— Почему бы вам не спросить самого Крэнфилда?
— Он сказал, что не хочет его впутывать.
— Зато вы хотели бы этого?
— Сейчас я хватаюсь за все соломинки подряд. Но, в общем, мне не помешало бы с ним потолковать.
— Почему бы вам не взять себя в руки и не успокоиться? — резонно предложил он. — Вы угодили в скверную историю, но надо ли бушевать, кипятиться? Лучше спокойно выждать время, рано или поздно вам снова разрешат выступать.
— Спасибо за совет, — вежливо поблагодарил я его и пошел убирать машину.
В конце концов я остановился у телефона-автомата и путем наведения справок добыл его номер. Я набрал его, но молодой женский голос ответил:
— Мистер Оукли еще не пришел.
— Я бы хотел с ним увидеться.
— По какому вопросу?
— Развод.
Она сказала, что мистер Оукли может принять меня в одиннадцать тридцать, и спросила, как меня зовут.
— Чарлз Крисп.
— Хорошо, мистер Крисп, мистер Оукли вас будет ждать.
В этом я сильно сомневался. С другой стороны, не исключено, что он, как и Чарли Уэст, вполне готов к тому, что я должен как-то на это отреагировать.
Я свернул с северной кольцевой и, проехав девяносто миль по автомагистрали М-1, оказался в Бирмингеме. Контора Оукли находилась в полумиле от центра города, над магазинчиком, где продавались велосипеды и радиоприемники.
На внешней двери его конторы — обшарпанной, черной — была маленькая табличка: «Оукли». На двери имелись два замка и потайной глазок. Я потянул за ручку ворот этой неприступной крепости, и они на удивление легко распахнулись. За дверью оказался узкий коридор с бледно-голубыми стенами, а за ним лестница, ведущая наверх.
Я стал подниматься по ней, стуча по не покрытым ковровой дорожкой ступенькам. Наверху обнаружилась еще одна обшарпанная черная дверь, таким же образом оснащенная. На ней была еще одна табличка с краткой просьбой: «Пожалуйста, звоните». Рядом кнопка звонка. Я надавил ее пальцем и три секунды не отпускал.
Дверь открыла высокая крепкая девица в кожаном брючном костюме. Под пиджаком у нее был черный свитер, а под брюками черные сапоги. Ее черные глаза уставились на меня, длинные черные волосы, скрепленные черепаховым обручем, падали на плечи. На первый взгляд ей было года двадцать четыре, но вокруг глаз у нее уже имелись морщинки, и тусклый взгляд свидетельствовал, что ей слишком хорошо знакома процедура разборки грязного белья.
— Моя фамилия Крисп, — сказал я. — Мы договаривались о встрече.
— Входите. — Она шире приоткрыла дверь и отошла, предоставив мне самому ее закрывать.
Я проследовал за ней в офис, небольшую квадратную комнату, где стояли письменный стол, пишущая машинка, телефон и четыре ящика с картотекой. В дальней стене вторая дверь. Уже не черная, а серая, из фибрового картона. Две замочные скважины. Я задумчиво оглядел дверь.
Девица приоткрыла ее, сказав: «Это мистер Крисп», — и снова отошла в сторону, давая мне пройти.
— Спасибо, — сказал я, сделал три шага и оказался с глазу на глаз с Дэвидом Оукли.
Его кабинет был ненамного больше внешнего офиса, и на обстановку хозяин не очень потратился. Коричневый линолеумный пол, деревянная вешалка, маленькое дешевое кресло напротив серого металлического стола, крепкая оконная рама, грязные стекла забраны проволочной сеткой. За окном виднелись перекладины пожарной лестницы. Неяркое бирмингемское солнце настойчиво пробивалось через все преграды и бросало тени, напоминающие ячейки сот, на старинный сейф. Справа от меня еще дверь, крепко-накрепко запертая. С несколькими замочными скважинами.
За столом во вращающемся кресле сидел владелец всего этого великолепия, незаметный Дэвид Оукли. Моложавый. Худощавый. Волосы мышиного цвета. И на сей раз в темных очках.
— Присаживайтесь, мистер Крисп, — сказал он.
Голос ровный, без эмоций, как и в тот раз. — Значит, разводитесь? Сообщите мне подробней, чем могу быть вам полезен, и мы договоримся о гонораре. — Он глянул на наручные часы. — Боюсь, у меня только десять минут. Продолжим?
Он меня не узнал. Я решил, что это дает мне преимущество.
— Насколько я понимаю, вы могли бы подделать для меня кое-какие улики... Фотографии, например?
Он закивал, потом вдруг замер. За очками пустота. Бледные прямые губы неподвижны. Рука, лежавшая на столе, не напряглась и не пошевелилась. Наконец он сказал тем же ровным голосом:
— Уходите!
— Сколько вы берете за подделку доказательств?
— Убирайтесь.
— Но мне хочется знать, какова моя цена, — сказал я с улыбкой.
— Пыль, — объяснил он, нервно дернув ногой под столом.
— Я заплачу вам золотой пылью, если вы скажете, кто нанял вас. Устраивает?
Он подумал. Потом ответил:
— Нет.
За моей спиной мягко открылась дверь во внешний офис.
Оукли невозмутимо произнес:
— Это не Крисп, Диди. Это мистер Хьюз. Он уже уходит.
— Мистер Хьюз уйдет попозже, — сказал я.
— Мне кажется, он уйдет сейчас, — сказала девица.
Я оглянулся через плечо. У нее в руке был большой черный пистолет с большим черным глушителем.
Пистолет был нацелен на меня.
— Какой драматический поворот, — сказал я. — Вы действительно можете легко избавиться от трупа в центре Бирмингема?
— Можем, — сказал Оукли.
— За небольшую плату, — сказала Диди.
Я попытался усомниться в серьезности их намерений, но у меня это не получилось. Тем не менее...
— Если все-таки вы захотите поделиться со мной этой информацией, то знаете, где меня найти, — сказал я и откинулся на спинку стула.
— Я неплохо отношусь к золотой пыли, — усмехнулся Оукли. — Но я не глупец.
— Кто знает, — весело отозвался я.
На это реакции не последовало. Оукли произнес:
— Не в моих интересах допустить, чтобы вы доказали, скажем так, сфабрикованность улик.
— Я вас понимаю. Но рано или поздно вам придется пожалеть, что вы приняли в этом участие.
— Многие говорили мне это, — сказал он ровным голосом, — хотя, надо признать, далеко не все так спокойно, как вы.
