Страница:
На углу, где торговали свежевыжатыми соками, я заказала нам обеим сок из манго и апельсинов и крендельки. Потом купила двадцать тоненьких серебряных браслетов за пять фунтов, надела их на запястье, и они весело зазвенели. Купила воздушный шелковый шарф, пару крошечных сережек, несколько ярких заколок для волос. И все это сразу надела на себя, чтобы руки остались свободными. А потом, пока Линн разглядывала деревянные фигурки, я улизнула. Это было очень просто.
Я сбежала по лестнице к каналу и промчалась по узкой дорожке до одной из соседних улиц. Улицу запрудила толпа, в которую я ловко ввинтилась. Я растворилась в ней. Если Линн бросится вдогонку, ей меня не разглядеть. Никто меня не найдет. Даже он, со взглядом-рентгеном. Я сама себе хозяйка.
Меня захватило ощущение свободы, я словно стряхнула с себя все, что налипло за последние несколько недель; страх, страсть и раздражение улетучились. Так хорошо мне уже давно не было. Я знала, куда иду. Весь путь я продумала вчера ночью. Действовать надо быстро, пока никто не успел опомниться.
Я не ожидала, что мне откроет такой рослый и молодой красавец. Светлые волосы падали ему на лоб, на загорелом лице блестели светлые глаза. Он был в одних джинсах, смотрел сонно.
— Что вам? — Тон был не слишком дружелюбным.
— Вы Фред? — Я попыталась улыбнуться.
— Да. Мы знакомы? — Он лениво и уверенно расплылся в улыбке.
Я представила рядом с ним Зою с запрокинутым радостным личиком.
— Простите, что разбудила, но у меня срочное дело. Можно войти?
Он вскинул брови:
— А вы кто?
— Меня зовут Надя Блейк. Я пришла потому, что мне угрожает тот же человек, который убил Зою.
Я думала, он просто удивится, но он пошатнулся, как от удара. Чуть не упал.
— Что? — выговорил он.
— Можно войти?
Он отступил, впуская меня. Смотрел растерянно. Я прошла мимо, он провел меня наверх, в тесную гостиную.
— Кстати, мои соболезнования, — начала я.
Он впился в меня взглядом:
— Откуда вы про меня узнали?
— Видела в списке свидетелей.
Он взъерошил пятерней волосы и потер глаза.
— Хотите кофе?
— С удовольствием.
Он вышел, а я огляделась. Я думала, что увижу фотографию Зои, какое-нибудь напоминание о ней, но ошиблась. На полу валялись журналы: садоводство, путеводитель по лондонским клубам, телепрограмма. На полках лежали камни-голыши, из которых я выбрала мраморный, размером с утиное яйцо, и взвесила его на ладони. Потом осторожно положила обратно, взяла со спинки стула коричневую фетровую шляпу, надела ее на указательный палец. Мне хотелось узнать что-нибудь о Зое, но, похоже, здесь она не бывала. Я сняла с полки резную деревянную утку. Вошел Фред, и я поспешно поставила фигурку на место.
— Что это вы делаете? — подозрительно спросил он.
— Просто смотрю. Извините.
— Вот ваш кофе.
— Спасибо. — Я не предупредила, что не люблю кофе с молоком.
Фред сел на диван, который попал в эту комнату явно со свалки, и указал мне на стул. Свою кружку он держал обеими руками. И молчал.
— Жаль, что ее уже нет, — не зная, с чего начать, пробормотала я.
— Да. — Он пожал плечами и отвернулся.
А чего я ждала? Почему-то мне казалось, что мы связаны незримыми узами: он знал Зою и по этой причине был мне ближе любой подруги.
— Какая она была?
— Какая? — Он нахмурился. — Веселая, симпатичная, ну и все такое. Чего вы от меня хотите?
— Понимаю, это звучит глупо, но я просто хочу узнать о ней: про ее любимые цвета, одежду, сны, как она реагировала на те письма, словом, все... — Мне не хватило дыхания.
Он поморщился — чуть ли не с отвращением.
— Ничем не могу помочь.
— Вы любили ее? — выпалила я.
Он вытаращил глаза так, словно услышал непристойность.
— Мы встречались.
Встречались. У меня упало сердце. Он даже не знал ее и не хотел знать. «Встречались» — вот и вся эпитафия.
— И вы не спрашивали, каково ей? Когда ей начали угрожать? А что было потом, когда ее убили?
Фред дотянулся до пачки сигарет и спичек, лежащих на низком столике у дивана.
— Нет. — Он закурил.
— Я видела только старые фотографии Зои. У вас нет последних?
— Нет.
— Ни одной?
— Не люблю фотографии.
— А ее вещи? Неужели вы ничего не сохранили?
— Зачем? — Его лицо стало непроницаемым.
— Простите, наверное, я выгляжу по-дурацки. Просто эти две женщины мне близки.
— Две женщины? Вы о чем?
— Кроме Зои была убита Дженнифер Хинтлшем.
— Что?! — Он вскочил. Поставил кружку на стол, расплескав кофе. — Какого черта?
— Так я и думала. Полицейские скрыли от всех. Я сама узнала случайно. Эта женщина получала такие же письма. Ее убили через несколько недель после Зои.
— Но... но... — Фред не знал, что сказать. Потом уставился на меня в упор. — Эта вторая...
— Дженнифер.
— Ее убил тот же человек?
— Да.
Фред присвистнул.
— Вот дерьмо... — пробормотал он.
— Да, — согласилась я.
Тревожно зазвонил телефон, мы оба вздрогнули. Фред схватил трубку и повернулся ко мне спиной.
— Да. Ага, уже. — Пауза, и затем: — Подгребай, а потом заедем за Грэмом и Дунканом. — Он положил трубку и посмотрел на меня: — Сейчас ко мне придут. Всего хорошего, Надя. Ничем помочь не могу.
Как это? Такого не может быть. Я беспомощно смотрела на него.
— Всего хорошего, Надя, — повторил он, почти подталкивая меня к двери. — Будьте осторожны.
Внезапно мне преградили путь. Мужчина стоял передо мной и смотрел сверху вниз. Темные волосы, бледное лицо, блестящие зубы. Это еще кто?
— Привет! Замечтались?
Я уставилась на него.
— Вы ведь Надя? Хозяйка антикварного компьютера?
Наконец-то я вспомнила его и вздохнула с облегчением. Улыбнулась:
— Да-да! Простите, я...
