Страница:
Как ни странно, приходу Линн я почти обрадовалась. Она попыталась расспросить Камерона о планах на следующую неделю, но он отвечал отрывисто и не сводил глаз с меня. И поглаживал себя по щеке, словно пытаясь определить, не осталось ли на ней отпечатков моих пальцев. Потом пробормотал, что ему пора.
— Завтра поговорим, — заявила я.
— О чем? — сразу струсил он.
— О планах.
Он пожал плечами и ушел. А я осталась наедине с Линн и растерялась. Как вести себя дальше, я еще не придумала.
— Хотите выпить? — спросила я.
Обычно я не пью, но сейчас мне бы не помешало.
— Чаю, если можно.
Я засуетилась, поставила чайник. В последние дни я только и делала, что поила ее чаем, как бабушка. Для себя я разыскала в глубине шкафа бутылку виски, купленную кем-то в аэропорту мне в подарок. Плеснув немного виски в стакан, я доверху долила его холодной водой из-под крана. Мы с Линн вышли в сад. Уже вечерело, но жара не унималась.
— Ну, будем здоровы. — Я легонько стукнула стаканом о кружку Линн и глотнула виски. Оно обожгло мне горло, скатилось прямиком куда-то в глубь живота. Сад, конечно, безобразно запущен, зато похож на убежище, хотя сюда и доносятся шум транспорта и музыка из соседнего дома. Мы забрели в угол, где разросся какой-то куст. Он был весь покрыт метелками лиловых цветов. Над ними вились белые и бурые бабочки — как обрывки бумаги, подхваченные ветром.
— Люблю постоять здесь вечером, — сказала я, Линн кивнула. — Летом, разумеется. И не в дождь. Люблю смотреть на цветы и думать, как они называются. А вы знаете? — Линн покачала головой. — Жаль. — Я сделала еще глоток. Ну, пора. — Я должна извиниться перед вами, — продолжала я как раз в ту минуту, когда она поднесла кружку к губам, проверяя, не остыл ли чай. Линн озадаченно подняла брови:
— За что?
— Вчера я спрашивала, не слишком ли много шуму из ничего, — я имею в виду всю эту охрану и так далее. Мне хотелось узнать, зачем это вам. Теперь я знаю.
Линн замерла, не донеся кружку до рта.
Я продолжала:
— Знаете, все получилось даже забавно. Вчера на детском празднике я разговорилась с одной из нянь. И случайно кое-что узнала. Эта няня служила у некоей Дженнифер Хинтлшем. — Надо отдать Линн должное: она ничем себя не выдала. Просто не смотрела мне в глаза. — Вы слышали о ней?
Линн ответила не сразу.
— Да, — наконец тихо сказала она.
У меня вдруг мелькнула мысль, точнее, ощущение. Мне вспомнилось, как я где-нибудь бывала с Максом и вдруг понимала, что сюда же он приходил раньше с другими девушками. И как я себя ни успокаивала, мне сразу становилось тошно и противно.
— Значит, и с ней так было? С Дженнифер? С ней вы тоже стояли в саду и пили чай?
Линн затравленно отвела взгляд. Бежать ей было некуда. Ей приказано следить за мной.
— Простите, — пробормотала она. — Надо было все рассказать вам сразу, но, понимаете, приказ... Мы не хотели травмировать вас...
— А Дженнифер знала, что она не первая?
— Нет.
У меня отвисла челюсть. От ужаса перехватило горло.
— Так вы ей тоже врали! — прохрипела я.
— Все было не так, — возразила Линн, не глядя мне в глаза. — Решение было принято с самого начала. Чтобы не пугать вас понапрасну.
— И Дженнифер?
— Да.
— Если я правильно поняла вас, она не знала, что человек, который шлет ей письма, уже кого-то убил?
Линн не ответила.
— И решения за нее принимали другие?
— Нет, не так, — поправила Линн.
— Что «не так»?
— Я тут ни при чем, — заявила Линн, — но я знаю, что все хотели как лучше. Они думали, что спасут ее.
— Но тактика защиты Дженнифер и Зои не сработала. — Я глотнула виски и закашлялась. К спиртному я не привыкла. Мне стало страшно. — Простите за неприятный разговор, Линн, но мне тяжелее, чем вам. Речь идет о моей жизни. Это меня грозят убить.
Она шагнула ближе:
— Вы не умрете.
Я отпрянула. Не хочу, чтобы эти люди прикасались ко мне. Их жалость мне не нужна.
— Объясните еще одно, Линн. Вы уже несколько дней торчите у меня. Сидите в доме, пьете чай, не отказываетесь перекусить. Я рассказываю вам, как я живу. Вы видели меня босиком, на диване, полураздетой. Понимали, что я верю и доверяю вам. И о чем же вы все время думали?
Линн молчала. Я ждала ответа и потягивала виски.
— По-вашему, я дура? Все вокруг знают мою подноготную, а я — почти ничего. Интересно, как бы вы почувствовали себя на моем месте?
— Не знаю.
Я отхлебнула еще глоток. Спиртное начинало действовать. Чтобы напиться, мне нужно немного. И неудивительно: тело у меня сильное, а голова слабая. Мне становилось все труднее сдерживать ярость, которая пульсировала где-то в глубине. Алкоголь распространился по всему организму, краски стали мягкими, размытыми, лучи заходящего солнца приятно согревали.
— Вы охраняли и первую?
— Зоя? Нет. Я видела ее только однажды. Незадолго до...
— А Дженнифер?
— Я постоянно была при ней.
— Какие они были? Похожие на меня?
Линн допила чай.
— Простите. Мне жаль, что вас держат в неведении. Но разглашать такие подробности нам запрещено. К сожалению.
— Вы что, не понимаете? — Я повысила голос. — Этих женщин я никогда не видела. Я не знаю даже, как они выглядели. Но у нас есть кое-что общее. Я хочу знать про них все. Это мне поможет.
Линн замкнулась в себе. Стала похожа на бюрократа-чиновника.
— Обратитесь к инспектору Линксу. А я не имею права раскрывать тайну следствия. — На ее лице опять отразилось человеческое участие. — Послушайте, Надя, это вопрос не ко мне. Документы по делу я даже не видела. Я здесь сбоку припека, как и вы.
— Я-то нет, — возразила я, — а жаль. Я в самом эпицентре. Значит, вы просто хотели, чтобы я доверяла вам и считала, что скоро все образуется?
