повернулся к двери, пошатнулся и ухватился за стол.
- Пойду за машиной, - сказал он.
- Поешь сперва чего-нибудь, - сказала женщина. - Может, от чашки кофе
полегчает.
- Пойду за машиной, - повторил Гоуэн. На веранде он походя ополоснул
лицо, что почти не улучшило его вида.
Гоуэн вышел из дома, пошатываясь, и подумал, что все еще пьян.
Вчерашнее помнилось смутно. Вэн и авария перепутались у него в голове, что
дважды побывал в нокауте, он забыл. Помнил только, что вечером упился, и
решил, что не успел протрезветь. Но когда, подойдя к разбитой машине, увидел
тропку, вышел по ней к роднику и напился холодной воды, понял, что ему надо
бы опохмелиться; опустясь на колени, он умылся холодной водой и попытался
разглядеть отражение лица в подернутой рябью воде, шепча в каком-то
отчаянии: "Господи Боже". Решил было вернуться и выпить, потом подумал о
встрече с Темпл, с мужчинами; о Темпл среди них.
Когда Гоуэн добрался до шоссе, солнце уже поднялось и пригревало- Надо
будет привести себя в порядок, сказал он себе. И возвратиться с машиной. Что
сказать Темпл, решу по пути в город; подумал о вернувшейся Темпл среди
людей, которые знают его, которые могли его знать. Я дважды упился до
бесчувствия, сказал он. Дважды. И прошептал: "Господи Боже, Господи Боже",
корчась в измятой окровавленной одежде от мучительной ярости и стыда.
Голова от ходьбы и свежего воздуха стала проясняться, но чем лучше
чувствовал Гоуэн себя физически, тем мрачнее казалось ему будущее. Город,
весь мир представлялись каким-то черным тупиком; местом, где отныне придется
ходить, ежась и вздрагивая под косыми взглядами, и когда он, наконец,
подошел к нужному дому, перспектива вновь увидеться с Темпл показалась
невыносимой. Поэтому Гоуэн договорился насчет машины, дал хозяину указания,
заплатил и ушел. Вскоре идущий в противоположную сторону автомобиль
остановился и подобрал его.
Свернувшаяся клубком Темпл проснулась, налицо ей падали тонкие, похожие
на зубцы золотой вилки полоски солнечного света, и пока застоявшаяся кровь с
покалыванием расходилась по затекшим мышцам, она лежала, безмятежно глядя в
потолок. Как и стены, он состоял из грубых, плохо подогнанных досок, каждая
доска отделялась от соседней тонкой черной чертой; квадратный лаз в углу над
лестницей вел на темный чердак, тоже пронизанный полосками света. С гвоздей
в стенах свисала рваная упряжь; Темпл лежала, рассеянно перебирая пальцами
мякину. Набрав горсть мякины и приподняв голову,. она увидела под
распахнувшимся пальто голое тело между бюстгальтером и панталонами и между
панталонами и чулками. Потом вспомнила о крысе, торопливо вскочила,
бросилась к двери и стала скрестись в нее, все еще сжимая мякину в кулаке,
лицо ее опухло от недолгого тяжелого сна.
Темпл думала, что дверь заперта, и долго не могла ее открыть, онемевшие
руки скребли по грубым доскам, пока она не услышала скрип собственных
ногтей. Дверь подалась, Темпл выскочила наружу. Но тут же юркнула обратно и
затворилась.
По склону шаркающей походкой спускался слепой, постукивая палкой, а
другой рукой поддерживая брюки у талии. Старик прошел мимо, подтяжки его
болтались у бедер, легкие спортивные туфли прошаркали по лежащей у входа
соломе, и он скрылся из виду. Палка его негромко постукивала вдоль ряда
пустых стойл.
Темпл, придерживая полы пальто, прижалась к двери. Она слышала, как в
одном из стойл возится слепой. Открыв дверь, выглянула наружу, увидя дом в
ярком майском солнце, в воскресном покое, подумала о девушках и молодых
людях, выходящих в новых весенних костюмах из общежития и бредущих по
тенистым аллеям к спокойному, неторопливому звону колоколов. Подняв ногу,
осмотрела испачканную ступню чулка и отряхнула ее, затем другую.
Вновь послышался стук палки слепого. Темпл спрятала голову, прикрыла
дверь, оставя лишь щелку, и смотрела, как он уже медленнее идет мимо,
натягивая подтяжки на плечи. Поднявшись по склону, слепой вошел в дом. Тогда
она открыла дверь и осторожно ступила вниз.
Разутая, в одних чулках, Темпл торопливо зашагала к дому, нетвердо
ступая по шероховатой земле. Поднялась на веранду, вошла в кухню и,
прислушиваясь к тишине, замерла. Печь была холодной. Там стояли почерневший
кофейник и сковородка; на столе с вечера оставались грязные тарелки. Я не
ела уже... Уже... Вчера весь день... А позавчера вечером были танцы, и я не
ужинала. Не ела с обеда в пятницу, а сегодня уже воскресенье, думала она,
вспоминая колокола, прохладные звонницы в голубом небе, воркованье голубей
на колокольнях, звучащее словно эхо басов органа. Подошла к двери и
выглянула. Потом вышла, придерживая полы пальто.
Выйдя из кухни, Темпл быстро пошла по коридору. Солнце теперь освещало
переднюю веранду, она побежала, втянув голову в плечи и пристально глядя на
прямоугольник света, падающий в дверной проем. Там не было никого. Подбежав
к двери, находящейся справа от входа, Темпл открыла ее, юркнула в комнату,
закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Кровать была пуста. Поперек нее
валялось сбившееся комом одеяло. Там же лежали фляжка в брезентовом чехле и
одна туфля. Платье со шляпкой оказались брошенными на пол.
Темпл подняла их и попыталась отчистить ладонью и полой пальто. Потом
вспомнила о другой туфле, отбросила одеяло, нагнулась и заглянула под
кровать. Наконец отыскала ее в топке, в груде золы между колосниками и
дымоходом, валявшуюся на боку с набившейся внутри золой, словно ее туда
забросили или зашвырнули пинком. Вытряхнув золу, Темпл вытерла туфлю о
пальто и положила на кровать, потом повесила на гвоздь фляжку. На чехле
стояли буквы: США и написанный карандашом затертый номер. Потом сняла пальто
и оделась.
Длинноногая, тонкорукая, с высокими небольшими ягодицами - уже не
совсем девочка, еще не совсем женщина, - Темпл проворно двигалась,
расправляя чулки и влезая в узкое пальто. Теперь я могу вынести все,
подумала она с каким-то усталым тупым изумлением; могу вынести что угодно.
Вытащила из-за чулка часики на измятой черной тесемке. Девять часов.
Расправила пальцами сбившиеся кудряшки, вынула из них несколько хлопьев
мякины. Потом надела пальто, шляпку и снова прислушалась у двери.
Темпл вернулась на заднюю веранду. В тазу на донышке была грязная вода.
Она сполоснула его, наполнила снова и умылась. На гвозде висело грязное
полотенце. Темпл осторожно вытерлась, достала из кармана пальто пудреницу,
начала прихорашиваться и тут заметила женщину, глядящую на нее из кухонной
двери.
