Страница:
А кровь тем не менее продолжала течь, хоть и не так обильно. С первого взгляда на рану было понятно, какая она глубокая. Он прикинул, что придется потрудиться не на шутку. Сук ладанника разорвал вену или второстепенную артерию. Необходимо было ее зашить, чтобы окончательно остановить кровотечение. Тампон здесь не поможет. А больница Бреды находится далековато, в двадцати минутах езды, причем по кочкам, то есть всю дорогу они будут непрерывно подпрыгивать на сиденьях. У него не было нужного опыта, чтобы зашить рану. Он никогда не накладывал швы человеку, хотя однажды видел, как его приятель зашивал рану туристу, слишком любившему поиграть с ножом. Молина же только с полдюжины раз зашивал раны оленям. Он знал, что технически разницы почти нет, что это лишь вопрос толщины кожи и размеров иголки, – тут нужна более тонкая, которую он вместе с ниткой хранил в аптечке. Главная же разница в том, что человек должен терпеть боль, а тот, кто накладывает швы, – быть готов эту боль причинять. В первый раз с того момента, как он заметил в бинокль ее падение, Молина замешкался. Он опустил руку в аптечку, и его пальцы нащупали чехол, где хранилось все необходимое. Там они и остановились в нерешительности. Ей будет больно, и она откажется от иголки с ниткой. Не стоит и пробовать. «Я не могу причинять ей страдания», – сказал он себе. Молина снова посмотрел на девушку и опять увидел в ее глазах готовность покориться любому его решению. «Я не могу остановить кровь. Нужно ехать в больницу. Пусть они там наложат швы», – сказал он, поднимаясь с колен, на которых так и простоял все это время. Егерь снял ремень и наложил жгут выше колена, стараясь как можно осторожней сдавливать доверенную ему мягкую и нежную плоть. Закончив, он застыл в ожидании. Наконец Глория оперлась на его плечо, и они прошли несколько шагов до его джипа.
Они добрались до больницы меньше чем за двадцать минут. По дороге он постоянно наблюдал за ней, видя, как она, бледная и ослабевшая, не выказывает ни малейшего страха и не просит вести машину аккуратнее. Она даже решила не останавливаться, чтобы Молина мог ослабить на время жгут – возобновить кровообращение в ноге. Глория сделала это сама. Из раны хлынула кровь, но сиденье не запачкала, потому что девушка подложила под ногу непромокаемый плащ. «Боязливая и прекрасная, как лань», – все повторял он про себя. Молина сам удивлялся своему поведению, ему казалось, он снова становится подростком. Словно какое-то колесико его внутренних часов, намагниченное близостью девушки, начало крутиться в обратном направлении и вернуло его в прежние времена, когда он еще не был таким черствым.
Привезя ее в больницу, он остался ждать снаружи. Глория появилась спустя полчаса. Ей действительно наложили несколько швов с местной анестезией и сделали укол против столбняка. Перевязанная рана теперь была скрыта вновь пристегнутой штаниной. Немного хромая, она вышла наружу и сразу увидела Молину. «Спасибо за все», – сказала она ему, протягивая руку, еще чуть бледная от потери крови, но даже более прекрасная, чем до происшествия. Он заметил, что они держатся за руки гораздо дольше, чем того требовала обычная вежливость. «Где вы живете?», – спросил он, по ее выговору поняв, что Глория не из Бреды. «В отеле „Европа“. – „Я вас отвезу“. Молина с предупредительностью старого и услужливого шофера открыл перед ней дверцу, и девушка села в машину. Остановившись перед высокой кованой решеткой, окружавшей отель, он почувствовал себя обязанным сказать: „Несмотря на этот случай, вы настоящий походник. Ни одна женщина не осмелилась бы пойти туда наверх одна“. „Спасибо еще раз“, – ответила она, польщенная, будто для нее много значили слова этого егеря. Затем они попрощались.
В течение долгих дней он хранил в памяти все детали той встречи. Ожидая от нее звонка, – может, она поинтересуется, как его зовут, или просто расскажет, как себя чувствует после ранения, – он начал думать, что, наверное, заслуживает не просто слов благодарности. Молина спрашивал себя: помнит ли она его? Понимает ли, что благодаря случившемуся он пересмотрел свою привычку требовать с людей их долги?
10
Они добрались до больницы меньше чем за двадцать минут. По дороге он постоянно наблюдал за ней, видя, как она, бледная и ослабевшая, не выказывает ни малейшего страха и не просит вести машину аккуратнее. Она даже решила не останавливаться, чтобы Молина мог ослабить на время жгут – возобновить кровообращение в ноге. Глория сделала это сама. Из раны хлынула кровь, но сиденье не запачкала, потому что девушка подложила под ногу непромокаемый плащ. «Боязливая и прекрасная, как лань», – все повторял он про себя. Молина сам удивлялся своему поведению, ему казалось, он снова становится подростком. Словно какое-то колесико его внутренних часов, намагниченное близостью девушки, начало крутиться в обратном направлении и вернуло его в прежние времена, когда он еще не был таким черствым.
Привезя ее в больницу, он остался ждать снаружи. Глория появилась спустя полчаса. Ей действительно наложили несколько швов с местной анестезией и сделали укол против столбняка. Перевязанная рана теперь была скрыта вновь пристегнутой штаниной. Немного хромая, она вышла наружу и сразу увидела Молину. «Спасибо за все», – сказала она ему, протягивая руку, еще чуть бледная от потери крови, но даже более прекрасная, чем до происшествия. Он заметил, что они держатся за руки гораздо дольше, чем того требовала обычная вежливость. «Где вы живете?», – спросил он, по ее выговору поняв, что Глория не из Бреды. «В отеле „Европа“. – „Я вас отвезу“. Молина с предупредительностью старого и услужливого шофера открыл перед ней дверцу, и девушка села в машину. Остановившись перед высокой кованой решеткой, окружавшей отель, он почувствовал себя обязанным сказать: „Несмотря на этот случай, вы настоящий походник. Ни одна женщина не осмелилась бы пойти туда наверх одна“. „Спасибо еще раз“, – ответила она, польщенная, будто для нее много значили слова этого егеря. Затем они попрощались.