«Будь она проклята, — думала я. — Чтоб им всем провалиться!» Мы вошли в дом, не глядя друг на друга. Линн сделала сандвичи с остатками ветчины, мы сели перед телевизором. На экран я не смотрела. Сначала я с досадой вспоминала недавние события, разговоры с Линн, Линксом, Камероном. Припомнила, как лежала в постели с Камероном, как он смотрел на меня. Наверное, это особое удовольствие — заниматься любовью с женщиной, которая скоро умрет, но еще не знает об этом. Единственный соперник — убийца! Да, удачный сценарий для экстремального секса. Чем дольше я об этом думала, тем сильнее меня тошнило: казалось, крысы обглодали мне грудь и между ногами.
Раньше я никогда и ничего не боялась. Я не из пугливых. Я легко влюблялась, быстро вскипала и так же быстро отходила, волновалась, радовалась. Кричала, плакала, хохотала. Все эмоции у меня почти на поверхности, их легко вызвать наружу. А страх спрятан на дне. Сейчас мне страшно, но страх не заглушает другие чувства так, как ярость или похоть. Это все равно что перейти из света в тень: зябкая прохлада, призрачный свет. Иной мир.
Я не знала, к кому обратиться. Подумала о родителях, но тут же отвергла эту мысль. Они уже пожилые, нервные люди. Встревожатся, не дослушав меня до конца. Зак — милый унылый Зак. Или Дженет. Кто из моих знакомых силен духом, спокоен и надежен как скала? Кто выслушает меня? Кто меня спасет?
Неожиданно мои мысли перескочили на погибших женщин. Я знала только их имена, да еще то, что у Дженнифер Хинтлшем трое детей. Младший сын — вылитый херувим с воинственным личиком. Две женщины. Зоя и Дженни. Какие они, что с ними было? Наверное, тоже лежали без сна в темноте, как я сейчас, охваченные тем же леденящим ужасом. И были так же одиноки. Их уже не две, а три — три женщины и один безумец. Зоя, Дженни и Надя. Надя — это я. Но почему? Я думала и прислушивалась к ночным звукам. Почему они и почему я? Именно я?
Свернувшись под одеялом, глотая слезы, я поняла, что должна выйти из состояния слепого и бесполезного ужаса, когда бешено колотится сердце. Нельзя прятаться и ждать, что кто-нибудь придет и спасет меня от этого кошмара. Рыдать под одеялом бессмысленно. Во мне включился некий механизм готовности к действиям.
Я уснула уже под утро, а когда проснулась, утомленная тревожными снами, смелее или решительнее не стала. Но паника отступила. В десять я попросила Линн выйти: мне надо позвонить. Она ответила, что подождет в машине, а я заперла за ней дверь и позвонила Камерону на работу.
— Я в отчаянии, — признался он, едва взяв трубку.
— Вот и хорошо. Я тоже.
— Ты считаешь, что я предал тебя. И мне тяжело.
— И правильно. Но ты можешь мне помочь.
— Всем, чем могу.
— Я хочу посмотреть материалы по этому делу. Обо мне и остальных.
— Это невозможно. Материалы дела мы никому не показываем.
— Знаю. Но я хочу их видеть.
— Даже не проси.
— Выслушай меня, Камерон. По-моему, ты вел себя отвратительно. Как извращенец. Ты упивался сексом с потенциальной жертвой. Впрочем, мне тоже понравилось, я уже совершеннолетняя и так далее. Мстить мне не интересно. Я просто хочу кое-что прояснить. Если ты не принесешь мне дело, я съезжу к Линксу, расскажу о нашей связи, может, поплачусь немного, объясню, что ты воспользовался моей слабостью...
— Нет!
— А еще позвоню твоей жене и обо всем расскажу.
— Нет, это же... — Он закашлялся. — Умоляю, только ничего не говори Саре! У нее депрессия, она не выдержит.
— А мне плевать, — отрезала я. — Пусть мучается. Или принеси мне документы.
— Ты этого не сделаешь, — задушенно просипел он. — Ты не такая.
— Слушай дальше. Где-то в городе есть человек, который уже убил двух женщин и хочет убить меня. Поэтому мне нет дела до твоей карьеры и чувств твоей жены. Хочешь проверить — попробуй. А мне завтра же утром нужны материалы всех трех дел и время, чтобы изучить их. Потом можешь увезти обратно.
— Но я не могу!
— Тебе решать.
— Ладно, попробую.
— Только привези все.
— Сделаю что смогу.
— Уж постарайся. Подумай о своей карьере. И о жене.
Я думала, что расплачусь или буду сгорать от стыда, положив трубку, но я только переглянулась со своим отражением в зеркале над камином. Хоть одно дружелюбное лицо.
— Завтра поговорим, — заявила я.
— О чем? — сразу струсил он.
— О планах.
Он пожал плечами и ушел. А я осталась наедине с Линн и растерялась. Как вести себя дальше, я еще не придумала.
— Хотите выпить? — спросила я.
Обычно я не пью, но сейчас мне бы не помешало.
— Чаю, если можно.
Я засуетилась, поставила чайник. В последние дни я только и делала, что поила ее чаем, как бабушка. Для себя я разыскала в глубине шкафа бутылку виски, купленную кем-то в аэропорту мне в подарок. Плеснув немного виски в стакан, я доверху долила его холодной водой из-под крана. Мы с Линн вышли в сад. Уже вечерело, но жара не унималась.
— Ну, будем здоровы. — Я легонько стукнула стаканом о кружку Линн и глотнула виски. Оно обожгло мне горло, скатилось прямиком куда-то в глубь живота. Сад, конечно, безобразно запущен, зато похож на убежище, хотя сюда и доносятся шум транспорта и музыка из соседнего дома. Мы забрели в угол, где разросся какой-то куст. Он был весь покрыт метелками лиловых цветов. Над ними вились белые и бурые бабочки — как обрывки бумаги, подхваченные ветром.
— Люблю постоять здесь вечером, — сказала я, Линн кивнула. — Летом, разумеется. И не в дождь. Люблю смотреть на цветы и думать, как они называются. А вы знаете? — Линн покачала головой. — Жаль. — Я сделала еще глоток. Ну, пора. — Я должна извиниться перед вами, — продолжала я как раз в ту минуту, когда она поднесла кружку к губам, проверяя, не остыл ли чай. Линн озадаченно подняла брови:
— За что?
— Вчера я спрашивала, не слишком ли много шуму из ничего, — я имею в виду всю эту охрану и так далее. Мне хотелось узнать, зачем это вам. Теперь я знаю.
Линн замерла, не донеся кружку до рта.
Я продолжала:
— Знаете, все получилось даже забавно. Вчера на детском празднике я разговорилась с одной из нянь. И случайно кое-что узнала. Эта няня служила у некоей Дженнифер Хинтлшем. — Надо отдать Линн должное: она ничем себя не выдала. Просто не смотрела мне в глаза. — Вы слышали о ней?