Я вдруг понял, что по роду своей деятельности он вполне привык к вспышкам гнева, так перепугавшего Чарли Уэста, и что именно по этой причине его контора напоминает крепость. Поймав мой блуждающий взгляд, Диди цинично кивнула:
— Да-да, слишком многие пытались устроить у нас погром. Поэтому мы стараемся свести возможный ущерб к минимуму.
— Очень предусмотрительно.
— Боюсь, что у меня действительно назначена другая встреча, — сказал Оукли, — так что прошу меня извинить.
Я встал. Больше оставаться здесь было незачем.
— Самое удивительное во всем этом, — сказал я, — что вы еще на свободе.
— Я веду себя по-умному, — равнодушно ответил он. — Клиенты мною довольны, а у таких, как вы, руки коротки.
— В один прекрасный день кто-нибудь из них вас убьет.
— Не вы ли?
Я покачал головой.
— Не стоит мараться.
— Вот именно, — согласился Оукли. — Я не берусь за такие дела, где пострадавшие действительно могут убить. Я не такой глупец.
— Вижу-вижу, — сказал я.
Я двинулся к двери, Диди отошла в сторону, чтобы я мог пройти. Она положила пистолет на стол во внешнем офисе и выключила красную лампочку, ярко горевшую на маленьком пульте.
— Сигнал бедствия? — сказал я. — Кнопка у него под столом?
— Можете считать, что да.
— И пистолет заряжен?
— Естественно, — сказала она, подняв брови.
— Ясно. — Я открыл внешнюю дверь. Когда я был у лестницы, она вышла закрыть ее.
— Приятно было познакомиться, мистер Хьюз, — сказала она мне вслед. — Но больше не приходите.
Я не понимал, как доказать, что он принес с собой деньги и сфотографировал их у меня в квартире. Никто в Корри не видел, как он приехал или уехал. Тони опросил всех конюхов, но никто не мог сказать ровным счетом ничего. Судя по всему, Оукли выбрал самый подходящий момент для визита. Ему для этого надо было приехать с утра пораньше, когда у лошадей была первая тренировка. С половины восьмого до половины девятого конюшни и двор пустовали. Он мог спокойно пробраться ко мне, благо дверь я не запирал, устроить мизансцену. Щелкнуть пару-тройку раз, используя вспышку, и преспокойно удалиться. На все про все у него ушло никак не больше десяти минут.
Возможно, он вел записи своих темных операций. Возможно, но не факт. Он вполне мог держать про запас кое-какие документы на случай, если бы клиенты в приступе честности попытались сообщить кому следует про его подвиги. Может, именно из-за таких архивов на его дверях было столько замков. А может, замки эти просто должны были заставить охотников рыться в его бумагах отказаться от такой затеи, как от заведомо безнадежной?
Неужели Оукли поступил точно так же, как и Уэст, а именно: согласился на ложь и обман, в глаза не видя клиента, в телефонном разговоре? Вряд ли. У Оукли есть мозги, а у Уэста — одно лишь тщеславие. Оукли ни за что не впутается в сомнительное дело, не повязав по рукам и ногам клиента. Оукли должен знать, кто заварил всю эту кашу.
Что же делать? Украсть информацию, выбить ее из него, выведать обманом, купить — любой из этих способов выглядел одинаково невозможным. Я умею скакать на лошадях. Я жокей, а не взломщик, боксер или воришка. И к Оукли подступиться не так-то просто.
Как связаться с Оукли тому, кто решил заручиться его помощью? Вряд ли он рекламирует свою деятельность.
Оукли и Диди. Опытные игроки. К тому же они устанавливают правила. Игроки из высшей лиги.
Я сидел в машине на стоянке и думал, что же теперь предпринять. Я знал только одного человека, способного пощупать пульс у города Бирмингема, но я сильно сомневался, что он захочет сделать это ради человека, оказавшегося в моем положении.
Однако попытка не пытка...
Я завел машину, начал петлять по улочкам с односторонним движением, подъехал к отелю «Грейт-стэг» и еле-еле нашел свободное место на стоянке. Внутри полным ходом шел Ленч Деловых Людей, и запах спиртного приятно сочетался с гулом веселых голосов и дымом сигар. Отель «Грейт-стэг» привлекал процветающих, не склонных к авантюрам, реалистически глядящих на вещи бизнесменов, которые любили заключать жесткие контракты в мягкой непринужденной атмосфере. Их тянуло сюда еще и потому, что владелец отеля Тедди Девар и сам был таким человеком.
Я нашел его в баре, где он беседовал с двумя джентльменами, как две капли воды похожими на него в своих темно-серых костюмах, аккуратных бордовых галстуках и белых рубашках с воротничком сорок второго размера.
Когда он увидел меня, его профессионально непроницаемое лицо слегка нахмурилось. Дисквалифицированный жокей не был здесь желанным гостем. Его визит вносил разлад в привычную респектабельную атмосферу.
Я протиснулся к бару, оказавшись бок о бок с ним, заказал виски.
— Я был бы признателен, если бы вы уделили мне пару минут, — сказал я.
Он чуть повернул голову в мою сторону и, не глядя на меня, буркнул:
— Хорошо. Подождите немного.
В голосе никакой теплоты. Но нет и стремления избежать малоприятной встречи. Он продолжил обсуждать с двумя собеседниками скверное состояние нефтяных акций, затем плавно вышел из разговора и обернулся ко мне.
— Да, Келли... — Он окинул меня холодно-отстраненным взглядом, пытаясь понять, что я от него хочу, и затем уже соответственно отреагировать.
— Как насчет ленча вдвоем, — я постарался выговорить фразу как можно непринужденнее.
Он прекрасно проконтролировал удивление:
— Я думал...
— Может, я и не участвую сейчас в скачках, — перебил я его, — но по-прежнему принимаю пищу.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Переживаете?
— Разве это так странно?.. Только я не знал, что это бросается в глаза...
— У вас на челюсти есть один мускул... — сказал он нейтральным тоном. — Ну ладно, если вы готовы сделать это сейчас...
Мы сели за столик в углу и выбрали по куску ростбифа. Он ел, не выпуская из поля зрения зал ресторана, проверяя, гладко ли функционирует его механизм. Я подождал, пока он удостоверится, что все идет как надо, а затем перешел к делу.
— Вы знаете что-нибудь о человеке по имени Дэвид Оукли? Он частный детектив. У него есть контора примерно в полумиле отсюда.
— Дэвид Оукли? Вроде бы не слыхал о таком.
— Он подделал вещественные доказательства, которые были предъявлены нам на заседании Дисциплинарного комитета в понедельник.
