Френч Никки. На грани

   — Не стоит, — встревожился Камерон.
   — Не буду, — успокоила я.
   И мы поцеловались, не переставая улыбаться. Женат. Какого черта он женился?
   Это было в среду. В четверг он не смог приехать, только позвонил. Линн торчала в комнате, поэтому разговор получился односторонний: страстные заверения с его стороны и мои отрывистые «да», «нет», «конечно». «Да. И я тоже. Хорошо». В пятницу утром ко мне ввалилась целая бригада рабочих, сменила замки на всех дверях и установила решетки на окнах. Зато после обеда приехал Камерон, а Линн понадобилось отлучиться. Мы даже успели вымыться.
   — Я хочу увидеть тебя на представлении, — признался он. — Увидеть, как ты работаешь.
   — Приезжай завтра, — предложила я. — Мы едем развлекать пятилетних малышей в Примроуз-Хилл.
   — Не могу. — Он отвернулся.
   — Ясно, — усмехнулась я, ненавидя себя. — Дела семейные.
   — Я не могу уйти оттуда. Если бы мог — ушел бы.
   — Все в порядке, — успокоила я. Вот почему я не сплю с женатыми — слишком много стыда, боли и раскаяния.
   — Сердишься?
   — Ничуть.
   — Точно?
   — А ты хочешь, чтобы я сердилась?
   Он приложил мою ладонь к щеке.
   — Я влюбился, Надя. Я люблю тебя.
   — Не надо. Мне страшно. Я слишком счастлива.

* * *

   Она уверена, что их никто не видит. Но я вижу. Целуются. Моя девушка и полицейский. Упали на пол. Он опускает жалюзи, и я вижу на его тупом лице бессмысленное выражение влюбленного самца.
   Я люблю ее сильнее. Никто не может любить ее так, как я. Они не туда смотрят. Ищут ненависть. А ключ к разгадке — любовь.

Глава 8

   Пяти— и шестилетние девочки — лучшие зрители. Милые, доверчивые, они смирно сидят в своих светлых шелковых платьицах, с туго заплетенными косичками, в новеньких кожаных туфельках. Когда я зову кого-нибудь из них помочь мне, малышка от смущения сосет пальчик и говорит шепотом. Труднее всего работать с мальчишками восьми-девяти лет. Они издеваются над нами, кричат, что исчезнувший предмет у меня в кармане, толкаются, пытаются заглянуть в мой «волшебный сундук». Ржут, когда я роняю мячик. Говорят, что кукольное представление — для малявок. Кривляются, распевая «С днем рождения». Протыкают шары. Но у нас с Заком железное правило: к детям старше девяти мы ни ногой.
   Сегодня праздник был задуман для пятилетних мальчишек, несколько девочек робко жались по углам. Нас позвали в большой красивый дом в Примроуз-Хилл — с широким крыльцом, холлом, где могла бы развернуться машина, кухней размером с мою квартиру, огромной гостиной со светлым пушистым ковром и застекленной дверью в сад. В гостиной хозяйничали дети. Длинный сад был ухоженным, с двориком-патио, прудом с золотыми рыбками, увитыми зеленью арками, подстриженной изгородью и белыми розами.
   — Чтоб мне сдохнуть! — потрясенно прошептала я Заку.
   — Смотри ничего не сломай, — буркнул он в ответ.
   Виновник торжества Оливер был низеньким и пухленьким, с пятнистыми от волнения щеками. Пока его друзья носились по комнате, как атомы, он суетливо и жадно разворачивал подарки. Его мать, миссис Уиндем, рослую, худосочную и богатую, едва начавшийся праздник безумно раздражал. На меня и Зака она смотрела с подозрением.
   — Здесь двадцать четыре ребенка, — сообщила она. — И все неуправляемые. Ну, вы же знаете мальчишек.
   — Да-да, — меланхолично подтвердил Зак.
   — Не беспокойтесь, — вмешалась я. — Надо на несколько минут увести детей в сад, чтобы мы подготовились. — Я смело вошла в гостиную и хлопнула в ладоши. — А ну-ка, все быстренько в сад! Скоро мы вас позовем.
   Крепкие ножки дружно затопали к застекленным дверям. Миссис Уиндем бросилась за детьми, умоляя не трогать камелии.