- Доброе утро, - поздоровалась Темпл. Женщина держала ребенка у бедра.
Он спал.
- Привет, малыш, - сказала Темпл, наклонясь, - ты намерен спать весь
день? Взгляни-ка на меня.
Они вошли в кухню. Женщина налила чашку кофе.
- Уже, наверно, остыл, - сказала она. - Если хочешь, разведи огонь. - И
достала из духовки противень с хлебом.
- Нет, - ответила Темпл, потягивая тепловатый кофе и чувствуя, как
урчит у нее в животе. - Я не голодна. Не ела два дня, но есть не хочу. Разве
не странно? Я не ела... - Скорчив умоляющую гримасу, она поглядела в спину
женщине. - У вас нет туалета, а?
- Что? - Женщина оглянулась через плечо на Темпл, та смотрела на нее с
выражением раболепной, заискивающей самоуверенности. Взяв с полки каталог
заказов по почте, женщина вырвала несколько листков и протянула ей. -
Придется тебе сходить в сарай, как и мы.
- Сходить? - сказала Темпл, беря бумагу. - В сарай?
- Все уехали, - сказала женщина. - До полудня не вернутся.
- Да, - сказала Темпл. - В сарай.
- Да, в сарай, - передразнила женщина. - Если ты не слишком уж чистая
для этого.
- Да, - сказала Темпл. Взглянула из двери через заросшую бурьяном
прогалину. Сквозь темные ряды кедров виднелся залитый ярким солнцем сад.
Надев пальто и шляпку, она направилась к сараю, держа вырванные листы в
руке, покрытой мелкими ссадинами от прищепок, патентованных прессов для
выжимания белья и стирального порошка, вошла внутрь. Остановилась, комкая и
комкая листы, потом пошла дальше, бросая на пустые стойла торопливые
испуганные взгляды. Подошла к задней двери. Дверь была открыта. За ней
начинались заросли дурмана в неистовом бело-лиловом цвету. Темпл вышла на
солнечный свет. Потом побежала, поднимая ноги чуть ли не прежде, чем они
касались земли, дурман хлестал ее огромными, влажными, зловонными цветами.
Пригнувшись, пролезла под колючую проволоку изгороди и побежала между
деревьев вниз по склону.
По дну небольшой ложбинки у подножия холма пролегала узкая полоска
песка, она вилась, сверкая слепящими бликами в тех местах, куда падало
солнце. Темпл постояла на песке, прислушиваясь к пению птиц в залитой
солнцем листве и озираясь. Пошла по высохшему ручейку к повороту, где можно
было укрыться в зарослях шиповника. Среди свежей зелени виднелись еще не
опавшие сухие прошлогодние листья. Чуть постояла там, продолжая с каким-то
отчаянием комкать листы. А поднявшись, увидела на фоне блестящей вдоль
сухого русла зелени очертания сидящего на корточках человека.
Замерев на миг, Темпл видела, как теряет свою опору, одну из туфель.
Пробежала несколько ярдов, глядя, как ее ноги мерцают в солнечных бликах на
фоне песка, потом повернулась, побежала назад, схватила туфлю и,
развернувшись, вновь пустилась бежать.
Взглянув на дом, она обнаружила, что выбежала к передней веранде. На
стуле, подняв к солнцу лицо, сидел слепой. На краю опушки Темпл остановилась
и надела туфлю. Пересекла запущенный газон, вскочила на веранду и побежала
по коридору. Добежав до задней веранды, увидела в дверях сарая мужчину,
глядящего в сторону дома. Двумя большими шагами она пересекла веранду и
вошла в кухню, где женщина курила за столом, держа на коленях ребенка.
- Он смотрел на меня! - сказала Темпл. - Все время!
Прижавшись к стене рядом с дверью, она выглянула в коридор, потом
подошла к женщине, лицо ее было испуганным, бледным, глаза походили на
прожженные сигарой отверстия, и положила руку на холодную печь.
- Кто? - спросила женщина.
- Да, - сказала Темпл. - Сидел там, в кустах, и все время смотрел на
меня.
Она обернулась к двери, потом снова взглянула на женщину и заметила,
что рука лежит на печи. С жалобным воплем отдернула ее, прижала ко рту,
повернулась и бросилась к двери. Женщина схватила ее, другой рукой держа
ребенка, и Темпл снова метнулась в кухню. К дому шел Гудвин. Взглянув на
них, он вошел в коридор.
Темпл начала вырываться.
- Пустите, - шептала она. - Пустите! Пустите!
Дергаясь вверх-вниз, она царапала руку женщины о косяк двери, пока не
высвободилась. Потом соскочила с веранды, бросилась к сараю, забежала
внутрь, взобралась по лестнице, с трудом протиснулась в лаз и побежала к
груде прелого сена.
Вдруг она полетела вниз головой; увидела, как ноги ее продолжают бежать
в пустоте, потом шмякнулась спиной на чтото мягкое и замерла, глядя вверх на
продолговатое отверстие, прикрытое дрожащими незакрепленными досками. В
полосках солнечного света плавно опускалась легкая пыль.
Темпл шевельнула рукой в рыхлой массе, на которую упала, и вспомнила о
крысе. Все ее тело взвилось в стремительном подскоке, она встала на ноги в
мякине, взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие; стояла она в углу,
касаясь ладонями стен, лицо ее находилось сантиметрах в тридцати от
поперечной балки, на которой сидела крыса. Какой-то миг они глядели друг на
друга, потом глаза крысы вспыхнули, словно крохотные электрические лампочки,
и она прыгнула на голову Темпл в тот самый миг, когда та отпрянула назад,
снова наступив на что-то, перекатившееся под ногой.
Темпл упала головой к противоположному углу, лицом в мякину и дочиста
оглоданные кукурузные початки. Что-то глухо ударилось о стену и рикошетом
отлетело ей в руку. Крыса былауже на полу, в том же углу. Снова головы их
находились в тридцати сантиметрах, глаза крысы вспыхивали и гасли в такт
дыханию. Потом она встала на задние лапки, вжалась в угол, приподняв
передние к груди, и тонко, жалобно запищала на Темпл. Та, не сводя взгляда с
крысы, попятилась на четвереньках. Потом вскочила, кинулась к двери,
заколотила в нее, оглядываясь через плечо на крысу, потом выгнулась и
заскребла пальцами о доски.
Женщина стояла с ребенком на руках в проеме кухонной двери, пока Гудвин
не вышел в коридор. Ноздри на его загорелом лице казались совсем белыми, и
она спросила:
- Господи, и ты напился?
Гудвин прошел по веранде.
- Не ищи, - сказала женщина. - Ее здесь нет.
Гудвин протиснулся мимо нее, пахнув перегаром. Она повернулась,
наблюдая за ним. Он быстро оглядел кухню, потом повернулся к женщине,
вставшей у него на пути.
- Не ищи, - повторила женщина. - Она ушла.
Он направился к ней, занося на ходу руку.
- Не тронь, - сказала женщина.
Гудвин неторопливо схватил ее за предплечье. Глаза его слегка налились
кровью. Ноздри казались восковыми.
- Убери руку, - потребовала женщина. - Отпусти.