— Подделал? — В его голосе были недоверчивые нотки.
— Увы, — вздохнул я. — Наверное, это прозвучит банально, но я не виноват в том, что мне приписывают. Просто кто-то очень постарался, чтобы все выглядело правдоподобно. — Я рассказал о фотографии, сфабрикованной у меня в спальне.
— Значит, денег вы не получали?
— Нет. А записка, якобы написанная Крэнфилдом, — фальшивка. Но мы не можем этого доказать.
Он на мгновение задумался.
— Не можете...
— Это точно, — согласился я.
— Этот Оукли, который сфабриковал снимок... Я полагаю, от него вы толку не добились?
— Вот именно.
— Я никак не могу понять, почему вы обратились именно ко мне. — Он доел мясо, аккуратно сложил вместе нож и вилку. Тут же возникли откуда ни возьмись, словно духи, официанты: они убрали грязные тарелки и принесли кофе. Он хладнокровно взирал, как я расплачивался по счету.
— Боюсь, я прошу слишком многого, — сказал я, расплатившись. — В конце концов, я бывал у вас три-четыре раза, не больше. Я не могу требовать от вас помощи или дружеского участия. И все же я не знаю ни одного другого человека, кто мог бы сделать хоть малую долю того, на что способны вы... Если только захотите.
— Что? — коротко спросил он.
— Я хочу знать, как люди выходят на Дэвида Оукли, если хотят подделать улики. Он практически сам признался мне, что часто этим занимается. Так вот, меня интересует, как же он получает клиентуру? Кто его рекомендует? Я подумал, что среди знакомых вам людей может найтись кто-то, готовый сделать вид, что ему нужно провернуть нечто подобное — ему или его другу... Может, кто-то ему и порекомендует Оукли. И если такой человек найдется, то кто он?
Тедди Девар обдумал мои слова и сказал:
— Если отыскать один контакт, то от него уже можно найти дорожку к другому и так далее, пока не всплывет имя, которое для вас может кое-что да значить.
— Слабая, но надежда, — кротко сказал я.
— Шансов, конечно, немного, — согласился он. Наступила длинная пауза. Затем он добавил: — И все же я знаю человека, который может захотеть попробовать. — Впервые на его лице появилась и тут же исчезла улыбка.
— Это... это великолепно, — пробормотал я запинаясь.
— Результат не гарантирую.
Глава 7
— Он сказал, что не хочет его впутывать.
— Зато вы хотели бы этого?
— Сейчас я хватаюсь за все соломинки подряд. Но, в общем, мне не помешало бы с ним потолковать.
— Почему бы вам не взять себя в руки и не успокоиться? — резонно предложил он. — Вы угодили в скверную историю, но надо ли бушевать, кипятиться? Лучше спокойно выждать время, рано или поздно вам снова разрешат выступать.
— Спасибо за совет, — вежливо поблагодарил я его и пошел убирать машину.
* * *
Сегодня четверг. В этот день я должен был четыре раза скакать в Уорике. Вместо этого я бесцельно катался взад и вперед по северной кольцевой дороге, размышляя, имеет ли смысл навестить Дэвида Оукли, агента и мастера художественной фотографии. Если Чарли Уэст и правда не знал, кто устроил мне все это, то тогда, похоже, единственным человеком, кто был в курсе, оставался Дэвид Оукли. Но если даже это и так, я сомневался, что он охотно поделится информацией со мной. Встречаться с ним, скорее всего, бесполезно, однако еще бесполезней вообще ничего не предпринимать.В конце концов я остановился у телефона-автомата и путем наведения справок добыл его номер. Я набрал его, но молодой женский голос ответил:
— Мистер Оукли еще не пришел.
— Я бы хотел с ним увидеться.
— По какому вопросу?
— Развод.
Она сказала, что мистер Оукли может принять меня в одиннадцать тридцать, и спросила, как меня зовут.
— Чарлз Крисп.
— Хорошо, мистер Крисп, мистер Оукли вас будет ждать.
В этом я сильно сомневался. С другой стороны, не исключено, что он, как и Чарли Уэст, вполне готов к тому, что я должен как-то на это отреагировать.
Я свернул с северной кольцевой и, проехав девяносто миль по автомагистрали М-1, оказался в Бирмингеме. Контора Оукли находилась в полумиле от центра города, над магазинчиком, где продавались велосипеды и радиоприемники.
На внешней двери его конторы — обшарпанной, черной — была маленькая табличка: «Оукли». На двери имелись два замка и потайной глазок. Я потянул за ручку ворот этой неприступной крепости, и они на удивление легко распахнулись. За дверью оказался узкий коридор с бледно-голубыми стенами, а за ним лестница, ведущая наверх.
Я стал подниматься по ней, стуча по не покрытым ковровой дорожкой ступенькам. Наверху обнаружилась еще одна обшарпанная черная дверь, таким же образом оснащенная. На ней была еще одна табличка с краткой просьбой: «Пожалуйста, звоните». Рядом кнопка звонка. Я надавил ее пальцем и три секунды не отпускал.
Дверь открыла высокая крепкая девица в кожаном брючном костюме. Под пиджаком у нее был черный свитер, а под брюками черные сапоги. Ее черные глаза уставились на меня, длинные черные волосы, скрепленные черепаховым обручем, падали на плечи. На первый взгляд ей было года двадцать четыре, но вокруг глаз у нее уже имелись морщинки, и тусклый взгляд свидетельствовал, что ей слишком хорошо знакома процедура разборки грязного белья.
— Моя фамилия Крисп, — сказал я. — Мы договаривались о встрече.
— Входите. — Она шире приоткрыла дверь и отошла, предоставив мне самому ее закрывать.
Я проследовал за ней в офис, небольшую квадратную комнату, где стояли письменный стол, пишущая машинка, телефон и четыре ящика с картотекой. В дальней стене вторая дверь. Уже не черная, а серая, из фибрового картона. Две замочные скважины. Я задумчиво оглядел дверь.
Девица приоткрыла ее, сказав: «Это мистер Крисп», — и снова отошла в сторону, давая мне пройти.
— Спасибо, — сказал я, сделал три шага и оказался с глазу на глаз с Дэвидом Оукли.
Его кабинет был ненамного больше внешнего офиса, и на обстановку хозяин не очень потратился. Коричневый линолеумный пол, деревянная вешалка, маленькое дешевое кресло напротив серого металлического стола, крепкая оконная рама, грязные стекла забраны проволочной сеткой. За окном виднелись перекладины пожарной лестницы. Неяркое бирмингемское солнце настойчиво пробивалось через все преграды и бросало тени, напоминающие ячейки сот, на старинный сейф. Справа от меня еще дверь, крепко-накрепко запертая. С несколькими замочными скважинами.
