Фолсом Алан. Послезавтра

   Только что Маквей получил от Билла Уодуорда, старшего детектива департамента полиции Лос-Анджелеса, факс об убийстве Бенни Гроссмана. По данным предварительного закрытого расследования, убийство совершено преступниками, замаскированными под раввинов-хасидов.
   Маквей старался держаться так, как, он знал, держался бы сам Бенни — то есть на время отбросить в сторону эмоции и рассуждать логически. Бенни был убит в собственном доме примерно через шесть часов после того, как позвонил Айану Ноблу и передал ему сведения, затребованные Маквеем. Последнюю ночь своей жизни Бенни потратил на выполнение этого задания, потому что Маквей просил сделать это срочно. Он позвонил Ноблу, не дожидаясь условленного срока, потому что увидел в программе новостей аварию поезда Париж — Мо, и интуиция подсказала ему, что катастрофа связана с пребыванием Маквея в Париже.
   Важное обстоятельство — Бенни говорил с Ноблом по своему домашнему телефону. Отсюда следует, что работающая в Штатах преступная Организация имеет доступ не только к сверхзасекреченному хранилищу данных в компьютерной системе департамента полиции, что позволило им установить, кто и какую информацию собирает, но и в состоянии прослушивать личные телефоны. Теперь они наверняка вышли на Нобла — Бенни звонил по его личному номеру, ну, а если они сумели организовать прослушивание во Франции и США, то смогут и в Англии.
   Отпив большой глоток виски, Маквей отставил стакан, встал и подошел к шкафу. Он достал свежую рубашку, костюм и галстук. Через несколько минут револьвер занял свое место в кобуре у бедра. Маквей еще раз глотнул виски и вышел. Смотреться в зеркало ему было незачем — он и так знал, как выглядит.
   Толкнув тяжелую, с начищенными медными украшениями дверь отеля, он вышел на улицу и прошагал квартал к ближайшей станции подземки. Через двадцать минут он был в Челси, в удобном, со вкусом обустроенном доме Нобла.
   Нобл по прямой линии связался со Скотленд-Ярдом и заказал машину и охрану для жены. Через пятнадцать минут супруги попрощались, и миссис Нобл отправилась погостить к сестре в Кембридж.
   — Это не первый раз, — сказал Нобл, когда машина исчезла из виду. — Такое уже случалось. ИРА, другие подонки... Неспокойно в мире.
   Маквей кивнул. Он волновался за Осборна. Детективы Нобла проводили его в отель и строго-настрого запретили покидать номер. Перед тем как отправиться к Ноблу, Маквей позвонил Осборну, но тот не ответил. Теперь он попытался дозвониться еще раз — с тем же результатом.
   — Нет? — спросил Нобл.
   Маквей кивнул и положил трубку. Как только трубка легла на рычаг, раздался звонок.
   Нобл схватил трубку.
   — Да. Да, он здесь. — Нобл посмотрел на Маквея. — Дейл Уошборн из Палм-Спрингса добивается вас.
   — Она у телефона?
   Нобл обменялся парой фраз со своим оперативником и записал что-то на листке. Повесив трубку, он протянул листок Маквею.
   — С ней можно связаться по этому номеру.
   Маквей попросил Нобла еще разок позвонить Осборну, а сам вышел в холл ко второму домашнему телефону Нобла. Было уже одиннадцать вечера по лондонскому времени. Примерно три пополудни в Палм-Спрингсе.
   — Дейл у телефона, — произнес нежный голос.
   — Привет, милая, это Маквей. Что у тебя?
   — Сейчас?
   — Сейчас.
   — Сейчас у меня гости.
   — Наверное, это твои друзья. Расскажи, что нового.
   — Представь, две пары, тузы и восьмерки, с ума сойти, что за расклад!
   — Этот твой покер...
   — Покер был до твоего звонка, дорогой. Подожди, я подойду к другому аппарату.
