Остальные подъехали к ним, и Серегил расправил плечи. Лицо его не выдавало теперь никаких чувств, на нем была написана лишь сосредоточенность.
Слишком много самообладания, подумала Кари, торопясь к повозке. Но увидев Микама, она не думала уже ни о ком другом.
Хоть и измученный, он встретил жену лукавой улыбкой. Кари кинулась в его раскрытые объятия.
— На этот раз, похоже, я вернулся домой насовсем, любимая, — сказал он сокрушенно, похлопав по своей вытянутой на сиденье забинтованной ноге.
— Нечего кормить меня несбыточными обещаниями, ты, непоседливый мошенник, — выдохнула Кари, вытирая слезы облегчения. — А где Алек? — Прислонившись к стенке экипажа, она взяла протянутую руку все еще сидящего в седле юноши. — С тобой все в порядке, милый?
— Со мной? Да на мне почти ни единой царапины, — заверил ее Алек, хотя выглядел таким же измученным и озабоченным, как и остальные. Кари на мгновение задержала его руку, увидев в нем то же, что заметила Бека: перед ней был не тот мальчик, каким он был в свой первый приезд в Уотермид. Случившееся с ним за эти недели лишило Алека невинной веселости… и кто знает, чего еще.
Когда экипаж въехал во двор, вокруг запрыгали собаки. На их лай вдруг ответило громкое шипение. Кари посмотрела в глубину экипажа и увидела пару зеленых глаз, сверкающих сквозь прутья корзинки.
— О Создатель, что это?
— Кошка Серегила, — сообщил ей Микам. — Держу пари, многие собачьи носы окажутся поцарапанными, пока она не освоится. Бедное создание, она единственная, кто остался в живых в гостинице.
Кари улыбнулась про себя, но молчала, пока Алек и Серегил помогали Микаму перейти в холл дома. Когда раненый был удобно устроен у огня, Кари отвела в сторонку Элсбет и что-то шепнула Иллии. Девочка побежала в кухню и тут же вернулась с пухленьким кудрявым младенцем на руках.
— Папа, посмотри-ка, кого нам привез Валериус! Такой хорошенький, правда?
Первым опомнился Алек. Вскочив на ноги, он подхватил ребенка, которого Иллия чуть не уронила, и высоко поднял, глядя на малыша со смесью изумления и радости.
— Сын Силлы? — спросил Микам. Кари взяла его за руку.
— Валериус привез его мне через несколько дней после твоего отъезда и спросил, не усыновлю ли я его. Я знаю, Силла хотела бы, чтобы он рос здесь, а не среди чужих людей, ничего не знающих о его близких. Я решила, что ты не будешь возражать.
— Конечно, нет, — ответил Микам, ошарашенно глядя, как малыш дергает Алека за волосы и радостно агукает, узнав знакомое лицо. — Но ведь скоро появится еще один… Ты думаешь, что справишься?
— Справлюсь с тем, чтобы вырастить сиротку, сына Силлы? Ну уж как— нибудь, — фыркнула Кари. — Когда старшие девочки уехали, у меня стало слишком много свободного времени. Да и Иллия обожает его. — Кари посмотрела на Серегила, в одиночестве стоящего у очага. — Когда малыш подрастет, я расскажу ему, как ты его спас.
— Может быть, лучше ему ничего не знать, — ответил Серегил, следя за Алеком и Иллией, забавлявшими ребенка.
— Что ж, это решать тебе, — сказала Кари, снова ощутив в Серегиле то глубокое горе, что заметила в первый момент встречи.
Ночью, лежа рядом с Микамом, Кари молча слушала его медленный рассказ о том, как Нисандер принес себя в жертву и погиб.
— Неудивительно, что Серегил такой потерянный, — прошептала она, поглаживая могучую, покрытую веснушками руку мужа. — Но я и в самом деле думаю: Нисандер был прав, считая, что ни у кого, кроме Серегила, не хватит духа нанести удар, когда придет время. Я не смогла бы этого сделать, да, пожалуй, и Алек тоже.
— Мы иногда забываем, какими жестокими бывают боги, — пробормотал Микам, глядя, как пляшут отблески пламени в камине. — Если бы ты могла видеть лицо Нисандера… Это было не убийство, а проявление милосердия и любви.