* * *

   Кукольный театр мы с Заком сделали своими руками. Мы пилили и забивали гвозди. На холсте нарисовали синие горы, зеленый лес и комнату в избушке. Мы даже сами сделали из папье-маше одну из кукол — льва. Эта грязная работа заняла уйму времени, лев смахивал на комок засохшего пластилина, морда вышла кособокой и бугристой. Остальные куклы мы просто купили. Разучили пару пьесок, сочиненных Заком. Он ведь писатель. На вопрос, чем он занимается, Зак обычно отвечает: «Пишу романы» — и лишь потом нехотя признается, что подрабатывает — в том числе и на детских праздниках.
   Пьески Зака короткие, со сложным сюжетом и множеством персонажей. В сегодняшней участвовали мальчик, девочка, волшебник, птичка, бабочка, клоун и лиса. После таких выступлений я всегда мокрая — хоть выжимай.
   Конечно, Зак уже знал про письмо, полицию и меры предосторожности. Сегодня он познакомился с Линн, которая сама отвезла нас в Примроуз-Хилл. Зак сидел впереди, беседуя с Линн о теории хаоса, о том, что численность населения Индии превысила миллиард человек, а Линн тем временем лавировала между машинами.
   Пока мы устанавливали ширму, Зак спросил, не страшно ли мне.
   — Нет, — ответила я, задергивая миниатюрный занавес. Подумала и добавила: — Наоборот, интересно.
   — Извращенка.
   — Зак, ты умеешь хранить тайны? — Ответа я не дождалась. И так знала, что не умеет. Зак — известный болтун. — У меня роман с полицейским.
   — Что?
   — Да, самой странно, но...
   — Надя! — Он взял меня за плечи и встряхнул. — Ты в своем уме? Так нельзя.
   — Почему?
   Зак затараторил, возбужденно жестикулируя, словно ему не хватало слов, чтобы передать всю тяжесть моего преступления.
   — Это ошибка. Так продолжаться не может. Это все равно что роман с врачом. Он пользуется тобой, твоей уязвимостью, разве ты не видишь? Послушай, я уверен: ты еще встретишь хорошего и порядочного человека. Ты ведь только что рассталась с Максом. Зачем тебе понадобилось прыгать в постель к тому, кто обязан защищать тебя?
   — Заткнись, Зак.
   — Я тебе вместо отца. Одумайся, Надя.
   — Он женат, — с горечью добавила я. И сердце отозвалось острой болью.
   Зак язвительно фыркнул:
   — Ну как же!
   — Он такой красавец. Не думала, что... — Я вздрогнула, отчетливо вспомнив, как утром, всего несколько часов назад, он отпустил Линн на часок, и мы занялись любовью в ванне, прислонившись к кафельной стене, торопливо раздев друг друга.
   — Надя, — настойчиво повторил Зак. — Черт, уже идут...
   Из сада возвращались мальчишки.

* * *

   После кукольного спектакля я попросила Оливера помочь мне показать фокус. Палочка послушно складывалась каждый раз, когда Оливер прикасался к ней. Дети оглушительно вопили: «Абракадабра!», а миссис Уиндем болезненно морщилась, стоя в дверях. Потом мне понадобились какие-нибудь необычные предметы. Злой мальчишка по имени Карвер подсунул мне терку для сыра, но я решила, что кровь не украсит ковер миссис Уиндем. Поэтому я выбрала дыню, кольцо для салфетки и барабанную палочку и ничего не уронила. Потом Зак надувал длинные шары и скручивал из них зверюшек. Наконец дети ринулись в столовую — за сосисками на шпажках, печеньем и тортом в виде паровоза. Представление закончилось. Зак погибал без сигарет, и я вытолкнула его из дома.
   — А ты справишься? — на всякий случай спросил он. — Уберешь все?
   — Иди, иди, дезертир.
   — Запомни мои слова, Надя.
   — Обязательно. Давай, катись отсюда, напарничек.
   — А может, одумаешься?
   На миг я зажмурилась и отчетливо вспомнила, как Камерон касается губами моей шеи.
   — Не знаю. Не могу обещать.

