Страница:
— Мерки, сэр. Орда наступает со стороны леса!
— Сколько их?
Паренек с ужасом смотрел на него.
Ганс выхватил листок бумаги.
«Ганс, войско мерков, растянувшись на несколько миль, наступает с запада. Похоже на нападение всей орды. Атакуют в ближайший час возле девяностого бастиона. Вряд ли сможем удержать их. Киндред».
— Огонь!
Лошадь под ним шарахнулась от звука выстрела. Он оглянулся на атакующих врагов. Они упорно шли вперед с обнаженными мечами, за спинами у них висели луки.
— Огонь!
Похоже, предстоит рукопашный бой. Несмотря на плотный заградительный огонь, мерки рвались вперед, переступая через раненых и убитых. Впереди были самые храбрые, самые удачливые, привыкшие к боям.
— Двойной картечью, заряжай! Ганс оглянулся. Мэрфи.
— Где Мэрфи?
— Убит, сэр. — Ординарец показал в сторону, где лежал командир дивизии, вокруг него на коленях стояли несколько офицеров.
Ганс повернул лошадь и подскакал к батарее.
— Инграо.
Коротенький артиллерист посмотрел на него.
— Подойдут поближе — стреляйте! — прорычал он своим бойцам и направился к Гансу.
— Ты здесь командуешь, Чарли. Мэрфи убит. Пошли курьера к Григорию, прикажи быть наготове. Надо держаться, но будь готов отступать, если придет приказ! — выкрикнул Ганс. Не отдав честь, он развернулся и посмотрел назад. На них надвигалась стена. Батареи стреляли на расстояние в десять ярдов, перед пушками то и дело открывались широкие коридоры. В воздух взлетали тела, головы, руки и ноги мерков, но оставшиеся в живых по-прежнему упрямо продвигались вперед. Артиллеристы уже палили из револьверов.
Сверкала сталь, звенели сабли, слышался чавкающий звук, когда сталь вспарывала плоть, стоны, предсмертные крики. Многие мерки уже прорвались на позиции и схватились с защитниками.
— Знаменосец! — Здесь, сэр!
К Гансу подбежал уже другой парнишка. Тело предыдущего остывало на земле.
— За мной!
Ганс развернул лошадь и галопом поскакал туда, где его ожидал поезд.
— Все, как и планировалось, — объявил Вука. Он засмеялся от радости и приказал привести свежую лошадь для того, чтобы снова идти в бой.
Тамука остановился рядом с ним. Он снял шлем и отер пот со лба. Другой слуга зан-карта подал бурдюк с водой, и Тамука смог смыть накопившуюся во рту горечь.
Достав драгоценный бинокль, Тамука осмотрел вражеские позиции на другом берегу. На стенах, казалось, не осталось защитников, как и следовало из докладов воздушных разведчиков. Сам корабль отнесло ветром к югу. Им повезло — еще два часа, и сигнал мог бы не дойти от Вушки. Предки помогали им — по крайней мере погода была как по заказу, и он мысленно вознес благодарственную молитву.
Противник заглотил их наживку и направил основные силы на север, чтобы отразить нападение Вушки. Конечно, со стороны мерков тоже будут небольшие потери, но без этого на войне невозможно. Оборона скота будет раздавлена, как яичная скорлупа, — один удар, и все рухнет. Потом они направятся на юг и вклинятся в тыл врага.
Авангард начал перестраиваться для атаки. Тамука протянул воду Вуке, который пересел на новую лошадь. Зан-карт откинул голову, и вода полилась по его доспехам.
Тамука ничего не сказал. Вода давала жизнь, это подарок Нарга всему миру. И даже если река — всего в миле отсюда, не стоит так бесцельно тратить этот драгоценный дар.
Вука вынул саблю из ножен, повернул лошадь на запад и отсалютовал предкам, призывая их в свидетели того, что он выполнит свой долг.
Тамука почувствовал, как в нем нарастает презрение. Наверное, брат, которого Вука убил, сейчас смотрит на него с неба и проклинает. Неужели Вука настолько жесток и глуп, что не чувствует ни вины, ни страха перед духами предков? Их взгляды встретились. — Что тебя тревожит, носитель щита? Что-то изменилось в голосе Вуки, в нем звучала какая-то насмешка. Несколько мерков подняли головы, прислушиваясь к разговору. Тамука улыбнулся.
— Я готов, мой господин. Мой щит и вся моя жизнь — к твоим услугам, — ответил Тамука. В его голосе не прозвучало ни капли сарказма, ничто не выдало его истинного отношения к зан-карту.
Он помнил, как испуганно смотрел на него Вука после бегства из Рима, боясь, что щитоносец стал инкатагой — посланцем смерти от кар-карта, принявшего решение устранить наследника, который недостоин стать правителем. Но сейчас он был в безопасности — единственный сын, единственный оставшийся в живых наследник.
— Тогда давай обагрим наши мечи кровью! — воскликнул Вука, взмахнув саблей. Кончик ее мелькнул у носителя щита прямо перед глазами, но Тамука остался недвижим.
— Кар-карт приказал, чтобы первым шел умен Навхаг под предводительством своего карта, ты не должен вмешиваться, — мягко сказал Тамука.
Вука осадил лошадь и оглянулся на свою свиту.
— Не стоит принимать смерть от пули скота, в этом нет доблести.
— А сидеть здесь и ждать — еще меньшая доблесть, — парировал Вука.
— Это приказ кар-карта, а не мой. Даже сам кар-карт не пойдет вперед. Тебе предстоит еще много сражений. И будет стыдно пропустить их лишь из-за того, что тебя сразила случайная пуля, выпущенная скотом.
Вука развернул лошадь и поскакал прочь от Тамуки.
Мимо проносились полки умена Навхаг. Курьеры на взмыленных лошадях носились туда и сюда, за их спинами колыхались флага, показывавшие, от кого они посланы и кого ищут. Те, что везли золотое знамя кар-карта, ехали на белых лошадях — их выращивали благодаря их красоте и потому, что они бегали быстрее всех.
Знаменосцы с красными флагами встали перед Навхагом. Воины старые и молодые подводили свежих лошадей, а уставших отводили в степь — пастись. Скачка была долгой и изнурительной.
Тамука знал, как трудно было все продумать и организовать: все передвижения обсуждались до мельчайших подробностей, высчитывали количество стрел в колчане каждого воина, учитывали каждый точильный камень для меча. И снова он почувствовал, как дух «ка» — дух воина — пробуждается в нем при виде орды мерков. Даже несмотря на то, что эта мощь будет направлена против бездушного скота, он чувствовал гордость, глядя на эту первобытную силу.
Поднеся бинокль к глазам, он посмотрел на холм примерно в миле от него. Там в окружении бесчисленных помощников, курьеров, шаманов и командиров уменов сидел Джубади. Он был средоточием власти.