   Маквей услышал, как она с кем-то разговаривает. Через несколько секунд Дейл сняла трубку второго аппарата, первый щелкнул, отключившись.
   Дейл Уошборн, казалось, сошла прямо со страниц романов Раймонда Чандлера. Тридцать пять лет, натуральная платиновая блондинка, прекрасная фигура и мозги ничуть не хуже. Дейл на протяжении пяти лет была тайным агентом лос-анджелесского департамента полиции. Во время одного широкомасштабного рейда в Брентвуде случилось несчастье — пуля застряла у нее в нижней части спины и удалить ее не представлялось возможным. Получив отличную пенсию, Дейл поселилась в Палм-Спрингсе. Она играла в карты с несколькими богатыми разведенными бездельниками обоих полов и время от времени занималась частным сыском для избранной клиентуры. Маквей позвонил ей сразу же, как только поселился в отеле в Найтсбридже, и попросил на скорую руку раскопать все, что удастся, об Эрвине Шолле.
   — Итак, ничего.
   — Как это — ничего? — Маквей почувствовал, как его охватывает гнев. Ему трудно было расследовать убийство Бенни с профессиональным хладнокровием.
   — Повторяю, абсолютно ничего. Извини, дорогой. Эрвин Шолл тот, за кого себя выдает. Богатейший издатель и коллекционер, на короткой ноге и с ультра, и с Президентом, и с Премьер-министром. Два последних — с большой буквы, моя радость. Если за ним что-то есть, то это закопано глубоко в песочнице, где играют только большие детки. Малышам вроде нас с тобой туда хода нет.
   — А его прошлое?
   — О, Это классика! Бедный иммигрант, работа до седьмого пота, и так далее. Остальное ты уже слышал.
   — Женат?
   — Нет и не был. Насколько мне удалось выяснить. Только не воображай, что он гей, — он развлекается с настоящими королевами в фамильных изумрудах, соболях, с собственными армиями, и так далее.
   — Ангел мой, ты меня не балуешь.
   — Подкину тебе один фактик, и делай с ним, что хочешь. Твой мальчик до воскресенья в Берлине. Ожидается большое собрание или съезд в... сейчас, подожди, посмотрю в своей книжке... ага, вот оно, только не знаю, это город или что — Шарлоттенбург.
   — Шарлоттенбургский дворец? — Маквей бросил вопросительный взгляд на Нобла.
   — Музей в Берлине, — тихо пояснил Нобл.
   — Возвращайся к картам и к своим гостям, ангел мой. Вернусь — пообедаем вместе.
   — Маквей, для тебя я всегда свободна.
   Маквей повесил трубку. Нобл ухмыльнулся:
   — Ангел?..
   — Ангел, — ровно произнес Маквей. — Что Осборн?
   Улыбка Ноблапогасла, он покачал головой:
   — Ничего.

Глава 83

   — Вера...
   — О Господи, Пол!
   Осборн слышал облегчение и волнение в ее голосе.
   Все это время несмотря ни на что Вера не выходила у него из головы. Ему необходимо было связаться с ней, узнать, все ли у нее в порядке.
   Его предупредили, что звонить из номера нельзя. Он и сам это понимал, поэтому решил позвонить из вестибюля. Маквею это наверняка не понравилось бы.
   Все телефоны в вестибюле оказались заняты. Он подошел к портье и спросил, нет ли еще где телефона. Портье кивнул в сторону бара, по дороге туда, в коридоре, он увидел целый ряд кабинок.
   Он вошел в первую из них и достал маленькую записную книжку. В ней был телефон бабушки Веры в Кале. Массивная деревянная кабина почему-то подействовала на него успокаивающе и ободряюще. Осборн услышал, как кто-то рядом повесил трубку и вышел. Он выглянул в коридор и увидел молодую пару, направляющуюся к лифтам. Теперь в коридоре не было ни души. Осборн схватил трубку и заказал разговор по своей кредитной карточке.