За следующие недели приходили разные известия об успехах воюющих: пленимарская армия застряла в восточных районах Майсены. но черные корабли владычествовали на морях, нападая на побережье Скалы и добираясь до самой Цирны, хотя и не сумели захватить канал.
Если не считать отсутствия молодых работников, ушедших воевать, жизнь в Уотермиде текла так же, как и прежде. Нитин сменился горатином, затем шемином, принесшим с собой летнее изобилие. Ласковые утренние дожди поили зреющие хлеба, упитанные ягнята и телята, родившиеся весной, скакали за своими матерями по лужайкам.
Кари расцвела так же, как природа; ее огромный живот гордо колыхался, пока она бодро занималась своими любимыми летними делами. Тревожил ее только Серегил, хотя единственным внешним проявлением неблагополучия была несвойственная ему молчаливость. Кари знала, что Микам и Алек разделяют ее беспокойство, но никто из них не понимал, как помочь другу.
Серегил не искал утешения ни у кого из них, постоянно находя себе занятия по хозяйству. Микам ясно дал понять друзьям, что будет рад их обществу, пока они сами хотят оставаться в Уотермиде, и это, казалось, вполне устраивало Серегила. От Алека Кари узнала, что тот поклялся никогда больше не возвращаться в Римини.
Проявляй Серегил угрюмость или жалость к себе, Кари могла бы попробовать отвлечь его, но ничего такого не было. Когда его об этом просили, он охотно рассказывал свои истории или играл на арфе. Он возился с лошадьми, помогал в строительстве новой конюшни, а вечерами мастерил всякие хитрые механизмы, помогавшие Микаму передвигаться, несмотря на больную ногу. Он даже придумал особое стремя, благодаря чему Микам смог ездить верхом. Через некоторое время Серегил сумел заставить себя играть с Лутасом, но, оставаясь наедине с собой, вновь погружался во внутреннюю пустоту.
Алек, которому пришлось вынести больше, чем остальным, скорее всех пришел в себя. Сельские работы были его любимым занятием, и он быстро обрел коричневый загар и жизнерадостность. Однако Кари часто замечала, как юноша наблюдает за Серегилом, пытаясь найти средство облегчить страдания друга, скрывающиеся за его долгим молчанием и отсутствующим взглядом.
Они по-прежнему делили кровать в комнате для гостей, но Кари была уверена, что и это не приносит им радости.
Однажды в середине шемина Кари проснулась на рассвете, чувствуя себя слишком плохо, чтобы снова уснуть. Как бы она ни поворачивалась, ей не удавалось облегчить боль в спине. Не желая будить Микама, она накинула шаль поверх ночной рубашки, взглянула на Аутаса, который спал в колыбели рядом с их постелью, и отправилась на кухню, чтобы заварить чай. К ее удивлению, чайник уже висел на крюке над пылающим в очаге огнем. Секундой позже в кухню вошел Алек с корзиной груш с дерева, что росло за домом.
— Ты сегодня рано, — сказал юноша, протягивая Кари сочный плод.
— Это все беспокойный малыш. — Она шутливо нахмурилась, растирая поясницу. — Все время брыкается и тычет коленями и локтями в неподходящие места. А тебя что так рано разбудило?
— Серегил опять метался во сне. Вот я и подумал, не отправиться ли мне на охоту.
— Посиди со мной минутку, хорошо? На рассвете все кажется таким мирным.
— Кари опустилась на скамью у очага, глядя, как Алек заваривает чай. — Серегилу так и не становится лучше, да?
— Вы с Микамом тоже замечаете это? — устало спросил Алек, пододвигая ближе свой табурет и показывая ей свои мозолистые загорелые руки. — Он раньше все время твердил мне, что нужно надевать перчатки. Покоя мне с этим не давал. Раньше. — Алек поднял на Кари глаза, и она увидела, каким несчастным стало его лицо. — Ночами он уходит гулять или сидит и пишет. Он почти не спит.
— Что он пишет? Алек пожал плечами:
— Он не желает говорить. Я даже подумывал, не заглянуть ли тайком в его бумаги, но он их куда-то прячет. Он словно тает изнутри, Кари, уходит куда— то, где нам его не догнать. И я все время думаю о том, что он сказал однажды о тех временах, когда его изгнали из Ауренена.
«Неужели он говорил об этом с тобой?» — подумала Кари. Даже Микам почти ничего не знал о тех временах.
