Страница:
Итак: не только средневековье похоже на античность, но и античность похожа на средневековье. Есть над чем задуматься. И даже предложить на ваш суд гипотезу, которая, к сожалению, имеет один недостаток: она "недостаточно безумна, чтобы быть истиной".
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Церковная революция Григория Гильдебранда
С.Г.Лозинский в "Истории папства" уделяет виднейшему церковному деятелю Гильдебранду, принявшему при избрании на папский престол имя Григория VII (1073-1085 гг.), по справедливости много страниц. Он описывает его титанические усилия поставить церковную власть над светской, так чтобы даже королевскую или императорскую корону любой в христианском мире претендент на престол получал не по праву династического наследования, а только по согласию и непосредственно из рук наместника Петра - римского папы. Короли должны были "дарить" свои владения блаженному Петру (т.е. католической церкви), с тем, чтобы потом, целуя у папы ногу в знак повиновения (тоже - обычай, соблюдения которого неукоснительно требовал Гильдебранд) и принося ему ленную присягу вассальной верности, получать это королевство обратно - но всего лишь как ленное феодальное владение. И во многом это Григорию VII удалось. Коса нашла на камень лишь в борьбе с германским императором Генрихом IV, который после первоначального унижения перед не в меру властолюбивым наместником Петра (и от церкви отлучившим, и объявившим низложенным с трона) умудрился в конце концов объявить свергнутым самого Григория VII и возвести на его место Климента III ("антипапу"), который (совершенно в духе установлений Гильдебранда) вновь короновал Генриха IV императорской короной. По зову Григория VII в Рим явились (в 1084 г.) его друзья норманны; они прогнали Климента III и императорский гарнизон, однако предали Рим разгрому. Римское население восстало, Григорий бежал - и в 1085 г. умер в Салерно, брошенный всеми.
Остальное в книге С.Г.Лозинского - детали, преимущественно о той же "светской" (политической и экономической) стороне реформистской деятельности Гильдебранда, вроде укрепления финансовой базы церкви, и практически ничего - о внутри-церковном реформаторстве. Сказано только, что "он требовал строгого соблюдения целибата запрещения духовенству вступать в брак, что, как он заявлял, ведет к созданию "духовных династий" и к расхищению церковного имущества".
Таким образом, даже из этого труда (практически - единственного на эту тему, из числа доступных широкому читателю) мы не увидим, что на деле Григорий VII произвел важнейшую трансформацию христианской церкви, вытащив ее из язычества.
Каков был характер христианского культа до него? Изучение материалов показывает, что этот культ совпадал с "античным", вакхическим культом, описанным в классических источниках. Н.А.Морозов в работе "Христос" приводит много данных, показывающих, в частности, что официальная проституция была неотъемлемой частью средневекового христианского культа.
В истории западной церкви сохранилось немало следов этого христианско-вакхического богослужения. Например, у средневековых христиан, по сообщениям специалистов по истории религии, ритуал включал в себя ночные собрания "агапы" ("вечери любви") средневековые вакханалии дионисийского культа, которые считаются сейчас достоянием только античности. Пресловутая "развратность римских пап" объясняется тем, что попросту таков был ритуал. Точно такие языческие вакханалии описаны у Тита Ливия.
Гильдебранд в XI в. посвятил много сил уничтожению вакхического культа в западной церкви, что было, конечно, далеко не просто (ввиду его очевидной привлекательности).
В дальнейшем к решению этой задачи (т.е. к трансформации языческого христианского культа в более "сдержанную" форму христианства) была призвана на Западе и инквизиция, смотревшая на прежние священнодействия - "агапы" - теперь уже как на "дьявольские шабаши".
Однако вакхический христианский культ еще долго держался в Западной Европе. Многочисленные следы его видны и в иллюстрациях к средневековым Библиям, и в "развратных" скульптурных украшениях многих христианских храмов, вызывающих у современных исследователей полнейшую растерянность, и во многих грозных распоряжениях королей и церковных властей, почти безуспешно выпалывавших традиции прежней церкви, ставшие для новой церкви абсолютно неприемлемыми.
Таким образом, реформа Гильдебранда обернулась не только организационной реконструкцией западной церкви и новым характером взаимоотношений римского папы и его легатов с европейскими монархами, но и грандиозной по своим масштабам морально-этической революцией (на завершение которой понадобилось несколько веков непрерывных усилий), которая настолько изменила и веру, и нравственность, и сам христианский культ, что мы теперь с полным недоумением смотрим на реликтовые свидетельства дореформенной системы взглядов и не видим в них ничего, кроме карикатур.
Совершенно непонятны (с позиций современного христианства и современной морали) те раннехристианские изображения, где участвуют ведьмы, черти и тому подобная "нечисть". В позднейших-то изображениях (где черти тащат грешников в ад) все ясно: они должны устрашать. Но ранние?.. Что же значат, например, такие, где черт играет на чем-то вроде гитары, где изображены обнаженные женщины верхом на козлах и ослах в припадке сладострастия? Что символизируют каменные обезьяны, исполняющие разнузданные эротические пляски?
Практически неотличимы от этих христианских скульптур и рисунков знаменитые порнографические (эротические) античные изображения, например, в Помпеях. И опять-таки из-за "стыдливости" эти интересные материалы практически скрыты от широкой научной общественности. "Те из картин, которые представляют какие-нибудь резко-эротические и неблагопристойные сцены, столь любимые древними, сохраняются под замком... В доме развратных женщин... кто-то тайком ночью соскоблил ножом неблагопристойные фрески... В последнее время все помпейские картины и изваяния, не совместные с современными понятиями о приличии, хранятся в секретном отделении бурбонского музея, куда пускают лишь предъявивших у входа особое позволение от высшего начальства..." - сообщает В.Классовский в книге "Систематическое описание Помпеи". Обнаружены в Помпее дома (один из них считают сейчас гостиницей), над входами в которые прикреплены каменные фаллусы.