За столом во вращающемся кресле сидел владелец всего этого великолепия, незаметный Дэвид Оукли. Моложавый. Худощавый. Волосы мышиного цвета. И на сей раз в темных очках.
— Присаживайтесь, мистер Крисп, — сказал он.
Голос ровный, без эмоций, как и в тот раз. — Значит, разводитесь? Сообщите мне подробней, чем могу быть вам полезен, и мы договоримся о гонораре. — Он глянул на наручные часы. — Боюсь, у меня только десять минут. Продолжим?
Он меня не узнал. Я решил, что это дает мне преимущество.
— Насколько я понимаю, вы могли бы подделать для меня кое-какие улики... Фотографии, например?
Он закивал, потом вдруг замер. За очками пустота. Бледные прямые губы неподвижны. Рука, лежавшая на столе, не напряглась и не пошевелилась. Наконец он сказал тем же ровным голосом:
— Уходите!
— Сколько вы берете за подделку доказательств?
— Убирайтесь.
— Но мне хочется знать, какова моя цена, — сказал я с улыбкой.
— Пыль, — объяснил он, нервно дернув ногой под столом.
— Я заплачу вам золотой пылью, если вы скажете, кто нанял вас. Устраивает?
Он подумал. Потом ответил:
— Нет.
За моей спиной мягко открылась дверь во внешний офис.
Оукли невозмутимо произнес:
— Это не Крисп, Диди. Это мистер Хьюз. Он уже уходит.
— Мистер Хьюз уйдет попозже, — сказал я.
— Мне кажется, он уйдет сейчас, — сказала девица.
Я оглянулся через плечо. У нее в руке был большой черный пистолет с большим черным глушителем.
Пистолет был нацелен на меня.
— Какой драматический поворот, — сказал я. — Вы действительно можете легко избавиться от трупа в центре Бирмингема?
— Можем, — сказал Оукли.
— За небольшую плату, — сказала Диди.
Я попытался усомниться в серьезности их намерений, но у меня это не получилось. Тем не менее...
— Если все-таки вы захотите поделиться со мной этой информацией, то знаете, где меня найти, — сказал я и откинулся на спинку стула.
— Я неплохо отношусь к золотой пыли, — усмехнулся Оукли. — Но я не глупец.
— Кто знает, — весело отозвался я.
На это реакции не последовало. Оукли произнес:
— Не в моих интересах допустить, чтобы вы доказали, скажем так, сфабрикованность улик.
— Я вас понимаю. Но рано или поздно вам придется пожалеть, что вы приняли в этом участие.
— Многие говорили мне это, — сказал он ровным голосом, — хотя, надо признать, далеко не все так спокойно, как вы.
Я вдруг понял, что по роду своей деятельности он вполне привык к вспышкам гнева, так перепугавшего Чарли Уэста, и что именно по этой причине его контора напоминает крепость. Поймав мой блуждающий взгляд, Диди цинично кивнула:
— Да-да, слишком многие пытались устроить у нас погром. Поэтому мы стараемся свести возможный ущерб к минимуму.
— Очень предусмотрительно.
— Боюсь, что у меня действительно назначена другая встреча, — сказал Оукли, — так что прошу меня извинить.
Я встал. Больше оставаться здесь было незачем.
— Самое удивительное во всем этом, — сказал я, — что вы еще на свободе.
— Я веду себя по-умному, — равнодушно ответил он. — Клиенты мною довольны, а у таких, как вы, руки коротки.
— В один прекрасный день кто-нибудь из них вас убьет.
— Не вы ли?
Я покачал головой.
— Не стоит мараться.
— Вот именно, — согласился Оукли. — Я не берусь за такие дела, где пострадавшие действительно могут убить. Я не такой глупец.
— Вижу-вижу, — сказал я.
Я двинулся к двери, Диди отошла в сторону, чтобы я мог пройти. Она положила пистолет на стол во внешнем офисе и выключила красную лампочку, ярко горевшую на маленьком пульте.
— Сигнал бедствия? — сказал я. — Кнопка у него под столом?
— Можете считать, что да.
— И пистолет заряжен?
— Естественно, — сказала она, подняв брови.
— Ясно. — Я открыл внешнюю дверь. Когда я был у лестницы, она вышла закрыть ее.
— Приятно было познакомиться, мистер Хьюз, — сказала она мне вслед. — Но больше не приходите.
* * *
Я мрачно проследовал к машине. Ни от одного из свидетелей обвинения, выступавших на расследовании, я не добился никакого толку, а то, что, с точки зрения Дэвида Оукли, у меня были руки коротки, к несчастью, выглядело очень близким к истине.Я не понимал, как доказать, что он принес с собой деньги и сфотографировал их у меня в квартире. Никто в Корри не видел, как он приехал или уехал. Тони опросил всех конюхов, но никто не мог сказать ровным счетом ничего. Судя по всему, Оукли выбрал самый подходящий момент для визита. Ему для этого надо было приехать с утра пораньше, когда у лошадей была первая тренировка. С половины восьмого до половины девятого конюшни и двор пустовали. Он мог спокойно пробраться ко мне, благо дверь я не запирал, устроить мизансцену. Щелкнуть пару-тройку раз, используя вспышку, и преспокойно удалиться. На все про все у него ушло никак не больше десяти минут.
Возможно, он вел записи своих темных операций. Возможно, но не факт. Он вполне мог держать про запас кое-какие документы на случай, если бы клиенты в приступе честности попытались сообщить кому следует про его подвиги. Может, именно из-за таких архивов на его дверях было столько замков. А может, замки эти просто должны были заставить охотников рыться в его бумагах отказаться от такой затеи, как от заведомо безнадежной?
Неужели Оукли поступил точно так же, как и Уэст, а именно: согласился на ложь и обман, в глаза не видя клиента, в телефонном разговоре? Вряд ли. У Оукли есть мозги, а у Уэста — одно лишь тщеславие. Оукли ни за что не впутается в сомнительное дело, не повязав по рукам и ногам клиента. Оукли должен знать, кто заварил всю эту кашу.
Что же делать? Украсть информацию, выбить ее из него, выведать обманом, купить — любой из этих способов выглядел одинаково невозможным. Я умею скакать на лошадях. Я жокей, а не взломщик, боксер или воришка. И к Оукли подступиться не так-то просто.
Как связаться с Оукли тому, кто решил заручиться его помощью? Вряд ли он рекламирует свою деятельность.
