— Пью кофе, — вежливо сообщил я.
Норсу ответ не показался забавным. Он прищурился. Я про себя вздохнул. Вообще-то никогда не следует ссориться с тренерами, это означало лишить себя еще одного потенциального источника доходов, но я несколько раз ездил на лошадях Норса и знал, что ему практически невозможно угодить.
Крупный мужчина шести футов с лишним ростом, ошибочно полагавший, что габариты могут заменить умение ими пользоваться. С владельцами он умел обращаться куда лучше, чем с лошадьми, с первыми он был внимателен и предупредителен, со вторыми небрежен.
Его безмозглая жена брякнула:
— Я слышала, вы платите конюхам Декстера из собственного кармана, потому что не сомневаетесь, что через пару дней снова получите вашу лицензию.
— Это еще что за бред? — резко спросил Норс. — Где ты слышала подобную ерунду?
— Но все говорят об этом, милый, — запротестовала она.
— Кто все?
Она слабо хихикнула:
— Если тебе так интересно, то я слышала это в дамском туалете. Но это правда. Конюхи Декстера рассказали это конюхам Дафны в местной пивной, а Дафна рассказала Мириам, а Мириам нам — в туалете...
— Это правда? — призвал меня к ответу Норе.
— В общем-то да.
— Господи!
— Мириам сказала, что Келли сказал, что он и Декстер — жертвы какого-то заговора, и теперь Келли якобы разбирается, кто за этим стоит. — Миссис Норс захихикала снова. — Господи, вот комедия, да?
— Сущая комедия, — сказал я и встал. Роберта тоже. — Вы не знакомы с Робертой Крэнфилд? — спросил я компанию, и они все стали ахать и охать, как она прекрасно выглядит, а Роберта одарила их яркой искусственной улыбкой, и мы вернулись в зал, где решили еще немного потанцевать.
Решение было не совсем удачным, потому что довольно скоро возник Папаша Лиман из «Дейли уитнесс». Вперив в меня свой алчный взор, он стал кричать, заглушая музыку, верно ли, что я заявил о том, что все подстроено. Голос у него был пронзительный. Танцевавшие рядом парочки остановились и стали на нас смотреть. Кое-кто стал обмениваться понимающими взглядами.
— Я правда не могу больше этого выносить, — призналась Роберта мне на ухо. — Как только вы держитесь? Почему бы вам не плюнуть на все это и не уехать домой?
— Прошу прощения, — смиренным тоном произнес я. — Вы были великолепны. Я отведу вас к Бобби.
— Но вы...
— Я не выполнил того, ради чего сюда приехал. Я еще немного побуду...
Она стиснула зубы, и мы продолжили танцевать.
— Ладно. Тогда я тоже останусь.
Мы танцевали молча, без улыбок.
— Не хотите лотерейный билетик?
— Нет! — Она была удивлена моему предложению.
— Жаль. Мне как раз надо в тот конец зала.
— Зачем?
— Ищу одного человека. А в том конце я еще не был.
— Ну ладно. Пошли.
Она ступила с паркетного пола на мягкий ковер и стала пробираться к проходу, который вел к ярко украшенному лотерейному киоску в дальнем конце зала.
Я искал и не мог найти того человека. Я встретил множество взглядов, причем некоторые поспешно отвернулись в сторону.
— Ненавижу, — горячо прошептала Роберта. — Ненавижу людей!
Я купил ей четыре билета. Три из них были пустые. Четвертый выиграл бутылку водки.
— Я не очень люблю водку, — неуверенно проговорила Роберта, держа бутылку в руке.
— Я тоже.
— Я отдам ее первому встречному, который будет добр с вами.
— Боюсь, что в таком случае нам придется выпить ее самим.
Мы медленно возвращались по проходу и молчали.
Когда мы проходили мимо одного из столиков, то худая женщина, увидев нас, вскочила со стула и, несмотря на попытки ее друзей удержать ее, перегородила нам дорогу. Мы не могли пройти дальше, не оттолкнув ее, и потому остановились.
— Роберта Крэнфилд? — спросила женщина. У нее было костлявое лицо, рот без помады, сердитые глаза и прямые серые волосы. У нее был такой вид, словно она выпила слишком много.
— Извините, — сказал я, пытаясь пройти.
— Погодите, — процедила она. — Сначала я кое-что вам скажу.
— Грейс! — крикнул из-за стола мужчина. Присмотревшись, я понял, что это Джек Роксфорд, тренер Эдвина Байлера. — Грейс, дорогая, перестань. Сядь на место, прошу тебя.
«Грейс, дорогая» не собиралась внять его призыву. Дорогую Грейс обуревали слишком сильные чувства.
— Твой отец получил по заслугам, прелесть моя, и я очень этому рада! Очень рада! — Она приблизила свое лицо вплотную к Роберте, сверкая безумными глазами.
Роберта посмотрела на нее с таким высокомерным видом, что на месте Грейс я бы тоже рассвирепел.
— Я станцую на его могиле, — сказала запальчиво Грейс. — Честное благородное слово.
— Почему? — осведомился я.
Не удостоив меня даже взглядом, она сказала Роберте:
— Твой отец — проклятый сноб. Проклятый сноб! И он получил то, что ему причиталось. Так ему и передай!
— Разрешите, — холодно обронила Роберта и сделала шаг вперед.
— Нет уж, погоди! — Грейс схватила ее за руку. Роберта злобно стряхнула ее руку. — Твой проклятый сноб отец пытался увести от нас лошадей Эдвина Байлера. Ты знала об этом? Знала или нет? Сноб с великосветскими замашками. Наверное, он решил, что Эдвину будет лучше в просторной большой конюшне! Я слышала, что он говорил. Он пытался убедить Эдвина, что ему нужен тренер-аристократ, а не какие-то плебеи. Которые только и умеют, что выигрывать скачку за скачкой. Чуть со смеху не померла, когда узнала, что с ним приключилось! Ты уж мне поверь. Так ему и надо! Вот умора!
— Грейс! — отчаянно воскликнул Джек Роксфорд. — Извините, мисс Крэнфилд. Она на самом деле не такая...
Он был сильно смущен. Я подумал, что, скорее всего, Грейс слишком часто бывает именно такой. У Джека был загнанный вид мужа, которому постоянно приходится извиняться за жену.
— Ну тогда выше голову, миссис Роксфорд, — сказал я. — Вы же добились своего! Смейтесь, веселитесь. К чему такая ярость?
— А? — Она повернулась в мою сторону, слегка пошатнувшись. — А что касается тебя, Келли Хьюз, ты сам на это напросился, и не надо пудрить нам мозги, что тебя, мол, оклеветали, подставили — об этом только и говорили сегодня весь вечер. Такие, как вы с Крэнфилдом, уверены, что им всегда все сойдете рук, даже убийство. Но иногда и в этом мире торжествует справедливость. И ты это надолго запомнишь, мистер Умник!
