клочке земли, бурьян вокруг него вырос до пояса и превратился в непроходимые
джунгли. От сломанных ворот к двери вела тропинка. Всю ночь в безумных
глубинах этого дома горел тусклый свет, и почти в любое время возле него
можно было увидеть стоящую на привязи коляску или фургон или входящего или
выходящего через заднюю дверь негра.
Однажды туда явились полицейские, рассчитывая найти самогонное виски.
Но обнаружили лишь несколько связок сухой травы и батарею бутылок с какой-то
жидкостью, о которой с уверенностью можно было сказать лишь, что это не
алкоголь; во время обыска старуху держали двое мужчин, а она, тряся длинными
седеющими космами, спадающими на лоснящееся, сморщенное лицо, пронзительным,
надтреснутым голосом выкрикивала ругательства. В пристройке, где стояли
койка и бочонок с какими-то отбросами, в которых всю ночь скреблись мыши,
женщина обрела кров.
- Вас никто здесь не потревожит, - сказал ей Хорес. - Со мной можете
связаться в любое время по телефону через... - он назвал фамилию соседа. -
Нет, постойте; завтра у меня снова установят телефон. Тогда можно будет...
- Да, - сказала женщина. - Пожалуй, вам лучше сюда не появляться.
- Почему? Думаете, что я... что меня смущает...
- Вам здесь жить.
- Нет, будь я проклят. Я и так уже позволял слишком многим женщинам
вести мои дела, и если эти подкаблучники...
Но Хорес понимал, что это просто слова. Понимал, что и она понимает это
благодаря присущей женщинам неослабной подозрительности к людским деяниям,
на первый взгляд кажущейся лишь близостью ко злу, но на деле являющейся
житейской мудростью.
- Очевидно, я смогу разыскать вас, если в том будет нужда, - сказала
она. - Ничего больше мне не остается.
- Черт возьми, - сказал Хорес, - не позволяйте им... Суки, - выругался
он, - суки...
На другой день у Хореса установили телефон. Сестру он не видел вот уже
неделю; узнать об этом она не могла, однако, когда за неделю до начала
процесса однажды вечером в тишине, прервав его чтение, раздался
пронзительный звонок, он был уверен, что звонит Нарцисса, пока сквозь музыку
виктролы или радио не послышался осторожный, замогильный голос:
- Это Сноупс. Как жизнь, судья?
- Что? - спросил Хорес. - Кто это?
- Сенатор Сноупс; Кла'енс Сноупс.
Виктрола звучала тихо, отдаленно; Хорес представил себе, как этот
человек с грузными плечами, в грязной шляпе склоняется над аппаратом - в
ресторане или в закусочной - и шепчет, прикрываясь громадной пухлой рукой с
перстнем, трубка в другой руке выглядит детской игрушкой.
- А, - сказал Хорес. - Да? В чем дело?
- У меня есть сведения, которые могут заинтересовать вас.
- Сведения, которые могут быть полезны мне?
- Думаю, что так. Они представляют интерес для обеих сторон.
Радио или виктрола издавали над ухом Хореса пронзительное арпеджио
саксофонов. Бесстыдные, бойкие, они, казалось, ссорятся друг с другом,
словно обезьяны в клетке. Ему было слышно хриплое дыхание человека на другом
конце провода.
- Хорошо, - сказал он. - Что вам известно?
- Предоставлю вам судить об этом самому.
- Ладно. Завтра утром я буду в городе. Найдете меня где-нибудь. - Потом
торопливо произнес: "Алло!" Казалось, тот человек дышит Хоресу прямо в ухо:
грубый, безмятежный звук стал внезапно каким-то зловещим.
- Алло! - повторил Хорес.
- Раз так, видно, это вас не интересует. Наверно, я столкуюсь с другой
стороной и больше не буду вас тревожить. До свиданья.
- Нет, постойте, - сказал Хорес. - Алло! Алло!
- Да?
- Встретимся, не откладывая в долгий ящик. Я минут через пятнадцать
буду...
- Не надо, - сказал Сноупс. - У меня машина. Я заеду к вам.
Хорес вышел к воротам. Ночь была лунной. В серебристо-черном туннеле
кедров бессмысленными точками плавали светлячки. Черные, заостряющиеся к
небу кедры казались вырезанными из бумаги; пологая лужайка была покрыта
легким блеском, патиной, словно серебро. Сквозь гудение насекомых слышался
крик козодоя, трепетный, жалобный, однообразный. Проехало три машины.
Четвертая замедлила ход и свернула к воротам. За рулем грузно маячил Сноупс,
казалось, его посадили в машину до того, как был установлен верх. Он
протянул Хоресу руку.
- Как вечерок, судья? Не знал, что вы опять живете в городе, пока не
позвонил миссис Сарторис.
- Ничего, спасибо, - ответил Хорес. Высвободил руку. - Чем же вы
располагаете?
Сноупс пригнулся к рулю и стал вглядываться в сторону дома.
- Будем говорить здесь, - сказал Хорес. - Это избавит вас от
необходимости разворачиваться.
- Здесь нас могут услышать, - сказал Сноупс. - Но это; уж ваше дело.
Огромный и толстый, он горбился, смутно вырисовываясь в потемках, при
лунном свете его невыразительное лицо само походило на луну. Хорес ощущал в
его взгляде ту же таинственность, что и в разговоре по телефону; какую-то
расчетливость, хитрость, многозначительность. Он, казалось, видел, как его
собственная мысль мечется туда-сюда, всякий раз ударяясь об эту мягкую,
грузную, инертную массу, словно попадая в поток хлопковой мякины.
- Давайте зайдем в дом, - предложил Хорес. Сноупс распахнул дверцу. -
Вы поезжайте, - сказал Хорес. - Я пойду.
Сноупс тронулся. Когда Хорес подошел, он вылезал из машины.
- Ну, говорите, - сказал Хорес.
Сноупс снова взглянул на дом.
- У вас гости, а?
Хорес промолчал.
- Как я всегда говорю, женатому человеку надо иметь собственное
местечко, где он мог бы уединиться и никого не касалось бы, что он там
делает. Конечно, у мужчины есть какие-то обязанности перед женой, но чего
она не знает, то не может ей повредить, верно? Пока дело обстоит так,
никаких скандалов не будет. Вы тоже так считаете?
- Ее здесь нет, - сказал Хорес, - если вы намекаете на это. Для чего вы
хотели меня видеть?
Он снова почувствовал, что Сноупс глядит на него беззастенчиво и
совершенно неверяще.
- Что ж, я всегда говорю, в частные дела мужчины никто не должен
соваться. Я не виню вас. Но когда узнаете меня получше, поймете, что я не
болтун. Я побывал во всяких местах. Хотите сигару?
Его большая рука потянулась к нагрудному карману и вынула две сигары.
- Нет, спасибо.
Сноупс закурил, его лицо проступило в свете от спички, словно
поставленный на ребро пирог.
- Для чего вы хотели меня видеть? - повторил Хорес.
Сноупс затянулся.
- Пару дней назад у меня появились сведения, которые, если не ошибаюсь,
будут представлять для вас цену.
- Цену? Какую?
