Он присвистнул в трубку:
— Ничего себе просьба.
— Извините. Будем считать, что я ни о чем вас не просил.
— Подождите-подождите. Я не сказал, что это невозможно. Это, конечно, скорее всего, дохлый номер — вряд ли они о таком будут помнить.
— Знаю. Шансов немного. Но все же мне очень хотелось бы узнать, кто рассказал стюардам о том, как у вас выиграл Вишневый Пирог.
— Вы же получили назад вашу лицензию. Почему бы вам на этом не успокоиться?
— А вы бы на моем месте как поступили?
— Даже и не знаю, — сказал он со вздохом. — Ну ладно, попробую что-нибудь сделать. Ничего не обещаю. Кстати, было бы полезно знать, когда какая-нибудь ваша лошадка будет без шансов. Просто физически не сможет выиграть. Вы меня понимаете?
— Вполне, — сказал я. — Договорились.
Я положил трубку, подумав, что лишь подавляющее меньшинство букмекеров закоренелые негодяи и что большинство из них гораздо лучше, чем принято считать. Все их племя несло на своих плечах бремя вины лишь немногих из них. Точь-в-точь как студенты.
Глава 14
Глава 15
— Ничего себе просьба.
— Извините. Будем считать, что я ни о чем вас не просил.
— Подождите-подождите. Я не сказал, что это невозможно. Это, конечно, скорее всего, дохлый номер — вряд ли они о таком будут помнить.
— Знаю. Шансов немного. Но все же мне очень хотелось бы узнать, кто рассказал стюардам о том, как у вас выиграл Вишневый Пирог.
— Вы же получили назад вашу лицензию. Почему бы вам на этом не успокоиться?
— А вы бы на моем месте как поступили?
— Даже и не знаю, — сказал он со вздохом. — Ну ладно, попробую что-нибудь сделать. Ничего не обещаю. Кстати, было бы полезно знать, когда какая-нибудь ваша лошадка будет без шансов. Просто физически не сможет выиграть. Вы меня понимаете?
— Вполне, — сказал я. — Договорились.
Я положил трубку, подумав, что лишь подавляющее меньшинство букмекеров закоренелые негодяи и что большинство из них гораздо лучше, чем принято считать. Все их племя несло на своих плечах бремя вины лишь немногих из них. Точь-в-точь как студенты.
Глава 14
Оукли в эту ночь не пожаловал. Собственно, ко мне никто не пожаловал. Утром я вынул стул из дверной ручки, чтобы впустить новый день. Никто не поспешил воспользоваться моим гостеприимством.
Сварил себе кофе. Когда я стоял в кухне и отхлебывал из чашки, появился Тони и налил себе виски в кофе. Это был его завтрак. Он только что посмотрел работу нескольких своих лошадей и собирался посмотреть, как трудится другая партия. Он провел перерыв в моем обществе, обсуждая их шансы так, словно ничего не случилось. Для него моя дисквалификация была уже седой, забытой древностью. Он вполне разделял кредо газетчиков: сегодняшние новости — это важно, завтрашние — тем более, но то, что было вчера, никому не интересно.
Тони допил кофе и удалился, жизнерадостно похлопав меня по плечу, отчего возопил синяк, поставленный Оукли. День я провел в основном, лежа на кровати. Я отвечал на телефонные звонки, а больше глядел в потолок, давая возможность природе самой лечить раны, и думал, думал...
Еще одна тихая ночь. У меня в голове вертелось два имени, и я жонглировал ими, пытаясь понять, кто же из них негодяй. Двое подозреваемых — это лучше, чем триста. Но я вполне мог ошибиться.
В субботу утром почтальон принес почту прямо наверх, как он стал делать с наступлением гипсового периода. Я сказал ему «спасибо», просмотрел корреспонденцию, уронил костыль и, как всегда, долго и неловко поднимал его. Когда я открыл одно из писем, то от удивления уронил оба костыля.
Оставил их валяться на полу, прислонился к стене и прочитал:
"Дорогой Келли Хьюз!
Я прочитал в газетах, что вам вернули лицензию, так что информация моя, скорее всего, опоздала и вам не понадобится. Тем не менее я посылаю ее вам, поскольку один мой знакомый, который ее добыл, сильно поистратился из-за этого и был бы счастлив, если бы ему возместили расходы. К сему прилагаю их список.
Как вы увидите, он потратил на это немало денег и сил, хотя справедливости ради надо отметить, что, по его словам, занимался этим не без удовольствия. Надеюсь, это именно то, что вам хотелось получить.
Искренне ваш Тедди Девар.
Отель «Грейт-стэг», Бирмингем".
К письму было прикреплено несколько листков разного формата. На верхнем я увидел список имен в виде перевернутого генеалогического дерева. Внутри кружочков диаметром два дюйма значилось по три-четыре имени. От этих кружочков вели стрелки к другим, расположенным ниже или сбоку. Читавшего этот список указатели вели все ниже и ниже, пока наконец все стрелки не указывали на три кружка, затем на два и, наконец, на самый нижний, в котором значилось одно-единственное имя: «Дэвид Оукли».
К этому листку была пришпилена пояснительная записка.
"Я вышел на контакт с человеком под именем Дж. Л. Джонс (фамилия подчеркнута в третьем ряду). От него я стал работать в разных направлениях, проверяя людей, знающих Дэвида Оукли. Каждый из тех, кто упомянут в списке, слышал, что именно к Оукли следует обращаться, если вы оказались в сложном положении. Как и было договорено, я притворился человеком, с которым приключилась беда, и практически все, с кем я разговаривал, либо называли его сами, либо подтверждали, что к нему действительно имеет смысл обратиться, когда я упоминал его имя.
Я очень надеюсь, что хотя бы одно из указанных здесь имен вам пригодится, поскольку расходы оказались немалыми. Расследование в основном проводилось в пивных и барах отелей, и нередко приходилось сильно напоить источник, прежде чем он проявлял откровенность.
Искренне ваш Б. Р. С. Тимисон".
Сумма расходов оказалась настолько внушительной, что я присвистнул.
Я стал внимательно изучать список имен.
Я искал одного из тех двоих.
И в конце концов нашел.
Возможно, мне следовало обрадоваться. Или разозлиться. Но вместо этого я загрустил.
Я решил удвоить сумму за труды и выписал чек с сопроводительной запиской.
«Это просто великолепно. Не знаю, как и благодарить. Одно из имен, безусловно, годится. Ваши хлопоты не пошли прахом. Бесконечно благодарен».
Я также написал благодарственное письмо Тедди Девару, сказав, что информация пришла как раз вовремя, и вложил в письмо конверт для его друга Тимисона.
Когда я наклеивал марку, зазвонил телефон. Я поскакал к нему и снял трубку. Ньютоннардс.
— Весь вечер провисел на телефоне. Счет будет астрономический.