   Раздались отдаленные гудки на другом конце провода. Трубку долго не снимали. Он уже отчаялся, но тут послышался голос старой женщины. Осборн понял только, что Веры там нет и не было. Ему казалось, он теряет рассудок от страха... Но потом он сообразил, что Вера, должно быть, еще на работе в больнице. Он набрал второй номер. Несколько гудков — и зазвучал ее голос.
   — Вера... — произнес Осборн, сердце его вбирало каждый звук ее голоса.
   Но Вера продолжала что-то говорить по-французски, и Осборн сообразил, что это автоответчик. Потом раздался щелчок, и через несколько секунд послышался другой женский голос.
   — Parlez-vous anglais? — спросил Осборн.
   Да, на плохом английском ответила женщина. Вера два дня назад уехала по каким-то семейным обстоятельствам. Когда вернется, неизвестно. Может быть, он хочет поговорить с другим врачом?
   — Нет, спасибо. — Он повесил трубку.
   Несколько минут Осборн тупо смотрел на стенку.
   Осталось единственное место... Может быть, Вера вернулась домой?
   Третий раз он воспользовался своей кредитной карточкой и решил, что пора перейти к другому телефону. Он уже собирался повесить трубку, как вдруг услышал мужской голос:
   — Bonsoir, квартира мадемуазель Моннере.
   Это был голос Филиппа — он снял трубку на коммутаторе. Почему Филипп отвечает на звонки Вере, а не ждет, пока она сама возьмет трубку? Может быть, Маквей прав, и Филипп навел таинственную Организацию на след Веры?.. Филипп, мол, помог ему выбраться из дома — но только после того, как сообщил обо всем длинному...
   — Квартира Моннере, — повторил Филипп. Теперь в его голосе звучали подозрительные нотки.
   Осборн перевел дух и заговорил:
   — Филипп, это доктор Осборн.
   Радость Филиппа была безмерной, он был взволнован и счастлив, что слышит голос милого доктора, за которого до смерти тревожился.
   — О месье... Эта стрельба в «Ля Куполь» — все передавали по телевизору. Они сказали, что замешаны два американца... У вас все в порядке? Где вы?
   «Ага, — сказал себе Осборн, — осторожнее!»
   — Где Вера, Филипп? У вас есть от нее известия?
   — Да, да! Вера звонила утром и оставила телефон — только для Осборна, больше ни для кого.
   Снаружи раздался шум. Осборн выглянул из кабинки. Уборщица-негритянка в униформе отеля чистила пылесосом ковер. Старенькая, щуплая, высоко зачесанные и убранные под ярко-синий шарф волосы придавали ей экзотический вид.
   Осборн закрыл дверь и повернулся к аппарату.
   — Давайте номер, Филипп, — сказал он.
   Он достал из кармана ручку и оглянулся в поисках бумаги, на которой можно было бы записать номер, но ничего не нашел и нацарапал номер прямо на ладони, а потом еще повторил вслух для проверки.
   — Merci, Филипп. — И он повесил трубку, не дожидаясь дальнейших расспросов.
   Проклиная гудящий пылесос, Осборн вспомнил, что нужно сменить аппарат, но махнул рукой и быстро набрал записанный на ладони номер.
   — Oui? — произнес грубый и хриплый мужской голос.
   — Пожалуйста, попросите к телефону мадемуазель Моннере.
   Осборн услышал голос Веры — она произнесла несколько слов по-французски и имя: Жан-Клод. Звякнул параллельный аппарат, и Вера неуверенно назвала его имя:
   — О Господи, Вера... — У него перехватило дыхание. — Что происходит? Где ты?
   Из всех женщин, которых знал Осборн, ни одна не имела над ним такой власти, как Вера. Один только звук ее голоса — и все внутри у него задрожало, как у подростка.
