Фрумкин Сергей. Рожденный Светом

   Они из плоти и крови. Они устают. Они едят. Они спят. Они – живые женщины. Но не поддавайся на обман – улыбаясь мужчине, каждая из них всего лишь заманивает его в свои сети, подсознательно делая беззащитным для рокового удара. Призывно глядя тебе в глаза, каждая из этих дам думает о своем герцоге и о том, как уберечь меня от тебя.

ГЛАВА 10

   По сравнению со службой на Клероне, новая жизнь показалась Гиму Церону спокойной, вялотекущей и легкой. Работы было не много. Дворец тщательно охранялся. Люди в окружении герцога не менялись. Посетителей было мало.
   На первую неделю Гим нашел, чем занять время – он модернизировал систему внутренней безопасности дворца так, как ему казалось надежнее. Женщин Гим разбил на пятерки (по времени прибытия на Излин), в каждой из пятерок назначил старшую. Всем – и женщинам, и мужчинам – выдал переговорные устройства и потребовал, чтобы ему сообщали о каждом шаге Ронтонте и о каждом вошедшем и вышедшем из ворот в окружавшей дворец стене. Неподвижные «часовые» караулы Церон усилил рейдами, которые через произвольные промежутки времени проверяли каждый из постов и пересекали места, куда не проникали взгляды «стационарных» караулов. Кроме того, Гим развесил по всем коридорам дворца видеосканеры и посадил несколько операторов за контрольные мониторы. Герцог попротестовал для приличия против нового нарушения исторической целостности, но вяло и не долго. После этого агенту эльтаров можно было расслабиться окончательно – хорошо организованная работа подчиненных избавила от суеты «главного телохранителя».
   Единственную сложность в выполнение новых служебных обязанностей вносил сам подопечный. Герцог ни минуты не сидел на одном месте. Гим даже удивлялся, откуда в немолодом худощавом организме Ронтонте бралось столько энергии и динамики. Правитель Излина постоянно что-то планировал, что-то менял, с кем-то спорил, кого-то наказывал, отдавал приказы своим генералам или вел переговоры с правительствами планет и систем.
   Но герцог все же был человеком. Да, он мог подолгу обходиться без сна, восполняя силы популярными у эльтаров препаратами, но все равно нуждался в отдыхе и расслаблении. В себе же Гим обнаружил полнейшую неподатливость к усталости – в любое время суток и после любой работы он чувствовал себя одинаково энергичным и способным ясно мыслить. Поэтому у него каждый день оставалось несколько часов, чтобы заниматься самим собой. Пользуясь своими новыми привилегиями, Гим набросился на открывшиеся ему источники информации, стремясь пополнить дефицит знаний, который всегда его огорчал. Пока герцог спал в окружении своих верных амазонок, бывший сержант забирался в библиотеку, включал голографический проектор и жадно внимал преподавателям истории, физики, космографии и биологии.
   Такая жизнь его устраивала. Год непыльной работы – год бесплатного высококачественного обучения. Ради этого можно было смириться даже с отвратительным характером нового начальника.
   Но через две недели все изменилось.
   Однажды герцог, по своему обыкновению просидев несколько часов в зале космической связи, вызвал Гима к себе.
   – Есть новости, Гим Церон, – сообщил герцог. – На Излин прибывает делегация из Оттора.
   – Оттор – планета в системе Фатилуса?
   – Вот именно.
   – Чего они хотят, мой герцог?
   – Личных переговоров. Ты – мой советник. Хочу знать твое мнение.
   – Разрешить посадку для делегации?
   – Не разрешить нельзя. Делегация в любом случае будет на Излине уже завтра.
   – Почему они настояли на личной встрече? Почему нельзя было поговорить по связи? Герцог улыбнулся:
   – Граф Радол надеется на силу своего обаяния.
   – Все равно могли бы поговорить по связи.
   – Хорошо мыслишь! Мы поговорили. Я отказал. Теперь летят сюда для личной встречи.
   Гим задумался. За две недели отторцы были первыми гостями извне. Ронтонте не отличался гостеприимством, не любил посетителей, сторонился делегаций. У Радола должны быть веские причины, чтобы напроситься на визит, который наверняка пройдет в атмосфере холодного недоброжелательства.
   – О чем пойдет речь?