Гудвин медленно оттащил ее от двери. Она напустилась на него:
- Думаешь, удастся? Думаешь, позволю тебе? Или какой-то сучке?
Замершие, вперившиеся друг в друга взглядом, они стояли будто в
исходной позиции танца, образуя жуткую мускульную щель.
Гудвин неуловимым движением отшвырнул женщину, и она, сделав полный
оборот, отлетела к столу, изогнулась и стала шарить рукой среди грязной
посуды, глядя на мужчину поверх неподвижного тельца ребенка. Мужчина
направился к ней.
- Не подходи, - сказала она, слегка приподняв руку и показав мясницкий
нож. - Назад.
Он медленно приближался, и она замахнулась ножом.
Гудвин перехватил ее запястье. Женщина стала вырываться. Он отнял
ребенка, положил на стол, схватил другую ее руку, когда она замахнулась, и,
сжав оба ее запястья одной рукой, ударил ладонью по лицу. Раздался сухой
негромкий звук. Потом еще, сперва по одной щеке, затем по другой, так, что
голова болталась из стороны в сторону.
- Вот как я обхожусь с сучками, - сказал он при этом. - Ясно?
И выпустил ее. Она попятилась к столу, взяла ребенка и, сжавшись между
столом и стеной, смотрела, как Гудвин выходит из кухни.
Женщина с ребенком в руках опустилась в углу на колени. Ребенок не
проснулся. Она приложила ладонь сперва к одной; его щечке, потом к другой.
Затем поднялась, уложила ребенка в ящик, сняла с гвоздя и надела широкополую
шляпку. С другого гвоздя сняла отороченное белым некогда мехом пальто, взяла
ребенка и вышла.
Темпл стояла у амбара, глядя в сторону дома. Старик сидел на передней
веранде, греясь под солнцем. Женщина спустилась по ступенькам, вышла
тропинкой на дорогу и пошла, не оглядываясь. У дерева с разбитой машиной
свернула в сторону и ярдов через сто оказалась возле родника. Там она села,
положила спящего ребенка на колени и прикрыла ему личико подолом юбки.
Лупоглазый в испачканных штиблетах, крадучись, вышел из-за кустов и
остановился, глядя на нее через родник. Рука его нырнула в карман пиджака,
он достал сигарету, размял, сунул в рот и чиркнул спичкой о ноготь большого
пальца.
- Черт возьми, - сказал Лупоглазый. - Я ему говорил, что нечего им
сидеть до утра и лакать эту дрянь. Должен быть какой-то порядок.
Поглядел в сторону дома. Потом на женщину, на верх ее шляпки.
- Сумасшедший дом, - сказал он. - Вот что здесь такое. Сидел тут вот
позавчера один ублюдок, спрашивал, читаю ли я книги. Будто собирался
броситься на меня с книгой или чем-то таким. Прикончить телефонным
справочником.
Он повел головой так, словно воротничок был ему слишком тесен, поглядел
в сторону дома. Потом на верх ее шляпки.
- Я уезжаю в город, ясно? - сказал он. - Сматываюсь. Хватит с меня.
Женщина не подняла глаз. Она оправляла подол юбки на личике ребенка.
Лупоглазый ушел, сопровождаемый легким, причудливым шорохом кустов. Потом
шорох утих. Где-то на болоте запела птичка.
Не дойдя до дома, Лупоглазый свернул с дороги и зашагал по лесистому
склону. Поднявшись наверх, он увидел Гудвина, тот стоял в саду за деревом,
глядел в сторону сарая. Остановясь у опушки, Лупоглазый поглядел Гудвину в
спину. Сунул в рот новую сигарету, заложил пальцы в жилетные проймы и,
крадучись, пошел по саду. Услышав его, Гудвин оглянулся через плечо.
Лупоглазый достал спичку, зажег ее и задымил сигаретой. Гудвин опять стал
смотреть в сторону сарая. Лупоглазый встал рядом, глядя туда же.
- Кто там? - спросил он.
Гудвин не ответил. Лупоглазый выпустил дым из ноздрей.
- Я сматываюсь отсюда.
Гудвин промолчал, продолжая глядеть на сарай.
- Я сказал, что уезжаю отсюда, - повторил Лупоглазый.
Не оборачиваясь, Гудвин обругал его. Лупоглазый молча курил, струйка
дыма вилась перед его неподвижными мягкими черными глазами. Потом повернулся
и направился к дому. Старик грелся на солнце. Входить в дом Лупоглазый не
стал. Он прошел по газону и скрылся в кедрах. Потом свернул, миновал сад,
заросший дурманом пустырь и через заднюю дверь вошел в сарай.
Томми сидел на корточках у входа в амбар, обратясь лицом в сторону
дома. Лупоглазый, покуривая, некоторое время глядел на него. Потом щелчком
отшвырнул сигарету и неслышно вошел в стойло. Рядом с яслями, прямо под
лазом на чердак, находился деревянный настил для сена. Лупоглазый влез на
него и бесшумно подтянулся, тесный пиджак собрался на его узких плечах и
спине тугими складками.
Когда Темпл наконец открыла дверь амбара, в сарае стоял Томми. Узнав
его, она полуобернулась, отпрянула назад, потом бросилась к нему и схватила
за руку. Затем, увидев Гудвина, стоящего в проеме задней двери, повернулась,
снова юркнула в амбар и выглянула, издавая тонкое и-и-и-и-и, словно пузырьки
в бутылке. Прижавшись к стене и шаря рукой по двери, пытаясь закрыть ее, она
слышала голос Томми:
- ...Ли говорит, ничего с тобой не сделается. Тебе нужно только лечь...
Темпл не замечала ни этого скрипучего голоса, ни светлых глаз под
взъерошенными волосами. Она придвинулась к двери и, хныча, пыталась ее
закрыть. Потом ощутила на бедре неуклюжую руку Томми.
... говорит, ничего с тобой не сделается. Тебе нужно...
Темпл взглянула на него, на сильную руку, робко касающуюся ее бедра.
- Да, - сказала она. - Хорошо. Сюда его не пускай.
- Значит, никого не пускать?
- Правильно. Крыс я не боюсь. Не пускай его.
- Ладно. Запру дверь, и к тебе никто не сунется. Я буду здесь.
- Правильно. Закрой дверь. Не пускай.
- Хорошо. - Томми притворил дверь. Темпл высунулась, глядя в сторону
дома. Он оттолкнул ее, чтобы дверь закрылась совсем. - Ли говорит, ничего с
тобой не сделается. Тебе нужно только лечь.
- Да. Я лягу. Не пускай его.
Дверь закрылась. Темпл слышала, как Томми задвинул засов, потом
подергал ее.
- Заперто, - сказал он. - Никто к тебе не сунется. Я буду тут.
Томми присел на корточки, не сводя глаз с дома. Вскоре он увидел, что
Гудвин подошел к задней двери и смотрит в его сторону, тут глаза его
засверкали снова, их светлая радужная оболочка, казалось, на миг завертелась
вокруг зрачков словно крохотные колеса. Он сидел, чуть вздернув губу, пока
Гудвин не вернулся в дом. Тогда, вздохнув, посмотрел на запертую дверь, и
вновь глаза его вспыхнули робким, тоскливым голодным огнем, он стал
нетерпеливо потирать руками колени и раскачиваться из стороны в сторону.