Одна из женщин встала из-за стола, пытаясь утихомирить ее, поскольку за полдюжиной прилегающих столов все обратились в слух, но Грейс не замечала этого. Чего, увы, я не мог никак сказать о себе.
— О боже! — пробормотала Роберта.
— Так что ступай домой и передай своему проклятому папочке-снобу, — сказала Грейс, — что все смеются над ним, над тем, кем он оказался на самом деле. Смеются до упаду.
Нервная подруга дернула ее за руку, и Грейс злобно повернулась к ней. Мы воспользовались этим и, обогнув Грейс, двинулись дальше, а она продолжала кричать нам вслед. Из-за музыки различить ее слова было трудно, слышалось только «умора» и «проклятый сноб».
— Она ужасна, — сказала Роберта.
— Слабая опора бедняге Джеку, — согласился я.
— Она всегда такая?
— Я ее не знаю, да и с Джеком-то знаком весьма отдаленно. Вообще странная парочка. Возможно, преданно ненавидят друг друга...
— Ненавижу скандалы, — сказала Роберта. — Это так противно!
— Вам противны все сильные проявления чувств?
— Вовсе нет, — возразила Роберта. — Можно испытывать сильные чувства и не устраивать сцен. Отвратительны сцены.
— По крайней мере, эта — несомненно, — вздохнул я.
— Да.
Она шла, как я успел подметить, высоко подняв голову, — классический сигнал всем, кто ее видит, что она не шокирована, не обрадована, не перепугана этой гадостью и вообще ничего общего с этой склокой не имеет. Розалинда, ностальгически размышлял я, наверное, выразила бы сочувствие удрученной проблемами дорогой Грейс, увела бы ее в укромный уголок утешать и потом бы вернулась с нею на поводке. Розалинда сама порой бывала неукротимой и понимала бурные излияния чувств.
К несчастью, в конце прохода мы буквально врезались в Джессела, который принял зверское выражение лица Роберты, выведенной из себя Грейс, на свой счет и ринулся в атаку первым.
— Можете сообщить вашему отцу, что я давно собирался передать моих лошадей Пэту Никите, и недавний инцидент заставил меня пожалеть, что я не сделал этого еще давно. Пэт всегда мечтал работать на меня. Но я продолжал сотрудничество с вашим отцом из лояльности, за что он мне и отплатил сполна.
— Отец выиграл для вас немало призов, — холодно заметила Роберта. — И если бы Урон был в хорошей форме, он бы победил и в «Лимонадном кубке».
Джессел скривил рот. Такой ответ его не устраивал.
— А что касается вас, Хьюз, то ваше присутствие здесь возмутительно. Я просто не понимаю, как вас вообще сюда впустили. И не думайте, что меня можно провести, распуская слухи насчет того, что вы невинные жертвы и вот-вот это докажете. Это все чушь, и если вы думаете, что таким образом можете вернуть мое доверие, то сильно заблуждаетесь.
Он повернулся к нам спиной и зашагал прочь, остановившись, чтобы похлопать по спине Пэта Никиту, и обернулся удостовериться, что мы обратили на это внимание. Мелкий человек!
— Вот и Урон от нас уходит, — мрачно заметил я.
— Он скоро вернет его с извинениями, — уверенно возразила Роберта.
— Нечего и надеяться. Джессел никогда не пойдет на попятный. Да и Пэт Никита ни за что не отдаст такого жеребенка. Он скорее переломает ему ноги.
— Почему люди так плохо относятся друг к другу? — воскликнула Роберта.
— Врожденный порок, — пояснил я. — Повсеместно распространенный.
— Невысокого вы мнения о человеческой натуре, — укоризненно сказала Роберта.
— Это объективная точка зрения. Тут есть свои сильные и слабые стороны.
— Разве можно быть объективным, когда тебя дисквалифицировали? — удивилась она.
— М-да, пожалуй что нельзя, — согласился я. — Как насчет выпить?
Она бросила взгляд в сторону стола Бобби, но я покачал головой:
— В баре.
— А-а! Вы все еще кого-то ищете?
— Да. Мы еще не побывали в баре.
— Там нам устроят еще одну сцену?
— Не думаю.
— Ну тогда пошли.
Мы медленно пробирались сквозь толпу. К тому времени информация о нашем присутствии на балу дошла, похоже, до каждого из гостей. Правда, уже вслед нам не поворачивались удивленные лица, но оглядывали исподтишка, быстро и подозрительно. Роберта шла, глядя прямо перед собой, словно бросая вызов окружающим.
Бар был переполнен, над ухоженными головами висело плотное облако сигарного дыма. Шумно, как в дискотеке. Почти сразу же я увидел его во внезапно образовавшемся проеме. Он стоял у дальней стены и что-то с жаром говорил. Неожиданно обернулся и увидел меня, наши взгляды встретились на короткое мгновение, а потом его снова заслонили от меня спины и плечи. За эти две секунды я, однако, успел заметить, как напрягся его рот, а на лице вдруг написалось раздражение. Впрочем, это не могло стать для него сюрпризом, он явно уже знал, что я явился на бал.
— Видели его? — спросила Роберта.
— Да.
— Ну так кто же это?
— Лорд Гоуэри.
Она чуть не поперхнулась:
— Келли!.. Не может быть!
— Я хочу с ним поговорить.
— Это ни к чему не приведет.
— Кто знает.
— Но рассердить лорда Гоуэри — это последнее, вот именно, последнее, что может вернуть вам лицензию. Разве вы этого не понимаете?
— Да... Он не будет особенно учтивым. Поэтому не отвести ли мне вас к Бобби?
У нее сделался очень обеспокоенный вид.
— Но вы не скажете ничего такого... никаких глупостей? Ведь речь идет и о папиной лицензии... Имейте это в виду...
— Постараюсь не забыть, — отрезал я.
Она подозрительно на меня покосилась, но без дальнейших уговоров повернулась, чтобы идти к Бобби.
Не успели мы выйти из бара, как нас остановил Джек Роксфорд, спешивший к нам через толпу.
— Келли, — сказал он, с трудом переводя дух. — Я хотел разыскать вас и объяснить, до чего мне неловко, что Грейс устроила такое... Она не в себе, бедняжка... Мисс Крэнфилд, я очень извиняюсь...
— Все в порядке, мистер Роксфорд, — сказала Роберта чуть смягченным тоном.
— Я бы не хотел, чтобы вы подумали, что я разделяю... все, что наговорила Грейс о вашем отце.
Он смотрел то на нее, то на меня, смущенно и расстроенно. Худощавый, застенчивый человек лет сорока пяти: лысина на макушке, нервно бегающие глаза, постоянно озабоченное выражение глаз. Неплохой тренер, но неуверенность в себе мешала ему добиться прочного положения в мире скачек. Ко мне он относился вполне дружелюбно, хотя я никогда не выступал на его лошадях. Впрочем, его вечная взвинченность превращала общение с ним в проблему.