Линн ответила не сразу.
— Да, — наконец тихо сказала она.
У меня вдруг мелькнула мысль, точнее, ощущение. Мне вспомнилось, как я где-нибудь бывала с Максом и вдруг понимала, что сюда же он приходил раньше с другими девушками. И как я себя ни успокаивала, мне сразу становилось тошно и противно.
— Значит, и с ней так было? С Дженнифер? С ней вы тоже стояли в саду и пили чай?
Линн затравленно отвела взгляд. Бежать ей было некуда. Ей приказано следить за мной.
— Простите, — пробормотала она. — Надо было все рассказать вам сразу, но, понимаете, приказ... Мы не хотели травмировать вас...
— А Дженнифер знала, что она не первая?
— Нет.
У меня отвисла челюсть. От ужаса перехватило горло.
— Так вы ей тоже врали! — прохрипела я.
— Все было не так, — возразила Линн, не глядя мне в глаза. — Решение было принято с самого начала. Чтобы не пугать вас понапрасну.
— И Дженнифер?
— Да.
— Если я правильно поняла вас, она не знала, что человек, который шлет ей письма, уже кого-то убил?
Линн не ответила.
— И решения за нее принимали другие?
— Нет, не так, — поправила Линн.
— Что «не так»?
— Я тут ни при чем, — заявила Линн, — но я знаю, что все хотели как лучше. Они думали, что спасут ее.
— Но тактика защиты Дженнифер и Зои не сработала. — Я глотнула виски и закашлялась. К спиртному я не привыкла. Мне стало страшно. — Простите за неприятный разговор, Линн, но мне тяжелее, чем вам. Речь идет о моей жизни. Это меня грозят убить.
Она шагнула ближе:
— Вы не умрете.
Я отпрянула. Не хочу, чтобы эти люди прикасались ко мне. Их жалость мне не нужна.
— Объясните еще одно, Линн. Вы уже несколько дней торчите у меня. Сидите в доме, пьете чай, не отказываетесь перекусить. Я рассказываю вам, как я живу. Вы видели меня босиком, на диване, полураздетой. Понимали, что я верю и доверяю вам. И о чем же вы все время думали?
Линн молчала. Я ждала ответа и потягивала виски.
— По-вашему, я дура? Все вокруг знают мою подноготную, а я — почти ничего. Интересно, как бы вы почувствовали себя на моем месте?
— Не знаю.
Я отхлебнула еще глоток. Спиртное начинало действовать. Чтобы напиться, мне нужно немного. И неудивительно: тело у меня сильное, а голова слабая. Мне становилось все труднее сдерживать ярость, которая пульсировала где-то в глубине. Алкоголь распространился по всему организму, краски стали мягкими, размытыми, лучи заходящего солнца приятно согревали.
— Вы охраняли и первую?
— Зоя? Нет. Я видела ее только однажды. Незадолго до...
— А Дженнифер?
— Я постоянно была при ней.
— Какие они были? Похожие на меня?
Линн допила чай.
— Простите. Мне жаль, что вас держат в неведении. Но разглашать такие подробности нам запрещено. К сожалению.
— Вы что, не понимаете? — Я повысила голос. — Этих женщин я никогда не видела. Я не знаю даже, как они выглядели. Но у нас есть кое-что общее. Я хочу знать про них все. Это мне поможет.
Линн замкнулась в себе. Стала похожа на бюрократа-чиновника.
— Обратитесь к инспектору Линксу. А я не имею права раскрывать тайну следствия. — На ее лице опять отразилось человеческое участие. — Послушайте, Надя, это вопрос не ко мне. Документы по делу я даже не видела. Я здесь сбоку припека, как и вы.
— Я-то нет, — возразила я, — а жаль. Я в самом эпицентре. Значит, вы просто хотели, чтобы я доверяла вам и считала, что скоро все образуется?
«Будь она проклята, — думала я. — Чтоб им всем провалиться!» Мы вошли в дом, не глядя друг на друга. Линн сделала сандвичи с остатками ветчины, мы сели перед телевизором. На экран я не смотрела. Сначала я с досадой вспоминала недавние события, разговоры с Линн, Линксом, Камероном. Припомнила, как лежала в постели с Камероном, как он смотрел на меня. Наверное, это особое удовольствие — заниматься любовью с женщиной, которая скоро умрет, но еще не знает об этом. Единственный соперник — убийца! Да, удачный сценарий для экстремального секса. Чем дольше я об этом думала, тем сильнее меня тошнило: казалось, крысы обглодали мне грудь и между ногами.
Раньше я никогда и ничего не боялась. Я не из пугливых. Я легко влюблялась, быстро вскипала и так же быстро отходила, волновалась, радовалась. Кричала, плакала, хохотала. Все эмоции у меня почти на поверхности, их легко вызвать наружу. А страх спрятан на дне. Сейчас мне страшно, но страх не заглушает другие чувства так, как ярость или похоть. Это все равно что перейти из света в тень: зябкая прохлада, призрачный свет. Иной мир.
Я не знала, к кому обратиться. Подумала о родителях, но тут же отвергла эту мысль. Они уже пожилые, нервные люди. Встревожатся, не дослушав меня до конца. Зак — милый унылый Зак. Или Дженет. Кто из моих знакомых силен духом, спокоен и надежен как скала? Кто выслушает меня? Кто меня спасет?
Неожиданно мои мысли перескочили на погибших женщин. Я знала только их имена, да еще то, что у Дженнифер Хинтлшем трое детей. Младший сын — вылитый херувим с воинственным личиком. Две женщины. Зоя и Дженни. Какие они, что с ними было? Наверное, тоже лежали без сна в темноте, как я сейчас, охваченные тем же леденящим ужасом. И были так же одиноки. Их уже не две, а три — три женщины и один безумец. Зоя, Дженни и Надя. Надя — это я. Но почему? Я думала и прислушивалась к ночным звукам. Почему они и почему я? Именно я?
Свернувшись под одеялом, глотая слезы, я поняла, что должна выйти из состояния слепого и бесполезного ужаса, когда бешено колотится сердце. Нельзя прятаться и ждать, что кто-нибудь придет и спасет меня от этого кошмара. Рыдать под одеялом бессмысленно. Во мне включился некий механизм готовности к действиям.
Я уснула уже под утро, а когда проснулась, утомленная тревожными снами, смелее или решительнее не стала. Но паника отступила. В десять я попросила Линн выйти: мне надо позвонить. Она ответила, что подождет в машине, а я заперла за ней дверь и позвонила Камерону на работу.