- Оставлю это на ваше усмотрение. Я мог бы столковаться с другой
стороной, но все-таки мы с вами из одного города и все такое прочее.
Мысли Хореса заметались. Семья Сноупса происходила откуда-то из
окрестностей Французовой Балки и до сих пор жила там. Он знал о тех окольных
путях, какими новости переходят от человека к человеку среди безграмотного
народа, населяющего эту часть страны. Но, разумеется, этого он не станет
продавать властям, подумал Хорес. Даже он не настолько глуп.
- Тогда скажите, в чем тут дело.
Он чувствовал, что Сноупс глядит на него.
- Помните, вы садились на поезд в Оксфорде, где были по одному де...
- Да, - перебил Хорес.
Сноупс раскуривал сигару долго, старательно. Потом поднял руку и провел
по затылку.
- Мы говорили об одной девушке, припоминаете?
- Да. Ну и что?
- Это уж вам решать.
Хорес ощущал запах жимолости, цветущей на серебристом склоне, слышал
голос козодоя, мягкий, жалобный, дремотный.
- Вы хотите сказать, что знаете, где она?
Сноупс промолчал.
- И скажете это мне за определенную цену?
Сноупс промолчал. Хорес сжал кулаки, сунул их в карманы и прижал к
бокам.
- Почему вы решили, что меня это заинтересует?
- Судите сами. Не я веду дело об убийстве. Но я искал ее в Оксфорде.
Конечно, если вам это ни к чему, я столкуюсь с другой стороной. Просто
предлагаю вам хорошую возможность.
Хорес направился к крыльцу. Шел он неуверенно, как старик.
- Давайте присядем, - предложил он. Сноупс подошел и сел на ступеньки.
- Вы знаете, где она?
- Я видел ее. - Он снова провел рукой по затылку. - Да, сэр. Если ее
нет... не было там, можете получить свои деньги обратно. Яснее сказать
нельзя, верно?
- И какова же ваша цена? - спросил Хорес.
Сноупс принялся раскуривать сигару.
- Ну, говорите, - сказал Хорес. - Торговаться я не собираюсь.
Сноупс назвал цену.
- Хорошо, - согласился Хорес. - Я уплачу. - Он сдвинул колени, поставил
на них локти и опустил на ладони лицо. - Где... Постойте. Вы случайно не
баптист?
- Мои родичи - да. А у меня довольно широкие взгляды. Я не ограничен ни
в каком смысле, сами поймете, когда узнаете меня получше.
- Хорошо, - сказал Хорес, не поднимая лица. - Где же она?
- Я доверяю вам, - сказал Сноупс. - Она в публичном доме, в Мемфисе.
Когда Хорес, войдя в ворота мисс Ребы, приблизился к решетчатой двери,
его сзади кто-то негромко окликнул. Уже наступил вечер; окна на
потрескавшейся шершавой стене выглядели частыми светлыми прямоугольниками.
Хорес замер и оглянулся. Из-за ближайшего угла по-индюшечьи высовывалась
голова Сноупса. Он вышел. Взглянул на дом, затем в обе стороны улицы. Прошел
вдоль забора и с настороженным видом вошел в ворота.
- Здорово, судья, - сказал он. - Парни всегда остаются парнями, верно?
Руки Сноупс не протянул. Вместо этого подошел к Хоресу вплотную с
уверенным и вместе с тем настороженным видом, то и дело поглядывая через
плечо на улицу.
- Как я всегда говорю, мужчине не вредно выбраться иной раз и...
- В чем дело теперь? - спросил Хорес. - Чего вы от меня хотите?
- Ну-ну, судья. Дома я об этом не проболтаюсь. Выбросьте начисто из
головы эту мысль. Если мы начнем разбалтывать все, что знаем, никто из нас
больше не сможет вернуться в Джефферсон, верно?
- Вы знаете не хуже меня, зачем я здесь. Чего вам от меня нужно?
- Конечно, конечно, - сказал Сноупс. - Я понимаю, жена и все такое
прочее, к тому же неизвестно, где она в настоящее время. - Между торопливыми
взглядами через плечо он подмигнул Хоресу. - Не волнуйтесь. Я буду нем как
могила. Только неприятно видеть, как хороший...
Хорес направился к двери.
- Судья, - проникновенно сказал вполголоса Сноупс.
Хорес обернулся.
- Не оставайтесь.
- Не оставаться?
- Повидайте ее и уходите. Это место для сосунков. Для мальчишек с
фермы. Здесь не Монте-Карло. Я подожду тут, покажу вам одно местечко, где...
Хорес повернулся и вошел в дом. Два часа спустя, когда он разговаривал
с мисс Ребой в ее комнате, слышал за дверью шаги и время от времени голоса
входящих в коридор и выходящих оттуда, вошла Минни с клочком бумаги и подала
его Хоресу.
- Что там такое? - спросила мисс Реба.
- Тот круглолицый здоровяк передал ему, - ответила Минни. - Говорит,
чтобы вы приходили туда.
- Ты впустила его? - спросила мисс Реба.
- Нет, мэм. Он и не собирался входить.
- Надо думать, - сказала мисс Реба и хмыкнула. - Вы его знаете? -
спросила она Хореса.
- Да. И никак не могу от него отвязаться, - сказал Хорес. Развернул
бумажку. На клочке афиши беглым четким почерком был написан какой-то адрес.
- Он появился здесь недели две назад, - сказала мисс Реба. - Зашел
повидать двоих мальчишек и расселся в столовой, хвастался вовсю, девочек
шлепал по заду, но если истратил хоть цент, то мне это неизвестно. Минни, он
заказывал что-нибудь?
- Нет, мэм, - ответила Минни.
- И пару вечеров спустя опять заявился. Ничего не тратил, ничего не
делал, я и говорю ему: "Слушайте, мистер, люди, что сидят в этом зале
ожидания, когда-то должны садиться на поезд". Так в следующий раз он принес
полпинты виски. От хорошего клиента я не против. Но если эдакий тип приходит
сюда, щиплет моих девочек, а сам приносит полпинты виски и заказывает четыре
кока-колы... Голубчик, это просто дешевый, неотесанный человек. Я велела
Минни больше его не пускать, и однажды днем, только я прилегла вздремнуть,
как - я так и не узнала, как он подъехал к Минни, чтобы войти сюда. Знаю,
что ничего не давал ей. Что он сделал, Минни? Наверно, показал тебе что-то
такое, чего ты не видела раньше. Так?
Минни помотала головой.
- Нечего мне у него смотреть. Всего уж навидалась, теперь умней буду.
От Минни ушел муж. Ему не нравилась ее работа. Он был поваром в
ресторане и, прихватив всю одежду и украшения, что надарили ей белые леди,
удрал с официанткой.
- Он все расспрашивал и намекал про эту девушку, - сказала мисс Реба, -
а я ответила, пусть идет спросит у Лупоглазого, если хочет нажить себе беды.
Ничего не сказала ему, велела уходить и больше не появляться, понимаете; и
вот в тот день, было часа два, я сплю, а Минни впускает его, он спрашивает,
кто тут есть, Минни говорит - никого, и он поднимается наверх. И тут,
говорит Минни, пришел Лупоглазый. Она не знает, как быть. Не пустить его она
боялась и понимала, что, если он начнет палить на весь дом в этого жирного
мерзавца, я ее прогоню, а тут еще муж от нее ушел и все такое.
