Фрид Норберт. Картотека живых

   - Что-о? - несколько ртов раскрылось, а Фриц схватил Пауля за плечо.
   - Спокойно, спокойно! Nur die Ruhe kann es machen нем.)> - с еще более важным видом произнес Пауль. - Что, разинули рты? Сам Альберт, капо из вещевого склада, оказал мне об этом. Мол, в главной комендатуре уже готов приказ; нас скоро отправят из лагерей, но не по домам, к мамашам, а на фронт. Там дела плохи, подбирают все резервы, дошла очередь и до нас. Пауль сделал короткую паузу, остальные затихли и усиленно размышляли: хорошо это или плохо? Наконец Фриц распалился:
   - Ну и что ж? Плакать нам, что ли? Это же замечательно, что нам дают возможность с честью... Ну-ка, взгляните в глаза друг другу и не моргайте, как мелкие воришки. Настоящий немец уже давно ждет этой минуты, он не хочет торчать здесь, в закутке, и ждать, пока другие выиграют для него войну. Если бы меня сейчас спросили, хочу ли я...
   Карльхен метнул на него злобный взгляд.
   - А кто тебя станет спрашивать? И вообще, не ори. Ишь, как загорелся. А все только потому, что на тебя взъелся Дейбель и теперь тебе здесь не по душе. Быть блоковым - этого тебе мало. Прежде тебе небось в лагере очень нравилось. Думаешь, на фронте тебе будет кто-то прислуживать, как здесь? Мало тебе, что ли, что бомбы падают рядом, хочешь, чтобы упали тебе на башку?
   - Не хочу слушать таких разговоров, - сказал новоиспеченный патриот Фриц. - А без слуги я обойдусь легче, чем ты без Берла...
   - Фрицек!
   Капо размахнулся, но Пауль удержал его руку.
   - Спокойствие, господа! - гудел он. - Сейчас не время для детских ссор! Карльхен прав: если нас призовут в армию, никто не станет спрашивать о нашем желании. Наденут на нас серые шинели, так же как когда-то надели вот эти полосатые "пижамы". И баста! Маршировать где-нибудь в тылах, на плацах или в казармах, нас не пошлют, для этого нам слишком мало доверяют. Нас сразу загонят на самые опасные участки, чтобы избавиться от нас прежде, чем мы успеем выкинуть какие-нибудь штучки.
   - Чепуха! - проворчал Фриц. - Зеленый треугольник не перейдет на нашу военную форму. Если от нас захотят избавиться, это можно сделать и тут. На фронте у нас будут те же возможности, что и всех других. Мы отличимся и докажем...
   Хорст усмехнулся.
   - Заткнись! Я уже отличился, и что толку?
   - А разве тебе не хотелось бы снова носить орденскую ленточку. Я бы на твоем месте...
   - Да бросьте вы спорить с Фрицем! - усмехнулся Карльхен. - Я-то его знаю получше вас. Он просто болтает, как попугай, то, что ему вдолбили в гитлерюгенде. А вот попадет в хорошую переделку... Взламывал ты сейфы, как я? Нет! Ты обкрадывал жидовские квартиры да пришивал старых жидовок, герой!
   - Зато не валялся с жидочками, как ты! Разве это плохо, что я был так крут с этой швалью? Может быть, по-твоему, писарь будет прав, если прикончит Пауля, а?
   Пауль приподнял густые брови.
   - Кто это хочет меня прикончить, что ты мелешь?
   Фриц напыжился.
   - Ты выложил много новостей, а теперь я скажу тебе одну. Писарь знает, что это ты разбил морду тому чеху, и хочет доложить об этом в комендатуре.
   - Этого он не сделает!
   - Хотел сделать, но я его отговорил. И вообще я его отчитал за то, что он якшается с политическими, а с нами грызется. как собака. Поэтому-то я и согласился с Карльхеном, что не надо звать сегодня Эриха сюда.
   - А ты не врешь, Фриц?
   - Можешь не верить, - отрезал смазливый коротышка. - Но теперь, когда нам предстоит отправка на фронт, тебе бояться нечего. Мы, зеленые, поднимемся в цене... хоть и не в глазах писаря. Комендатура будет беречь нас, чтобы в целости сдать призывной комиссии.