— Я в отчаянии, — признался он, едва взяв трубку.
— Вот и хорошо. Я тоже.
— Ты считаешь, что я предал тебя. И мне тяжело.
— И правильно. Но ты можешь мне помочь.
— Всем, чем могу.
— Я хочу посмотреть материалы по этому делу. Обо мне и остальных.
— Это невозможно. Материалы дела мы никому не показываем.
— Знаю. Но я хочу их видеть.
— Даже не проси.
— Выслушай меня, Камерон. По-моему, ты вел себя отвратительно. Как извращенец. Ты упивался сексом с потенциальной жертвой. Впрочем, мне тоже понравилось, я уже совершеннолетняя и так далее. Мстить мне не интересно. Я просто хочу кое-что прояснить. Если ты не принесешь мне дело, я съезжу к Линксу, расскажу о нашей связи, может, поплачусь немного, объясню, что ты воспользовался моей слабостью...
— Нет!
— А еще позвоню твоей жене и обо всем расскажу.
— Нет, это же... — Он закашлялся. — Умоляю, только ничего не говори Саре! У нее депрессия, она не выдержит.
— А мне плевать, — отрезала я. — Пусть мучается. Или принеси мне документы.
— Ты этого не сделаешь, — задушенно просипел он. — Ты не такая.
— Слушай дальше. Где-то в городе есть человек, который уже убил двух женщин и хочет убить меня. Поэтому мне нет дела до твоей карьеры и чувств твоей жены. Хочешь проверить — попробуй. А мне завтра же утром нужны материалы всех трех дел и время, чтобы изучить их. Потом можешь увезти обратно.
— Но я не могу!
— Тебе решать.
— Ладно, попробую.
— Только привези все.
— Сделаю что смогу.
— Уж постарайся. Подумай о своей карьере. И о жене.
Я думала, что расплачусь или буду сгорать от стыда, положив трубку, но я только переглянулась со своим отражением в зеркале над камином. Хоть одно дружелюбное лицо.
Глава 12
Я убрала хлам с большого стола в гостиной, но места все равно не хватило. Камерон отделался от Линн и в три приема перетащил груз в дом. Два раздутых пакета и две коробки. Три папки — красная, синяя и бежевая. Папки на столе не поместились. Камерон тяжело отдувался, побледнел и взмок. Кожа у него на лице стала сероватой.
— Это все? — насмешливо осведомилась я, когда к моим ногам легла последняя папка.
— Нет.
— Я же сказала: привези все.
— Мне понадобился бы фургон, — возразил он. — Часть документов нельзя выносить из кабинета, к другим у меня нет доступа. И вообще не знаю, зачем они тебе. Ты все равно не разберешься. — Он сел на неудобный венский стул. — У тебя два часа. Но если ты кому-нибудь проболтаешься, я лишусь работы.
— Подожди, — отмахнулась я. — В каком порядке смотреть?
— Только ничего не перепутай, — попросил он. — В серых папках — показания, в синих — наши отчеты и протоколы. В красных — заключения экспертов и материалы с места преступления. Все в беспорядке. Кстати, папки подписаны.
— А где фотографии?
— В альбомах. Они перед тобой.
Я посмотрела, куда он указывал. Странно: полицейские хранят фотографии с места преступления в альбомах, в которые обычные люди вклеивают семейные снимки. Меня пробрал озноб. Кому это могло прийти в голову?
— Найди. Хочу посмотреть, какими они были. Камерон подошел к столу и начал листать бумаги в папках, чертыхаясь вполголоса.
— Вот, — показал он, — и вот.
Я потянулась к папке, Камерон взял меня за руку.
— Прости... — начал он.
Я высвободилась. Времени было мало.
— Уматывай, — велела я. — Иди в сад. Когда закончу — позову.
— А если не уйду? — устало спросил он. — Позвонишь моей жене?
— При тебе я не могу сосредоточиться.
— Надя, тебе будет тяжело.
— Я сказала: выйди!
Медленно и нехотя он покинул комнату.
Я помедлила над первой папкой, осторожно коснулась ее, словно боясь, что меня ударит током. Мне предстояло увидеть то, что невозможно забыть. Все вокруг станет другим. Я сама изменюсь.
Наконец я открыла папку. И увидела ее. Снимок был приклеен к листу бумаги. Зоя Аратюнян. Родилась 11 февраля 1976 года. Я долго рассматривала фотографию. Наверное, ее сделали в отпуске. Зоя сидела на невысоком парапете, на фоне ярко-синего неба. Она щурилась от солнца, держала в руке темные очки и смеялась, что-то пытаясь сказать фотографу. Она была в зеленой майке и просторных черных шортах. Белокурые волосы свисали до плеч. Хорошенькая? Пожалуй. По снимку точно не определишь. Веселая — это точно. Такие фотографии обычно пришпиливают к пробковой доске в кухне, рядом со списком покупок и телефоном вызова такси.
В той же папке нашлись отпечатанные на машинке листы. Именно то, что я искала. Парни, подруги, работодатели, ссылки, контактные телефоны, адреса. У меня наготове лежал блокнот. Я быстро переписала несколько имен и номеров, то и дело оглядываясь и убеждаясь, что Камерон не следит за мной в окно. Перерыла всю папку. Нашла еще один снимок — черно-белый, как для документа. Да, прелесть. Худенькая, с милым округлым личиком. Совсем юная на вид. Серьезная, но где-то в глазах мерцает смешинка — наверное, пока ее фотографировали, она изо всех сил старалась сдержать улыбку. Интересно, какой у нее был голос? Фамилия иностранная, но родилась Зоя неподалеку от Шеффилда.
Я закрыла папку и отложила в сторону. Теперь вторая. Дженнифер Шарлотта Хинтлшем, год рождения 1961, внешне ничем не напоминала Зою. Снимок был студийный. Наверное, стоял на туалетном столике в серебряной рамке. Дженнифер выглядела эффектнее, чем Зоя. Не красавица, но из тех женщин, вслед которым оборачиваются. Огромные темные глаза, высокие скулы на длинном узком лице. В ней было что-то старомодное, ее сняли в свитере под горлышко, с жемчужным ожерельем. Темно-каштановые волосы блестели. Эта женщина напомнила мне забытых английских кинозвезд пятидесятых годов, которые уже через десятилетие оказались не у дел.
Зоя была моложе меня, Дженнифер Хинтлшем — намного старше. Но не старее. Когда я встаю после бессонной ночи, старее меня выглядят разве что мумии двухтысячелетней давности. Дженни просто была взрослой. Наверное, с Зоей мы бы поладили. С Дженнифер — вряд ли. Я пролистала бумаги. Муж и трое детей, имена и даты. Черт! Я переписала кое-что.