   – Оттор начал строительство новой энергостанции, не запросив моего согласия. Знали, что я буду против, но рискнули представить дело задним числом.
   – Энергостанция уже построена?
   – Нет. Но уже оплачена. На Отторе и вообще в моем секторе нет оборудования, необходимого для современных поглотителей энергии. Модули энергостанции закупаются на Митарге. Граф Радол заключил договор с торговой федерацией и уже провел им первую часть платежей.
   – А почему вы против?
   – Потому что им не нужна энергостанция. Оттор уже сейчас вырабатывает вдвое больше энергии, чем все три планеты Ранопуса вместе взятые.
   – Чем они это объясняют?
   – Климатическими условиями. На Отторе холодно.
   – Возможно, что это правда?
   – Врут. Радол хитрит. Мегаполисы Оттора и так получают столько энергии, словно хотят взлететь в космос, а Радол заказывает еще и еще.
   – На Отторе ведутся работы, о которых предпочитают молчать?
   – Даже не сомневаюсь.
   – Почему не проведете разведку? Почему не уличите в обмане?
   – Радол из знатного рода. Проверять его слово – оскорбление. Я поступлю иначе: не позволю ему построить еще и закрою пару уже существующих. В наказание.
   – Что для Оттора значит потеря трех энергостанций?
   – Надеюсь, срыв всех тайных замыслов.
   – А для населения планеты? Герцог пожал плечами:
   – У них достаточно энергии. Пусть распределят ту, что останется. Это все равно больше, чем нужно.
   – А граф?
   – Граф потеряет очень большие деньги. Разрыв договора с Митаргом выльется в штрафные санкции, а сохранение договора – в разорение для Радола. Граф наверняка надеялся, что станция окупит себя в ближайшие годы. Рассчитывал на кредит. Но я категорически запретил. Деньги потрачены, станции нет. Радол летит сюда, хватаясь за личный контакт, как утопающий за соломинку.
   – Граф прижат к стенке?
   – Он потратил сумму, которой у него не было. Это деньги всего сектора. Отмена строительства для графа – конец света.
   – И вы не намерены уступить?
   – Нет, Гим Церон. В этом моя политика. Я не отступлюсь от нее даже под угрозой личной безопасности.
   Гим задумался. Похоже, ему прибавлялось работы.
   – Тогда вашу встречу нельзя назвать желательной. Герцог кивнул:
   – И я так думаю. Поэтому не поеду. Поедешь ты.
   Гим не сразу понял, что ему сказали. Сперва он задумался над словом «поеду», только потом понял смысл слова «ты».
   – Поеду? Куда нужно ехать?
   – Встреча состоится между двумя городами: Ронтонтенополем и Фабиром, на пустынном речном острове.
   – Почему там?
   – Нейтральная территория.
   – Граф не мог прибыть прямо в Ронтонтенополь?
   – Не мог, раз я этого не хотел. А ты, мой телохранитель, разрешил бы пригласить во дворец к повелителю его злейшего врага?
   Радол и его люди войдут в шлюз Фабира. Им выдадут форму одежды и оружие, чтобы путешествовать по Излину. После этого граф отправится к месту встречи со мной, то есть с тобой. Мы будем следить за ним со спутников, будем знать о каждом его шаге и даже о каждом жесте, не говоря уж о том, что он будет говорить по моему адресу… Пусть только даст повод, и я отправлю Радола обратно в кандалах за неуважение к своему герцогу!
   – Но вы сказали: со мной?
   – Ты, как советник, будешь представлять Излин перед делегацией Оттора.
   – Это большая ответственность. Полномочия?
   – Зачем? Что бы ни сказал граф, твои ответ – «нет». Задача – убедить Радола, что он сам сделал глупость и расплачивайся и собственные ошибки. Его беды от собственной чрезмерной наглости, а не моей несговорчивости.. На лошади ездил ?
   – Что такое лошадь ?
   – Понятно. Иди в конюшню, выбери жеребца и возьми у генерала Корее пару уроков Генерал поедет с тобой с отрядом в сто человек. Скажи, пусть объявляет сбор.
   – Но, мой герцог, мне не нужна охрана. Мне хватит одного провожатого. Герцог поморщился:
   – Я-то это знаю, но Радол – нет. И ему ни к чему знать. Открою один секрет, Гим: ты обошелся сектору еще дороже, чем Радолу – его энергостанция. Зачем же злить наших подданных ненужными подробностями?