— Пришлите его мне, — кротко сказал я.
— Сначала подождите и послушайте результаты, — возразил он. — Карандаш под рукой?
— Секунду. — Я взял блокнот и шариковую ручку. — Порядок. Слушаю.
— Значит, так. Сначала ребята, которым я сам это рассказал. — Он назвал пять имен. — Последний — тот самый Пеликан Джобберсон, который заимел на вас большой зуб. Но, как оказалось, он тут ни при чем, поскольку на следующий же день уехал отдыхать в Касабланку. Теперь те, кому рассказал Гарри Инграм... — Он назвал три фамилии. — Теперь те, кому сказал Герби Саббинг. — Четыре фамилии. — Это те, кому сообщил Димми Овенс. — Пять имен. — Ну а Клоббер Макинтош оказался особенно болтливым. — Восемь имен. — Это то, что они припомнили. Они не могут присягнуть, что больше никому не говорили. Естественно, те, кому они это рассказали, и сами могли сообщить это другим. Это же как круги по воде...
— Все равно спасибо, — совершенно искренне сказал я. — Огромное спасибо за все хлопоты.
— Польза от этого хоть какая-то есть?
— Вроде бы. Я вам потом расскажу.
— И еще не забудьте. Лошадь без шансов... Дайте знать...
— Ладно, — пообещал я, — если вы готовы рискнуть после трагической истории с Пеликаном Джобберсоном.
— У Пеликана плохо с мозгами, — сказал он, — а у меня порядок.
Окончив разговор, я взялся за этот список. Некоторые фамилии были мне знакомы. Люди, хорошо известные в скаковых кругах. Клиенты букмекеров. Ни одно из имен не совпадало со списком Тимисона, указавшего людей, связанных с Оукли. И все же...
Минут десять я стоял, уставившись в список и пытаясь выудить из глубин подсознания слабо маячившую догадку. Наконец что-то щелкнуло, и я понял, в чем дело.
Среди тех, с кем поделился новостями Герби Саббинг, был родственник человека, значившегося клиентом Оукли.
Немного поразмыслив, я открыл газету и изучил программу сегодняшних скачек в Рединге. Затем я позвонил в Лондон лорду Ферту и после переговоров с его слугой услышал в трубке его голос.
— А, это вы, Келли! — В интонациях сохранилось кое-что от взаимопонимания, возникшего в среду. Не очень много, но все же кое-что.
— Сэр, — осведомился я. — Вы будете сегодня на скачках в Рединге?
— Да.
— Пока у меня нет официального подтверждения того, что моя дисквалификация отменена. Могу ли я появиться на ипподроме в Рединге? Я бы хотел поговорить с вами.
— Я прослежу, чтобы у вас не возникло осложнений, если для вас так важно быть там сегодня. — В его голосе слабо угадывался вопрос, на который я не замедлил ответить.
— Я знаю, кто поставил этот спектакль.
— А!.. Тогда, конечно, приезжайте. Если, разумеется, дорога не будет для вас слишком трудной. Вечер у меня свободен.
— Это очень любезно с вашей стороны... Но я полагаю, что наш режиссер тоже будет на скачках... По крайней мере, вероятность весьма велика.
— Как вам будет удобнее, — сказал он. — Я вас там найду.
В этот день выступали две лошади Тони, и я вполне мог попросить его захватить меня. Но как же тогда Роберта?.. Она собиралась ко мне и, наверное, вполне может подвезти меня. Я криво улыбнулся своим мыслям. Она могла бы увезти меня куда угодно... Роберта Крэнфилд...
Телепатия, и только. Именно в этот момент зазвонил телефон. Это была Роберта. У нее был срывающийся, испуганный голос.
— Келли! Я не могу сейчас приехать... — Она говорила очень быстро. — Может, вы, наоборот, к нам приедете?
— Что случилось?
— Пока не знаю, может, ничего и не случилось. Ничего серьезного... Но здесь Грейс Роксфорд.
— "Дорогая Грейс"?
— Да... Слушайте, Келли... Она сидит в машине напротив нашего дома и смотрит, смотрит... Честно говоря, у нее совершенно безумный вид. Мы просто не знаем, что делать. Мама хочет вызвать полицию, но, по-моему, этого нельзя делать... А что, если бедняжка приехала извиняться и просто никак не может собраться с силами?
— Она так и сидит в машине?
— Да, я вижу ее из окна. Вы не приедете? А то от мамы толку мало, а вы знаете, как относится «дорогая Грейс» ко мне... У нее очень странный вид, Келли... — Роберта была не на шутку перепугана.
— Где ваш отец?
— Работает с Кормильцем. Вернется не раньше чем через час.
— Ладно, я попрошу Тони или кого-то еще забросить меня к вам. Я постараюсь приехать прямо сейчас.
— Замечательно, — сказала она с заметным облегчением. — А пока я постараюсь держать оборону.
На дорогу уйдет никак не меньше получаса. А то и больше. За это время «дорогая Грейс» может выйти из машины...
Я набрал три-девять-один.
— Тони, — сказал я волнуясь. — Ты можешь сейчас все бросить и отвезти меня к Крэнфилдам? Туда заявилась Грейс Роксфорд, и мне это не нравится.
— Но мне надо ехать в Рединг, — возразил он.
— В Рединг ты можешь поехать от Крэнфилдов, когда мы разберемся с Грейс... Тем более что и мне надо в Рединг, я хочу поговорить с лордом Фертом. Будь другом, Тони!
— Ну ладно, если тебе так нужно... Дай мне пять минут на сборы.
Собирался он все десять. За это время я позвонил Джеку Роксфорду. Мой звонок сильно его удивил.
— Послушайте, Джек, — сказал я. — Мне не хотелось бы попусту вас волновать, но знаете ли вы, где сейчас ваша жена?
— Грейс? — Еще больше удивления, окрашенного, однако, тревогой. — Она сказала, что поехала в деревню.
Эта самая деревня была расположена примерно милях в сорока от дома Крэнфилдов.
— Она, наверное, уехала уже давно? — предположил я.
— Вроде бы... А в чем дело? — Его голос зазвенел от волнения.
— Только что мне позвонила Роберта Крэнфилд и сказала, что Грейс сидит в машине у самого их дома...
— О боже! — воскликнул он. — Не может быть!
— Увы, это так.
— Но как же!.. — простонал он. — Сегодня ей было лучше, она сделалась как прежде... Мне показалось, что можно оставить ее без присмотра... Отпустить за покупками... Она сильно переволновалась... А потом, когда вы с Декстером получили обратно лицензии... Это стало для нее таким потрясением. Она была в шоке...
— Я еду туда, вдруг понадобится моя помощь. Но не могли бы и вы подъехать... и забрать ее?
— Да-да, — сказал он. — Конечно. Сейчас же выезжаю. Бедняжка Грейс. Проследите за ней, пока я не приеду.