Потом перестал, затих и смотрел, как Гудвин, торопливо выйдя из-за угла,
идет к кедрам. Он замер, губа его приподнялась, обнажив неровные зубы.
Темпл, сидящая в мякине среди обглоданных початков, внезапно подняла
голову к лазу над лестницей. Она слышала, как Лупоглазый идет по чердаку,
потом показалась его нога, осторожно нащупывающая ступеньку. Глядя через
плечо на нее, он стал спускаться.
Темпл сидела неподвижно, чуть приоткрыв рот. Лупоглазый стоял, глядя на
нее. Начал поводить подбородком, словно воротничок был ему слишком тесен.
Приподнял локти, отряхнул их, потом - полы пиджака, затем пересек линию ее
взгляда, двигаясь беззвучно и держа руки в боковых карманах. Толкнул дверь.
Потом затряс.
- Открой, - приказал он.
В ответ ни звука. Потом Томми прошептал:
- Кто там?
- Открой, - повторил Лупоглазый.
Дверь отворилась. Томми глянул на Лупоглазого и захлопал глазами.
- Я не знал, что вы были тут.
Он попытался глянуть мимо Лупоглазого в сарай. Лупоглазый оттолкнул
его, упершись ладонью в лицо, и поглядел на дом. Затем обратил взгляд снова
на босоногого.
- Говорил я тебе - не следи за мной?
- Я не следил за вами, - ответил Томми. - Я смотрел за ним, - кивком
головы он указал в сторону дома.
- Ну так и смотри за ним, - сказал Лупоглазый. Томми обернулся и
взглянул на дом, а Лупоглазый вынул руку из кармана пиджака.
Темпл, сидящей среди мякины и початков, звук этот показался не громче
чирканья спичкой: отрывистый, пустой, он обрушился на это место и в единый
миг навсегда отделил полностью от всего мира, она сидела, вытянув перед
собой ноги, руки ее бессильно лежали на коленях ладонями вверх, глядела на
обтянутую спину Лупоглазого и морщины на плечах его пиджака, а он выглядывал
за дверь, держа пистолет за спиной у самого бедра, вдоль его ноги тянулась
тонкая струйка дыма.
Лупоглазый повернулся и взглянул на Темпл. Легонько помахал пистолетом,
сунул его в карман и зашагал к ней. Двигался он совершенно беззвучно;
незапертая дверь распахнулась и тоже беззвучно ударилась о косяк; звук и
безмолвие словно бы поменялись местами. Темпл слышала безмолвие в глухом
шуршанье, сквозь которое к ней шел Лупоглазый, и стала говорить: Надо мной
что-то совершится. Говорила это она старику с желтыми сгустками вместо глаз.
- Надо мной что-то совершается! - завопила она ему, сидящему под
солнцем, сложив руки на верхушке палки. - Надо мной что-то совершилось, я ж
говорила вам! - вопила она, извергая слова, будто горячие беззвучные пузыри,
в окружающее их яркое безмолвие, пока голова его с двумя сгустками мокроты
не нависла над ней, лежащей, метаясь и корчась на грубых, освещенных солнцем
досках. - Говорила же! Говорила все время!
Сидя со спящим на коленях ребенком у родника, женщина обнаружила, что
забыла бутылочку. После ухода Лупоглазого она просидела там еще почти час.
Потом вышла на дорогу и направилась к дому. Пройдя с ребенком на руках около
полпути, разминулась с машиной Лупоглазого. Услышав ее приближение, женщина
сошла с дороги и смотрела, как машина спускается по холму. В ней сидели
Лупоглазый и Темпл. Лупоглазый, казалось, не замечал женщину, однако Темпл
взглянула на нее в упор. Посмотрела из-под шляпки прямо ей в лицо, будто
совсем не узнавая. В лице ее ничто не дрогнуло, глаза не оживились; стоящей
у обочины женщине оно показалось маленькой мертвенной маской, протянутой по
веревочке и скрывшейся. Машина проехала, подпрыгивая и покачиваясь на корнях
деревьев. Женщина зашагала к дому.
Слепой сидел на веранде, греясь под солнцем. Женщина вошла в коридор,
все ускоряя шаг, не замечая веса ребенка. Гудвина она нашла в спальне. Он
надевал поношенный галстук; женщина заметила, что лицо его свежевыбрито.
- Да, - сказала она. - Что же это? Что?
- Надо сходить к Таллу, позвонить оттуда шерифу, - ответил Гудвин.
- Шерифу, - повторила она. - Да. Ладно. - Подошла к кровати и осторожно
положила ребенка. - К Таллу. Да. У него есть телефон.
- Займись стряпней, - сказал Гудвин. - Тут папа.
- Дай ему холодного хлеба. Он все ест. Там, в духовке, немного
осталось. Он все ест.
- Пойду я, - сказал Гудвин. - Ты останься.
- К Таллу, - сказала женщина. - Ладно.
Талл был тем человеком, у дома которого Гоуэн обнаружил машину.
Находился дом его в двух милях. Семья обедала. Женщину пригласили к столу.
- Мне только позвонить, - сказала она. Телефон висел в столовой.
Женщина звонила, а хозяева сидели за столом. Номера она не знала.
- Шерифа, - настойчиво сказала женщина в трубку. Ее соединили с
шерифом, а семья Талла сидела за столом, за воскресным обедом. - Убитый.
Проедете с милю от дома мистера Талла и свернете направо... да, усадьба
Старого Француза. Да. Говорит миссис Гудвин... Гудвин. Да.
Бенбоу приехал к сестре под вечер. Дом ее находился в четырех милях от
города, от Джефферсона. Они с сестрой родились в Джефферсоне с разницей в
семь лет, в доме, который до сих пор принадлежал им, хотя сестра и хотела
продать его, когда Бенбоу вступил в брак с разведенной женой некоего
Митчелла и переехал в Кинстон. На продажу Бенбоу не согласился, хотя в
Кинстоне выстроил новое бунгало на взятые в долг деньги и до сих пор
выплачивал проценты.
Приехав, Бенбоу никого не встретил. Он вошел в дом и, сидя в темной, с
опущенными шторами гостиной, услышал на лестнице шаги сестры, еще не знающей
о его приезде. Он не издал ни звука. Сестра едва не прошла мимо распахнутой
двери гостиной, но вдруг остановилась и взглянула на него в упор, не выразив
ни малейшего удивления, с безмятежной и тупой неприступностью большой
статуи; на ней было белое платье.
- А, Хорес, - сказала она.
Бенбоу не поднялся. Сидел, чем-то напоминая провинившегося мальчишку.
- Как ты... - сказал он. - Что, Белл...
- Конечно. Она позвонила мне в субботу. Сказала, что ты исчез, и
просила передать, если появишься здесь, что она уехала домой в Кентукки и
послала за Маленькой Белл.
- Ах, проклятье, - вырвалось у Бенбоу.
- А что? - сказала сестра. - Сам уезжаешь, а чтобы уезжала она - не
хочешь?
