возвышаясь над остальными почти на голову.
- Пошли, - сказала она на ухо Лупоглазому. - Раз хочешь танцевать,
давай потанцуем.
Темпл выпила еще. Они снова танцевали. Рыжего не было видно. Когда
музыка прекратилась, Темпл выпила еще. Лучше от этого не стало. Выпитое
легло в груди твердым, горячим комом.
- Пойдем, - сказала она. - Продолжим.
Но Лупоглазый не поднялся. Темпл стояла возле него, мышцы ее дрожали от
изнеможения и страха. Она стала насмехаться над ним:
- Тоже мне мужчина, смелый бандит, и позволяешь девчонке затанцевать
себя до упаду.
Потом лицо ее сжалось, стало маленьким, изможденным и искренним; она
заговорила как ребенок, с трезвым отчаянием:
- Лупоглазый.
Он сидел, положив руки на стол, и вертел в тонких пальцах сигарету,
второй стакан с тающим льдом стоял перед ним. Темпл положила руку ему на
плечо.
- Папочка.
Передвинувшись так, чтобы заслонить от него зал, она украдкой сунула
руку ему подмышку, коснулась рукояти плоского пистолета. Пистолет лежал
словно в легких мертвых тисках между рукой и боком.
- Дай его мне, - прошептала Темпл. - Папочка. Папочка.
Прижавшись бедром к плечу Лупоглазого, она стала гладиться о его руку.
- Дай его мне, папочка, - шептала она.
Внезапно ее рука незаметно и быстро скользнула вдоль его тела; потом
она резко отдернула ее.
- Я забыла, - прошептала она. - Я не хотела. Я не...
- Нет! - прошипел сквозь зубы один из сидящих за тем столиком.
- Сядь, - велел Лупоглазый.
Темпл повиновалась. Наполнила стакан, наблюдая за действиями своих рук.
Потом перед ее глазами оказался серый пиджак. У него треснула пуговица, тупо
подумала она. Лупоглазый был невозмутим.
- Потанцуем? - сказал Рыжий.
Он склонил голову, но смотрел не на Темпл. Чуть обернувшись,
разглядывал двух мужчин за другим столиком. Лупоглазый был все так же
невозмутим. Он аккуратно разорвал кончик сигареты и выщипал оттуда табак.
Потом сунул сигарету в рот.
- Я не танцую, - произнесла Темпл застывшими губами.
- Нет? - сказал Рыжий. И хладнокровно спросил: - А как чувствует себя
этот парень?
- Прекрасно, - ответил Лупоглазый.
Темпл смотрела, как он чиркает спичкой, увидела пламя, искаженное
стеклом стакана.
- Хватит с тебя, - сказал Лупоглазый.
Его рука отняла стакан от ее губ. Темпл видела, как он выплеснул
содержимое в вазу со льдом. Снова заиграла музыка. Темпл сидела, спокойно
оглядывая зал. Какой-то голос негромко загудел у нее в ушах, потом
Лупоглазый схватил ее за руку, встряхнул, тут она обнаружила, что ее рот
открыт и она, должно быть, издавала какой-то звук.
- Заткнись, ну, - сказал Лупоглазый. - Можешь выпить еще.
Он наполнил ее стакан.
- Я сама не замечала, - сказала Темпл.
Лупоглазый подал ей стакан. Она выпила. Ставя стакан на стол, поняла,
что пьяна. Ей казалось, опьянела она уже давно. Подумала, что какое-то время
находилась в беспамятстве, и это уже произошло. Услышала собственный голос
Надеюсь, что да. Надеюсь, что да. Потом поверила в это, и ее охватило
чувство утраты и физического желания. Больше мне никогда не придется, думала
она в плывучем забытьи мучительной скорби и эротического вожделения,
вспоминая о теле Рыжего и глядя на свою руку, держащую над стаканом пустую
бутылку.
- Все выпила, - сказал Лупоглазый. - А ну, поднимайся. Потанцуем -
отойдешь.
Они снова танцевали. Темпл ступала вяло, безвольно, глаза ее были
открыты, но ничего не видели, тело двигалось в такт музыке, хотя временами
она ее не слышала. Потом поняла, что оркестр играет ту самую мелодию, под
которую Рыжий приглашал ее танцевать. Если так, случиться этого еще не
могло. Темпл почувствовала неистовое облегчение. Еще не поздно; Рыжий еще
жив; она ощущала, как ее охватывают долгие трепетные волны желания, сушащие
помаду на губах, закатывающие глаза под лоб в трепетном забытьи.
Они оказались у игорного стола. Темпл услышала свой голос, требующий
кости для броска. Бросила, выиграла; количество фишек перед ней росло.
Лупоглазый подгребал их, поучал ее, давая советы мягким ворчливым голосом.
Он стоял рядом с ней, ниже ее ростом.
Лупоглазый взял чашечку сам. Темпл коварно стояла рядом, чувствуя, как
ее, одна за другой, охватывают волны желания, усиленного музыкой и запахом
собственного тела. Она притихла. И незаметно, дюйм за дюймом, отодвигалась в
сторону, пока кто-то не втиснулся на ее место. Тогда она быстро и
осмотрительно зашагала к двери, танцующие пары, музыка медленно кружились
вокруг нее яркими бесчисленными волнами. Столик, за которым сидели те
мужчины, был пуст, но Темпл даже не взглянула на него. Вышла в коридор. Ее
встретил официант.
- Комнату, - потребовала она. - Скорее.
В комнате стояли стол и четыре стула. Официант, включив свет, застыл в
дверях. Темпл махнула ему рукой; он вышел. Сцепив руки, Темпл оперлась ими о
стол и не сводила глаз с двери, пока не вошел Рыжий.
Он сразу направился к ней. Темпл не двигалась. Ее пустые, невидящие,
застывшие, как у статуи, глаза закатывались под лоб, все больше и больше
темнея над полумесяцем белков. Слабеющим голосом она протянула А-а-а, тело
ее медленно выгибалось назад, словно при виде изощренной пытки. Едва Рыжий
коснулся ее, она выпрямилась резко, как лук, и, бросившись к нему, стала
тереться о него бедрами, рот ее был уродливо распахнут, как у задыхающейся
рыбы.
Рыжий с трудом высвободил лицо из ее рук. Прижавшись к нему бедрами,
побледнев, Темпл заговорила, напряженно раскрывая рот:
- Давай поспешим. Куда угодно. Я его бросила. Так ему и сказала. Это не
моя вина. Разве я виновата? Ты обойдешься без шляпы, я тоже. Он приехал сюда
убить тебя, но я сказала, что дала ему шанс. Это не моя вина. И теперь мы
будем только вдвоем. Без его присмотра. Скорей. Чего ты ждешь?
Пригнув его голову, она с ноющим стоном потянулась к нему губами. Рыжий
отвел лицо в сторону.
- Я говорила ему. Я сказала, только отвези меня сюда. Сказала, даю тебе
шанс. А он притащил их, чтобы убили тебя. Но ты не боишься. Правда?
- Ты знала об этом, когда звонила мне? - спросил Рыжий.
- Что? Он сказал, что я больше тебя не увижу. Что убьет тебя. Но он
следил за мной, когда я звонила. Я его видела. Он даже не мужчина, а ты -да.