   — Я звонил твоей бабушке в Кале, но ее английский еще хуже моего французского... Я понял только, что она не знает, где ты. Я вспомнил французских детективов... Вдруг они тоже замешаны в этом, а я приставил их к тебе... Вера, где ты, черт побери? У тебя все в порядке?
   — У меня все в порядке, но... — Она заколебалась. — Но я не могу сказать тебе, где я нахожусь.
   Вера обвела взглядом маленькую уютную бело-желтую спальню с большим окном, выходящим на освещенный подъезд к дому. Вокруг были деревья — и темнота. Приоткрыв дверь, она увидела, что коренастый мужчина в черном свитере с пистолетом у пояса прослушивает и записывает их разговор на магнитофон. Винтовка армейского образца стояла у стены.
   — Жан-Клод, пожалуйста... — сказала Вера по-французски.
   Мужчина заколебался и выключил магнитофон. Вера вернулась в свою комнату.
   — С кем ты говоришь? Это не полицейские! Кто снял трубку?.. — неожиданно резко спросил Осборн. Он почувствовал, как его окатила горячая волна ревности. Перед самой кабинкой оглушительно ревел пылесос. Сердито оглянувшись, Осборн обнаружил, что старуха негритянка смотрит на него в упор. Когда их глаза встретились, она круто повернулась и отошла. Гул пылесоса утих.
   — Проклятье... Вера! — Осборн снова стоял спиной к двери. Он был сердит, уязвлен, растерян. — Что, черт возьми, происходит?
   Вера молчала.
   — Почему ты не можешь сказать мне, где ты находишься?
   — Потому что...
   — Почему?!
   Осборн снова выглянул из кабинки. Коридор был пуст. Он повернулся к телефону.
   — Вера... — начал он, и вдруг его осенило. — Ты с ним! Ты с этим французишкой, да?
   Вера сердцем почувствовала эту вспышку ревности, но одновременно и неприязнь к Осборну. Значит, он все-таки ей не доверяет.
   — Нет, я не с ним. И не называй его так.
   — Вера, не надо лгать. Проклятье... Только не сейчас... Если он с тобой, скажи мне!
   — Пол, прекрати! Или замолчи, или убирайся к черту!
   Внезапно Осборн осознал, что не слушает Веру, а пытается здраво рассуждать. На него навалился страх, терзавший его после смерти отца, страх потерять любимого человека. Гнев, ярость, ревность — так он защищал, ограждал себя от боли. Но в тоже время — и отталкивал от себя людей, которые любили его, превращал их любовь в чувство, больше похожее на жалость. И, проклиная их за предательство, уползал в свою берлогу, израненный и больной, чужой всему миру.
   Как при внезапном озарении, он понял, что если еще можно остановить это саморазрушение, то он должен попытаться сделать это немедленно. И как бы ни была трудно, послать к черту все подозрения — и поверить ей.
   Вжавшись спиной в угол кабины, Осборн выговорил:
   — Прости меня. Мне стыдно.
   Вера присела у небольшого письменного стола и провела рукой по волосам. На столе стояла маленькая глиняная статуэтка — ослик, наверно вылепленный ребенком. Неумелая, примитивная фигурка, но с пронзительно чистыми, трогательными линиями. Вера подержала статуэтку в руке, а потом прижала ее к груди.
   — Я боялась полиции, Пол. И не знала, что мне делать. В отчаянии позвонила Франсуа. Представляешь, как это было трудно, после того, как я ушла от него?.. Он спрятал меня здесь, на ферме, а сам уехал в Париж. Здесь меня охраняют три агента тайной полиции. Никто не должен знать, где я нахожусь, поэтому я не могу сказать и тебе. Вдруг нас подслушивают...
   Осборн почувствовал душевный подъем. Ревность исчезла без следа.
   — Ты в безопасности, Вера?
   — Да.
   — Боюсь, мне пора вешать трубку, — сказал Осборн. — Позволь мне перезвонить завтра.
   — Пол, ты в Париже?
   — Нет. А что?..