Бенбоу провел у сестры два дня. Сестра всегда была необщительной и вела
- Пойду за машиной, - сказал он.
- Поешь сперва чего-нибудь, - сказала женщина. - Может, от чашки кофе
полегчает.
- Пойду за машиной, - повторил Гоуэн. На веранде он походя ополоснул
лицо, что почти не улучшило его вида.
Гоуэн вышел из дома, пошатываясь, и подумал, что все еще пьян.
Вчерашнее помнилось смутно. Вэн и авария перепутались у него в голове, что
дважды побывал в нокауте, он забыл. Помнил только, что вечером упился, и
решил, что не успел протрезветь. Но когда, подойдя к разбитой машине, увидел
тропку, вышел по ней к роднику и напился холодной воды, понял, что ему надо
бы опохмелиться; опустясь на колени, он умылся холодной водой и попытался
разглядеть отражение лица в подернутой рябью воде, шепча в каком-то
отчаянии: "Господи Боже". Решил было вернуться и выпить, потом подумал о
встрече с Темпл, с мужчинами; о Темпл среди них.
Когда Гоуэн добрался до шоссе, солнце уже поднялось и пригревало- Надо
будет привести себя в порядок, сказал он себе. И возвратиться с машиной. Что
сказать Темпл, решу по пути в город; подумал о вернувшейся Темпл среди
людей, которые знают его, которые могли его знать. Я дважды упился до
бесчувствия, сказал он. Дважды. И прошептал: "Господи Боже, Господи Боже",
корчась в измятой окровавленной одежде от мучительной ярости и стыда.
Голова от ходьбы и свежего воздуха стала проясняться, но чем лучше
чувствовал Гоуэн себя физически, тем мрачнее казалось ему будущее. Город,
весь мир представлялись каким-то черным тупиком; местом, где отныне придется
ходить, ежась и вздрагивая под косыми взглядами, и когда он, наконец,
подошел к нужному дому, перспектива вновь увидеться с Темпл показалась
невыносимой. Поэтому Гоуэн договорился насчет машины, дал хозяину указания,
заплатил и ушел. Вскоре идущий в противоположную сторону автомобиль
остановился и подобрал его.
Свернувшаяся клубком Темпл проснулась, налицо ей падали тонкие, похожие
на зубцы золотой вилки полоски солнечного света, и пока застоявшаяся кровь с
покалыванием расходилась по затекшим мышцам, она лежала, безмятежно глядя в
потолок. Как и стены, он состоял из грубых, плохо подогнанных досок, каждая
доска отделялась от соседней тонкой черной чертой; квадратный лаз в углу над
лестницей вел на темный чердак, тоже пронизанный полосками света. С гвоздей
в стенах свисала рваная упряжь; Темпл лежала, рассеянно перебирая пальцами
мякину. Набрав горсть мякины и приподняв голову,. она увидела под
распахнувшимся пальто голое тело между бюстгальтером и панталонами и между
панталонами и чулками. Потом вспомнила о крысе, торопливо вскочила,
бросилась к двери и стала скрестись в нее, все еще сжимая мякину в кулаке,
лицо ее опухло от недолгого тяжелого сна.
Темпл думала, что дверь заперта, и долго не могла ее открыть, онемевшие
руки скребли по грубым доскам, пока она не услышала скрип собственных
ногтей. Дверь подалась, Темпл выскочила наружу. Но тут же юркнула обратно и
затворилась.
По склону шаркающей походкой спускался слепой, постукивая палкой, а
другой рукой поддерживая брюки у талии. Старик прошел мимо, подтяжки его
болтались у бедер, легкие спортивные туфли прошаркали по лежащей у входа
соломе, и он скрылся из виду. Палка его негромко постукивала вдоль ряда
пустых стойл.
Темпл, придерживая полы пальто, прижалась к двери. Она слышала, как в
одном из стойл возится слепой. Открыв дверь, выглянула наружу, увидя дом в
ярком майском солнце, в воскресном покое, подумала о девушках и молодых
людях, выходящих в новых весенних костюмах из общежития и бредущих по
тенистым аллеям к спокойному, неторопливому звону колоколов. Подняв ногу,
осмотрела испачканную ступню чулка и отряхнула ее, затем другую.
Вновь послышался стук палки слепого. Темпл спрятала голову, прикрыла
дверь, оставя лишь щелку, и смотрела, как он уже медленнее идет мимо,
натягивая подтяжки на плечи. Поднявшись по склону, слепой вошел в дом. Тогда
она открыла дверь и осторожно ступила вниз.
Разутая, в одних чулках, Темпл торопливо зашагала к дому, нетвердо
ступая по шероховатой земле. Поднялась на веранду, вошла в кухню и,
прислушиваясь к тишине, замерла. Печь была холодной. Там стояли почерневший
кофейник и сковородка; на столе с вечера оставались грязные тарелки. Я не
ела уже... Уже... Вчера весь день... А позавчера вечером были танцы, и я не
ужинала. Не ела с обеда в пятницу, а сегодня уже воскресенье, думала она,
вспоминая колокола, прохладные звонницы в голубом небе, воркованье голубей
на колокольнях, звучащее словно эхо басов органа. Подошла к двери и
выглянула. Потом вышла, придерживая полы пальто.
Выйдя из кухни, Темпл быстро пошла по коридору. Солнце теперь освещало
переднюю веранду, она побежала, втянув голову в плечи и пристально глядя на
прямоугольник света, падающий в дверной проем. Там не было никого. Подбежав
к двери, находящейся справа от входа, Темпл открыла ее, юркнула в комнату,
закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Кровать была пуста. Поперек нее
валялось сбившееся комом одеяло. Там же лежали фляжка в брезентовом чехле и
одна туфля. Платье со шляпкой оказались брошенными на пол.
Темпл подняла их и попыталась отчистить ладонью и полой пальто. Потом
вспомнила о другой туфле, отбросила одеяло, нагнулась и заглянула под
кровать. Наконец отыскала ее в топке, в груде золы между колосниками и
дымоходом, валявшуюся на боку с набившейся внутри золой, словно ее туда
забросили или зашвырнули пинком. Вытряхнув золу, Темпл вытерла туфлю о
пальто и положила на кровать, потом повесила на гвоздь фляжку. На чехле
стояли буквы: США и написанный карандашом затертый номер. Потом сняла пальто
и оделась.
Длинноногая, тонкорукая, с высокими небольшими ягодицами - уже не
совсем девочка, еще не совсем женщина, - Темпл проворно двигалась,
расправляя чулки и влезая в узкое пальто. Теперь я могу вынести все,
подумала она с каким-то усталым тупым изумлением; могу вынести что угодно.
Вытащила из-за чулка часики на измятой черной тесемке. Девять часов.
Расправила пальцами сбившиеся кудряшки, вынула из них несколько хлопьев
мякины. Потом надела пальто, шляпку и снова прислушалась у двери.
Темпл вернулась на заднюю веранду. В тазу на донышке была грязная вода.
Она сполоснула его, наполнила снова и умылась. На гвозде висело грязное
полотенце. Темпл осторожно вытерлась, достала из кармана пальто пудреницу,
начала прихорашиваться и тут заметила женщину, глядящую на нее из кухонной
двери.