Оукли и Диди. Опытные игроки. К тому же они устанавливают правила. Игроки из высшей лиги.
Я сидел в машине на стоянке и думал, что же теперь предпринять. Я знал только одного человека, способного пощупать пульс у города Бирмингема, но я сильно сомневался, что он захочет сделать это ради человека, оказавшегося в моем положении.
Однако попытка не пытка...
Я завел машину, начал петлять по улочкам с односторонним движением, подъехал к отелю «Грейт-стэг» и еле-еле нашел свободное место на стоянке. Внутри полным ходом шел Ленч Деловых Людей, и запах спиртного приятно сочетался с гулом веселых голосов и дымом сигар. Отель «Грейт-стэг» привлекал процветающих, не склонных к авантюрам, реалистически глядящих на вещи бизнесменов, которые любили заключать жесткие контракты в мягкой непринужденной атмосфере. Их тянуло сюда еще и потому, что владелец отеля Тедди Девар и сам был таким человеком.
Я нашел его в баре, где он беседовал с двумя джентльменами, как две капли воды похожими на него в своих темно-серых костюмах, аккуратных бордовых галстуках и белых рубашках с воротничком сорок второго размера.
Когда он увидел меня, его профессионально непроницаемое лицо слегка нахмурилось. Дисквалифицированный жокей не был здесь желанным гостем. Его визит вносил разлад в привычную респектабельную атмосферу.
Я протиснулся к бару, оказавшись бок о бок с ним, заказал виски.
— Я был бы признателен, если бы вы уделили мне пару минут, — сказал я.
Он чуть повернул голову в мою сторону и, не глядя на меня, буркнул:
— Хорошо. Подождите немного.
В голосе никакой теплоты. Но нет и стремления избежать малоприятной встречи. Он продолжил обсуждать с двумя собеседниками скверное состояние нефтяных акций, затем плавно вышел из разговора и обернулся ко мне.
— Да, Келли... — Он окинул меня холодно-отстраненным взглядом, пытаясь понять, что я от него хочу, и затем уже соответственно отреагировать.
— Как насчет ленча вдвоем, — я постарался выговорить фразу как можно непринужденнее.
Он прекрасно проконтролировал удивление:
— Я думал...
— Может, я и не участвую сейчас в скачках, — перебил я его, — но по-прежнему принимаю пищу.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Переживаете?
— Разве это так странно?.. Только я не знал, что это бросается в глаза...
— У вас на челюсти есть один мускул... — сказал он нейтральным тоном. — Ну ладно, если вы готовы сделать это сейчас...
Мы сели за столик в углу и выбрали по куску ростбифа. Он ел, не выпуская из поля зрения зал ресторана, проверяя, гладко ли функционирует его механизм. Я подождал, пока он удостоверится, что все идет как надо, а затем перешел к делу.
— Вы знаете что-нибудь о человеке по имени Дэвид Оукли? Он частный детектив. У него есть контора примерно в полумиле отсюда.
— Дэвид Оукли? Вроде бы не слыхал о таком.
— Он подделал вещественные доказательства, которые были предъявлены нам на заседании Дисциплинарного комитета в понедельник.
— Подделал? — В его голосе были недоверчивые нотки.
— Увы, — вздохнул я. — Наверное, это прозвучит банально, но я не виноват в том, что мне приписывают. Просто кто-то очень постарался, чтобы все выглядело правдоподобно. — Я рассказал о фотографии, сфабрикованной у меня в спальне.
— Значит, денег вы не получали?
— Нет. А записка, якобы написанная Крэнфилдом, — фальшивка. Но мы не можем этого доказать.
Он на мгновение задумался.
— Не можете...
— Это точно, — согласился я.
— Этот Оукли, который сфабриковал снимок... Я полагаю, от него вы толку не добились?
— Вот именно.
— Я никак не могу понять, почему вы обратились именно ко мне. — Он доел мясо, аккуратно сложил вместе нож и вилку. Тут же возникли откуда ни возьмись, словно духи, официанты: они убрали грязные тарелки и принесли кофе. Он хладнокровно взирал, как я расплачивался по счету.
— Боюсь, я прошу слишком многого, — сказал я, расплатившись. — В конце концов, я бывал у вас три-четыре раза, не больше. Я не могу требовать от вас помощи или дружеского участия. И все же я не знаю ни одного другого человека, кто мог бы сделать хоть малую долю того, на что способны вы... Если только захотите.
— Что? — коротко спросил он.
— Я хочу знать, как люди выходят на Дэвида Оукли, если хотят подделать улики. Он практически сам признался мне, что часто этим занимается. Так вот, меня интересует, как же он получает клиентуру? Кто его рекомендует? Я подумал, что среди знакомых вам людей может найтись кто-то, готовый сделать вид, что ему нужно провернуть нечто подобное — ему или его другу... Может, кто-то ему и порекомендует Оукли. И если такой человек найдется, то кто он?
Тедди Девар обдумал мои слова и сказал:
— Если отыскать один контакт, то от него уже можно найти дорожку к другому и так далее, пока не всплывет имя, которое для вас может кое-что да значить.
— Слабая, но надежда, — кротко сказал я.
— Шансов, конечно, немного, — согласился он. Наступила длинная пауза. Затем он добавил: — И все же я знаю человека, который может захотеть попробовать. — Впервые на его лице появилась и тут же исчезла улыбка.
— Это... это великолепно, — пробормотал я запинаясь.
— Результат не гарантирую.
Глава 7
В пятницу утром после первой выводки лошадей по моей лестнице загромыхали шаги Тони. Он взял от меня чашку с кофе и налил туда на палец виски. Выпил пылающую жидкость и поежился.
— Господи, — сказал Тони. — Какой холод!
— Теперь ты померзни, а я погреюсь, — ответил я.
— Лжец! — дружелюбно проворчал он. — Наверное, тебе непривычно жить без скачек.
— Да.
Он раскинулся в зеленом кресле.
— Поппи опять тошнит по утрам. Скорее бы кончилась эта ее чертова беременность. Поппи почти все время хворает.
— Бедняжка.
— Да... Так или иначе мы сегодня не идем на эти танцы. Она говорит, что это свыше ее сил...
— Танцы?
— Скаковой фонд устраивает вечер с танцами. У тебя же на каминной полке лежат билеты. Забыл?
— Ах да. Совсем забыл. Мы же собирались идти вместе.
— Да, но теперь тебе придется отправиться без нас.
— Я никуда не иду!