   Пауль нахмурился.
   - Эриху я этого не спущу. Он-то инвалид, у него резаное горло и астма, его на войну не возьмут. И глухонемого Фердла тоже. Нас тут одиннадцать человек, ребята, и этот призыв касается только нас. Теперь нам надо держаться особенно дружно.
   Все кивнули: Пауль, конечно, прав.
   - А ты, Хорст, на чьей стороне? - спросил Карльхен. - До сих пор ты подлизывался к Эриху. Но когда ты станешь солдатом, плевать тебе на писаря и всю контору.
   Хорст не был настроен так мрачно, как Фриц. Он все еще переживал ночное свидание у забора, ему виделась фигура молодой венгерки, слышался ее почтительный отклик: "Сам староста лагеря?" У Хорста было отличное положение: контора, вестовой; в лагере он был видной фигурой. И вот опять на фронт? Война была не по душе Хорсту, даже когда шло сплошное наступление. А теперь возвращаться на откатывающийся фронт? И замышлять здесь сейчас козни против хитроумного писаря? Быть заодно с самым свирепым сбродом лагеря против умнейшего человека, у которого всегда был верный нюх?
   - Ну, скажешь, с кем ты, или нет? - резко и непримиримо спросил Фриц. - С сынами Германии или с пособниками большевиков?
   - А что вы, собственно, собираетесь предпринять? - уклончиво спросил Хорст. - Если нас в самом деле пошлют на фронт, надо не портить себе последние дни в лагере. Что, плохо нам здесь живется? Не плохо. А если Эрих требует дисциплины...
   - Дисциплины! - прервал его Карльхен и сплюнул с досадой. - Вот именно, я хочу хорошо провести эти последние дни и не позволю Эриху гадить мне... Слышали вы, что он готовит Паулю? А как он обошелся с моим Берлом, не знаете? Взял к себе в контору мусульманина, который теперь даже нос задирает. Этому надо положить конец.
   Многие закивали головами: да, в этом есть доля правды.
   - А кто донес на меня писарю? - настаивал Пауль. - Сам этот тип со сломанной челюстью?
   - Нет, - сказал санитар Пепи. - Я как раз был поблизости, когда Оскар пытался выведать у него...
   - Ах, значит, Оскар! - воскликнул Фриц, не упуская возможности натравить кого-нибудь на старшего врача.
   Но Пепи покачал головой.
   - Дай мне договорить. Этот тип с разбитой челюстью тебя не выдал, честное слово. Оскар от него ровным счетом ничего не узнал.
   - Как же это дошло до писаря? - вслух размышлял Пауль. - Я ни с одной живой душой не говорил об этом... Или все-таки говорил?
   8.
   Субботнее утро было таким же погожим, как накануне. Небо чистое, ясное, снегу убыло, на дорогах уже появилась слякоть. Девушки опять прошли с песней в кухню.
   У Зденека стало легче на душе. Всю ночь он думал о том, как сказать Эриху об утере повязки. А утром, по пути в контору, он зашел в восьмой барак к Феликсу и увидел, как тот впервые открыл глаза и улыбнулся. Это хорошо! Это куда важнее всех осложнений с капо Карльхеном, которые в конце концов уладятся.
   В немецком бараке тоже было приподнятое настроение. "Зеленые", правда, соблюдали уговор - никому не рассказывать о том, что они узнали вчера, но глаза у них повеселели. Пусть где-то там их ждет фронт или хоть сам ад кромешный, все равно мысль об уходе из вшивого Гиглинга была приятна. "Через пару дней, через пару дней!" - подмигивали они друг другу и радовались, что наступает приволье, можно не работать на стройке, пусть-ка этим занимаются те, кто остается в лагере.
   Акции Пауля поднялись необычайно высоко, ведь он принес такую важную весть из Дахау. После объявления бойкота Эриху он стал едва ли не главой одиннадцати "зеленых". Пауль ухмылялся с торжествующим видом.
   - Берл, поди-ка сюда, - крикнул он юному слуге Карльхена. - Окажи услугу дядюшке Паулю, приведи сюда парикмахера Янкеля. Скажи ему, что он нужен мне немедля, пусть поспешит.