Н.А.Морозов в работе "Христос" приводит аргументы в пользу того, что первичные христианские храмы совмещали в себе как функции богослужения, знакомого нам по позднейшей христианской литературе, так и функции публичного дома, тесно спаянного с церковью на первых стадиях ее развития ввиду вакхичности первоначальных форм христианского культа (сходно с некоторыми эротическими формами индусского культа). Все такие изображения на стенах и над входами в храмы могли возникнуть и существовать осмысленно, пока эти храмы служили не местами благочестивых размышлений (в современном смысле и представлении), а увеселительными домами в честь веселых античных богов.
В археологии средневекового Рима считается, что практически все римские христианские церкви построены на развалинах языческих храмов: например, церковь святого Дионисия построена якобы на месте языческого храма Диониса, и т.п. Однако и частое сходство названий, и (главное) вакхический характер вышеописанных украшений заставляют думать, что чаще вместо нового строительства "на развалинах" шло простое переименование. Объявив свое недавнее вакхическое прошлое "ошибочным", христианская церковь, перейдя в X-XI вв. в новую евангелическую фазу, переименовывала свои прежние языческо-вакхические храмы.
Итак, мы видим, что не только традиционная историческая хронология содержит удивительные загадки. Ранние страницы христианской церкви также содержат в себе немало странного, немало такого, от чего более позднее христианство (после папы Григория VII) радо было бы полностью отмежеваться. Если же вспомнить, что основателями современной исторической хронологии были именно христианские церковные деятели, и хронология формировалась прежде всего как история христианской церкви, нельзя не задуматься: нет ли здесь прямой взаимосвязи?
Впрочем, делать уверенные выводы пока еще преждевременно.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Старинная летопись глазами математика
Мы уже говорили, что историческая хронология, - чуть ли не единственная из наук, которая до сих пор предпочитает обходиться практически без помощи математики (имеется в виду уровень чуть более высокий, чем таблица умножения). Ну, что ж. Если гора не идет к Магомету... Впрочем, здесь еще вопрос, что - Магомет, и что - гора. Во всяком случае, все приложения математики к исследованию истории, описанные в этой книге, были и являются инициативой математиков, а не историков.
Здесь действительно есть что считать. Мы видели это на примерах затмений и гороскопов, таблиц пасхалии и календарной ситуации на день распятия Христа. Можно было бы еще и еще приводить подобные же примеры; но, как бы ни было их много, все они, к сожалению, не систематичны; все эти решения, конфликтующие с общепризнанной датировкой тех же событий, - не более чем булавочные уколы (весьма, впрочем, болезненные для традиционной хронологии); они исследуют удачно подвернувшиеся эпизоды, но не проблему в целом. Они приводят только к одному выводу, хотя и весьма важному: проблема действительно существует, и масштабы ее огромны. Судя по ним, дезориентация во времени, словно гангрена, захватила всю "нижнюю половину" хронологизированной истории: в предыдущих главах мы рассмотрели несколько событий (в традиционной датировке: от V века до нашей эры по V век нашей эры), даты которых поддаются астрономической проверке, и ни одно из них этой проверки не выдержало. Наш "медицинский диагноз", к сожалению, можно сформулировать и в более суровой форме, а именно: из всех событий, традиционно относимых к этому периоду, нет ни одного, датировка которого не опровергалась бы, а, напротив, однозначно подтверждалась бы астрономическими данными (при условии, конечно, расчета строго беспристрастного, без вольных или невольных подтасовок в угоду традиционной хронологии, - а это, к сожалению, наблюдается часто).
Короче говоря: результаты астрономических датировок подтверждают существование проблемы и очерчивают (для начала - минимально) ее масштабы; но они выводят нас не к финишу, а только не старт серьезной математической работы над нею.
Вопрос надо ставить так: возможно ли методами математического исследования охватить весь исторический материал (или хотя бы большую часть его), а не только какие-то случайные эпизоды?
Для этого рассмотрим: с чем мы, собственно, имеем дело? Устраним пока из рассмотрения такой расплывчато датируемый материал, как ржавые обломки мечей, ювелирные украшения, характер захоронений, архитектуру построек и все подобное, и ограничимся письменными текстами: именно они содержат основную информацию о жизни человечества за последние два-три тысячелетия (как раз тот отрезок времени, который здесь нас главным образом интересует). Их можно разделить на две категории: тексты одномоментного содержания (здесь и королевские указы, и любовные записки на бересте, и художественные произведения вроде "Метаморфоз" Апулея) - их тоже пока отложим в сторону, - и тексты-хроники (во всех видах: от гомеровской "Одиссеи" до французских эпических народных поэм, от Библии и творений древнегреческих историков до многотомных "Историй" прошлого века и современных относительно кратких учебников по истории). Именно тестами-хрониками и займемся.
В статьях и книгах более строгого научного характера (в том числе во второй части этой книги) исторические тексты-хроники иногда назваются "нарративными текстами" (от латинского слова narratio - рассказ, повествование).
Каково их содержание? Основное: имена, события и даты, довольно легко поддается точному математическому описанию и анализу. Сопутствующее: детали быта и особенности событий, характеристики действующих лиц и т.п., - уже значительно труднее, по крайней мере приблизительнее.
Закодировав и введя в память ЭВМ все это: имена, события, даты, а по мере возможности и какие-то достаточно информативные сопутствующие детали, и получив, таким образом, машинные "конспекты" хроник, мы получаем возможность перебирать, сортировать и сравнивать весь этот гигантский материал. Этим мы уподобляется любому автору любой "Истории": если он работал только с одним первоисточником, то его труд не более чем плагиат, и какое-то новое качество его "История" обретала лишь в том случае, если он сопоставлял и объединял не один, а несколько источников. Однако широта охвата материала (когда охвачены сопоставлением многие десятки - практически все доступные нам источники) и темпы работы у ЭВМ в сотни раз выше, чем у самого трудолюбивого историка. Поэтому машинная обработка неизбежно должна вывести нас на новый уровень выводов и следствий, ранее принципиально недостижимый.
Но прежде всего встает вопрос: чему из этого материала можно доверять, на что можно опираться?