Вука злился, и Тамука знал почему. В присутствии кар-карта он вынужден быть вторым и стоять в стороне, тюка отец решает все проблемы.
Тамука поерзал в седле, кожа приятно скрипнула, звякнули бронзовые украшения. Сейчас не время для «ту» — духа носителя щита, сейчас время действий, а не речей. Он едва мог контролировать свои чувства.
Послышалась песня, в которой прославлялся клан Навхаг. Голоса сливались, хор звучал все громче, ему вторил рокот барабанов и рев нарг. Медленный темп постепенно ускорялся, барабаны звучали, как стук сердца.
Блеснули вытащенные из ножен мечи. Знамя клана развевалось.
Вука обнажил свой меч и поднял его.
— Крови, крови! — прорычал он и ринулся вперед.
Ругаясь про себя, Тамука сорвал со спины бронзовый щит и ринулся за зан-картом. Но что бы там ни было, пусть охотится за скотом, это безопаснее, чем размышления о своем щитоносце.
Ганс огляделся. Его помощники стояли возле вагона.
— У вас есть приказ — шевелитесь! Десятки курьеров поскакали с донесением.
— Они приближаются, — заметил Киндред.
Ганс посмотрел на запад. Солнце уже садилось, в эту минуту между облаками пробился яркий луч, и Ганс прикрыл глаза. Враги двинулись вперед.
Всего два полка на шесть миль фронта! Ему бы еще одну бригаду, и они бы выдержали. Тим хрипло закашлялся и схватился за грудь.
— Проклятая астма… Только сейчас мне и не хватало приступа, — сдавленно прошептал он.
— Поедем-ка лучше, — сказал Ганс. — Больше мы здесь ничего не сможем сделать.
Тим расстегнул кобуру и, вынув револьвер, загнал туда патрон.
— Думаю, я останусь здесь, — ответил он. — Ты — командующий корпусом, — напомнил ему Ганс. — Сейчас не время демонстрировать свое геройство.
— Я только что приказал тысяче моих парней оставаться здесь, — отозвался Тим. — И я отлично понимаю, что никому из них не выбраться отсюда живым. — Он снова закашлялся. — Черт бы побрал эту траву… Весной все начинает пахнуть с сумасшедшей силой. Мне говорили, что когда-нибудь я из-за этого загнусь. — Он взглянул на Ганса и вытянул вперед руку. — Навхаг!
Ганс посмотрел вперед. Всадники приближались. Они уже пересекали Потомак, который здесь представлял собой одну сплошную отмель. Единственная оставшаяся батарея четырехфунтовых пушек начала стрелять, раздавались и первые винтовочные залпы.
— Я решил, что останусь здесь, — сказал Тим. — Думаю, мы все имеем право выбрать, где умереть. Я уже устал от сражений.
Ганс крепко пожал Тиму руку.
Штабные офицеры и знаменосец нервно переглядывались, понимая, что это решение означает для них, но никто не произнес ни слова.
Тим отступил на шаг, похлопал ладонью по боку паровоза:
— Выбирайся отсюда и спаси мой корпус!
Ганс смотрел, как Тим направил свою лошадь галопом прямо навстречу меркам.
Машинист вопросительно посмотрел на Ганса.
— Отправляемся на бастион сто, — рявкнул тот, стараясь не показать, что голос у него дрожит.
Машинист отдал честь и побежал в кабину паровоза. Через несколько секунд поезд тронулся, направляясь обратно на север, где Инграо сражался с Вушкой. Если эта позиция достанется врагу, обе дивизии к северу от сотого бастиона окажутся отрезанными от остальной армии. Он поднял карабин и выстрелил в воздух — он знал, что это детская выходка, но ничего не мог поделать с душащей его яростью и бессильными слезами.
— Нынешней ночью можно ожидать атаки, — сказал Эндрю, глядя на свой штаб. — Как только стемнеет, пятьдесят пушек должны начать обстрел переправы и. не прекращать его до самого рассвета.
— Это означает, что к рассвету мы потратим десять тысяч снарядов, — возразил Евгений, командующий артиллерией корпуса. — Мы уже расходуем резервы, хотя война началась всего три дня назад.
— Мерки воспользуются всем, что мы оставим здесь, — холодно заметил один из помощников и, привстав, выглянул за стену укрепления.
В ту же минуту он отшатнулся назад, неловко повернулся и рухнул, не сказав ни слова. Эндрю смотрел на мертвого воина, который еще несколько мгновений назад спорил с друзьями. Потери станут огромными, когда мерки начнут использовать картечь и шрапнель.
Он смотрел в сторону, чтобы не видеть, как уносят труп.
— Вам надо отдохнуть, сэр, — сказал ординарец.
Эндрю кивнул. Он не ложился со вчерашнего дня, а через пару часов уже стемнеет. Ему и вправду нужно отдохнуть.
Эндрю молча спустился с укрепления и пошел в штаб, не обращая внимания на снаряды, пролетавшие над головой, — на это уже просто не было сил.
Зазвонил колокол паровоза, прибывшего под прикрытием второй линии укреплений. В воздух взвились клубы пара и дыма.
Воздушный корабль мерков, который некоторое время назад пытался бомбить поезд, сейчас направлялся куда-то за холмы Шенандоа. В небе появились тяжелые низкие тучи, а ветер становился все сильнее.
Эндрю вошел в здание и буквально рухнул на кровать. Он со стоном вытянулся.
— Эндрю?
Он вздрогнул и сел. В тени стояла Кэтлин. Она подошла поближе. Он увидел у нее на губах беспокойную улыбку.
— Господи, что ты тут делаешь? — спросил он.
— Хорошее приветствие. — Она села рядом и, как маленького, погладила его по голове. Отвела со лба седеющую прядь.
Он легонько ее поцеловал. Удар грома за окном и порыв ветра, швырнувший в окно капли дождя, заставили его вздрогнуть.
— Меня прислал Эмил, — объяснила она. — Я буду врачом в санитарном поезде.
— Очень глупо с его стороны, — пробормотал Эндрю. — Здесь все-таки война, а не игрушки.
— Я вполне могу о себе позаботиться.
— А Мэдди?
— Она с Людмилой.
Эндрю промолчал, зная, что бесполезно спорить с женой и убеждать ее в том, что женщине не место на войне. Такие споры хорошо вести дома в мирное время, а сейчас, когда вопрос выживания республики стал самым главным, каждый делал что мог. Все они рискуют, как же он может приказать жене спрятаться?
— Похоже, дела у нас идут не блестяще? — спросила она.
Он затравленно кивнул.
— Я ничего подобного не предполагал. Дамба — это так просто, но мы не предусмотрели самых очевидных вещей… Господи всемогущий, на моих глазах погибло не меньше десяти тысяч карфагенян! Вся река стала красной от их крови. Еще несколько тысяч убили сами мерки за попытку бегства. Мы потратили тонны снарядов, убивая своих соплеменников.