Лупоглазый, значит, поднялся на своих кошачьих лапах и наткнулся на
вашего приятеля, тот стоит на коленях и смотрит в замочную скважину. Минни
говорит, Лупоглазый в своей шляпе, сдвинутой на один глаз, стоял над ним
эдак с минуту. Вытащил, говорит, сигарету, чиркнул спичкой о ноготь большого
пальца, совсем бесшумно, и закурил, а потом, говорит, протянул руку и поднес
спичку к затылку вашего приятеля. Минни говорит, она стояла на лестнице и
все видела; тип этот стоял на коленях, и лицо его напоминало недопеченный
пирог, а Лупоглазый выпустил дым из ноздрей и мотнул ему головой, чтобы
убирался. Тут она пошла вниз, а секунд через десять спустился и он, держась
обеими руками за голову, внутри у него раздавалось вумп-вумп-вумп, как у
ломовой лошади, он с минуту нащупывал дверь, говорит Минни, и стонал, как
ветер в трубе, потом она открыла ему и выпустила. Больше он к нам не звонил,
до сегодняшнего вечера... Дайте-ка взгляну, что там написано.
Хорес протянул ей бумажку.
- Это негритянский бордель, - сказала мисс Реба. - Паскуд... Минни,
скажи ему, что его приятеля здесь нет. Скажи, я не знаю, куда он делся.
Минни вышла. Мисс Реба сказала:
- У меня в этом доме бывали всякие люди, но ведь надо же где-то
провести черту. Бывали и адвокаты. Крупнейший адвокат Мемфиса сидел тут в
столовой, угощал моих девочек. Миллионер. Весил он двести восемьдесят
фунтов, пришлось заказывать ему специальную кровать. Она и сейчас стоит
наверху. Но все было по-моему, а не по-ихнему. Я не допущу, чтобы адвокаты
надоедали моим девочкам без веских причин.
- А разве это не веская причина? Человека приговорят к пожизненному
заключению за то, чего он не совершал. Вас можно в настоящее время обвинить
в укрывательстве лица, скрывающегося от правосудия.
- Раз так, пусть приходят и берут его. Я тут ни при чем. А полицией
меня не запугать, их здесь столько бывало. - Мисс Реба подняла кружку,
отпила и тыльной стороной ладони отерла губы. - Я не хочу связываться с тем,
чего не знаю. Что Лупоглазый натворил где-то там - это его дело. Вот если он
начнет убивать людей в моем доме - тогда другой разговор.
- У вас есть дети?
Мисс Реба взглянула на Хореса.
- Я не собираюсь соваться в ваши дела, - сказал он. - Просто я подумал
о той женщине. Она снова окажется на улице, и один лишь Бог знает, что будет
с ребенком.
- Да, - сказала мисс Реба. - Я содержу четверых в Арканзасе. Только они
не мои.
Она подняла кружку, заглянула туда и осторожно встряхнула. Поставила на
место.
- Лучше бы им совсем не рождаться, - сказала она. - Никому из них.
Потом встала, тяжело ступая, подошла к Хоресу и остановилась, с трудом
переводя дыхание. Положила руку ему на голову и запрокинула лицо.
- Не лжете вы мне, а? - спросила она, взгляд ее был острым, пристальным
и печальным. - Нет, не лжете. - Она убрала руку. - Посидите минутку здесь. Я
пойду погляжу.
Мисс Реба вышла. Хорес слышал, как она говорила в коридоре с Минни,
потом, тяжело дыша, стала подниматься наверх.
Хорес сидел неподвижно, не меняя позы. В комнате находились деревянная
кровать, раскрашенная ширма, три продавленных кресла и стенной сейф.
Туалетный столик был завален коробками с розовыми атласными бантами. На
каминной полке под стеклянным колпаком стояла восковая лилия; на нем
задрапированная черным фотография мужчины кроткого вида с огромными усами.
На стенах висело несколько литографий с псевдогреческими видами и одна
картина из кружев. Хорес поднялся и подошел к двери. Минни сидела на стуле в
тускло освещенном коридоре.
- Минни, - сказал Хорес. - Мне надо выпить. Большую порцию.
Едва он покончил с виски, как Минни вошла снова.
- Мисс Реба велела вам идти наверх.
Хорес поднялся по лестнице. Мисс Реба ждала наверху. Она провела его по
коридору и распахнула дверь в темную комнату.
- Вам придется разговаривать в темноте, - сказала она. - Ей не хочется
света.
Через открытую дверь свет из коридора падал на кровать.
- Это не ее комната, - сказала мисс Реба. - Она не пожелала видеть вас
у себя. Думаю, вам следует потакать ей, пока не узнаете, что нужно.
Они вошли. Свет падал на кровать, на изогнутый неподвижный холмик
одеяла, постель была не разобрана. Она задохнется, подумал Хорес.
- Милочка, - сказала мисс Реба. Холмик не шевельнулся. - Он здесь,
милочка. Давай включим свет, пока ты укрыта. Потом можно закрыть дверь.
Мисс Реба включила свет.
- Она задохнется, - сказал Хорес.
- Через минуту высунется, - ответила мисс Реба. - Ну, давайте. Говорите
ей, что вам нужно. Я побуду здесь. Не обращайте на меня внимания. Я не
смогла бы заниматься своим делом, если бы давным-давно не приучилась быть
глухой и немой. А любопытство если у меня когда и было, то в этом доме я уж
с каких пор забыла про него. Вот вам стул.
Она повернулась, но Хорес опередил ее и придвинул два стула. Он сел
возле кровати и, обращаясь к неподвижному холмику сказал все, что хотел.
- Мне надо только узнать, что произошло на самом деле. Вы ничем себя не
свяжете. Я знаю, что это сделали не вы. Пока вы ничего не говорили, я
обещаю, что вам не придется давать на суде никаких показаний, если только
этому человеку не будет грозить повешение. Я понимаю ваши чувства и не стал
бы тревожить вас, если б речь шла не о спасении человека.
Холмик не шевельнулся.
- Его хотят повесить за то, чего он не делал, - сказала мисс Реба. - А
у нее нет никого и ничего. Ты вот с бриллиантами, а она с этим несчастным
малышом. Ты же его видела.
- Я понимаю ваши чувства, - сказал Хорес. - Вы сможете взять себе
другое имя, надеть одежду, в которой вас никто не узнает, очки.
- Лупоглазого не зацапают, милочка, - сказала мисс Реба. - Он же
ловкий. Фамилии его ты все равно не знаешь, а если тебе придется идти в суд,
я ему сообщу, он куда-нибудь уедет и пошлет за тобой. Вам с ним не
обязательно оставаться в Мемфисе. Адвокат этот не даст тебя в обиду, тебе не
придется говорить ничего такого...
Холмик шевельнулся. Темпл отбросила одеяло и села. Волосы ее были
взъерошены, лицо опухло, на щеках алели пятна румян, губы были раскрашены,
словно лук свирепого Купидона. Она глянула на Хореса с какой-то глухой
ненавистью, потом отвернулась.