Датировке? Но она во всех древних хрониках основана на каком-нибудь местном и локальном во времени летосчислении, привязку которого к единой хронологической шкале "от нашей эры", предлагаемую историками (в позднейших "Историях" и учебниках), будем рассматривать каждый раз не более чем как гипотезу (иначе и нельзя, раз уж мы занялись именно проверкой хронологической шкалы).
Именам? Тоже нет. Любой сколько-то заметный деятель древней истории имел несколько имен или прозвищ, и нет гарантии, что все они нам известны, и что мы не принимаем одного и того же человека, по-разному названного в различных хрониках, за двух различных исторических персонажей. Тем более что и "переводы" имен на другой язык часто искажают их до неузнаваемости. Простой пример: персидский фольклор богат легендами о древнем герое, завоевателе, в которого вопреки логике историческая память народа буквально влюблена (потому эти легенды выглядят попросту сказками). Имя его - Искандер Двурогий. Если бы не знать неоспоримо, что это - Александр Македонский, едва ли бы догадались мы связать эти два имени.
Кстати, об именах, в подтверждение нашего недоверия к ним приведем выдержку из диалога Платона "Критий": "Рассказу нашему нужно предпослать еще одно краткое пояснение, чтобы вам не пришлось удивляться, часто слыша эллинские имена в приложении к варварам. Причина этому такова. Как только Солону явилась мысль воспользоваться этим рассказом для своей поэмы, он полюбопытствовал о значении имен и услыхал в ответ, что египтяне, записывая имена родоначальников этого народа, переводили их на свой язык; потому и сам Солон, выясняя значение имени, записывал его уже на нашем языке". Так поступал, конечно, не только Солон; причем из-за обилия синонимов даже при переводе обратно, на исходный язык, едва ли восстановится прежнее имя.
Географическим названиям? С очень большими сомнениями. Для примера: попробуйте перечислить все известные вам названия Черного моря (от древности до наших дней), удесятерите полученное количество, а потом осознайте, что у него было еще больше имен. И наоборот. Если названо: Рим, или Троя, или Вавилон, или Неаполь, или Красное море, - это совсем не значит, что речь про тот город или про то Красное море, на которые вы подумали.
Событиям? Да, пожалуй, только на них и можно опираться, но тоже с осторожностью: в пересказе, при переписывании из хроники в хронику местный военный конфликт может вырасти в крупную войну, переименование города - превратиться в его закладку, и т.п. Иными словами, может сильно меняться масштаб события, но, по крайней мере, не суть его. Поэтому основой наших исследований будет прежде всего сопоставление событий. К числу их относится и такой материал, на удивление мало искажавшийся при переписывании из хроники в хронику, как время правления любого монарха. Пусть изменилось его прозвище, пусть ему приписали чужие деяния, пусть между ним и его сыном вклинились еще несколько царей, пусть даже его собственную страну обозвали по-чужеземному, - но длительность его правления скорей всего не исказилась, разве лишь на год-другой. Парадоксальный факт: хронологии как таковой мы не доверяем, но в то же время эти числа (имеющие к хронологии прямое отношение) обнаруживаем достаточно устойчивыми.
Впрочем, и недоверие к датам, именам и географическим названиям тоже не может быть абсолютным. Лучше вооружимся принципом: "доверяй, но проверяй".
Казалось бы: личные имена только для того и служат, чтобы обозначать вполне конкретных персонажей. Неужели математический анализ их списка в какой-нибудь части какой-либо хроники может дать что-то сверх этого? Может. Вот вам простой пример. Любое имя бывает в одни времена - модным, в другие - непопулярным. Надежно датированные исторические документы могли бы помочь нам составить реестры наиболее популярных в различные эпохи имен; и тогда мы смогли бы приблизительно датировать какой-либо иной документ - не по содержанию, а только по списку имен. Представьте себе, в одном списке: "Святополк, Михаил, Олег, Волк", в другом: "Фрол, Тит, Ульяна, Никита", в третьем: "Никита, Михаил, Эдуард, Петр". Чувствуете, что у них разная привязка во времени? Математический подсчет может сделать эту привязку довольно точной (и, кстати, не обязательно однозначной: может обнаружиться, например, что второй из этих списков в равной степени может относиться и к самому началу XX века, и к 70-м годам XVIII века).
Когда мы имеем в руках такой мощный инструмент, как ЭВМ, и когда у нас хватило терпения изготовить машинные "конспекты" множества текстов-хроник, появляется возможность привлечь на помощь математическую статистику - науку, основанную на обработке исходного материала большого объема.
(Чаще всего ее используют в роли старательного мусорщика: на обширной свалке информации она высматривает, где валяются все одинаковые предметы, и в хаосе их расположения выискивает закономерности. После этого она может, если нужно, разделить эти предметы на действительно одинаковые и только кажущиеся таковыми, а также указать расположение их источников.)
Благодаря ЭВМ появляется возможность использовать методы, к которым прежние историки не могли прибегать в принципе - из-за огромной трудоемкости этой работы. Сотни человеческих жизней не хватило бы, чтобы вручную проделать хотя бы один из тех анализов, о которых будет здесь говориться. Причем важно отметить, что этих методов не один, а несколько, совершенно различных, и обрабатывают они совершенно различную информацию (черпая ее, однако, из одних и тех же хроник). Поэтому мы можем позволить себе небывалую роскошь: не делать ни одного утверждения прежде, чем несколько различных методов, друг от друга совершенно не зависящих, не скажут в один голос: "Это - так и только так!" Это прямо противоположно подходу средневековых хронистов, которым иногда достаточно было одного-единственного совпадения имени в двух текстах (случайного, может быть), чтобы связать содержимое этих двух хроник в единую цепь. Тогда еще, к сожалению, не существовало науки, специально созданной, чтобы предостерегать от случайных ошибок, - математической статистики.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Наши методы
Исследование текстов-хроник - дело, для математики принципиально новое. Можно обнаружить лишь относительную близость с некоторыми задачами, которыми ранее она уже занималась: с расшифровкой шифров, с восстановлением исходного расположения карт в колоде по виду нескольких перетасованных колод, и т.п. Поэтому пришлось для нашего исследования разработать принципиально новые методы статистического исследования, в которых учитывается специфика исходного материала. Особое внимание уделялось тому, чтобы эти методы не дублировали работу друг друга, исследовали различные по сути данные, - чтобы выводы, основанные на их результатах, были взаимно-независимыми, что необходимо для перекрестной проверки этих выводов. Мы не можем позволить себе еще больше запутать историю, которая и так давным-давно запуталась в своей хронологии.