* * *

   Детей начали разбирать родители и няни — я различаю их издалека. Собрав ширму, я начала запихивать кукол в ящик. Ко мне подошла миловидная девушка с чашкой чаю.
   — Миссис Уиндем просила отнести вам. — У нее были серебристые волосы и смешной напевный акцент.
   Я благодарно приняла чашку.
   — Вы няня Оливера?
   — Нет, я приехала за Крисом. Он живет на этой же улице. — Она взяла куклу, надела на руку и улыбнулась. — Тяжелая у вас работа.
   — Ваша еще тяжелее. У вас только один подопечный?
   — Есть еще двое, постарше. Джош и Гарри сейчас в школе. Куда класть кукол?
   — Сюда, спасибо. — Глотнув чаю, я продолжала убирать реквизит. За годы это вошло у меня в привычку. Девушка наблюдала за мной. — Откуда вы родом? Вы прекрасно говорите по-английски.
   — Из Швеции. Уже собиралась домой, но пришлось задержаться.
   — А! — невнятно откликнулась я. Где же палочка? Неужели Оливер утащил и теперь разбирает в уголке? — Спасибо...
   — Меня зовут Лина.
   Она поспешила в кухню, где няни уже хлопотали вокруг малышей, которые запихивали в рот куски шоколадного паровоза и болтали о друзьях и привидениях. Гости понемногу расходились. "Скажи «спасибо», — услышала я. — «А где мой подарок?», «У Харви голубой. Я тоже хочу голубой!»
   Я торопливо собирала вещи. Слава Богу, Линн на машине. Все-таки хорошо, когда рядом застенчивая, но ответственная женщина-констебль. В холле в меня с разбегу врезался светловолосый малыш. Фиолетовые тени под глазами и рот, перемазанный шоколадом.
   — Привет! — поздоровалась я, собираясь быстренько обойти его.
   — А моя мама умерла, — заявил он, глядя мне прямо в глаза.
   — Да? — Я растерялась. Наверное, его мать где-то в кухне.
   — Ага. Умерла. Папа говорит, она на небе.
   — Правда?
   — Нет. — Малыш лизнул леденец на палочке. — Так высоко она не залезет.
   — Ну-у... — Я не знала, что сказать.
   — Ее убил дядя.
   — Неправда.
   — Честно-честно! — твердил мальчуган.
   Вышла Лина с курточкой под мышкой.
   — Поедем домой, Крис.
   Малыш взял ее за руку:
   — А мой подарок?
   — Он говорит, что его маму убили, — сообщила я.
   — Да, — просто кивнула она.
   — Как? На самом деле? — Я склонилась над Крисом. — Извини, я не знала, — неловко выговорила я. Слов не находилось.
   — Мой подарок! — Он настойчиво тянул Лину за руку.
   — Когда это случилось? — спросила я Лину.
   — Две недели назад. Кошмар.
   — Господи... — Я уставилась на нее. Впервые в жизни я видела человека, который сталкивался с убийством. — Как это случилось?
   — Никто не знает. — Она покачала головой, взмахнув серебристыми волосами. — Ее убили дома.
   Я ахнула:
   — Какой ужас!.. Для всей семьи...
   Подошла миссис Уиндем с пакетом для Криса. Пакет был раза в три больше, чем у остальных детей.
   — Возьми, милый. — Она поцеловала Криса в макушку. — Если я могу чем-нибудь... — Она вздохнула и отвела взгляд. — Бедный ягненочек. — Тут она заметила меня. — Сейчас мы рассчитаемся, мисс Блейк. Все готово, подождите минутку.
   — У меня два пакета тянучек, а у Томаса только один! — торжествующе объявил Крис. — А еще шарик!
   — Вот ваши деньги, мисс Блейк.
   Судя по тону, больше нас сюда не позовут.
   — Спасибо. — Я взвалила ширму на плечо и направилась к двери. — Удачи вам, — сказала я напоследок молоденькой няне.
   — Спасибо.
   Мы стояли в холле. Что-то не давало мне уйти. Зак ждал у дома, надо было попрощаться.
   — Это было ограбление?
   — Нет.
   — Он писал письма, — выпалил Крис.
   — Что?
   Лина кивнула и вздохнула.
   — Да, — подтвердила она. — Ужас... Предупреждал в письмах, что убьет ее. Письма были похожи на любовные.
   — На любовные... — тупо повторила я.
   — Да. — Она взяла малыша на руки, он охватил ногами ее талию. — Ну, идем, Крис.
   — Подождите! Постойте минутку. Она обращалась в полицию?
   — Да. К нам приезжало много полицейских.
   — И ее все-таки убили? — Я похолодела.
   — Да.
   — Как их звали?
   — Кого?
   — Полицейских. Вы знаете их фамилии?
   — А зачем вам?
   — Пожалуйста, вспомните!
   — Я все помню — мы видели их каждый день. Линкс, Стадлер. И психиатр, доктор Шиллинг. Вот. А в чем дело? Что-то случилось?
   — Да нет, ничего. — Я вымученно улыбнулась, хотя меня трясло. — Кажется, я их знаю.