Ты мужчина. Мужчина.
Темпл стала тереться о Рыжего, притягивая к себе его голову, бормоча,
как попугай, непристойные комплименты, по ее бескровным губам бледной
струйкой текла слюна.
- Ты боишься?
- Этого дохлого ублюдка?
Приподняв ее, Рыжий повернулся лицом к двери и высвободил правую руку.
Темпл, казалось, даже не заметила его движения.
- Прошу тебя. Прошу. Прошу. Прошу. Не заставляй меня ждать. Я вся в
огне.
- Ладно. Возвращайся назад. Жди, пока я не подам тебе знак. Пойдешь или
нет?
- Я не могу ждать. Ты должен. Говорю тебе, я вся в огне.
Темпл крепко вцепилась в Рыжего. Оба они, ничего не видя, двигались к
двери, он не давал ей приближаться к своему правому боку; она в
сладострастном забытьи, не замечая, что они двигаются, прижималась к нему
так, словно хотела коснуться его всей поверхностью тела сразу. Рыжий
вырвался и подтолкнул ее в коридор.
- Иди, - сказал он. - Через минуту я буду там.
- Ты недолго? Я вся в огне. Говорю тебе, я умираю.
- Нет. Недолго. Иди же.
Играла музыка. Темпл шла по коридору, слегка пошатываясь. Ей
показалось, что она прислонилась к стене, и тут она обнаружила, что танцует;
потом заметила, что не танцует, а движется к выходу между мужчиной, жевавшим
резинку, и другим, в застегнутом наглухо пиджаке. Попыталась остановиться,
но ее держали под руки. Бросив последний отчаянный взгляд на кружащуюся
комнату, Темпл открыла рот, собираясь закричать.
- Крикни только, - сказал застегнутый наглухо. - Попробуй.
Рыжий стоял у игорного стола. Темпл заметила, как его голова
повернулась к ней, в поднятой руке у него была чашечка с костями. Он весело
помахал ею. Проследил, как она вышла в дверь вместе с обоими мужчинами.
Потом быстро оглядел комнату. Лицо его было уверенно, спокойно, но у ноздрей
пролегли две белые черты, лоб увлажнился. Встряхнув чашечку, он неторопливо
бросил кости.
- Одиннадцать, - сказал крупье.
- Черт с ним, - ответил Рыжий. - Сегодня я потеряю в миллион раз
больше.
Темпл усадили в машину. Наглухо застегнутый сел за руль. Там, где
подъездная аллея соединялась с дорогой, ведущей к шоссе, стоял длинный
туристский автомобиль. Когда они поравнялись с ним, Темпл увидела
заслоненный ладонью огонек спички, сдвинутую набок шляпу и тонкий
крючковатый профиль Лупоглазого, зажигающего сигарету. Спичка вылетела
наружу, словно крошечный метеор, и, промелькнув, исчезла в темноте вместе с
профилем.
Столы сдвинули в один конец танцевальной площадки. На каждом лежала
черная скатерть. Шторы были еще задернуты; сквозь них проникал тусклый
красноватый свет. Прямо под оркестровой площадкой стоял гроб. Черный, с
дорогими серебряными украшениями, подмостки были скрыты грудой цветов.
Сплетенные в кресты, венки и прочие символы погребального обряда, они волной
вздымались над гробом, захлестывая площадку и пианино, их запах быстро
становился удушливым.
Владелец заведения расхаживал меж столов, разговаривая с входящими и
занимающими места вновь прибывшими. Негры-официанты в черных рубашках под
накрахмаленными куртками разносили стаканы и бутылки с имбирным элем.
Двигались они с важной, чинной сдержанностью; вся сцена была уже оживлена
приглушенной, жуткой атмосферой какой-то лихорадочности.
Арка, ведущая в игорную комнату, была задрапирована черным. На столе
лежал черный покров, груда цветочных символов поверх него непрерывно росла.
Люди шли один за другим, мужчины - одни в подобающих случаю темных костюмах,
другие - в одежде ярких, весенних расцветок, подчеркивающих атмосферу
жуткого парадокса. Женщины помоложе были тоже в ярких платьях, шляпках и
шарфиках; те, что постарше, - в скромных платьях цвета морской волны, серых
и черных, со сверкающими бриллиантами; почтенные особы напоминали домохозяек
на воскресной прогулке.
Комната загудела резкими, приглушенными голосами. Официанты носились
туда-сюда, высоко поднимая ненадежные подносы, белые куртки и черные рубашки
придавали им сходство с фотографическими негативами. Владелец, лысый, с
огромным бриллиантом в черном галстуке, ходил от стола к столу в
сопровождении вышибалы - грузного, мускулистого человека с круглой головой,
казалось, готового вырваться из смокинга, будто из кокона.
В отдельном кабинете на покрытом черным крепом столе стояла большая
чаша пунша, там плавали лед и нарезанные фрукты. Возле нее сидел толстый
человек в измятом зеленом костюме, на руки с черными ногтями свисали из
рукавов грязные манжеты. Затертый воротничок морщился на шее, стянутой
засаленным черным галстуком, закрепленным булавкой с фальшивым бриллиантом.
Лицо его блестело от пота, он хриплым голосом уговаривал толпу, стоящую
возле чаши:
- Давайте, давайте. Юджин угощает. Платить ничего не надо. Подходите и
пейте. Лучшего парня, чем он, на свете не было.
Люди пили, отходили, их место занимали другие с протянутыми чашками.
Время от времени появлялся официант с фруктами и льдом и опускал их в чашу;
Юджин доставал из чемодана под столом новые бутылки и выливал туда же;
затем, отирая рукавом пот, возобновлял хозяйским тоном свой хриплый монолог.
- Давайте, давайте. Юджин угощает всех. Я просто-напросто бутлегер, но
лучшего друга, чем я, у него не было. Подходите, пейте. Этого добра еще
хватит.
Из танцевального зала послышались звуки настраиваемых инструментов.
Люди потянулись туда и стали рассаживаться. На эстраде находился оркестр из
отеля в центре города, музыканты были в смокингах. Владелец и еще один
человек совещались с руководителем.
- Пусть исполнят что-нибудь джазовое, - предложил тот, что был с
владельцем. - Никто так не любил танцевать, как Рыжий.
- Нет-нет, - возразил владелец. - Юджин накачал всех дармовой выпивкой,
они бросятся танцевать. Это будет неприлично.
- А что, если "Голубой Дунай"? - спросил руководитель.
- Нет-нет, никаких блюзов, - сказал владелец. - В этом гробу лежат
останки.
- Это не блюз, - сказал руководитель.
- А что же? - спросил другой.
- Вальс. Штрауса.
- Иностранца? - сказал второй. - Черта с два. Рыжий был американцем.
Насчет вас не знаю, но он был. Неужели не знаете ничего американского?
Играйте "Я не могу дать тебе ничего, кроме любви". Ему нравилась эта вещь.
- А они все кинутся танцевать? - сказал владелец. Взглянул в сторону
столов, где уже раздавались пронзительные женские голоса. - Начните лучше с
"Ближе, мой Бог, к Тебе", - сказал он, - и отрезвите их чуть-чуть. Я говорил
Юджину, что рискованно так рано подавать пунш. У меня было предложение
повременить, пока не тронемся в путь. Но можно было догадаться, что кому-то
потребуется превратить похороны в карнавал. Начните торжественно и
продолжайте в том же духе, пока я не подам знак.