Важнейшей особенностью статистических методов является то, что они основаны только на количественных характеристиках текстов и не анализируют их смысловое содержание (которое может быть весьма неясным и истолковываться очень по-разному). В этом принципиальное отличие их от методов работы историка. Из этого различия, кстати, видно, что математик, занимающийся анализом исторического материала, ни в коем случае не может и не пытается подменить собой специалиста-историка, не отбивает у него хлеб. Математик занимается той частью содержащейся в древних хрониках информации, на которую историк никогда не обращал внимания (а если и обращал, то ничего не мог из нее извлечь - из-за огромной трудоемкости этой работы, не говоря уж о том, что к ней нужен совершенно иной профессиональный подход). Поэтому мы снова и снова повторяем: историк и математик здесь не конкурируют. И если уж историки заинтересованы в объективном освещении истории (а мы надеемся, что это именно так), совершенно не имеет смысла возмущаться и заявлять, будто здесь "математик лезет в чужую сферу деятельности, в которой он ничего не понимает". Абсолютно неверно. Эти "сферы деятельности" давным-давно разделены, и математик занимается только своей частью работы. Поэтому-то, кстати, мы и не предлагаем здесь новой концепции истории, поскольку это не наша "сфера деятельности". Формировать структуру новой исторической хронологии мы прекращаем там, где кончается математика. Расставлять же по этой структуре "живой" исторический материал, выбирать между Платоном, Плетоном и Плотином, выяснять настоящее название Троянской войны и т.п. - мы не в праве, это дело историков. Максимум, что мы можем себе позволить, это высказать несколько гипотез на темы "живых" деталей истории, отстаивать которые не будем. Иное дело - полученный с помощью математических расчетов костяк объективной исторической хронологии. Это - наша "сфера деятельности", и сколько бы историк (с позиций традиционной хронологии) ни возмущался, что он выглядит "бредово", эмоциями здесь не поможешь. Не менее "бредово" выглядит традиционная хронология - после математического анализа. И, как известно, в любой науке в споре с эмоциями "жар холодных числ" всегда побеждал.
Впрочем, мы отвлеклись и забежали вперед. Вернемся к теме главы. Вот некоторые из наших новых методов.
Принцип корреляции максимумов.
-----------------------------
Если взять для примера какую-нибудь древнерусскую летопись, то легко обнаружить, что текст в ней движется неравномерно: какому-нибудь году часто отведено в несколько раз больше места, чем соседствующим годам. Ничего удивительного. Конечно, летописцы не были такими формалистами-бувоедами, чтобы на каждый год отводить ровно страничку, ни больше, ни меньше. А если год выдался скучный, и писать не о чем? Или наоборот: столько навалилось событий, что на десять лет хватило бы? И наверняка, если сравнить работу летописцев из двух соседних монастырей, окажется: не сговариваясь, они почти всегда описывали год, богатый событиями, подробнее. Когда после этого какой-нибудь историк (например, Н.М.Карамзин), исследуя и обобщая древние летописи, писал свою "Историю", то и он, хоть и отбрасывая события малозначащие, неизбежно уделял этому году больше места в своем труде, чем годам соседним. Это - процесс, как вы понимаете, совершенно объективный, причем очень устойчивый. Даже взяв современный учебник по истории, где автор то и дело возвращается к уже обсказанным временам, описывая их в новом ключе (то "крестьянские волнения в этом веке", то "торговля и промыслы", то "внешняя политика", то "борьба за объединение"), мы убедимся, что про годы, в исходных летописях и у Карамзина описанные подробней, здесь тоже сказано больше, чем про остальные.
Попробуйте теперь перевести одну из этих летописей на чужой язык, переведя заодно и все личные прозвания (чтобы иноземный читатель понимал, какой смысл имеют имена и прозвища Святослав или Федор, Грозный или Тишайший), снабдите эту летопись вместо прежнего иным, чуждым ей отсчетом лет. Станет ли эта хроника полностью неузнаваемой? Почти, но не совсем: расположение лет, которым уделено больше места, чем остальным, останется прежним. Это и будет тот признак, по которому можно ее опознать. Исключительно похоже на главный прием дендрологии, весьма почитаемой историками: исследовать ширину годичных колец на распиле древнего бревна.