В течение долгих дней он хранил в памяти все детали той встречи. Ожидая от нее звонка, – может, она поинтересуется, как его зовут, или просто расскажет, как себя чувствует после ранения, – он начал думать, что, наверное, заслуживает не просто слов благодарности. Молина спрашивал себя: помнит ли она его? Понимает ли, что благодаря случившемуся он пересмотрел свою привычку требовать с людей их долги?
10
Не было еще и десяти утра, когда Купидо оставил машину на дороге и решил пройтись до места второго убийства. Два-три километра пешей прогулки, подумал он, пойдут только на пользу.
Размашистыми шагами Рикардо двинулся к цели, хотя здесь удобнее было бы проехать на джипе. Иногда над его головой сплетались усталые кроны сосен, скудно цедившие лучи ноябрьского солнца; кое-где ветки со стороны дороги были серыми от пыли, в то время как листва, обращенная в сторону леса, оставалась зеленой, – значит, за последние два дня мимо проехало немало машин. То там, то здесь он встречал знаки, запрещающие разведение костров или охоту, большинство из них были продырявлены пулями горе-охотников, не умевших попасть в бегущего оленя.
Несмотря на то что осень уже давно вступила в свои права, погода стояла хорошая, в безоблачном небе не было и намека на приближение дождя. Лес наполнился гомоном птиц, далеких от насилия и людских страхов. Достаточно было сойти с просеки и углубиться в чащу, где землю ковром устилали сухие листья, улитки и засохшие насекомые, чтобы очутиться в другом мире, куда не ступала нога человека. Всего несколько минут ходьбы, и вы оказывались в девственном и неизведанном месте, там было много зверей, которые скрывались от посторонних глаз, но все же оставляли какие-то знаки. Интересно, сколько людей схоронил этот лес? – спросил себя Купидо. Сколько краденого, сколько оружия спрятано здесь, сколько недоношенных младенцев, сколько важных улик? Лес проглатывает и хранит все, что ему по душе, и человеческие останки, которые так ненавидит море, всегда выплевывающее тела на берег. И возможно, оттого, что каждая эпоха, словно древний и жестокий бог, требует кровавой жертвы, чаща продолжает охранять свое одиночество и свою тайну. Приходящая время от времени смерть – это дань, необходимая, чтобы дети и дальше считали лес обителью чудовищ.
Известно, что места, внушающие ужас, часто таят сокровища. Ведь когда-то человек открыл, что огонь, так необходимый для жизни, спит в лесу – в треске полена, охваченного пламенем. Человек всегда руководствуется либо страхом, либо искушением. Он не может жить без даров леса, но бежит оттуда, когда видит мрачные тени.
В двух недавних смертях лес также сыграл свою роль – роль идеального места действия. По дороге Купидо вспомнил: возвратившись в сельскую атмосферу Бреды, он подумал, что мотивом преступления были деньги, которые могла унаследовать семья Глории или которые составляли интерес доньи Виктории. Пребывание в городе заставило его вспомнить жесткие слова старика Макиавелли: «Человек скорее забывает смерть отца, чем потерю имущества». Но, будучи в Мадриде, Рикардо склонился к мысли, что двигателем всего была страсть, хотя это противоречило самым распространенным теориям о причинах преступлений, утверждающим: убийство на сексуальной почве – обычное дело для деревни, из-за денег же кровь проливается главным образом в больших городах.
Купидо добрался до поляны и остановился перед огораживающей ее лентой. Несколько полицейских с металлоискателями увидели его и кивнули в знак приветствия. Походную палатку уже разобрали и, видимо, отправили в лабораторию. Скоро ничто не будет напоминать о том, что на берегу озера кто-то совершил убийство; скоро кровь испарится на солнце, смоется росой, ее слижут звери и уничтожат насекомые. Скоро забудется даже точное место, и проклятие преступления окутает весь лес, бросая зловещую тень на Патерностер.
Купидо чувствовал растерянность, он не верил, чтобы девушку убил кто-нибудь из пятнадцати или двадцати тысяч людей, обитавших там внизу, в городе. Тем не менее это мог быть человек, с которым он встречался, возможно, десятки раз и с кем вел задушевные беседы, человек, встающий каждое утро и отправляющийся на работу (обе девушки были убиты в праздничные дни), человек, который каждую ночь ложится спать, уверенный в своей безнаказанности, хотя, наверное, лишь для того, чтобы погрузиться в беспокойный, полный кошмаров сон. В какую сторону теперь направить расследование? Рикардо понятия не имел. Все, что считал нужным, он уже сделал, но безрезультатно. Кроме того, за день до этого он говорил с лейтенантом. Они проверили тех, кто знал Глорию и у кого отсутствовало алиби, и поняли, что среди них преступника не было. Может, поговорить с Англадой и сказать, что отказывается от дела, что нет смысла тратить деньги, раз никаких продвижений в расследовании не происходит?
Купидо решил подождать еще два дня, пока не узнает результатов вскрытия. Если же и тогда не появится никакой зацепки, он отошлет адвокату счет за услуги. В конце концов, он был поденщиком, хорошо оплачиваемым – да, но поденщиком, который не имеет права получать жалованье, если не работает, а отдыхает, сидя под деревом.
Он вернулся к себе. В почтовом ящике, среди огромного количества ненужных рекламных проспектов, Рикардо нашел листок бумаги, сложенный пополам. Развернув его, он прочел: «У меня есть для тебя нечто важное. Приходи в казино». Детектив закрыл ящик и, не поднимаясь в квартиру, прямиком направился к месту встречи.
Алькалино был занят очередной партией в домино, но, увидев Купидо, встал и подошел к стойке.