— С ним вместе выслали и еще одного парня, но он бросился с корабля в воду и утонул, — продолжал Алек. — Серегил говорил, что большинство ауренфэйе в изгнании кончают с собой, потому что рано или поздно впадают в отчаяние, живя среди тирфэйе. Он сказал тогда, что с ним такого не случилось. Но, судя по его состоянию, я начинаю думать, что теперь дело именно так и обстоит.
Кари смотрела, как сжались пальцы Алека на кружке с чаем. Синие глаза скрывали еще что-то, что-то слишком мучительное, чтобы можно было поделиться. Она протянула руку и коснулась его щеки.
— Тогда присматривай за ним, Алек. Вы с ним одной крови. Может быть. в своей печали он забыл об этом. Алек тяжело вздохнул.
— Он забыл не только об этом. В тот день, когда он нашел меня снова в Пленимаре, кое-что случилось, но теперь он…
Кари внезапно сморщилась: острая боль пронизала одну ее ногу.
— Что с тобой? — озабоченно спросил Алек. Кари втянула воздух сквозь стиснутые зубы, потом схватила Алека за руку, чтобы подняться со скамьи.
— Это всего лишь боли восьмого месяца. Прогулка по лугу должна помочь, да и разговаривать там мы сможем. — Боль отпустила, и Кари ободряюще улыбнулась юноше. — Не смотри на меня с таким испугом. Просто Создатель так готовит меня к родам. Знаешь, мне ужасно хочется того молодого сыра… Сходи в погреб и принеси нам по кусочку, ладно?
— Ты уверена? Мне боязно оставлять тебя без присмотра.
— Да помилует меня Создатель, Алек, я вынашивала детей, когда тебя еще и в проекте не было. Иди, иди. — Прижав руки к животу, Кари вышла из кухни через боковую дверь, чтобы не будить слуг, которые все еще спали на полу холла.
На полпути к погребу Алек сообразил, что не захватил миску для сыра. К тому времени, когда он нашел ее, Кари скрылась за углом дома. Выйдя следом за ней во двор, Алек, однако, увидел, что калитка по-прежнему заперта.
Позади него раздался глухой стон. Юноша обернулся и увидел Кари, привалившуюся к каменной поилке рядом с конюшней. Лицо ее было белым как мел, и перед рубашки мокрым до подола.
— О Дална! — вскрикнул Алек, выпуская из рук миску и бросаясь к Кари. — Это малыш? Роды начались?
— Слишком рано и слишком быстро, — простонала Кари. — Я должна была догадаться… — Кари вцепилась в руку юноши, стиснув ее до боли, когда новый спазм обрушился на нее. Кари была высокая женщина и теперь, на последнем месяце беременности, слишком тяжелая, чтобы Алек мог ее донести до дома. Обхватив ее, Алек помог Кари дойти до передней двери. Дверь была еще на запоре, и Алек принялся колотить в нее, зовя на помощь.
. Наконец дверь открылась. Элсбет и слуги помогли внести Кари внутрь. Из спальни, хромая, вышел Микам.
— Что случилось? — встревоженно спросил он, видя Кари окруженной суетящимися служанками.
— Малыш надумал родиться, — сообщил ему Алек.
— Я съезжу за повитухой, — предложил Серегил, кидаясь к двери.
— На это нет времени, — выдохнула Кари. — Мои женщины мне помогут. Мы ведь нарожали полный дом детей без посторонней помощи. Вы лучше побудьте с Микамом, Серегил и Алек. Прошу вас об этом! Элсбет, Иллия, идите сюда.
Арна и еще одна служанка отвели свою госпожу в ее комнату и решительно закрыли дверь, оставив растерянных мужчин в холле.
— Она уже не так молода, как раньше, — пробормотал Микам, с трудом усаживаясь в кресло у огня. В соседней комнате застонала Кари, и он побледнел.
— С ней все будет в порядке, — успокоил его Серегил, хотя сам был бледен как привидение. — И не так уж рано начались роды. Ее срок подошел бы через пару недель.
Серегил, Алек и Микам сидели, обмениваясь тревожными взглядами; дом был теперь полон отчаянными криками роженицы. Слуги сновали по холлу, боязливо прислушиваясь. Даже собаки не пожелали покинуть дом и скулили в углу. Наконец Серегил принес арфу и начал играть, чтобы облегчить ожидание.