— Моррис. Моррис Бернсайд.
— Ну конечно! Здравствуйте!
— Как живете, Надя? Как дела?
— Что?.. Все в порядке, — рассеянно отозвалась я. — К сожалению, я спешу...
— Тогда не буду задерживать. С вами точно все в порядке? Какая-то вы не такая.
— Устала, вот и все. До свидания.
— До свидания, Надя. Берегите себя. До встречи.
Мне казалось, откроет сама Дженнифер: я так и видела в дверях ее узкое лицо и блестящие темные волосы. Со мной она будет вежлива, как полагается воспитанным людям, но даст понять, что мне здесь делать нечего.
— Да? — Дверь открыла не Дженнифер, а рослая элегантная женщина с гладко зачесанными назад светлыми волосами. В ушах сверкали бриллиантовые сережки. На незнакомке были черные брюки отличного покроя и шелковая блузка абрикосового оттенка. Я успела прочитать протокол допроса Клайва и догадывалась, кто это такая. — Что вы хотели?
— Мне надо поговорить с Клайвом Хинтлшемом. Меня зовут Надя Блейк.
— А это срочно? — с леденящей душу любезностью спросила незнакомка. — Как вы понимаете, у нас гости.
Из глубины дома действительно слышался гул голосов и смех. Субботний полдень, безутешный вдовец Клайв и его любовница устраивают званый обед. Я различила звон бокалов.
— Очень срочно.
— Тогда входите.
В громадном холле эхо отвечало голосам. Значит, вот где она жила, думала я, оглядываясь. Мечтала о прекрасном доме. А теперь здесь хозяйничает другая — видно, что ремонт идет полным ходом. В боковой комнате стремянки и банки с краской. Мебель в холле накрыта чехлами.
— Может, подождете здесь?
Но я двинулась за ней. Вместе мы вошли в просторную гостиную со свежевыкрашенными светло-серыми стенами и большими застекленными дверями, ведущими в ухоженный сад. На каминной полке — фотография всех троих сыновей в серебряной овальной рамке. Снимка Дженнифер нет и в помине. А если такое случится со мной? Просто исчезну, как кану в воду?
В комнате я насчитала человек десять — двенадцать — все стояли стайками, держа в руках бокалы. Может, раньше они дружили с Дженнифер, а теперь пришли познакомиться с новой хозяйкой дома. Она подошла к солидному седоватому мужчине с обрюзгшим лицом. Положила руку ему на плечо и что-то пробормотала на ухо. Он резко обернулся и подошел ко мне.
— Что вам? — бесцеремонно осведомился он.
— Простите за вторжение.
— Глория сказала, у вас ко мне разговор.
— Меня зовут Надя Блейк. Мне угрожает тот же человек, который убил Дженнифер.
Выражение его лица не изменилось. Он только оглянулся, убеждаясь, что на нас никто не смотрит.
— И чего вы хотите от меня?
— Вы не понимаете? Вашу жену убили. Теперь угрожают убить меня.
— Сожалею, — бесстрастно ответил он. — Я-то здесь при чем?
— Я думала, вы расскажете мне про Дженнифер.
Он отпил вина и повел меня в угол.
— Я уже рассказал полицейским все, что считал нужным. Не понимаю, зачем вы сюда явились. Мы пережили трагедию. Теперь я просто пытаюсь вернуться к жизни.
— У вас прекрасно получается, — съязвила я, многозначительно оглядевшись.
Он побагровел.
— Как вы смеете?! — свирепо выпалил он. — Уходите отсюда, мисс Блейк.
Меня захлестнули ярость и унижение, я что-то забормотала, пытаясь оправдаться. И тут заметила мальчика-подростка, одиноко сидящего на подоконнике. Он был худой и бледный, с сальными светлыми волосами, темными кругами под глазами и прыщиками на лбу. От него веяло безысходностью, которую ощущают только нескладные подростки, а еще ужасом и растерянностью ребенка, потерявшего мать. Джош, старший сын Дженни. Он ответил на мой взгляд. Глаза у него были огромные, темные и влажные, как у спаниеля. Прекрасные глаза на некрасивом лице.
— Я ухожу, — сказала я. — Извините, что побеспокоила. Просто мне страшно. Мне нужна помощь.
Он кивнул. Может, он был и не жесток, но наверняка глуп и самодоволен. Самый обычный человек. Разве что слабый духом и эгоистичный.
— Сожалею. — Он равнодушно пожал плечами.
— Спасибо. — Я повернулась, стараясь не расплакаться и не замечать, что все смотрят на меня, как на выставленную за дверь попрошайку.
В холле малыш на трехколесном велосипеде быстро-быстро подкатился ко мне и затормозил.
— А я тебя знаю! Ты клоун! — закричал он. — Лина, к нам пришла тетя клоун! Иди скорее!
Глава 14
Глава 15
Я сбежала по лестнице к каналу и промчалась по узкой дорожке до одной из соседних улиц. Улицу запрудила толпа, в которую я ловко ввинтилась. Я растворилась в ней. Если Линн бросится вдогонку, ей меня не разглядеть. Никто меня не найдет. Даже он, со взглядом-рентгеном. Я сама себе хозяйка.
Меня захватило ощущение свободы, я словно стряхнула с себя все, что налипло за последние несколько недель; страх, страсть и раздражение улетучились. Так хорошо мне уже давно не было. Я знала, куда иду. Весь путь я продумала вчера ночью. Действовать надо быстро, пока никто не успел опомниться.
* * *
Звонить пришлось несколько раз. Может, он ушел? Но шторы задернуты. Наконец за дверью послышались шаги и приглушенная брань.Я не ожидала, что мне откроет такой рослый и молодой красавец. Светлые волосы падали ему на лоб, на загорелом лице блестели светлые глаза. Он был в одних джинсах, смотрел сонно.
— Что вам? — Тон был не слишком дружелюбным.
— Вы Фред? — Я попыталась улыбнуться.
— Да. Мы знакомы? — Он лениво и уверенно расплылся в улыбке.
Я представила рядом с ним Зою с запрокинутым радостным личиком.
— Простите, что разбудила, но у меня срочное дело. Можно войти?
Он вскинул брови:
— А вы кто?
— Меня зовут Надя Блейк. Я пришла потому, что мне угрожает тот же человек, который убил Зою.
Я думала, он просто удивится, но он пошатнулся, как от удара. Чуть не упал.
— Что? — выговорил он.
— Можно войти?