- Я хочу выпить, - заявила она, натягивая на плечо ночную рубашку.
- Ложись ты, - сказала мисс Реба. - Простудишься.
- Хочу выпить, - настаивала Темпл.
- Ложись и хотя бы прикрой наготу, - сказала мисс Реба. - Ты уже три
раза пила после ужина.
Темпл снова поправила рубашку. Взглянула на Хореса.
- Тогда вы дайте мне выпить.
- Ну-ну, милочка, - сказала мисс Реба, пытаясь уложить ее. - Ложись,
укройся и расскажи ему об этом деле. Выпить я сейчас принесу.
- Оставьте меня, - сказала Темпл, вырываясь. Мисс Реба набросила ей на
плечи одеяло. - Дайте тогда сигарету. У вас не найдется? - спросила она
Хореса.
- Сейчас дам, - сказала мисс Реба. - Ты сделаешь то, о чем он просит
тебя?
- Что? - сказала Темпл. Ее черные глаза воинственно уставились на
Хореса.
- Вам не надо говорить, где ваш... он.. - сказал Хорес.
- Не подумайте, что я боюсь, - сказала Темпл. - Я расскажу это где
угодно. Не думайте, что испугаюсь. Хочу выпить.
- Расскажи ему, я дам тебе выпить, - сказала мисс Реба.
Сидя на постели с наброшенным на плечи одеялом, Темпл стала
рассказывать о той ночи, что провела в разрушенном доме, с того, как вошла в
комнату и пыталась запереть стулом дверь, и до того, как женщина подошла к
кровати и вывела ее из дома. Казалось, из всего происшедшего только это
произвело на нее какое-то впечатление: та ночь, которую она провела
сравнительно неоскверненной. Время от времени Хорес пытался свести ее
рассказ к самому преступлению, но она уклонялась и вновь вела речь о себе,
сидящей на кровати и прислушивающейся к мужским голосам на веранде, или
лежащей в темноте, пока они не вошли в комнату, подошли к кровати и встали
над ней.
- Да, вот так, - говорила Темпл. - Это просто случайность. Не знаю. Я
так долго пребывала в страхе, что, наверно, привыкла к нему. И вот я сидела
на этой хлопковой мякине, глядя на него. Сперва подумала, что крыса. Там
было две. Одна сидела в углу, глядя на меня, и другая сидела в углу. Не
знаю, как они живут там, в амбаре нет ничего, кроме голых початков и мякины.
Может, бегают есть в дом. Но в доме не было ни одной. Там я их не слышала.
Сперва, услышав его, я решила, что это крыса, но людей можно ощущать в
темноте: вы не знали этого? Их необязательно видеть. Их ощущаешь, как в
машине, когда они начинают искать место для стоянки - понимаете:
остановиться на время.
Темпл продолжала в том же духе, то был легкий, непринужденный монолог,
какой заводят женщины, ощутив себя в центре внимания; внезапно Хорес
осознал, что она рассказывает о случившемся с неподдельной гордостью, с
каким-то наивным и бесстрастным тщеславием, словно хвастая этим, и переводит
с него на мисс Ребу быстрые, пронзительные взгляды, будто собака, пасущая
двух овец.
- И при каждом вдохе я слышала шорох этой мякины. Не представляю, как
это люди спят в таких постелях. Но, может быть, к этому привыкают. Или по
ночам люди бывают усталые. Потому что я слышала этот шорох при каждом
дыхании, даже когда просто сидела на кровати. Мне даже не верилось, что дело
просто в дыхании. Я старалась совсем не шевелиться, но шорох все равно
слышался. А все потому, что дыхание идет вниз. Кажется, что оно идет вверх,
но нет. Оно идет вглубь, и я слышала, как они пьянеют на веранде. Стала
представлять себе, что вижу на стене места, куда прислоняются их
запрокинутые головы, и говорила: "Вот один пьет из кувшина. Теперь другой."
Будто вмятины на подушке, понимаете?
И тут мне пришла странная мысль. Знаете, как это бывает, если
испугаешься. Я глядела на свои ноги и старалась сделаться как парень.
Подумала, что хорошо бы мне стать парнем, и потом старалась усилием мысли
превратиться в парня. Представляете, что это такое. Как на занятиях, выучишь
один вопрос, и, когда приступают к нему, смотришь на преподавателя и думаешь
изо всех сил: "Вызови меня. Вызови меня. Вызови меня". Я вспомнила, как
говорят детям, что если очень постараться, можно поцеловать свой локоть, и
стала стараться. Старалась, как могла. Я боялась и думала, смогу ли узнать,
когда это произойдет. То есть, еще не видя, и решила, что смогу, я
представляла, как выйду и покажу им - вы понимаете. Зажгу спичку и скажу:
Смотрите. Видели? Теперь оставьте меня в покое. И тогда смогу вернуться в
постель. Я мечтала, что смогу вернуться в постель, потому что мне хотелось
спать. Глаза у меня прямо-таки слипались.
И вот я крепко зажмурилась и стала твердить себе: Теперь я парень.
Теперь я парень. Взглянув на свои ноги, я подумала, сколько им причинила.
Сколько таскала их по танцам - с ума сойти. Потому что мне казалось, они
теперь в отместку занесли меня туда. Я подумала - надо помолиться, чтобы
превратиться в парня, и помолилась, а потом сидела не шевелясь и ждала.
Потом подумала, что, может, не смогу узнать, и приготовилась взглянуть.
Потом решила, что смотреть еще рано: что если взгляну слишком рано, то все
испорчу, и тогда уже наверняка ничего не выйдет. И принялась считать. Сперва
я стала считать до пятидесяти, потом решила, что этого будет мало, и еще раз
сосчитала до пятидесяти. Потом решила, что если не взгляну в нужное время,
то будет поздно.
Потом я решила, что нужно как-то застегнуться. Одна девушка ездила
летом за границу и рассказывала о железном поясе в музее, что этот пояс
король или кто он там, уезжая, замыкал на королеве, и я подумала, это как
раз то, что мне нужно. Вот почему я взяла плащ и надела его. Рядом с плащом
висела фляжка, я взяла ее тоже и положила в...
- Фляжку? - спросил Хорес. - Зачем?
- Не знаю. Наверно, просто боялась оставить там. Но я думала, вот если
б у меня была эта французская штука. Думала, что на ней должны быть длинные
острые шипы, и он узнает об этом слишком поздно, когда я воткну их в него. Я
воткнула бы их до отказа, и представляла, как на меня потечет его кровь и
как я скажу ему Вот тебе! Теперь уж ты оставишь меня в покое! - скажу я ему.
Я не знала, что все будет наоборот... Хочу выпить!
- Сейчас дам, - сказала мисс Реба. - Рассказывай дальше.
- Ах, да; вот что еще было странно.
Темпл рассказала, как, лежа в темноте рядом с храпящим Гоуэном,
прислушивалась к шороху матраца, слышала, что темнота наполнена движением,
чувствовала, что к ней приближается Лупоглазый. Она слышала шум крови у себя
в венах, маленькие мышцы в уголках глаз все расширялись и расширялись,
чувствовала, что ноздри ее становятся то горячими, то холодными. Потом он
стоял возле нее, и она говорила Ну, давай. Коснись меня. Коснись! Ты трус,
джунгли. От сломанных ворот к двери вела тропинка. Всю ночь в безумных
глубинах этого дома горел тусклый свет, и почти в любое время возле него
можно было увидеть стоящую на привязи коляску или фургон или входящего или
выходящего через заднюю дверь негра.