Последний отчаянный стон раздался как раз перед полуднем. За ним последовал тонкий писк и радостные восклицания женщин. Микам с трудом поднялся с кресла навстречу сияющей Арне, появившейся из комнаты роженицы.
— Ох, хозяин! — воскликнула она, вытирая руки полотенцем. — Такой прелестный рыженький мальчишка! Лучше просто не бывает! И сильный для недоношенного новорожденного. Уже сосет вовсю. Дална проявил милость к госпоже, не родись ребеночек раньше времени, ей бы трудно пришлось, бедной голубке. Мы сейчас приберемся немножко, и милости просим вас к хозяйке. Она всех хочет видеть.
— Сын! — заорал Микам, хлопая друзей по плечам. — Сын, клянусь Четверкой!
— Он весь такой сморщенный и красный и покрыт слизью! — завопила Иллия. выбегая из комнаты матери и бросаясь на шею Микаму. — И у него рыжие волосы, как у тебя и у Беки. Пошли смотреть! Мама так счастлива!
Кари лежала на широкой кровати с крохотным сверточком у груди. На взгляд Алека, самого неопытного в таких делах, она выглядела ужасно, как после тяжелой болезни, но этому противоречила счастливая улыбка.
Микам поцеловал жену, потом взял на руки ребенка.
— Он такой же красивый и сильный, как и все остальные, — хрипло прошептал он, завороженно глядя в сморщенное личико под влажной копной медных кудряшек. — Идите сюда, вы двое. познакомьтесь с моим сыном!
— До чего же я рада, что ты тогда оказался рядом, Алек. — Кари взяла его за руку и засмеялась. — Только видел бы ты свое лицо!
Серегил из-за плеча Микама взглянул на малыша, и Алек заметил искреннюю радостную улыбку, смягчившую осунувшееся лицо впервые за последние недели.
— Как вы его назовете? — спросил он.
— Мы думали назвать его Борнил, в честь моего отца, — откликнулась Кари, — но теперь, глядя на него, я думаю, что это имя не очень подходящее. Как ты считаешь, Микам? Тот рассмеялся и покачал головой.
— Я слишком ошалел от радости, чтобы думать. Кари взглянула на Серегила, все еще с улыбкой смотревшего на новорожденного.
— Может быть, ты нас снова выручишь, как это было с Иллией? Как самый старый и самый близкий друг нашей семьи, помоги нам найти имя для сына.
Микам передал малыша Серегилу. Тот задумчиво посмотрел на него и сказал:
— Герин, пожалуй, если вы не против еще одного ауренфэйского имени.
— Герин… — Кари прислушалось к тому, как звучит имя. — Мне нравится. А что оно значит?
— Раннее благословение, — тихо ответил Серегил. «Создатель милостив, — с благодарностью подумал Алек, глядя на Серегила с ребенком на руках. — Таким умиротворенным после возвращения я его не видел. Может быть, душа его все же выздоравливает».
Теплый ночной ветерок влетел в распахнутое окно. Его вздох как нельзя лучше совпал с охватившим Серегила чувством одиночества.
Что за насмешка судьбы! В тот первый раз, когда они с Алеком жили в этой комнате, Алек настороженно отодвигался на свой край постели; последние же недели Серегил, проснувшись, часто обнаруживал юношу прижавшимся к нему, как это было и сейчас. Алек во сне положил руку на грудь Серегилу, его дыхание мягко касалось его обнаженного плеча.
Заслонив глаза от слепящих лучей послеполуденного солнца, Кари встала рядом с дочерью, следя, как на холм медленно поднимается закрытый экипаж. Во всадниках она узнала Серегила и Алека. Микама среди них не было.
Кари, не сознавая этого, прижала руку к животу и поспешила по дороге навстречу повозке. Уловив настроение матери, бежавшая следом Иллия притихла.
Серегил пустил коня галопом, опередив остальных, и ужас Кари еще усилился, когда он приблизился к ней. Она никогда еще не видела его таким бледным и изможденным. В лице его было что-то… словно на нем лежала непроницаемая тень.
— Где папа, дядюшка Серегил? — потребовала ответа Иллия.
— В повозке, — ответил тот, натягивая поводья и спешиваясь. — Он ранен, но идет на поправку. С ним Элсбет и Алек.