— Обязательно, — уверил я его и положил трубку.
Без приключений я спустился по лестнице и обнаружил, что Тони конфисковал у Поппи для предстоящего путешествия ее фургон. На заднем сиденье я даже мог с комфортом улечься: там имелись подушки для плеч и головы.
— Это придумала Поппи, — коротко проинформировал меня Тони, помогая забраться через заднюю дверь. — Удивительная женщина!
— Это точно! — охотно признал я, втаскивая за собой и костыли. — Ну а теперь не теряй времени, дружище!
— У тебя взволнованный голос! — отметил Тони, захлопнул дверцу, включил мотор и, не мешкая, отъехал.
— Я и правда волнуюсь. Грейс Роксфорд неуправляема.
— Но она не способна на что-то... такое?
— Надеюсь, что нет.
В моем голосе, похоже, было мало уверенности, ибо Тони нажал на педаль акселератора.
— Держись за что-нибудь, — скомандовал он.
Мы лихо входили в повороты, и я, не зная, за что уцепиться, уперся здоровой ногой в заднюю дверь и хватался руками за качающиеся стенки.
— Нормально? — крикнул Тони.
— Да... да, — выдавил я, с трудом переводя дух.
— Тут начинается неплохой отрезок. — Мы проезжали мимо попутных машин, как мимо стоячих. — Крикни, если заметишь сзади полицию.
Полицейские нам не встретились. Тони одолел восемнадцать миль за двадцать три минуты. Мы затормозили у парадного входа в дом Крэнфилдов, и первое, что бросилось мне в глаза, — это пустой серый «Фольксваген» у парадного входа.
Тони, открыв заднюю дверь фургона, с треском и не очень церемонно вытащил меня из машины.
— Наверное, она чинно сидит в гостиной за чашкой чая, — предположил он.
Тони ошибся.
Он стал звонить в дверной звонок, и после довольно долгого ожидания нам открыла миссис Крэнфилд. Не так, как она обычно это делала, — нараспашку. Она нервно смотрела на нас через щель в шесть дюймов.
— Хьюз? Что вы тут делаете? Уезжайте.
— Меня попросила приехать Роберта. Чтобы разобраться с Грейс Роксфорд.
— Грейс Роксфорд здесь уже нет, — сказала она голосом столь же естественным, сколь и ее поведение.
— Это не ее машина? — Я показал на «Фольксваген».
— Нет, — резко отозвалась она.
— Чья же?
— Садовника. А теперь, Хьюз, уезжайте. Сейчас же...
— Ладно, — сказал я, пожав плечами.
Она тотчас же захлопнула дверь.
— Помоги мне залезть в машину, — сказал я Тони.
— Ты что, неужели действительно уезжаешь?
— Не трать время на разговоры. Посади меня в машину, выезжай через главные ворота, затем развернись и подкати к дому через конюшни.
— То-то же! — Он запихал меня в фургон, бросил мне костыли, хлопнул дверью и поспешил к водительскому месту.
— Не торопись, — учил его я. — Почеши в затылке. Сделай вид, что тебе все это не нравится.
— Думаешь, она следит за нами? — бросил он через плечо.
— Я думаю, что миссис Крэнфилд даже под угрозой расстрела не позволила бы садовнику ставить свою машину у своего парадного входа. Миссис Крэнфилд прекрасно понимает, что я это пойму. Миссис Крэнфилд изо всех сил давала понять мне, что нуждается в помощи.
— Что означает, — медленно добавил Тони, — что Грейс Роксфорд действительно способна на все, что угодно.
Я кивнул, чувствуя, что во рту у меня пересохло.
— Ну а теперь поехали.
Фургон медленно тронулся с места. Тони завернул на заднюю аллею, чуть прибавил ходу и резко затормозил у конюшен. Он снова помог мне выбраться.
— На конюшне есть телефон, — сказал я. — Найди в справочнике телефон местного доктора. Пусть мчится сюда. Потом дождись, когда вернется с тренировки Декстер Крэнфилд, и сделай так, чтобы он не вошел в дом.
— Келли, ты не преувеличиваешь?
— Может быть. Но в нашем случае лучше слегка перестраховаться.
— Разве мне удержать Крэнфилда? В такой ситуации?
— Скажи ему, что всегда надо надеяться на лучшее. Он посмотрел на меня секунду-другую, затем укатил на конюшенный двор.
Я заковылял к дому по задней аллее, дернул за ручку двери. Открыто. Естественно. Чтобы Крэнфилд мог беспрепятственно войти в дом и... И что дальше?
Я бесшумно прошел в главный холл и прислушался. В доме тишина.
Сначала я решил заглянуть в библиотеку, перебросив на одну сторону правый костыль, опасаясь, как бы он с грохотом не рухнул на пол. Повернул ручку, медленно толкнул дверь.
В библиотеке никого не было. Только громко тикали большие часы на камине. Мое сердце билось быстрее.
Я оставил дверь открытой. Медленно, бесшумно стал подкрадываться к маленькой гостиной. Снова осторожные манипуляции с костылями, ручкой. Если они увидели, как мы приехали, то скорее сидят именно здесь.
Дверь подалась внутрь. Прекрасно смазанные петли. Без скрипа. Я увидел поношенные ситцевые чехлы на стульях, потертые коврики, следы того, что здесь недавно кипела жизнь: разбросанные газеты, пара очков на каком-то письме, головной платок, корзинка с цветами. Но людей не было.
На другой стороне холла были двойные двери, которые вели в большую, очень парадную гостиную, возле лестницы — дверь в столовую и в личный кабинет Декстера Крэнфилда, где он хранил все свои бумаги.
Я добрался до кабинета, распахнул дверь. Там стояла тишина. Только пылинки циркулировали в воздухе.
Оставалось осмотреть две большие комнаты на первом этаже и весь второй этаж. Я недовольно покосился на широкую и длинную лестницу. Вот бы мне эскалатор.
В столовой тоже не было никого. Я пересек холл и подошел к двойным дверям. На сей раз манипуляции с костылями заняли куда больше времени, потому что нужно было открыть обе двери сразу, а для этого пришлось освободить обе руки. В конце концов я сунул костыли под мышку, как тросточки, и стоял, балансируя на одной ноге.
Двери стали подаваться, и я распахнул их настежь. Огромная гостиная. Стулья, обитые золотой парчой, китайский ковер кремового цвета, бледно-голубые шторы на окнах. Изящная, элегантная комната, плацдарм для боевых действий стремящегося в высшие социальные слои Крэнфилда.
Все в ней застыло в неподвижности. Как на картине. Я вернул костыли на место и двинулся вперед. Но, сделав лишь несколько шагов, остановился. Из-за того, что увидел.