   — Там для тебя опасно!
   — Тот человек мертв. Его убил Маквей.
   — Я знаю. Но ты еще не знаешь, что он из Штази. Говорят, что Штази распустили, но я в это не верю.
   — Ты узнала это от Франсуа?
   — Да.
   — Зачем потребовалось Штази убивать Альберта Мерримэна?
   — Пол, послушай, — в голосе Веры звучала тревога, — Франсуа уходит в отставку. Об этом объявят завтра утром. Ему пришлось согласиться на это под давлением людей из его партии. Его отставка связана с новым экономическим сообществом, с новой европейской политикой.
   — Что ты имеешь в виду? — Осборн был в недоумении.
   — Франсуа считает, что правительство сейчас находится под сильным германским влиянием и что Германия стремится взять под свой контроль всю Европу. Ему это не нравится, он считает, что новая политика ущемляет интересы Франции.
   — То есть его вынудили подать в отставку?
   — Да, очень деликатно, но бесповоротно.
   — Вера, Франсуа не высказывал подозрений, что его жизни угрожает опасность, если он не уйдет?
   — Мне он об этом не говорил...
   Осборн почувствовал, что у Веры были те же подозрения, что и у него. Она постоянно думала об этом.
   Франсуа Кристиан спрятал ее на ферме под охраной трех агентов тайной полиции — разве это не подтверждает, что происходящее как-то связано с французской политикой? Возможно, Франсуа опасался, что Веру попытаются использовать, чтобы оказать на него дополнительное давление. А может, он спрятал ее, потому что теперь она связана через Осборна и Маквея с делом Лебрюна и его брата?
   — Вера, — сказал Осборн, — плевать я хотел, подслушивают нас или нет. Слушай меня внимательно. Что именно говорил Франсуа о связи между моей историей. Альбертом Мерримэном и политикой Франции?
   — Не помню... не могу сказать точно... — Вера посмотрела на глиняного ослика, повертела его в руках, а потом осторожно поставила на место. — Помню, бабушка рассказывала мне, как жилось во Франции во время Второй мировой войны. Когда нацисты вошли в Париж, — тихо добавила она. — Город ни на минуту не покидал страх. Людей хватали безо всяких объяснений и уводили навсегда. Сосед доносил на соседа, брат на брата... Повсюду — вооруженные люди. Пол... — она заколебалась, и он понял, что Вера перепугана до смерти, — я чувствую, как эти тени нависают над миром снова...
   Осборн услышал за своей спиной шум. Он резко повернулся к двери. Перед кабинкой стояли Маквей и Нобл. Маквей рванул на себя дверь.
   — Вешайте трубку, — рявкнул он. — Сейчас же!

Глава 84

   Осборн хотел сказать Вере еще что-то, но Маквей нажал на рычаг и разъединил их. Спустя несколько секунд через бар они вышли из отеля на маленькую улочку.
   — Девушка? — процедил сквозь зубы Маквей, открывая перед ним дверцу неприметного «ровера», ожидавшего на углу. — Вера Моннере, не так ли?
   — Да, — отрезал Осборн. Маквей вторгался в его личную жизнь, и это ему очень не нравилось.
   — Она под присмотром парижской полиции?
   — Нет. Секретной службы.
   Дверцы захлопнулись, и шофер Нобла тронул машину. «Ровер» сделал круг по Пиккадилли и свернул к Трафальгарскому скверу.
   — Номер прослушивался? — ровно произнес Маквей, покосившись на нацарапанные на руке Осборна цифры.
   — Чего вы добиваетесь? — Осборн втянул руку под рукав.
   — Надеюсь, вы не подписали смертный приговор Вере Моннере.
   Нобл повернулся к ним с переднего сиденья:
   — Как вы узнали номер?
   Осборн посмотрел в окно.
   — Какая разница?
   — Вы спрашивали, где телефон, или знали заранее?