– Два коньяка, – попросил он официанта и подождал, пока тот отойдет, прежде чем заговорить с детективом. – По-моему, ты упустил одну важную деталь. Можешь потом проверить.
– Ну?
– Когда убили первую девушку, в заповеднике был еще один человек – охотник, и он слышал выстрел. Причем как раз недалеко от того места, где все случилось, – почти прошептал Алькалино заговорщицким тоном, сознавая ценность своих слов.
– Что за выстрел?
– Из ружья или винтовки.
– Кто этот охотник? – спросил Купидо.
– Не могу сказать. Но уверяю тебя – он не лжет. Это товарищ по партии, – сказал Алькалино таким тоном, будто всем сразу должно быть понятно, о какой партии идет речь. – Таково мое условие – никаких имен. Он не хочет усложнять себе жизнь. И на то у него есть все основания: в тот день он охотился без лицензии.
– Откуда ты знаешь, что он сам не убийца?
– Думаешь, он рассказал бы, что тем утром бродил меньше чем в километре от места преступления?
– Нет, не рассказал бы, – согласился Купидо. – Но почему он до сих пор молчал?
– Боится, – уверенно ответил Алькалино. – Испугался, узнав про вторую девушку. Но хочет внести свой скромный вклад в расследование. Все думают, если дело быстро не раскрыть, последуют новые убийства, – повторил он слова Гальярдо.
– А почему он решил сообщить это мне, а не лейтенанту?
Алькалино покачал головой, задетый недоверием детектива, потом взял рюмку и быстро заглотнул добрую половину содержимого.
– Какой ты непонятливый, Купидо. Он недавно уже заплатил штраф за браконьерство. Приди он сейчас в участок, может, ему и поверят, но обязательно поинтересуются, а что он, собственно, делал в заповеднике тем утром. С другой стороны, доверяясь тебе, он хочет показать, что не имеет никакого отношения к этим двум смертям, иначе не стал бы помогать. Не придирайся. Ему стоило больших усилий решиться заговорить. Готов дать голову на отсечение: он не врет.
– Верю, – ответил Купидо.
Действительно, зачем кому-то было выдумывать этот выстрел? Если он и вправду прозвучал тем утром, то варианта два: или стрелял убийца Глории, или неподалеку находился кто-то еще. Купидо отверг первую гипотезу: имея огнестрельное оружие, абсурдно рисковать, нападая на человека с ножом. Значит, надо найти этого стрелка, вполне возможно, он что-то знает, раз прячется.
– Расследование идет? – спросил Алькалино.
– У меня почти ничего нет. Но не исключаю, что убийца первой девушки хорошо ее знал.
Алькалино пристально посмотрел на сыщика.
– Несколько месяцев назад, – начал он, неожиданно меняя тему разговора, что было для него обычным делом, – я натолкнулся на маленькую книжонку, которую выбросили в урну в парке. Книжонка явно скучная, судя по густоте текста и отсутствию диалогов. Я подобрал ее из чистого любопытства и начал читать. Понимаешь, мне трудно было понять все, что там написано, и тем не менее я не мог ее бросить. Речь шла об одном очень странном типе, который жил в чаще леса и одним выстрелом убивал всякого, кто осмеливался пересечь невидимые, намеченные им границы. Я очень хорошо запомнил эту книжицу, будто читал ее вчера, было в ней что-то странное. И все еще помню имя этого человека из леса. Нума – его звали Нума. Какое-то время я не мог выкинуть его из головы, снова прочитал все от начала до конца, пытаясь понять, зачем он это делал, кто платил ему за убийства, кому он служил. Меня осенило в ночь, когда убили вторую девушку: в каждом лесу есть такой Нума, преданный хранитель, и цель у него – чтобы лес оставался лесом.
Он немного помолчал, допил коньяк и изменившимся голосом продолжил:
– Ты не там ищешь, Купидо. Лесник проснулся, и будут новые жертвы.
– Значит, ты уже не считаешь, что в деле замешана донья Виктория?
– Уже нет. Я видел ее на другой день, когда она приехала из Мадрида и едва смогла выйти из машины. Видел распухшие лодыжки и то, как неуверенно она ставила на тротуар ноги в своих черных туфлях. За последнее время донья сильно постарела. Не представляю себе, чтобы она могла замыслить убийство.
Купидо улыбнулся. Он уже привык к таким вот внезапным переменам в собеседнике. Детектив всегда пользовался сведениями Алькалино и никогда – его догадками.
– Даже не знаю, как тебя отблагодарить, – сказал сыщик.
– Пока что закажи мне еще коньяку. Как-нибудь потом я спрошу с тебя остатки долга.
Он похлопал Рикардо по спине и с полной рюмкой отправился продолжать партию в домино – там его уже заждались.
Детектив вышел на улицу; слова Алькалино никак не выходили у него из головы. До этого он играл с лейтенантом честно и ничего не скрывал. Но теперь дал слово другу не рассказывать об услышанном.
– Проезд закрыт, – сказал Молина, подойдя к окошку автомобиля Купидо.
Егерь притормозил машину прямо посреди дороги, не давая сыщику проехать. Но это было даже на руку Рикардо – он хотел поговорить с Молиной без его жены, которая в тот раз молча слушала их с испуганным взглядом, словно прося Купидо оставить их в покое. Поэтому он и въехал без разрешения в закрытый для массового посещения сектор заповедника, подальше от центральной базы. Кроме того, он убедился, что охраннику понадобилось менее десяти минут, чтобы установить присутствие человека, незаконно вторгшегося в зону его наблюдения.
– Я знаю, – ответил детектив. – Но я хотел с вами поговорить.
Тот отступил на шаг, чтобы Рикардо мог открыть дверцу и выйти. Купидо увидел, что указательный палец правой руки у него заклеен пластырем.
– Я думал, вы узнали все, что хотели, – немного обеспокоенно сказал Молина.
– Я тоже так думал. Но потом кое-что вспомнил.
Егерь наклонил голову. Беспокойство уступило место любопытству.