   Янкель еще на вставал. Ящичек с инструментами лежал у него под головой, взгляд Янкеля был устремлен в одну точку. Он не спал вторую ночь. Первая ночь после припадка была совсем бессонной: Янкель, весь разбитый, ворочался на стружках и не мог уснуть. Но и в следующую ночь он почти не сомкнул глаз, потому что едва закрывал их, как ему начинала мерещиться боксерская физиономия Пауля с угрожающе нахмуренными густыми бровями и маленькими злыми глазками. Янкель вздрагивал всем телом, его бросало в жар, лицо стало еще более серым. Когда кто-нибудь рядом рассказывал о чудесной операции и о челюсти, скрепленной проволокой, он затыкал уши и закрывал глаза - пусть думают, что он спит! - но тотчас же в ужасе открывал их: ему чудился Пауль, Пауль, уже, быть может, догадавшийся, кто выдал его!
   Берл, войдя в барак, закричал:
   - Эй, стрижем-бреем, вставай!
   Янкель поджал колени к самому подбородку и не шевелился. Берл вскочил на нары и пнул Янкеля ногой.
   - Не слышишь, что ли, цирульник? Тебя вызывают господа из немецкого барака. Вставай!
   - Вызывают? - пискнул Янкель и замигал. - Я же ничего не сделал!
   - Вот именно, что ты еще ничего не сделал! - усмехнулся Берл. Вставай! Думаешь, мы будем кормить тебя задаром? - Он нагнулся и стащил с Янкеля одеяло. Парикмахер сел, похожий на маленькую серую мышь с большим носом. Он узнал Берла, и его разбушевавшееся сердце стало биться немного спокойнее: это слуга герра Карльхена, а перед Карльхеном Янкель ни в чем не провинился.
   - Куда мне идти? - тихо спросил он.
   - За мной! - распорядился Берл. - И не забудь бритву. Пошли!
   Для верности он еще раз пихнул парикмахера ногой в бок и с мальчишеской ловкостью соскочил в проход между нарами.
   - Слушаюсь, - бормотал Янкель, натягивая брюки. - Я немного прихворнул, герр Берл, и сегодня хотел полежать. Но если господа требуют... Сейчас, сейчас, я мигом...
   - Хватит болтать, пошли! - сказал Берл и подставил ножку какому-то "мусульманину", проходившему мимо. Тот чуть не упал, а Берл прикрикнул на него:
   - Не видишь, куда прешь, дубина!
   Наконец Янкель был готов, взял ящичек под мышку и поспешил за Берлом. Страх - ужасная вещь, но голод еще хуже. Разве можно сидеть, притаившись, как мышь, только потому, что тебе страшно? Ведь есть-то надо. Герр Карльхен всегда дает за бритье четверку хлеба. Вчера Янкель за весь день не заработал ки крошки. Как же не послушаться и не пойти по вызову к господам? А то, чего доброго, у него отнимут эти отличные инструменты. Не-ет, бедный парикмахер не может позволить себе капризничать, как своенравная барышня. "Пожалуйста, герр Берл, можно и скорей, я не отстану".
   В немецком бараке почти никого не было. Янкель огляделся в полутьме, но не увидел Карльхена.
   - Эй! - крикнул ему Пауль. - Наконец-то ты!
   Мышиное сердечко Янкеля опять бешено забилось. Хорошо бы убежать! Но было уже поздно.
   - Ну, поди же сюда, чего ты уставился! - проворчал Пауль.
   - Чего изволите? - испуганно сказал парикмахер и заставил себя подойти ближе. - Прикажете побрить?
   Пауль взял у него из рук кусок жести, оглядел в нем свою щетину и провел ручищей по щеке.
   - Давно пора. А то я выгляжу, как твой жидовский дедушка. А? - Гигант выпрямился, раздвинул занавеску в глубине барака и сел к столу у окна. Ну, за дело... Когда ты меня брил в последний раз?
   Янкель не отвечал. Он робко оглядывался и наконец сказал:
   - Вода? Тут нет воды...
   - Есть! - отозвался проворный Берл, мило улыбнулся Паулю и поставил на стол кружку с водой. Пауль потрепал его по плечу.
   - Еще что-нибудь? - осведомился Берл.
   - Нет, можешь идти, - зевнул Пауль и расстегнул ворот. Берл вышел, занавеска за ним опустилась, немец и парикмахер остались одни.