- Доброе утро, - поздоровалась Темпл. Женщина держала ребенка у бедра.
Он спал.
- Привет, малыш, - сказала Темпл, наклонясь, - ты намерен спать весь
день? Взгляни-ка на меня.
Они вошли в кухню. Женщина налила чашку кофе.
- Уже, наверно, остыл, - сказала она. - Если хочешь, разведи огонь. - И
достала из духовки противень с хлебом.
- Нет, - ответила Темпл, потягивая тепловатый кофе и чувствуя, как
урчит у нее в животе. - Я не голодна. Не ела два дня, но есть не хочу. Разве
не странно? Я не ела... - Скорчив умоляющую гримасу, она поглядела в спину
женщине. - У вас нет туалета, а?
- Что? - Женщина оглянулась через плечо на Темпл, та смотрела на нее с
выражением раболепной, заискивающей самоуверенности. Взяв с полки каталог
заказов по почте, женщина вырвала несколько листков и протянула ей. -
Придется тебе сходить в сарай, как и мы.
- Сходить? - сказала Темпл, беря бумагу. - В сарай?
- Все уехали, - сказала женщина. - До полудня не вернутся.
- Да, - сказала Темпл. - В сарай.
- Да, в сарай, - передразнила женщина. - Если ты не слишком уж чистая
для этого.
- Да, - сказала Темпл. Взглянула из двери через заросшую бурьяном
прогалину. Сквозь темные ряды кедров виднелся залитый ярким солнцем сад.
Надев пальто и шляпку, она направилась к сараю, держа вырванные листы в
руке, покрытой мелкими ссадинами от прищепок, патентованных прессов для
выжимания белья и стирального порошка, вошла внутрь. Остановилась, комкая и
комкая листы, потом пошла дальше, бросая на пустые стойла торопливые
испуганные взгляды. Подошла к задней двери. Дверь была открыта. За ней
начинались заросли дурмана в неистовом бело-лиловом цвету. Темпл вышла на
солнечный свет. Потом побежала, поднимая ноги чуть ли не прежде, чем они
касались земли, дурман хлестал ее огромными, влажными, зловонными цветами.
Пригнувшись, пролезла под колючую проволоку изгороди и побежала между
деревьев вниз по склону.
По дну небольшой ложбинки у подножия холма пролегала узкая полоска
песка, она вилась, сверкая слепящими бликами в тех местах, куда падало
солнце. Темпл постояла на песке, прислушиваясь к пению птиц в залитой
солнцем листве и озираясь. Пошла по высохшему ручейку к повороту, где можно
было укрыться в зарослях шиповника. Среди свежей зелени виднелись еще не
опавшие сухие прошлогодние листья. Чуть постояла там, продолжая с каким-то
отчаянием комкать листы. А поднявшись, увидела на фоне блестящей вдоль
сухого русла зелени очертания сидящего на корточках человека.
Замерев на миг, Темпл видела, как теряет свою опору, одну из туфель.
Пробежала несколько ярдов, глядя, как ее ноги мерцают в солнечных бликах на
фоне песка, потом повернулась, побежала назад, схватила туфлю и,
развернувшись, вновь пустилась бежать.
Взглянув на дом, она обнаружила, что выбежала к передней веранде. На
стуле, подняв к солнцу лицо, сидел слепой. На краю опушки Темпл остановилась
и надела туфлю. Пересекла запущенный газон, вскочила на веранду и побежала
по коридору. Добежав до задней веранды, увидела в дверях сарая мужчину,
глядящего в сторону дома. Двумя большими шагами она пересекла веранду и
вошла в кухню, где женщина курила за столом, держа на коленях ребенка.
- Он смотрел на меня! - сказала Темпл. - Все время!
Прижавшись к стене рядом с дверью, она выглянула в коридор, потом
подошла к женщине, лицо ее было испуганным, бледным, глаза походили на
прожженные сигарой отверстия, и положила руку на холодную печь.
- Кто? - спросила женщина.
- Да, - сказала Темпл. - Сидел там, в кустах, и все время смотрел на
меня.
Она обернулась к двери, потом снова взглянула на женщину и заметила,
что рука лежит на печи. С жалобным воплем отдернула ее, прижала ко рту,
повернулась и бросилась к двери. Женщина схватила ее, другой рукой держа
ребенка, и Темпл снова метнулась в кухню. К дому шел Гудвин. Взглянув на
них, он вошел в коридор.
Темпл начала вырываться.
- Пустите, - шептала она. - Пустите! Пустите!
Дергаясь вверх-вниз, она царапала руку женщины о косяк двери, пока не
высвободилась. Потом соскочила с веранды, бросилась к сараю, забежала
внутрь, взобралась по лестнице, с трудом протиснулась в лаз и побежала к
груде прелого сена.
Вдруг она полетела вниз головой; увидела, как ноги ее продолжают бежать
в пустоте, потом шмякнулась спиной на чтото мягкое и замерла, глядя вверх на
продолговатое отверстие, прикрытое дрожащими незакрепленными досками. В
полосках солнечного света плавно опускалась легкая пыль.
Темпл шевельнула рукой в рыхлой массе, на которую упала, и вспомнила о
крысе. Все ее тело взвилось в стремительном подскоке, она встала на ноги в
мякине, взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие; стояла она в углу,
касаясь ладонями стен, лицо ее находилось сантиметрах в тридцати от
поперечной балки, на которой сидела крыса. Какой-то миг они глядели друг на
друга, потом глаза крысы вспыхнули, словно крохотные электрические лампочки,
и она прыгнула на голову Темпл в тот самый миг, когда та отпрянула назад,
снова наступив на что-то, перекатившееся под ногой.
Темпл упала головой к противоположному углу, лицом в мякину и дочиста
оглоданные кукурузные початки. Что-то глухо ударилось о стену и рикошетом
отлетело ей в руку. Крыса былауже на полу, в том же углу. Снова головы их
находились в тридцати сантиметрах, глаза крысы вспыхивали и гасли в такт
дыханию. Потом она встала на задние лапки, вжалась в угол, приподняв
передние к груди, и тонко, жалобно запищала на Темпл. Та, не сводя взгляда с
крысы, попятилась на четвереньках. Потом вскочила, кинулась к двери,
заколотила в нее, оглядываясь через плечо на крысу, потом выгнулась и
заскребла пальцами о доски.
Женщина стояла с ребенком на руках в проеме кухонной двери, пока Гудвин
не вышел в коридор. Ноздри на его загорелом лице казались совсем белыми, и
она спросила:
- Господи, и ты напился?
Гудвин прошел по веранде.
- Не ищи, - сказала женщина. - Ее здесь нет.
Гудвин протиснулся мимо нее, пахнув перегаром. Она повернулась,
наблюдая за ним. Он быстро оглядел кухню, потом повернулся к женщине,
вставшей у него на пути.
- Не ищи, - повторила женщина. - Она ушла.
Он направился к ней, занося на ходу руку.
- Не тронь, - сказала женщина.
Гудвин неторопливо схватил ее за предплечье. Глаза его слегка налились
кровью. Ноздри казались восковыми.
- Убери руку, - потребовала женщина. - Отпусти.