— Келли, — сказал он. — Ваше дело и правда сфабриковано, я очень надеюсь, что скоро все выяснится и вам вернут лицензию. И еще... Я знаю, что Эдвин Байлер собирался передать своих лошадей вашему отцу, мисс Крэнфилд, хотя сегодня вечером он сказал мне, что, даже если бы и мог в настоящих обстоятельствах это сделать, все равно не сделал бы... Но, пожалуйста, учтите, что я, в отличие от бедняжки Грейс, ничего против вас не имею... Я надеюсь, вы все-таки ее простите...
— Ну конечно, мистер Роксфорд, — сказала Роберта, совершенно удовлетворенная этим объяснением. — Пожалуйста, больше не думайте об этом... Да, кстати, — вдруг добавила она. — Мне кажется, вы это заслужили. — И с этими словами она сунула в руки удивленному Роксфорду бутылку водки.
Глава 9
Норсу ответ не показался забавным. Он прищурился. Я про себя вздохнул. Вообще-то никогда не следует ссориться с тренерами, это означало лишить себя еще одного потенциального источника доходов, но я несколько раз ездил на лошадях Норса и знал, что ему практически невозможно угодить.
Крупный мужчина шести футов с лишним ростом, ошибочно полагавший, что габариты могут заменить умение ими пользоваться. С владельцами он умел обращаться куда лучше, чем с лошадьми, с первыми он был внимателен и предупредителен, со вторыми небрежен.
Его безмозглая жена брякнула:
— Я слышала, вы платите конюхам Декстера из собственного кармана, потому что не сомневаетесь, что через пару дней снова получите вашу лицензию.
— Это еще что за бред? — резко спросил Норс. — Где ты слышала подобную ерунду?
— Но все говорят об этом, милый, — запротестовала она.
— Кто все?
Она слабо хихикнула:
— Если тебе так интересно, то я слышала это в дамском туалете. Но это правда. Конюхи Декстера рассказали это конюхам Дафны в местной пивной, а Дафна рассказала Мириам, а Мириам нам — в туалете...
— Это правда? — призвал меня к ответу Норе.
— В общем-то да.
— Господи!
— Мириам сказала, что Келли сказал, что он и Декстер — жертвы какого-то заговора, и теперь Келли якобы разбирается, кто за этим стоит. — Миссис Норс захихикала снова. — Господи, вот комедия, да?
— Сущая комедия, — сказал я и встал. Роберта тоже. — Вы не знакомы с Робертой Крэнфилд? — спросил я компанию, и они все стали ахать и охать, как она прекрасно выглядит, а Роберта одарила их яркой искусственной улыбкой, и мы вернулись в зал, где решили еще немного потанцевать.
Решение было не совсем удачным, потому что довольно скоро возник Папаша Лиман из «Дейли уитнесс». Вперив в меня свой алчный взор, он стал кричать, заглушая музыку, верно ли, что я заявил о том, что все подстроено. Голос у него был пронзительный. Танцевавшие рядом парочки остановились и стали на нас смотреть. Кое-кто стал обмениваться понимающими взглядами.
— Я правда не могу больше этого выносить, — призналась Роберта мне на ухо. — Как только вы держитесь? Почему бы вам не плюнуть на все это и не уехать домой?
— Прошу прощения, — смиренным тоном произнес я. — Вы были великолепны. Я отведу вас к Бобби.
— Но вы...
— Я не выполнил того, ради чего сюда приехал. Я еще немного побуду...
Она стиснула зубы, и мы продолжили танцевать.
— Ладно. Тогда я тоже останусь.
Мы танцевали молча, без улыбок.
— Не хотите лотерейный билетик?
— Нет! — Она была удивлена моему предложению.
— Жаль. Мне как раз надо в тот конец зала.
— Зачем?
— Ищу одного человека. А в том конце я еще не был.
— Ну ладно. Пошли.
Она ступила с паркетного пола на мягкий ковер и стала пробираться к проходу, который вел к ярко украшенному лотерейному киоску в дальнем конце зала.
Я искал и не мог найти того человека. Я встретил множество взглядов, причем некоторые поспешно отвернулись в сторону.
— Ненавижу, — горячо прошептала Роберта. — Ненавижу людей!
Я купил ей четыре билета. Три из них были пустые. Четвертый выиграл бутылку водки.
— Я не очень люблю водку, — неуверенно проговорила Роберта, держа бутылку в руке.
— Я тоже.
— Я отдам ее первому встречному, который будет добр с вами.
— Боюсь, что в таком случае нам придется выпить ее самим.
Мы медленно возвращались по проходу и молчали.
Когда мы проходили мимо одного из столиков, то худая женщина, увидев нас, вскочила со стула и, несмотря на попытки ее друзей удержать ее, перегородила нам дорогу. Мы не могли пройти дальше, не оттолкнув ее, и потому остановились.
— Роберта Крэнфилд? — спросила женщина. У нее было костлявое лицо, рот без помады, сердитые глаза и прямые серые волосы. У нее был такой вид, словно она выпила слишком много.
— Извините, — сказал я, пытаясь пройти.
— Погодите, — процедила она. — Сначала я кое-что вам скажу.
— Грейс! — крикнул из-за стола мужчина. Присмотревшись, я понял, что это Джек Роксфорд, тренер Эдвина Байлера. — Грейс, дорогая, перестань. Сядь на место, прошу тебя.
«Грейс, дорогая» не собиралась внять его призыву. Дорогую Грейс обуревали слишком сильные чувства.
— Твой отец получил по заслугам, прелесть моя, и я очень этому рада! Очень рада! — Она приблизила свое лицо вплотную к Роберте, сверкая безумными глазами.
Роберта посмотрела на нее с таким высокомерным видом, что на месте Грейс я бы тоже рассвирепел.
— Я станцую на его могиле, — сказала запальчиво Грейс. — Честное благородное слово.
— Почему? — осведомился я.
Не удостоив меня даже взглядом, она сказала Роберте:
— Твой отец — проклятый сноб. Проклятый сноб! И он получил то, что ему причиталось. Так ему и передай!
— Разрешите, — холодно обронила Роберта и сделала шаг вперед.
— Нет уж, погоди! — Грейс схватила ее за руку. Роберта злобно стряхнула ее руку. — Твой проклятый сноб отец пытался увести от нас лошадей Эдвина Байлера. Ты знала об этом? Знала или нет? Сноб с великосветскими замашками. Наверное, он решил, что Эдвину будет лучше в просторной большой конюшне! Я слышала, что он говорил. Он пытался убедить Эдвина, что ему нужен тренер-аристократ, а не какие-то плебеи. Которые только и умеют, что выигрывать скачку за скачкой. Чуть со смеху не померла, когда узнала, что с ним приключилось! Ты уж мне поверь. Так ему и надо! Вот умора!