- Рыжему это не понравилось бы, - сказал второй. - И ты это знаешь.
- Тогда пусть отправлялся бы в другое место, - сказал владелец. - Я
просто оказываю услугу. У меня не похоронная контора.
Оркестр заиграл "Ближе, мой Бог, к Тебе". Публика утихла. В дверь
вошла, пошатываясь, женщина в красном платье.
- Ого, - сказала она. - Прощание с Рыжим. Он будет в аду раньше, чем я
доберусь до Литтл-Рока.
- Ш-шш, - пронеслось по залу. Женщина плюхнулась на стул. К двери
подошел Юджин и стоял, пока музыка не стихла.
Давайте, люди, - завопил он, раскинув руки широким, щедрым жестом, -
идите, пейте! Юджин угощает. Чтобы через десять минут не осталось здесь ни
единой сухой глотки, ни единого сухого глаза!
Сидящие сзади потянулись к двери. Владелец подскочил и замахал руками
оркестрантам. Корнетист поднялся и заиграл "В Твоем раю", но толпа из задней
части зала продолжала утекать в дверь, возле которой размахивал руками
Юджин. Две пожилые женщины в шляпках с цветами тихо плакали.
Все толпились и шумели вокруг иссякающей чаши. Из танцевального зала
доносилась звучная игра кларнета. Двое грязных молодых людей с монотонными
выкриками "Дорогу. Дорогу" протолкались к столу. Открыв чемоданы, они стали
выставлять на стол бутылки, а Юджин, уже откровенно плачущий, откупоривал их
и выливал в чашу.
- Подходите, пейте. Будь Рыжий мне даже сыном, я не мог бы любить его
больше, - хрипло кричал он, возя рукавом по лицу.
К столу протиснулся официант с миской льда и фруктов и стал высыпать их
в чашу.
- Что ты делаешь, черт возьми? - напустился на него Юджин. - На кой
здесь эта дрянь! А ну, пошел отсюда.
- Ры-ы-ыжий! - орали все, сжимая стаканы, а Юджин, выбив из рук
официанта миску с фруктами, снова принялся лить виски в чашу, расплескивая
его на руки и в протянутые стаканы. Оба парня лихорадочно откупоривали
бутылки.
В дверях, словно бы занесенный медными звуками музыки, появился
обеспокоенный владелец и замахал руками.
- Послушайте, - крикнул он, - давайте кончать музыкальную программу.
Она стоит нам денег.
- Ну и черт с ним, - закричали в ответ.
- Чьих денег?
- Кому какое дело?
- Чьих денег?
- Кто там жадничает? Я заплачу. Клянусь Богом, я оплачу ему двое
похорон.
- Люди! Люди! - кричал владелец. - Понимаете, что в этом зале останки?
- Чьих денег?
- Остатки? - возмутился Юджин. - Остатки? - повторил он прерывающимся
голосом. - Кто-то хочет оскорбить меня...
- Ему жаль денег Рыжего.
- Кому?
- Джо, дешевому сукину сыну.
- Раз так, давайте перенесем похороны. Это не единственное заведение в
городе.
- Перенесем Джо.
- Уложим этого сукина сына в гроб. Пусть будет двое похорон.
- Остатки? Остатки? Кто-то хочет...
- Уложим сукина сына в гроб! - пронзительно завопила женщина в красном.
Все бросились к двери, где стоял, размахивая руками, владелец, сквозь рев
толпы раздался его пронзительный вопль, он повернулся и побежал.
В главном зале пел приглашенный из варьете мужской квартет. Певцы
слаженно выводили колыбельную песню "Мой сыночек". Все сидящие пожилые
женщины плакали. Официанты принесли им пунша, и они, плача, держали стаканы
в пухлых, с кольцами, руках.
Оркестр заиграл снова. Женщина в красном, пошатываясь, вошла в зал.
- А ну, Джо, - заорала она, - открывай игру! Убери к черту этого
жмурика и открывай игру!
Какой-то мужчина попытался ее урезонить; она обрушила на него взрыв
непристойной брани, потом подошла к покрытому черным крепом столу и швырнула
на пол венок. Владелец, сопровождаемый вышибалой, бросился к ней. Схватил,
когда она поднимала другой. Тот, кто пытался урезонить ее, вмешался, женщина
пронзительно выругалась и, не разбирая, стала колотить их обоих венком.
Вышибала схватил мужчину за руку; тот вырвался, бросился на вышибалу и,
опрокинутый ударом кулака, отлетел на середину зала. Вмешались еще трое
мужчин. Упавший поднялся, и все они вчетвером бросились на вышибалу.
Вышибала сбил первого с ног, увернулся и с невероятным проворством
выскочил в главный зал. Там играл оркестр. Его тут же заглушило внезапное
столпотворение, треск стульев и крики. Вышибала обернулся и встретил натиск
четверых мужчин. Они сцепились; еще один отлетел и проехал на спине по полу;
вышибала отскочил. Затем повернулся и бросился на них; завертясь, они
отлетели к гробу и ударились о него. Оркестр перестал играть, музыканты с
инструментами взобрались на стулья. Венки разлетелись; гроб зашатался.
- Держите! - раздался чей-то голос.
Люди бросились вперед, но гроб тяжело рухнул на пол и распахнулся. Труп
медленно, спокойно вывалился и замер, лицо его оказалось внутри венка.
- Играйте что-нибудь! - закричал владелец, потрясая руками. - Играйте!
Играйте!
Когда труп подняли, на нем повис венок, вонзившийся скрытым концом
проволоки в щеку. С головы свалилась кепка, обнажив маленькое синее
отверстие посреди лба. Оно было аккуратно залеплено воском и закрашено, но
воск вылетел и потерялся. Найти его не смогли, но, отстегнув кнопку на
козырьке, удалось натянуть кепку до самых глаз.
Когда похоронный кортеж достиг центра города, к нему присоединилось еще
несколько машин. За катафалком следовало шесть туристских "паккардов" с
открытым верхом, наполненных цветами, за рулем сидели водители в ливреях.
Выглядели машины совершенно одинаково, они принадлежали к тому типу, что
сдается напрокат лучшими агентствами. За "паккардами" следовал целый ряд
такси, родстеров, седанов, увеличивающийся, пока процессия медленно
двигалась по тесным улицам, где из-под опущенных штор выглядывали лица, к
главной магистрали, ведущей из города к кладбищу.
На авеню катафалк увеличил скорость, процессия стала быстро
растягиваться. Вскоре такси и частные машины начали разъезжаться. На каждом
перекрестке они сворачивали в стороны, и наконец с катафалком остались
только "паккарды", в которых не было никого, кроме водителей. Улица была
широкой, уже пустынной, с белой чертой посередине, уходящей в асфальтовую
пустоту. Вскоре катафалк развил сорок миль в час, потом сорок пять, потом
пятьдесят.