Гудвин медленно оттащил ее от двери. Она напустилась на него:
- Думаешь, удастся? Думаешь, позволю тебе? Или какой-то сучке?
Замершие, вперившиеся друг в друга взглядом, они стояли будто в
исходной позиции танца, образуя жуткую мускульную щель.
Гудвин неуловимым движением отшвырнул женщину, и она, сделав полный
оборот, отлетела к столу, изогнулась и стала шарить рукой среди грязной
посуды, глядя на мужчину поверх неподвижного тельца ребенка. Мужчина
направился к ней.
- Не подходи, - сказала она, слегка приподняв руку и показав мясницкий
нож. - Назад.
Он медленно приближался, и она замахнулась ножом.
Гудвин перехватил ее запястье. Женщина стала вырываться. Он отнял
ребенка, положил на стол, схватил другую ее руку, когда она замахнулась, и,
сжав оба ее запястья одной рукой, ударил ладонью по лицу. Раздался сухой
негромкий звук. Потом еще, сперва по одной щеке, затем по другой, так, что
голова болталась из стороны в сторону.
- Вот как я обхожусь с сучками, - сказал он при этом. - Ясно?
И выпустил ее. Она попятилась к столу, взяла ребенка и, сжавшись между
столом и стеной, смотрела, как Гудвин выходит из кухни.
Женщина с ребенком в руках опустилась в углу на колени. Ребенок не
проснулся. Она приложила ладонь сперва к одной; его щечке, потом к другой.
Затем поднялась, уложила ребенка в ящик, сняла с гвоздя и надела широкополую
шляпку. С другого гвоздя сняла отороченное белым некогда мехом пальто, взяла
ребенка и вышла.
Темпл стояла у амбара, глядя в сторону дома. Старик сидел на передней
веранде, греясь под солнцем. Женщина спустилась по ступенькам, вышла
тропинкой на дорогу и пошла, не оглядываясь. У дерева с разбитой машиной
свернула в сторону и ярдов через сто оказалась возле родника. Там она села,
положила спящего ребенка на колени и прикрыла ему личико подолом юбки.
Лупоглазый в испачканных штиблетах, крадучись, вышел из-за кустов и
остановился, глядя на нее через родник. Рука его нырнула в карман пиджака,
он достал сигарету, размял, сунул в рот и чиркнул спичкой о ноготь большого
пальца.
- Черт возьми, - сказал Лупоглазый. - Я ему говорил, что нечего им
сидеть до утра и лакать эту дрянь. Должен быть какой-то порядок.
Поглядел в сторону дома. Потом на женщину, на верх ее шляпки.
- Сумасшедший дом, - сказал он. - Вот что здесь такое. Сидел тут вот
позавчера один ублюдок, спрашивал, читаю ли я книги. Будто собирался
броситься на меня с книгой или чем-то таким. Прикончить телефонным
справочником.
Он повел головой так, словно воротничок был ему слишком тесен, поглядел
в сторону дома. Потом на верх ее шляпки.
- Я уезжаю в город, ясно? - сказал он. - Сматываюсь. Хватит с меня.
Женщина не подняла глаз. Она оправляла подол юбки на личике ребенка.
Лупоглазый ушел, сопровождаемый легким, причудливым шорохом кустов. Потом
шорох утих. Где-то на болоте запела птичка.
Не дойдя до дома, Лупоглазый свернул с дороги и зашагал по лесистому
склону. Поднявшись наверх, он увидел Гудвина, тот стоял в саду за деревом,
глядел в сторону сарая. Остановясь у опушки, Лупоглазый поглядел Гудвину в
спину. Сунул в рот новую сигарету, заложил пальцы в жилетные проймы и,
крадучись, пошел по саду. Услышав его, Гудвин оглянулся через плечо.
Лупоглазый достал спичку, зажег ее и задымил сигаретой. Гудвин опять стал
смотреть в сторону сарая. Лупоглазый встал рядом, глядя туда же.
- Кто там? - спросил он.
Гудвин не ответил. Лупоглазый выпустил дым из ноздрей.
- Я сматываюсь отсюда.
Гудвин промолчал, продолжая глядеть на сарай.
- Я сказал, что уезжаю отсюда, - повторил Лупоглазый.
Не оборачиваясь, Гудвин обругал его. Лупоглазый молча курил, струйка
дыма вилась перед его неподвижными мягкими черными глазами. Потом повернулся
и направился к дому. Старик грелся на солнце. Входить в дом Лупоглазый не
стал. Он прошел по газону и скрылся в кедрах. Потом свернул, миновал сад,
заросший дурманом пустырь и через заднюю дверь вошел в сарай.
Томми сидел на корточках у входа в амбар, обратясь лицом в сторону
дома. Лупоглазый, покуривая, некоторое время глядел на него. Потом щелчком
отшвырнул сигарету и неслышно вошел в стойло. Рядом с яслями, прямо под
лазом на чердак, находился деревянный настил для сена. Лупоглазый влез на
него и бесшумно подтянулся, тесный пиджак собрался на его узких плечах и
спине тугими складками.
Когда Темпл наконец открыла дверь амбара, в сарае стоял Томми. Узнав
его, она полуобернулась, отпрянула назад, потом бросилась к нему и схватила
за руку. Затем, увидев Гудвина, стоящего в проеме задней двери, повернулась,
снова юркнула в амбар и выглянула, издавая тонкое и-и-и-и-и, словно пузырьки
в бутылке. Прижавшись к стене и шаря рукой по двери, пытаясь закрыть ее, она
слышала голос Томми:
- ...Ли говорит, ничего с тобой не сделается. Тебе нужно только лечь...
Темпл не замечала ни этого скрипучего голоса, ни светлых глаз под
взъерошенными волосами. Она придвинулась к двери и, хныча, пыталась ее
закрыть. Потом ощутила на бедре неуклюжую руку Томми.
... говорит, ничего с тобой не сделается. Тебе нужно...
Темпл взглянула на него, на сильную руку, робко касающуюся ее бедра.
- Да, - сказала она. - Хорошо. Сюда его не пускай.
- Значит, никого не пускать?
- Правильно. Крыс я не боюсь. Не пускай его.
- Ладно. Запру дверь, и к тебе никто не сунется. Я буду здесь.
- Правильно. Закрой дверь. Не пускай.
- Хорошо. - Томми притворил дверь. Темпл высунулась, глядя в сторону
дома. Он оттолкнул ее, чтобы дверь закрылась совсем. - Ли говорит, ничего с
тобой не сделается. Тебе нужно только лечь.
- Да. Я лягу. Не пускай его.
Дверь закрылась. Темпл слышала, как Томми задвинул засов, потом
подергал ее.
- Заперто, - сказал он. - Никто к тебе не сунется. Я буду тут.
Томми присел на корточки, не сводя глаз с дома. Вскоре он увидел, что
Гудвин подошел к задней двери и смотрит в его сторону, тут глаза его
засверкали снова, их светлая радужная оболочка, казалось, на миг завертелась
вокруг зрачков словно крохотные колеса. Он сидел, чуть вздернув губу, пока
Гудвин не вернулся в дом. Тогда, вздохнув, посмотрел на запертую дверь, и
вновь глаза его вспыхнули робким, тоскливым голодным огнем, он стал
нетерпеливо потирать руками колени и раскачиваться из стороны в сторону.