Воспользуемся же этой возможностью. Возьмем все тексты-хроники, которыми мы располагаем, - и те, которые говорят о хорошо знакомых событиях и людях и привязаны к единой хронологической шкале, и те, в которых имена незнакомы, а хронология не расшифрована, - и разобьем каждую на одинаковые "главы" (заранее задавшись их длиной: год, или 5, или 10 лет, как удобнее). И подсчитаем: сколько текста приходится на каждую "главу". Теперь любую хронику можно изобразить в виде графика, где по горизонтали пойдут по порядку "главы", т.е. одинаковые отрезки времени, а по вертикали - объем текста каждой "главы". Такой график - своеобразный "портрет" хроники, ее "дендрологического распила". Но и сама хроника, как мы знаем, - "портрет" событий, происшедших когда-то, в какой-то отрезок времени, в каком-то царстве-государстве. И мы уже знаем, что даже многоступенчатое переписывание хроник и объединение их в "Истории", хоть и искажает получившийся на графике "портрет" событий, но не так уж сильно. Получается что-то вроде многократных копирований музыкальной записи, когда звук все хуже, но опытное ухо еще может различить, кто и что поет. Пусть мы не знаем, в какой стране и когда происходят события какой-нибудь хроники, - взаимное сличение "портретов" хроник поможет найти ответ.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Церковная революция Григория Гильдебранда
С.Г.Лозинский в "Истории папства" уделяет виднейшему церковному деятелю Гильдебранду, принявшему при избрании на папский престол имя Григория VII (1073-1085 гг.), по справедливости много страниц. Он описывает его титанические усилия поставить церковную власть над светской, так чтобы даже королевскую или императорскую корону любой в христианском мире претендент на престол получал не по праву династического наследования, а только по согласию и непосредственно из рук наместника Петра - римского папы. Короли должны были "дарить" свои владения блаженному Петру (т.е. католической церкви), с тем, чтобы потом, целуя у папы ногу в знак повиновения (тоже - обычай, соблюдения которого неукоснительно требовал Гильдебранд) и принося ему ленную присягу вассальной верности, получать это королевство обратно - но всего лишь как ленное феодальное владение. И во многом это Григорию VII удалось. Коса нашла на камень лишь в борьбе с германским императором Генрихом IV, который после первоначального унижения перед не в меру властолюбивым наместником Петра (и от церкви отлучившим, и объявившим низложенным с трона) умудрился в конце концов объявить свергнутым самого Григория VII и возвести на его место Климента III ("антипапу"), который (совершенно в духе установлений Гильдебранда) вновь короновал Генриха IV императорской короной. По зову Григория VII в Рим явились (в 1084 г.) его друзья норманны; они прогнали Климента III и императорский гарнизон, однако предали Рим разгрому. Римское население восстало, Григорий бежал - и в 1085 г. умер в Салерно, брошенный всеми.
Остальное в книге С.Г.Лозинского - детали, преимущественно о той же "светской" (политической и экономической) стороне реформистской деятельности Гильдебранда, вроде укрепления финансовой базы церкви, и практически ничего - о внутри-церковном реформаторстве. Сказано только, что "он требовал строгого соблюдения целибата запрещения духовенству вступать в брак, что, как он заявлял, ведет к созданию "духовных династий" и к расхищению церковного имущества".
Таким образом, даже из этого труда (практически - единственного на эту тему, из числа доступных широкому читателю) мы не увидим, что на деле Григорий VII произвел важнейшую трансформацию христианской церкви, вытащив ее из язычества.
Каков был характер христианского культа до него? Изучение материалов показывает, что этот культ совпадал с "античным", вакхическим культом, описанным в классических источниках. Н.А.Морозов в работе "Христос" приводит много данных, показывающих, в частности, что официальная проституция была неотъемлемой частью средневекового христианского культа.
В истории западной церкви сохранилось немало следов этого христианско-вакхического богослужения. Например, у средневековых христиан, по сообщениям специалистов по истории религии, ритуал включал в себя ночные собрания "агапы" ("вечери любви") средневековые вакханалии дионисийского культа, которые считаются сейчас достоянием только античности. Пресловутая "развратность римских пап" объясняется тем, что попросту таков был ритуал. Точно такие языческие вакханалии описаны у Тита Ливия.
Гильдебранд в XI в. посвятил много сил уничтожению вакхического культа в западной церкви, что было, конечно, далеко не просто (ввиду его очевидной привлекательности).
В дальнейшем к решению этой задачи (т.е. к трансформации языческого христианского культа в более "сдержанную" форму христианства) была призвана на Западе и инквизиция, смотревшая на прежние священнодействия - "агапы" - теперь уже как на "дьявольские шабаши".
Однако вакхический христианский культ еще долго держался в Западной Европе. Многочисленные следы его видны и в иллюстрациях к средневековым Библиям, и в "развратных" скульптурных украшениях многих христианских храмов, вызывающих у современных исследователей полнейшую растерянность, и во многих грозных распоряжениях королей и церковных властей, почти безуспешно выпалывавших традиции прежней церкви, ставшие для новой церкви абсолютно неприемлемыми.
Таким образом, реформа Гильдебранда обернулась не только организационной реконструкцией западной церкви и новым характером взаимоотношений римского папы и его легатов с европейскими монархами, но и грандиозной по своим масштабам морально-этической революцией (на завершение которой понадобилось несколько веков непрерывных усилий), которая настолько изменила и веру, и нравственность, и сам христианский культ, что мы теперь с полным недоумением смотрим на реликтовые свидетельства дореформенной системы взглядов и не видим в них ничего, кроме карикатур.
Совершенно непонятны (с позиций современного христианства и современной морали) те раннехристианские изображения, где участвуют ведьмы, черти и тому подобная "нечисть". В позднейших-то изображениях (где черти тащат грешников в ад) все ясно: они должны устрашать. Но ранние?.. Что же значат, например, такие, где черт играет на чем-то вроде гитары, где изображены обнаженные женщины верхом на козлах и ослах в припадке сладострастия? Что символизируют каменные обезьяны, исполняющие разнузданные эротические пляски?
Практически неотличимы от этих христианских скульптур и рисунков знаменитые порнографические (эротические) античные изображения, например, в Помпеях. И опять-таки из-за "стыдливости" эти интересные материалы практически скрыты от широкой научной общественности. "Те из картин, которые представляют какие-нибудь резко-эротические и неблагопристойные сцены, столь любимые древними, сохраняются под замком... В доме развратных женщин... кто-то тайком ночью соскоблил ножом неблагопристойные фрески... В последнее время все помпейские картины и изваяния, не совместные с современными понятиями о приличии, хранятся в секретном отделении бурбонского музея, куда пускают лишь предъявивших у входа особое позволение от высшего начальства..." - сообщает В.Классовский в книге "Систематическое описание Помпеи". Обнаружены в Помпее дома (один из них считают сейчас гостиницей), над входами в которые прикреплены каменные фаллусы.