Одно из такси подъехало к воротам мисс Ребы. Вышла она, за ней тощая
женщина в скромной, строгой одежде, с золотым пенсне на носу, потом
невысокая пухлая женщина в шляпке с плюмажем, уткнувшаяся носом в платок, и
маленький круглоголовый мальчик лет пяти или шести. По пути к решетчатому
вестибюлю женщина с платком устало всхлипывала. Собачки за дверью подняли
визг. Когда Минни открыла дверь, они бросились к ногам мисс Ребы. Та
отшвырнула их пинками. Оживленно лая, они снова бросились к ней, она снова
отшвырнула их с такой силой, что они глухо ударились о стену.
- Входите, входите, - пригласила мисс Реба, приложив руку к груди. В
доме женщина с платком громко зарыдала.
- Как мило он выглядел! - всхлипывала она. - Как мило выглядел!
- Ну-ну, - сказала мисс Реба, ведя женщин к себе в комнату. - Пойдемте
выпьем пива, вам станет легче. Минни!
Женщины вошли в комнату, где стояли шкаф с украшениями, сейф, ширма и
задрапированный черным портрет.
- Садитесь, садитесь, - выдохнула мисс Реба, придвигая кресла. Села
сама и с трудом нагнулась к ногам.
- Дядя Бад, голубчик, - сказала плачущая женщина, утирая слезы, - иди
расшнуруй ботинки мисс Ребе.
Мальчик на ощупь развязал шнурки и снял ботинки.
- Еще б ты, голубчик, вынул мне из-под кровати шлепанцы, - попросила
мисс Реба.
Мальчик достал шлепанцы. Вошла Минни, за ней вбежали собачки. Они сразу
же бросились к мисс Ребе и принялись теребить только что снятые ботинки.
- Пошли вон! - сказал мальчик, ударив одну из них. Собачка, огрызаясь,
защелкала зубами, глаза ее злобно вспыхнули. Мальчик отпрянул.
- Цапнешь еще, сучье отродье.
- Дядя Бад! - возмутилась пухлая женщина, ее круглое лицо, покрытое
жировыми складками и залитое слезами, с негодующим изумлением обернулось к
мальчику, над головой заколыхался плюмаж. Голова дяди Бада была совершенно
круглой, нос усеивали крупные веснушки, напоминающие пятна на тротуаре после
сильного дождя. Другая женщина сидела, чопорно выпрямясь, с золотым пенсне
на цепочке и аккуратно причесанными, тронутыми сединой волосами. Она
походила на учительницу.
- Подумать только! - сказала пухлая. - Просто не знаю, как он мог
набраться таких словечек на арканзасской ферме.
- Гадостей они набираются где угодно, - заметила мисс Реба.
Минни поставила перед ними поднос с тремя запотевшими кружками. Дядя
Бад глядел своими васильковыми глазами, как женщины берут их. Пухлая снова
заплакала.
- Он так мило выглядел! - всхлипнула она.
- Все там будем, - сказала мисс Реба. - Ну, пусть это случится нескоро.
- И подняла кружку. Пухлая перестала плакать; обе гостьи с чопорной
благопристойностью отерли губы. Тощая манерно отвернулась и, прикрывшись
ладошкой, кашлянула.
- Какое хорошее пиво, - похвалила она.
- Правда ведь? - подхватила пухлая. - Я всегда говорю, это самое
большое удовольствие, какое я получаю, заходя к мисс Ребе.
Они заговорили жеманно, с благопристойными недомолвками, слегка вздыхая
в знак согласия. Мальчик лениво подошел к окну и заглянул под опущенную
штору.
- Долго он пробудет у вас, мисс Миртл? - спросила мисс Реба.
- Только до субботы, - ответила пухлая. - Потом вернется домой.
Неделька-другая у меня для него хорошая смена обстановки. Да и мне с ним
веселее.
- Дети - это такое утешение, - изрекла тощая.
- Да, - согласилась мисс Миртл. - Мисс Реба, живут еще у вас те двое
славных молодых людей?
- Живут, - ответила та. - Но, пожалуй, придется им отказать. Я не
особенно благодушна, только незачем помогать молодым людям узнавать раньше
времени гадости этого мира. Мне уже пришлось запретить девочкам бегать по
дому нагишом, а им это не нравится.
Женщины снова стали пить, гостьи держали кружки чинно, с изяществом,
мисс Реба сжимала свою словно оружие, другая ее рука утонула в складках
груди.
- Кажется, внутри у меня все пересохло, - указала она, ставя пустую
кружку на стол. - Леди, может, еще по одной?
Те церемонно забормотали.
- Минни! - крикнула мисс Реба. Негритянка подошла и вновь наполнила
кружки.
- Право же, мне очень неловко, - сказала мисс Миртл. - Но у мисс Ребы
такое хорошее пиво. И притом сегодня у нас не очень-то приятный день.
- Просто удивляюсь, что он не оказался еще неприятнее, - сказала мисс
Реба. - Надо ж было Юджину раздать столько дармовой выпивки.
- Должно быть, это стоило немалых денег, - заметила тощая.
- Согласна с вами, - сказала мисс Реба. - А кто получил от этого хоть
что-нибудь? Скажите-ка мне. Если не считать привилегии принимать у себя
толпу гуляк, не платящих ни цента?
Она поставила кружку на столик возле кресла. Потом вдруг резко
обернулась и взглянула на нее. Дядя Бад уже стоял за креслом, наклонясь к
столику.
- Ты не заглядывал ко мне в кружку, а, мальчик? - спросила мисс Реба.
- Ну, дядя Бад, - сказала мисс Миртл. - И не стыдно тебе? Доходит до
того, скажу я вам, что мне страшно брать его с собой. В жизни не видела
мальчишки, чтобы так тянулся к пиву. Выйди на улицу, поиграй. Иди, иди.
- Да, мэм, - сказал дядя Бад. Он пошел, направляясь неизвестно куда.
Мисс Реба допила пиво, поставила кружку на место и поднялась.
- Поскольку мы все сегодня расстроены, - сказала она, - может, я
уговорю вас выпить по глоточку джина?
- Нет, право же, - сказала мисс Миртл.
- Мисс Реба на редкость гостеприимна, - заявила тощая. - Мисс Миртл,
сколько раз вы слышали это от меня?
- Не могу сказать, милочка, - ответила та.
Мисс Реба скрылась за ширмой.
- Мисс Лоррейн, видели вы когда-нибудь такой жаркий июнь? - спросила
мисс Миртл.
- Ни разу, - ответила тощая. Лицо мисс Миртл сморщилось снова. Поставив
кружку, она принялась искать платок.
- Опять на меня нашло, - сказала она, - и как пели "Мой сыночек", и все
такое прочее. Он так мило выглядел, - всхлипнула она.
- Ну-ну, - сказала мисс Лоррейн. - Выпейте чуточку пива. Вам станет
легче. На мисс Миртл опять нашло, - сказала она, повысив голос.
- У меня слишком мягкое сердце, - пожаловалась мисс Миртл. Закрывшись
платком и шумно сопя, она потянулась к своей кружке. Пошарила впустую, потом
кружка коснулась ее руки. Мисс Миртл торопливо вскинула глаза.
- Дядя Бад! - возмутилась она. - Я же велела тебе идти поиграть!
Поверите ли? В прошлый раз, когда мы уходили отсюда, я была так потрясена,
что даже не знала, как быть. Мне было стыдно идти по улице с таким, пьяным
мальчишкой, как ты.
Из-за ширмы появилась мисс Реба с тремя стаканами джина.