   – Как мне представиться?
   – Лордом Ревенбергом, советником эльтаров при мне, герцоге Ронтонте. Пусть у графа появится лишний повод задуматься о могуществе связей своего господина.
   «Жеребец» оказался рослым молодым животным незнакомого Гиму вида. Большие добрые глаза, гордо поднятая голова с раздувающимися ноздрями, мощная прямая шея, крепкие длинные ноги и, главное, необычное сочетание горделивости и смирения придавали этому существу такое благородство, какого Гим не встречал и в иных людях. Животное располагало к себе, вызывало уважение, причем вроде бы ничего для этого не делало. Оно не понимало человеческой речи, за исключением всего нескольких команд, управлялось с помощью короткого, перекинутого за шею поводка, называемого «удила», использовалось для перевозки всего одного человека, который забирался на спину в специальное, очень неудобное седалище, называемое «седлом»…
   Генерал Корее, седовласый богатырь двухметрового роста, был такого размаха в плечах, что превосходил двух сложенных вместе Гимов. Тем приятнее было увидеть светившиеся в голубых глазах великана доброту и ум, которые трудно было ожидать от такой горы мускулов.
   «Уроки» верховой езды свелись к выбору универсального кресла с боковой поддержкой и фиксаторами для ног, что было отступлением от исторической правды и допускалось лишь для гостей из высшего света. После этого Гима подсадили на огромного, черного как смоль жеребца, вывели в поле, бросили на произвол судьбы и, сложив на груди руки, ожидали, кто одержит верх – человек или зверь. Победил человек – пристегнутому к седлу Гиму ничего не оставалось, кроме как научиться управлять незнакомым видом транспорта. Конь становился на дыбы, вскидывал задние ноги, носился галопом или резко останавливался, меньше всего обращая внимание на повод в руках наездника. Только благодаря нечеловеческой выносливости, покорив, а точнее, загоняв до полусмерти своевольного, норовистого скакуна, Гим наконец смог заставить его выполнять то, что он от него требовал. Он сделал для себя странное открытие: не понимая слов, животное хорошо реагировало на интонацию голоса и эмоции. Страх наездника перед новым средством передвижения тут же отражался на поведении зверя – конь начинал презирать своего господина и не желал терпеть его у себя на спине. Решительность в намерении победить в единоборстве, напротив, заставляла животное задуматься, так ли плох всадник, как показалось поначалу. А уверенные мысленные команды в комплексе с натяжением повода и ударами пятками по бокам животного дали и совсем хорошие результаты – конь признал право Гима на главенство и превратился в не самое удобное, но вполне управляемое транспортное средство.
   – Наденьте алюминиевые латы, – посоветовал Корее, встретивший Гима радостной, уважительной улыбкой, когда тот, злой и разгоряченный, подскакал к замку и придержал жеребца. – У них благородный блеск, весят полегче, да и защищают лучше.
   – Мне не нужны латы, – огрызнулся Гим.
   – Нужны, господин советник! Латы вызывают уважение, да и… всякое бывает.
   – Когда едем?
   – Выступим на рассвете.
   Отряд, который выдвинулся из ворот городской стены Ронтонтенополя с первыми лучами солнца, по численности равнялся прежней десантной роте Гима. Сходство с ней придавали воинские порядок и субординация, род деятельности всех присутствующих, а также наличие примитивного, но все же вооружения. В остальном компания бывшего сержанта напоминала ему группу театральных актеров, участвующих в съемках «живого» художественного фильма – такие до сих пор то и дело производились на свет, несмотря на дороговизну и примитивизм по сравнению с голографическими компьютерными фантазиями.
   Сто человек восседали на мощных, длинноногих, холеных скакунах, одетых в специальные «конские» доспехи. Сами солдаты так сверкали позолотой нарядных, имитирующих мышечную ткань лат, что становились заметны в радиусе нескольких километров, что являло собой полную противоположность маскировочной ткани десантной формы регулярной армии Ростера. Длинные разноцветные плащи развевались за спинами подобно тормозящим парашютам и, судя по всему, выполняли исключительно декоративную функцию. Что же до красных и желтых перьев на шлемах, то Гим старался на них не смотреть, чтобы не прыснуть со смеху. Дополнением ко всему этому служили длинные копья с развевавшимися над ними узенькими полосками герцогских знамен, тяжелые, широкие, хорошо заточенные мечи в украшенных золотом и камнями чехлах, притороченные к седлам луки со спущенными тетивами и стрелы к ним, наконец, у некоторых – небольшие остроугольные щиты с золотистыми гербами в форме зверей на полированной наружной поверхности.