— Я так и подумал. — Он глубоко вздохнул и сделал большой глоток. — Где ты пропадал вчера?
— Навещал людей, которые совершенно не хотели со мной общаться.
— Какие результаты?
— В общем-то никаких. — Я рассказал ему коротко о Ньютоннардсе и Оукли, а также о часовом разговоре с Энди Трингом.
Поскольку дорога из Бирмингема проходила мимо его деревушки, я вспомнил о нем. Впрочем, первым импульсом было прогнать эти мысли подальше. Что и говорить, визит в дом стюарда, только что лишившего тебя лицензии, — несколько нестандартное поведение для дисквалифицированного жокея. Если бы я не был сильно огорчен его поведением, то просто проехал бы мимо.
Мое появление никак не обрадовало Тринга. Поскольку он открыл дверь своего старого особняка сам, то был лишен возможности сказаться отсутствующим.
— Келли?! Что вы тут делаете?
— Пришел к вам за объяснениями.
— Мне вам нечего сказать.
— Ошибаетесь.
Он нахмурился. Только врожденная воспитанность помешала ему захлопнуть дверь перед моим носом и уйти.
— Ну входите. Только ненадолго.
— Большое спасибо, — сказал я без тени иронии и прошел за ним в ближайшую комнату, где было много книг, письменный стол, три глубоких кресла и цветной телевизор.
— Ну, — произнес он, закрыв дверь, но не предлагая мне кресло. — Зачем пожаловали?
Тринг был на четыре года старше меня и примерно одного роста и веса. Почти такой же подтянутый, как в годы своей скаковой карьеры, почти тот самый Энди Тринг, с которым мы запросто общались в раздевалке. Только тогдашняя его открытость теперь исчезла, поотстала, когда он двинулся по тропинке, что вела от жокея-любителя к Представителю Власти.
— Энди! — воскликнул я. — Ну неужели вы искренне верите, что та скачка была фиксирована?
— Вас за нее дисквалифицировали, — холодно ответил он.
— Признан виновным и виновен не одно и то же.
— В данном случае я не согласен.
— Значит, вы глупы, — сказал я, забыв вежливость. — И перепуганы до потери вашего жалкого сознаньица.
— Хватит, Келли! Я не обязан выслушивать от вас такое. — Он распахнул дверь и выжидающе застыл около нее, надеясь, что я уйду. Я остался. Поскольку он не был намерен выпихивать меня силком, ему пришлось терпеть мое общество еще некоторое время. Злобно посмотрев на меня, он закрыл дверь.
— Извините, — сказал я уже другим тоном. — Пожалуйста, извините. Раз уж мы вместе скакали по крайней мере лет пять, мне показалось... что вы не поверите с такой легкостью, что я нарочно отдал скачку. Я всегда стараюсь выиграть, если на то есть хотя бы малейшая возможность.
Тринг молчал. Он-то знал, что я не заваливаю скачек. Тот, кто сам когда-то скакал, прекрасно знает, кто из жокеев ездит честно, а кто нет, и несмотря на то, что сказал на расследовании Чарли Уэст, я вовсе не был в этом деле артистом, потому что никогда не упражнялся в высоком искусстве проигрыша.
— Но ведь были же эти деньги, — наконец сказал он. В его голосе слышались недоверие и разочарование.
— Это не мои деньги. Их принес с собой в мою квартиру Оукли и там сфотографировал. Все эти так называемые улики, как, впрочем, и само расследование, — самая настоящая подделка. Фальшивая монета.
Он окинул меня долгим недоверчивым взглядом. Потом сказал:
— Я все равно уже ничего не могу сделать.
— Чего вы боитесь?
— Хватит повторять, что я чего-то боюсь! — раздраженно воскликнул он. — Просто я ничего не могу изменить, даже если вы действительно ни в чем не виноваты.
— Я-то не виноват, но вы... Может, вам кажется, что вы в порядке, но со стороны создается впечатление, что вы напуганы. Но, может, вы просто стесняетесь своих старших коллег? Тогда все понятно. Школьник в компании наставников. Страшно сделать то, что вызовет их праведный гнев.
— Келли! — воскликнул он, как человек, который ушиб больное место.
Но я решил быть жестоким до конца.
— Вы не мужчина, а недоразумение. — С этими словами я шагнул к двери. Он не сделал попытки открыть ее мне. Вместо этого он махнул рукой, призывая меня остановиться. Вид у него был рассерженный, что я вполне мог понять.
— Это нечестно. Лишь потому, что я не могу вам помочь...
— Вы могли мне помочь. На заседании Дисциплинарного комитета.
— Вы же не понимаете...
— Отлично я все понимаю. Вам было проще поверить в мою виновность, чем сообщить о ваших сомнениях лорду Гоуэри.
— Не так просто, как вам кажется.
— Я вам признателен за это, — сказал я с иронией.
— Я не хочу сказать... — Он помотал головой. — Я хочу сказать, что все на деле куда сложней. Когда Гоуэри попросил меня присутствовать на расследовании, я решил, что все это чистая формальность, что скачка была честной и вы сами удивлены ее исходом. Полковник Миджли говорил мне, что смешно даже затевать расследование. Я и не предполагал, что буду причастен к вашей дисквалификации.
— Вы, кажется, сказали, что лорд Гоуэри попросил вас присутствовать на заседании?
— Ну да. Это вполне в порядке вещей. Стюарды на таких расследованиях не выбираются по жребию.
— Существует какая-то очередность?
— Нет. Стюард, ведающий дисциплинарными вопросами, приглашает двух коллег-стюардов вместе с ним для разбора случившегося. И оказался я там потому, что не хотел отказывать лорду Гоуэри... — Он замолчал.
— Ну и что дальше? — не отпускал я его. — Почему вы не хотели отказывать Гоуэри?
— Видите ли... — Он заколебался, а потом медленно проговорил: — Я скажу вам, Келли, все честно... Извините меня. Я знаю, что вы никогда не отдавали скачек, но... У нас особые отношения с лордом Гоуэри, и я не могу идти против него.
Я еле подавил взрыв возмущения. Взгляд Энди Тринга был устремлен внутрь себя, и то, что он там увидел, ему очень не нравилось.