Однажды туда явились полицейские, рассчитывая найти самогонное виски.
Но обнаружили лишь несколько связок сухой травы и батарею бутылок с какой-то
жидкостью, о которой с уверенностью можно было сказать лишь, что это не
алкоголь; во время обыска старуху держали двое мужчин, а она, тряся длинными
седеющими космами, спадающими на лоснящееся, сморщенное лицо, пронзительным,
надтреснутым голосом выкрикивала ругательства. В пристройке, где стояли
койка и бочонок с какими-то отбросами, в которых всю ночь скреблись мыши,
женщина обрела кров.
- Вас никто здесь не потревожит, - сказал ей Хорес. - Со мной можете
связаться в любое время по телефону через... - он назвал фамилию соседа. -
Нет, постойте; завтра у меня снова установят телефон. Тогда можно будет...
- Да, - сказала женщина. - Пожалуй, вам лучше сюда не появляться.
- Почему? Думаете, что я... что меня смущает...
- Вам здесь жить.
- Нет, будь я проклят. Я и так уже позволял слишком многим женщинам
вести мои дела, и если эти подкаблучники...
Но Хорес понимал, что это просто слова. Понимал, что и она понимает это
благодаря присущей женщинам неослабной подозрительности к людским деяниям,
на первый взгляд кажущейся лишь близостью ко злу, но на деле являющейся
житейской мудростью.
- Очевидно, я смогу разыскать вас, если в том будет нужда, - сказала
она. - Ничего больше мне не остается.
- Черт возьми, - сказал Хорес, - не позволяйте им... Суки, - выругался
он, - суки...
На другой день у Хореса установили телефон. Сестру он не видел вот уже
неделю; узнать об этом она не могла, однако, когда за неделю до начала
процесса однажды вечером в тишине, прервав его чтение, раздался
пронзительный звонок, он был уверен, что звонит Нарцисса, пока сквозь музыку
виктролы или радио не послышался осторожный, замогильный голос:
- Это Сноупс. Как жизнь, судья?
- Что? - спросил Хорес. - Кто это?
- Сенатор Сноупс; Кла'енс Сноупс.
Виктрола звучала тихо, отдаленно; Хорес представил себе, как этот
человек с грузными плечами, в грязной шляпе склоняется над аппаратом - в
ресторане или в закусочной - и шепчет, прикрываясь громадной пухлой рукой с
перстнем, трубка в другой руке выглядит детской игрушкой.
- А, - сказал Хорес. - Да? В чем дело?
- У меня есть сведения, которые могут заинтересовать вас.
- Сведения, которые могут быть полезны мне?
- Думаю, что так. Они представляют интерес для обеих сторон.
Радио или виктрола издавали над ухом Хореса пронзительное арпеджио
саксофонов. Бесстыдные, бойкие, они, казалось, ссорятся друг с другом,
словно обезьяны в клетке. Ему было слышно хриплое дыхание человека на другом
конце провода.
- Хорошо, - сказал он. - Что вам известно?
- Предоставлю вам судить об этом самому.
- Ладно. Завтра утром я буду в городе. Найдете меня где-нибудь. - Потом
торопливо произнес: "Алло!" Казалось, тот человек дышит Хоресу прямо в ухо:
грубый, безмятежный звук стал внезапно каким-то зловещим.
- Алло! - повторил Хорес.
- Раз так, видно, это вас не интересует. Наверно, я столкуюсь с другой
стороной и больше не буду вас тревожить. До свиданья.
- Нет, постойте, - сказал Хорес. - Алло! Алло!
- Да?
- Встретимся, не откладывая в долгий ящик. Я минут через пятнадцать
буду...
- Не надо, - сказал Сноупс. - У меня машина. Я заеду к вам.
Хорес вышел к воротам. Ночь была лунной. В серебристо-черном туннеле
кедров бессмысленными точками плавали светлячки. Черные, заостряющиеся к
небу кедры казались вырезанными из бумаги; пологая лужайка была покрыта
легким блеском, патиной, словно серебро. Сквозь гудение насекомых слышался
крик козодоя, трепетный, жалобный, однообразный. Проехало три машины.
Четвертая замедлила ход и свернула к воротам. За рулем грузно маячил Сноупс,
казалось, его посадили в машину до того, как был установлен верх. Он
протянул Хоресу руку.
- Как вечерок, судья? Не знал, что вы опять живете в городе, пока не
позвонил миссис Сарторис.
- Ничего, спасибо, - ответил Хорес. Высвободил руку. - Чем же вы
располагаете?
Сноупс пригнулся к рулю и стал вглядываться в сторону дома.
- Будем говорить здесь, - сказал Хорес. - Это избавит вас от
необходимости разворачиваться.
- Здесь нас могут услышать, - сказал Сноупс. - Но это; уж ваше дело.
Огромный и толстый, он горбился, смутно вырисовываясь в потемках, при
лунном свете его невыразительное лицо само походило на луну. Хорес ощущал в
его взгляде ту же таинственность, что и в разговоре по телефону; какую-то
расчетливость, хитрость, многозначительность. Он, казалось, видел, как его
собственная мысль мечется туда-сюда, всякий раз ударяясь об эту мягкую,
грузную, инертную массу, словно попадая в поток хлопковой мякины.
- Давайте зайдем в дом, - предложил Хорес. Сноупс распахнул дверцу. -
Вы поезжайте, - сказал Хорес. - Я пойду.
Сноупс тронулся. Когда Хорес подошел, он вылезал из машины.
- Ну, говорите, - сказал Хорес.
Сноупс снова взглянул на дом.
- У вас гости, а?
Хорес промолчал.
- Как я всегда говорю, женатому человеку надо иметь собственное
местечко, где он мог бы уединиться и никого не касалось бы, что он там
делает. Конечно, у мужчины есть какие-то обязанности перед женой, но чего
она не знает, то не может ей повредить, верно? Пока дело обстоит так,
никаких скандалов не будет. Вы тоже так считаете?
- Ее здесь нет, - сказал Хорес, - если вы намекаете на это. Для чего вы
хотели меня видеть?
Он снова почувствовал, что Сноупс глядит на него беззастенчиво и
совершенно неверяще.
- Что ж, я всегда говорю, в частные дела мужчины никто не должен
соваться. Я не виню вас. Но когда узнаете меня получше, поймете, что я не
болтун. Я побывал во всяких местах. Хотите сигару?
Его большая рука потянулась к нагрудному карману и вынула две сигары.
- Нет, спасибо.
Сноупс закурил, его лицо проступило в свете от спички, словно
поставленный на ребро пирог.
- Для чего вы хотели меня видеть? - повторил Хорес.
Сноупс затянулся.
- Пару дней назад у меня появились сведения, которые, если не ошибаюсь,
будут представлять для вас цену.
- Цену? Какую?
- Оставлю это на ваше усмотрение. Я мог бы столковаться с другой
стороной, но все-таки мы с вами из одного города и все такое прочее.