   «Рота» тяжело громыхала копытами по недоразумению, называвшемуся здесь дорогой – утрамбованной, сухой и лишенной травы кривой полоске земли. Поднятая копытами пыль поднималась облаком и долго еще держалась в воздухе, точно след позади подбитого истребителя.
   Какое-то время Гим не мог отделаться от мысли, что участвует в каком-то комическом действе, но постепенно его взгляды менялись. Волевые лица молодых сильных парней сотни генерала Корее были серьезны – эти люди не играли в игру, а делали свою повседневную работу точно так же старательно и не щадя сил и жизни, как в свое время Гим и его товарищи. Под лоснящейся кожей лошадей перекатывались на бегу мускулы, мощные благородные животные легко вскидывали свои длинные сухие ноги, шумно втягивали воздух огромными черными ноздрями, трясли пышными, развевавшимися по ветру гривами, глядя куда-то вдаль большими одноцветными глазами. Они тоже не играли в игру и не снимались в кино – они жили движением, они вдохновлялись скачкой, они служили своим седокам верой и правдой и ничего не требовали взамен. Монотонный топот, мерное позвякивание лат и шелест знамен складывались в музыку, в которой таилось что-то древнее, красивое и гордое. Сладкие ноты ностальгии, зовущей в далекое героическое прошлое, проникали глубоко в душу и зажигали ее радостью и азартом.
   Под стать сотне богатырей была и окружающая природа. Дорога проходила среди лугов, заросших полутораметровой травой, по берегу бурлящей реки, под сенью густого смешанного леса. Повсюду пели птицы, стрекотали насекомые, шелестел ветер. Естественные, простые, насыщенные запахи хвои, сухой травы, полевых цветов, влажного мха или прибрежного болота щекотали непривычный к диким ароматам земли нос Гима, кружили его голову, опьяняли подобно алкоголю.
   Когда дорога вышла из леса в широкую дикую степь, агент эльтаров поравнялся с Корее.
   – Излин не был таким раньше?
   – Ничего общего, – прерывисто дыша в такт своей богатырской лошади, сообщил генерал. – Здесь не было ни одного незастроенного квадратного километра. Небоскребы, заводы, магистрали, мегаполисы, поселки, космодромы, свалки и… тому подобное. Грязная, умирающая планета с вырождающимся населением.
   – Вы помните?
   – Я?! – Генерал посмотрел удивленно. – Неужели по мне не видно? Я не «новый излинец», господин советник. Я был генералом внутренних войск еще задолго до того, как мой герцог решил все здесь изменить.
   – Не хотел вас обидеть, – извинился Гим. – А остальные? Тоже не юноши?
   – Остальные те, кем кажутся. Новое поколение. – Корее с гордостью оглядел своих рослых воинов. – Хорошие ребята.
   – И что сделал Ронтонте?
   – Вызвал лучших экологов миграционной службы… Знаете, этих… которые готовят планету к переселению: меняют состав атмосферы, привозят воду, обогащают почву… в таком духе. Были даже специалисты от эльтаров. Техносферу пустили под поляризаторы. Убрали весь верхний слой. Затем начали творить заново, по образцу и подобию планеты Земля, самой первой планеты человечества. Герцог сказал, что мы, как биологические существа, лучше всего приспособлены к условиям как раз этой самой Земли. До выхода в космос люди обитали там миллионы лет и так приспособились, что не скоро отвыкнут… Таких дел тут наворотили! Живность доставили, насекомых, рыб. Некоторых восстанавливали по древним файлам, выводили на свет заново.
   – А люди?
   – Кого переселили на Эгуну, кого – на Оттор. Кто не хотел улетать, остались.
   – Они были довольны?
   – Глупости. – Генерал посмотрел на Гима доверительным взглядом. – Вам ли не знать людей? Люди по природе консерваторы. Им всегда не по душе изменения, если решение принял кто-то другой. Если сами – пожалуйста, хоть все сломать и заново построить.