— Он владеет участком земли к северу от Манчестера, там, где расположен наш главный керамический завод. — Свое богатство семейство Трингов сколотило не на тонком фарфоре... а на дешевых фаянсовых чашках. Продукция Трингов безбожно билась посудомойками в школах и больницах от Ватерлоо до Гонконга, и эти черепки в помойках по всему свету превращались в золотой дождь для Энди. Он продолжал: — Там многое было переоборудовано, и земли подскочили в цене — теперь наш участок стоит примерно четверть миллиона. А срок нашей аренды истекает через три года. Мы ведем переговоры о ее возобновлении, но прежний контракт был сроком на девяносто девять лет, а теперь никто не заключит с нами соглашения на такой долгий период. В любом случае арендная плата сильно возрастет, но, если Гоуэри передумает и пожелает продать свою землю, мы не сможем ничего поделать. Мы владеем только зданиями. Если он не захочет продлить аренду, мы потеряем фабрику. А наши блюдца и чашки стоят так дешево только потому, что у них низкая себестоимость. Если нам придется строить или арендовать новую фабрику, наша конкурентоспособность заметно понизится, а с ней и доходы. Гоуэри единолично будет решать, продлевать аренду или нет и на каких условиях. Сами понимаете, Келли, дело не в том, что я его боюсь... На карту поставлено слишком многое, а он из тех, кто долго помнит обиды...
Тринг замолчал и мрачно уставился на меня. Я ответил ему столь же мрачным взглядом. Мы смотрели в лицо угрюмой реальности.
— Ну что ж, — сказал я наконец. — У вас есть свои резоны. Вы не можете мне помочь. И не могли с самого начала. Я рад, что вы мне все объяснили. — Я криво улыбнулся ему. Еще один тупик, последний, за этот впустую потраченный день.
— Извините, Келли...
— Да-да, — сказал я. — Разумеется.
— Значит, в поведении Тринга на расследовании не было ничего темного.
— Это зависит от того, что понимать под словом «темный». Но в общем-то теперь все яснее ясного.
— Что же делать?
— Послать все к чертям! — отчаянно бросил я.
— Нельзя же сразу сдаваться! — возразил Тони.
— Нет, конечно. Но, ничего не узнав, я узнал, по крайней мере, одно. Я топчусь на месте, потому что я — это я. Первое, что я сделаю в понедельник, — это найму своего Дэвида Оукли.
— Молодец! — сказал Тони и встал. — Пора на вторую проминку. — Во дворе конюхи выводили лошадей, копыта звонко цокали по гравию.
— Как лошади? — осведомился я.
— Да так себе. Если бы ты знал, до чего мне неохота приглашать других жокеев. От всего этого у меня не жизнь, а какой-то кошмар.
Тони отправился на тренировку, а я убрал и без того чистую квартиру, а потом сварил себе еще кофе. Впереди маячил пустой день. То же самое будет завтра, послезавтра, и так до бесконечности.
Десяти минут в таком режиме оказалось предостаточно. Я огляделся по сторонам и обнаружил еще одну соломинку, за которую можно было попробовать ухватиться. Я позвонил одному человеку с Би-би-си, которого отдаленно знал. Секретарша холодно сообщила мне, что его нет, но, может быть, он появится в одиннадцать.
— Господи, — сказал Тони. — Какой холод!
— Теперь ты померзни, а я погреюсь, — ответил я.
— Лжец! — дружелюбно проворчал он. — Наверное, тебе непривычно жить без скачек.
— Да.
Он раскинулся в зеленом кресле.
— Поппи опять тошнит по утрам. Скорее бы кончилась эта ее чертова беременность. Поппи почти все время хворает.
— Бедняжка.
— Да... Так или иначе мы сегодня не идем на эти танцы. Она говорит, что это свыше ее сил...
— Танцы?
— Скаковой фонд устраивает вечер с танцами. У тебя же на каминной полке лежат билеты. Забыл?
— Ах да. Совсем забыл. Мы же собирались идти вместе.
— Да, но теперь тебе придется отправиться без нас.
— Я никуда не иду!
— Я так и подумал. — Он глубоко вздохнул и сделал большой глоток. — Где ты пропадал вчера?
— Навещал людей, которые совершенно не хотели со мной общаться.
— Какие результаты?
— В общем-то никаких. — Я рассказал ему коротко о Ньютоннардсе и Оукли, а также о часовом разговоре с Энди Трингом.
Поскольку дорога из Бирмингема проходила мимо его деревушки, я вспомнил о нем. Впрочем, первым импульсом было прогнать эти мысли подальше. Что и говорить, визит в дом стюарда, только что лишившего тебя лицензии, — несколько нестандартное поведение для дисквалифицированного жокея. Если бы я не был сильно огорчен его поведением, то просто проехал бы мимо.
Мое появление никак не обрадовало Тринга. Поскольку он открыл дверь своего старого особняка сам, то был лишен возможности сказаться отсутствующим.
— Келли?! Что вы тут делаете?
— Пришел к вам за объяснениями.
— Мне вам нечего сказать.
— Ошибаетесь.
Он нахмурился. Только врожденная воспитанность помешала ему захлопнуть дверь перед моим носом и уйти.
— Ну входите. Только ненадолго.
— Большое спасибо, — сказал я без тени иронии и прошел за ним в ближайшую комнату, где было много книг, письменный стол, три глубоких кресла и цветной телевизор.
— Ну, — произнес он, закрыв дверь, но не предлагая мне кресло. — Зачем пожаловали?
Тринг был на четыре года старше меня и примерно одного роста и веса. Почти такой же подтянутый, как в годы своей скаковой карьеры, почти тот самый Энди Тринг, с которым мы запросто общались в раздевалке. Только тогдашняя его открытость теперь исчезла, поотстала, когда он двинулся по тропинке, что вела от жокея-любителя к Представителю Власти.
— Энди! — воскликнул я. — Ну неужели вы искренне верите, что та скачка была фиксирована?
— Вас за нее дисквалифицировали, — холодно ответил он.
— Признан виновным и виновен не одно и то же.
— В данном случае я не согласен.
— Значит, вы глупы, — сказал я, забыв вежливость. — И перепуганы до потери вашего жалкого сознаньица.
— Хватит, Келли! Я не обязан выслушивать от вас такое. — Он распахнул дверь и выжидающе застыл около нее, надеясь, что я уйду. Я остался. Поскольку он не был намерен выпихивать меня силком, ему пришлось терпеть мое общество еще некоторое время. Злобно посмотрев на меня, он закрыл дверь.
— Извините, — сказал я уже другим тоном. — Пожалуйста, извините. Раз уж мы вместе скакали по крайней мере лет пять, мне показалось... что вы не поверите с такой легкостью, что я нарочно отдал скачку. Я всегда стараюсь выиграть, если на то есть хотя бы малейшая возможность.