Он отступил, впуская меня. Смотрел растерянно. Я прошла мимо, он провел меня наверх, в тесную гостиную.
— Кстати, мои соболезнования, — начала я.
Он впился в меня взглядом:
— Откуда вы про меня узнали?
— Видела в списке свидетелей.
Он взъерошил пятерней волосы и потер глаза.
— Хотите кофе?
— С удовольствием.
Он вышел, а я огляделась. Я думала, что увижу фотографию Зои, какое-нибудь напоминание о ней, но ошиблась. На полу валялись журналы: садоводство, путеводитель по лондонским клубам, телепрограмма. На полках лежали камни-голыши, из которых я выбрала мраморный, размером с утиное яйцо, и взвесила его на ладони. Потом осторожно положила обратно, взяла со спинки стула коричневую фетровую шляпу, надела ее на указательный палец. Мне хотелось узнать что-нибудь о Зое, но, похоже, здесь она не бывала. Я сняла с полки резную деревянную утку. Вошел Фред, и я поспешно поставила фигурку на место.
— Что это вы делаете? — подозрительно спросил он.
— Просто смотрю. Извините.
— Вот ваш кофе.
— Спасибо. — Я не предупредила, что не люблю кофе с молоком.
Фред сел на диван, который попал в эту комнату явно со свалки, и указал мне на стул. Свою кружку он держал обеими руками. И молчал.
— Жаль, что ее уже нет, — не зная, с чего начать, пробормотала я.
— Да. — Он пожал плечами и отвернулся.
А чего я ждала? Почему-то мне казалось, что мы связаны незримыми узами: он знал Зою и по этой причине был мне ближе любой подруги.
— Какая она была?
— Какая? — Он нахмурился. — Веселая, симпатичная, ну и все такое. Чего вы от меня хотите?
— Понимаю, это звучит глупо, но я просто хочу узнать о ней: про ее любимые цвета, одежду, сны, как она реагировала на те письма, словом, все... — Мне не хватило дыхания.
Он поморщился — чуть ли не с отвращением.
— Ничем не могу помочь.
— Вы любили ее? — выпалила я.
Он вытаращил глаза так, словно услышал непристойность.
— Мы встречались.
Встречались. У меня упало сердце. Он даже не знал ее и не хотел знать. «Встречались» — вот и вся эпитафия.
— И вы не спрашивали, каково ей? Когда ей начали угрожать? А что было потом, когда ее убили?
Фред дотянулся до пачки сигарет и спичек, лежащих на низком столике у дивана.
— Нет. — Он закурил.
— Я видела только старые фотографии Зои. У вас нет последних?
— Нет.
— Ни одной?
— Не люблю фотографии.
— А ее вещи? Неужели вы ничего не сохранили?
— Зачем? — Его лицо стало непроницаемым.
— Простите, наверное, я выгляжу по-дурацки. Просто эти две женщины мне близки.
— Две женщины? Вы о чем?
— Кроме Зои была убита Дженнифер Хинтлшем.
— Что?! — Он вскочил. Поставил кружку на стол, расплескав кофе. — Какого черта?
— Так я и думала. Полицейские скрыли от всех. Я сама узнала случайно. Эта женщина получала такие же письма. Ее убили через несколько недель после Зои.
— Но... но... — Фред не знал, что сказать. Потом уставился на меня в упор. — Эта вторая...
— Дженнифер.
— Ее убил тот же человек?
— Да.
Фред присвистнул.
— Вот дерьмо... — пробормотал он.
— Да, — согласилась я.
Тревожно зазвонил телефон, мы оба вздрогнули. Фред схватил трубку и повернулся ко мне спиной.
— Да. Ага, уже. — Пауза, и затем: — Подгребай, а потом заедем за Грэмом и Дунканом. — Он положил трубку и посмотрел на меня: — Сейчас ко мне придут. Всего хорошего, Надя. Ничем помочь не могу.
Как это? Такого не может быть. Я беспомощно смотрела на него.
— Всего хорошего, Надя, — повторил он, почти подталкивая меня к двери. — Будьте осторожны.
* * *
Я шла понурив голову, наугад двигаясь к станции метро. Бедная Зоя, стучало у меня в висках. Фред оказался человеком, начисто лишенным воображения, самодовольным и бессердечным красавцем. Наверное, на письма с угрозами ему было плевать, как бы он там потом ни распинался в полиции. Я перебрала в памяти все, что услышала от него, — нет, ради этого удирать от Линн не стоило. Мне вдруг стало страшно. Я совсем одна, никто меня не охраняет. Мне показалось, что из толпы за мной кто-то следит.Внезапно мне преградили путь. Мужчина стоял передо мной и смотрел сверху вниз. Темные волосы, бледное лицо, блестящие зубы. Это еще кто?
— Привет! Замечтались?
Я уставилась на него.
— Вы ведь Надя? Хозяйка антикварного компьютера?
Наконец-то я вспомнила его и вздохнула с облегчением. Улыбнулась:
— Да-да! Простите, я...
— Моррис. Моррис Бернсайд.
— Ну конечно! Здравствуйте!
— Как живете, Надя? Как дела?
— Что?.. Все в порядке, — рассеянно отозвалась я. — К сожалению, я спешу...
— Тогда не буду задерживать. С вами точно все в порядке? Какая-то вы не такая.
— Устала, вот и все. До свидания.
— До свидания, Надя. Берегите себя. До встречи.
* * *
Особняк был великолепен. Я восхищалась им на снимках, но в жизни он оказался еще прекраснее: окруженный садом, с большим крыльцом, с увитыми глицинией белыми стенами. Здесь все дышало довольством и говорило о хорошем вкусе и достатке. Только теперь я узнала, как пахнет богатство. Окна второго этажа. В какой-то из этих комнат погибла Дженнифер. Я пригладила волосы и нервно затеребила лямки дешевого платьица. Потом решительно подошла к двери и позвонила.Мне казалось, откроет сама Дженнифер: я так и видела в дверях ее узкое лицо и блестящие темные волосы. Со мной она будет вежлива, как полагается воспитанным людям, но даст понять, что мне здесь делать нечего.
— Да? — Дверь открыла не Дженнифер, а рослая элегантная женщина с гладко зачесанными назад светлыми волосами. В ушах сверкали бриллиантовые сережки. На незнакомке были черные брюки отличного покроя и шелковая блузка абрикосового оттенка. Я успела прочитать протокол допроса Клайва и догадывалась, кто это такая. — Что вы хотели?