Его голос дрогнул. Он винил себя за ту бойню, свидетелем которой был.
В соседней комнате застучал телеграфный ключ, и она почувствовала, как Эндрю напрягся.
Он медленно поднялся на ноги.
Кэтлин испуганно посмотрела на него. Он двигался как марионетка, которую дергают за ниточки. Если их обрезать, он тотчас упадет. Но не может быть, чтобы бессонница была причиной этого. Она помнила, каким он был во время Тугарской войны, — возможность поражения только придавала ему сил, он чувствовал яростную готовность сражаться до конца. А сейчас он подавлен. Она заглянула ему в глаза и увидела в них страх.
Телеграфист с посеревшим лицом ворвался в комнату.
— От Ганса. — Голос Эндрю был едва слышен.
Телеграфист поднял листок к глазам и, поправляя очки, дрожащим голосом прочитал:
— Сообщение от генерала Шудера. «На участке, охраняемом бастионами от восемьдесят пятого до девяностого, фронт прорван. Атакуют двадцать уменов. Рекомендую отказаться от обороны линии Потомака. Нужны поезда, чтобы забрать две дивизии с бастиона сто. Вероятно, дорогу на Суздаль перекроют к рассвету».
Ошеломленный, Эндрю знаком приказал телеграфисту выйти и в ужасе уставился на Кэтлин.
— Боже мой, — прошептал он. — Они разбили нас за три дня.
Она сидела молча.
— Мы целый год строили оборону именно здесь, рассчитывая отбросить их назад, но они просочились сквозь нее, как дым, и отрезали часть армии, как и предсказывал Ганс.
Он подошел к столу с разложенной на нем картой.
— Проклятье! — Она слышала в его голосе настоящий ужас.
Кэтлин встала и тоже подошла к столу.
— Если ты уже сейчас готов сдаться, — холодно произнесла она, — мне лучше поехать в Суздаль, задушить Мэдди и перерезать горло себе.
Он взглянул на нее. — Нравится тебе это или нет, но ты отвечаешь и за остальных, Эндрю Кин.
— Я думал, что прорыв будет здесь. Я делал именно то, чего они хотели от меня, я думал, что удержу их у границы. Но мы были слишком слабы, и мне следовало это видеть. Эти проклятые аэростаты все время следили за нами, они знали обо всем, что мы делаем, а мы не знали о них ничего. Я должен был…
— Ты должен был, но не сделал этого, — перебила Кэтлин.
Он хмуро посмотрел на нее.
— Мы сделали все, что в наших силах, — уже мягче добавила она. — Сделать все не может никто. К тому же еще не все потеряно.
Он попытался улыбнуться.
— Знаешь, — пробормотал он, — я не боюсь умереть, Кэтлин. Мне кажется, что смерть была бы для меня облегчением.
Дом содрогнулся от пушечного залпа.
— Все время бороться за выживание, снова и снова. И конца не видно. Господи, я устал до смерти. Я проиграл. Тысячи парней, которые доверяли мне, мертвы, а те, кто еще жив, умрут завтра.
— Война только началась, — сказала она мягко. — Еще многие умрут, даже если мы победим. Но мы обязательно проиграем, Эндрю, если ты будешь чувствовать себя побежденным.
Она обошла вокруг стола и, взяв его за руку, произнесла с удивительной нежностью:
— Мы справимся, любимый. Все в твоих руках. А сейчас тебе надо отдохнуть.
Она посмотрела ему в глаза, словно пытаясь понять, что же изменилось, что потеряно навсегда. Кэтлин вспомнилось, как она впервые увидела его на «Оганките», его мальчишеские черты даже во сне искажала боль. Он уже тогда устал от войны. Сможет ли он пережить еще и эту?
Когда-то, после того как в бою на Булл-Ран погиб ее жених, Кэтлин поклялась себе, что никогда не выйдет замуж за солдата. «Моя дорогая Кэтлин, — начиналось его письмо, — если ты сейчас читаешь эти строки, значит, мы никогда больше не увидимся».
Тогда она чуть не умерла, но в конце концов влюбилась в этого нежного, сильного, а теперь смертельно испуганного человека. Она любила его даже больше из-за этого страха, порожденного тем жутким грузом, который он тащил на своих плечах, мечтая о свободе для этого мира. Как бы она хотела отдать ему все свои силы.
— Даже если нам обоим предстоит умереть, — прошептала она, — останется Мэдди. Где она будет, если ты проиграешь?
Он, казалось, очнулся при упоминании этого имени.
— Обними ее за меня, — сказал Эндрю. Поцеловав Кэтлин в губы, он отступил на шаг и одернул форму. Кэтлин выдавила из себя улыбку. Опять она будет бояться за него, опять станет думать, не была ли эта встреча последней.
Он отвернулся, чтобы Кэтлин не увидела его слез. Она вышла. Он стоял несколько минут, зная, что снаружи люди ждут его приказов.
Его самый близкий друг сражался за него, за всех них всего в шестидесяти милях отсюда. Эндрю подошел к карте. Они говорили об этом снова и снова, обсуждая все эти «а что если», думая о возможных провалах и о том, как из них выбраться. Но, обдумывая эти планы, он всегда был твердо уверен, что они сумеют задержать врага на границе и только летом им придется отступить на вторую линию обороны, которую они построят весной возле леса. Продержаться до конца лета, а потом орде придется уйти или она вымрет от голода.
Скорее всего, к утру железная дорога, ведущая в Суздаль, будет перерезана, а большая часть уменов отправится на восток, чтобы взять в кольцо их армию. Отличный маневр.
Ганс со своими корпусами, вполне возможно, будут окружены и погибнут. А это лучшие войска.
Он смотрел на карту, уже зная, что мысленно смирился с их смертью. Он помнил первейшее из правил: нужно развивать победу, но никогда не тратить силы на битву, которая заведомо обречена на провал. Он почувствовал, как сжалось сердце. Ганс словно стоял рядом и, пристально глядя на него, говорил, что придется это сделать.
Эндрю подошел к телеграфисту и продиктовал ему несколько зашифрованных слов. Затем вышел к ожидающим его офицерам.
— Трубите сбор, — приказал Эндрю.
— Господи, мы что, отходим? — воскликнул один из адъютантов.
Эндрю кивнул.
— Больше половины войск Ганса отрезано. К завтрашнему дню мерки атакуют эту позицию с тыла. Я приказал поездам резерва ночью прибыть сюда и эвакуировать армию за Нейпер.
— А как же генерал Шудер?
— Он теперь остается один, — тихо произнес Эндрю. — Если мы сделаем попытку спасти его, вся армия сгинет в степях. Я попробую отправить несколько поездов из Суздаля к сотому бастиону и забрать его, прежде чем мерки перекроют дорогу.
— Да помогут ему Кесус и Перм, — прошептал адъютант.
— Надеюсь, Кесус поможет всем нам, — отозвался Эндрю.