— Грейс! — отчаянно воскликнул Джек Роксфорд. — Извините, мисс Крэнфилд. Она на самом деле не такая...
Он был сильно смущен. Я подумал, что, скорее всего, Грейс слишком часто бывает именно такой. У Джека был загнанный вид мужа, которому постоянно приходится извиняться за жену.
— Ну тогда выше голову, миссис Роксфорд, — сказал я. — Вы же добились своего! Смейтесь, веселитесь. К чему такая ярость?
— А? — Она повернулась в мою сторону, слегка пошатнувшись. — А что касается тебя, Келли Хьюз, ты сам на это напросился, и не надо пудрить нам мозги, что тебя, мол, оклеветали, подставили — об этом только и говорили сегодня весь вечер. Такие, как вы с Крэнфилдом, уверены, что им всегда все сойдете рук, даже убийство. Но иногда и в этом мире торжествует справедливость. И ты это надолго запомнишь, мистер Умник!
Одна из женщин встала из-за стола, пытаясь утихомирить ее, поскольку за полдюжиной прилегающих столов все обратились в слух, но Грейс не замечала этого. Чего, увы, я не мог никак сказать о себе.
— О боже! — пробормотала Роберта.
— Так что ступай домой и передай своему проклятому папочке-снобу, — сказала Грейс, — что все смеются над ним, над тем, кем он оказался на самом деле. Смеются до упаду.
Нервная подруга дернула ее за руку, и Грейс злобно повернулась к ней. Мы воспользовались этим и, обогнув Грейс, двинулись дальше, а она продолжала кричать нам вслед. Из-за музыки различить ее слова было трудно, слышалось только «умора» и «проклятый сноб».
— Она ужасна, — сказала Роберта.
— Слабая опора бедняге Джеку, — согласился я.
— Она всегда такая?
— Я ее не знаю, да и с Джеком-то знаком весьма отдаленно. Вообще странная парочка. Возможно, преданно ненавидят друг друга...
— Ненавижу скандалы, — сказала Роберта. — Это так противно!
— Вам противны все сильные проявления чувств?
— Вовсе нет, — возразила Роберта. — Можно испытывать сильные чувства и не устраивать сцен. Отвратительны сцены.
— По крайней мере, эта — несомненно, — вздохнул я.
— Да.
Она шла, как я успел подметить, высоко подняв голову, — классический сигнал всем, кто ее видит, что она не шокирована, не обрадована, не перепугана этой гадостью и вообще ничего общего с этой склокой не имеет. Розалинда, ностальгически размышлял я, наверное, выразила бы сочувствие удрученной проблемами дорогой Грейс, увела бы ее в укромный уголок утешать и потом бы вернулась с нею на поводке. Розалинда сама порой бывала неукротимой и понимала бурные излияния чувств.
К несчастью, в конце прохода мы буквально врезались в Джессела, который принял зверское выражение лица Роберты, выведенной из себя Грейс, на свой счет и ринулся в атаку первым.
— Можете сообщить вашему отцу, что я давно собирался передать моих лошадей Пэту Никите, и недавний инцидент заставил меня пожалеть, что я не сделал этого еще давно. Пэт всегда мечтал работать на меня. Но я продолжал сотрудничество с вашим отцом из лояльности, за что он мне и отплатил сполна.
— Отец выиграл для вас немало призов, — холодно заметила Роберта. — И если бы Урон был в хорошей форме, он бы победил и в «Лимонадном кубке».
Джессел скривил рот. Такой ответ его не устраивал.
— А что касается вас, Хьюз, то ваше присутствие здесь возмутительно. Я просто не понимаю, как вас вообще сюда впустили. И не думайте, что меня можно провести, распуская слухи насчет того, что вы невинные жертвы и вот-вот это докажете. Это все чушь, и если вы думаете, что таким образом можете вернуть мое доверие, то сильно заблуждаетесь.
Он повернулся к нам спиной и зашагал прочь, остановившись, чтобы похлопать по спине Пэта Никиту, и обернулся удостовериться, что мы обратили на это внимание. Мелкий человек!
— Вот и Урон от нас уходит, — мрачно заметил я.
— Он скоро вернет его с извинениями, — уверенно возразила Роберта.
— Нечего и надеяться. Джессел никогда не пойдет на попятный. Да и Пэт Никита ни за что не отдаст такого жеребенка. Он скорее переломает ему ноги.
— Почему люди так плохо относятся друг к другу? — воскликнула Роберта.
— Врожденный порок, — пояснил я. — Повсеместно распространенный.
— Невысокого вы мнения о человеческой натуре, — укоризненно сказала Роберта.
— Это объективная точка зрения. Тут есть свои сильные и слабые стороны.
— Разве можно быть объективным, когда тебя дисквалифицировали? — удивилась она.
— М-да, пожалуй что нельзя, — согласился я. — Как насчет выпить?
Она бросила взгляд в сторону стола Бобби, но я покачал головой:
— В баре.
— А-а! Вы все еще кого-то ищете?
— Да. Мы еще не побывали в баре.
— Там нам устроят еще одну сцену?
— Не думаю.
— Ну тогда пошли.
Мы медленно пробирались сквозь толпу. К тому времени информация о нашем присутствии на балу дошла, похоже, до каждого из гостей. Правда, уже вслед нам не поворачивались удивленные лица, но оглядывали исподтишка, быстро и подозрительно. Роберта шла, глядя прямо перед собой, словно бросая вызов окружающим.
Бар был переполнен, над ухоженными головами висело плотное облако сигарного дыма. Шумно, как в дискотеке. Почти сразу же я увидел его во внезапно образовавшемся проеме. Он стоял у дальней стены и что-то с жаром говорил. Неожиданно обернулся и увидел меня, наши взгляды встретились на короткое мгновение, а потом его снова заслонили от меня спины и плечи. За эти две секунды я, однако, успел заметить, как напрягся его рот, а на лице вдруг написалось раздражение. Впрочем, это не могло стать для него сюрпризом, он явно уже знал, что я явился на бал.
— Видели его? — спросила Роберта.
— Да.
— Ну так кто же это?
— Лорд Гоуэри.
Она чуть не поперхнулась:
— Келли!.. Не может быть!
— Я хочу с ним поговорить.
— Это ни к чему не приведет.
— Кто знает.
— Но рассердить лорда Гоуэри — это последнее, вот именно, последнее, что может вернуть вам лицензию. Разве вы этого не понимаете?
— Да... Он не будет особенно учтивым. Поэтому не отвести ли мне вас к Бобби?
У нее сделался очень обеспокоенный вид.
— Но вы не скажете ничего такого... никаких глупостей? Ведь речь идет и о папиной лицензии... Имейте это в виду...
— Постараюсь не забыть, — отрезал я.