Н.А.Морозов в работе "Христос" приводит аргументы в пользу того, что первичные христианские храмы совмещали в себе как функции богослужения, знакомого нам по позднейшей христианской литературе, так и функции публичного дома, тесно спаянного с церковью на первых стадиях ее развития ввиду вакхичности первоначальных форм христианского культа (сходно с некоторыми эротическими формами индусского культа). Все такие изображения на стенах и над входами в храмы могли возникнуть и существовать осмысленно, пока эти храмы служили не местами благочестивых размышлений (в современном смысле и представлении), а увеселительными домами в честь веселых античных богов.
В археологии средневекового Рима считается, что практически все римские христианские церкви построены на развалинах языческих храмов: например, церковь святого Дионисия построена якобы на месте языческого храма Диониса, и т.п. Однако и частое сходство названий, и (главное) вакхический характер вышеописанных украшений заставляют думать, что чаще вместо нового строительства "на развалинах" шло простое переименование. Объявив свое недавнее вакхическое прошлое "ошибочным", христианская церковь, перейдя в X-XI вв. в новую евангелическую фазу, переименовывала свои прежние языческо-вакхические храмы.
Итак, мы видим, что не только традиционная историческая хронология содержит удивительные загадки. Ранние страницы христианской церкви также содержат в себе немало странного, немало такого, от чего более позднее христианство (после папы Григория VII) радо было бы полностью отмежеваться. Если же вспомнить, что основателями современной исторической хронологии были именно христианские церковные деятели, и хронология формировалась прежде всего как история христианской церкви, нельзя не задуматься: нет ли здесь прямой взаимосвязи?
Впрочем, делать уверенные выводы пока еще преждевременно.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Старинная летопись глазами математика
Мы уже говорили, что историческая хронология, - чуть ли не единственная из наук, которая до сих пор предпочитает обходиться практически без помощи математики (имеется в виду уровень чуть более высокий, чем таблица умножения). Ну, что ж. Если гора не идет к Магомету... Впрочем, здесь еще вопрос, что - Магомет, и что - гора. Во всяком случае, все приложения математики к исследованию истории, описанные в этой книге, были и являются инициативой математиков, а не историков.
Здесь действительно есть что считать. Мы видели это на примерах затмений и гороскопов, таблиц пасхалии и календарной ситуации на день распятия Христа. Можно было бы еще и еще приводить подобные же примеры; но, как бы ни было их много, все они, к сожалению, не систематичны; все эти решения, конфликтующие с общепризнанной датировкой тех же событий, - не более чем булавочные уколы (весьма, впрочем, болезненные для традиционной хронологии); они исследуют удачно подвернувшиеся эпизоды, но не проблему в целом. Они приводят только к одному выводу, хотя и весьма важному: проблема действительно существует, и масштабы ее огромны. Судя по ним, дезориентация во времени, словно гангрена, захватила всю "нижнюю половину" хронологизированной истории: в предыдущих главах мы рассмотрели несколько событий (в традиционной датировке: от V века до нашей эры по V век нашей эры), даты которых поддаются астрономической проверке, и ни одно из них этой проверки не выдержало. Наш "медицинский диагноз", к сожалению, можно сформулировать и в более суровой форме, а именно: из всех событий, традиционно относимых к этому периоду, нет ни одного, датировка которого не опровергалась бы, а, напротив, однозначно подтверждалась бы астрономическими данными (при условии, конечно, расчета строго беспристрастного, без вольных или невольных подтасовок в угоду традиционной хронологии, - а это, к сожалению, наблюдается часто).
Короче говоря: результаты астрономических датировок подтверждают существование проблемы и очерчивают (для начала - минимально) ее масштабы; но они выводят нас не к финишу, а только не старт серьезной математической работы над нею.
Вопрос надо ставить так: возможно ли методами математического исследования охватить весь исторический материал (или хотя бы большую часть его), а не только какие-то случайные эпизоды?
Для этого рассмотрим: с чем мы, собственно, имеем дело? Устраним пока из рассмотрения такой расплывчато датируемый материал, как ржавые обломки мечей, ювелирные украшения, характер захоронений, архитектуру построек и все подобное, и ограничимся письменными текстами: именно они содержат основную информацию о жизни человечества за последние два-три тысячелетия (как раз тот отрезок времени, который здесь нас главным образом интересует). Их можно разделить на две категории: тексты одномоментного содержания (здесь и королевские указы, и любовные записки на бересте, и художественные произведения вроде "Метаморфоз" Апулея) - их тоже пока отложим в сторону, - и тексты-хроники (во всех видах: от гомеровской "Одиссеи" до французских эпических народных поэм, от Библии и творений древнегреческих историков до многотомных "Историй" прошлого века и современных относительно кратких учебников по истории). Именно тестами-хрониками и займемся.
В статьях и книгах более строгого научного характера (в том числе во второй части этой книги) исторические тексты-хроники иногда назваются "нарративными текстами" (от латинского слова narratio - рассказ, повествование).
Каково их содержание? Основное: имена, события и даты, довольно легко поддается точному математическому описанию и анализу. Сопутствующее: детали быта и особенности событий, характеристики действующих лиц и т.п., - уже значительно труднее, по крайней мере приблизительнее.
Закодировав и введя в память ЭВМ все это: имена, события, даты, а по мере возможности и какие-то достаточно информативные сопутствующие детали, и получив, таким образом, машинные "конспекты" хроник, мы получаем возможность перебирать, сортировать и сравнивать весь этот гигантский материал. Этим мы уподобляется любому автору любой "Истории": если он работал только с одним первоисточником, то его труд не более чем плагиат, и какое-то новое качество его "История" обретала лишь в том случае, если он сопоставлял и объединял не один, а несколько источников. Однако широта охвата материала (когда охвачены сопоставлением многие десятки - практически все доступные нам источники) и темпы работы у ЭВМ в сотни раз выше, чем у самого трудолюбивого историка. Поэтому машинная обработка неизбежно должна вывести нас на новый уровень выводов и следствий, ранее принципиально недостижимый.
Но прежде всего встает вопрос: чему из этого материала можно доверять, на что можно опираться?