«Прости меня, Ганс», — шепнул он про себя. Потом зашел в дом и плотно закрыл за собой дверь.
Глава 6
— Сколько их?
Паренек с ужасом смотрел на него.
Ганс выхватил листок бумаги.
«Ганс, войско мерков, растянувшись на несколько миль, наступает с запада. Похоже на нападение всей орды. Атакуют в ближайший час возле девяностого бастиона. Вряд ли сможем удержать их. Киндред».
— Огонь!
Лошадь под ним шарахнулась от звука выстрела. Он оглянулся на атакующих врагов. Они упорно шли вперед с обнаженными мечами, за спинами у них висели луки.
— Огонь!
Похоже, предстоит рукопашный бой. Несмотря на плотный заградительный огонь, мерки рвались вперед, переступая через раненых и убитых. Впереди были самые храбрые, самые удачливые, привыкшие к боям.
— Двойной картечью, заряжай! Ганс оглянулся. Мэрфи.
— Где Мэрфи?
— Убит, сэр. — Ординарец показал в сторону, где лежал командир дивизии, вокруг него на коленях стояли несколько офицеров.
Ганс повернул лошадь и подскакал к батарее.
— Инграо.
Коротенький артиллерист посмотрел на него.
— Подойдут поближе — стреляйте! — прорычал он своим бойцам и направился к Гансу.
— Ты здесь командуешь, Чарли. Мэрфи убит. Пошли курьера к Григорию, прикажи быть наготове. Надо держаться, но будь готов отступать, если придет приказ! — выкрикнул Ганс. Не отдав честь, он развернулся и посмотрел назад. На них надвигалась стена. Батареи стреляли на расстояние в десять ярдов, перед пушками то и дело открывались широкие коридоры. В воздух взлетали тела, головы, руки и ноги мерков, но оставшиеся в живых по-прежнему упрямо продвигались вперед. Артиллеристы уже палили из револьверов.
Сверкала сталь, звенели сабли, слышался чавкающий звук, когда сталь вспарывала плоть, стоны, предсмертные крики. Многие мерки уже прорвались на позиции и схватились с защитниками.
— Знаменосец! — Здесь, сэр!
К Гансу подбежал уже другой парнишка. Тело предыдущего остывало на земле.
— За мной!
Ганс развернул лошадь и галопом поскакал туда, где его ожидал поезд.
— Все, как и планировалось, — объявил Вука. Он засмеялся от радости и приказал привести свежую лошадь для того, чтобы снова идти в бой.
Тамука остановился рядом с ним. Он снял шлем и отер пот со лба. Другой слуга зан-карта подал бурдюк с водой, и Тамука смог смыть накопившуюся во рту горечь.
Достав драгоценный бинокль, Тамука осмотрел вражеские позиции на другом берегу. На стенах, казалось, не осталось защитников, как и следовало из докладов воздушных разведчиков. Сам корабль отнесло ветром к югу. Им повезло — еще два часа, и сигнал мог бы не дойти от Вушки. Предки помогали им — по крайней мере погода была как по заказу, и он мысленно вознес благодарственную молитву.
Противник заглотил их наживку и направил основные силы на север, чтобы отразить нападение Вушки. Конечно, со стороны мерков тоже будут небольшие потери, но без этого на войне невозможно. Оборона скота будет раздавлена, как яичная скорлупа, — один удар, и все рухнет. Потом они направятся на юг и вклинятся в тыл врага.
Авангард начал перестраиваться для атаки. Тамука протянул воду Вуке, который пересел на новую лошадь. Зан-карт откинул голову, и вода полилась по его доспехам.
Тамука ничего не сказал. Вода давала жизнь, это подарок Нарга всему миру. И даже если река — всего в миле отсюда, не стоит так бесцельно тратить этот драгоценный дар.
Вука вынул саблю из ножен, повернул лошадь на запад и отсалютовал предкам, призывая их в свидетели того, что он выполнит свой долг.
Тамука почувствовал, как в нем нарастает презрение. Наверное, брат, которого Вука убил, сейчас смотрит на него с неба и проклинает. Неужели Вука настолько жесток и глуп, что не чувствует ни вины, ни страха перед духами предков? Их взгляды встретились. — Что тебя тревожит, носитель щита? Что-то изменилось в голосе Вуки, в нем звучала какая-то насмешка. Несколько мерков подняли головы, прислушиваясь к разговору. Тамука улыбнулся.
— Я готов, мой господин. Мой щит и вся моя жизнь — к твоим услугам, — ответил Тамука. В его голосе не прозвучало ни капли сарказма, ничто не выдало его истинного отношения к зан-карту.
Он помнил, как испуганно смотрел на него Вука после бегства из Рима, боясь, что щитоносец стал инкатагой — посланцем смерти от кар-карта, принявшего решение устранить наследника, который недостоин стать правителем. Но сейчас он был в безопасности — единственный сын, единственный оставшийся в живых наследник.
— Тогда давай обагрим наши мечи кровью! — воскликнул Вука, взмахнув саблей. Кончик ее мелькнул у носителя щита прямо перед глазами, но Тамука остался недвижим.
— Кар-карт приказал, чтобы первым шел умен Навхаг под предводительством своего карта, ты не должен вмешиваться, — мягко сказал Тамука.
Вука осадил лошадь и оглянулся на свою свиту.
— Не стоит принимать смерть от пули скота, в этом нет доблести.
— А сидеть здесь и ждать — еще меньшая доблесть, — парировал Вука.
— Это приказ кар-карта, а не мой. Даже сам кар-карт не пойдет вперед. Тебе предстоит еще много сражений. И будет стыдно пропустить их лишь из-за того, что тебя сразила случайная пуля, выпущенная скотом.
Вука развернул лошадь и поскакал прочь от Тамуки.
Мимо проносились полки умена Навхаг. Курьеры на взмыленных лошадях носились туда и сюда, за их спинами колыхались флага, показывавшие, от кого они посланы и кого ищут. Те, что везли золотое знамя кар-карта, ехали на белых лошадях — их выращивали благодаря их красоте и потому, что они бегали быстрее всех.
Знаменосцы с красными флагами встали перед Навхагом. Воины старые и молодые подводили свежих лошадей, а уставших отводили в степь — пастись. Скачка была долгой и изнурительной.
Тамука знал, как трудно было все продумать и организовать: все передвижения обсуждались до мельчайших подробностей, высчитывали количество стрел в колчане каждого воина, учитывали каждый точильный камень для меча. И снова он почувствовал, как дух «ка» — дух воина — пробуждается в нем при виде орды мерков. Даже несмотря на то, что эта мощь будет направлена против бездушного скота, он чувствовал гордость, глядя на эту первобытную силу.
Поднеся бинокль к глазам, он посмотрел на холм примерно в миле от него. Там в окружении бесчисленных помощников, курьеров, шаманов и командиров уменов сидел Джубади. Он был средоточием власти.