Она подозрительно на меня покосилась, но без дальнейших уговоров повернулась, чтобы идти к Бобби.
Не успели мы выйти из бара, как нас остановил Джек Роксфорд, спешивший к нам через толпу.
— Келли, — сказал он, с трудом переводя дух. — Я хотел разыскать вас и объяснить, до чего мне неловко, что Грейс устроила такое... Она не в себе, бедняжка... Мисс Крэнфилд, я очень извиняюсь...
— Все в порядке, мистер Роксфорд, — сказала Роберта чуть смягченным тоном.
— Я бы не хотел, чтобы вы подумали, что я разделяю... все, что наговорила Грейс о вашем отце.
Он смотрел то на нее, то на меня, смущенно и расстроенно. Худощавый, застенчивый человек лет сорока пяти: лысина на макушке, нервно бегающие глаза, постоянно озабоченное выражение глаз. Неплохой тренер, но неуверенность в себе мешала ему добиться прочного положения в мире скачек. Ко мне он относился вполне дружелюбно, хотя я никогда не выступал на его лошадях. Впрочем, его вечная взвинченность превращала общение с ним в проблему.
— Келли, — сказал он. — Ваше дело и правда сфабриковано, я очень надеюсь, что скоро все выяснится и вам вернут лицензию. И еще... Я знаю, что Эдвин Байлер собирался передать своих лошадей вашему отцу, мисс Крэнфилд, хотя сегодня вечером он сказал мне, что, даже если бы и мог в настоящих обстоятельствах это сделать, все равно не сделал бы... Но, пожалуйста, учтите, что я, в отличие от бедняжки Грейс, ничего против вас не имею... Я надеюсь, вы все-таки ее простите...
— Ну конечно, мистер Роксфорд, — сказала Роберта, совершенно удовлетворенная этим объяснением. — Пожалуйста, больше не думайте об этом... Да, кстати, — вдруг добавила она. — Мне кажется, вы это заслужили. — И с этими словами она сунула в руки удивленному Роксфорду бутылку водки.
Глава 9
Когда я снова подошел к бару, то увидел, что лорд Гоуэри, напротив, оттуда выходит. Он стоял плечом к плечу с лордом Фертом. Оба с каменными лицами смотрели, как я к ним приближаюсь.
Я остановился в двух шагах от них и занял выжидательную позицию.
— Хьюз, — начал лорд Гоуэри. — Вам вообще не следует здесь быть.
— Милорд, — вежливо сказал я, — это ведь не Ньюмаркет-Хит.
Получилось грубо. Оба оскорбились и сомкнули ряды.
— Наглость ни к чему хорошему не приведет, — сообщил мне лорд Ферт.
А лорд Гоуэри присовокупил:
— Если вы будете вести себя так, то никогда не получите назад лицензию.
— Разве правосудие зависит от хороших манер? — спросил я мягко.
У них сделался такой вид, словно я сказал что-то неслыханное. По их мнению, я совершал самоубийство, хотя я отнюдь не был уверен, что чрезмерная покорность — лучшее средство вернуться на скаковой круг. Кротость обвиняемых, что верно, то верно, одних судей делала снисходительнее, но других — и это тоже правда — суровее. Чтобы получить минимальное наказание, подсудимому следует строить свое поведение с учетом особенностей характера судьи — разумное правило, которым, как с опозданием выяснил я, следует руководствоваться и тем, кто невиновен.
— Мне казалось, чувство стыда должно было бы подсказать вам не появляться здесь, — сказал лорд Ферт.
— Действительно, чтобы прийти сюда, понадобилось взять себя в руки, — согласился я.
Они прищурились, затем снова сделали большие глаза. Гоуэри сказал:
— Относительно распускаемых вами слухов... Я, со своей стороны, самым категорическим образом утверждаю, что вас в ближайшее время не только не ожидает амнистия, но дисквалификация может затянуться именно из-за вашего теперешнего поведения.
Я пристально на него посмотрел. Лорд Ферт открыл рот и снова закрыл его.
— Это не слух, — наконец сказал я, — что мы с Крэнфилдом невиновны. Это не слух, что по крайней мере двое из свидетелей сказали неправду. Это факты.
— Ерунда! — горячо возразил Гоуэри.
— Ваша точка зрения, сэр, не меняет истинного положения вещей, — сказал я.
— Вы сильно вредите себе, Хьюз. — Чувствовалось, что за его надменным фасадом бурлит гнев. Стоит проделать в этом фасаде дырочку, и ударит фонтан! Я продолжил бурение.
— Не могли бы вы сказать мне, сэр, кто предложил вам и другим стюардам вызвать в качестве свидетеля мистера Ньютоннардса?
— И не подумаю, — отозвался он. Голос был громкий, но впервые за это время в нем послышалась тревога.
Ферт с нарастающим недоумением смотрел то на него, то на меня.
— О чем это вы? — спросил он меня.
— Мы с мистером Крэнфилдом были дисквалифицированы несправедливо, — сказал я. — Кто-то послал в мою квартиру Дэвида Оукли, чтобы сделать фальшивый снимок. И мне кажется, лорд Гоуэри знает, кто этот человек.
— Разумеется, я не знаю, — пылко возразил он. — Вы хотите, чтобы вас привлекли к ответственности за клевету?
— Я не клеветал на вас, сэр.
— Но вы сказали, что...
— Я сказал, что вы знали, кто послал Дэвида Оукли. Я не говорил, что вы знали, что фотография поддельная.
— Она настоящая, — упорствовал Гоуэри.
— Не совсем, — сказал я.
Воцарилось тяжелое мрачное молчание. Затем лорд Гоуэри с нажимом произнес:
— С меня хватит, — повернулся на каблуках и скрылся в баре.
Озабоченный лорд Ферт сделал шаг в сторону бара. Я сказал:
— Милорд, могу я поговорить с вами?
Он остановился, обернулся и сказал:
— Пожалуй, так будет лучше.
Он показал на дверь, что вела в зал, где ужинали. И мы прошли через арку в более светлое помещение. Почти все уже поужинали и ушли. На стойке виднелись жалкие остатки еды, и всего лишь за двумя столиками еще кто-то сидел. Лорд Ферт сел за один из пустых столиков и показал рукой на стул напротив. Я сел.
— Ну а теперь, — сказал он, — извольте объясниться.
Я говорил спокойным ровным голосом, решив, что эмоции могут только настроить его против меня, а у здравого смысла еще есть шанс оказаться услышанным.
— Милорд, если бы вы взглянули на расследование с моей точки зрения, многое показалось бы вам странным. Я-то знаю, что никогда не получат от мистера Крэнфилда ни пятисот фунтов, ни записки, следовательно, я не сомневаюсь в том, что Дэвид Оукли лжет. Совершенно исключено, что он действовал по указаниям стюардов, так как улики, которые он предъявил, фальсифицированы. Значит, его послал кто-то другой. Я решил, что лорд Гоуэри может знать, кто именно. Потому-то я и задал ему этот вопрос.