Глава 9

   — Что с вами, Надя?
   — Что?
   Я вздрогнула и огляделась, не сразу вспомнив, где нахожусь. И увидела, что сижу рядом с Линн, в ее машине. Она озабоченно склонилась ко мне, как подруга.
   — Вы что-то побледнели.
   — Голова разболелась, — соврала я. — Давайте немного помолчим.
   — Может, вам что-нибудь нужно?
   Я покачала головой, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Мне не хотелось видеть ее. Я не доверяла собственному голосу. Линн завела машину и повезла меня домой. Мне казалось, будто моя голова полна кипятку, хотелось сжать ее обеими ладонями, чтобы не разорвало. Только теперь я вспомнила, что забыла попрощаться с Заком. Бросила его возле дома. Ничего, переживет.
   Меня забросило в новый мир — жуткий, мрачный, откуда надо было поскорее выбраться, но прежде требовалось дождаться, когда утихнет жар в голове и звон в ушах. Во время короткой поездки я думала только об одном: как бы усидеть в новой уютной служебной машине Линн. Мне вспомнилось, что чувствуешь, проливая на руку кипяток. Боли еще нет, но уже знаешь, что через мгновение она пронзит всю руку. Надо успокоиться и обдумать все, что я узнала. Чей-то голос настойчиво вдалбливал мне в голову, что другая женщина получала такие же письма, а потом ее убили. Эта женщина прошла через все то же, что и я, и погибла. Всего пару недель назад. Когда я в последний раз ссорилась с Максом, она еще была жива, волновалась из-за писем, гадала, когда все это кончится. А теперь ее дети осиротели.
   Машина остановилась. Я глубоко и размеренно дышала.
   — Приехали, — произнес голос у меня над ухом. — Вам помочь?
   — Мне надо прилечь.
   — Хотите, я посижу в машине?
   Меня вдруг будто окатили ледяной водой. В голове мгновенно прояснилось. Теперь надо притвориться больной.
   — Нет, нет, ни в коем случае. Побудьте со мной.
   — Вы уверены?
   — Только развлечь вас я не смогу. Кажется, у меня мигрень.
   — Поискать вам лекарство?
   — Нет, надо просто полежать в темной комнате.
   Мы вошли в дом, я сразу поспешила в спальню. Закрыла дверь. Убедилась, что окно заперто. Спустила жалюзи. Как Камерон. Как проклятый инспектор Камерон Стадлер. И легла на постель ничком. Я чувствовала себя пятилетним ребенком. Мне хотелось съежиться под одеялом, сунуть голову под подушку, и меня никто не найдет. Но это бесполезно. Еще как найдут. Впервые в жизни мне было страшно лежать в собственной постели. Особенно спиной к окну. Я прислонила подушку к спинке кровати и села, опираясь на нее. Теперь мне была видна вся комната. Ну и что толку? Может, лучше умереть и ничего не видеть?
   В голове вертелись обрывки разговора с Линой. Восстанавливать его пришлось долго. Несколько минут я обдумывала оптимистичную версию: может, Лина просто сошла с ума. Нет, маловероятно. Она помнила Линкса, Грейс Шиллинг, Камерона. Сказала, что живет где-то рядом... А ведь это мысль.
   Каждую пятницу мне в почтовый ящик бросали бесплатную местную газету. В нее я никогда не заглядывала. Меня не интересовали новые магистрали и заседания местного отдела службы социального обеспечения. Поэтому я сразу клала газеты под кухонную раковину — еще пригодятся, например, комкать и засовывать в мокрые туфли. Последние два месяца туфли у меня не промокали, все газеты были на месте. Я вышла из спальни, объявив Линн, что мне уже лучше. Предложила выпить чаю. Сама наполнила чайник и поставила его кипятить. Так я выиграла пару минут.
   Я начала с последних пяти номеров газеты. В первом — ничего, во втором — тоже. Только статьи о поимке наркодилеров, о пожаре на складе, реклама. Но в газете двухнедельной давности нашлась маленькая, неприметная заметочка. У меня так затряслись руки, что я испугалась, как бы Линн не услышала шорох бумаги.
   Заметка называлась «Убийство в Примроуз-Хилл». Я вырвала страницу. Чайник вскипел. Я залила кипятком чайные пакетики.
   — Печенье будете, Линн?