   Гим задумался. В словах Корее был очевидный смысл. Чтобы спасти умирающую планету, наверное, стоило поступиться желаниями отдельных личностей. Хотя сам он точно не захотел бы оказаться на месте переселенцев, которых в один прекрасный момент лишают и дома, и планов на будущее…
   Природа бурлила вокруг, наливалась жизненными соками, шумела, голосила, веселилась и цвела всеми Цветами радуги. Умом и сердцем Гим понимал, что все эти растения, звери и птицы не могли не быть благодарными герцогу за его увлечение историей. Планета не могла не вздохнуть с облегчением – пусть ее новое лицо и стало не тем, что когда-то, но все же оно снова стало румяным, здоровым и настоящим… С другой стороны, что-то в теории всеобщей гармонизации не сходилось. Убеждая себя в обратном, Гим явственно чувствовал недовольство и неприязнь, источаемые этой самой природой, благодарной герцогу. Если бы сержанту сказали, что планета способна говорить и мыслить, он бы уверенно заявил: Излин нервничает, Излин обеспокоен, Излин напряжен…
   Дорога пересекала небольшие деревни. Деревянные домики с треугольными крышами, окружающие их заборы, много корявых, невзрачных фруктовых деревьев, загоны для скота, колодцы с примитивными механизмами для зачерпывания и извлечения находящейся на некоторой глубине воды… Заслышав стук копыт или же заблаговременно заметив на горизонте облако пыли, люди бросали работу и собирались посмотреть на сверкавших броней, богато снаряженных могучих воинов. Но Гим невольно отметил, что взгляды людей были недобрыми, тяжелыми, грустными, даже ненавидящими. При этом у всех: у женщин, муж­чин и детей.
   – Почему же они так смотрят? – спросил Гим у генерала Корее.
   Богатырь только пожал плечами:
   – Людей с оружием везде ненавидят.
   Голые маленькие ребятишки, с криками бегающие по двору, играющие в куче песка или кричащие что-то на неразборчивом «детском» диалекте, поразили агента эльтаров больше, чем все остальное вместе взятое. Гим никогда в жизни не видел детей вот так – на свободе, живущих с настоящими генетическими родителями. В его душу закралась тень доброй зависти, но и тут же пропала: на глазах сержанта молодая женщина размахнулась и со странной, противоестественной для матери злостью стукнула своего совсем еще маленького сынишку, сопровождая удар криком:
   – Марш домой, я сказала!
   «Они не понимают, какое это счастье – иметь семью и детей. Они не ценят своего дара, позабыв, что еще недавно не могли бы даже мечтать о нем. Они не знают, что за возможность существовать такой же жизнью в других мирах космоса люди отдают все свои сбережения и добиваются этого только к глубокой старости… А еще, они злые. Беспричинно и неоправданно… Назло окружающей красоте и здоровой среде обитания… – думал Гим. – Вполне очевидно, с Излином что-то не так. Эта планета не заслужила принесенного сюда герцогом чуда. Оно здесь не нужно. Оно раздражает и злит тех, кому должно было дарить радость и счастье…»
   – Когда доберемся до острова? – спросил Гим, отбросив беспочвенные фантазии и вернувшись мыслями к практической стороне путешествия.
   – Наверное, завтра к вечеру, – отозвался Корее. – Один привал устроим через час. Второй – часов в девять вечера. Завтра в пять – снова в дорогу.
   – А мы не можем двигаться без привалов? Генерал смерил агента изучающим взглядом.
   – Вы можете. Они – нет. – Корее указал на скакуна под собою. – Не волнуйтесь, у делегации Оттора такие же сложности. На острове мы будем первыми.
   Вечером они расположились лагерем на берегу реки, на песчаном пляже у самой воды.
   Гим долго наблюдал, как взмыленные, уставшие за день скачки лошади хлебают не слишком приспособленными для этого губами речную воду.
   Чтобы приготовить пищу, разожгли костер. За всю свою жизнь Гим тысячи раз наблюдал пылающие языки пламени на зданиях, технике, деревьях и даже лю­дях. И первый раз он видел, чтобы огонь разводили специально, собирая и складывая домиком пахнущие смолой ветки, чтобы согреться и приготовить еду.
   Желтые, оранжевые и красные всполохи заворожили неотрывно смотревшего на костер сержанта Ростера. В пощелкивании загорающихся веток, в шепоте огня, в сладком запахе дыма и даже в жаре колышущихся язычков тоже таилось что-то далекое, древнее, сказочное, манящее.