Мысли Хореса заметались. Семья Сноупса происходила откуда-то из
окрестностей Французовой Балки и до сих пор жила там. Он знал о тех окольных
путях, какими новости переходят от человека к человеку среди безграмотного
народа, населяющего эту часть страны. Но, разумеется, этого он не станет
продавать властям, подумал Хорес. Даже он не настолько глуп.
- Тогда скажите, в чем тут дело.
Он чувствовал, что Сноупс глядит на него.
- Помните, вы садились на поезд в Оксфорде, где были по одному де...
- Да, - перебил Хорес.
Сноупс раскуривал сигару долго, старательно. Потом поднял руку и провел
по затылку.
- Мы говорили об одной девушке, припоминаете?
- Да. Ну и что?
- Это уж вам решать.
Хорес ощущал запах жимолости, цветущей на серебристом склоне, слышал
голос козодоя, мягкий, жалобный, дремотный.
- Вы хотите сказать, что знаете, где она?
Сноупс промолчал.
- И скажете это мне за определенную цену?
Сноупс промолчал. Хорес сжал кулаки, сунул их в карманы и прижал к
бокам.
- Почему вы решили, что меня это заинтересует?
- Судите сами. Не я веду дело об убийстве. Но я искал ее в Оксфорде.
Конечно, если вам это ни к чему, я столкуюсь с другой стороной. Просто
предлагаю вам хорошую возможность.
Хорес направился к крыльцу. Шел он неуверенно, как старик.
- Давайте присядем, - предложил он. Сноупс подошел и сел на ступеньки.
- Вы знаете, где она?
- Я видел ее. - Он снова провел рукой по затылку. - Да, сэр. Если ее
нет... не было там, можете получить свои деньги обратно. Яснее сказать
нельзя, верно?
- И какова же ваша цена? - спросил Хорес.
Сноупс принялся раскуривать сигару.
- Ну, говорите, - сказал Хорес. - Торговаться я не собираюсь.
Сноупс назвал цену.
- Хорошо, - согласился Хорес. - Я уплачу. - Он сдвинул колени, поставил
на них локти и опустил на ладони лицо. - Где... Постойте. Вы случайно не
баптист?
- Мои родичи - да. А у меня довольно широкие взгляды. Я не ограничен ни
в каком смысле, сами поймете, когда узнаете меня получше.
- Хорошо, - сказал Хорес, не поднимая лица. - Где же она?
- Я доверяю вам, - сказал Сноупс. - Она в публичном доме, в Мемфисе.
Когда Хорес, войдя в ворота мисс Ребы, приблизился к решетчатой двери,
его сзади кто-то негромко окликнул. Уже наступил вечер; окна на
потрескавшейся шершавой стене выглядели частыми светлыми прямоугольниками.
Хорес замер и оглянулся. Из-за ближайшего угла по-индюшечьи высовывалась
голова Сноупса. Он вышел. Взглянул на дом, затем в обе стороны улицы. Прошел
вдоль забора и с настороженным видом вошел в ворота.
- Здорово, судья, - сказал он. - Парни всегда остаются парнями, верно?
Руки Сноупс не протянул. Вместо этого подошел к Хоресу вплотную с
уверенным и вместе с тем настороженным видом, то и дело поглядывая через
плечо на улицу.
- Как я всегда говорю, мужчине не вредно выбраться иной раз и...
- В чем дело теперь? - спросил Хорес. - Чего вы от меня хотите?
- Ну-ну, судья. Дома я об этом не проболтаюсь. Выбросьте начисто из
головы эту мысль. Если мы начнем разбалтывать все, что знаем, никто из нас
больше не сможет вернуться в Джефферсон, верно?
- Вы знаете не хуже меня, зачем я здесь. Чего вам от меня нужно?
- Конечно, конечно, - сказал Сноупс. - Я понимаю, жена и все такое
прочее, к тому же неизвестно, где она в настоящее время. - Между торопливыми
взглядами через плечо он подмигнул Хоресу. - Не волнуйтесь. Я буду нем как
могила. Только неприятно видеть, как хороший...
Хорес направился к двери.
- Судья, - проникновенно сказал вполголоса Сноупс.
Хорес обернулся.
- Не оставайтесь.
- Не оставаться?
- Повидайте ее и уходите. Это место для сосунков. Для мальчишек с
фермы. Здесь не Монте-Карло. Я подожду тут, покажу вам одно местечко, где...
Хорес повернулся и вошел в дом. Два часа спустя, когда он разговаривал
с мисс Ребой в ее комнате, слышал за дверью шаги и время от времени голоса
входящих в коридор и выходящих оттуда, вошла Минни с клочком бумаги и подала
его Хоресу.
- Что там такое? - спросила мисс Реба.
- Тот круглолицый здоровяк передал ему, - ответила Минни. - Говорит,
чтобы вы приходили туда.
- Ты впустила его? - спросила мисс Реба.
- Нет, мэм. Он и не собирался входить.
- Надо думать, - сказала мисс Реба и хмыкнула. - Вы его знаете? -
спросила она Хореса.
- Да. И никак не могу от него отвязаться, - сказал Хорес. Развернул
бумажку. На клочке афиши беглым четким почерком был написан какой-то адрес.
- Он появился здесь недели две назад, - сказала мисс Реба. - Зашел
повидать двоих мальчишек и расселся в столовой, хвастался вовсю, девочек
шлепал по заду, но если истратил хоть цент, то мне это неизвестно. Минни, он
заказывал что-нибудь?
- Нет, мэм, - ответила Минни.
- И пару вечеров спустя опять заявился. Ничего не тратил, ничего не
делал, я и говорю ему: "Слушайте, мистер, люди, что сидят в этом зале
ожидания, когда-то должны садиться на поезд". Так в следующий раз он принес
полпинты виски. От хорошего клиента я не против. Но если эдакий тип приходит
сюда, щиплет моих девочек, а сам приносит полпинты виски и заказывает четыре
кока-колы... Голубчик, это просто дешевый, неотесанный человек. Я велела
Минни больше его не пускать, и однажды днем, только я прилегла вздремнуть,
как - я так и не узнала, как он подъехал к Минни, чтобы войти сюда. Знаю,
что ничего не давал ей. Что он сделал, Минни? Наверно, показал тебе что-то
такое, чего ты не видела раньше. Так?
Минни помотала головой.
- Нечего мне у него смотреть. Всего уж навидалась, теперь умней буду.
От Минни ушел муж. Ему не нравилась ее работа. Он был поваром в
ресторане и, прихватив всю одежду и украшения, что надарили ей белые леди,
удрал с официанткой.
- Он все расспрашивал и намекал про эту девушку, - сказала мисс Реба, -
а я ответила, пусть идет спросит у Лупоглазого, если хочет нажить себе беды.
Ничего не сказала ему, велела уходить и больше не появляться, понимаете; и
вот в тот день, было часа два, я сплю, а Минни впускает его, он спрашивает,
кто тут есть, Минни говорит - никого, и он поднимается наверх. И тут,
говорит Минни, пришел Лупоглазый. Она не знает, как быть. Не пустить его она
боялась и понимала, что, если он начнет палить на весь дом в этого жирного
мерзавца, я ее прогоню, а тут еще муж от нее ушел и все такое.