   — Нет, спасибо.
   Еще пара минут. Я разгладила страницу на кухонном столе.
   «На прошлой неделе в доме стоимостью более 800 тысяч фунтов в Примроуз-Хилл была найдена мертвой мать троих детей. Полиция сообщила, что труп 38-летней Дженнифер Хинтлшем обнаружили 3 августа. Предположительно в дом проник грабитель. „Это трагедия, — сказал старший инспектор Стюарт Линкс, который приступил к расследованию. — Тех, кому что-нибудь известно, прошу обращаться в полицейский участок Стреттон-Грин“».
   И все. Я читала и перечитывала заметку, словно высасывая из нее информацию. Никакого упоминания о письмах. Опять попыталась убедить себя, что мы с няней не поняли друг друга. Но истина неизменно всплывала на поверхность, я даже чувствовала ее привкус — сухой, металлический. Лина сама все рассказала. Я ее ни о чем не расспрашивала. И полицейских тоже.
   Я взяла кружки с чаем, но левая рука невольно дрогнула. Кипяток выплеснулся на руку. Пришлось поставить кружки и долить одну из них. Одну я отнесла Линн, потом вернулась за второй и песочным печеньем для себя. Сидя рядом с Линн, я украдкой посматривала на нее. Почему ее приставили ко мне? Потому что предыдущую женщину она не знала, или наоборот? А если ей случалось вот так же сидеть рядом с Дженнифер Хинтлшем, пить чай, притворяться ее подругой, уверять, что ей ничто не угрожает? Я глотнула чаю. Слишком горячий, он обжег мне язык, я закашлялась. Печенье я макала уголком в чай и откусывала понемногу. Наконец я решилась завести разговор.
   — И все-таки я не понимаю... — задумчиво начала я. — Я получила всего одно письмо, а меня охраняют круглые сутки. Неужели за каждым, кто получает письма с угрозами, по пятам ходят полицейские?
   Линн смутилась. А может, показалось. Прежнюю невозмутимость Линн теперь я тоже считала притворством.
   — Я просто выполняю приказ, — сказала она.
   — И если кто-нибудь ворвется в дом и нападет на меня, вы меня защитите? — с улыбкой спросила я. — Иначе зачем вы здесь?
   — Сюда никто не ворвется, — ответила Линн, и я возненавидела ее так, как никогда и никого в жизни. Мне хотелось наброситься на нее и в кровь расцарапать лицо. Чьи чувства она оберегала? Ненависть вскоре утихла, превратилась в тупую боль. Я поспешно глотнула чаю. Мне требовалось время, чтобы собраться с мыслями. Позвонил Зак. Я объяснила, что у меня мигрень.
   — Мигрень? — переспросил он. — Откуда ты знаешь?
   — Все симптомы совпадают. Пойду прилягу.
   И я ушла в спальню. Стала вспоминать все, что случилось за последние несколько дней, которые пролетели так незаметно. Это было все равно что собирать по дому потерянные вещи. Я находила одну, разглядывала ее и начинала искать другую. Чаще всего мне вспоминался Камерон. Вот он сидит в углу и почти жадно смотрит на меня. Раздевает меня, как хрупкую драгоценность. Нежно, бесконечно ласково гладит по голове. Прижимается щекой к моей груди. Как это он сказал? «Я должен быть честным с тобой», кажется. Честным.
   Вечером мы с Линн сходили за рыбой и чипсами. Я вяло жевала, потягивала пиво и молчала. Линн то и дело поглядывала на меня. Что-то заподозрила? В постель я легла рано, еще не стемнело. Лежала и прислушивалась к уличному шуму. В Кэмдене начиналась субботняя ночь. Я продолжала размышлять, и чем больше думала, тем сильнее опасалась, что мысли подточат меня изнутри, как вода подтачивает фундамент дома. Наконец я уснула и увидела непонятный, обрывочный сон.
   Проснувшись, я, как обычно, сразу забыла его. Я напрочь забывала сны и только радовалась этому: в глубине души я не хотела их помнить. Звонил телефон. Я выползла из-под одеяла и взяла трубку. Камерон зашептал:
   — У меня одна минута. Я ужасно скучаю по тебе.
   — Хорошо, — ответила я.
   — Мне не терпится тебя увидеть, — продолжал он. — Без тебя невыносимо. Можно приехать ближе к вечеру? Скажем, в четыре.
   — Приезжай, — разрешила я.