Они все были там. Миссис Крэнфилд. Роберта. Миссис Крэнфилд стояла у камина, облокотившись на каминную полку так, словно без этой опоры могла бы рухнуть на пол. Роберта сидела очень прямо на деревянном стуле без подлокотников, выдвинутом на самую середину ковра. За ее спиной и чуть сбоку, одной рукой крепко ухватив Роберту за плечо, стояла Грейс Роксфорд.
В другой руке Грейс был нож из тех, что обычно используют торговцы рыбой. В фут длиной, острый как бритва, с кончиком словно иголка. Смертоносное лезвие было приставлено к шее Роберты.
— Келли! — сказала Роберта. Голос ее был высоким и слегка дрожал, но в нем было явное облегчение. Мне показалось, что она радуется преждевременно.
На высоких скулах Грейс Роксфорд играл румянец, глаза ее лихорадочно блестели. Вся ее фигура была в невероятном напряжении. Рука с ножом спазматически подрагивала. Она была непредсказуема, как сырой гелигнит, и тем не менее она знала, что делает.
— Ты же ушел, Келли Хьюз! — воскликнула она. — Ты же ушел!
— Ушел, — согласился я. — Но потом решил вернуться поговорить с Робертой.
— Один твой шаг, — предупредила Грейс, — и я перережу ей горло.
Миссис Крэнфилд испустила вздох, больше похожий на стон, но Роберта и бровью не повела. Грейс, судя по всему, уже угрожала ей этим. Возможно, неоднократно. Особенно когда мы с Тони звонили в дверь.
Грейс выглядела как человек, готовый на все. Ни у меня, ни у миссис Крэнфилд не было сомнений в том, что она вполне готова выполнить угрозы. А я был в двадцати футах от нее — несчастный калека!
— Что вам надо, Грейс? — спросил я как можно спокойнее.
— Что надо? Что надо? — Ее глаза засверкали. Она явно пыталась припомнить, что ей было надо. Затем ее зрачки уставились на меня и из них хлынула ярость. — Декстер Крэнфилд... Проклятый сноб... Ему ни за что не получить обратно наших лошадей! Я убью его... убью... и тогда не видать ему лошадей! Не видать!
И эти слова никак не удивили ни Роберту, ни ее мать. Грейс уже успела сообщить им цель прихода.
— Грейс, смерть Декстера Крэнфилда не поможет вашему мужу!
— Поможет! Да, да! Да! — Грейс энергично кивала при каждом «да», и нож прыгал у горла Роберты. Она слегка прикрыла глаза и покачнулась на стуле.
— Как вы собираетесь убить его, Грейс? — спросил я.
Она рассмеялась. Смех быстро вырвался из-под ее контроля и превратился в визгливый хохот маньяка.
— Он ведь обязательно придет сюда, так? А потом подойдет и станет рядом со мной. Потому что он будет меня слушаться, верно?
Я взглянул на лезвие ножа, плясавшего у белоснежной шеи Роберты, и понял, что он сделает так, как прикажет Грейс. Я на его месте послушался бы.
— А потом, — сказала Грейс, — я ударю ножом не ее, а его. Понятно? Понятно? Понятно?
— Понятно, — сказал я.
Она все кивала, и ее рука дрожала.
— А что потом? — спросил я.
— Потом? — Она слегка опешила. Она не знала, что будет делать, зарезав Крэнфилда. После этого начинались сплошные потемки. Она не могла заглянуть так далеко.
— Эдвин Байлер может передать лошадей кому-то другому...
— Нет, — возразила Грейс. — Только Декстеру Крэнфилду. Только ему. Тому, кто посоветовал Байлеру завести себе тренера-сноба. Тому, кто украл у нас Байлера. Я убью его. И он не получит наших лошадей. — Она говорила с каким-то монотонным надрывом, и этот автоматизм, с которым произносились слова, особенно пугал. Похоже, эти мысли не давали ей покоя очень давно.
— Было бы, конечно, лучше, — сказал я медленно, — если бы мистер Крэнфилд не получил обратно своей лицензии.
— Да! — взвизгнула она.
— Это я заставил их вернуть ему лицензию.
— Они сами взяли и отдали ему ее. Просто так. Они не имели права!
— Они ничего не делают просто так, — возразил я. — Они это сделали, потому что я их к тому вынудил.
— Неправда!
— Я заявил во всеуслышание, что добьюсь этого. И добился.
— Нет, нет, нет!
— Да! — сказал я.
Выражение ее лица стало медленно меняться, и это тоже было пугающим зрелищем. Я ждал, пока в ее взбаламученных мозгах не укоренится мысль: если Байлер и впрямь вернет лошадей, благодарить за это нужно только меня. Я ждал, когда ей и меня захочется приговорить к смертной казни. Настороженное ко мне отношение постепенно перерастало в дикую ненависть.
Чтобы ускорить этот процесс, я сказал:
— Если бы я не заставил стюардов вернуть лицензию Крэнфилду, он по-прежнему был бы дисквалифицирован.
— Нет, Келли! — в ужасе проговорила Роберта. — Не надо! Не делайте этого!
— Замолчите! — перебил ее я. — Я или ваш отец — у кого больше шансов? А вам советую при первом удобном случае спасаться бегством.
Грейс не слушала. Она углубилась в свои раздумья, разрабатывая план действий. Белки ее глаз сверкали.
— Я убью вас, — наконец проговорила она. — Убью!
Я стоял как вкопанный. И ждал. Секунды растянулись на столетия.
— Подойдите сюда, — приказала Грейс. — Иначе я перережу ей горло.
Сварил себе кофе. Когда я стоял в кухне и отхлебывал из чашки, появился Тони и налил себе виски в кофе. Это был его завтрак. Он только что посмотрел работу нескольких своих лошадей и собирался посмотреть, как трудится другая партия. Он провел перерыв в моем обществе, обсуждая их шансы так, словно ничего не случилось. Для него моя дисквалификация была уже седой, забытой древностью. Он вполне разделял кредо газетчиков: сегодняшние новости — это важно, завтрашние — тем более, но то, что было вчера, никому не интересно.
Тони допил кофе и удалился, жизнерадостно похлопав меня по плечу, отчего возопил синяк, поставленный Оукли. День я провел в основном, лежа на кровати. Я отвечал на телефонные звонки, а больше глядел в потолок, давая возможность природе самой лечить раны, и думал, думал...
Еще одна тихая ночь. У меня в голове вертелось два имени, и я жонглировал ими, пытаясь понять, кто же из них негодяй. Двое подозреваемых — это лучше, чем триста. Но я вполне мог ошибиться.
В субботу утром почтальон принес почту прямо наверх, как он стал делать с наступлением гипсового периода. Я сказал ему «спасибо», просмотрел корреспонденцию, уронил костыль и, как всегда, долго и неловко поднимал его. Когда я открыл одно из писем, то от удивления уронил оба костыля.
Оставил их валяться на полу, прислонился к стене и прочитал:
"Дорогой Келли Хьюз!