Лупоглазый, значит, поднялся на своих кошачьих лапах и наткнулся на
вашего приятеля, тот стоит на коленях и смотрит в замочную скважину. Минни
говорит, Лупоглазый в своей шляпе, сдвинутой на один глаз, стоял над ним
эдак с минуту. Вытащил, говорит, сигарету, чиркнул спичкой о ноготь большого
пальца, совсем бесшумно, и закурил, а потом, говорит, протянул руку и поднес
спичку к затылку вашего приятеля. Минни говорит, она стояла на лестнице и
все видела; тип этот стоял на коленях, и лицо его напоминало недопеченный
пирог, а Лупоглазый выпустил дым из ноздрей и мотнул ему головой, чтобы
убирался. Тут она пошла вниз, а секунд через десять спустился и он, держась
обеими руками за голову, внутри у него раздавалось вумп-вумп-вумп, как у
ломовой лошади, он с минуту нащупывал дверь, говорит Минни, и стонал, как
ветер в трубе, потом она открыла ему и выпустила. Больше он к нам не звонил,
до сегодняшнего вечера... Дайте-ка взгляну, что там написано.
Хорес протянул ей бумажку.
- Это негритянский бордель, - сказала мисс Реба. - Паскуд... Минни,
скажи ему, что его приятеля здесь нет. Скажи, я не знаю, куда он делся.
Минни вышла. Мисс Реба сказала:
- У меня в этом доме бывали всякие люди, но ведь надо же где-то
провести черту. Бывали и адвокаты. Крупнейший адвокат Мемфиса сидел тут в
столовой, угощал моих девочек. Миллионер. Весил он двести восемьдесят
фунтов, пришлось заказывать ему специальную кровать. Она и сейчас стоит
наверху. Но все было по-моему, а не по-ихнему. Я не допущу, чтобы адвокаты
надоедали моим девочкам без веских причин.
- А разве это не веская причина? Человека приговорят к пожизненному
заключению за то, чего он не совершал. Вас можно в настоящее время обвинить
в укрывательстве лица, скрывающегося от правосудия.
- Раз так, пусть приходят и берут его. Я тут ни при чем. А полицией
меня не запугать, их здесь столько бывало. - Мисс Реба подняла кружку,
отпила и тыльной стороной ладони отерла губы. - Я не хочу связываться с тем,
чего не знаю. Что Лупоглазый натворил где-то там - это его дело. Вот если он
начнет убивать людей в моем доме - тогда другой разговор.
- У вас есть дети?
Мисс Реба взглянула на Хореса.
- Я не собираюсь соваться в ваши дела, - сказал он. - Просто я подумал
о той женщине. Она снова окажется на улице, и один лишь Бог знает, что будет
с ребенком.
- Да, - сказала мисс Реба. - Я содержу четверых в Арканзасе. Только они
не мои.
Она подняла кружку, заглянула туда и осторожно встряхнула. Поставила на
место.
- Лучше бы им совсем не рождаться, - сказала она. - Никому из них.
Потом встала, тяжело ступая, подошла к Хоресу и остановилась, с трудом
переводя дыхание. Положила руку ему на голову и запрокинула лицо.
- Не лжете вы мне, а? - спросила она, взгляд ее был острым, пристальным
и печальным. - Нет, не лжете. - Она убрала руку. - Посидите минутку здесь. Я
пойду погляжу.
Мисс Реба вышла. Хорес слышал, как она говорила в коридоре с Минни,
потом, тяжело дыша, стала подниматься наверх.
Хорес сидел неподвижно, не меняя позы. В комнате находились деревянная
кровать, раскрашенная ширма, три продавленных кресла и стенной сейф.
Туалетный столик был завален коробками с розовыми атласными бантами. На
каминной полке под стеклянным колпаком стояла восковая лилия; на нем
задрапированная черным фотография мужчины кроткого вида с огромными усами.
На стенах висело несколько литографий с псевдогреческими видами и одна
картина из кружев. Хорес поднялся и подошел к двери. Минни сидела на стуле в
тускло освещенном коридоре.
- Минни, - сказал Хорес. - Мне надо выпить. Большую порцию.
Едва он покончил с виски, как Минни вошла снова.
- Мисс Реба велела вам идти наверх.
Хорес поднялся по лестнице. Мисс Реба ждала наверху. Она провела его по
коридору и распахнула дверь в темную комнату.
- Вам придется разговаривать в темноте, - сказала она. - Ей не хочется
света.
Через открытую дверь свет из коридора падал на кровать.
- Это не ее комната, - сказала мисс Реба. - Она не пожелала видеть вас
у себя. Думаю, вам следует потакать ей, пока не узнаете, что нужно.
Они вошли. Свет падал на кровать, на изогнутый неподвижный холмик
одеяла, постель была не разобрана. Она задохнется, подумал Хорес.
- Милочка, - сказала мисс Реба. Холмик не шевельнулся. - Он здесь,
милочка. Давай включим свет, пока ты укрыта. Потом можно закрыть дверь.
Мисс Реба включила свет.
- Она задохнется, - сказал Хорес.
- Через минуту высунется, - ответила мисс Реба. - Ну, давайте. Говорите
ей, что вам нужно. Я побуду здесь. Не обращайте на меня внимания. Я не
смогла бы заниматься своим делом, если бы давным-давно не приучилась быть
глухой и немой. А любопытство если у меня когда и было, то в этом доме я уж
с каких пор забыла про него. Вот вам стул.
Она повернулась, но Хорес опередил ее и придвинул два стула. Он сел
возле кровати и, обращаясь к неподвижному холмику сказал все, что хотел.
- Мне надо только узнать, что произошло на самом деле. Вы ничем себя не
свяжете. Я знаю, что это сделали не вы. Пока вы ничего не говорили, я
обещаю, что вам не придется давать на суде никаких показаний, если только
этому человеку не будет грозить повешение. Я понимаю ваши чувства и не стал
бы тревожить вас, если б речь шла не о спасении человека.
Холмик не шевельнулся.
- Его хотят повесить за то, чего он не делал, - сказала мисс Реба. - А
у нее нет никого и ничего. Ты вот с бриллиантами, а она с этим несчастным
малышом. Ты же его видела.
- Я понимаю ваши чувства, - сказал Хорес. - Вы сможете взять себе
другое имя, надеть одежду, в которой вас никто не узнает, очки.
- Лупоглазого не зацапают, милочка, - сказала мисс Реба. - Он же
ловкий. Фамилии его ты все равно не знаешь, а если тебе придется идти в суд,
я ему сообщу, он куда-нибудь уедет и пошлет за тобой. Вам с ним не
обязательно оставаться в Мемфисе. Адвокат этот не даст тебя в обиду, тебе не
придется говорить ничего такого...
Холмик шевельнулся. Темпл отбросила одеяло и села. Волосы ее были
взъерошены, лицо опухло, на щеках алели пятна румян, губы были раскрашены,
словно лук свирепого Купидона. Она глянула на Хореса с какой-то глухой
ненавистью, потом отвернулась.
- Я хочу выпить, - заявила она, натягивая на плечо ночную рубашку.