   Янкель смочил кисточку и стал намыливать физиономию Пауля.
   - А все-таки, когда ты брил меня в последний раз? - сонно сказал тот. - Сегодня суббота...
   - Не помню, - прошептал парикмахер, намыливая страшное лицо, которое две ночи мерещилось ему во сне. Янкелю хотелось зажмуриться, но он не смел.
   - Погоди-ка, - вспомнил Пауль, - не в то ли утро, когда пришел новый большой транспорт заключенных?
   Янкелю не терпелось скорее кончить работу, он мылил клиента как одержимый, орудуя кистью вокруг рта Пауля, чтобы помещать ему говорить. Тот и в самом деле с минуту молчал. Янкелю казалось, что сердце у него переместилось в горло и бьется там, в этом несчастном горле, ощущая всю боль, перенесенную Феликсом. Но Пауль не замечал волнения Янкеля и упорно перебирал цепочку воспоминаний.
   - Ну да, - сказал он. - Это было тогда утром. Прихожу я из клозета и... - "Э-э, стоп, - мысленно прервал он себя. - О встрече с тем мусульманином лучше не говорить..." Заметив случайно ошалелый взгляд Янкеля, он гаркнул на него: - Ну, что еще? Почему не бреешь?
   - Слушаюсь, - пробормотал Янкель, машинально взялся за бритву, хотел было приложить ее к левой щеке клиента, но не смог, рука дрожала.
   Пауль все еще ничего не замечал. Прикрыв глаза, он предавался воспоминаниям. Да, Янкель брил его после того, как он, Пауль, ударил мусульманина и разбил ему челюсть. Об этом лучше сейчас не говорить... Но неужели я действительно кому-нибудь сказал об этом? Часовой на вышке смеялся, но он, конечно, не знает меня по имени и, стало быть, не мог меня выдать. Я тоже смеялся, веселый пришел в барак, и здесь меня ждал этот парикмахер...
   Пауль открыл глаза, поглядел на Янкеля и его вдруг осенило: теперь он уже точно знал, что доверил свою тайну этой носатой мыши. Вытаращенные глаза Янкеля, в которых отражался безмерный ужас, подтвердили это Паулю лучше, чем его собственная память!
   - Янкель! - сказал Пауль изменившимся голосом. - Почему ты меня не бреешь?
   Дрожащие руки Янкеля поднялись, но остановились на полпути.
   - Я скажу тебе, почему ты боишься меня брить, - прохрипел Пауль и правой рукой притянул к себе Янкеля. - Потому что ты донес на меня писарю!
   - Нет! - взвизгнул Янкель. Дыхание у него перехватило, он со всей силы полоснул бритвой по шее своего страшного врага, и сознание обоих погрузилось в багровую тьму.
   * * *
   Берл был недалеко. Он заметил какое-то странное движение за занавеской, услышал визг Янкеля и глухой шум, словно повалился тяжелый мешок. Юноша осторожно подошел к занавеске, заглянул за нее и обмер. Бледный от страха, он обернулся и закричал:
   - Помогите! Герр Пауль... Янкель...
   Через несколько минут о происшествии знал весь лагерь. Смерть была заурядным явлением в Гиглинге, но такая смерть, смерть видного немецкого проминента, заставила все разговоры умолкнуть; люди на минуту прекратили работу, в глазах многих появилось испуганное выражение. Возможно ли? Пауль, этот здоровяк Пауль лежит с перерезанным горлом? И зарезал его Янкель, серая мышь Янкель?
   Больше всех разбушевался Фриц. Словно готовясь к кровавой мести, он вытащил нож, спрятанный за стропилом, сунул его за пазуху и помчался в немецкий барак.
   - Где этот жид? - завопил он, увидя Оскара, наклонившегося над трупом Пауля. - Не знаете вы, что ли, что нашего Пауля зарезали жиды? Может быть, это ты сам подослал Янкеля?
   Он кинулся на Оскара, но стоявший рядом Антонеску схватил его в охапку. Старший врач встал и повернулся к буяну.
   - Заткнись, Фриц. Сам не знаешь, что болтаешь, - сказал он строго. Это до добра не доведет.