— Мне надо поговорить с Клайвом Хинтлшемом. Меня зовут Надя Блейк.
— А это срочно? — с леденящей душу любезностью спросила незнакомка. — Как вы понимаете, у нас гости.
Из глубины дома действительно слышался гул голосов и смех. Субботний полдень, безутешный вдовец Клайв и его любовница устраивают званый обед. Я различила звон бокалов.
— Очень срочно.
— Тогда входите.
В громадном холле эхо отвечало голосам. Значит, вот где она жила, думала я, оглядываясь. Мечтала о прекрасном доме. А теперь здесь хозяйничает другая — видно, что ремонт идет полным ходом. В боковой комнате стремянки и банки с краской. Мебель в холле накрыта чехлами.
— Может, подождете здесь?
Но я двинулась за ней. Вместе мы вошли в просторную гостиную со свежевыкрашенными светло-серыми стенами и большими застекленными дверями, ведущими в ухоженный сад. На каминной полке — фотография всех троих сыновей в серебряной овальной рамке. Снимка Дженнифер нет и в помине. А если такое случится со мной? Просто исчезну, как кану в воду?
В комнате я насчитала человек десять — двенадцать — все стояли стайками, держа в руках бокалы. Может, раньше они дружили с Дженнифер, а теперь пришли познакомиться с новой хозяйкой дома. Она подошла к солидному седоватому мужчине с обрюзгшим лицом. Положила руку ему на плечо и что-то пробормотала на ухо. Он резко обернулся и подошел ко мне.
— Что вам? — бесцеремонно осведомился он.
— Простите за вторжение.
— Глория сказала, у вас ко мне разговор.
— Меня зовут Надя Блейк. Мне угрожает тот же человек, который убил Дженнифер.
Выражение его лица не изменилось. Он только оглянулся, убеждаясь, что на нас никто не смотрит.
— И чего вы хотите от меня?
— Вы не понимаете? Вашу жену убили. Теперь угрожают убить меня.
— Сожалею, — бесстрастно ответил он. — Я-то здесь при чем?
— Я думала, вы расскажете мне про Дженнифер.
Он отпил вина и повел меня в угол.
— Я уже рассказал полицейским все, что считал нужным. Не понимаю, зачем вы сюда явились. Мы пережили трагедию. Теперь я просто пытаюсь вернуться к жизни.
— У вас прекрасно получается, — съязвила я, многозначительно оглядевшись.
Он побагровел.
— Как вы смеете?! — свирепо выпалил он. — Уходите отсюда, мисс Блейк.
Меня захлестнули ярость и унижение, я что-то забормотала, пытаясь оправдаться. И тут заметила мальчика-подростка, одиноко сидящего на подоконнике. Он был худой и бледный, с сальными светлыми волосами, темными кругами под глазами и прыщиками на лбу. От него веяло безысходностью, которую ощущают только нескладные подростки, а еще ужасом и растерянностью ребенка, потерявшего мать. Джош, старший сын Дженни. Он ответил на мой взгляд. Глаза у него были огромные, темные и влажные, как у спаниеля. Прекрасные глаза на некрасивом лице.
— Я ухожу, — сказала я. — Извините, что побеспокоила. Просто мне страшно. Мне нужна помощь.
Он кивнул. Может, он был и не жесток, но наверняка глуп и самодоволен. Самый обычный человек. Разве что слабый духом и эгоистичный.
— Сожалею. — Он равнодушно пожал плечами.
— Спасибо. — Я повернулась, стараясь не расплакаться и не замечать, что все смотрят на меня, как на выставленную за дверь попрошайку.
В холле малыш на трехколесном велосипеде быстро-быстро подкатился ко мне и затормозил.
— А я тебя знаю! Ты клоун! — закричал он. — Лина, к нам пришла тетя клоун! Иди скорее!
Глава 14
— Беру все, — решила я. — Яичницу с беконом, тосты, картошку, помидоры, сосиски и грибы. А это что у вас?
Женщина за прилавком посмотрела, куда указывает мой палец.
— Кровяная колбаса.
— И ее тоже. И чай. А вы?
Линн побледнела — наверное, при виде горы у меня на тарелке.
— Пожалуй, тост, — решила она. — С чаем.
Мы вынесли подносы на залитую солнцем веранду кафе на окраине парка. Здесь мы оказались первыми посетителями, поскольку явились к открытию. Я выбрала уютный столик в углу, мы сгрузили на стол тарелки, стаканы и чайники. Первым делом я умяла яичницу, проткнув желток так, что он растекся по тарелке. Линн смотрела на меня с брезгливым неодобрением.
— Что, не нравится? — спросила я, вытирая губы бумажной салфеткой.
— Обычно так рано я не ем. — Она деликатно отпила чаю и откусила тост.
Стояло чудесное утро. Воробьи дрались под столиком за крошки, белки гонялись друг за другом по ветвям вековых деревьев по обе стороны дорожки парка. Я позволила себе на несколько секунд забыть про Линн. Жевала сытный завтрак и запивала его крепким красноватым чаем.
— Если хотите, я могу отойти, когда придет ваша подруга, — предложила Линн.
— Не трудитесь. Вы ее знаете.
— Что? — Линн удивилась.
Я медлила, наслаждаясь триумфом. Наверное, во мне умер великий фокусник.
— Это Грейс Шиллинг.
И я торжествующе откусила помидор-гриль, потом ломтик бекона.
— Но... — Линн запнулась.
С полным ртом я могла только вопросительно промычать. Стало ясно, что Линн не знает, какой из десятка вопросов задать первым.
— Кто... кто назначил встречу?
— Я.
— А... инспектор Линкс знает?
Я пожала плечами:
— Наверное, доктор Шиллинг ему сказала. Меня это не волнует.
— Но ведь...
— А вот и она.
Доктор Шиллинг вошла в кафе. К этому времени уже несколько столиков было занято — семьи с детьми, пары с воскресными газетами, — поэтому она заметила нас не сразу. Одета она была, как всегда, элегантно, но чуть небрежно, по-выходному. Синие брюки заканчивались повыше щиколоток, черный свитерок с V-образным вырезом открывал белую шею. Грейс была в темных очках.
Наконец высмотрев нас, она подошла, сняла очки, положила их на стол вместе со связкой ключей и, что интересно, пачкой сигарет. Окинула меня взглядом, поморщилась. Потом ее лицо снова приняло невозмутимое выражение, а мне представилось, что меня застали в хлеву, уписывающей за обе щеки свинячью еду.