Я прочитал в газетах, что вам вернули лицензию, так что информация моя, скорее всего, опоздала и вам не понадобится. Тем не менее я посылаю ее вам, поскольку один мой знакомый, который ее добыл, сильно поистратился из-за этого и был бы счастлив, если бы ему возместили расходы. К сему прилагаю их список.
Как вы увидите, он потратил на это немало денег и сил, хотя справедливости ради надо отметить, что, по его словам, занимался этим не без удовольствия. Надеюсь, это именно то, что вам хотелось получить.
Искренне ваш Тедди Девар.
Отель «Грейт-стэг», Бирмингем".
К письму было прикреплено несколько листков разного формата. На верхнем я увидел список имен в виде перевернутого генеалогического дерева. Внутри кружочков диаметром два дюйма значилось по три-четыре имени. От этих кружочков вели стрелки к другим, расположенным ниже или сбоку. Читавшего этот список указатели вели все ниже и ниже, пока наконец все стрелки не указывали на три кружка, затем на два и, наконец, на самый нижний, в котором значилось одно-единственное имя: «Дэвид Оукли».
К этому листку была пришпилена пояснительная записка.
"Я вышел на контакт с человеком под именем Дж. Л. Джонс (фамилия подчеркнута в третьем ряду). От него я стал работать в разных направлениях, проверяя людей, знающих Дэвида Оукли. Каждый из тех, кто упомянут в списке, слышал, что именно к Оукли следует обращаться, если вы оказались в сложном положении. Как и было договорено, я притворился человеком, с которым приключилась беда, и практически все, с кем я разговаривал, либо называли его сами, либо подтверждали, что к нему действительно имеет смысл обратиться, когда я упоминал его имя.
Я очень надеюсь, что хотя бы одно из указанных здесь имен вам пригодится, поскольку расходы оказались немалыми. Расследование в основном проводилось в пивных и барах отелей, и нередко приходилось сильно напоить источник, прежде чем он проявлял откровенность.
Искренне ваш Б. Р. С. Тимисон".
Сумма расходов оказалась настолько внушительной, что я присвистнул.
Я стал внимательно изучать список имен.
Я искал одного из тех двоих.
И в конце концов нашел.
Возможно, мне следовало обрадоваться. Или разозлиться. Но вместо этого я загрустил.
Я решил удвоить сумму за труды и выписал чек с сопроводительной запиской.
«Это просто великолепно. Не знаю, как и благодарить. Одно из имен, безусловно, годится. Ваши хлопоты не пошли прахом. Бесконечно благодарен».
Я также написал благодарственное письмо Тедди Девару, сказав, что информация пришла как раз вовремя, и вложил в письмо конверт для его друга Тимисона.
Когда я наклеивал марку, зазвонил телефон. Я поскакал к нему и снял трубку. Ньютоннардс.
— Весь вечер провисел на телефоне. Счет будет астрономический.
— Пришлите его мне, — кротко сказал я.
— Сначала подождите и послушайте результаты, — возразил он. — Карандаш под рукой?
— Секунду. — Я взял блокнот и шариковую ручку. — Порядок. Слушаю.
— Значит, так. Сначала ребята, которым я сам это рассказал. — Он назвал пять имен. — Последний — тот самый Пеликан Джобберсон, который заимел на вас большой зуб. Но, как оказалось, он тут ни при чем, поскольку на следующий же день уехал отдыхать в Касабланку. Теперь те, кому рассказал Гарри Инграм... — Он назвал три фамилии. — Теперь те, кому сказал Герби Саббинг. — Четыре фамилии. — Это те, кому сообщил Димми Овенс. — Пять имен. — Ну а Клоббер Макинтош оказался особенно болтливым. — Восемь имен. — Это то, что они припомнили. Они не могут присягнуть, что больше никому не говорили. Естественно, те, кому они это рассказали, и сами могли сообщить это другим. Это же как круги по воде...
— Все равно спасибо, — совершенно искренне сказал я. — Огромное спасибо за все хлопоты.
— Польза от этого хоть какая-то есть?
— Вроде бы. Я вам потом расскажу.
— И еще не забудьте. Лошадь без шансов... Дайте знать...
— Ладно, — пообещал я, — если вы готовы рискнуть после трагической истории с Пеликаном Джобберсоном.
— У Пеликана плохо с мозгами, — сказал он, — а у меня порядок.
Окончив разговор, я взялся за этот список. Некоторые фамилии были мне знакомы. Люди, хорошо известные в скаковых кругах. Клиенты букмекеров. Ни одно из имен не совпадало со списком Тимисона, указавшего людей, связанных с Оукли. И все же...
Минут десять я стоял, уставившись в список и пытаясь выудить из глубин подсознания слабо маячившую догадку. Наконец что-то щелкнуло, и я понял, в чем дело.
Среди тех, с кем поделился новостями Герби Саббинг, был родственник человека, значившегося клиентом Оукли.
Немного поразмыслив, я открыл газету и изучил программу сегодняшних скачек в Рединге. Затем я позвонил в Лондон лорду Ферту и после переговоров с его слугой услышал в трубке его голос.
— А, это вы, Келли! — В интонациях сохранилось кое-что от взаимопонимания, возникшего в среду. Не очень много, но все же кое-что.
— Сэр, — осведомился я. — Вы будете сегодня на скачках в Рединге?
— Да.
— Пока у меня нет официального подтверждения того, что моя дисквалификация отменена. Могу ли я появиться на ипподроме в Рединге? Я бы хотел поговорить с вами.
— Я прослежу, чтобы у вас не возникло осложнений, если для вас так важно быть там сегодня. — В его голосе слабо угадывался вопрос, на который я не замедлил ответить.
— Я знаю, кто поставил этот спектакль.
— А!.. Тогда, конечно, приезжайте. Если, разумеется, дорога не будет для вас слишком трудной. Вечер у меня свободен.
— Это очень любезно с вашей стороны... Но я полагаю, что наш режиссер тоже будет на скачках... По крайней мере, вероятность весьма велика.
— Как вам будет удобнее, — сказал он. — Я вас там найду.
В этот день выступали две лошади Тони, и я вполне мог попросить его захватить меня. Но как же тогда Роберта?.. Она собиралась ко мне и, наверное, вполне может подвезти меня. Я криво улыбнулся своим мыслям. Она могла бы увезти меня куда угодно... Роберта Крэнфилд...
Телепатия, и только. Именно в этот момент зазвонил телефон. Это была Роберта. У нее был срывающийся, испуганный голос.
— Келли! Я не могу сейчас приехать... — Она говорила очень быстро. — Может, вы, наоборот, к нам приедете?
— Что случилось?
— Пока не знаю, может, ничего и не случилось. Ничего серьезного... Но здесь Грейс Роксфорд.
— "Дорогая Грейс"?