Вука злился, и Тамука знал почему. В присутствии кар-карта он вынужден быть вторым и стоять в стороне, тюка отец решает все проблемы.
Тамука поерзал в седле, кожа приятно скрипнула, звякнули бронзовые украшения. Сейчас не время для «ту» — духа носителя щита, сейчас время действий, а не речей. Он едва мог контролировать свои чувства.
Послышалась песня, в которой прославлялся клан Навхаг. Голоса сливались, хор звучал все громче, ему вторил рокот барабанов и рев нарг. Медленный темп постепенно ускорялся, барабаны звучали, как стук сердца.
Блеснули вытащенные из ножен мечи. Знамя клана развевалось.
Вука обнажил свой меч и поднял его.
— Крови, крови! — прорычал он и ринулся вперед.
Ругаясь про себя, Тамука сорвал со спины бронзовый щит и ринулся за зан-картом. Но что бы там ни было, пусть охотится за скотом, это безопаснее, чем размышления о своем щитоносце.
Ганс огляделся. Его помощники стояли возле вагона.
— У вас есть приказ — шевелитесь! Десятки курьеров поскакали с донесением.
— Они приближаются, — заметил Киндред.
Ганс посмотрел на запад. Солнце уже садилось, в эту минуту между облаками пробился яркий луч, и Ганс прикрыл глаза. Враги двинулись вперед.
Всего два полка на шесть миль фронта! Ему бы еще одну бригаду, и они бы выдержали. Тим хрипло закашлялся и схватился за грудь.
— Проклятая астма… Только сейчас мне и не хватало приступа, — сдавленно прошептал он.
— Поедем-ка лучше, — сказал Ганс. — Больше мы здесь ничего не сможем сделать.
Тим расстегнул кобуру и, вынув револьвер, загнал туда патрон.
— Думаю, я останусь здесь, — ответил он. — Ты — командующий корпусом, — напомнил ему Ганс. — Сейчас не время демонстрировать свое геройство.
— Я только что приказал тысяче моих парней оставаться здесь, — отозвался Тим. — И я отлично понимаю, что никому из них не выбраться отсюда живым. — Он снова закашлялся. — Черт бы побрал эту траву… Весной все начинает пахнуть с сумасшедшей силой. Мне говорили, что когда-нибудь я из-за этого загнусь. — Он взглянул на Ганса и вытянул вперед руку. — Навхаг!
Ганс посмотрел вперед. Всадники приближались. Они уже пересекали Потомак, который здесь представлял собой одну сплошную отмель. Единственная оставшаяся батарея четырехфунтовых пушек начала стрелять, раздавались и первые винтовочные залпы.
— Я решил, что останусь здесь, — сказал Тим. — Думаю, мы все имеем право выбрать, где умереть. Я уже устал от сражений.
Ганс крепко пожал Тиму руку.
Штабные офицеры и знаменосец нервно переглядывались, понимая, что это решение означает для них, но никто не произнес ни слова.
Тим отступил на шаг, похлопал ладонью по боку паровоза:
— Выбирайся отсюда и спаси мой корпус!
Ганс смотрел, как Тим направил свою лошадь галопом прямо навстречу меркам.
Машинист вопросительно посмотрел на Ганса.
— Отправляемся на бастион сто, — рявкнул тот, стараясь не показать, что голос у него дрожит.
Машинист отдал честь и побежал в кабину паровоза. Через несколько секунд поезд тронулся, направляясь обратно на север, где Инграо сражался с Вушкой. Если эта позиция достанется врагу, обе дивизии к северу от сотого бастиона окажутся отрезанными от остальной армии. Он поднял карабин и выстрелил в воздух — он знал, что это детская выходка, но ничего не мог поделать с душащей его яростью и бессильными слезами.
— Нынешней ночью можно ожидать атаки, — сказал Эндрю, глядя на свой штаб. — Как только стемнеет, пятьдесят пушек должны начать обстрел переправы и. не прекращать его до самого рассвета.
— Это означает, что к рассвету мы потратим десять тысяч снарядов, — возразил Евгений, командующий артиллерией корпуса. — Мы уже расходуем резервы, хотя война началась всего три дня назад.
— Мерки воспользуются всем, что мы оставим здесь, — холодно заметил один из помощников и, привстав, выглянул за стену укрепления.
В ту же минуту он отшатнулся назад, неловко повернулся и рухнул, не сказав ни слова. Эндрю смотрел на мертвого воина, который еще несколько мгновений назад спорил с друзьями. Потери станут огромными, когда мерки начнут использовать картечь и шрапнель.
Он смотрел в сторону, чтобы не видеть, как уносят труп.
— Вам надо отдохнуть, сэр, — сказал ординарец.
Эндрю кивнул. Он не ложился со вчерашнего дня, а через пару часов уже стемнеет. Ему и вправду нужно отдохнуть.
Эндрю молча спустился с укрепления и пошел в штаб, не обращая внимания на снаряды, пролетавшие над головой, — на это уже просто не было сил.
Зазвонил колокол паровоза, прибывшего под прикрытием второй линии укреплений. В воздух взвились клубы пара и дыма.
Воздушный корабль мерков, который некоторое время назад пытался бомбить поезд, сейчас направлялся куда-то за холмы Шенандоа. В небе появились тяжелые низкие тучи, а ветер становился все сильнее.
Эндрю вошел в здание и буквально рухнул на кровать. Он со стоном вытянулся.
— Эндрю?
Он вздрогнул и сел. В тени стояла Кэтлин. Она подошла поближе. Он увидел у нее на губах беспокойную улыбку.
— Господи, что ты тут делаешь? — спросил он.
— Хорошее приветствие. — Она села рядом и, как маленького, погладила его по голове. Отвела со лба седеющую прядь.
Он легонько ее поцеловал. Удар грома за окном и порыв ветра, швырнувший в окно капли дождя, заставили его вздрогнуть.
— Меня прислал Эмил, — объяснила она. — Я буду врачом в санитарном поезде.
— Очень глупо с его стороны, — пробормотал Эндрю. — Здесь все-таки война, а не игрушки.
— Я вполне могу о себе позаботиться.
— А Мэдди?
— Она с Людмилой.
Эндрю промолчал, зная, что бесполезно спорить с женой и убеждать ее в том, что женщине не место на войне. Такие споры хорошо вести дома в мирное время, а сейчас, когда вопрос выживания республики стал самым главным, каждый делал что мог. Все они рискуют, как же он может приказать жене спрятаться?
— Похоже, дела у нас идут не блестяще? — спросила она.
Он затравленно кивнул.
— Я ничего подобного не предполагал. Дамба — это так просто, но мы не предусмотрели самых очевидных вещей… Господи всемогущий, на моих глазах погибло не меньше десяти тысяч карфагенян! Вся река стала красной от их крови. Еще несколько тысяч убили сами мерки за попытку бегства. Мы потратили тонны снарядов, убивая своих соплеменников.