— Хотите позавтракать? — спросила я.
— Я не завтракаю.
— Обходитесь черным кофе с сигаретой?
— Да, больше ни на что не хватает времени.
Я перевела взгляд на растерянную и перепуганную Линн.
— Принесете доктору Шиллинг кофе? — спросила я.
Линн убежала.
— Хорошо иметь личного секретаря, — усмехнулась я. — Я не прочь. Вы говорили с Линксом?
Она закурила.
— Я известила его, что вы просили меня о встрече.
— И что?
— Он удивился.
Я подчистила корочкой остатки желтка на тарелке.
— Поговорим откровенно? — предложила я.
— Что вы имеете в виду?
— Я видела дело, — сообщила я. — Не все, конечно. Оно попало ко мне необычным путем, поэтому распространяться об этом я не буду.
Она изумилась. Еще бы! К удивлению собеседников я уже начинала привыкать. Глубоко затянувшись сигаретой, она поерзала на стуле. Ей было не по себе. Боялась, что ситуация выйдет из-под контроля? Хорошо бы.
— Зачем же тогда вы меня позвали?
— Хочу задать несколько вопросов. Мне известно, что вы с самого начала врали мне. — Она резко вскинула голову, открыла рот, но не издала ни звука. — Не важно. Мне это уже не интересно. Просто я знаю, что стало с Зоей и Дженнифер. Видела отчеты о вскрытии. Никаких иллюзий у меня не осталось. И вас я прошу об одном — быть со мной откровенной.
Вернулась Линн с кофе.
— Мне уйти? — спросила она.
— Извините, Линн, но вас этот разговор не касается, — заявила я.
Она вспыхнула и пересела за соседний столик. Я продолжала:
— Про всю работу полиции не скажу, не сталкивалась, но в том, что меня не сумеют защитить от убийцы, я ничуть не сомневаюсь. Под вашей защитой уже находились две женщины, и обе погибли.
— Надя, я понимаю, каково вам сейчас, — ответила Грейс, — но все не так просто. В случае с мисс Аратюнян...
— Зоя.
— Да. В этом случае степень угрозы мы оценили слишком поздно. А с миссис Хинтлшем произошло недоразумение...
— Вы имеете в виду арест ее мужа?
— Да, поэтому вы должны понять, что ваша ситуация — особенная.
Я налила себе еще чаю.
— Грейс, вы меня не так поняли. Я не собираюсь подсчитывать очки, подавать в суд или требовать гарантий. Но не оскорбляйте меня, не твердите, что мне не о чем беспокоиться. Я же видела ту служебную записку, где говорится, как следует действовать на месте моего убийства.
Грейс снова закурила.
— Чего вы от меня хотите? — нетерпеливо спросила она.
— Ваших отчетов я не нашла. Может, потому, что в них было сказано что-то неприятное мне. Мне надо знать все, что знаете вы.
— Не уверена, что смогу вам помочь.
— Скажите, почему я? Я думала, что найду между нами что-то общее. Но узнала только, что все мы маленького роста.
Грейс задумалась и глубоко затянулась.
— Да, — подтвердила она. — Все вы привлекательны, но по-разному.
— Приятно слышать.
— И уязвимы. Садисты охотятся за женщинами так, как хищники — за другими животными: выбирают робких, нерешительных. Зоя Аратюнян еще не освоилась в Лондоне. Дженни Хинтлшем попала в капкан несчастного брака. Вы только что расстались с парнем.
— И это все?
— Вполне достаточно.
— А что известно о нем?
Она опять задумалась.
— Улики есть, — заговорила она. — Их не может не быть. Вопрос в другом: как распознать их. Французский специалист по криминологии доктор Локар однажды точно подметил, что каждый преступник оставляет на месте преступления частицу себя — не важно, насколько малую, — и всегда уносит что-то с собой. Пока мы не выясним, какие улики он оставляет, могу сказать только, что он белый. Под тридцать лет или чуть за тридцать. Выше среднего роста. Физически крепкий. С высшим образованием — вероятно, университетским. Но об этом вы наверняка догадались сами.
— Я его знаю?
Грейс затушила сигарету, открыла рот, закрыла и впервые горестно нахмурилась. Ей никак не удавалось взять себя в руки.
— Надя, — наконец начала она, — я очень хотела бы чем-нибудь помочь. Сказать, что убийцы вы не знаете, иначе бы полицейские уже вычислили его. Но им может оказаться близкий друг или давно забытый знакомый. Или человек, которого вы видели всего раз в жизни.
Я огляделась. И порадовалась, что мы встретились солнечным утром, в парке, где полно детей.
— Не хотела говорить об этом, — произнесла я, — но я не успела зажмуриться, когда увидела фотографию убитой Дженни... Вы же видели ее. Не могу поверить, что кто-то из моих знакомых способен на такое.
Грейс водила длинным тонким пальцем по краю кофейной чашки.
— Он очень организованный человек. Вспомните, как тщательно он готовит письма и доставляет их.
— Но я не понимаю, почему полиция не сумела защитить женщин, которым он угрожал.
Грейс закивала:
— Я начала одно расследование. О подобных случаях. Одно такое дело было раскрыто несколько лет назад в Вашингтоне. Мужчина посылал женщинам письма с угрозами. Муж первой из них нанял телохранителей, но ее все равно убили, причем в собственном доме. Рядом со второй круглосуточно дежурили полицейские, но ее изуродовали и убили в собственной спальне, когда дома находился муж. Мне не хочется рассказывать об этом вам, но вы же требовали откровенности. Такие люди, как убийца, мнят себя гениями. Но они не гении. Просто одержимые. Что у них не отнимешь, так это мотивацию. Им нравится заставлять женщин страдать, а потом убивать их. В преступления убийцы вкладывают всю свою силу, изобретательность и ум. Полиции нечего противопоставить такой целеустремленности.
— И что стало с тем вашингтонским убийцей?
— Его поймали с поличным.
— А женщину спасли?
Грейс отвернулась:
— Не помню. Могу сказать только, что мы имеем дело не с потным психопатом, живущим в коробке под мостом. Скорее всего сейчас он на работе. По словам подруги Теда Банди, после двух убийств подряд он вернулся домой как ни в чем не бывало.
— Банди? Кто это?
— Еще один серийный убийца.