- Пошли, - сказала она на ухо Лупоглазому. - Раз хочешь танцевать,
давай потанцуем.
Темпл выпила еще. Они снова танцевали. Рыжего не было видно. Когда
музыка прекратилась, Темпл выпила еще. Лучше от этого не стало. Выпитое
легло в груди твердым, горячим комом.
- Пойдем, - сказала она. - Продолжим.
Но Лупоглазый не поднялся. Темпл стояла возле него, мышцы ее дрожали от
изнеможения и страха. Она стала насмехаться над ним:
- Тоже мне мужчина, смелый бандит, и позволяешь девчонке затанцевать
себя до упаду.
Потом лицо ее сжалось, стало маленьким, изможденным и искренним; она
заговорила как ребенок, с трезвым отчаянием:
- Лупоглазый.
Он сидел, положив руки на стол, и вертел в тонких пальцах сигарету,
второй стакан с тающим льдом стоял перед ним. Темпл положила руку ему на
плечо.
- Папочка.
Передвинувшись так, чтобы заслонить от него зал, она украдкой сунула
руку ему подмышку, коснулась рукояти плоского пистолета. Пистолет лежал
словно в легких мертвых тисках между рукой и боком.
- Дай его мне, - прошептала Темпл. - Папочка. Папочка.
Прижавшись бедром к плечу Лупоглазого, она стала гладиться о его руку.
- Дай его мне, папочка, - шептала она.
Внезапно ее рука незаметно и быстро скользнула вдоль его тела; потом
она резко отдернула ее.
- Я забыла, - прошептала она. - Я не хотела. Я не...
- Нет! - прошипел сквозь зубы один из сидящих за тем столиком.
- Сядь, - велел Лупоглазый.
Темпл повиновалась. Наполнила стакан, наблюдая за действиями своих рук.
Потом перед ее глазами оказался серый пиджак. У него треснула пуговица, тупо
подумала она. Лупоглазый был невозмутим.
- Потанцуем? - сказал Рыжий.
Он склонил голову, но смотрел не на Темпл. Чуть обернувшись,
разглядывал двух мужчин за другим столиком. Лупоглазый был все так же
невозмутим. Он аккуратно разорвал кончик сигареты и выщипал оттуда табак.
Потом сунул сигарету в рот.
- Я не танцую, - произнесла Темпл застывшими губами.
- Нет? - сказал Рыжий. И хладнокровно спросил: - А как чувствует себя
этот парень?
- Прекрасно, - ответил Лупоглазый.
Темпл смотрела, как он чиркает спичкой, увидела пламя, искаженное
стеклом стакана.
- Хватит с тебя, - сказал Лупоглазый.
Его рука отняла стакан от ее губ. Темпл видела, как он выплеснул
содержимое в вазу со льдом. Снова заиграла музыка. Темпл сидела, спокойно
оглядывая зал. Какой-то голос негромко загудел у нее в ушах, потом
Лупоглазый схватил ее за руку, встряхнул, тут она обнаружила, что ее рот
открыт и она, должно быть, издавала какой-то звук.
- Заткнись, ну, - сказал Лупоглазый. - Можешь выпить еще.
Он наполнил ее стакан.
- Я сама не замечала, - сказала Темпл.
Лупоглазый подал ей стакан. Она выпила. Ставя стакан на стол, поняла,
что пьяна. Ей казалось, опьянела она уже давно. Подумала, что какое-то время
находилась в беспамятстве, и это уже произошло. Услышала собственный голос
Надеюсь, что да. Надеюсь, что да. Потом поверила в это, и ее охватило
чувство утраты и физического желания. Больше мне никогда не придется, думала
она в плывучем забытьи мучительной скорби и эротического вожделения,
вспоминая о теле Рыжего и глядя на свою руку, держащую над стаканом пустую
бутылку.
- Все выпила, - сказал Лупоглазый. - А ну, поднимайся. Потанцуем -
отойдешь.
Они снова танцевали. Темпл ступала вяло, безвольно, глаза ее были
открыты, но ничего не видели, тело двигалось в такт музыке, хотя временами
она ее не слышала. Потом поняла, что оркестр играет ту самую мелодию, под
которую Рыжий приглашал ее танцевать. Если так, случиться этого еще не
могло. Темпл почувствовала неистовое облегчение. Еще не поздно; Рыжий еще
жив; она ощущала, как ее охватывают долгие трепетные волны желания, сушащие
помаду на губах, закатывающие глаза под лоб в трепетном забытьи.
Они оказались у игорного стола. Темпл услышала свой голос, требующий
кости для броска. Бросила, выиграла; количество фишек перед ней росло.
Лупоглазый подгребал их, поучал ее, давая советы мягким ворчливым голосом.
Он стоял рядом с ней, ниже ее ростом.
Лупоглазый взял чашечку сам. Темпл коварно стояла рядом, чувствуя, как
ее, одна за другой, охватывают волны желания, усиленного музыкой и запахом
собственного тела. Она притихла. И незаметно, дюйм за дюймом, отодвигалась в
сторону, пока кто-то не втиснулся на ее место. Тогда она быстро и
осмотрительно зашагала к двери, танцующие пары, музыка медленно кружились
вокруг нее яркими бесчисленными волнами. Столик, за которым сидели те
мужчины, был пуст, но Темпл даже не взглянула на него. Вышла в коридор. Ее
встретил официант.
- Комнату, - потребовала она. - Скорее.
В комнате стояли стол и четыре стула. Официант, включив свет, застыл в
дверях. Темпл махнула ему рукой; он вышел. Сцепив руки, Темпл оперлась ими о
стол и не сводила глаз с двери, пока не вошел Рыжий.
Он сразу направился к ней. Темпл не двигалась. Ее пустые, невидящие,
застывшие, как у статуи, глаза закатывались под лоб, все больше и больше
темнея над полумесяцем белков. Слабеющим голосом она протянула А-а-а, тело
ее медленно выгибалось назад, словно при виде изощренной пытки. Едва Рыжий
коснулся ее, она выпрямилась резко, как лук, и, бросившись к нему, стала
тереться о него бедрами, рот ее был уродливо распахнут, как у задыхающейся
рыбы.
Рыжий с трудом высвободил лицо из ее рук. Прижавшись к нему бедрами,
побледнев, Темпл заговорила, напряженно раскрывая рот:
- Давай поспешим. Куда угодно. Я его бросила. Так ему и сказала. Это не
моя вина. Разве я виновата? Ты обойдешься без шляпы, я тоже. Он приехал сюда
убить тебя, но я сказала, что дала ему шанс. Это не моя вина. И теперь мы
будем только вдвоем. Без его присмотра. Скорей. Чего ты ждешь?
Пригнув его голову, она с ноющим стоном потянулась к нему губами. Рыжий
отвел лицо в сторону.
- Я говорила ему. Я сказала, только отвези меня сюда. Сказала, даю тебе
шанс. А он притащил их, чтобы убили тебя. Но ты не боишься. Правда?
- Ты знала об этом, когда звонила мне? - спросил Рыжий.
- Что? Он сказал, что я больше тебя не увижу. Что убьет тебя. Но он
следил за мной, когда я звонила. Я его видела. Он даже не мужчина, а ты -да.
Ты мужчина. Мужчина.