— Слава Создателю! — воскликнула Кари, обнимая его. — Ох, Серегил. я знаю насчет «Петуха». Мне так жаль! Эти бедные добрые люди…
Серегил тоже неловко обнял ее, и Кари, почувствовав неладное, отступила на шаг и заглянула ему в лицо.
— В чем дело? Что-то еще случилось?
— Так новости не дошли до тебя?
— На рассвете Магиана сообщила, что вы вернулись, — больше ничего.
Серегил отвернулся от нее; его лицо сделалось пугающе бесстрастным. Мгновение он молча смотрел на покрытые свежей зеленью поля.
— Нисандер мертв.
Кари поднесла руку к губам, слишком пораженная, чтобы что-то сказать.
— Этот славный старичок, который показывал мне волшебные фокусы в День Сакора? — спросила Иллия. Она нетерпеливо приплясывала вокруг взрослых, готовая заплакать. — Как это — он мертв? Его убили плохие люди?
Серегил с трудом сглотнул, лицо его было мрачным.
— Он совершил очень мужественное деяние. Очень трудное и очень мужественное. И он умер.
Остальные подъехали к ним, и Серегил расправил плечи. Лицо его не выдавало теперь никаких чувств, на нем была написана лишь сосредоточенность.
Слишком много самообладания, подумала Кари, торопясь к повозке. Но увидев Микама, она не думала уже ни о ком другом.
Хоть и измученный, он встретил жену лукавой улыбкой. Кари кинулась в его раскрытые объятия.
— На этот раз, похоже, я вернулся домой насовсем, любимая, — сказал он сокрушенно, похлопав по своей вытянутой на сиденье забинтованной ноге.
— Нечего кормить меня несбыточными обещаниями, ты, непоседливый мошенник, — выдохнула Кари, вытирая слезы облегчения. — А где Алек? — Прислонившись к стенке экипажа, она взяла протянутую руку все еще сидящего в седле юноши. — С тобой все в порядке, милый?
— Со мной? Да на мне почти ни единой царапины, — заверил ее Алек, хотя выглядел таким же измученным и озабоченным, как и остальные. Кари на мгновение задержала его руку, увидев в нем то же, что заметила Бека: перед ней был не тот мальчик, каким он был в свой первый приезд в Уотермид. Случившееся с ним за эти недели лишило Алека невинной веселости… и кто знает, чего еще.
Когда экипаж въехал во двор, вокруг запрыгали собаки. На их лай вдруг ответило громкое шипение. Кари посмотрела в глубину экипажа и увидела пару зеленых глаз, сверкающих сквозь прутья корзинки.
— О Создатель, что это?
— Кошка Серегила, — сообщил ей Микам. — Держу пари, многие собачьи носы окажутся поцарапанными, пока она не освоится. Бедное создание, она единственная, кто остался в живых в гостинице.
Кари улыбнулась про себя, но молчала, пока Алек и Серегил помогали Микаму перейти в холл дома. Когда раненый был удобно устроен у огня, Кари отвела в сторонку Элсбет и что-то шепнула Иллии. Девочка побежала в кухню и тут же вернулась с пухленьким кудрявым младенцем на руках.
— Папа, посмотри-ка, кого нам привез Валериус! Такой хорошенький, правда?
Первым опомнился Алек. Вскочив на ноги, он подхватил ребенка, которого Иллия чуть не уронила, и высоко поднял, глядя на малыша со смесью изумления и радости.
— Сын Силлы? — спросил Микам. Кари взяла его за руку.
— Валериус привез его мне через несколько дней после твоего отъезда и спросил, не усыновлю ли я его. Я знаю, Силла хотела бы, чтобы он рос здесь, а не среди чужих людей, ничего не знающих о его близких. Я решила, что ты не будешь возражать.
— Конечно, нет, — ответил Микам, ошарашенно глядя, как малыш дергает Алека за волосы и радостно агукает, узнав знакомое лицо. — Но ведь скоро появится еще один… Ты думаешь, что справишься?
— Справлюсь с тем, чтобы вырастить сиротку, сына Силлы? Ну уж как— нибудь, — фыркнула Кари. — Когда старшие девочки уехали, у меня стало слишком много свободного времени. Да и Иллия обожает его. — Кари посмотрела на Серегила, в одиночестве стоящего у очага. — Когда малыш подрастет, я расскажу ему, как ты его спас.
— Может быть, лучше ему ничего не знать, — ответил Серегил, следя за Алеком и Иллией, забавлявшими ребенка.