Датировке? Но она во всех древних хрониках основана на каком-нибудь местном и локальном во времени летосчислении, привязку которого к единой хронологической шкале "от нашей эры", предлагаемую историками (в позднейших "Историях" и учебниках), будем рассматривать каждый раз не более чем как гипотезу (иначе и нельзя, раз уж мы занялись именно проверкой хронологической шкалы).
Именам? Тоже нет. Любой сколько-то заметный деятель древней истории имел несколько имен или прозвищ, и нет гарантии, что все они нам известны, и что мы не принимаем одного и того же человека, по-разному названного в различных хрониках, за двух различных исторических персонажей. Тем более что и "переводы" имен на другой язык часто искажают их до неузнаваемости. Простой пример: персидский фольклор богат легендами о древнем герое, завоевателе, в которого вопреки логике историческая память народа буквально влюблена (потому эти легенды выглядят попросту сказками). Имя его - Искандер Двурогий. Если бы не знать неоспоримо, что это - Александр Македонский, едва ли бы догадались мы связать эти два имени.
Кстати, об именах, в подтверждение нашего недоверия к ним приведем выдержку из диалога Платона "Критий": "Рассказу нашему нужно предпослать еще одно краткое пояснение, чтобы вам не пришлось удивляться, часто слыша эллинские имена в приложении к варварам. Причина этому такова. Как только Солону явилась мысль воспользоваться этим рассказом для своей поэмы, он полюбопытствовал о значении имен и услыхал в ответ, что египтяне, записывая имена родоначальников этого народа, переводили их на свой язык; потому и сам Солон, выясняя значение имени, записывал его уже на нашем языке". Так поступал, конечно, не только Солон; причем из-за обилия синонимов даже при переводе обратно, на исходный язык, едва ли восстановится прежнее имя.
Географическим названиям? С очень большими сомнениями. Для примера: попробуйте перечислить все известные вам названия Черного моря (от древности до наших дней), удесятерите полученное количество, а потом осознайте, что у него было еще больше имен. И наоборот. Если названо: Рим, или Троя, или Вавилон, или Неаполь, или Красное море, - это совсем не значит, что речь про тот город или про то Красное море, на которые вы подумали.
Событиям? Да, пожалуй, только на них и можно опираться, но тоже с осторожностью: в пересказе, при переписывании из хроники в хронику местный военный конфликт может вырасти в крупную войну, переименование города - превратиться в его закладку, и т.п. Иными словами, может сильно меняться масштаб события, но, по крайней мере, не суть его. Поэтому основой наших исследований будет прежде всего сопоставление событий. К числу их относится и такой материал, на удивление мало искажавшийся при переписывании из хроники в хронику, как время правления любого монарха. Пусть изменилось его прозвище, пусть ему приписали чужие деяния, пусть между ним и его сыном вклинились еще несколько царей, пусть даже его собственную страну обозвали по-чужеземному, - но длительность его правления скорей всего не исказилась, разве лишь на год-другой. Парадоксальный факт: хронологии как таковой мы не доверяем, но в то же время эти числа (имеющие к хронологии прямое отношение) обнаруживаем достаточно устойчивыми.
Впрочем, и недоверие к датам, именам и географическим названиям тоже не может быть абсолютным. Лучше вооружимся принципом: "доверяй, но проверяй".
Казалось бы: личные имена только для того и служат, чтобы обозначать вполне конкретных персонажей. Неужели математический анализ их списка в какой-нибудь части какой-либо хроники может дать что-то сверх этого? Может. Вот вам простой пример. Любое имя бывает в одни времена - модным, в другие - непопулярным. Надежно датированные исторические документы могли бы помочь нам составить реестры наиболее популярных в различные эпохи имен; и тогда мы смогли бы приблизительно датировать какой-либо иной документ - не по содержанию, а только по списку имен. Представьте себе, в одном списке: "Святополк, Михаил, Олег, Волк", в другом: "Фрол, Тит, Ульяна, Никита", в третьем: "Никита, Михаил, Эдуард, Петр". Чувствуете, что у них разная привязка во времени? Математический подсчет может сделать эту привязку довольно точной (и, кстати, не обязательно однозначной: может обнаружиться, например, что второй из этих списков в равной степени может относиться и к самому началу XX века, и к 70-м годам XVIII века).
Когда мы имеем в руках такой мощный инструмент, как ЭВМ, и когда у нас хватило терпения изготовить машинные "конспекты" множества текстов-хроник, появляется возможность привлечь на помощь математическую статистику - науку, основанную на обработке исходного материала большого объема.
(Чаще всего ее используют в роли старательного мусорщика: на обширной свалке информации она высматривает, где валяются все одинаковые предметы, и в хаосе их расположения выискивает закономерности. После этого она может, если нужно, разделить эти предметы на действительно одинаковые и только кажущиеся таковыми, а также указать расположение их источников.)
Благодаря ЭВМ появляется возможность использовать методы, к которым прежние историки не могли прибегать в принципе - из-за огромной трудоемкости этой работы. Сотни человеческих жизней не хватило бы, чтобы вручную проделать хотя бы один из тех анализов, о которых будет здесь говориться. Причем важно отметить, что этих методов не один, а несколько, совершенно различных, и обрабатывают они совершенно различную информацию (черпая ее, однако, из одних и тех же хроник). Поэтому мы можем позволить себе небывалую роскошь: не делать ни одного утверждения прежде, чем несколько различных методов, друг от друга совершенно не зависящих, не скажут в один голос: "Это - так и только так!" Это прямо противоположно подходу средневековых хронистов, которым иногда достаточно было одного-единственного совпадения имени в двух текстах (случайного, может быть), чтобы связать содержимое этих двух хроник в единую цепь. Тогда еще, к сожалению, не существовало науки, специально созданной, чтобы предостерегать от случайных ошибок, - математической статистики.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Наши методы
Исследование текстов-хроник - дело, для математики принципиально новое. Можно обнаружить лишь относительную близость с некоторыми задачами, которыми ранее она уже занималась: с расшифровкой шифров, с восстановлением исходного расположения карт в колоде по виду нескольких перетасованных колод, и т.п. Поэтому пришлось для нашего исследования разработать принципиально новые методы статистического исследования, в которых учитывается специфика исходного материала. Особое внимание уделялось тому, чтобы эти методы не дублировали работу друг друга, исследовали различные по сути данные, - чтобы выводы, основанные на их результатах, были взаимно-независимыми, что необходимо для перекрестной проверки этих выводов. Мы не можем позволить себе еще больше запутать историю, которая и так давным-давно запуталась в своей хронологии.