Темпл стала тереться о Рыжего, притягивая к себе его голову, бормоча,
как попугай, непристойные комплименты, по ее бескровным губам бледной
струйкой текла слюна.
- Ты боишься?
- Этого дохлого ублюдка?
Приподняв ее, Рыжий повернулся лицом к двери и высвободил правую руку.
Темпл, казалось, даже не заметила его движения.
- Прошу тебя. Прошу. Прошу. Прошу. Не заставляй меня ждать. Я вся в
огне.
- Ладно. Возвращайся назад. Жди, пока я не подам тебе знак. Пойдешь или
нет?
- Я не могу ждать. Ты должен. Говорю тебе, я вся в огне.
Темпл крепко вцепилась в Рыжего. Оба они, ничего не видя, двигались к
двери, он не давал ей приближаться к своему правому боку; она в
сладострастном забытьи, не замечая, что они двигаются, прижималась к нему
так, словно хотела коснуться его всей поверхностью тела сразу. Рыжий
вырвался и подтолкнул ее в коридор.
- Иди, - сказал он. - Через минуту я буду там.
- Ты недолго? Я вся в огне. Говорю тебе, я умираю.
- Нет. Недолго. Иди же.
Играла музыка. Темпл шла по коридору, слегка пошатываясь. Ей
показалось, что она прислонилась к стене, и тут она обнаружила, что танцует;
потом заметила, что не танцует, а движется к выходу между мужчиной, жевавшим
резинку, и другим, в застегнутом наглухо пиджаке. Попыталась остановиться,
но ее держали под руки. Бросив последний отчаянный взгляд на кружащуюся
комнату, Темпл открыла рот, собираясь закричать.
- Крикни только, - сказал застегнутый наглухо. - Попробуй.
Рыжий стоял у игорного стола. Темпл заметила, как его голова
повернулась к ней, в поднятой руке у него была чашечка с костями. Он весело
помахал ею. Проследил, как она вышла в дверь вместе с обоими мужчинами.
Потом быстро оглядел комнату. Лицо его было уверенно, спокойно, но у ноздрей
пролегли две белые черты, лоб увлажнился. Встряхнув чашечку, он неторопливо
бросил кости.
- Одиннадцать, - сказал крупье.
- Черт с ним, - ответил Рыжий. - Сегодня я потеряю в миллион раз
больше.
Темпл усадили в машину. Наглухо застегнутый сел за руль. Там, где
подъездная аллея соединялась с дорогой, ведущей к шоссе, стоял длинный
туристский автомобиль. Когда они поравнялись с ним, Темпл увидела
заслоненный ладонью огонек спички, сдвинутую набок шляпу и тонкий
крючковатый профиль Лупоглазого, зажигающего сигарету. Спичка вылетела
наружу, словно крошечный метеор, и, промелькнув, исчезла в темноте вместе с
профилем.
Столы сдвинули в один конец танцевальной площадки. На каждом лежала
черная скатерть. Шторы были еще задернуты; сквозь них проникал тусклый
красноватый свет. Прямо под оркестровой площадкой стоял гроб. Черный, с
дорогими серебряными украшениями, подмостки были скрыты грудой цветов.
Сплетенные в кресты, венки и прочие символы погребального обряда, они волной
вздымались над гробом, захлестывая площадку и пианино, их запах быстро
становился удушливым.
Владелец заведения расхаживал меж столов, разговаривая с входящими и
занимающими места вновь прибывшими. Негры-официанты в черных рубашках под
накрахмаленными куртками разносили стаканы и бутылки с имбирным элем.
Двигались они с важной, чинной сдержанностью; вся сцена была уже оживлена
приглушенной, жуткой атмосферой какой-то лихорадочности.
Арка, ведущая в игорную комнату, была задрапирована черным. На столе
лежал черный покров, груда цветочных символов поверх него непрерывно росла.
Люди шли один за другим, мужчины - одни в подобающих случаю темных костюмах,
другие - в одежде ярких, весенних расцветок, подчеркивающих атмосферу
жуткого парадокса. Женщины помоложе были тоже в ярких платьях, шляпках и
шарфиках; те, что постарше, - в скромных платьях цвета морской волны, серых
и черных, со сверкающими бриллиантами; почтенные особы напоминали домохозяек
на воскресной прогулке.
Комната загудела резкими, приглушенными голосами. Официанты носились
туда-сюда, высоко поднимая ненадежные подносы, белые куртки и черные рубашки
придавали им сходство с фотографическими негативами. Владелец, лысый, с
огромным бриллиантом в черном галстуке, ходил от стола к столу в
сопровождении вышибалы - грузного, мускулистого человека с круглой головой,
казалось, готового вырваться из смокинга, будто из кокона.
В отдельном кабинете на покрытом черным крепом столе стояла большая
чаша пунша, там плавали лед и нарезанные фрукты. Возле нее сидел толстый
человек в измятом зеленом костюме, на руки с черными ногтями свисали из
рукавов грязные манжеты. Затертый воротничок морщился на шее, стянутой
засаленным черным галстуком, закрепленным булавкой с фальшивым бриллиантом.
Лицо его блестело от пота, он хриплым голосом уговаривал толпу, стоящую
возле чаши:
- Давайте, давайте. Юджин угощает. Платить ничего не надо. Подходите и
пейте. Лучшего парня, чем он, на свете не было.
Люди пили, отходили, их место занимали другие с протянутыми чашками.
Время от времени появлялся официант с фруктами и льдом и опускал их в чашу;
Юджин доставал из чемодана под столом новые бутылки и выливал туда же;
затем, отирая рукавом пот, возобновлял хозяйским тоном свой хриплый монолог.
- Давайте, давайте. Юджин угощает всех. Я просто-напросто бутлегер, но
лучшего друга, чем я, у него не было. Подходите, пейте. Этого добра еще
хватит.
Из танцевального зала послышались звуки настраиваемых инструментов.
Люди потянулись туда и стали рассаживаться. На эстраде находился оркестр из
отеля в центре города, музыканты были в смокингах. Владелец и еще один
человек совещались с руководителем.
- Пусть исполнят что-нибудь джазовое, - предложил тот, что был с
владельцем. - Никто так не любил танцевать, как Рыжий.
- Нет-нет, - возразил владелец. - Юджин накачал всех дармовой выпивкой,
они бросятся танцевать. Это будет неприлично.
- А что, если "Голубой Дунай"? - спросил руководитель.
- Нет-нет, никаких блюзов, - сказал владелец. - В этом гробу лежат
останки.
- Это не блюз, - сказал руководитель.
- А что же? - спросил другой.
- Вальс. Штрауса.
- Иностранца? - сказал второй. - Черта с два. Рыжий был американцем.
Насчет вас не знаю, но он был. Неужели не знаете ничего американского?
Играйте "Я не могу дать тебе ничего, кроме любви". Ему нравилась эта вещь.
- А они все кинутся танцевать? - сказал владелец. Взглянул в сторону
столов, где уже раздавались пронзительные женские голоса. - Начните лучше с
"Ближе, мой Бог, к Тебе", - сказал он, - и отрезвите их чуть-чуть. Я говорил
Юджину, что рискованно так рано подавать пунш. У меня было предложение
повременить, пока не тронемся в путь. Но можно было догадаться, что кому-то
потребуется превратить похороны в карнавал. Начните торжественно и
продолжайте в том же духе, пока я не подам знак.