   Кроме расставленных генералом часовых, спали все – и люди, и животные. Люди похрапывали, завернувшись в свои длинные яркие плащи, лошади время от времени фыркали и поднимали головы.
   Из темноты неба светили звезды, и Гим впервые в жизни посвятил им всю ночь, до самого рассвета. Ему не надо было, как когда-то, выгадывать мгновения для сна и отдыха, он мог просто лежать и смотреть. Гим вглядывался в мерцающие оранжевые, желтые и голубые точки. Ему слышался тихий шепот. Ему мерещились сказочные картины. Он ощущал притяжение, ощущал тепло и внимание…
   Речного острова, который находился между Ронтонтенополем и Фабиром, на равном удалении от обоих городов, отряд Гима достиг назавтра к пяти часам вечера. Остров представлял собой холм, поднимавшийся из воды посередине реки, в этом месте широкой и спокойной. С одного и другого берега на остров вели узкие мостики, по которым одновременно могли проехать только три всадника.
   Генерал ошибся – делегация Оттора ухитрилась прибыть раньше. Еще за несколько километров до места встречи зоркие воины герцога заметили мелькавшие на самой линии горизонта полоски чужих фла­гов. Чего отторцам стоила эта сомнительная победа, стало ясно, когда отряд Гима ступил на остров. Об этом говорили взмыленные морды едва живых скакунов, запыленные, лишенные парадного блеска латы, усталые и раздраженные лица.
   Людей графа было ровно сто, как и людей Гима. Но эти люди никогда раньше не носили на себе лат из обыкновенных кусков стали. Наколенники едва держались на плохо затянутых завязках, шлемы не подходили по размеру, панцири болтались и топорщились, как пузыри… Суровые и мрачные люди графа, несмотря на свой грозный вид и плохое настроение, невольно вызывали улыбку. С первого же взгляда Гим распознал специализацию почти каждого из них. Внимательные, быстрые, глядящие исподлобья глаза, крепкие жилистые руки с чуть распухшими костяшками пальцев, привычка следить за сохранением равновесия при любом шаге или повороте туловища… Люди графа были солдатами в не меньшей степени, чем люди герцога, с небольшой оговоркой – они были как раз теми солдатами, к которым привык сер­жант Гим. Чемпионами боевых видов борьбы, телохранителями и убийцами. Если на лицах солдат «прошлого» явственно проступали честность, благородство и простота, то лица солдат «настоящего» отличались настороженностью, хитростью и недоверчивостью. Гим сразу отметил, что мечи, ножи и дротики закреплены у них не там и не так – люди графа привыкли совсем к другому оружию, и колюще-режущие игрушки предпочли закрепить там, куда бы автоматически потянулись в минуту опасности в поисках рукояти излучателя.
   Что касается самого графа, то этот человек улыбки не вызывал. Скорее наоборот – при взгляде на Радола Гиму захотелось его пожалеть и поплакать вместе с ним. Это был пожилой человек с круглым добродушным лицом, невинными детскими глазами и растерянной улыбкой. Улыбка существовала как бы сама по себе, казалось, отторцу хотелось улыбаться всем и всему, но что поделаешь, если люди попадаются сплошь злые и бесчувственные. Поневоле растеряешься… Гим только теперь понял, что имел в виду герцог, говоря про расчет на личное обаяние. Граф сразу же «обаял» молодого агента, одарив его жалостливым, тоскливым, обреченным взглядом.
   Кроме графа и солдат в делегации Оттора было еще трое горделивых личностей, профессии и статус которых бывший сержант Ростера опознать не смог.
   – Где герцог?! – со злостью выкрикнул один из этих трех неизвестных, как только последний из людей Гима сошел с моста на остров.
   – Переговоры буду вести я, – спокойно сказал Гим.
   – Мы будем говорить только с герцогом! – испуганно закричал второй из людей неизвестной профессии, судя по всему, знатных вельмож Оттора.
   – Герцог поручил это мне.
   – А кто вы такой? – мягко спросил граф, подняв грустные глаза на Гима.
   – Гим Церон Ревенберг. Лорд. Советник эльтаров при герцоге Ронтонте.
   – Советник эльтаров? – с неожиданной для Гима озлобленностью вскричал один из трех вельмож.