Его голос дрогнул. Он винил себя за ту бойню, свидетелем которой был.
В соседней комнате застучал телеграфный ключ, и она почувствовала, как Эндрю напрягся.
Он медленно поднялся на ноги.
Кэтлин испуганно посмотрела на него. Он двигался как марионетка, которую дергают за ниточки. Если их обрезать, он тотчас упадет. Но не может быть, чтобы бессонница была причиной этого. Она помнила, каким он был во время Тугарской войны, — возможность поражения только придавала ему сил, он чувствовал яростную готовность сражаться до конца. А сейчас он подавлен. Она заглянула ему в глаза и увидела в них страх.
Телеграфист с посеревшим лицом ворвался в комнату.
— От Ганса. — Голос Эндрю был едва слышен.
Телеграфист поднял листок к глазам и, поправляя очки, дрожащим голосом прочитал:
— Сообщение от генерала Шудера. «На участке, охраняемом бастионами от восемьдесят пятого до девяностого, фронт прорван. Атакуют двадцать уменов. Рекомендую отказаться от обороны линии Потомака. Нужны поезда, чтобы забрать две дивизии с бастиона сто. Вероятно, дорогу на Суздаль перекроют к рассвету».
Ошеломленный, Эндрю знаком приказал телеграфисту выйти и в ужасе уставился на Кэтлин.
— Боже мой, — прошептал он. — Они разбили нас за три дня.
Она сидела молча.
— Мы целый год строили оборону именно здесь, рассчитывая отбросить их назад, но они просочились сквозь нее, как дым, и отрезали часть армии, как и предсказывал Ганс.
Он подошел к столу с разложенной на нем картой.
— Проклятье! — Она слышала в его голосе настоящий ужас.
Кэтлин встала и тоже подошла к столу.
— Если ты уже сейчас готов сдаться, — холодно произнесла она, — мне лучше поехать в Суздаль, задушить Мэдди и перерезать горло себе.
Он взглянул на нее. — Нравится тебе это или нет, но ты отвечаешь и за остальных, Эндрю Кин.
— Я думал, что прорыв будет здесь. Я делал именно то, чего они хотели от меня, я думал, что удержу их у границы. Но мы были слишком слабы, и мне следовало это видеть. Эти проклятые аэростаты все время следили за нами, они знали обо всем, что мы делаем, а мы не знали о них ничего. Я должен был…
— Ты должен был, но не сделал этого, — перебила Кэтлин.
Он хмуро посмотрел на нее.
— Мы сделали все, что в наших силах, — уже мягче добавила она. — Сделать все не может никто. К тому же еще не все потеряно.
Он попытался улыбнуться.
— Знаешь, — пробормотал он, — я не боюсь умереть, Кэтлин. Мне кажется, что смерть была бы для меня облегчением.
Дом содрогнулся от пушечного залпа.
— Все время бороться за выживание, снова и снова. И конца не видно. Господи, я устал до смерти. Я проиграл. Тысячи парней, которые доверяли мне, мертвы, а те, кто еще жив, умрут завтра.
— Война только началась, — сказала она мягко. — Еще многие умрут, даже если мы победим. Но мы обязательно проиграем, Эндрю, если ты будешь чувствовать себя побежденным.
Она обошла вокруг стола и, взяв его за руку, произнесла с удивительной нежностью:
— Мы справимся, любимый. Все в твоих руках. А сейчас тебе надо отдохнуть.
Она посмотрела ему в глаза, словно пытаясь понять, что же изменилось, что потеряно навсегда. Кэтлин вспомнилось, как она впервые увидела его на «Оганките», его мальчишеские черты даже во сне искажала боль. Он уже тогда устал от войны. Сможет ли он пережить еще и эту?
Когда-то, после того как в бою на Булл-Ран погиб ее жених, Кэтлин поклялась себе, что никогда не выйдет замуж за солдата. «Моя дорогая Кэтлин, — начиналось его письмо, — если ты сейчас читаешь эти строки, значит, мы никогда больше не увидимся».
Тогда она чуть не умерла, но в конце концов влюбилась в этого нежного, сильного, а теперь смертельно испуганного человека. Она любила его даже больше из-за этого страха, порожденного тем жутким грузом, который он тащил на своих плечах, мечтая о свободе для этого мира. Как бы она хотела отдать ему все свои силы.
— Даже если нам обоим предстоит умереть, — прошептала она, — останется Мэдди. Где она будет, если ты проиграешь?
Он, казалось, очнулся при упоминании этого имени.
— Обними ее за меня, — сказал Эндрю. Поцеловав Кэтлин в губы, он отступил на шаг и одернул форму. Кэтлин выдавила из себя улыбку. Опять она будет бояться за него, опять станет думать, не была ли эта встреча последней.
Он отвернулся, чтобы Кэтлин не увидела его слез. Она вышла. Он стоял несколько минут, зная, что снаружи люди ждут его приказов.
Его самый близкий друг сражался за него, за всех них всего в шестидесяти милях отсюда. Эндрю подошел к карте. Они говорили об этом снова и снова, обсуждая все эти «а что если», думая о возможных провалах и о том, как из них выбраться. Но, обдумывая эти планы, он всегда был твердо уверен, что они сумеют задержать врага на границе и только летом им придется отступить на вторую линию обороны, которую они построят весной возле леса. Продержаться до конца лета, а потом орде придется уйти или она вымрет от голода.
Скорее всего, к утру железная дорога, ведущая в Суздаль, будет перерезана, а большая часть уменов отправится на восток, чтобы взять в кольцо их армию. Отличный маневр.
Ганс со своими корпусами, вполне возможно, будут окружены и погибнут. А это лучшие войска.
Он смотрел на карту, уже зная, что мысленно смирился с их смертью. Он помнил первейшее из правил: нужно развивать победу, но никогда не тратить силы на битву, которая заведомо обречена на провал. Он почувствовал, как сжалось сердце. Ганс словно стоял рядом и, пристально глядя на него, говорил, что придется это сделать.
Эндрю подошел к телеграфисту и продиктовал ему несколько зашифрованных слов. Затем вышел к ожидающим его офицерам.
— Трубите сбор, — приказал Эндрю.
— Господи, мы что, отходим? — воскликнул один из адъютантов.
Эндрю кивнул.
— Больше половины войск Ганса отрезано. К завтрашнему дню мерки атакуют эту позицию с тыла. Я приказал поездам резерва ночью прибыть сюда и эвакуировать армию за Нейпер.
— А как же генерал Шудер?
— Он теперь остается один, — тихо произнес Эндрю. — Если мы сделаем попытку спасти его, вся армия сгинет в степях. Я попробую отправить несколько поездов из Суздаля к сотому бастиону и забрать его, прежде чем мерки перекроют дорогу.
— Да помогут ему Кесус и Перм, — прошептал адъютант.