— Да... Слушайте, Келли... Она сидит в машине напротив нашего дома и смотрит, смотрит... Честно говоря, у нее совершенно безумный вид. Мы просто не знаем, что делать. Мама хочет вызвать полицию, но, по-моему, этого нельзя делать... А что, если бедняжка приехала извиняться и просто никак не может собраться с силами?
— Она так и сидит в машине?
— Да, я вижу ее из окна. Вы не приедете? А то от мамы толку мало, а вы знаете, как относится «дорогая Грейс» ко мне... У нее очень странный вид, Келли... — Роберта была не на шутку перепугана.
— Где ваш отец?
— Работает с Кормильцем. Вернется не раньше чем через час.
— Ладно, я попрошу Тони или кого-то еще забросить меня к вам. Я постараюсь приехать прямо сейчас.
— Замечательно, — сказала она с заметным облегчением. — А пока я постараюсь держать оборону.
На дорогу уйдет никак не меньше получаса. А то и больше. За это время «дорогая Грейс» может выйти из машины...
Я набрал три-девять-один.
— Тони, — сказал я волнуясь. — Ты можешь сейчас все бросить и отвезти меня к Крэнфилдам? Туда заявилась Грейс Роксфорд, и мне это не нравится.
— Но мне надо ехать в Рединг, — возразил он.
— В Рединг ты можешь поехать от Крэнфилдов, когда мы разберемся с Грейс... Тем более что и мне надо в Рединг, я хочу поговорить с лордом Фертом. Будь другом, Тони!
— Ну ладно, если тебе так нужно... Дай мне пять минут на сборы.
Собирался он все десять. За это время я позвонил Джеку Роксфорду. Мой звонок сильно его удивил.
— Послушайте, Джек, — сказал я. — Мне не хотелось бы попусту вас волновать, но знаете ли вы, где сейчас ваша жена?
— Грейс? — Еще больше удивления, окрашенного, однако, тревогой. — Она сказала, что поехала в деревню.
Эта самая деревня была расположена примерно милях в сорока от дома Крэнфилдов.
— Она, наверное, уехала уже давно? — предположил я.
— Вроде бы... А в чем дело? — Его голос зазвенел от волнения.
— Только что мне позвонила Роберта Крэнфилд и сказала, что Грейс сидит в машине у самого их дома...
— О боже! — воскликнул он. — Не может быть!
— Увы, это так.
— Но как же!.. — простонал он. — Сегодня ей было лучше, она сделалась как прежде... Мне показалось, что можно оставить ее без присмотра... Отпустить за покупками... Она сильно переволновалась... А потом, когда вы с Декстером получили обратно лицензии... Это стало для нее таким потрясением. Она была в шоке...
— Я еду туда, вдруг понадобится моя помощь. Но не могли бы и вы подъехать... и забрать ее?
— Да-да, — сказал он. — Конечно. Сейчас же выезжаю. Бедняжка Грейс. Проследите за ней, пока я не приеду.
— Обязательно, — уверил я его и положил трубку.
Без приключений я спустился по лестнице и обнаружил, что Тони конфисковал у Поппи для предстоящего путешествия ее фургон. На заднем сиденье я даже мог с комфортом улечься: там имелись подушки для плеч и головы.
— Это придумала Поппи, — коротко проинформировал меня Тони, помогая забраться через заднюю дверь. — Удивительная женщина!
— Это точно! — охотно признал я, втаскивая за собой и костыли. — Ну а теперь не теряй времени, дружище!
— У тебя взволнованный голос! — отметил Тони, захлопнул дверцу, включил мотор и, не мешкая, отъехал.
— Я и правда волнуюсь. Грейс Роксфорд неуправляема.
— Но она не способна на что-то... такое?
— Надеюсь, что нет.
В моем голосе, похоже, было мало уверенности, ибо Тони нажал на педаль акселератора.
— Держись за что-нибудь, — скомандовал он.
Мы лихо входили в повороты, и я, не зная, за что уцепиться, уперся здоровой ногой в заднюю дверь и хватался руками за качающиеся стенки.
— Нормально? — крикнул Тони.
— Да... да, — выдавил я, с трудом переводя дух.
— Тут начинается неплохой отрезок. — Мы проезжали мимо попутных машин, как мимо стоячих. — Крикни, если заметишь сзади полицию.
Полицейские нам не встретились. Тони одолел восемнадцать миль за двадцать три минуты. Мы затормозили у парадного входа в дом Крэнфилдов, и первое, что бросилось мне в глаза, — это пустой серый «Фольксваген» у парадного входа.
Тони, открыв заднюю дверь фургона, с треском и не очень церемонно вытащил меня из машины.
— Наверное, она чинно сидит в гостиной за чашкой чая, — предположил он.
Тони ошибся.
Он стал звонить в дверной звонок, и после довольно долгого ожидания нам открыла миссис Крэнфилд. Не так, как она обычно это делала, — нараспашку. Она нервно смотрела на нас через щель в шесть дюймов.
— Хьюз? Что вы тут делаете? Уезжайте.
— Меня попросила приехать Роберта. Чтобы разобраться с Грейс Роксфорд.
— Грейс Роксфорд здесь уже нет, — сказала она голосом столь же естественным, сколь и ее поведение.
— Это не ее машина? — Я показал на «Фольксваген».
— Нет, — резко отозвалась она.
— Чья же?
— Садовника. А теперь, Хьюз, уезжайте. Сейчас же...
— Ладно, — сказал я, пожав плечами.
Она тотчас же захлопнула дверь.
— Помоги мне залезть в машину, — сказал я Тони.
— Ты что, неужели действительно уезжаешь?
— Не трать время на разговоры. Посади меня в машину, выезжай через главные ворота, затем развернись и подкати к дому через конюшни.
— То-то же! — Он запихал меня в фургон, бросил мне костыли, хлопнул дверью и поспешил к водительскому месту.
— Не торопись, — учил его я. — Почеши в затылке. Сделай вид, что тебе все это не нравится.
— Думаешь, она следит за нами? — бросил он через плечо.
— Я думаю, что миссис Крэнфилд даже под угрозой расстрела не позволила бы садовнику ставить свою машину у своего парадного входа. Миссис Крэнфилд прекрасно понимает, что я это пойму. Миссис Крэнфилд изо всех сил давала понять мне, что нуждается в помощи.
— Что означает, — медленно добавил Тони, — что Грейс Роксфорд действительно способна на все, что угодно.
Я кивнул, чувствуя, что во рту у меня пересохло.
— Ну а теперь поехали.
Фургон медленно тронулся с места. Тони завернул на заднюю аллею, чуть прибавил ходу и резко затормозил у конюшен. Он снова помог мне выбраться.
— На конюшне есть телефон, — сказал я. — Найди в справочнике телефон местного доктора. Пусть мчится сюда. Потом дождись, когда вернется с тренировки Декстер Крэнфилд, и сделай так, чтобы он не вошел в дом.