— Он сказал, что не знает.
— Я не вполне ему верю.
— Хьюз, но это же абсурд!
— Вы хотите сказать, что люди, обладающие властью, всегда и во всем правдивы?
Он долго смотрел на меня. Наконец спросил, точь-в-точь как Роберта:
— Где вы учились?
Обычно я помалкивал о полученном мною образовании, поскольку это не вызывало энтузиазма ни у тренеров, ни у владельцев лошадей. Но на сей раз я решил выложить все как есть:
— Начальная школа в Коедланте, средняя в Тенби и ЛШЭ...
— ЛШЭ. Вы хотите сказать, Лондонская школа экономики? — Он был поражен до глубины души.
— Да.
— Боже...
Я глядел на него, а он пытался справиться с полученной информацией.
— Что же вы там изучали?
— Политику, философию, экономику.
— Тогда почему же вы стали жокеем?
— В общем-то случайно, — сказал я. — Это не входило в мои планы. Когда я сдал последние экзамены, то сильно устал. Поэтому я решил взять тайм-аут и еще заработать деньги — поработать на земле.
Я знал, как это делается, мой отец — крестьянин. Я работал у одного фермера в Девоне на уборке урожая, а по утрам проминал его скакунов. Собственно, я ездил верхом всю свою жизнь. У фермера была лицензия на разведение скаковых лошадей, и он это обожал. Ну а затем его брат, который выступал на его лошадях в стипль-чезах, упал и повредил плечо. Это было в самом начале сезона в Девоне. Тогда мой хозяин попросил меня заменить брата, и я вдруг начал выигрывать стипль-чез за стипль-чезом. Затем это как-то меня захватило, и я уже не горел желанием посвятить себя государственной службе, как раньше, ну и... Короче, я не жалею.
— Даже теперь? — иронически осведомился лорд Ферт.
— Даже теперь.
— Хьюз. — Его лицо сморщилось в сомнении. — Я не знаю, что и подумать. Сначала я был уверен, что вы не из тех, кто может умышленно придержать лошадь, но эти улики... Чарли Уэст, например, прямо утверждал, что вы взяли на себя.
Я уставился в стол. Мне не хотелось смотреть ему в глаза в этот решающий момент.
— Чарли Уэст ошибся, — сказал я. — Он перепутал две скачки. Я действительно придержал лошадь, но выступая в стипль-чезе для новичков на жеребенке, который все равно был без шансов и сильно отстал. Я просто хотел проверить его, потренировать в деле. Эту скачку и имел в виду Чарли.
— У нас создалось иное впечатление.
— Возможно, — согласился я. — Но с тех пор мы с Чарли разобрались, и теперь он вполне способен признать, что перепутал скачки. Если вы спросите оксфордских стюардов, то обнаружите, что на предварительном разборе, сразу после розыгрыша «Лимонадного кубка», Чарли ничего подобного не говорил. Он сказал об этом позже, на расследовании на Портман-сквер. Похоже, потому, что какой-то неизвестный соблазнитель предложил ему за это в промежутке между двумя слушаниями пятьсот фунтов.
— Понятно, — нахмурился лорд Ферт. — А почему вы спросили лорда Гоуэри насчет Ньютоннардса?
— Ньютоннардс не докладывал стюардам о том, что Крэнфилд ставил на Вишневый Пирог, но он поделился этим с кем-то из букмекеров. И только потом кто-то рассказал об этом стюардам. Хотелось бы знать, кто именно.
— Вы полагаете, что это тот же самый человек, который послал Дэвида Оукли сделать снимки в вашей квартире?
— Возможно, но не обязательно. — Я замялся, бросив на него взгляд, полный сомнений.
— В чем же дело? — спросил он.
— Сэр, прошу вас не обижаться, но мне хотелось бы знать, почему вы присутствовали на расследовании. Почему вас оказалось четверо, а не трое, причем лорду Гоуэри, вы уж меня простите, явно не нравилось такое нововведение?
— Вы вдруг сделались на удивление тактичны, — сказал он, поджав губы.
— Да, сэр.
Он пристально на меня посмотрел. Высокий худой человек с высокими скулами, густыми черными волосами, горящими глазами. Человек с сильным характером, излучавший энергию, которая обжигала вас, — встретив лорда Ферта, вы запоминали его надолго. О таком союзнике я мог бы только мечтать.
— Я не могу давать вам отчет в том, почему я присутствовал, — сказал он, и в его голосе прозвучало неодобрение.
— Значит, у вас были... сомнения относительно того, что расследование будет проведено как положено?
— Я этого не говорил! — возразил лорд Ферт. Но он явно хотел это сказать.
— Лорд Гоуэри выбрал в судьи Эндрю Тринга, который хочет получить от него одну большую уступку. На роль третьего судьи он выбрал лорда Плимборна, который почти все расследование продремал.
— Вы понимаете, что говорите? — Лорд Ферт был искренне шокирован.
— Я хочу знать, каким образом лорд Гоуэри собрал все улики против нас. Я хочу знать, почему секретариат стюардов заказал не ту кассету с пленкой. Я хочу знать, почему лорд Гоуэри оказался глух к нашим доводам, проявил явную пристрастность и желание во что бы то ни стало добиться нашей дисквалификации.
— Это клевета... — начал лорд Ферт.
— Я хочу, чтобы вы спросили его обо всем этом, — ровным голосом закончил я.
Он широко раскрыл глаза. Я пояснил:
— Он может рассказать вам. Вероятность невелика, но она существует. Но мне он не расскажет ни за что и никогда.
— Хьюз... Неужели вы хотите?..
— Расследование проводилось необъективно, и Гоуэри прекрасно это понимает. Вот я и прошу вас обсудить с ним это, вдруг он даст вам объяснения...
— Вы говорите о весьма уважаемом человеке, — холодно напомнил мне Ферт.
— Да, сэр, он богач и аристократ. Он давно стюард, я все это знаю.
— И тем не менее утверждаете...
— Да.
В его горящих глазах появилась задумчивость.
— Он на вас подаст в суд.
— Только если мои предположения ошибочны.
— Я не могу этого сделать, — решительно сказал он.
— И, кстати, если у вас есть магнитофон, захватите его с собой на беседу.
— Я же вам сказал...
— Я это слышал, сэр...
Он встал из-за стола, остановился, словно желая что-то сказать, затем передумал и, поскольку я тоже встал, быстро пошел прочь. Когда он удалился, я обнаружил, что у меня дрожат руки. Я медленно вышел из комнаты, чувствуя себя совершенно разбитым.
Либо я вернул наши с Крэнфилдом лицензии, либо вбил в них гвозди — и только время могло показать, что же именно я сделал.
— Выпейте, мой дорогой, — предложил Бобби. — У вас такой вид, словно вы угодили под паровой каток.