   Вырываясь из крепких рук румына. Фриц прошипел:
   - Пусти!.. И меня хотите прикончить? Всех немцев решили зарезать!
   - Отпусти его, - сказал Оскар товарищу.
   Отпущенный Фриц растерялся. Чех и румын были на голову выше его и стояли, готовые отразить нападение. Выхватить нож Фриц все же не решился.
   Капо Карльхен стерег Янкеля; тот лежал на полу за занавеской, и даже от оплеух не приходил в сознание. Теперь капо подошел к стоящим над телом Пауля. Он тоже был озлоблен, но владел собой лучше, чем Фриц.
   - Не ори! - хмуро сказал он Фрицу. - Будет следствие, все выяснится. Янкель скажет нам, почему он это сделал.
   Фриц опять стал бушевать и сунул руку за пазуху, ища нож.
   -Что-о? - кричал он. - Вы еще не прикончили эту сволочь?. Где он?
   - Отстань! - решительно сказал Карльхен. - Жида повесят, можешь не сомневаться. Но прежде он скажет нам, кто его подослал.
   - Прошу тебя, Карльхен, - обратился к нему Оскар. - Не повторяй и ты этих глупостей. Кто мог подослать Янкеля?! Разве не видишь, что он лежит там без сознания? Ведь это же больной человек.
   Карльхен сверкнул глазами.
   - Больной? Он убийца, и баста! А кстати, кто в нашем лагере отвечает за больных, а?
   Оскар умолк. Да, в этом есть доля правды. Ведь еще два дня назад маленький Рач сказал, что Янкель эпилептик и его нельзя держать в парикмахерах.
   У входа в барак возникло движение, толпа любопытных, которых не впускал штубовой, расступилась. Вошел писарь, покрасневший, запыхавшийся. Только сейчас, вернувшись из комендатуры, он узнал о происшествии. Сам Хорст ждал его у ворот, и они вместе поспешили в немецкий барак.
   Все взгляды обратились на них. Хорст снял шапку и остановился над телом Пауля, словно готовясь произнести надгробную речь. Глаза Эриха беспокойно мигали за стальными очками. Он поглядел на Карльхена, Фрица и обоих врачей, пытаясь угадать, что произошло между ними.
   - Ну, писарь, - зловеще сказал Фриц, - это я твоих рук дело. Погляди, что натворили твои новые дружки.
   Эрих, словно не слыша, обратился к Карльхену:
   - Ты был при этом?
   Карльхен переменил позу. Воинственное выражение на его лице сменилось хитроватым.
   - Не был, - коротко ответил он.
   - Так как же было дело? - нетерпеливо крикнул писарь.
   - Не кричи, Эрих, - почти прошептал Карльхен. - Не тебе это дело расследовать. Позови-ка рапортфюрера.
   Писарь почувствовал, что дело плохо, но все-таки заупрямился:
   - Чтобы вызвать рапортфюрера, надо знать, зачем. Скажешь ты мне или нет, что случилось?
   Карльхен молчал, хмуро глядя ему в лицо. Писарь с недовольным видом обратился к Оскару:
   - Что же случилось?
   - Берл прибежал в лазарет с известием о несчастье. Антонеску и я сразу же поспешили сюда. Здесь мы нашли Пауля, он умер у нас на руках. Тот, кто его зарезал, лежит вон там, у окна. Он эпилептик, невменяемый человек. Сейчас он без сознания.
   Оскар умолк, в бараке настала тишина.
   - Что же вы двое дурите? - раздраженно повернулся писарь к Карльхену и Фрицу. - Случилась беда, а вы глядите на меня, словно Пауля убил я...
   - Ну и что ж? - дерзко крикнул Фриц. - Это еще надо выяснить. Забыл ты, что ли, как сам говорил: передай Паулю, что я с ним расправлюсь за ту сломанную челюсть...
   - Никогда я этого не говорил, сукин ты сын! - накинулся на него Эрих. - Ты врешь, передергиваешь!
   Фриц усмехнулся, оскалив зубы.
   - Я вру? Ты так не говорил? - он повернулся к Карлу и кивнул на Эриха.- Ты слышишь?
   - Я только предостерег Пауля через тебя, вот и все, - хрипел писарь; шрам у него на шее побагровел.