- Ложись ты, - сказала мисс Реба. - Простудишься.
- Хочу выпить, - настаивала Темпл.
- Ложись и хотя бы прикрой наготу, - сказала мисс Реба. - Ты уже три
раза пила после ужина.
Темпл снова поправила рубашку. Взглянула на Хореса.
- Тогда вы дайте мне выпить.
- Ну-ну, милочка, - сказала мисс Реба, пытаясь уложить ее. - Ложись,
укройся и расскажи ему об этом деле. Выпить я сейчас принесу.
- Оставьте меня, - сказала Темпл, вырываясь. Мисс Реба набросила ей на
плечи одеяло. - Дайте тогда сигарету. У вас не найдется? - спросила она
Хореса.
- Сейчас дам, - сказала мисс Реба. - Ты сделаешь то, о чем он просит
тебя?
- Что? - сказала Темпл. Ее черные глаза воинственно уставились на
Хореса.
- Вам не надо говорить, где ваш... он.. - сказал Хорес.
- Не подумайте, что я боюсь, - сказала Темпл. - Я расскажу это где
угодно. Не думайте, что испугаюсь. Хочу выпить.
- Расскажи ему, я дам тебе выпить, - сказала мисс Реба.
Сидя на постели с наброшенным на плечи одеялом, Темпл стала
рассказывать о той ночи, что провела в разрушенном доме, с того, как вошла в
комнату и пыталась запереть стулом дверь, и до того, как женщина подошла к
кровати и вывела ее из дома. Казалось, из всего происшедшего только это
произвело на нее какое-то впечатление: та ночь, которую она провела
сравнительно неоскверненной. Время от времени Хорес пытался свести ее
рассказ к самому преступлению, но она уклонялась и вновь вела речь о себе,
сидящей на кровати и прислушивающейся к мужским голосам на веранде, или
лежащей в темноте, пока они не вошли в комнату, подошли к кровати и встали
над ней.
- Да, вот так, - говорила Темпл. - Это просто случайность. Не знаю. Я
так долго пребывала в страхе, что, наверно, привыкла к нему. И вот я сидела
на этой хлопковой мякине, глядя на него. Сперва подумала, что крыса. Там
было две. Одна сидела в углу, глядя на меня, и другая сидела в углу. Не
знаю, как они живут там, в амбаре нет ничего, кроме голых початков и мякины.
Может, бегают есть в дом. Но в доме не было ни одной. Там я их не слышала.
Сперва, услышав его, я решила, что это крыса, но людей можно ощущать в
темноте: вы не знали этого? Их необязательно видеть. Их ощущаешь, как в
машине, когда они начинают искать место для стоянки - понимаете:
остановиться на время.
Темпл продолжала в том же духе, то был легкий, непринужденный монолог,
какой заводят женщины, ощутив себя в центре внимания; внезапно Хорес
осознал, что она рассказывает о случившемся с неподдельной гордостью, с
каким-то наивным и бесстрастным тщеславием, словно хвастая этим, и переводит
с него на мисс Ребу быстрые, пронзительные взгляды, будто собака, пасущая
двух овец.
- И при каждом вдохе я слышала шорох этой мякины. Не представляю, как
это люди спят в таких постелях. Но, может быть, к этому привыкают. Или по
ночам люди бывают усталые. Потому что я слышала этот шорох при каждом
дыхании, даже когда просто сидела на кровати. Мне даже не верилось, что дело
просто в дыхании. Я старалась совсем не шевелиться, но шорох все равно
слышался. А все потому, что дыхание идет вниз. Кажется, что оно идет вверх,
но нет. Оно идет вглубь, и я слышала, как они пьянеют на веранде. Стала
представлять себе, что вижу на стене места, куда прислоняются их
запрокинутые головы, и говорила: "Вот один пьет из кувшина. Теперь другой."
Будто вмятины на подушке, понимаете?
И тут мне пришла странная мысль. Знаете, как это бывает, если
испугаешься. Я глядела на свои ноги и старалась сделаться как парень.
Подумала, что хорошо бы мне стать парнем, и потом старалась усилием мысли
превратиться в парня. Представляете, что это такое. Как на занятиях, выучишь
один вопрос, и, когда приступают к нему, смотришь на преподавателя и думаешь
изо всех сил: "Вызови меня. Вызови меня. Вызови меня". Я вспомнила, как
говорят детям, что если очень постараться, можно поцеловать свой локоть, и
стала стараться. Старалась, как могла. Я боялась и думала, смогу ли узнать,
когда это произойдет. То есть, еще не видя, и решила, что смогу, я
представляла, как выйду и покажу им - вы понимаете. Зажгу спичку и скажу:
Смотрите. Видели? Теперь оставьте меня в покое. И тогда смогу вернуться в
постель. Я мечтала, что смогу вернуться в постель, потому что мне хотелось
спать. Глаза у меня прямо-таки слипались.
И вот я крепко зажмурилась и стала твердить себе: Теперь я парень.
Теперь я парень. Взглянув на свои ноги, я подумала, сколько им причинила.
Сколько таскала их по танцам - с ума сойти. Потому что мне казалось, они
теперь в отместку занесли меня туда. Я подумала - надо помолиться, чтобы
превратиться в парня, и помолилась, а потом сидела не шевелясь и ждала.
Потом подумала, что, может, не смогу узнать, и приготовилась взглянуть.
Потом решила, что смотреть еще рано: что если взгляну слишком рано, то все
испорчу, и тогда уже наверняка ничего не выйдет. И принялась считать. Сперва
я стала считать до пятидесяти, потом решила, что этого будет мало, и еще раз
сосчитала до пятидесяти. Потом решила, что если не взгляну в нужное время,
то будет поздно.
Потом я решила, что нужно как-то застегнуться. Одна девушка ездила
летом за границу и рассказывала о железном поясе в музее, что этот пояс
король или кто он там, уезжая, замыкал на королеве, и я подумала, это как
раз то, что мне нужно. Вот почему я взяла плащ и надела его. Рядом с плащом
висела фляжка, я взяла ее тоже и положила в...
- Фляжку? - спросил Хорес. - Зачем?
- Не знаю. Наверно, просто боялась оставить там. Но я думала, вот если
б у меня была эта французская штука. Думала, что на ней должны быть длинные
острые шипы, и он узнает об этом слишком поздно, когда я воткну их в него. Я
воткнула бы их до отказа, и представляла, как на меня потечет его кровь и
как я скажу ему Вот тебе! Теперь уж ты оставишь меня в покое! - скажу я ему.
Я не знала, что все будет наоборот... Хочу выпить!
- Сейчас дам, - сказала мисс Реба. - Рассказывай дальше.
- Ах, да; вот что еще было странно.
Темпл рассказала, как, лежа в темноте рядом с храпящим Гоуэном,
прислушивалась к шороху матраца, слышала, что темнота наполнена движением,
чувствовала, что к ней приближается Лупоглазый. Она слышала шум крови у себя
в венах, маленькие мышцы в уголках глаз все расширялись и расширялись,
чувствовала, что ноздри ее становятся то горячими, то холодными. Потом он
стоял возле нее, и она говорила Ну, давай. Коснись меня. Коснись! Ты трус,