— Но зачем ему все это? — воскликнула я. — Почему бы просто не нападать на женщин в темных переулках?
— Трудности ему приятны. Я пытаюсь объяснить вам, что здесь здравые рассуждения о характере и мотивах бессмысленны. Ваши деньги ему не нужны. Ненависти к вам он не испытывает. По крайней мере так он считает. Возможно, он даже уверен, что любит вас. Вспомните письма — ведь это любовные письма, хоть они и написаны извращенцем. Он одержим женщинами, которых выбирает.
— Вы хотите сказать, он наркоман, а я наркотик.
— В некотором роде.
— Но зачем? Вся эта суета — письма, рисунки, страшный риск, а потом ужасные убийства? Зачем?
Я заглянула в глаза Грейс. Ее лицо превратилось в непроницаемую маску.
— Думаете, для тяжких преступлений нужны серьезные мотивы? Рано или поздно этот человек попадет в тюрьму, и кто-то, может, даже я, узнает подробности его биографии. Возможно, в детстве его избивали родители или высмеивал дядя, или же он получил травму головы с повреждением мозга. Вот вам и причина. Конечно, есть тысячи людей, обиженных с детства и с травмами головы, которые тем не менее не стали психопатами. Просто ему это нравится. Ведь почти у каждого есть любимые занятия.
— И что же дальше?
Она снова закурила.
— Он смелеет. Первое убийство было почти случайным. Наверное, он даже не смотрел на нее, просто пытался уничтожить как личность. Второе сопровождалось насилием. Это известный сценарий. Постепенно убийства становятся все более жестокими и бесконтрольными. И наконец преступник попадается.
Мне показалось, что тучи заволокли солнце. Я подняла голову. Нет. Небо чистое.
— Значит, мне еще повезло — я не первая.
Мы обе встали. Линн виновато отводила глаза. Я повернулась к Грейс.
— Как вам живется, последние месяцы? — спросила я. — Вы довольны своей работой?
Она надела очки, взяла ключи и сигареты.
— Я бросила курить... когда это было? Кажется, пять лет назад. Теперь опять начала. Меня не покидает мысль, что я где-то допустила ошибку. Когда он попадется, наверное, я все пойму. — Она грустно улыбнулась. — Нет, сочувствия я не прошу. — Она вынула что-то из кармана и подала мне. Визитка. — Звоните в любое время.
Я взяла визитку и из вежливости заглянула в нее.
— Вряд ли вы подоспеете вовремя, — сказала я.
Женщина за прилавком посмотрела, куда указывает мой палец.
— Кровяная колбаса.
— И ее тоже. И чай. А вы?
Линн побледнела — наверное, при виде горы у меня на тарелке.
— Пожалуй, тост, — решила она. — С чаем.
Мы вынесли подносы на залитую солнцем веранду кафе на окраине парка. Здесь мы оказались первыми посетителями, поскольку явились к открытию. Я выбрала уютный столик в углу, мы сгрузили на стол тарелки, стаканы и чайники. Первым делом я умяла яичницу, проткнув желток так, что он растекся по тарелке. Линн смотрела на меня с брезгливым неодобрением.
— Что, не нравится? — спросила я, вытирая губы бумажной салфеткой.
— Обычно так рано я не ем. — Она деликатно отпила чаю и откусила тост.
Стояло чудесное утро. Воробьи дрались под столиком за крошки, белки гонялись друг за другом по ветвям вековых деревьев по обе стороны дорожки парка. Я позволила себе на несколько секунд забыть про Линн. Жевала сытный завтрак и запивала его крепким красноватым чаем.
— Если хотите, я могу отойти, когда придет ваша подруга, — предложила Линн.
— Не трудитесь. Вы ее знаете.
— Что? — Линн удивилась.
Я медлила, наслаждаясь триумфом. Наверное, во мне умер великий фокусник.
— Это Грейс Шиллинг.
И я торжествующе откусила помидор-гриль, потом ломтик бекона.
— Но... — Линн запнулась.
С полным ртом я могла только вопросительно промычать. Стало ясно, что Линн не знает, какой из десятка вопросов задать первым.
— Кто... кто назначил встречу?
— Я.
— А... инспектор Линкс знает?
Я пожала плечами:
— Наверное, доктор Шиллинг ему сказала. Меня это не волнует.
— Но ведь...
— А вот и она.
Доктор Шиллинг вошла в кафе. К этому времени уже несколько столиков было занято — семьи с детьми, пары с воскресными газетами, — поэтому она заметила нас не сразу. Одета она была, как всегда, элегантно, но чуть небрежно, по-выходному. Синие брюки заканчивались повыше щиколоток, черный свитерок с V-образным вырезом открывал белую шею. Грейс была в темных очках.
Наконец высмотрев нас, она подошла, сняла очки, положила их на стол вместе со связкой ключей и, что интересно, пачкой сигарет. Окинула меня взглядом, поморщилась. Потом ее лицо снова приняло невозмутимое выражение, а мне представилось, что меня застали в хлеву, уписывающей за обе щеки свинячью еду.
— Хотите позавтракать? — спросила я.
— Я не завтракаю.
— Обходитесь черным кофе с сигаретой?
— Да, больше ни на что не хватает времени.
Я перевела взгляд на растерянную и перепуганную Линн.
— Принесете доктору Шиллинг кофе? — спросила я.
Линн убежала.
— Хорошо иметь личного секретаря, — усмехнулась я. — Я не прочь. Вы говорили с Линксом?
Она закурила.
— Я известила его, что вы просили меня о встрече.
— И что?
— Он удивился.
Я подчистила корочкой остатки желтка на тарелке.
— Поговорим откровенно? — предложила я.
— Что вы имеете в виду?
— Я видела дело, — сообщила я. — Не все, конечно. Оно попало ко мне необычным путем, поэтому распространяться об этом я не буду.
Она изумилась. Еще бы! К удивлению собеседников я уже начинала привыкать. Глубоко затянувшись сигаретой, она поерзала на стуле. Ей было не по себе. Боялась, что ситуация выйдет из-под контроля? Хорошо бы.
— Зачем же тогда вы меня позвали?
— Хочу задать несколько вопросов. Мне известно, что вы с самого начала врали мне. — Она резко вскинула голову, открыла рот, но не издала ни звука. — Не важно. Мне это уже не интересно. Просто я знаю, что стало с Зоей и Дженнифер. Видела отчеты о вскрытии. Никаких иллюзий у меня не осталось. И вас я прошу об одном — быть со мной откровенной.