Мне в голову вдруг пришла мысль. Я заглянула в ту же коробку, откуда Камерон достал обе папки, и нашла еще одну — с моей фамилией на обложке. Я открыла ее и увидела собственную фотографию. Надя Элизабет Блейк, 1971 года рождения. Меня передернуло. Через несколько недель эта папка переполнится, в полиции заведут новую.
Я взглянула на часы. Что же дальше? Какой в этом смысл? Утолить любопытство? Когда мне было одиннадцать лет, я ходила в местный бассейн с пятиметровой вышкой. Однажды я забралась на нее, ни о чем не задумываясь, встала на самый край пружинящей доски и прыгнула. То же самое я сделала и теперь.
Я придвинула к себе первый альбом в ярко-красной пластиковой обложке. В таком ожидаешь увидеть снимки девчушек, задувающих свечи на торте, и загорелых людей, играющих в мяч на пляже. Я открыла альбом и машинально перелистала. И ничего не поняла. Вернулась в начало. Да, это снимки с места убийства Зои Аратюнян. Ее квартира. А вот и она. Она лежала лицом вниз на ковре. Одетая, в трусиках и тенниске. Мертвой она не выглядела. Как будто просто уснула. Ее шея была туго перетянута какой-то лентой или галстуком, фотограф снял ее в нескольких ракурсах. А я все смотрела на трусики и тенниску. Тем утром она одевалась, даже не подозревая, что снимать одежду ей уже не придется. Дурацкая, но привязчивая мысль.
Я отмахнулась от нее и взяла второй альбом. Место смерти Дженнифер Хинтлшем, ее дом. Я принялась листать страницы, как в предыдущем, и вдруг замерла. Снимки были совсем другими. Одна фотография ошеломила меня: выпученные глаза, проволока на шее, разодранная или разрезанная одежда, раскинутые ноги, что-то вроде железного прута, втиснутого внутрь, — рассматривать я не стала. Я отшвырнула альбом, он отлетел к раковине. Я добежала до нее как раз вовремя: меня уже начало выворачивать. Желудок в муках опустошался. Я не сразу заметила, что в раковине полно грязной посуды. Теперь она стала еще грязнее.
Я умылась холодной водой и впервые в жизни вымыла посуду с омерзением, а ведь в колледже мне пришлось жить в одной квартире с подругой и двумя парнями. Возня с посудой меня слегка успокоила. Я сумела вернуться к столу и захлопнуть альбом, не заглядывая в него.
Мое время истекало. Смотреть все подряд было некогда. Я перерыла папки, быстро просматривая их содержимое. Увидела план квартиры Зои и дома Дженнифер. Пробежала глазами показания свидетелей. Показания были длинными, путаными и почти бессмысленными. Парень Зои, Фред, что-то бормотал о том, как она боялась, а он пытался успокоить ее. Подруга Луиза была в шоке. Когда Зою задушили, Луиза ждала ее под окном в машине. Показания свидетелей по делу об убийстве Дженнифер заняли десять пухлых папок. Я только успела убедиться, что свидетелями были преимущественно те, кто работал в доме. Очевидно, у Хинтлшемов имелась многочисленная прислуга.
Чуть подробнее я просмотрела заключения патологоанатомов. С Зоей все было довольно просто: смерть наступила от удушения поясом ее халата. Небольшие ушибы — следы борьбы с душителем. Мазки из вагины и ануса указывали, что в сексуальный контакт убийца с ней не вступал.
Заключение о причинах смерти Дженнифер было гораздо длиннее. Я заметила только некоторые детали: удушение тонкой проволокой, оставившей глубокий рубец на шее, резаные и колотые раны, кровоподтеки, лужицы крови, засохшие мазки и струйки, разрыв промежности, следы урины. Она обмочилась.
Целая папка была посвящена анализу писем. К ней прилагались копии всех писем, присланных Зое и Дженнифер, и я прочла их с ужасом и чувством вины, словно чужую любовную переписку. И вправду, любовную: в письмах обещали и клялись. Я увидела изображение изувеченной Зои из детского альбома. Как ни странно, только этот примитивный рисунок заставил меня расплакаться. Он недвусмысленно указывал на то, что один человек твердо решил уничтожить другого. Я полистала многостраничный анализ документов. В нем кто-то пытался увязать письма со знакомыми Зои: с ее парнем Фредом, бывшим парнем, риэлтором, потенциальным покупателем квартиры. Но резаные раны на рисунке (в отчете они сравнивались с такими же ранами на теле Дженнифер Хинтлшем) указывали, что убийца — левша. А все подозреваемые были правшами.
В отчетах с места преступления упоминались пробы пыли, волокон, волос и многого другого. Технические подробности я пропускала, не понимая в них ни слова. Но сообразила, что анализ проб почти ничего не дал. Итоговый отчет занимал всего одну страницу и был подписан Линксом, Камероном и прочими. В нем напрямик говорилось, что никакой связи между двумя убийствами не установлено. На одежде Зои, на ковре, постели и других вещах были найдены волосы недавних обитателей квартиры — а именно ее парня Фреда и самой Зои. Анализ волос и тканей из дома Дженнифер Хинтлшем был более подробным. В доме появлялось столько людей, что пробы пришлось брать несколько раз. Но два убийства связывали только медальон Дженнифер, найденный в квартире Зои, и снимок Зои, обнаруженный в доме Дженнифер. Ничего утешительного.
Я пролистала и служебные записки, подготовленные на разных стадиях следствия, в том числе протокол допроса под грифом «Строго секретно». Из него я узнала, что Дженнифер Хинтлшем перестали охранять потому, что ее мужу Клайву предъявили обвинение в убийстве Зои Аратюнян. Я выругалась.
Я уже собиралась позвать Камерона, когда наткнулась на еще одну ничем не примечательную папку. Графики дежурств, собрания, отпуска. Мое внимание привлекла приписка к копии какого-то отчета. Отчет был подготовлен Линксом для доктора Майкла Гриффена, а подписан Стадлером, Грейс Шиллинг, Линн и еще десятком незнакомых фамилий. По-видимому, вначале составители отчета отвечали на жалобы доктора Гриффена, что оба места преступления, особенно в квартире Зои Аратюнян, серьезно пострадали по вине первых полицейских, прибывших по вызову:
«Мы предпримем все меры, чтобы в дальнейшем доступ к местам преступлений был надежно и незамедлительно закрыт. Мы отдаем себе отчет, что из-за трудностей охраны это дело может быть раскрыто только с помощью экспертов. Постараемся оказать вам всемерное содействие».