   — Телефоны в вестибюле были заняты. Я спросил, есть ли где еще.
   — И вам ответили.
   — Ну разумеется.
   — Кто-нибудь видел, как вы зашли в кабину?
   Маквей внимательно слушал, не вмешиваясь.
   — Нет, — быстро ответил Осборн и тут же вспомнил. — Негритянка уборщица, она чистила ковер в коридоре пылесосом.
   — Разговор по телефону-автомату вычислить не сложно, — сказал Нобл.
   — В особенности если вы точно знаете, с какого звонили аппарата. Дать пятьдесят фунтов нужному человеку — и вам назовут номер, с которым произведено соединение, город, улицу, полный адрес и меню последнего обеда. В течение нескольких минут.
   Осборн сидел молча, глядя на проносившиеся мимо лондонские улицы, сияющие ночными огнями. Ему неприятно было это слушать, но, к сожалению, Нобл совершенно прав. Он сделал глупость. Но ведь это чужой для него мир — мир вечных подозрений, где каждый шаг может обернуться гибелью.
   Наконец он оторвался от окна и посмотрел на Маквея.
   — Кто эти люди? Зачем они все это затеяли?
   Маквей пожал плечами.
   — Вы знаете, что человек, которого вы застрелили, был из Штази?
   — Это она вам сказала?
   — Да.
   — Она права.
   Осборн недоверчиво протянул:
   — Так вы знали?..
   Маквей не ответил, промолчал и Нобл.
   — Позвольте сказать вам то, чего вы еще наверняка не знаете. Премьер-министр Франции подал в отставку. Об этом будет объявлено завтра утром. Он был вынужден уйти под давлением своей политической партии, потому что был противником новой роли Франции в Европейском сообществе. Он считает, что Германия пытается захватить все ключевые позиции.
   — Это не новость. — Нобл отвернулся и заговорил с шофером.
   — Нет, новость, потому что сделал он это, опасаясь за свою жизнь и жизнь своих близких, в том числе и Веры.
   Маквей и Нобл переглянулись.
   — Вы так думаете или это она так сказала? — спросил Маквей.
   Осборн пристально посмотрел на него.
   — Вера напугана, понимаете? По многим причинам.
   — Вы не особенно облегчили ее положение. В следующий раз, когда я скажу вам, как себя вести, будьте любезны следовать моим инструкциям.
   Маквей отвернулся от него и уставился в окно. Изредка встречные машины своими фарами освещали салон «ровера», но большую часть пути они проделали в темноте.
   Осборн откинулся на спинку сиденья. Ему казалось, что никогда в жизни он не испытывал такой усталости. Ныла каждая мышца, больно было даже дышать. Заснуть бы... Осборн уже не мог припомнить, когда последний раз спал по-человечески. Он рассеянно провел ладонью по шершавому подбородку и подумал, что не мешало бы побриться. Покосившись на Маквея, он увидел такую же усталость на его лице. Синие круги под глазами, отросшая седая щетина на подбородке. Одежда, хоть свежая и чистая, выглядела так, будто он спал в ней неделю. Нобл, сидевший впереди, выглядел не лучше.
   «Ровер» притормозил, свернул в переулок и, проехав квартал, остановился перед подземным гаражом. Осборн спросил, куда они направляются.
   — В Берлин, — отрезал Маквей.
   — В Берлин?..
   Два полисмена подошли к остановившейся машине и открыли дверцы.
   — Сюда, джентльмены.
   Полицейские повели их по коридору, потом — по бетонированной площадке перед ангаром. Они оказались в дальней части небольшого частного аэродрома. На летном поле их ожидал двухмоторный самолет. В салоне горел свет, по фюзеляжу спускалась складная лестница.
   — Вы летите в Берлин, — сказал Маквей Осборну, — чтобы дать показания под присягой немецкому судье о том, что рассказал вам Мерримэн перед тем, как его застрелили.
   — Вы имеете в виду Шолла?