— Что ж, это решать тебе, — сказала Кари, снова ощутив в Серегиле то глубокое горе, что заметила в первый момент встречи.
Ночью, лежа рядом с Микамом, Кари молча слушала его медленный рассказ о том, как Нисандер принес себя в жертву и погиб.
— Неудивительно, что Серегил такой потерянный, — прошептала она, поглаживая могучую, покрытую веснушками руку мужа. — Но я и в самом деле думаю: Нисандер был прав, считая, что ни у кого, кроме Серегила, не хватит духа нанести удар, когда придет время. Я не смогла бы этого сделать, да, пожалуй, и Алек тоже.
— Мы иногда забываем, какими жестокими бывают боги, — пробормотал Микам, глядя, как пляшут отблески пламени в камине. — Если бы ты могла видеть лицо Нисандера… Это было не убийство, а проявление милосердия и любви.
За следующие недели приходили разные известия об успехах воюющих: пленимарская армия застряла в восточных районах Майсены. но черные корабли владычествовали на морях, нападая на побережье Скалы и добираясь до самой Цирны, хотя и не сумели захватить канал.
Если не считать отсутствия молодых работников, ушедших воевать, жизнь в Уотермиде текла так же, как и прежде. Нитин сменился горатином, затем шемином, принесшим с собой летнее изобилие. Ласковые утренние дожди поили зреющие хлеба, упитанные ягнята и телята, родившиеся весной, скакали за своими матерями по лужайкам.
Кари расцвела так же, как природа; ее огромный живот гордо колыхался, пока она бодро занималась своими любимыми летними делами. Тревожил ее только Серегил, хотя единственным внешним проявлением неблагополучия была несвойственная ему молчаливость. Кари знала, что Микам и Алек разделяют ее беспокойство, но никто из них не понимал, как помочь другу.
Серегил не искал утешения ни у кого из них, постоянно находя себе занятия по хозяйству. Микам ясно дал понять друзьям, что будет рад их обществу, пока они сами хотят оставаться в Уотермиде, и это, казалось, вполне устраивало Серегила. От Алека Кари узнала, что тот поклялся никогда больше не возвращаться в Римини.
Проявляй Серегил угрюмость или жалость к себе, Кари могла бы попробовать отвлечь его, но ничего такого не было. Когда его об этом просили, он охотно рассказывал свои истории или играл на арфе. Он возился с лошадьми, помогал в строительстве новой конюшни, а вечерами мастерил всякие хитрые механизмы, помогавшие Микаму передвигаться, несмотря на больную ногу. Он даже придумал особое стремя, благодаря чему Микам смог ездить верхом. Через некоторое время Серегил сумел заставить себя играть с Лутасом, но, оставаясь наедине с собой, вновь погружался во внутреннюю пустоту.
Алек, которому пришлось вынести больше, чем остальным, скорее всех пришел в себя. Сельские работы были его любимым занятием, и он быстро обрел коричневый загар и жизнерадостность. Однако Кари часто замечала, как юноша наблюдает за Серегилом, пытаясь найти средство облегчить страдания друга, скрывающиеся за его долгим молчанием и отсутствующим взглядом.
Они по-прежнему делили кровать в комнате для гостей, но Кари была уверена, что и это не приносит им радости.
Однажды в середине шемина Кари проснулась на рассвете, чувствуя себя слишком плохо, чтобы снова уснуть. Как бы она ни поворачивалась, ей не удавалось облегчить боль в спине. Не желая будить Микама, она накинула шаль поверх ночной рубашки, взглянула на Аутаса, который спал в колыбели рядом с их постелью, и отправилась на кухню, чтобы заварить чай. К ее удивлению, чайник уже висел на крюке над пылающим в очаге огнем. Секундой позже в кухню вошел Алек с корзиной груш с дерева, что росло за домом.
— Ты сегодня рано, — сказал юноша, протягивая Кари сочный плод.
— Это все беспокойный малыш. — Она шутливо нахмурилась, растирая поясницу. — Все время брыкается и тычет коленями и локтями в неподходящие места. А тебя что так рано разбудило?
— Серегил опять метался во сне. Вот я и подумал, не отправиться ли мне на охоту.
— Посиди со мной минутку, хорошо? На рассвете все кажется таким мирным.
— Кари опустилась на скамью у очага, глядя, как Алек заваривает чай. — Серегилу так и не становится лучше, да?