– В то утро, в субботу, вы не слышали выстрела?
– Какого выстрела? – спросил тот удивленно.
– Из винтовки или ружья, недалеко от поляны, где убили девушку.
– Нет, выстрела я не слышал. Я уже говорил, что был в другом месте, я вел машину, – объяснил он, кивнув головой на джип, перегородивший дорогу. – Если и был какой-то выстрел, на таком расстоянии, да еще при работающем двигателе, я бы его просто не услышал.
Купидо потыкал носком ботинка в землю, потом с нажимом проговорил:
– Звук выстрела здесь должен быть слышен очень хорошо. Я подумал: возможно, вы что-то слышали, но просто забыли?
– У меня хорошая память, – ответил охранник с кривой улыбкой.
– Скажите, когда вы познакомились с Глорией? – спросил детектив так, словно последняя реплика Молины давала ему на то повод.
Егерь взглянул на него с выражением скуки на лице, сомневаясь, стоит ли отвечать. Он уже рассказывал об этом и не обязан был повторяться, хотя и знал, что детектив пользуется расположением лейтенанта. Но все же принялся объяснять:
– Немногим более года назад, в начале осени. Во всяком случае, до пятнадцатого октября – потому что здесь еще летали дежурные вертолеты. Она приехала со своим женихом из Мадрида, с этим, который вас нанял. Они рассказали, что вышли из Бреды утром, в хорошую погоду. Но днем небо затянулось облаками, и похолодало – осенью такие быстрые перемены погоды здесь случаются частенько. Они замерзли, и жениху не пришло в голову ничего лучше, как развести костер, чтобы согреться, хотя вокруг полно запрещающих знаков. С одной из вышек наблюдения мы сразу же увидели дым и объявили тревогу. Они были недалеко. Пока готовился вертолет, мы выехали на машинах. И чуть было не опоздали. Октябрь – обманчивый месяц. Если дождь еще не прошел и стоит сушь, одна искра может вызвать гигантский пожар. Кроме того, дул довольно сильный ветер. Когда мы до них добрались, они сами уже вовсю тушили огонь. Костер был разожжен на прогалине, но загорелись кусты... Мы тут же справились с пожаром, и вертолет не понадобился. Мой начальник очень рассердился, хотел составить акт. По-видимому, именно жениху вздумалось развести костер, несмотря на предупреждения девушки. Заметив вертолет или дым, на место приехали донья Виктория с адвокатом, которые тогда еще шастали по заповеднику, как у себя дома, потому что окончательного решения о землях суд не вынес и никто не осмеливался их задерживать. В общем, сбежалось столько народу, что девушка, должно быть, испугалась – я помню ее глаза, они словно просили прощения. Мало-помалу все, кто там был, поостыли – ее взгляд обезоруживал. Даже вертолетчики улетели, не дождавшись, чем кончится дело. И донья Виктория весь свой гнев обрушила на нас, говорила, что в руках таких никчемных людей заповедник подвергается опасности.
– Значит, донья Виктория и адвокат тоже ее знали? – спросил Купидо. А ведь оба это отрицали.
– По крайней мере, узнали в тот день. Когда мы с женихом Глории уехали на базу – он должен был заплатить небольшой штраф, – донья Виктория с адвокатом остались. Она всегда спрашивала документы у всех, кто заходил на территорию заповедника, будто являлась представительницей власти. Но, несмотря на всю подозрительность и недоверие к окружающим, старуха явно прониклась симпатией к девушке. Полчаса спустя, когда я приехал обратно, они все еще разговаривали.
– Вы видели ее потом не раз, – сказал Купидо.
– Иногда мы виделись здесь, я вам уже говорил. В последнее время она частенько приезжала, получив разрешение в дирекции ходить в ограниченные для посещения туристов зоны – хотела рисовать животных и пейзажи. Как-то раз я провожал ее до одного нужного ей места.
Молина менялся с течением беседы, – казалось, он пытался завоевать доверие Купидо.
– Я думаю, вы только зря теряете время на это дело, – сказал он вдруг вежливо, будто давая добрый совет. – Хотите мое мнение?
– Да, – сказал Купидо. Уже второй раз за день ему предлагали новую теорию преступления.
– Эта девушка не должна была приходить сюда одна. Ни она, ни та, что погибла после, и никакая другая женщина. Лес не создан для женщины, особенно если она одна. Лес принадлежит не тем, кто им любуется, а тем, кто в нем обитает.
Детектив знал, что Молина не единственный, кто так думает. Во многих еще сидела извращенная привычка валить все на жертву, будто убитая девушка была виновата уже тем, что носила мини-юбку, а всякий альпинист, заваленный снегом, действительно заслуживал снежной лавины.
– Но вы знали, что она хорошо ориентируется в заповеднике.
– Я вам уже сказал, что дело не в знании местности, а в том, что она женщина. Вы думаете, мужчину бы на ее месте убили?
– Думаю, что не таким способом, – ответил сыщик. Он не знал, в какую сторону их увлекут эти рассуждения, но верил, что они куда-нибудь да приведут.
– Конечно! Никто не осмелится напасть с ножом на мужчину. Ведь в лесу полно палок и камней, ими можно защищаться. Легко напасть только на женщину, – заключил охранник почти гневно, отступая на несколько шагов к своей машине. Но остановился и добавил, словно неоднократно размышлял на эту тему: – Женщина, которая идет по лесу одна, – потенциальная жертва; мужчина, который за ней наблюдает, – потенциальный убийца.
Купидо понял, что больше ничего из него не вытянет. Молина был из тех людей, что доверяют скорее поступкам, чем словам, но, несмотря на это, в разговоре был достаточно открыт. Детектив спросил себя: не прячется ли за этой манерой говорить общо и безапелляционно желание не сказать ничего конкретного, скрыть какие-то факты? Купидо мог объяснить по отдельности значение каждой из фраз этого человека, но в них присутствовал некий подспудный смысл, ускользавший от сыщика. Рикардо не хотел ничего упустить, поэтому решился спросить:
– Где вы были в эту среду?