Я позвала Камерона, и он тут же влетел в комнату. Подглядывал в окно? Да какая разница!
— Смотри, — я протянула ему отчет. — «В дальнейшем»? Вы что, настолько не верите в себя?
Он отложил папку.
— Ты просила привезти тебе все материалы дела, — отозвался он. — Мы готовы к любому исходу.
— А с моей точки зрения это выглядит иначе, — возразила я. — Речь идет о будущем месте смерти. Моей смерти.
— Ты видела их?
— Это ужасно. Хорошо, что теперь я все знаю.
Камерон начал собирать папки, складывать их в коробки и распихивать по пакетам.
— Все мы разные, — произнесла я.
Он замер:
— Что?
— Я думала, мы принадлежим к одному типу. Да, по фотографиям трудно судить, но все-таки ясно, что мы совершенно разные. Зоя была моложе и гораздо симпатичнее меня. Работала по-настоящему. Дженнифер выглядела как принцесса. До меня она бы не снизошла.
— Может быть, — грустно согласился Камерон, и я ощутила укол ревности и зависти. Он видел ее, разговаривал с ней. Знал, как звучал ее голос. Помнил характерные жесты, которые не опишешь в протоколе. — Все вы маленькие, — добавил он.
— Что?
— Невысокие ростом и худенькие, — пояснил он. — И живете в Северном Лондоне.
— Все ясно, — подытожила я. — За шесть недель погибли две женщины, а ты знаешь только, что убийца избегал рослых культуристок и не мотался по всей стране.
Камерон закончил складывать папки.
— Мне пора, — сказал он. — Скоро подъедет Линн.
— Камерон...
— Что?
— Я ничего не скажу твоей жене, Линксу и остальным.
— Вот и хорошо.
— Но могла бы.
— Так я и думал.
Теперь мы немного стеснялись друг друга. Мне было неудобно разговаривать с человеком, который видел меня голой, он стал мне противен. А еще меня смущало желание броситься в спальню, разрыдаться и долго лежать в постели, думая о смерти.
— Надя...
— Да?
— Прости за все. Все было так... — Он умолк, потер щеку ладонью, резко обернулся, словно боясь, что Линн уже пришла. — У меня есть еще кое-что.
— Что? — По тону я поняла, что новости не из приятных.
Он вынул из внутреннего кармана два сложенных вместе листка бумаги. Развернул их и распластал на столе.
— Мы перехватили их за последние несколько дней.
— Как?
— Одно прислали по почте. Второе бросили прямо в почтовый ящик.
Я уставилась на письма.
— Это пришло первым. — Камерон указал на листок, лежащий слева.
«Дорогая Надя, я хочу затрахать тебя до смерти. Подумай об этом».
Я ахнула.
— А это — два дня назад.
«Дорогая Надя, не знаю, что болтают тебе полицейские. Им не остановить меня. И они это понимают. Через несколько дней, через неделю или две ты умрешь».
— Я же обещал быть честным с тобой, — сказал Камерон.
— Знаешь, а я так радовалась, что письма больше не приходят. Думала, что он выбрал другую жертву.
— Прости. — Он снова оглянулся. — Надо перетаскать папки в машину, и поскорее. Мне очень жаль.
— Я умру, да? — спросила я. — Скажи правду.
Он уже подхватил коробку.
— Нет, что ты, — отозвался он, шагая к двери. — С тобой все будет в порядке.
— Это все? — насмешливо осведомилась я, когда к моим ногам легла последняя папка.
— Нет.
— Я же сказала: привези все.
— Мне понадобился бы фургон, — возразил он. — Часть документов нельзя выносить из кабинета, к другим у меня нет доступа. И вообще не знаю, зачем они тебе. Ты все равно не разберешься. — Он сел на неудобный венский стул. — У тебя два часа. Но если ты кому-нибудь проболтаешься, я лишусь работы.
— Подожди, — отмахнулась я. — В каком порядке смотреть?
— Только ничего не перепутай, — попросил он. — В серых папках — показания, в синих — наши отчеты и протоколы. В красных — заключения экспертов и материалы с места преступления. Все в беспорядке. Кстати, папки подписаны.
— А где фотографии?
— В альбомах. Они перед тобой.
Я посмотрела, куда он указывал. Странно: полицейские хранят фотографии с места преступления в альбомах, в которые обычные люди вклеивают семейные снимки. Меня пробрал озноб. Кому это могло прийти в голову?
— Найди. Хочу посмотреть, какими они были. Камерон подошел к столу и начал листать бумаги в папках, чертыхаясь вполголоса.
— Вот, — показал он, — и вот.
Я потянулась к папке, Камерон взял меня за руку.
— Прости... — начал он.
Я высвободилась. Времени было мало.
— Уматывай, — велела я. — Иди в сад. Когда закончу — позову.
— А если не уйду? — устало спросил он. — Позвонишь моей жене?
— При тебе я не могу сосредоточиться.
— Надя, тебе будет тяжело.
— Я сказала: выйди!
Медленно и нехотя он покинул комнату.
Я помедлила над первой папкой, осторожно коснулась ее, словно боясь, что меня ударит током. Мне предстояло увидеть то, что невозможно забыть. Все вокруг станет другим. Я сама изменюсь.
Наконец я открыла папку. И увидела ее. Снимок был приклеен к листу бумаги. Зоя Аратюнян. Родилась 11 февраля 1976 года. Я долго рассматривала фотографию. Наверное, ее сделали в отпуске. Зоя сидела на невысоком парапете, на фоне ярко-синего неба. Она щурилась от солнца, держала в руке темные очки и смеялась, что-то пытаясь сказать фотографу. Она была в зеленой майке и просторных черных шортах. Белокурые волосы свисали до плеч. Хорошенькая? Пожалуй. По снимку точно не определишь. Веселая — это точно. Такие фотографии обычно пришпиливают к пробковой доске в кухне, рядом со списком покупок и телефоном вызова такси.
В той же папке нашлись отпечатанные на машинке листы. Именно то, что я искала. Парни, подруги, работодатели, ссылки, контактные телефоны, адреса. У меня наготове лежал блокнот. Я быстро переписала несколько имен и номеров, то и дело оглядываясь и убеждаясь, что Камерон не следит за мной в окно. Перерыла всю папку. Нашла еще один снимок — черно-белый, как для документа. Да, прелесть. Худенькая, с милым округлым личиком. Совсем юная на вид. Серьезная, но где-то в глазах мерцает смешинка — наверное, пока ее фотографировали, она изо всех сил старалась сдержать улыбку. Интересно, какой у нее был голос? Фамилия иностранная, но родилась Зоя неподалеку от Шеффилда.