Тринг молчал. Он-то знал, что я не заваливаю скачек. Тот, кто сам когда-то скакал, прекрасно знает, кто из жокеев ездит честно, а кто нет, и несмотря на то, что сказал на расследовании Чарли Уэст, я вовсе не был в этом деле артистом, потому что никогда не упражнялся в высоком искусстве проигрыша.
— Но ведь были же эти деньги, — наконец сказал он. В его голосе слышались недоверие и разочарование.
— Это не мои деньги. Их принес с собой в мою квартиру Оукли и там сфотографировал. Все эти так называемые улики, как, впрочем, и само расследование, — самая настоящая подделка. Фальшивая монета.
Он окинул меня долгим недоверчивым взглядом. Потом сказал:
— Я все равно уже ничего не могу сделать.
— Чего вы боитесь?
— Хватит повторять, что я чего-то боюсь! — раздраженно воскликнул он. — Просто я ничего не могу изменить, даже если вы действительно ни в чем не виноваты.
— Я-то не виноват, но вы... Может, вам кажется, что вы в порядке, но со стороны создается впечатление, что вы напуганы. Но, может, вы просто стесняетесь своих старших коллег? Тогда все понятно. Школьник в компании наставников. Страшно сделать то, что вызовет их праведный гнев.
— Келли! — воскликнул он, как человек, который ушиб больное место.
Но я решил быть жестоким до конца.
— Вы не мужчина, а недоразумение. — С этими словами я шагнул к двери. Он не сделал попытки открыть ее мне. Вместо этого он махнул рукой, призывая меня остановиться. Вид у него был рассерженный, что я вполне мог понять.
— Это нечестно. Лишь потому, что я не могу вам помочь...
— Вы могли мне помочь. На заседании Дисциплинарного комитета.
— Вы же не понимаете...
— Отлично я все понимаю. Вам было проще поверить в мою виновность, чем сообщить о ваших сомнениях лорду Гоуэри.
— Не так просто, как вам кажется.
— Я вам признателен за это, — сказал я с иронией.
— Я не хочу сказать... — Он помотал головой. — Я хочу сказать, что все на деле куда сложней. Когда Гоуэри попросил меня присутствовать на расследовании, я решил, что все это чистая формальность, что скачка была честной и вы сами удивлены ее исходом. Полковник Миджли говорил мне, что смешно даже затевать расследование. Я и не предполагал, что буду причастен к вашей дисквалификации.
— Вы, кажется, сказали, что лорд Гоуэри попросил вас присутствовать на заседании?
— Ну да. Это вполне в порядке вещей. Стюарды на таких расследованиях не выбираются по жребию.
— Существует какая-то очередность?
— Нет. Стюард, ведающий дисциплинарными вопросами, приглашает двух коллег-стюардов вместе с ним для разбора случившегося. И оказался я там потому, что не хотел отказывать лорду Гоуэри... — Он замолчал.
— Ну и что дальше? — не отпускал я его. — Почему вы не хотели отказывать Гоуэри?
— Видите ли... — Он заколебался, а потом медленно проговорил: — Я скажу вам, Келли, все честно... Извините меня. Я знаю, что вы никогда не отдавали скачек, но... У нас особые отношения с лордом Гоуэри, и я не могу идти против него.
Я еле подавил взрыв возмущения. Взгляд Энди Тринга был устремлен внутрь себя, и то, что он там увидел, ему очень не нравилось.
— Он владеет участком земли к северу от Манчестера, там, где расположен наш главный керамический завод. — Свое богатство семейство Трингов сколотило не на тонком фарфоре... а на дешевых фаянсовых чашках. Продукция Трингов безбожно билась посудомойками в школах и больницах от Ватерлоо до Гонконга, и эти черепки в помойках по всему свету превращались в золотой дождь для Энди. Он продолжал: — Там многое было переоборудовано, и земли подскочили в цене — теперь наш участок стоит примерно четверть миллиона. А срок нашей аренды истекает через три года. Мы ведем переговоры о ее возобновлении, но прежний контракт был сроком на девяносто девять лет, а теперь никто не заключит с нами соглашения на такой долгий период. В любом случае арендная плата сильно возрастет, но, если Гоуэри передумает и пожелает продать свою землю, мы не сможем ничего поделать. Мы владеем только зданиями. Если он не захочет продлить аренду, мы потеряем фабрику. А наши блюдца и чашки стоят так дешево только потому, что у них низкая себестоимость. Если нам придется строить или арендовать новую фабрику, наша конкурентоспособность заметно понизится, а с ней и доходы. Гоуэри единолично будет решать, продлевать аренду или нет и на каких условиях. Сами понимаете, Келли, дело не в том, что я его боюсь... На карту поставлено слишком многое, а он из тех, кто долго помнит обиды...
Тринг замолчал и мрачно уставился на меня. Я ответил ему столь же мрачным взглядом. Мы смотрели в лицо угрюмой реальности.
— Ну что ж, — сказал я наконец. — У вас есть свои резоны. Вы не можете мне помочь. И не могли с самого начала. Я рад, что вы мне все объяснили. — Я криво улыбнулся ему. Еще один тупик, последний, за этот впустую потраченный день.
— Извините, Келли...
— Да-да, — сказал я. — Разумеется.
* * *
Тони закончил свой усиленный алкоголем завтрак и сказал:— Значит, в поведении Тринга на расследовании не было ничего темного.
— Это зависит от того, что понимать под словом «темный». Но в общем-то теперь все яснее ясного.
— Что же делать?
— Послать все к чертям! — отчаянно бросил я.
— Нельзя же сразу сдаваться! — возразил Тони.
— Нет, конечно. Но, ничего не узнав, я узнал, по крайней мере, одно. Я топчусь на месте, потому что я — это я. Первое, что я сделаю в понедельник, — это найму своего Дэвида Оукли.
— Молодец! — сказал Тони и встал. — Пора на вторую проминку. — Во дворе конюхи выводили лошадей, копыта звонко цокали по гравию.
— Как лошади? — осведомился я.
— Да так себе. Если бы ты знал, до чего мне неохота приглашать других жокеев. От всего этого у меня не жизнь, а какой-то кошмар.
Тони отправился на тренировку, а я убрал и без того чистую квартиру, а потом сварил себе еще кофе. Впереди маячил пустой день. То же самое будет завтра, послезавтра, и так до бесконечности.
Десяти минут в таком режиме оказалось предостаточно. Я огляделся по сторонам и обнаружил еще одну соломинку, за которую можно было попробовать ухватиться. Я позвонил одному человеку с Би-би-си, которого отдаленно знал. Секретарша холодно сообщила мне, что его нет, но, может быть, он появится в одиннадцать.