- Рыжему это не понравилось бы, - сказал второй. - И ты это знаешь.
- Тогда пусть отправлялся бы в другое место, - сказал владелец. - Я
просто оказываю услугу. У меня не похоронная контора.
Оркестр заиграл "Ближе, мой Бог, к Тебе". Публика утихла. В дверь
вошла, пошатываясь, женщина в красном платье.
- Ого, - сказала она. - Прощание с Рыжим. Он будет в аду раньше, чем я
доберусь до Литтл-Рока.
- Ш-шш, - пронеслось по залу. Женщина плюхнулась на стул. К двери
подошел Юджин и стоял, пока музыка не стихла.
Давайте, люди, - завопил он, раскинув руки широким, щедрым жестом, -
идите, пейте! Юджин угощает. Чтобы через десять минут не осталось здесь ни
единой сухой глотки, ни единого сухого глаза!
Сидящие сзади потянулись к двери. Владелец подскочил и замахал руками
оркестрантам. Корнетист поднялся и заиграл "В Твоем раю", но толпа из задней
части зала продолжала утекать в дверь, возле которой размахивал руками
Юджин. Две пожилые женщины в шляпках с цветами тихо плакали.
Все толпились и шумели вокруг иссякающей чаши. Из танцевального зала
доносилась звучная игра кларнета. Двое грязных молодых людей с монотонными
выкриками "Дорогу. Дорогу" протолкались к столу. Открыв чемоданы, они стали
выставлять на стол бутылки, а Юджин, уже откровенно плачущий, откупоривал их
и выливал в чашу.
- Подходите, пейте. Будь Рыжий мне даже сыном, я не мог бы любить его
больше, - хрипло кричал он, возя рукавом по лицу.
К столу протиснулся официант с миской льда и фруктов и стал высыпать их
в чашу.
- Что ты делаешь, черт возьми? - напустился на него Юджин. - На кой
здесь эта дрянь! А ну, пошел отсюда.
- Ры-ы-ыжий! - орали все, сжимая стаканы, а Юджин, выбив из рук
официанта миску с фруктами, снова принялся лить виски в чашу, расплескивая
его на руки и в протянутые стаканы. Оба парня лихорадочно откупоривали
бутылки.
В дверях, словно бы занесенный медными звуками музыки, появился
обеспокоенный владелец и замахал руками.
- Послушайте, - крикнул он, - давайте кончать музыкальную программу.
Она стоит нам денег.
- Ну и черт с ним, - закричали в ответ.
- Чьих денег?
- Кому какое дело?
- Чьих денег?
- Кто там жадничает? Я заплачу. Клянусь Богом, я оплачу ему двое
похорон.
- Люди! Люди! - кричал владелец. - Понимаете, что в этом зале останки?
- Чьих денег?
- Остатки? - возмутился Юджин. - Остатки? - повторил он прерывающимся
голосом. - Кто-то хочет оскорбить меня...
- Ему жаль денег Рыжего.
- Кому?
- Джо, дешевому сукину сыну.
- Раз так, давайте перенесем похороны. Это не единственное заведение в
городе.
- Перенесем Джо.
- Уложим этого сукина сына в гроб. Пусть будет двое похорон.
- Остатки? Остатки? Кто-то хочет...
- Уложим сукина сына в гроб! - пронзительно завопила женщина в красном.
Все бросились к двери, где стоял, размахивая руками, владелец, сквозь рев
толпы раздался его пронзительный вопль, он повернулся и побежал.
В главном зале пел приглашенный из варьете мужской квартет. Певцы
слаженно выводили колыбельную песню "Мой сыночек". Все сидящие пожилые
женщины плакали. Официанты принесли им пунша, и они, плача, держали стаканы
в пухлых, с кольцами, руках.
Оркестр заиграл снова. Женщина в красном, пошатываясь, вошла в зал.
- А ну, Джо, - заорала она, - открывай игру! Убери к черту этого
жмурика и открывай игру!
Какой-то мужчина попытался ее урезонить; она обрушила на него взрыв
непристойной брани, потом подошла к покрытому черным крепом столу и швырнула
на пол венок. Владелец, сопровождаемый вышибалой, бросился к ней. Схватил,
когда она поднимала другой. Тот, кто пытался урезонить ее, вмешался, женщина
пронзительно выругалась и, не разбирая, стала колотить их обоих венком.
Вышибала схватил мужчину за руку; тот вырвался, бросился на вышибалу и,
опрокинутый ударом кулака, отлетел на середину зала. Вмешались еще трое
мужчин. Упавший поднялся, и все они вчетвером бросились на вышибалу.
Вышибала сбил первого с ног, увернулся и с невероятным проворством
выскочил в главный зал. Там играл оркестр. Его тут же заглушило внезапное
столпотворение, треск стульев и крики. Вышибала обернулся и встретил натиск
четверых мужчин. Они сцепились; еще один отлетел и проехал на спине по полу;
вышибала отскочил. Затем повернулся и бросился на них; завертясь, они
отлетели к гробу и ударились о него. Оркестр перестал играть, музыканты с
инструментами взобрались на стулья. Венки разлетелись; гроб зашатался.
- Держите! - раздался чей-то голос.
Люди бросились вперед, но гроб тяжело рухнул на пол и распахнулся. Труп
медленно, спокойно вывалился и замер, лицо его оказалось внутри венка.
- Играйте что-нибудь! - закричал владелец, потрясая руками. - Играйте!
Играйте!
Когда труп подняли, на нем повис венок, вонзившийся скрытым концом
проволоки в щеку. С головы свалилась кепка, обнажив маленькое синее
отверстие посреди лба. Оно было аккуратно залеплено воском и закрашено, но
воск вылетел и потерялся. Найти его не смогли, но, отстегнув кнопку на
козырьке, удалось натянуть кепку до самых глаз.
Когда похоронный кортеж достиг центра города, к нему присоединилось еще
несколько машин. За катафалком следовало шесть туристских "паккардов" с
открытым верхом, наполненных цветами, за рулем сидели водители в ливреях.
Выглядели машины совершенно одинаково, они принадлежали к тому типу, что
сдается напрокат лучшими агентствами. За "паккардами" следовал целый ряд
такси, родстеров, седанов, увеличивающийся, пока процессия медленно
двигалась по тесным улицам, где из-под опущенных штор выглядывали лица, к
главной магистрали, ведущей из города к кладбищу.
На авеню катафалк увеличил скорость, процессия стала быстро
растягиваться. Вскоре такси и частные машины начали разъезжаться. На каждом
перекрестке они сворачивали в стороны, и наконец с катафалком остались
только "паккарды", в которых не было никого, кроме водителей. Улица была
широкой, уже пустынной, с белой чертой посередине, уходящей в асфальтовую
пустоту. Вскоре катафалк развил сорок миль в час, потом сорок пять, потом
пятьдесят.