Важнейшей особенностью статистических методов является то, что они основаны только на количественных характеристиках текстов и не анализируют их смысловое содержание (которое может быть весьма неясным и истолковываться очень по-разному). В этом принципиальное отличие их от методов работы историка. Из этого различия, кстати, видно, что математик, занимающийся анализом исторического материала, ни в коем случае не может и не пытается подменить собой специалиста-историка, не отбивает у него хлеб. Математик занимается той частью содержащейся в древних хрониках информации, на которую историк никогда не обращал внимания (а если и обращал, то ничего не мог из нее извлечь - из-за огромной трудоемкости этой работы, не говоря уж о том, что к ней нужен совершенно иной профессиональный подход). Поэтому мы снова и снова повторяем: историк и математик здесь не конкурируют. И если уж историки заинтересованы в объективном освещении истории (а мы надеемся, что это именно так), совершенно не имеет смысла возмущаться и заявлять, будто здесь "математик лезет в чужую сферу деятельности, в которой он ничего не понимает". Абсолютно неверно. Эти "сферы деятельности" давным-давно разделены, и математик занимается только своей частью работы. Поэтому-то, кстати, мы и не предлагаем здесь новой концепции истории, поскольку это не наша "сфера деятельности". Формировать структуру новой исторической хронологии мы прекращаем там, где кончается математика. Расставлять же по этой структуре "живой" исторический материал, выбирать между Платоном, Плетоном и Плотином, выяснять настоящее название Троянской войны и т.п. - мы не в праве, это дело историков. Максимум, что мы можем себе позволить, это высказать несколько гипотез на темы "живых" деталей истории, отстаивать которые не будем. Иное дело - полученный с помощью математических расчетов костяк объективной исторической хронологии. Это - наша "сфера деятельности", и сколько бы историк (с позиций традиционной хронологии) ни возмущался, что он выглядит "бредово", эмоциями здесь не поможешь. Не менее "бредово" выглядит традиционная хронология - после математического анализа. И, как известно, в любой науке в споре с эмоциями "жар холодных числ" всегда побеждал.
Впрочем, мы отвлеклись и забежали вперед. Вернемся к теме главы. Вот некоторые из наших новых методов.
Принцип корреляции максимумов.
-----------------------------
Если взять для примера какую-нибудь древнерусскую летопись, то легко обнаружить, что текст в ней движется неравномерно: какому-нибудь году часто отведено в несколько раз больше места, чем соседствующим годам. Ничего удивительного. Конечно, летописцы не были такими формалистами-бувоедами, чтобы на каждый год отводить ровно страничку, ни больше, ни меньше. А если год выдался скучный, и писать не о чем? Или наоборот: столько навалилось событий, что на десять лет хватило бы? И наверняка, если сравнить работу летописцев из двух соседних монастырей, окажется: не сговариваясь, они почти всегда описывали год, богатый событиями, подробнее. Когда после этого какой-нибудь историк (например, Н.М.Карамзин), исследуя и обобщая древние летописи, писал свою "Историю", то и он, хоть и отбрасывая события малозначащие, неизбежно уделял этому году больше места в своем труде, чем годам соседним. Это - процесс, как вы понимаете, совершенно объективный, причем очень устойчивый. Даже взяв современный учебник по истории, где автор то и дело возвращается к уже обсказанным временам, описывая их в новом ключе (то "крестьянские волнения в этом веке", то "торговля и промыслы", то "внешняя политика", то "борьба за объединение"), мы убедимся, что про годы, в исходных летописях и у Карамзина описанные подробней, здесь тоже сказано больше, чем про остальные.
Попробуйте теперь перевести одну из этих летописей на чужой язык, переведя заодно и все личные прозвания (чтобы иноземный читатель понимал, какой смысл имеют имена и прозвища Святослав или Федор, Грозный или Тишайший), снабдите эту летопись вместо прежнего иным, чуждым ей отсчетом лет. Станет ли эта хроника полностью неузнаваемой? Почти, но не совсем: расположение лет, которым уделено больше места, чем остальным, останется прежним. Это и будет тот признак, по которому можно ее опознать. Исключительно похоже на главный прием дендрологии, весьма почитаемой историками: исследовать ширину годичных колец на распиле древнего бревна.
Воспользуемся же этой возможностью. Возьмем все тексты-хроники, которыми мы располагаем, - и те, которые говорят о хорошо знакомых событиях и людях и привязаны к единой хронологической шкале, и те, в которых имена незнакомы, а хронология не расшифрована, - и разобьем каждую на одинаковые "главы" (заранее задавшись их длиной: год, или 5, или 10 лет, как удобнее). И подсчитаем: сколько текста приходится на каждую "главу". Теперь любую хронику можно изобразить в виде графика, где по горизонтали пойдут по порядку "главы", т.е. одинаковые отрезки времени, а по вертикали - объем текста каждой "главы". Такой график - своеобразный "портрет" хроники, ее "дендрологического распила". Но и сама хроника, как мы знаем, - "портрет" событий, происшедших когда-то, в какой-то отрезок времени, в каком-то царстве-государстве. И мы уже знаем, что даже многоступенчатое переписывание хроник и объединение их в "Истории", хоть и искажает получившийся на графике "портрет" событий, но не так уж сильно. Получается что-то вроде многократных копирований музыкальной записи, когда звук все хуже, но опытное ухо еще может различить, кто и что поет. Пусть мы не знаем, в какой стране и когда происходят события какой-нибудь хроники, - взаимное сличение "портретов" хроник поможет найти ответ.