— Вы с Микамом тоже замечаете это? — устало спросил Алек, пододвигая ближе свой табурет и показывая ей свои мозолистые загорелые руки. — Он раньше все время твердил мне, что нужно надевать перчатки. Покоя мне с этим не давал. Раньше. — Алек поднял на Кари глаза, и она увидела, каким несчастным стало его лицо. — Ночами он уходит гулять или сидит и пишет. Он почти не спит.
— Что он пишет? Алек пожал плечами:
— Он не желает говорить. Я даже подумывал, не заглянуть ли тайком в его бумаги, но он их куда-то прячет. Он словно тает изнутри, Кари, уходит куда— то, где нам его не догнать. И я все время думаю о том, что он сказал однажды о тех временах, когда его изгнали из Ауренена.
«Неужели он говорил об этом с тобой?» — подумала Кари. Даже Микам почти ничего не знал о тех временах.
— С ним вместе выслали и еще одного парня, но он бросился с корабля в воду и утонул, — продолжал Алек. — Серегил говорил, что большинство ауренфэйе в изгнании кончают с собой, потому что рано или поздно впадают в отчаяние, живя среди тирфэйе. Он сказал тогда, что с ним такого не случилось. Но, судя по его состоянию, я начинаю думать, что теперь дело именно так и обстоит.
Кари смотрела, как сжались пальцы Алека на кружке с чаем. Синие глаза скрывали еще что-то, что-то слишком мучительное, чтобы можно было поделиться. Она протянула руку и коснулась его щеки.
— Тогда присматривай за ним, Алек. Вы с ним одной крови. Может быть. в своей печали он забыл об этом. Алек тяжело вздохнул.
— Он забыл не только об этом. В тот день, когда он нашел меня снова в Пленимаре, кое-что случилось, но теперь он…
Кари внезапно сморщилась: острая боль пронизала одну ее ногу.
— Что с тобой? — озабоченно спросил Алек. Кари втянула воздух сквозь стиснутые зубы, потом схватила Алека за руку, чтобы подняться со скамьи.
— Это всего лишь боли восьмого месяца. Прогулка по лугу должна помочь, да и разговаривать там мы сможем. — Боль отпустила, и Кари ободряюще улыбнулась юноше. — Не смотри на меня с таким испугом. Просто Создатель так готовит меня к родам. Знаешь, мне ужасно хочется того молодого сыра… Сходи в погреб и принеси нам по кусочку, ладно?
— Ты уверена? Мне боязно оставлять тебя без присмотра.
— Да помилует меня Создатель, Алек, я вынашивала детей, когда тебя еще и в проекте не было. Иди, иди. — Прижав руки к животу, Кари вышла из кухни через боковую дверь, чтобы не будить слуг, которые все еще спали на полу холла.
На полпути к погребу Алек сообразил, что не захватил миску для сыра. К тому времени, когда он нашел ее, Кари скрылась за углом дома. Выйдя следом за ней во двор, Алек, однако, увидел, что калитка по-прежнему заперта.
Позади него раздался глухой стон. Юноша обернулся и увидел Кари, привалившуюся к каменной поилке рядом с конюшней. Лицо ее было белым как мел, и перед рубашки мокрым до подола.
— О Дална! — вскрикнул Алек, выпуская из рук миску и бросаясь к Кари. — Это малыш? Роды начались?
— Слишком рано и слишком быстро, — простонала Кари. — Я должна была догадаться… — Кари вцепилась в руку юноши, стиснув ее до боли, когда новый спазм обрушился на нее. Кари была высокая женщина и теперь, на последнем месяце беременности, слишком тяжелая, чтобы Алек мог ее донести до дома. Обхватив ее, Алек помог Кари дойти до передней двери. Дверь была еще на запоре, и Алек принялся колотить в нее, зовя на помощь.
. Наконец дверь открылась. Элсбет и слуги помогли внести Кари внутрь. Из спальни, хромая, вышел Микам.
— Что случилось? — встревоженно спросил он, видя Кари окруженной суетящимися служанками.
— Малыш надумал родиться, — сообщил ему Алек.
— Я съезжу за повитухой, — предложил Серегил, кидаясь к двери.
— На это нет времени, — выдохнула Кари. — Мои женщины мне помогут. Мы ведь нарожали полный дом детей без посторонней помощи. Вы лучше побудьте с Микамом, Серегил и Алек. Прошу вас об этом! Элсбет, Иллия, идите сюда.