* * *

   День я провела как в тумане. Погуляла вместе с Линн, сходила на Кэмденский рынок, но лишь потому, что не хотела слушать ложь и поддерживать разговор. Камерон явился ровно в четыре, в джинсах и свободной синей рубашке. Небритый. Встрепанный. Но эта небрежность только прибавила ему шарма. Он сообщил Линн, что продежурит пару часов. Надо обсудить со мной предстоящую неделю. Как всегда, Линн не спешила уйти. Догадалась, что между нами происходит? Это было нетрудно. Я едва сдерживалась, чтобы не выставить ее за дверь. Только боязнь навредить нам обоим останавливала меня. Наконец ее каблуки простучали по тротуару. Камерон закрыл за Линн дверь и повернулся ко мне.
   — Надя... — выговорил он.
   Я шагнула к нему. Весь день я готовилась к этой минуте. Он потянулся ко мне. Я стиснула кулак. Сделав быстрый шаг вперед, я посмотрела на него в упор и изо всех сил врезала ему по морде.

Глава 10

   Он вскинул руки. Чтобы защищаться или напасть? Я стояла, вызывающе вскинув подбородок. Но он опустил руки и попятился.
   — Какого дьявола? — негромко, но холодно спросил он. Глаза стали ледяными. Красивое лицо отяжелело, поглупело, стало злым. Из ноздри, рассеченной кольцом, струилась кровь, на которую я смотрела с удовольствием.
   — Я знаю, инспектор Стадлер.
   — Что?
   — Все.
   — О чем ты?
   — Это тебя возбуждало?
   — Что? Что? — повторил он, вытер кровь с носа и уставился на испачканные пальцы.
   — Да, теперь вижу. Ты заводился, трахая женщину, которая скоро умрет.
   — Истеричка, — презрительно выплюнул он.
   Я ткнула его в грудь пальцем:
   — Дженнифер Хинтлшем — это имя тебе что-нибудь говорит?
   Он изменился в лице, постепенно он начал понимать, что происходит.
   — Надя... — произнес он, шагнул ко мне и поднял руку, словно боязливо пытаясь погладить дикого зверя. — Надя, пожалуйста...
   — Не двигайся, ты... — По-настоящему жестко обругать его мне не удалось. — О чем ты думал? Как ты мог? Ты считал, что я уже мертва?
   Он нахмурился.
   — Я же объяснял: к таким угрозам надо относиться серьезно, — бесстрастно ответил он.
   — Проклятый лицемер! — Я хлестнула его по щеке. Мне хотелось избить его, изувечить, стереть в порошок. — Не могу поверить, — призналась я, — не верю, что сошлась с тобой. — Я смерила его презрительным взглядом. — С женатым человеком, которого возбуждает только секс с теми, кого он якобы защищает.
   — Мы вправду защищаем тебя.
   Неожиданно я разразилась слезами.
   — Надя... — начал он мягко, но торжествующе, — дорогая, прости. Надо было сказать тебе сразу...
   Он коснулся моей руки, я свирепо отдернула ее.
   — Отвали! — выкрикнула я сквозь слезы. — Я плачу не из-за тебя. Мне страшно, понимаешь? Так страшно, словно в груди у меня дыра!
   — Надя...
   — Заткнись. — Я выхватила из кармана платок и высморкалась. Взглянула на часы. — Линн вернется через час. Нам надо поговорить. Только сначала умоюсь.
   — Подожди... Обещаю, я тебя и пальцем не коснусь, но давай просто все забудем, ладно? Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь... — Он умолк, глядя на меня подобострастно и виновато. Теперь он боялся меня.