Молина сделал каменное лицо, он не ждал такого вопроса после своих откровений.
– На этот раз я при всем желании не мог услышать никакого выстрела. У меня был выходной, и я провел его в Бреде. Есть двадцать свидетелей, которые меня там видели, – ответил он сухо, почти раздраженно. – Разве лейтенант вам об этом не сказал?
Детектив понял, что ошибся. Молину не так-то легко провести, и слегка припугнуть тоже не удастся. Ответив на последний вопрос, егерь решительно повернулся к Купидо спиной, сел в джип и умчался, подняв облако пыли.
На обратной дороге Рикардо упрекал себя за излишнюю поспешность. Не будучи человеком импульсивным, он умел обдумать свои вопросы, но в этом случае не сдержался. Такое случалось с ним крайне редко – обычно он помнил слова Дарвина и применял их к своей работе, как эффективное противоядие от душевного волнения: «Размышлять во время наблюдения – пагубно; но как полезно это оказывается потом...» В конце концов, у слов, обозначающих названия двух совершенно разных профессий – следователя и исследователя, – один корень. Сыщик слишком поспешил, и Молина ускользнул как угорь – ведь Рикардо не выждал достаточно времени, чтобы тот проникся к нему доверием.
Купидо громко выругался, поняв, что поужинать нигде не успеет. Он был голоден как волк, но ни в одном ресторане его уже не обслужат. Доехав до города, детектив купил пару сэндвичей, бутылку вина «Рибера дель Дуэро» и вернулся домой. Он не любил пить в одиночестве, однако, доедая бутерброды, приканчивал уже четвертую рюмку. Желание курить вернулось с такой непредвиденной и неистовой силой, что в поисках сигареты он обшарил все карманы одежды в шкафу, прежде чем пришел в себя и остановился.
Ему необходимо было подвигаться, выйти на улицу, и он решил отправиться к донье Виктории, хотя и рисковал прервать ее сон или отдых.
Служанка не заставила его долго ждать. Она провела Купидо в знакомую гостиную, с тем же самым светом, проникавшим сквозь занавески, тем же запахом старинного серебра и с тем ощущением грустного полумрака, которое производят большие дома без единой цветочной вазы. Теперь детективу показалось, что в помещении прибавилось декоративных украшений. Ему стало интересно, что именно перекочевало сюда из домов, похороненных под водами озера. Поговаривали, будто кто-то видел на одном из них очень красивые оконные решетки. В те дни, когда вода начала прибывать, путь в селение по земле оказался отрезан, и донья Виктория неоднократно плавала туда на лодке, чтобы спасти лепнину, архитектурные украшения и решетки, которые хозяева не смогли перевезти или просто не подозревали об их истинной ценности. Возможно, это она и имела в виду, говоря о прогулках с его отцом на старенькой лодке, прогулках, у которых теперь появлялся немного пиратский привкус.
Донья Виктория, не поднимаясь, протянула ему высохшую руку, испещренную пигментными пятнами и изрезанную прозрачными голубыми венами. Пожав ее, Купидо увидел те же овальные золотые часы на запястье, тот же знакомый браслет, обручальное кольцо и перстни, немного вычурные, которые, наверное, уже нельзя было снять со слегка распухших в суставах пальцев. Ее лицо как будто подурнело, будто она постарела за прошедшую с их предыдущей встречи неделю.
Размашистыми шагами Рикардо двинулся к цели, хотя здесь удобнее было бы проехать на джипе. Иногда над его головой сплетались усталые кроны сосен, скудно цедившие лучи ноябрьского солнца; кое-где ветки со стороны дороги были серыми от пыли, в то время как листва, обращенная в сторону леса, оставалась зеленой, – значит, за последние два дня мимо проехало немало машин. То там, то здесь он встречал знаки, запрещающие разведение костров или охоту, большинство из них были продырявлены пулями горе-охотников, не умевших попасть в бегущего оленя.
Несмотря на то что осень уже давно вступила в свои права, погода стояла хорошая, в безоблачном небе не было и намека на приближение дождя. Лес наполнился гомоном птиц, далеких от насилия и людских страхов. Достаточно было сойти с просеки и углубиться в чащу, где землю ковром устилали сухие листья, улитки и засохшие насекомые, чтобы очутиться в другом мире, куда не ступала нога человека. Всего несколько минут ходьбы, и вы оказывались в девственном и неизведанном месте, там было много зверей, которые скрывались от посторонних глаз, но все же оставляли какие-то знаки. Интересно, сколько людей схоронил этот лес? – спросил себя Купидо. Сколько краденого, сколько оружия спрятано здесь, сколько недоношенных младенцев, сколько важных улик? Лес проглатывает и хранит все, что ему по душе, и человеческие останки, которые так ненавидит море, всегда выплевывающее тела на берег. И возможно, оттого, что каждая эпоха, словно древний и жестокий бог, требует кровавой жертвы, чаща продолжает охранять свое одиночество и свою тайну. Приходящая время от времени смерть – это дань, необходимая, чтобы дети и дальше считали лес обителью чудовищ.
Известно, что места, внушающие ужас, часто таят сокровища. Ведь когда-то человек открыл, что огонь, так необходимый для жизни, спит в лесу – в треске полена, охваченного пламенем. Человек всегда руководствуется либо страхом, либо искушением. Он не может жить без даров леса, но бежит оттуда, когда видит мрачные тени.
В двух недавних смертях лес также сыграл свою роль – роль идеального места действия. По дороге Купидо вспомнил: возвратившись в сельскую атмосферу Бреды, он подумал, что мотивом преступления были деньги, которые могла унаследовать семья Глории или которые составляли интерес доньи Виктории. Пребывание в городе заставило его вспомнить жесткие слова старика Макиавелли: «Человек скорее забывает смерть отца, чем потерю имущества». Но, будучи в Мадриде, Рикардо склонился к мысли, что двигателем всего была страсть, хотя это противоречило самым распространенным теориям о причинах преступлений, утверждающим: убийство на сексуальной почве – обычное дело для деревни, из-за денег же кровь проливается главным образом в больших городах.