— Надеюсь, Кесус поможет всем нам, — отозвался Эндрю.
«Прости меня, Ганс», — шепнул он про себя. Потом зашел в дом и плотно закрыл за собой дверь.
Глава 6
— Он приказал трубить сбор. Джон Майна посмотрел на Пэта.
— Но это еще не означает, что мы отступаем, — мягко заметил тот.
Калин нервно поерзал на стуле и взглянул на карту, висящую на стене.
— Как мы могли так быстро потерять линию на Потомаке? — угрюмо спросил Калин. Он встал и одернул рубаху.
— Всегда существует определенный риск, — заметил Пэт. — Генерал Ли в шестьдесят четвертом удерживал такую же, и с такими же силами.
— Триста миль железной дороги, сотни миль укреплений, и все это потеряно, — потрясено прошептал Джон, качая головой.
В соседней комнате продолжал стрекотать ключ телеграфиста. Ординарец принес листок с последними известиями, и Пэт молча пробежал текст глазами.
— Мы готовы к такому обороту? — спросил Калин, глядя на Джона.
— На запасных путях — тридцать составов, этого вполне достаточно, чтобы перевезти войска и артиллерию в тыл. К счастью, мы решили сделать главный сборный пункт здесь, в Суздале. Значит, мы потеряем только те боеприпасы, которые уже доставлены на линию фронта… Но как же наши планы? -горестно вопросил он. — Мы рассчитывали, что задержим их на Потомаке и что у нас будет по меньшей мере два месяца на то, чтобы построить вторую линию обороны возле станции Уайлдернесс и укрепления на подходах к Нейперу. Мы надеялись, что у нас к этому времени появятся еще два корпуса пехоты и двадцать артиллерийских батарей; мы планировали, что к началу июля кампания закончится.
Он помолчал минуту, словно подсчитывая все проблемы и трудности, с которыми им еще предстоит столкнуться.
— Мы можем потерять весь корпус Ганса, — тихо заметил Пэт, глядя на сводку, пришедшую из штаба Третьего корпуса. — Враги вклинились на нашу территорию уже на пять миль, и их невозможно остановить. Разве что к ночи они остановятся сами.
Пэт встал и, перегнувшись через стол, зажег керосиновую лампу.
— Если мы потеряем всех людей Киндреда, то вряд ли сможем задержать мерков, — продолжил он. — В его дивизии почти треть — ветераны, а они знают, что такое война и как надо сражаться.
— Мы можем проиграть, даже если спасем их, — холодно ответил Джон. — Полагаю, у мерков гораздо меньше потерь. Боюсь, соотношение будет один к десяти, а не один к двум, как мы рассчитывали. Они подойдут к Нейперу почти в полном составе.
— О чем, черт побери, вы говорите? — вспылил Калин. — Мы слишком привыкли побеждать. Пусть мы проиграли это сражение, но оно лишь первое в этой войне.
Пэт посмотрел на Калина и улыбнулся.
— Лучше скажите, сможем мы удержать линию Нейпера? — спросил Калин у него.
Тот дернул себя за ус и нахмурился.
— Мы никогда всерьез не думали о дамбе… Но теперь, видно, придется. Они попробуют проделать то же самое на Нейпере. Найдут незащищенное место и прорвутся. А потом… — Он замолчал.
— Сколько это займет времени? — спросил Калин.
— Если они поволокут за собой карфагенян, то преодолеют сто тридцать миль за неделю, — отозвался Джон
— Значит, у нас неделя, чтобы придумать что-нибудь, — подытожил Калин.
— Пойду ка я лучше, — сказал Майна, поднимаясь со стула. — На мосту наверняка возникнет затор, надо будет разобраться с поездами.
Собрав со стола свои бумаги, он вышел. Пэт взял шляпу и тоже поспешил к двери.
— Где тебя найти? — спросил Калин.
— Я отправляюсь на фронт; нужно же кому-то вытащить Ганса из этой передряги.
— Эндрю думает, что ты будешь здесь. Пэт рассмеялся и захлопнул дверь.
— Почему мы остановились? — спросил Тамука. Он инстинктивно пригнулся в седле, когда над его головой небо прорезала молния. Громыхнул гром.
Слыша крики тех, кто оказался нечаянной жертвой стихии, он боролся со страхом. Блеснула еще одна молния, отразившись в щите его спутника.
Хулагар тронул его за локоть.
— Вот почему! — крикнул он, показывая на небо. — Стало слишком темно, дождь, и к тому же надо отдохнуть. Отдохни, мой друг, а то в твоей крови бурлит дух «ка». На сегодня мы сделали достаточно.
Тамука отвел глаза. Ему было стыдно за минутную слабость. Хотя даже кар-карт может показать свой страх, когда с неба швыряет огонь великий Ворг, ведь это огонь самого бога. Повернув лошадь, он направил ее к тому месту, где сидел Джубади. Но Хулагар схватил его лошадь за поводья, и Тамука сердито взглянул на него.
— Нет! — прошипел Хулагар. — Это не твое место. Ты слишком спешишь.
— Мы победили! Ты же видел, как они бежали, ты видел, как мы прорвали их оборону! — Да, — мягко сказал Хулагар, — и я видел, как ты убивал бегущий скот, а в глазах твоих была радость. Неужели это достойно щитоносца?
В голосе у него звучал упрек, и Тамука помрачнел.
— Нам не пристало сражаться, мы должны защищать и советовать, а не проливать кровь. Пусть этим займутся наши карты.
«Неужели Хулагар не понимает? — с удивлением подумал Тамука. — Это не спорт, не развлечение, не битва ради славы. Это даже не война, это вопрос выживания орды, всех орд, в том числе отвратительных тугар и ненавистных бантагов, которые продолжают свой путь на восток, словно ничего не случилось, предоставив меркам проливать кровь ради их благополучия».
Странно все-таки. Еще год назад он думал, что земное для него не так уж важно, а самое главное — путь понимания, умение отречься от ненужного, свойственное каждому носителю щита.
Он вгляделся в даль. Вука стоял подле отца. В начале битвы он ринулся вместе со всеми в атаку, демонстрируя окружающим свою доблесть. Но затем, когда они прорвали вражеские укрепления, вокруг бесновались раненые лошади, кричали мерки и скот стрелял прямо в лицо, тогда Вука и повернул назад.
Кар-карт не всегда должен вести своих солдат в бой, постоянно подвергать свою жизнь опасности неразумно. Но это был не тот случай. Вука просто испугался. Когда скот вел себя, как и положено скоту, а уничтожение его было всего лишь спортом, развлечением, Вука был на высоте. Но когда скот встал, как стена, на пути орды и превратился в саму смерть, это было уже другое, и Вука проявил страх.
Это взбесило Тамуку, и он, не прикрывая больше Вуку щитом, в ярости принялся рубить скот. Его лошадь пала. Скот, который пристрелил ее, стоял бледный и смотрел на приближающегося Тамуку, потом поднял ружье и нажал на курок, однако выстрела не последовало — у него не осталось патронов.