* * *

   В ванной я умылась, вымыла руки и почистила зубы. Во рту сохранялся стойкий и мерзкий привкус. Посмотрела на себя в зеркало. Я ничуть не изменилась. Разве так бывает? Я улыбнулась, и отражение радостно улыбнулось мне.
   Гнев иссяк. Я была холодна, спокойна и страшна в своей ненависти. Камерон сник. Мы сели за стол друг напротив друга, как чужие. Мне не верилось, что всего два дня назад он прижимал меня к себе, как самое дорогое, бережно снимал с меня одежду. От этих воспоминаний меня передернуло.
   — Как ты узнала? — спросил он.
   — Северный Лондон тесен, — ответила я. — Особенно престижные кварталы. Я познакомилась с одной няней. С Линой. — Он промолчал, но кивнул, узнав имя. — Она рассказала про письма. И про вас. Вы уверены, что письма от того же человека?
   Он отвел глаза:
   — Да.
   — Он писал той женщине такие же письма, как мне, а потом убил ее.
   — Да.
   — И вы не охраняли ее?
   — Охраняли. Но положение осложнилось...
   — А он все-таки пробрался в дом и прикончил ее?
   — В тот момент нас не было рядом.
   — Почему? Вы не принимали угрозы всерьез?
   — Наоборот, — возмутился он. — Мы знали, что он не шутит, ведь... — Он оборвал себя.
   — Продолжай.
   — Не важно.
   — И все-таки?
   — Надя, пойми: мы делаем все возможное, чтобы защитить тебя.
   — Тогда договаривай.
   — Мы понимали, что письма миссис Хинтлшем — это очень серьезно, — пробормотал он так тихо, что мне пришлось напрячь слух.
   — Почему? — Он заглянул мне в глаза, и я все поняла. От ужаса у меня перехватило дыхание. Я широко раскрыла глаза. Голос враз осип. — Она была не первой?
   Камерон кивнул.
   — Кто еще?
   — Молодая женщина, Зоя Аратюнян. Она жила в Холлоуэе.
   — Когда?
   — Пять недель назад.
   — Как?
   Камерон покачал головой:
   — Прошу тебя, Надя, не спрашивай. Мы не спускаем с тебя глаз. Доверься нам.
   Я саркастически рассмеялась.
   — Я понимаю, каково тебе сейчас, Надя.
   Я обхватила голову ладонями:
   — Нет, ничего ты не понимаешь. Я сама не понимаю, тебе-то откуда знать?
   — Что же будет дальше?
   Я вскинула голову и впилась в него взглядом. Он хотел знать, не проболтаюсь ли я. Детский сад. Жестокое дитя.
   — Я выживу.
   — Конечно, конечно, — слишком поспешно и слащаво заверил он. Как врач у постели умирающего пациента.
   — Думаешь, я погибну?
   — Ну что ты! Ни в коем случае.
   — Сумасшедший, — выпалила я. Страх подкатил к горлу, как желчь. Кровь зашумела в ушах. — Убийца.
   В дверь позвонили. Застенчивая, улыбчивая, лживая Линн. Камерон сразу понизил голос:
   — Прошу, о нас — никому.
   — Отцепись. Я думаю.

Глава 11