Купидо добрался до поляны и остановился перед огораживающей ее лентой. Несколько полицейских с металлоискателями увидели его и кивнули в знак приветствия. Походную палатку уже разобрали и, видимо, отправили в лабораторию. Скоро ничто не будет напоминать о том, что на берегу озера кто-то совершил убийство; скоро кровь испарится на солнце, смоется росой, ее слижут звери и уничтожат насекомые. Скоро забудется даже точное место, и проклятие преступления окутает весь лес, бросая зловещую тень на Патерностер.
Купидо чувствовал растерянность, он не верил, чтобы девушку убил кто-нибудь из пятнадцати или двадцати тысяч людей, обитавших там внизу, в городе. Тем не менее это мог быть человек, с которым он встречался, возможно, десятки раз и с кем вел задушевные беседы, человек, встающий каждое утро и отправляющийся на работу (обе девушки были убиты в праздничные дни), человек, который каждую ночь ложится спать, уверенный в своей безнаказанности, хотя, наверное, лишь для того, чтобы погрузиться в беспокойный, полный кошмаров сон. В какую сторону теперь направить расследование? Рикардо понятия не имел. Все, что считал нужным, он уже сделал, но безрезультатно. Кроме того, за день до этого он говорил с лейтенантом. Они проверили тех, кто знал Глорию и у кого отсутствовало алиби, и поняли, что среди них преступника не было. Может, поговорить с Англадой и сказать, что отказывается от дела, что нет смысла тратить деньги, раз никаких продвижений в расследовании не происходит?
Купидо решил подождать еще два дня, пока не узнает результатов вскрытия. Если же и тогда не появится никакой зацепки, он отошлет адвокату счет за услуги. В конце концов, он был поденщиком, хорошо оплачиваемым – да, но поденщиком, который не имеет права получать жалованье, если не работает, а отдыхает, сидя под деревом.
Он вернулся к себе. В почтовом ящике, среди огромного количества ненужных рекламных проспектов, Рикардо нашел листок бумаги, сложенный пополам. Развернув его, он прочел: «У меня есть для тебя нечто важное. Приходи в казино». Детектив закрыл ящик и, не поднимаясь в квартиру, прямиком направился к месту встречи.
Алькалино был занят очередной партией в домино, но, увидев Купидо, встал и подошел к стойке.
– Два коньяка, – попросил он официанта и подождал, пока тот отойдет, прежде чем заговорить с детективом. – По-моему, ты упустил одну важную деталь. Можешь потом проверить.
– Ну?
– Когда убили первую девушку, в заповеднике был еще один человек – охотник, и он слышал выстрел. Причем как раз недалеко от того места, где все случилось, – почти прошептал Алькалино заговорщицким тоном, сознавая ценность своих слов.
– Что за выстрел?
– Из ружья или винтовки.
– Кто этот охотник? – спросил Купидо.
– Не могу сказать. Но уверяю тебя – он не лжет. Это товарищ по партии, – сказал Алькалино таким тоном, будто всем сразу должно быть понятно, о какой партии идет речь. – Таково мое условие – никаких имен. Он не хочет усложнять себе жизнь. И на то у него есть все основания: в тот день он охотился без лицензии.
– Откуда ты знаешь, что он сам не убийца?
– Думаешь, он рассказал бы, что тем утром бродил меньше чем в километре от места преступления?
– Нет, не рассказал бы, – согласился Купидо. – Но почему он до сих пор молчал?
– Боится, – уверенно ответил Алькалино. – Испугался, узнав про вторую девушку. Но хочет внести свой скромный вклад в расследование. Все думают, если дело быстро не раскрыть, последуют новые убийства, – повторил он слова Гальярдо.
– А почему он решил сообщить это мне, а не лейтенанту?
Алькалино покачал головой, задетый недоверием детектива, потом взял рюмку и быстро заглотнул добрую половину содержимого.
– Какой ты непонятливый, Купидо. Он недавно уже заплатил штраф за браконьерство. Приди он сейчас в участок, может, ему и поверят, но обязательно поинтересуются, а что он, собственно, делал в заповеднике тем утром. С другой стороны, доверяясь тебе, он хочет показать, что не имеет никакого отношения к этим двум смертям, иначе не стал бы помогать. Не придирайся. Ему стоило больших усилий решиться заговорить. Готов дать голову на отсечение: он не врет.
– Верю, – ответил Купидо.
Действительно, зачем кому-то было выдумывать этот выстрел? Если он и вправду прозвучал тем утром, то варианта два: или стрелял убийца Глории, или неподалеку находился кто-то еще. Купидо отверг первую гипотезу: имея огнестрельное оружие, абсурдно рисковать, нападая на человека с ножом. Значит, надо найти этого стрелка, вполне возможно, он что-то знает, раз прячется.
– Расследование идет? – спросил Алькалино.
– У меня почти ничего нет. Но не исключаю, что убийца первой девушки хорошо ее знал.
Алькалино пристально посмотрел на сыщика.
– Несколько месяцев назад, – начал он, неожиданно меняя тему разговора, что было для него обычным делом, – я натолкнулся на маленькую книжонку, которую выбросили в урну в парке. Книжонка явно скучная, судя по густоте текста и отсутствию диалогов. Я подобрал ее из чистого любопытства и начал читать. Понимаешь, мне трудно было понять все, что там написано, и тем не менее я не мог ее бросить. Речь шла об одном очень странном типе, который жил в чаще леса и одним выстрелом убивал всякого, кто осмеливался пересечь невидимые, намеченные им границы. Я очень хорошо запомнил эту книжицу, будто читал ее вчера, было в ней что-то странное. И все еще помню имя этого человека из леса. Нума – его звали Нума. Какое-то время я не мог выкинуть его из головы, снова прочитал все от начала до конца, пытаясь понять, зачем он это делал, кто платил ему за убийства, кому он служил. Меня осенило в ночь, когда убили вторую девушку: в каждом лесу есть такой Нума, преданный хранитель, и цель у него – чтобы лес оставался лесом.