Арна и еще одна служанка отвели свою госпожу в ее комнату и решительно закрыли дверь, оставив растерянных мужчин в холле.
— Она уже не так молода, как раньше, — пробормотал Микам, с трудом усаживаясь в кресло у огня. В соседней комнате застонала Кари, и он побледнел.
— С ней все будет в порядке, — успокоил его Серегил, хотя сам был бледен как привидение. — И не так уж рано начались роды. Ее срок подошел бы через пару недель.
Серегил, Алек и Микам сидели, обмениваясь тревожными взглядами; дом был теперь полон отчаянными криками роженицы. Слуги сновали по холлу, боязливо прислушиваясь. Даже собаки не пожелали покинуть дом и скулили в углу. Наконец Серегил принес арфу и начал играть, чтобы облегчить ожидание.
Последний отчаянный стон раздался как раз перед полуднем. За ним последовал тонкий писк и радостные восклицания женщин. Микам с трудом поднялся с кресла навстречу сияющей Арне, появившейся из комнаты роженицы.
— Ох, хозяин! — воскликнула она, вытирая руки полотенцем. — Такой прелестный рыженький мальчишка! Лучше просто не бывает! И сильный для недоношенного новорожденного. Уже сосет вовсю. Дална проявил милость к госпоже, не родись ребеночек раньше времени, ей бы трудно пришлось, бедной голубке. Мы сейчас приберемся немножко, и милости просим вас к хозяйке. Она всех хочет видеть.
— Сын! — заорал Микам, хлопая друзей по плечам. — Сын, клянусь Четверкой!
— Он весь такой сморщенный и красный и покрыт слизью! — завопила Иллия. выбегая из комнаты матери и бросаясь на шею Микаму. — И у него рыжие волосы, как у тебя и у Беки. Пошли смотреть! Мама так счастлива!
Кари лежала на широкой кровати с крохотным сверточком у груди. На взгляд Алека, самого неопытного в таких делах, она выглядела ужасно, как после тяжелой болезни, но этому противоречила счастливая улыбка.
Микам поцеловал жену, потом взял на руки ребенка.
— Он такой же красивый и сильный, как и все остальные, — хрипло прошептал он, завороженно глядя в сморщенное личико под влажной копной медных кудряшек. — Идите сюда, вы двое. познакомьтесь с моим сыном!
— До чего же я рада, что ты тогда оказался рядом, Алек. — Кари взяла его за руку и засмеялась. — Только видел бы ты свое лицо!
Серегил из-за плеча Микама взглянул на малыша, и Алек заметил искреннюю радостную улыбку, смягчившую осунувшееся лицо впервые за последние недели.
— Как вы его назовете? — спросил он.
— Мы думали назвать его Борнил, в честь моего отца, — откликнулась Кари, — но теперь, глядя на него, я думаю, что это имя не очень подходящее. Как ты считаешь, Микам? Тот рассмеялся и покачал головой.
— Я слишком ошалел от радости, чтобы думать. Кари взглянула на Серегила, все еще с улыбкой смотревшего на новорожденного.
— Может быть, ты нас снова выручишь, как это было с Иллией? Как самый старый и самый близкий друг нашей семьи, помоги нам найти имя для сына.
Микам передал малыша Серегилу. Тот задумчиво посмотрел на него и сказал:
— Герин, пожалуй, если вы не против еще одного ауренфэйского имени.
— Герин… — Кари прислушалось к тому, как звучит имя. — Мне нравится. А что оно значит?
— Раннее благословение, — тихо ответил Серегил. «Создатель милостив, — с благодарностью подумал Алек, глядя на Серегила с ребенком на руках. — Таким умиротворенным после возвращения я его не видел. Может быть, душа его все же выздоравливает».
Теплый ночной ветерок влетел в распахнутое окно. Его вздох как нельзя лучше совпал с охватившим Серегила чувством одиночества.
Что за насмешка судьбы! В тот первый раз, когда они с Алеком жили в этой комнате, Алек настороженно отодвигался на свой край постели; последние же недели Серегил, проснувшись, часто обнаруживал юношу прижавшимся к нему, как это было и сейчас. Алек во сне положил руку на грудь Серегилу, его дыхание мягко касалось его обнаженного плеча.