   - Кто же тогда подослал Янкеля? - тихо спросил Карльхен. - Жиды?
   - И они тоже, - Фриц подлил масла в огонь. - Жиды и Эрих - это ведь одна шайка-лейка, которая верховодит в лагере.
   Хорст поднял голову.
   - Что за чушь вы несете, ребята! Лагерь возглавляю я. Такие разговорчики бросают тень и на меня. А ведь вы знаете, что Пауля, этого доброго немца, я любил, как родного брата...
   - Эту трепотню ты оставь до похорон, - проворчал Карльхен. - Сейчас не об этом речь. Лагерем ты руководишь, как флюгер ветром. Ты пятое колесо в телеге, Хорст, и не путайся в это дело. Пауля убили не случайно, и мы не знаем, чьих рук это дело. Комендатура должна немедленно расследовать его. Если писарь сейчас же не отправится туда с рапортом, немецкие зеленые пойдут к воротам без него и попросят рапортфюрера выслушать их.
   - Ладно же! - сказал Эрих. - Получайте, что хотели. Я считаю, что всегда лучше уладить дело самим и не звать на помощь комендатуру. Но если с вами иначе нет сладу...
   И он направился к выходу.
   - Погоди, Эрих, - остановил его Оскар. - Здесь велись опасные разговоры. Правда, случилось большое несчастье. Я сам не слишком любил Пауля, но очень огорчен, что произошло такое преступление. И я уверен, что в лагере нет ни одного человека, который не сожалел бы об этом, как и я. Но если Фриц и Карльхен начнут в комендатуре необдуманные речи, это может вызвать плохие последствия... вы сами понимаете. Я вас прошу, слышите, прошу, как старый хефтлинк, который прожил с вами бок о бок не один день и знает лагерные порядки: хорошенько подумайте, что вы там скажете.
   - Оскар прав, - проворчал писарь. - Разве нет, скажи, Карльхен?
   Но Карльхен не сдавался.
   - Так что же, пойдет писарь рапортовать? Или нам идти самим?
   Эрих пожал плечами: "Как хочешь". И ушел.
   - Теперь проваливай и ты! - крикнул Карльхен Оскару. - И ты тоже!
   Антонеску поглядел на старшего врача, тот кивнул, и оба направились к выходу.
   - Я буду стеречь Янкеля, - сказал Карльхен. - А ты, Фриц, немедля собери немецких зеленых. Чтобы к приходу Копица все были здесь. Марш.
   Фриц хотел было возразить, что посторожить парикмахера может и Берл, но промолчал. "Карльхен действует правильно, умнее, чем я, - думал он. - А если сейчас будет решаться судьба писаря, лучше, чтобы инициатива исходила от Карльхена, а не от иеня. Как-никак я кое-чем обязан Эриху".
   - Is gut, - пробормотал Фриц и вышел.
   Вернувшись в лазарет, Оскар спешно созвал врачей. Еще в дверях он встретил санитара Пепи, хотел позвать и его, но тот только махнул рукой и устремился куда-то.
   - Постой, Пепи, - окликнул его Оскар. - Неужели ты пойдешь против нас? Уж кто-кто, а ты знаешь лучше других...
   - Пауль был моим приятелем, - строптиво возразил Пепи. - А с вами я больше не хочу знаться. Все равно мне идти на фронт.
   - Что ты болтаешь?
   Пепи озлился на себя за то, что так опрометчиво проболтался. А-а, черт с ним, все равно пришлось бы им сказать! В лазарете ему жилось неплохо, с Оскаром он работал еще в Варшаве и всегда ладил с ним. Но теперь конец всему, теперь надо думать о других делах.
   - Не тронь меня! - огрызнулся он, когда старший врач взял его за рукав. - Все вы один другого стоите!
   Оскар отпустил его и медленно отвернулся. Дело плохо, Пепи и тот против нас... А что он сказал об уходе на фронт? Правда, я знаю, что он ужасный враль. Но это он выболтал сгоряча. Еще утром он пришел из немецкого барака какой-то странный, словно его подменили.
   Вслед за Оскаром в лазарет прибежал Фредо.
   - Что случилось, доктор?
   Имре был уже здесь, Антонеску привел маленького Рача и Шими-бачи.