Он немного помолчал, допил коньяк и изменившимся голосом продолжил:
– Ты не там ищешь, Купидо. Лесник проснулся, и будут новые жертвы.
– Значит, ты уже не считаешь, что в деле замешана донья Виктория?
– Уже нет. Я видел ее на другой день, когда она приехала из Мадрида и едва смогла выйти из машины. Видел распухшие лодыжки и то, как неуверенно она ставила на тротуар ноги в своих черных туфлях. За последнее время донья сильно постарела. Не представляю себе, чтобы она могла замыслить убийство.
Купидо улыбнулся. Он уже привык к таким вот внезапным переменам в собеседнике. Детектив всегда пользовался сведениями Алькалино и никогда – его догадками.
– Даже не знаю, как тебя отблагодарить, – сказал сыщик.
– Пока что закажи мне еще коньяку. Как-нибудь потом я спрошу с тебя остатки долга.
Он похлопал Рикардо по спине и с полной рюмкой отправился продолжать партию в домино – там его уже заждались.
Детектив вышел на улицу; слова Алькалино никак не выходили у него из головы. До этого он играл с лейтенантом честно и ничего не скрывал. Но теперь дал слово другу не рассказывать об услышанном.
– Проезд закрыт, – сказал Молина, подойдя к окошку автомобиля Купидо.
Егерь притормозил машину прямо посреди дороги, не давая сыщику проехать. Но это было даже на руку Рикардо – он хотел поговорить с Молиной без его жены, которая в тот раз молча слушала их с испуганным взглядом, словно прося Купидо оставить их в покое. Поэтому он и въехал без разрешения в закрытый для массового посещения сектор заповедника, подальше от центральной базы. Кроме того, он убедился, что охраннику понадобилось менее десяти минут, чтобы установить присутствие человека, незаконно вторгшегося в зону его наблюдения.
– Я знаю, – ответил детектив. – Но я хотел с вами поговорить.
Тот отступил на шаг, чтобы Рикардо мог открыть дверцу и выйти. Купидо увидел, что указательный палец правой руки у него заклеен пластырем.
– Я думал, вы узнали все, что хотели, – немного обеспокоенно сказал Молина.
– Я тоже так думал. Но потом кое-что вспомнил.
Егерь наклонил голову. Беспокойство уступило место любопытству.
– В то утро, в субботу, вы не слышали выстрела?
– Какого выстрела? – спросил тот удивленно.
– Из винтовки или ружья, недалеко от поляны, где убили девушку.
– Нет, выстрела я не слышал. Я уже говорил, что был в другом месте, я вел машину, – объяснил он, кивнув головой на джип, перегородивший дорогу. – Если и был какой-то выстрел, на таком расстоянии, да еще при работающем двигателе, я бы его просто не услышал.
Купидо потыкал носком ботинка в землю, потом с нажимом проговорил:
– Звук выстрела здесь должен быть слышен очень хорошо. Я подумал: возможно, вы что-то слышали, но просто забыли?
– У меня хорошая память, – ответил охранник с кривой улыбкой.
– Скажите, когда вы познакомились с Глорией? – спросил детектив так, словно последняя реплика Молины давала ему на то повод.
Егерь взглянул на него с выражением скуки на лице, сомневаясь, стоит ли отвечать. Он уже рассказывал об этом и не обязан был повторяться, хотя и знал, что детектив пользуется расположением лейтенанта. Но все же принялся объяснять:
– Немногим более года назад, в начале осени. Во всяком случае, до пятнадцатого октября – потому что здесь еще летали дежурные вертолеты. Она приехала со своим женихом из Мадрида, с этим, который вас нанял. Они рассказали, что вышли из Бреды утром, в хорошую погоду. Но днем небо затянулось облаками, и похолодало – осенью такие быстрые перемены погоды здесь случаются частенько. Они замерзли, и жениху не пришло в голову ничего лучше, как развести костер, чтобы согреться, хотя вокруг полно запрещающих знаков. С одной из вышек наблюдения мы сразу же увидели дым и объявили тревогу. Они были недалеко. Пока готовился вертолет, мы выехали на машинах. И чуть было не опоздали. Октябрь – обманчивый месяц. Если дождь еще не прошел и стоит сушь, одна искра может вызвать гигантский пожар. Кроме того, дул довольно сильный ветер. Когда мы до них добрались, они сами уже вовсю тушили огонь. Костер был разожжен на прогалине, но загорелись кусты... Мы тут же справились с пожаром, и вертолет не понадобился. Мой начальник очень рассердился, хотел составить акт. По-видимому, именно жениху вздумалось развести костер, несмотря на предупреждения девушки. Заметив вертолет или дым, на место приехали донья Виктория с адвокатом, которые тогда еще шастали по заповеднику, как у себя дома, потому что окончательного решения о землях суд не вынес и никто не осмеливался их задерживать. В общем, сбежалось столько народу, что девушка, должно быть, испугалась – я помню ее глаза, они словно просили прощения. Мало-помалу все, кто там был, поостыли – ее взгляд обезоруживал. Даже вертолетчики улетели, не дождавшись, чем кончится дело. И донья Виктория весь свой гнев обрушила на нас, говорила, что в руках таких никчемных людей заповедник подвергается опасности.
– Значит, донья Виктория и адвокат тоже ее знали? – спросил Купидо. А ведь оба это отрицали.
– По крайней мере, узнали в тот день. Когда мы с женихом Глории уехали на базу – он должен был заплатить небольшой штраф, – донья Виктория с адвокатом остались. Она всегда спрашивала документы у всех, кто заходил на территорию заповедника, будто являлась представительницей власти. Но, несмотря на всю подозрительность и недоверие к окружающим, старуха явно прониклась симпатией к девушке. Полчаса спустя, когда я приехал обратно, они все еще разговаривали.