Я выпил глоток шампанского и поблагодарил Бобби. Роберта ритмически дергалась под музыку с кем-то еще.
— Не самый веселый вечер в вашей жизни, старина, — заметил Бобби.
— Кто знает, кто знает...
Он поднял брови и пробормотал негромко:
— Миссия выполнена?
— Скорее подожжен бикфордов шнур.
Он поднял бокал:
— В таком случае за успешный взрыв!
— Вы очень добры, — вежливо отозвался я.
Музыка заиграла в другом ритме, и партнер Роберты подвел ее к столику. Я встал.
— Я пришел попрощаться, — сказал я. — Мне надо ехать.
— Ой, так рано?! — воскликнула она. — Но ведь худшее позади. Больше нет косых взглядов. Давайте навеселимся.
— Потанцуйте с очаровательной девушкой, — предложил мне Бобби, а Роберта взяла своей длинной рукой мою и потянула. Мы пошли танцевать.
— Итак, лорд Гоуэри вас не съел?
— В данный момент он похрустывает косточками...
— Келли, если вы причинили вред...
Я остановился в двух шагах от них и занял выжидательную позицию.
— Хьюз, — начал лорд Гоуэри. — Вам вообще не следует здесь быть.
— Милорд, — вежливо сказал я, — это ведь не Ньюмаркет-Хит.
Получилось грубо. Оба оскорбились и сомкнули ряды.
— Наглость ни к чему хорошему не приведет, — сообщил мне лорд Ферт.
А лорд Гоуэри присовокупил:
— Если вы будете вести себя так, то никогда не получите назад лицензию.
— Разве правосудие зависит от хороших манер? — спросил я мягко.
У них сделался такой вид, словно я сказал что-то неслыханное. По их мнению, я совершал самоубийство, хотя я отнюдь не был уверен, что чрезмерная покорность — лучшее средство вернуться на скаковой круг. Кротость обвиняемых, что верно, то верно, одних судей делала снисходительнее, но других — и это тоже правда — суровее. Чтобы получить минимальное наказание, подсудимому следует строить свое поведение с учетом особенностей характера судьи — разумное правило, которым, как с опозданием выяснил я, следует руководствоваться и тем, кто невиновен.
— Мне казалось, чувство стыда должно было бы подсказать вам не появляться здесь, — сказал лорд Ферт.
— Действительно, чтобы прийти сюда, понадобилось взять себя в руки, — согласился я.
Они прищурились, затем снова сделали большие глаза. Гоуэри сказал:
— Относительно распускаемых вами слухов... Я, со своей стороны, самым категорическим образом утверждаю, что вас в ближайшее время не только не ожидает амнистия, но дисквалификация может затянуться именно из-за вашего теперешнего поведения.
Я пристально на него посмотрел. Лорд Ферт открыл рот и снова закрыл его.
— Это не слух, — наконец сказал я, — что мы с Крэнфилдом невиновны. Это не слух, что по крайней мере двое из свидетелей сказали неправду. Это факты.
— Ерунда! — горячо возразил Гоуэри.
— Ваша точка зрения, сэр, не меняет истинного положения вещей, — сказал я.
— Вы сильно вредите себе, Хьюз. — Чувствовалось, что за его надменным фасадом бурлит гнев. Стоит проделать в этом фасаде дырочку, и ударит фонтан! Я продолжил бурение.
— Не могли бы вы сказать мне, сэр, кто предложил вам и другим стюардам вызвать в качестве свидетеля мистера Ньютоннардса?
— И не подумаю, — отозвался он. Голос был громкий, но впервые за это время в нем послышалась тревога.
Ферт с нарастающим недоумением смотрел то на него, то на меня.
— О чем это вы? — спросил он меня.
— Мы с мистером Крэнфилдом были дисквалифицированы несправедливо, — сказал я. — Кто-то послал в мою квартиру Дэвида Оукли, чтобы сделать фальшивый снимок. И мне кажется, лорд Гоуэри знает, кто этот человек.
— Разумеется, я не знаю, — пылко возразил он. — Вы хотите, чтобы вас привлекли к ответственности за клевету?
— Я не клеветал на вас, сэр.
— Но вы сказали, что...
— Я сказал, что вы знали, кто послал Дэвида Оукли. Я не говорил, что вы знали, что фотография поддельная.
— Она настоящая, — упорствовал Гоуэри.
— Не совсем, — сказал я.
Воцарилось тяжелое мрачное молчание. Затем лорд Гоуэри с нажимом произнес:
— С меня хватит, — повернулся на каблуках и скрылся в баре.
Озабоченный лорд Ферт сделал шаг в сторону бара. Я сказал:
— Милорд, могу я поговорить с вами?
Он остановился, обернулся и сказал:
— Пожалуй, так будет лучше.
Он показал на дверь, что вела в зал, где ужинали. И мы прошли через арку в более светлое помещение. Почти все уже поужинали и ушли. На стойке виднелись жалкие остатки еды, и всего лишь за двумя столиками еще кто-то сидел. Лорд Ферт сел за один из пустых столиков и показал рукой на стул напротив. Я сел.
— Ну а теперь, — сказал он, — извольте объясниться.
Я говорил спокойным ровным голосом, решив, что эмоции могут только настроить его против меня, а у здравого смысла еще есть шанс оказаться услышанным.
— Милорд, если бы вы взглянули на расследование с моей точки зрения, многое показалось бы вам странным. Я-то знаю, что никогда не получат от мистера Крэнфилда ни пятисот фунтов, ни записки, следовательно, я не сомневаюсь в том, что Дэвид Оукли лжет. Совершенно исключено, что он действовал по указаниям стюардов, так как улики, которые он предъявил, фальсифицированы. Значит, его послал кто-то другой. Я решил, что лорд Гоуэри может знать, кто именно. Потому-то я и задал ему этот вопрос.
— Он сказал, что не знает.
— Я не вполне ему верю.
— Хьюз, но это же абсурд!
— Вы хотите сказать, что люди, обладающие властью, всегда и во всем правдивы?
Он долго смотрел на меня. Наконец спросил, точь-в-точь как Роберта:
— Где вы учились?
Обычно я помалкивал о полученном мною образовании, поскольку это не вызывало энтузиазма ни у тренеров, ни у владельцев лошадей. Но на сей раз я решил выложить все как есть:
— Начальная школа в Коедланте, средняя в Тенби и ЛШЭ...
— ЛШЭ. Вы хотите сказать, Лондонская школа экономики? — Он был поражен до глубины души.
— Да.
— Боже...
Я глядел на него, а он пытался справиться с полученной информацией.
— Что же вы там изучали?
— Политику, философию, экономику.
— Тогда почему же вы стали жокеем?
— В общем-то случайно, — сказал я. — Это не входило в мои планы. Когда я сдал последние экзамены, то сильно устал. Поэтому я решил взять тайм-аут и еще заработать деньги — поработать на земле.