   - У нас совещание врачей, - сказал Оскар. - Не обижайся, Фредо.
   - Не выгонишь же ты меня, - настаивал грек. - Я слышал, что дело важное и касается не только врачей.
   - Тебя оно, во всяком случае, не касается, Фредо. Ты не врач и не еврей. Радуйся этому и оставь нас одних.
   - Да брось ты, Оскар, не будь ребенком. Я пришел предложить тебе...
   Оскар упрямо выпятил подбородок.
   - ...Политику! - прервал он. - Я знаю, ты заговоришь сейчас о политике. И в конце концов действительно получится так, словно мы в заговоре против кого-то. А это чисто врачебное дело. Эпилептик совершил преступление, и речь идет о том, насколько мы, врачи, ответственны за него. Вступать в спор с Фрицем о том, убили Пауля евреи или нет, я не собираюсь. Да в этом и нет смысла, если эсэсовцы начнут расследование. Так что не осложняй это дело, Фредо, и оставь нас одних.
   - Ты упрям и не видишь дальше своего носа, - хмуро сказал грек. - Но пусть будет по-твоему. Если я тебе понадоблюсь, ты найдешь меня в конторе или в бараке у Вольфи. И не теряйте головы!
   Он выбежал из лазарета и стал искать Диего. Первым ему встретился Гастон.
   - Алло, Гастон, пойдем-ка со мной. Или погоди, не можешь ли ты найти Дерека, Жожо и Диего? Они, наверное, во французском бараке. Приведи их поскорей к Вольфи.
   Через минуту Фредо уже был у рыжего Вольфи.
   - Представь себе, - рассказывал он, - Карльхен заставил писаря пойти с рапортом в комендатуру.
   - Мне уже говорили, - проворчал Вольфи. - Не знаю, что бы я делал на месте Эриха. Это же явное убийство, шутки плохи.
   - Прежде надо было договориться между собой, Всякий старый хефтлинк знает, чего можно ждать от эсэсовского расследования. Да еще Фриц хочет все свалить на евреев.
   - Это, конечно, подлость, - Вольфи нахмурил белесые брови. - С чего это ему вздумалось?
   - Зол на штаб лагеря. Ему не нравится, что в нем Оскар и что Эрих принял всерьез идею рабочего лагеря. Челюсть тому мусульманину сломал Пауль. Эрих якобы это знал и при Фрице пригрозил Паулю расправой. А зарезал его еврей-парикмахер Янкель.
   Вольфи в раздумье почесал затылок.
   - Янкеля нам от петли не спасти. Главное - как будет с остальными. Надо, чтобы тут не было погрома, как в сорок первом году в Дахау.
   - Пошли штубака за Клаузе и Гельмутом, - сказал Фредо. - Ребята из французского барака тоже сейчас придут. Надо придумать, как помочь Оскару и лазарету. Зеленые прежде всего набросятся на них.
   * * *
   В комендатуре писарь нашел только Копица. Рапортфюрер сидел все в той же позе, в какой был недавно, когда писарь уходил из комендатуры. Только сейчас перед Копицем стояла большая кружка кофе с молоком, полученным в соседней усадьбе в обмен на краденую картошку, и рапортфюрер старательно обмакивал в нее сдобную булку, выменянную на казенную колбасу.
   Эрих вздохнул с облегчением: Дейбеля тут нет. Видно, он еще отсыпается после ночной поездки в Дахау. С Копицем, да еще попивающим кофе, говорить легче.
   - Ну, что еще? - проворчал рапортфюрер. - Забыл что-нибудь?
   Писарь с необычным рвением вытянулся в струнку.
   - Никак нет. Но считаю своим долгом доложить о чрезвычайном происшествии в лагере. Заключенный Янкель Цирульник зарезал заключенного Пауля Кербера.
   - Пауля? - Копиц пососал намоченную сдобу, с которой капал кофе. - А почему именно Пауля? Почему не тебя? По крайней мере я мог бы спокойно позавтракать. И что это вообще значит "зарезал"? У нас мясники режут скотину. А Янкель - парикмахер, это не его специальность.
   Эрих замигал.
   - Осмелюсь доложить, что это именно так. Пауль, к сожалению, мертв. Янкель полоснул его бритвой, и Оскар констатировал...