— Но это еще не означает, что мы отступаем, — мягко заметил тот.
Калин нервно поерзал на стуле и взглянул на карту, висящую на стене.
— Как мы могли так быстро потерять линию на Потомаке? — угрюмо спросил Калин. Он встал и одернул рубаху.
— Всегда существует определенный риск, — заметил Пэт. — Генерал Ли в шестьдесят четвертом удерживал такую же, и с такими же силами.
— Триста миль железной дороги, сотни миль укреплений, и все это потеряно, — потрясено прошептал Джон, качая головой.
В соседней комнате продолжал стрекотать ключ телеграфиста. Ординарец принес листок с последними известиями, и Пэт молча пробежал текст глазами.
— Мы готовы к такому обороту? — спросил Калин, глядя на Джона.
— На запасных путях — тридцать составов, этого вполне достаточно, чтобы перевезти войска и артиллерию в тыл. К счастью, мы решили сделать главный сборный пункт здесь, в Суздале. Значит, мы потеряем только те боеприпасы, которые уже доставлены на линию фронта… Но как же наши планы? -горестно вопросил он. — Мы рассчитывали, что задержим их на Потомаке и что у нас будет по меньшей мере два месяца на то, чтобы построить вторую линию обороны возле станции Уайлдернесс и укрепления на подходах к Нейперу. Мы надеялись, что у нас к этому времени появятся еще два корпуса пехоты и двадцать артиллерийских батарей; мы планировали, что к началу июля кампания закончится.
Он помолчал минуту, словно подсчитывая все проблемы и трудности, с которыми им еще предстоит столкнуться.
— Мы можем потерять весь корпус Ганса, — тихо заметил Пэт, глядя на сводку, пришедшую из штаба Третьего корпуса. — Враги вклинились на нашу территорию уже на пять миль, и их невозможно остановить. Разве что к ночи они остановятся сами.
Пэт встал и, перегнувшись через стол, зажег керосиновую лампу.
— Если мы потеряем всех людей Киндреда, то вряд ли сможем задержать мерков, — продолжил он. — В его дивизии почти треть — ветераны, а они знают, что такое война и как надо сражаться.
— Мы можем проиграть, даже если спасем их, — холодно ответил Джон. — Полагаю, у мерков гораздо меньше потерь. Боюсь, соотношение будет один к десяти, а не один к двум, как мы рассчитывали. Они подойдут к Нейперу почти в полном составе.
— О чем, черт побери, вы говорите? — вспылил Калин. — Мы слишком привыкли побеждать. Пусть мы проиграли это сражение, но оно лишь первое в этой войне.
Пэт посмотрел на Калина и улыбнулся.
— Лучше скажите, сможем мы удержать линию Нейпера? — спросил Калин у него.
Тот дернул себя за ус и нахмурился.
— Мы никогда всерьез не думали о дамбе… Но теперь, видно, придется. Они попробуют проделать то же самое на Нейпере. Найдут незащищенное место и прорвутся. А потом… — Он замолчал.
— Сколько это займет времени? — спросил Калин.
— Если они поволокут за собой карфагенян, то преодолеют сто тридцать миль за неделю, — отозвался Джон
— Значит, у нас неделя, чтобы придумать что-нибудь, — подытожил Калин.
— Пойду ка я лучше, — сказал Майна, поднимаясь со стула. — На мосту наверняка возникнет затор, надо будет разобраться с поездами.
Собрав со стола свои бумаги, он вышел. Пэт взял шляпу и тоже поспешил к двери.
— Где тебя найти? — спросил Калин.
— Я отправляюсь на фронт; нужно же кому-то вытащить Ганса из этой передряги.
— Эндрю думает, что ты будешь здесь. Пэт рассмеялся и захлопнул дверь.
— Почему мы остановились? — спросил Тамука. Он инстинктивно пригнулся в седле, когда над его головой небо прорезала молния. Громыхнул гром.
Слыша крики тех, кто оказался нечаянной жертвой стихии, он боролся со страхом. Блеснула еще одна молния, отразившись в щите его спутника.
Хулагар тронул его за локоть.
— Вот почему! — крикнул он, показывая на небо. — Стало слишком темно, дождь, и к тому же надо отдохнуть. Отдохни, мой друг, а то в твоей крови бурлит дух «ка». На сегодня мы сделали достаточно.
Тамука отвел глаза. Ему было стыдно за минутную слабость. Хотя даже кар-карт может показать свой страх, когда с неба швыряет огонь великий Ворг, ведь это огонь самого бога. Повернув лошадь, он направил ее к тому месту, где сидел Джубади. Но Хулагар схватил его лошадь за поводья, и Тамука сердито взглянул на него.
— Нет! — прошипел Хулагар. — Это не твое место. Ты слишком спешишь.
— Мы победили! Ты же видел, как они бежали, ты видел, как мы прорвали их оборону! — Да, — мягко сказал Хулагар, — и я видел, как ты убивал бегущий скот, а в глазах твоих была радость. Неужели это достойно щитоносца?
В голосе у него звучал упрек, и Тамука помрачнел.
— Нам не пристало сражаться, мы должны защищать и советовать, а не проливать кровь. Пусть этим займутся наши карты.
«Неужели Хулагар не понимает? — с удивлением подумал Тамука. — Это не спорт, не развлечение, не битва ради славы. Это даже не война, это вопрос выживания орды, всех орд, в том числе отвратительных тугар и ненавистных бантагов, которые продолжают свой путь на восток, словно ничего не случилось, предоставив меркам проливать кровь ради их благополучия».
Странно все-таки. Еще год назад он думал, что земное для него не так уж важно, а самое главное — путь понимания, умение отречься от ненужного, свойственное каждому носителю щита.
Он вгляделся в даль. Вука стоял подле отца. В начале битвы он ринулся вместе со всеми в атаку, демонстрируя окружающим свою доблесть. Но затем, когда они прорвали вражеские укрепления, вокруг бесновались раненые лошади, кричали мерки и скот стрелял прямо в лицо, тогда Вука и повернул назад.
Кар-карт не всегда должен вести своих солдат в бой, постоянно подвергать свою жизнь опасности неразумно. Но это был не тот случай. Вука просто испугался. Когда скот вел себя, как и положено скоту, а уничтожение его было всего лишь спортом, развлечением, Вука был на высоте. Но когда скот встал, как стена, на пути орды и превратился в саму смерть, это было уже другое, и Вука проявил страх.
Это взбесило Тамуку, и он, не прикрывая больше Вуку щитом, в ярости принялся рубить скот. Его лошадь пала. Скот, который пристрелил ее, стоял бледный и смотрел на приближающегося Тамуку, потом поднял ружье и нажал на курок, однако выстрела не последовало — у него не осталось патронов.