– Вы видели ее потом не раз, – сказал Купидо.
– Иногда мы виделись здесь, я вам уже говорил. В последнее время она частенько приезжала, получив разрешение в дирекции ходить в ограниченные для посещения туристов зоны – хотела рисовать животных и пейзажи. Как-то раз я провожал ее до одного нужного ей места.
Молина менялся с течением беседы, – казалось, он пытался завоевать доверие Купидо.
– Я думаю, вы только зря теряете время на это дело, – сказал он вдруг вежливо, будто давая добрый совет. – Хотите мое мнение?
– Да, – сказал Купидо. Уже второй раз за день ему предлагали новую теорию преступления.
– Эта девушка не должна была приходить сюда одна. Ни она, ни та, что погибла после, и никакая другая женщина. Лес не создан для женщины, особенно если она одна. Лес принадлежит не тем, кто им любуется, а тем, кто в нем обитает.
Детектив знал, что Молина не единственный, кто так думает. Во многих еще сидела извращенная привычка валить все на жертву, будто убитая девушка была виновата уже тем, что носила мини-юбку, а всякий альпинист, заваленный снегом, действительно заслуживал снежной лавины.
– Но вы знали, что она хорошо ориентируется в заповеднике.
– Я вам уже сказал, что дело не в знании местности, а в том, что она женщина. Вы думаете, мужчину бы на ее месте убили?
– Думаю, что не таким способом, – ответил сыщик. Он не знал, в какую сторону их увлекут эти рассуждения, но верил, что они куда-нибудь да приведут.
– Конечно! Никто не осмелится напасть с ножом на мужчину. Ведь в лесу полно палок и камней, ими можно защищаться. Легко напасть только на женщину, – заключил охранник почти гневно, отступая на несколько шагов к своей машине. Но остановился и добавил, словно неоднократно размышлял на эту тему: – Женщина, которая идет по лесу одна, – потенциальная жертва; мужчина, который за ней наблюдает, – потенциальный убийца.
Купидо понял, что больше ничего из него не вытянет. Молина был из тех людей, что доверяют скорее поступкам, чем словам, но, несмотря на это, в разговоре был достаточно открыт. Детектив спросил себя: не прячется ли за этой манерой говорить общо и безапелляционно желание не сказать ничего конкретного, скрыть какие-то факты? Купидо мог объяснить по отдельности значение каждой из фраз этого человека, но в них присутствовал некий подспудный смысл, ускользавший от сыщика. Рикардо не хотел ничего упустить, поэтому решился спросить:
– Где вы были в эту среду?
Молина сделал каменное лицо, он не ждал такого вопроса после своих откровений.
– На этот раз я при всем желании не мог услышать никакого выстрела. У меня был выходной, и я провел его в Бреде. Есть двадцать свидетелей, которые меня там видели, – ответил он сухо, почти раздраженно. – Разве лейтенант вам об этом не сказал?
Детектив понял, что ошибся. Молину не так-то легко провести, и слегка припугнуть тоже не удастся. Ответив на последний вопрос, егерь решительно повернулся к Купидо спиной, сел в джип и умчался, подняв облако пыли.
На обратной дороге Рикардо упрекал себя за излишнюю поспешность. Не будучи человеком импульсивным, он умел обдумать свои вопросы, но в этом случае не сдержался. Такое случалось с ним крайне редко – обычно он помнил слова Дарвина и применял их к своей работе, как эффективное противоядие от душевного волнения: «Размышлять во время наблюдения – пагубно; но как полезно это оказывается потом...» В конце концов, у слов, обозначающих названия двух совершенно разных профессий – следователя и исследователя, – один корень. Сыщик слишком поспешил, и Молина ускользнул как угорь – ведь Рикардо не выждал достаточно времени, чтобы тот проникся к нему доверием.
Купидо громко выругался, поняв, что поужинать нигде не успеет. Он был голоден как волк, но ни в одном ресторане его уже не обслужат. Доехав до города, детектив купил пару сэндвичей, бутылку вина «Рибера дель Дуэро» и вернулся домой. Он не любил пить в одиночестве, однако, доедая бутерброды, приканчивал уже четвертую рюмку. Желание курить вернулось с такой непредвиденной и неистовой силой, что в поисках сигареты он обшарил все карманы одежды в шкафу, прежде чем пришел в себя и остановился.
Ему необходимо было подвигаться, выйти на улицу, и он решил отправиться к донье Виктории, хотя и рисковал прервать ее сон или отдых.
Служанка не заставила его долго ждать. Она провела Купидо в знакомую гостиную, с тем же самым светом, проникавшим сквозь занавески, тем же запахом старинного серебра и с тем ощущением грустного полумрака, которое производят большие дома без единой цветочной вазы. Теперь детективу показалось, что в помещении прибавилось декоративных украшений. Ему стало интересно, что именно перекочевало сюда из домов, похороненных под водами озера. Поговаривали, будто кто-то видел на одном из них очень красивые оконные решетки. В те дни, когда вода начала прибывать, путь в селение по земле оказался отрезан, и донья Виктория неоднократно плавала туда на лодке, чтобы спасти лепнину, архитектурные украшения и решетки, которые хозяева не смогли перевезти или просто не подозревали об их истинной ценности. Возможно, это она и имела в виду, говоря о прогулках с его отцом на старенькой лодке, прогулках, у которых теперь появлялся немного пиратский привкус.
Донья Виктория, не поднимаясь, протянула ему высохшую руку, испещренную пигментными пятнами и изрезанную прозрачными голубыми венами. Пожав ее, Купидо увидел те же овальные золотые часы на запястье, тот же знакомый браслет, обручальное кольцо и перстни, немного вычурные, которые, наверное, уже нельзя было снять со слегка распухших в суставах пальцев. Ее лицо как будто подурнело, будто она постарела за прошедшую с их предыдущей встречи неделю.