Вернулась Линн с кофе.
— Мне уйти? — спросила она.
— Извините, Линн, но вас этот разговор не касается, — заявила я.
Она вспыхнула и пересела за соседний столик. Я продолжала:
— Про всю работу полиции не скажу, не сталкивалась, но в том, что меня не сумеют защитить от убийцы, я ничуть не сомневаюсь. Под вашей защитой уже находились две женщины, и обе погибли.
— Надя, я понимаю, каково вам сейчас, — ответила Грейс, — но все не так просто. В случае с мисс Аратюнян...
— Зоя.
— Да. В этом случае степень угрозы мы оценили слишком поздно. А с миссис Хинтлшем произошло недоразумение...
— Вы имеете в виду арест ее мужа?
— Да, поэтому вы должны понять, что ваша ситуация — особенная.
Я налила себе еще чаю.
— Грейс, вы меня не так поняли. Я не собираюсь подсчитывать очки, подавать в суд или требовать гарантий. Но не оскорбляйте меня, не твердите, что мне не о чем беспокоиться. Я же видела ту служебную записку, где говорится, как следует действовать на месте моего убийства.
Грейс снова закурила.
— Чего вы от меня хотите? — нетерпеливо спросила она.
— Ваших отчетов я не нашла. Может, потому, что в них было сказано что-то неприятное мне. Мне надо знать все, что знаете вы.
— Не уверена, что смогу вам помочь.
— Скажите, почему я? Я думала, что найду между нами что-то общее. Но узнала только, что все мы маленького роста.
Грейс задумалась и глубоко затянулась.
— Да, — подтвердила она. — Все вы привлекательны, но по-разному.
— Приятно слышать.
— И уязвимы. Садисты охотятся за женщинами так, как хищники — за другими животными: выбирают робких, нерешительных. Зоя Аратюнян еще не освоилась в Лондоне. Дженни Хинтлшем попала в капкан несчастного брака. Вы только что расстались с парнем.
— И это все?
— Вполне достаточно.
— А что известно о нем?
Она опять задумалась.
— Улики есть, — заговорила она. — Их не может не быть. Вопрос в другом: как распознать их. Французский специалист по криминологии доктор Локар однажды точно подметил, что каждый преступник оставляет на месте преступления частицу себя — не важно, насколько малую, — и всегда уносит что-то с собой. Пока мы не выясним, какие улики он оставляет, могу сказать только, что он белый. Под тридцать лет или чуть за тридцать. Выше среднего роста. Физически крепкий. С высшим образованием — вероятно, университетским. Но об этом вы наверняка догадались сами.
— Я его знаю?
Грейс затушила сигарету, открыла рот, закрыла и впервые горестно нахмурилась. Ей никак не удавалось взять себя в руки.
— Надя, — наконец начала она, — я очень хотела бы чем-нибудь помочь. Сказать, что убийцы вы не знаете, иначе бы полицейские уже вычислили его. Но им может оказаться близкий друг или давно забытый знакомый. Или человек, которого вы видели всего раз в жизни.
Я огляделась. И порадовалась, что мы встретились солнечным утром, в парке, где полно детей.
— Не хотела говорить об этом, — произнесла я, — но я не успела зажмуриться, когда увидела фотографию убитой Дженни... Вы же видели ее. Не могу поверить, что кто-то из моих знакомых способен на такое.
Грейс водила длинным тонким пальцем по краю кофейной чашки.
— Он очень организованный человек. Вспомните, как тщательно он готовит письма и доставляет их.
— Но я не понимаю, почему полиция не сумела защитить женщин, которым он угрожал.
Грейс закивала:
— Я начала одно расследование. О подобных случаях. Одно такое дело было раскрыто несколько лет назад в Вашингтоне. Мужчина посылал женщинам письма с угрозами. Муж первой из них нанял телохранителей, но ее все равно убили, причем в собственном доме. Рядом со второй круглосуточно дежурили полицейские, но ее изуродовали и убили в собственной спальне, когда дома находился муж. Мне не хочется рассказывать об этом вам, но вы же требовали откровенности. Такие люди, как убийца, мнят себя гениями. Но они не гении. Просто одержимые. Что у них не отнимешь, так это мотивацию. Им нравится заставлять женщин страдать, а потом убивать их. В преступления убийцы вкладывают всю свою силу, изобретательность и ум. Полиции нечего противопоставить такой целеустремленности.
— И что стало с тем вашингтонским убийцей?
— Его поймали с поличным.
— А женщину спасли?
Грейс отвернулась:
— Не помню. Могу сказать только, что мы имеем дело не с потным психопатом, живущим в коробке под мостом. Скорее всего сейчас он на работе. По словам подруги Теда Банди, после двух убийств подряд он вернулся домой как ни в чем не бывало.
— Банди? Кто это?
— Еще один серийный убийца.
— Но зачем ему все это? — воскликнула я. — Почему бы просто не нападать на женщин в темных переулках?
— Трудности ему приятны. Я пытаюсь объяснить вам, что здесь здравые рассуждения о характере и мотивах бессмысленны. Ваши деньги ему не нужны. Ненависти к вам он не испытывает. По крайней мере так он считает. Возможно, он даже уверен, что любит вас. Вспомните письма — ведь это любовные письма, хоть они и написаны извращенцем. Он одержим женщинами, которых выбирает.
— Вы хотите сказать, он наркоман, а я наркотик.
— В некотором роде.
— Но зачем? Вся эта суета — письма, рисунки, страшный риск, а потом ужасные убийства? Зачем?
Я заглянула в глаза Грейс. Ее лицо превратилось в непроницаемую маску.
— Думаете, для тяжких преступлений нужны серьезные мотивы? Рано или поздно этот человек попадет в тюрьму, и кто-то, может, даже я, узнает подробности его биографии. Возможно, в детстве его избивали родители или высмеивал дядя, или же он получил травму головы с повреждением мозга. Вот вам и причина. Конечно, есть тысячи людей, обиженных с детства и с травмами головы, которые тем не менее не стали психопатами. Просто ему это нравится. Ведь почти у каждого есть любимые занятия.
— И что же дальше?
Она снова закурила.
— Он смелеет. Первое убийство было почти случайным. Наверное, он даже не смотрел на нее, просто пытался уничтожить как личность. Второе сопровождалось насилием. Это известный сценарий. Постепенно убийства становятся все более жестокими и бесконтрольными. И наконец преступник попадается.