   Маквей молча кивнул.
   Осборн почувствовал, как у него зачастил пульс.
   — Он в Берлине?
   — Да.
   Нобл первым забрался в самолет.
   — Моя задача помочь вам получить ордер на арест? — спросил Осборн.
   — Я хочу поговорить с ним. — Маквей начал подниматься по лестнице.
   Осборна охватило чувство эйфории. Он и обратился к Маквею для того, чтобы с его помощью добраться до Шолла!
   — Я хотел бы присутствовать при этом разговоре, — сказал Осборн.
   — Я так и предполагал. — Маквей исчез внутри самолета.

Глава 85

   — Сами видите, никаких следов борьбы или насилия. Ограда по всему периметру просматривается на мониторах, кроме того, вдоль нее ходит патруль с собаками. Никаких признаков нарушения границ поместья не замечено, — отрапортовал дежурный офицер.
   Начальник службы безопасности поместья «Анлеге-платц», худой, лысеющий Георг Шпрингер, прошелся по огромной спальне Элтона Либаргера, бросил взгляд на смятую постель. Было 3.25 утра, четверг.
   Шпрингера разбудили около трех, когда обнаружили, что Либаргера нет в спальне. Он сразу же вызвал диспетчерскую, на мониторах которой постоянно просматривались все двадцать миль ограды, главные ворота, служебный вход около гаражей и около мили примыкающей к поместью дороги. За последние четыре часа никто не покидал территорию и никто не входил внутрь.
   Шпрингер последний раз оглядел комнату Либаргера и пошел к двери.
   — Может, он плохо себя почувствовал и отправился за помощью? А может, во сне куда-нибудь забрел и теперь сам не знает, куда попал? Сколько человек на дежурстве?
   — Семнадцать.
   — Всех соберите. Тщательно обыщите всю территорию, весь дом, включая все комнаты, все спальни. Мне наплевать, если кто-то будет недоволен. Я пошел будить Салеттла. Приступайте.

* * *

   Элтон Либаргер сидел в кресле с высокой спинкой и смотрел на Джоанну. За пять минут она ни разу не шевельнулась. Если б не мерно подымавшаяся и опускавшаяся пышная грудь под ночной сорочкой, он махнул бы рукой на свои намерения и позвал кого-нибудь на помощь, решив, что она умерла.
   Часа не прошло, как он нашел видеокассету.
   Мучаясь бессонницей, он забрел в библиотеку — почитать что-нибудь на ночь. Он уже пытался заснуть, даже слегка задремал, но сон был тяжелым, со странными видениями — мелькали знакомые и незнакомые лица, места, события, начиная с довоенной Европы и до сегодняшнего дня.
   В библиотеке он взял несколько газет и журналов. Спать все еще не хотелось, и он вышел в сад. В бунгало, где жили его племянники, Эдвард и Эрик, горел свет.
   Подойдя к двери, он постучал. Никто не ответил. Он вошел.
   Ярко освещенная гостиная с огромным камином, дорогой мебелью, множеством аудио— и видеоаппаратуры, с полками, забитыми спортивными трофеями, была пуста. Двери в спальни закрыты.
   Либаргер подумал, что племянники спят, и собирался уйти, но тут на глаза ему попал конверт, лежавший на полке у двери. На нем была надпись «Дядя Либаргер».
   Он подумал, что конверт предназначен ему, и распечатал его. Внутри лежала видеокассета. Либаргер вернулся к себе и вставил кассету в видеомагнитофон. Уселся поудобней и приготовился смотреть, что за сюрприз приготовили ему племянники.
   Сначала он увидел Эрика и Эдварда, перебрасывающихся мячом, потом — фрагмент беседы на политические темы, которая недавно состоялась у него с профессором Цюрихского университета. А потом пошла постыдная сцена в спальне. Они с Джоанной в кровати, цифры, бегущие по экрану, голый фон Хольден на заднем плане...