— Келли, ты не преувеличиваешь?
— Может быть. Но в нашем случае лучше слегка перестраховаться.
— Разве мне удержать Крэнфилда? В такой ситуации?
— Скажи ему, что всегда надо надеяться на лучшее. Он посмотрел на меня секунду-другую, затем укатил на конюшенный двор.
Я заковылял к дому по задней аллее, дернул за ручку двери. Открыто. Естественно. Чтобы Крэнфилд мог беспрепятственно войти в дом и... И что дальше?
Я бесшумно прошел в главный холл и прислушался. В доме тишина.
Сначала я решил заглянуть в библиотеку, перебросив на одну сторону правый костыль, опасаясь, как бы он с грохотом не рухнул на пол. Повернул ручку, медленно толкнул дверь.
В библиотеке никого не было. Только громко тикали большие часы на камине. Мое сердце билось быстрее.
Я оставил дверь открытой. Медленно, бесшумно стал подкрадываться к маленькой гостиной. Снова осторожные манипуляции с костылями, ручкой. Если они увидели, как мы приехали, то скорее сидят именно здесь.
Дверь подалась внутрь. Прекрасно смазанные петли. Без скрипа. Я увидел поношенные ситцевые чехлы на стульях, потертые коврики, следы того, что здесь недавно кипела жизнь: разбросанные газеты, пара очков на каком-то письме, головной платок, корзинка с цветами. Но людей не было.
На другой стороне холла были двойные двери, которые вели в большую, очень парадную гостиную, возле лестницы — дверь в столовую и в личный кабинет Декстера Крэнфилда, где он хранил все свои бумаги.
Я добрался до кабинета, распахнул дверь. Там стояла тишина. Только пылинки циркулировали в воздухе.
Оставалось осмотреть две большие комнаты на первом этаже и весь второй этаж. Я недовольно покосился на широкую и длинную лестницу. Вот бы мне эскалатор.
В столовой тоже не было никого. Я пересек холл и подошел к двойным дверям. На сей раз манипуляции с костылями заняли куда больше времени, потому что нужно было открыть обе двери сразу, а для этого пришлось освободить обе руки. В конце концов я сунул костыли под мышку, как тросточки, и стоял, балансируя на одной ноге.
Двери стали подаваться, и я распахнул их настежь. Огромная гостиная. Стулья, обитые золотой парчой, китайский ковер кремового цвета, бледно-голубые шторы на окнах. Изящная, элегантная комната, плацдарм для боевых действий стремящегося в высшие социальные слои Крэнфилда.
Все в ней застыло в неподвижности. Как на картине. Я вернул костыли на место и двинулся вперед. Но, сделав лишь несколько шагов, остановился. Из-за того, что увидел.
Они все были там. Миссис Крэнфилд. Роберта. Миссис Крэнфилд стояла у камина, облокотившись на каминную полку так, словно без этой опоры могла бы рухнуть на пол. Роберта сидела очень прямо на деревянном стуле без подлокотников, выдвинутом на самую середину ковра. За ее спиной и чуть сбоку, одной рукой крепко ухватив Роберту за плечо, стояла Грейс Роксфорд.
В другой руке Грейс был нож из тех, что обычно используют торговцы рыбой. В фут длиной, острый как бритва, с кончиком словно иголка. Смертоносное лезвие было приставлено к шее Роберты.
— Келли! — сказала Роберта. Голос ее был высоким и слегка дрожал, но в нем было явное облегчение. Мне показалось, что она радуется преждевременно.
На высоких скулах Грейс Роксфорд играл румянец, глаза ее лихорадочно блестели. Вся ее фигура была в невероятном напряжении. Рука с ножом спазматически подрагивала. Она была непредсказуема, как сырой гелигнит, и тем не менее она знала, что делает.
— Ты же ушел, Келли Хьюз! — воскликнула она. — Ты же ушел!
— Ушел, — согласился я. — Но потом решил вернуться поговорить с Робертой.
— Один твой шаг, — предупредила Грейс, — и я перережу ей горло.
Миссис Крэнфилд испустила вздох, больше похожий на стон, но Роберта и бровью не повела. Грейс, судя по всему, уже угрожала ей этим. Возможно, неоднократно. Особенно когда мы с Тони звонили в дверь.
Грейс выглядела как человек, готовый на все. Ни у меня, ни у миссис Крэнфилд не было сомнений в том, что она вполне готова выполнить угрозы. А я был в двадцати футах от нее — несчастный калека!
— Что вам надо, Грейс? — спросил я как можно спокойнее.
— Что надо? Что надо? — Ее глаза засверкали. Она явно пыталась припомнить, что ей было надо. Затем ее зрачки уставились на меня и из них хлынула ярость. — Декстер Крэнфилд... Проклятый сноб... Ему ни за что не получить обратно наших лошадей! Я убью его... убью... и тогда не видать ему лошадей! Не видать!
И эти слова никак не удивили ни Роберту, ни ее мать. Грейс уже успела сообщить им цель прихода.
— Грейс, смерть Декстера Крэнфилда не поможет вашему мужу!
— Поможет! Да, да! Да! — Грейс энергично кивала при каждом «да», и нож прыгал у горла Роберты. Она слегка прикрыла глаза и покачнулась на стуле.
— Как вы собираетесь убить его, Грейс? — спросил я.
Она рассмеялась. Смех быстро вырвался из-под ее контроля и превратился в визгливый хохот маньяка.
— Он ведь обязательно придет сюда, так? А потом подойдет и станет рядом со мной. Потому что он будет меня слушаться, верно?
Я взглянул на лезвие ножа, плясавшего у белоснежной шеи Роберты, и понял, что он сделает так, как прикажет Грейс. Я на его месте послушался бы.
— А потом, — сказала Грейс, — я ударю ножом не ее, а его. Понятно? Понятно? Понятно?
— Понятно, — сказал я.
Она все кивала, и ее рука дрожала.
— А что потом? — спросил я.
— Потом? — Она слегка опешила. Она не знала, что будет делать, зарезав Крэнфилда. После этого начинались сплошные потемки. Она не могла заглянуть так далеко.
— Эдвин Байлер может передать лошадей кому-то другому...
— Нет, — возразила Грейс. — Только Декстеру Крэнфилду. Только ему. Тому, кто посоветовал Байлеру завести себе тренера-сноба. Тому, кто украл у нас Байлера. Я убью его. И он не получит наших лошадей. — Она говорила с каким-то монотонным надрывом, и этот автоматизм, с которым произносились слова, особенно пугал. Похоже, эти мысли не давали ей покоя очень давно.
— Было бы, конечно, лучше, — сказал я медленно, — если бы мистер Крэнфилд не получил обратно своей лицензии.
— Да! — взвизгнула она.