Потом перестал, затих и смотрел, как Гудвин, торопливо выйдя из-за угла,
идет к кедрам. Он замер, губа его приподнялась, обнажив неровные зубы.
Темпл, сидящая в мякине среди обглоданных початков, внезапно подняла
голову к лазу над лестницей. Она слышала, как Лупоглазый идет по чердаку,
потом показалась его нога, осторожно нащупывающая ступеньку. Глядя через
плечо на нее, он стал спускаться.
Темпл сидела неподвижно, чуть приоткрыв рот. Лупоглазый стоял, глядя на
нее. Начал поводить подбородком, словно воротничок был ему слишком тесен.
Приподнял локти, отряхнул их, потом - полы пиджака, затем пересек линию ее
взгляда, двигаясь беззвучно и держа руки в боковых карманах. Толкнул дверь.
Потом затряс.
- Открой, - приказал он.
В ответ ни звука. Потом Томми прошептал:
- Кто там?
- Открой, - повторил Лупоглазый.
Дверь отворилась. Томми глянул на Лупоглазого и захлопал глазами.
- Я не знал, что вы были тут.
Он попытался глянуть мимо Лупоглазого в сарай. Лупоглазый оттолкнул
его, упершись ладонью в лицо, и поглядел на дом. Затем обратил взгляд снова
на босоногого.
- Говорил я тебе - не следи за мной?
- Я не следил за вами, - ответил Томми. - Я смотрел за ним, - кивком
головы он указал в сторону дома.
- Ну так и смотри за ним, - сказал Лупоглазый. Томми обернулся и
взглянул на дом, а Лупоглазый вынул руку из кармана пиджака.
Темпл, сидящей среди мякины и початков, звук этот показался не громче
чирканья спичкой: отрывистый, пустой, он обрушился на это место и в единый
миг навсегда отделил полностью от всего мира, она сидела, вытянув перед
собой ноги, руки ее бессильно лежали на коленях ладонями вверх, глядела на
обтянутую спину Лупоглазого и морщины на плечах его пиджака, а он выглядывал
за дверь, держа пистолет за спиной у самого бедра, вдоль его ноги тянулась
тонкая струйка дыма.
Лупоглазый повернулся и взглянул на Темпл. Легонько помахал пистолетом,
сунул его в карман и зашагал к ней. Двигался он совершенно беззвучно;
незапертая дверь распахнулась и тоже беззвучно ударилась о косяк; звук и
безмолвие словно бы поменялись местами. Темпл слышала безмолвие в глухом
шуршанье, сквозь которое к ней шел Лупоглазый, и стала говорить: Надо мной
что-то совершится. Говорила это она старику с желтыми сгустками вместо глаз.
- Надо мной что-то совершается! - завопила она ему, сидящему под
солнцем, сложив руки на верхушке палки. - Надо мной что-то совершилось, я ж
говорила вам! - вопила она, извергая слова, будто горячие беззвучные пузыри,
в окружающее их яркое безмолвие, пока голова его с двумя сгустками мокроты
не нависла над ней, лежащей, метаясь и корчась на грубых, освещенных солнцем
досках. - Говорила же! Говорила все время!
Сидя со спящим на коленях ребенком у родника, женщина обнаружила, что
забыла бутылочку. После ухода Лупоглазого она просидела там еще почти час.
Потом вышла на дорогу и направилась к дому. Пройдя с ребенком на руках около
полпути, разминулась с машиной Лупоглазого. Услышав ее приближение, женщина
сошла с дороги и смотрела, как машина спускается по холму. В ней сидели
Лупоглазый и Темпл. Лупоглазый, казалось, не замечал женщину, однако Темпл
взглянула на нее в упор. Посмотрела из-под шляпки прямо ей в лицо, будто
совсем не узнавая. В лице ее ничто не дрогнуло, глаза не оживились; стоящей
у обочины женщине оно показалось маленькой мертвенной маской, протянутой по
веревочке и скрывшейся. Машина проехала, подпрыгивая и покачиваясь на корнях
деревьев. Женщина зашагала к дому.
Слепой сидел на веранде, греясь под солнцем. Женщина вошла в коридор,
все ускоряя шаг, не замечая веса ребенка. Гудвина она нашла в спальне. Он
надевал поношенный галстук; женщина заметила, что лицо его свежевыбрито.
- Да, - сказала она. - Что же это? Что?
- Надо сходить к Таллу, позвонить оттуда шерифу, - ответил Гудвин.
- Шерифу, - повторила она. - Да. Ладно. - Подошла к кровати и осторожно
положила ребенка. - К Таллу. Да. У него есть телефон.
- Займись стряпней, - сказал Гудвин. - Тут папа.
- Дай ему холодного хлеба. Он все ест. Там, в духовке, немного
осталось. Он все ест.
- Пойду я, - сказал Гудвин. - Ты останься.
- К Таллу, - сказала женщина. - Ладно.
Талл был тем человеком, у дома которого Гоуэн обнаружил машину.
Находился дом его в двух милях. Семья обедала. Женщину пригласили к столу.
- Мне только позвонить, - сказала она. Телефон висел в столовой.
Женщина звонила, а хозяева сидели за столом. Номера она не знала.
- Шерифа, - настойчиво сказала женщина в трубку. Ее соединили с
шерифом, а семья Талла сидела за столом, за воскресным обедом. - Убитый.
Проедете с милю от дома мистера Талла и свернете направо... да, усадьба
Старого Француза. Да. Говорит миссис Гудвин... Гудвин. Да.
Бенбоу приехал к сестре под вечер. Дом ее находился в четырех милях от
города, от Джефферсона. Они с сестрой родились в Джефферсоне с разницей в
семь лет, в доме, который до сих пор принадлежал им, хотя сестра и хотела
продать его, когда Бенбоу вступил в брак с разведенной женой некоего
Митчелла и переехал в Кинстон. На продажу Бенбоу не согласился, хотя в
Кинстоне выстроил новое бунгало на взятые в долг деньги и до сих пор
выплачивал проценты.
Приехав, Бенбоу никого не встретил. Он вошел в дом и, сидя в темной, с
опущенными шторами гостиной, услышал на лестнице шаги сестры, еще не знающей
о его приезде. Он не издал ни звука. Сестра едва не прошла мимо распахнутой
двери гостиной, но вдруг остановилась и взглянула на него в упор, не выразив
ни малейшего удивления, с безмятежной и тупой неприступностью большой
статуи; на ней было белое платье.
- А, Хорес, - сказала она.
Бенбоу не поднялся. Сидел, чем-то напоминая провинившегося мальчишку.
- Как ты... - сказал он. - Что, Белл...
- Конечно. Она позвонила мне в субботу. Сказала, что ты исчез, и
просила передать, если появишься здесь, что она уехала домой в Кентукки и
послала за Маленькой Белл.
- Ах, проклятье, - вырвалось у Бенбоу.
- А что? - сказала сестра. - Сам уезжаешь, а чтобы уезжала она - не
хочешь?
Бенбоу провел у сестры два дня. Сестра всегда была необщительной и вела