Одно из такси подъехало к воротам мисс Ребы. Вышла она, за ней тощая
женщина в скромной, строгой одежде, с золотым пенсне на носу, потом
невысокая пухлая женщина в шляпке с плюмажем, уткнувшаяся носом в платок, и
маленький круглоголовый мальчик лет пяти или шести. По пути к решетчатому
вестибюлю женщина с платком устало всхлипывала. Собачки за дверью подняли
визг. Когда Минни открыла дверь, они бросились к ногам мисс Ребы. Та
отшвырнула их пинками. Оживленно лая, они снова бросились к ней, она снова
отшвырнула их с такой силой, что они глухо ударились о стену.
- Входите, входите, - пригласила мисс Реба, приложив руку к груди. В
доме женщина с платком громко зарыдала.
- Как мило он выглядел! - всхлипывала она. - Как мило выглядел!
- Ну-ну, - сказала мисс Реба, ведя женщин к себе в комнату. - Пойдемте
выпьем пива, вам станет легче. Минни!
Женщины вошли в комнату, где стояли шкаф с украшениями, сейф, ширма и
задрапированный черным портрет.
- Садитесь, садитесь, - выдохнула мисс Реба, придвигая кресла. Села
сама и с трудом нагнулась к ногам.
- Дядя Бад, голубчик, - сказала плачущая женщина, утирая слезы, - иди
расшнуруй ботинки мисс Ребе.
Мальчик на ощупь развязал шнурки и снял ботинки.
- Еще б ты, голубчик, вынул мне из-под кровати шлепанцы, - попросила
мисс Реба.
Мальчик достал шлепанцы. Вошла Минни, за ней вбежали собачки. Они сразу
же бросились к мисс Ребе и принялись теребить только что снятые ботинки.
- Пошли вон! - сказал мальчик, ударив одну из них. Собачка, огрызаясь,
защелкала зубами, глаза ее злобно вспыхнули. Мальчик отпрянул.
- Цапнешь еще, сучье отродье.
- Дядя Бад! - возмутилась пухлая женщина, ее круглое лицо, покрытое
жировыми складками и залитое слезами, с негодующим изумлением обернулось к
мальчику, над головой заколыхался плюмаж. Голова дяди Бада была совершенно
круглой, нос усеивали крупные веснушки, напоминающие пятна на тротуаре после
сильного дождя. Другая женщина сидела, чопорно выпрямясь, с золотым пенсне
на цепочке и аккуратно причесанными, тронутыми сединой волосами. Она
походила на учительницу.
- Подумать только! - сказала пухлая. - Просто не знаю, как он мог
набраться таких словечек на арканзасской ферме.
- Гадостей они набираются где угодно, - заметила мисс Реба.
Минни поставила перед ними поднос с тремя запотевшими кружками. Дядя
Бад глядел своими васильковыми глазами, как женщины берут их. Пухлая снова
заплакала.
- Он так мило выглядел! - всхлипнула она.
- Все там будем, - сказала мисс Реба. - Ну, пусть это случится нескоро.
- И подняла кружку. Пухлая перестала плакать; обе гостьи с чопорной
благопристойностью отерли губы. Тощая манерно отвернулась и, прикрывшись
ладошкой, кашлянула.
- Какое хорошее пиво, - похвалила она.
- Правда ведь? - подхватила пухлая. - Я всегда говорю, это самое
большое удовольствие, какое я получаю, заходя к мисс Ребе.
Они заговорили жеманно, с благопристойными недомолвками, слегка вздыхая
в знак согласия. Мальчик лениво подошел к окну и заглянул под опущенную
штору.
- Долго он пробудет у вас, мисс Миртл? - спросила мисс Реба.
- Только до субботы, - ответила пухлая. - Потом вернется домой.
Неделька-другая у меня для него хорошая смена обстановки. Да и мне с ним
веселее.
- Дети - это такое утешение, - изрекла тощая.
- Да, - согласилась мисс Миртл. - Мисс Реба, живут еще у вас те двое
славных молодых людей?
- Живут, - ответила та. - Но, пожалуй, придется им отказать. Я не
особенно благодушна, только незачем помогать молодым людям узнавать раньше
времени гадости этого мира. Мне уже пришлось запретить девочкам бегать по
дому нагишом, а им это не нравится.
Женщины снова стали пить, гостьи держали кружки чинно, с изяществом,
мисс Реба сжимала свою словно оружие, другая ее рука утонула в складках
груди.
- Кажется, внутри у меня все пересохло, - указала она, ставя пустую
кружку на стол. - Леди, может, еще по одной?
Те церемонно забормотали.
- Минни! - крикнула мисс Реба. Негритянка подошла и вновь наполнила
кружки.
- Право же, мне очень неловко, - сказала мисс Миртл. - Но у мисс Ребы
такое хорошее пиво. И притом сегодня у нас не очень-то приятный день.
- Просто удивляюсь, что он не оказался еще неприятнее, - сказала мисс
Реба. - Надо ж было Юджину раздать столько дармовой выпивки.
- Должно быть, это стоило немалых денег, - заметила тощая.
- Согласна с вами, - сказала мисс Реба. - А кто получил от этого хоть
что-нибудь? Скажите-ка мне. Если не считать привилегии принимать у себя
толпу гуляк, не платящих ни цента?
Она поставила кружку на столик возле кресла. Потом вдруг резко
обернулась и взглянула на нее. Дядя Бад уже стоял за креслом, наклонясь к
столику.
- Ты не заглядывал ко мне в кружку, а, мальчик? - спросила мисс Реба.
- Ну, дядя Бад, - сказала мисс Миртл. - И не стыдно тебе? Доходит до
того, скажу я вам, что мне страшно брать его с собой. В жизни не видела
мальчишки, чтобы так тянулся к пиву. Выйди на улицу, поиграй. Иди, иди.
- Да, мэм, - сказал дядя Бад. Он пошел, направляясь неизвестно куда.
Мисс Реба допила пиво, поставила кружку на место и поднялась.
- Поскольку мы все сегодня расстроены, - сказала она, - может, я
уговорю вас выпить по глоточку джина?
- Нет, право же, - сказала мисс Миртл.
- Мисс Реба на редкость гостеприимна, - заявила тощая. - Мисс Миртл,
сколько раз вы слышали это от меня?
- Не могу сказать, милочка, - ответила та.
Мисс Реба скрылась за ширмой.
- Мисс Лоррейн, видели вы когда-нибудь такой жаркий июнь? - спросила
мисс Миртл.
- Ни разу, - ответила тощая. Лицо мисс Миртл сморщилось снова. Поставив
кружку, она принялась искать платок.
- Опять на меня нашло, - сказала она, - и как пели "Мой сыночек", и все
такое прочее. Он так мило выглядел, - всхлипнула она.
- Ну-ну, - сказала мисс Лоррейн. - Выпейте чуточку пива. Вам станет
легче. На мисс Миртл опять нашло, - сказала она, повысив голос.
- У меня слишком мягкое сердце, - пожаловалась мисс Миртл. Закрывшись
платком и шумно сопя, она потянулась к своей кружке. Пошарила впустую, потом
кружка коснулась ее руки. Мисс Миртл торопливо вскинула глаза.
- Дядя Бад! - возмутилась она. - Я же велела тебе идти поиграть!
Поверите ли? В прошлый раз, когда мы уходили отсюда, я была так потрясена,
что даже не знала, как быть. Мне было стыдно идти по улице с таким, пьяным
мальчишкой, как ты.
Из-за ширмы появилась мисс Реба с тремя стаканами джина.