— Это я заставил их вернуть ему лицензию.
— Они сами взяли и отдали ему ее. Просто так. Они не имели права!
— Они ничего не делают просто так, — возразил я. — Они это сделали, потому что я их к тому вынудил.
— Неправда!
— Я заявил во всеуслышание, что добьюсь этого. И добился.
— Нет, нет, нет!
— Да! — сказал я.
Выражение ее лица стало медленно меняться, и это тоже было пугающим зрелищем. Я ждал, пока в ее взбаламученных мозгах не укоренится мысль: если Байлер и впрямь вернет лошадей, благодарить за это нужно только меня. Я ждал, когда ей и меня захочется приговорить к смертной казни. Настороженное ко мне отношение постепенно перерастало в дикую ненависть.
Чтобы ускорить этот процесс, я сказал:
— Если бы я не заставил стюардов вернуть лицензию Крэнфилду, он по-прежнему был бы дисквалифицирован.
— Нет, Келли! — в ужасе проговорила Роберта. — Не надо! Не делайте этого!
— Замолчите! — перебил ее я. — Я или ваш отец — у кого больше шансов? А вам советую при первом удобном случае спасаться бегством.
Грейс не слушала. Она углубилась в свои раздумья, разрабатывая план действий. Белки ее глаз сверкали.
— Я убью вас, — наконец проговорила она. — Убью!
Я стоял как вкопанный. И ждал. Секунды растянулись на столетия.
— Подойдите сюда, — приказала Грейс. — Иначе я перережу ей горло.
Глава 15
Я стал приближаться к ней, прыгая на костылях. Когда я был уже недалеко от стула, миссис Крэнфилд громко простонала и упала в обморок на ковер, задев каминную решетку, которая с жутким грохотом рухнула на пол.
Грейс дернулась. Нож впился в кожу Роберты. Та вскрикнула. Я застыл на месте, пытаясь телепатически внушить Грейс не ударяться в панику, не бросаться в пропасть, сохранить остатки здравого смысла.
Еще немного, и она начнет колоть и резать все, что ни попадется под руку.
— Сидите и не двигайтесь, — сказал я Роберте прерывающимся голосом. Она посмотрела на меня глазами, в которых застыл ужас, и сделала все, чтобы выполнить мою просьбу.
Грейс по-птичьи дергала головой. Острие ножа касалось шеи Роберты. Другой рукой Грейс держала ее за плечо. По шее Роберты стекала струйка крови и расплывалась пятном по белому свитеру.
Никто не поспешил на помощь матери Роберты. Я не смел даже взглянуть на нее, потому что это означало отвести взгляд от Грейс.
— Подойдите сюда, — приказала мне Грейс. — Ближе!
Голос у нее был хриплый — она говорила скорее громким шепотом. И хотя она смотрела на мое приближение взглядом, в котором отчетливо проступало желание убивать, я был благодарен ей за то, что она все еще могла говорить, думать, помнить о намеченной цели.
Уже почти совсем приблизившись, я стал думать, как увернуться от ножа: я не мог ни отскочить, ни даже согнуть колени, да и руки у меня были заняты костылями. Впрочем, не поздно ли я забеспокоился? Последний шаг я сделал чуть короче, чтобы ей нужно было самой двинуться в мою сторону, и в то же время стал потихоньку высвобождать правую руку из костыля.
Грейс слегка поторопилась. Она ударила, целясь мне в горло, и хотя мне удалось увернуться на необходимые два дюйма, лезвие задело воротник пиджака. Я взметнул правую руку с костылем, ударив ее как раз тогда, когда она пыталась начать второй заход.
Краем глаза я видел, как Роберта вырвалась из объятий и стала отползать от стула.
— Убью! — пробормотала Грейс сквозь зубы. Слова пробивались неотчетливо, но насчет их смысла сомнений быть не могло. Грейс не думала о самозащите. Она вообще больше ни о чем не думала. Ее сжигало одно всепоглощающее желание.
Я выставил левый костыль наподобие шеста, чтобы отпихнуть ее. Она обогнула его и зашла сбоку, намереваясь всадить нож мне под ребра. Пытаясь уйти от удара, я потерял равновесие и споткнулся, опустившись на одно колено, а она оказалась надо мной с ножом в занесенной руке — точъ-в-точь жрец, собирающийся совершить жертвоприношение.
Грейс дернулась. Нож впился в кожу Роберты. Та вскрикнула. Я застыл на месте, пытаясь телепатически внушить Грейс не ударяться в панику, не бросаться в пропасть, сохранить остатки здравого смысла.
Еще немного, и она начнет колоть и резать все, что ни попадется под руку.
— Сидите и не двигайтесь, — сказал я Роберте прерывающимся голосом. Она посмотрела на меня глазами, в которых застыл ужас, и сделала все, чтобы выполнить мою просьбу.
Грейс по-птичьи дергала головой. Острие ножа касалось шеи Роберты. Другой рукой Грейс держала ее за плечо. По шее Роберты стекала струйка крови и расплывалась пятном по белому свитеру.
Никто не поспешил на помощь матери Роберты. Я не смел даже взглянуть на нее, потому что это означало отвести взгляд от Грейс.
— Подойдите сюда, — приказала мне Грейс. — Ближе!
Голос у нее был хриплый — она говорила скорее громким шепотом. И хотя она смотрела на мое приближение взглядом, в котором отчетливо проступало желание убивать, я был благодарен ей за то, что она все еще могла говорить, думать, помнить о намеченной цели.
Уже почти совсем приблизившись, я стал думать, как увернуться от ножа: я не мог ни отскочить, ни даже согнуть колени, да и руки у меня были заняты костылями. Впрочем, не поздно ли я забеспокоился? Последний шаг я сделал чуть короче, чтобы ей нужно было самой двинуться в мою сторону, и в то же время стал потихоньку высвобождать правую руку из костыля.
Грейс слегка поторопилась. Она ударила, целясь мне в горло, и хотя мне удалось увернуться на необходимые два дюйма, лезвие задело воротник пиджака. Я взметнул правую руку с костылем, ударив ее как раз тогда, когда она пыталась начать второй заход.
Краем глаза я видел, как Роберта вырвалась из объятий и стала отползать от стула.
— Убью! — пробормотала Грейс сквозь зубы. Слова пробивались неотчетливо, но насчет их смысла сомнений быть не могло. Грейс не думала о самозащите. Она вообще больше ни о чем не думала. Ее сжигало одно всепоглощающее желание.
Я выставил левый костыль наподобие шеста, чтобы отпихнуть ее. Она обогнула его и зашла сбоку, намереваясь всадить нож мне под ребра. Пытаясь уйти от удара, я потерял равновесие и споткнулся, опустившись на одно колено, а она оказалась надо мной с ножом в занесенной руке — точъ-в-точь жрец, собирающийся совершить жертвоприношение.