Я закрыла папку и отложила в сторону. Теперь вторая. Дженнифер Шарлотта Хинтлшем, год рождения 1961, внешне ничем не напоминала Зою. Снимок был студийный. Наверное, стоял на туалетном столике в серебряной рамке. Дженнифер выглядела эффектнее, чем Зоя. Не красавица, но из тех женщин, вслед которым оборачиваются. Огромные темные глаза, высокие скулы на длинном узком лице. В ней было что-то старомодное, ее сняли в свитере под горлышко, с жемчужным ожерельем. Темно-каштановые волосы блестели. Эта женщина напомнила мне забытых английских кинозвезд пятидесятых годов, которые уже через десятилетие оказались не у дел.
Зоя была моложе меня, Дженнифер Хинтлшем — намного старше. Но не старее. Когда я встаю после бессонной ночи, старее меня выглядят разве что мумии двухтысячелетней давности. Дженни просто была взрослой. Наверное, с Зоей мы бы поладили. С Дженнифер — вряд ли. Я пролистала бумаги. Муж и трое детей, имена и даты. Черт! Я переписала кое-что.
Мне в голову вдруг пришла мысль. Я заглянула в ту же коробку, откуда Камерон достал обе папки, и нашла еще одну — с моей фамилией на обложке. Я открыла ее и увидела собственную фотографию. Надя Элизабет Блейк, 1971 года рождения. Меня передернуло. Через несколько недель эта папка переполнится, в полиции заведут новую.
Я взглянула на часы. Что же дальше? Какой в этом смысл? Утолить любопытство? Когда мне было одиннадцать лет, я ходила в местный бассейн с пятиметровой вышкой. Однажды я забралась на нее, ни о чем не задумываясь, встала на самый край пружинящей доски и прыгнула. То же самое я сделала и теперь.
Я придвинула к себе первый альбом в ярко-красной пластиковой обложке. В таком ожидаешь увидеть снимки девчушек, задувающих свечи на торте, и загорелых людей, играющих в мяч на пляже. Я открыла альбом и машинально перелистала. И ничего не поняла. Вернулась в начало. Да, это снимки с места убийства Зои Аратюнян. Ее квартира. А вот и она. Она лежала лицом вниз на ковре. Одетая, в трусиках и тенниске. Мертвой она не выглядела. Как будто просто уснула. Ее шея была туго перетянута какой-то лентой или галстуком, фотограф снял ее в нескольких ракурсах. А я все смотрела на трусики и тенниску. Тем утром она одевалась, даже не подозревая, что снимать одежду ей уже не придется. Дурацкая, но привязчивая мысль.
Я отмахнулась от нее и взяла второй альбом. Место смерти Дженнифер Хинтлшем, ее дом. Я принялась листать страницы, как в предыдущем, и вдруг замерла. Снимки были совсем другими. Одна фотография ошеломила меня: выпученные глаза, проволока на шее, разодранная или разрезанная одежда, раскинутые ноги, что-то вроде железного прута, втиснутого внутрь, — рассматривать я не стала. Я отшвырнула альбом, он отлетел к раковине. Я добежала до нее как раз вовремя: меня уже начало выворачивать. Желудок в муках опустошался. Я не сразу заметила, что в раковине полно грязной посуды. Теперь она стала еще грязнее.
Я умылась холодной водой и впервые в жизни вымыла посуду с омерзением, а ведь в колледже мне пришлось жить в одной квартире с подругой и двумя парнями. Возня с посудой меня слегка успокоила. Я сумела вернуться к столу и захлопнуть альбом, не заглядывая в него.
Мое время истекало. Смотреть все подряд было некогда. Я перерыла папки, быстро просматривая их содержимое. Увидела план квартиры Зои и дома Дженнифер. Пробежала глазами показания свидетелей. Показания были длинными, путаными и почти бессмысленными. Парень Зои, Фред, что-то бормотал о том, как она боялась, а он пытался успокоить ее. Подруга Луиза была в шоке. Когда Зою задушили, Луиза ждала ее под окном в машине. Показания свидетелей по делу об убийстве Дженнифер заняли десять пухлых папок. Я только успела убедиться, что свидетелями были преимущественно те, кто работал в доме. Очевидно, у Хинтлшемов имелась многочисленная прислуга.
Чуть подробнее я просмотрела заключения патологоанатомов. С Зоей все было довольно просто: смерть наступила от удушения поясом ее халата. Небольшие ушибы — следы борьбы с душителем. Мазки из вагины и ануса указывали, что в сексуальный контакт убийца с ней не вступал.
Заключение о причинах смерти Дженнифер было гораздо длиннее. Я заметила только некоторые детали: удушение тонкой проволокой, оставившей глубокий рубец на шее, резаные и колотые раны, кровоподтеки, лужицы крови, засохшие мазки и струйки, разрыв промежности, следы урины. Она обмочилась.
Целая папка была посвящена анализу писем. К ней прилагались копии всех писем, присланных Зое и Дженнифер, и я прочла их с ужасом и чувством вины, словно чужую любовную переписку. И вправду, любовную: в письмах обещали и клялись. Я увидела изображение изувеченной Зои из детского альбома. Как ни странно, только этот примитивный рисунок заставил меня расплакаться. Он недвусмысленно указывал на то, что один человек твердо решил уничтожить другого. Я полистала многостраничный анализ документов. В нем кто-то пытался увязать письма со знакомыми Зои: с ее парнем Фредом, бывшим парнем, риэлтором, потенциальным покупателем квартиры. Но резаные раны на рисунке (в отчете они сравнивались с такими же ранами на теле Дженнифер Хинтлшем) указывали, что убийца — левша. А все подозреваемые были правшами.
В отчетах с места преступления упоминались пробы пыли, волокон, волос и многого другого. Технические подробности я пропускала, не понимая в них ни слова. Но сообразила, что анализ проб почти ничего не дал. Итоговый отчет занимал всего одну страницу и был подписан Линксом, Камероном и прочими. В нем напрямик говорилось, что никакой связи между двумя убийствами не установлено. На одежде Зои, на ковре, постели и других вещах были найдены волосы недавних обитателей квартиры — а именно ее парня Фреда и самой Зои. Анализ волос и тканей из дома Дженнифер Хинтлшем был более подробным. В доме появлялось столько людей, что пробы пришлось брать несколько раз. Но два убийства связывали только медальон Дженнифер, найденный в квартире Зои, и снимок Зои, обнаруженный в доме Дженнифер. Ничего утешительного.