Мне показалось, что тучи заволокли солнце. Я подняла голову. Нет. Небо чистое.
— Значит, мне еще повезло — я не первая.
Мы обе встали. Линн виновато отводила глаза. Я повернулась к Грейс.
— Как вам живется, последние месяцы? — спросила я. — Вы довольны своей работой?
Она надела очки, взяла ключи и сигареты.
— Я бросила курить... когда это было? Кажется, пять лет назад. Теперь опять начала. Меня не покидает мысль, что я где-то допустила ошибку. Когда он попадется, наверное, я все пойму. — Она грустно улыбнулась. — Нет, сочувствия я не прошу. — Она вынула что-то из кармана и подала мне. Визитка. — Звоните в любое время.
Я взяла визитку и из вежливости заглянула в нее.
— Вряд ли вы подоспеете вовремя, — сказала я.
Глава 15
Когда я училась в колледже, взрослела и готовилась жить в мире взрослых, одна моя подруга умерла от лейкемии. Ее звали Лора, у нее были крошечные ступни, щеки как яблочки и хриплый смех. Она заболела на первом курсе и умерла еще до выпускных экзаменов. Мы ужасающе быстро смирились с ее смертью и отсутствием, лишь изредка в приливе сентиментальности и стыда вспоминали о ней. Но теперь я часто думала о Лоре. Я с тревогой понимала, что сейчас она — и Дженни с Зоей — ближе мне, чем живые подруги.
Даже Зак и Дженет отдалились. Мое положение внушало им страх и растерянность. Они часто звонили мне, но навещали редко, а когда мы все-таки встречались, разговор не клеился: я уже жила в тени, а они — на солнце. В присутствии друг друга нам становилось неуютно. Туда, где очутилась я, им вход был закрыт, а я не могла вернуться к ним. Я с содроганием вспоминала, как однажды, перед самой смертью, когда всем было ясно, что дни Лоры уже сочтены, она сказала — точнее, выкрикнула, — что будто сидит в приемной, в зале ожидания, где для нее вскоре отворится дверь. Помню, как жутко мне стало тогда. Мне представились дверь, кромешная тьма за ней и шаг из освещенной, обставленной комнаты в пустую бездну.
Лора прошла через все стадии привыкания к смерти: недоверие, гнев, горе, ужас и наконец ошеломленно, оцепенело смирилась — наверное, устав от лечения и вспышек надежды и отчаяния. Однажды вечером после ее смерти мы выпили и вдруг яростно заспорили, прожила бы она дольше, если бы предпочла покорности борьбу. Раньше смирение представлялось мне рукой, нежно высвобождающейся из руки близкого, а теперь, после снимков и документов в деле, мне виделись две руки, цепляющиеся за каменный карниз, и тяжелый каблук, топчущий их. Кто-то из нас сказал, что Лора напрасно так быстро сдалась — словно во всем была виновата она, а не жестокая судьба.
А я решила бороться. Я не знала, изменит ли это хоть что-нибудь, и не хотела знать. Дрожать в слепом ужасе, сидя в гребаном зале ожидания и глядя на дверь напротив, я не собиралась, мне был ненавистен сжимающий сердце, иссушающий губы, выворачивающий, животный ужас, который терзал меня последние несколько дней. Я видела снимки, читала протоколы. Говорила с Грейс. Я уже не верила в Линкса и Камерона — отчасти потому, что они не верили в себя и ждали только моей смерти. Значит, надеяться можно на себя. Только на себя. А ждать я никогда не любила.
Одно я знала точно. Я не собиралась торчать дома, прятаться от Линн и собственного страха. Как ни странно, мы с Линн ни разу не заговаривали о моей возможной смерти. Эта тема была под запретом. Мы только обсуждали планы, уточняли детали, договаривались, где Линн будет ждать меня. Мы уже не обедали вместе, не покупали чипсы, не готовили тосты на завтрак. Я перестала относиться к Линн как к гостье или подруге.
Даже Зак и Дженет отдалились. Мое положение внушало им страх и растерянность. Они часто звонили мне, но навещали редко, а когда мы все-таки встречались, разговор не клеился: я уже жила в тени, а они — на солнце. В присутствии друг друга нам становилось неуютно. Туда, где очутилась я, им вход был закрыт, а я не могла вернуться к ним. Я с содроганием вспоминала, как однажды, перед самой смертью, когда всем было ясно, что дни Лоры уже сочтены, она сказала — точнее, выкрикнула, — что будто сидит в приемной, в зале ожидания, где для нее вскоре отворится дверь. Помню, как жутко мне стало тогда. Мне представились дверь, кромешная тьма за ней и шаг из освещенной, обставленной комнаты в пустую бездну.
Лора прошла через все стадии привыкания к смерти: недоверие, гнев, горе, ужас и наконец ошеломленно, оцепенело смирилась — наверное, устав от лечения и вспышек надежды и отчаяния. Однажды вечером после ее смерти мы выпили и вдруг яростно заспорили, прожила бы она дольше, если бы предпочла покорности борьбу. Раньше смирение представлялось мне рукой, нежно высвобождающейся из руки близкого, а теперь, после снимков и документов в деле, мне виделись две руки, цепляющиеся за каменный карниз, и тяжелый каблук, топчущий их. Кто-то из нас сказал, что Лора напрасно так быстро сдалась — словно во всем была виновата она, а не жестокая судьба.
А я решила бороться. Я не знала, изменит ли это хоть что-нибудь, и не хотела знать. Дрожать в слепом ужасе, сидя в гребаном зале ожидания и глядя на дверь напротив, я не собиралась, мне был ненавистен сжимающий сердце, иссушающий губы, выворачивающий, животный ужас, который терзал меня последние несколько дней. Я видела снимки, читала протоколы. Говорила с Грейс. Я уже не верила в Линкса и Камерона — отчасти потому, что они не верили в себя и ждали только моей смерти. Значит, надеяться можно на себя. Только на себя. А ждать я никогда не любила.
Одно я знала точно. Я не собиралась торчать дома, прятаться от Линн и собственного страха. Как ни странно, мы с Линн ни разу не заговаривали о моей возможной смерти. Эта тема была под запретом. Мы только обсуждали планы, уточняли детали, договаривались, где Линн будет ждать меня. Мы уже не обедали вместе, не покупали чипсы, не готовили тосты на завтрак. Я перестала относиться к Линн как к гостье или подруге.