Я знал, как это делается, мой отец — крестьянин. Я работал у одного фермера в Девоне на уборке урожая, а по утрам проминал его скакунов. Собственно, я ездил верхом всю свою жизнь. У фермера была лицензия на разведение скаковых лошадей, и он это обожал. Ну а затем его брат, который выступал на его лошадях в стипль-чезах, упал и повредил плечо. Это было в самом начале сезона в Девоне. Тогда мой хозяин попросил меня заменить брата, и я вдруг начал выигрывать стипль-чез за стипль-чезом. Затем это как-то меня захватило, и я уже не горел желанием посвятить себя государственной службе, как раньше, ну и... Короче, я не жалею.
— Даже теперь? — иронически осведомился лорд Ферт.
— Даже теперь.
— Хьюз. — Его лицо сморщилось в сомнении. — Я не знаю, что и подумать. Сначала я был уверен, что вы не из тех, кто может умышленно придержать лошадь, но эти улики... Чарли Уэст, например, прямо утверждал, что вы взяли на себя.
Я уставился в стол. Мне не хотелось смотреть ему в глаза в этот решающий момент.
— Чарли Уэст ошибся, — сказал я. — Он перепутал две скачки. Я действительно придержал лошадь, но выступая в стипль-чезе для новичков на жеребенке, который все равно был без шансов и сильно отстал. Я просто хотел проверить его, потренировать в деле. Эту скачку и имел в виду Чарли.
— У нас создалось иное впечатление.
— Возможно, — согласился я. — Но с тех пор мы с Чарли разобрались, и теперь он вполне способен признать, что перепутал скачки. Если вы спросите оксфордских стюардов, то обнаружите, что на предварительном разборе, сразу после розыгрыша «Лимонадного кубка», Чарли ничего подобного не говорил. Он сказал об этом позже, на расследовании на Портман-сквер. Похоже, потому, что какой-то неизвестный соблазнитель предложил ему за это в промежутке между двумя слушаниями пятьсот фунтов.
— Понятно, — нахмурился лорд Ферт. — А почему вы спросили лорда Гоуэри насчет Ньютоннардса?
— Ньютоннардс не докладывал стюардам о том, что Крэнфилд ставил на Вишневый Пирог, но он поделился этим с кем-то из букмекеров. И только потом кто-то рассказал об этом стюардам. Хотелось бы знать, кто именно.
— Вы полагаете, что это тот же самый человек, который послал Дэвида Оукли сделать снимки в вашей квартире?
— Возможно, но не обязательно. — Я замялся, бросив на него взгляд, полный сомнений.
— В чем же дело? — спросил он.
— Сэр, прошу вас не обижаться, но мне хотелось бы знать, почему вы присутствовали на расследовании. Почему вас оказалось четверо, а не трое, причем лорду Гоуэри, вы уж меня простите, явно не нравилось такое нововведение?
— Вы вдруг сделались на удивление тактичны, — сказал он, поджав губы.
— Да, сэр.
Он пристально на меня посмотрел. Высокий худой человек с высокими скулами, густыми черными волосами, горящими глазами. Человек с сильным характером, излучавший энергию, которая обжигала вас, — встретив лорда Ферта, вы запоминали его надолго. О таком союзнике я мог бы только мечтать.
— Я не могу давать вам отчет в том, почему я присутствовал, — сказал он, и в его голосе прозвучало неодобрение.
— Значит, у вас были... сомнения относительно того, что расследование будет проведено как положено?
— Я этого не говорил! — возразил лорд Ферт. Но он явно хотел это сказать.
— Лорд Гоуэри выбрал в судьи Эндрю Тринга, который хочет получить от него одну большую уступку. На роль третьего судьи он выбрал лорда Плимборна, который почти все расследование продремал.
— Вы понимаете, что говорите? — Лорд Ферт был искренне шокирован.
— Я хочу знать, каким образом лорд Гоуэри собрал все улики против нас. Я хочу знать, почему секретариат стюардов заказал не ту кассету с пленкой. Я хочу знать, почему лорд Гоуэри оказался глух к нашим доводам, проявил явную пристрастность и желание во что бы то ни стало добиться нашей дисквалификации.
— Это клевета... — начал лорд Ферт.
— Я хочу, чтобы вы спросили его обо всем этом, — ровным голосом закончил я.
Он широко раскрыл глаза. Я пояснил:
— Он может рассказать вам. Вероятность невелика, но она существует. Но мне он не расскажет ни за что и никогда.
— Хьюз... Неужели вы хотите?..
— Расследование проводилось необъективно, и Гоуэри прекрасно это понимает. Вот я и прошу вас обсудить с ним это, вдруг он даст вам объяснения...
— Вы говорите о весьма уважаемом человеке, — холодно напомнил мне Ферт.
— Да, сэр, он богач и аристократ. Он давно стюард, я все это знаю.
— И тем не менее утверждаете...
— Да.
В его горящих глазах появилась задумчивость.
— Он на вас подаст в суд.
— Только если мои предположения ошибочны.
— Я не могу этого сделать, — решительно сказал он.
— И, кстати, если у вас есть магнитофон, захватите его с собой на беседу.
— Я же вам сказал...
— Я это слышал, сэр...
Он встал из-за стола, остановился, словно желая что-то сказать, затем передумал и, поскольку я тоже встал, быстро пошел прочь. Когда он удалился, я обнаружил, что у меня дрожат руки. Я медленно вышел из комнаты, чувствуя себя совершенно разбитым.
Либо я вернул наши с Крэнфилдом лицензии, либо вбил в них гвозди — и только время могло показать, что же именно я сделал.
— Выпейте, мой дорогой, — предложил Бобби. — У вас такой вид, словно вы угодили под паровой каток.
Я выпил глоток шампанского и поблагодарил Бобби. Роберта ритмически дергалась под музыку с кем-то еще.
— Не самый веселый вечер в вашей жизни, старина, — заметил Бобби.
— Кто знает, кто знает...
Он поднял брови и пробормотал негромко:
— Миссия выполнена?
— Скорее подожжен бикфордов шнур.
Он поднял бокал:
— В таком случае за успешный взрыв!
— Вы очень добры, — вежливо отозвался я.
Музыка заиграла в другом ритме, и партнер Роберты подвел ее к столику. Я встал.
— Я пришел попрощаться, — сказал я. — Мне надо ехать.
— Ой, так рано?! — воскликнула она. — Но ведь худшее позади. Больше нет косых взглядов. Давайте навеселимся.
— Потанцуйте с очаровательной девушкой, — предложил мне Бобби, а Роберта взяла своей длинной рукой мою и потянула. Мы пошли танцевать.
— Итак, лорд Гоуэри вас не съел?
— В данный момент он похрустывает косточками...
— Келли, если вы причинили вред...