Я пролистала и служебные записки, подготовленные на разных стадиях следствия, в том числе протокол допроса под грифом «Строго секретно». Из него я узнала, что Дженнифер Хинтлшем перестали охранять потому, что ее мужу Клайву предъявили обвинение в убийстве Зои Аратюнян. Я выругалась.
Я уже собиралась позвать Камерона, когда наткнулась на еще одну ничем не примечательную папку. Графики дежурств, собрания, отпуска. Мое внимание привлекла приписка к копии какого-то отчета. Отчет был подготовлен Линксом для доктора Майкла Гриффена, а подписан Стадлером, Грейс Шиллинг, Линн и еще десятком незнакомых фамилий. По-видимому, вначале составители отчета отвечали на жалобы доктора Гриффена, что оба места преступления, особенно в квартире Зои Аратюнян, серьезно пострадали по вине первых полицейских, прибывших по вызову:
«Мы предпримем все меры, чтобы в дальнейшем доступ к местам преступлений был надежно и незамедлительно закрыт. Мы отдаем себе отчет, что из-за трудностей охраны это дело может быть раскрыто только с помощью экспертов. Постараемся оказать вам всемерное содействие».
Я позвала Камерона, и он тут же влетел в комнату. Подглядывал в окно? Да какая разница!
— Смотри, — я протянула ему отчет. — «В дальнейшем»? Вы что, настолько не верите в себя?
Он отложил папку.
— Ты просила привезти тебе все материалы дела, — отозвался он. — Мы готовы к любому исходу.
— А с моей точки зрения это выглядит иначе, — возразила я. — Речь идет о будущем месте смерти. Моей смерти.
— Ты видела их?
— Это ужасно. Хорошо, что теперь я все знаю.
Камерон начал собирать папки, складывать их в коробки и распихивать по пакетам.
— Все мы разные, — произнесла я.
Он замер:
— Что?
— Я думала, мы принадлежим к одному типу. Да, по фотографиям трудно судить, но все-таки ясно, что мы совершенно разные. Зоя была моложе и гораздо симпатичнее меня. Работала по-настоящему. Дженнифер выглядела как принцесса. До меня она бы не снизошла.
— Может быть, — грустно согласился Камерон, и я ощутила укол ревности и зависти. Он видел ее, разговаривал с ней. Знал, как звучал ее голос. Помнил характерные жесты, которые не опишешь в протоколе. — Все вы маленькие, — добавил он.
— Что?
— Невысокие ростом и худенькие, — пояснил он. — И живете в Северном Лондоне.
— Все ясно, — подытожила я. — За шесть недель погибли две женщины, а ты знаешь только, что убийца избегал рослых культуристок и не мотался по всей стране.
Камерон закончил складывать папки.
— Мне пора, — сказал он. — Скоро подъедет Линн.
— Камерон...
— Что?
— Я ничего не скажу твоей жене, Линксу и остальным.
— Вот и хорошо.
— Но могла бы.
— Так я и думал.
Теперь мы немного стеснялись друг друга. Мне было неудобно разговаривать с человеком, который видел меня голой, он стал мне противен. А еще меня смущало желание броситься в спальню, разрыдаться и долго лежать в постели, думая о смерти.
— Надя...
— Да?
— Прости за все. Все было так... — Он умолк, потер щеку ладонью, резко обернулся, словно боясь, что Линн уже пришла. — У меня есть еще кое-что.
— Что? — По тону я поняла, что новости не из приятных.
Он вынул из внутреннего кармана два сложенных вместе листка бумаги. Развернул их и распластал на столе.
— Мы перехватили их за последние несколько дней.
— Как?
— Одно прислали по почте. Второе бросили прямо в почтовый ящик.
Я уставилась на письма.
— Это пришло первым. — Камерон указал на листок, лежащий слева.
«Дорогая Надя, я хочу затрахать тебя до смерти. Подумай об этом».
Я ахнула.
— А это — два дня назад.
«Дорогая Надя, не знаю, что болтают тебе полицейские. Им не остановить меня. И они это понимают. Через несколько дней, через неделю или две ты умрешь».
— Я же обещал быть честным с тобой, — сказал Камерон.
— Знаешь, а я так радовалась, что письма больше не приходят. Думала, что он выбрал другую жертву.
— Прости. — Он снова оглянулся. — Надо перетаскать папки в машину, и поскорее. Мне очень жаль.
— Я умру, да? — спросила я. — Скажи правду.
Он уже подхватил коробку.
— Нет, что ты, — отозвался он, шагая к двери. — С тобой все будет в порядке.
Глава 13
— Я на Кэмденский рынок, — сообщила я. — Ухожу прямо сейчас.
Линн растерялась. Наступила суббота, едва минуло девять утра, а Линн, наверное, уже привыкла, что я валяюсь в постели до полудня. Последние два дня стали для меня кошмаром. Закрывая глаза, я снова видела фотографии. Спящая вечным сном Зоя, изуродованная Дженни. Я стояла перед Линн, уже умытая, одетая и непривычно приветливая, и собиралась уходить.
— Там же толкучка, — с сомнением отозвалась она.
— В самый раз. Толпа, музыка, дешевая одежда и украшения. Хочу накупить безделушек. А вы можете остаться дома.
— Конечно, я с вами.
— Приказ? Бедняжка Линн! Приходится ходить за мной по пятам, не грубить, ловко лгать. Наверное, скучаете по нормальной жизни.
— У меня все хорошо.
— Обручального кольца у вас нет. А парень?
— Есть. — Она снова покраснела, родинка ярко вспыхнула.
— Наверное, ждете не дождетесь, когда все кончится. Не важно как... Идем. Всего-то пять минут пешком.
Линн растерялась. Наступила суббота, едва минуло девять утра, а Линн, наверное, уже привыкла, что я валяюсь в постели до полудня. Последние два дня стали для меня кошмаром. Закрывая глаза, я снова видела фотографии. Спящая вечным сном Зоя, изуродованная Дженни. Я стояла перед Линн, уже умытая, одетая и непривычно приветливая, и собиралась уходить.
— Там же толкучка, — с сомнением отозвалась она.
— В самый раз. Толпа, музыка, дешевая одежда и украшения. Хочу накупить безделушек. А вы можете остаться дома.
— Конечно, я с вами.
— Приказ? Бедняжка Линн! Приходится ходить за мной по пятам, не грубить, ловко лгать. Наверное, скучаете по нормальной жизни.
— У меня все хорошо.
— Обручального кольца у вас нет. А парень?
— Есть. — Она снова покраснела, родинка ярко вспыхнула.
— Наверное, ждете не дождетесь, когда все кончится. Не важно как... Идем. Всего-то пять минут пешком.