Страница:
– И которая покинула Вас в беде? – поддакнула я. – Так всегда бывает!
– Я была настолько несправедлива, что думала так, – с видом человека, сознающегося в страшном грехе, призналась женщина, – но два-три дня назад я убедилась в противном и благодарю за это Создателя: мне тяжело было бы думать, что она меня забыла… Но Вы, сударыня… Вы, кажется, свободны, и если бы Вы захотели бежать, это зависит только от Вашего желания.
– А куда я пойду? – завела я утреннюю песню. – Без друзей, без денег, в такой, части Франции, которая мне вовсе не знакома и где я никогда не бывала прежде?
– Что касается друзей, они будут у Вас везде, где бы Вы не были! Вы кажетесь такой доброй и так прекрасны! – сказала женщина вроде бы вполне искренне.
– Что не мешает мне быть одинокой и гонимой, – улыбнулась я.
– Верьте мне, надо надеяться на провидение, – посоветовала женщина. – Всегда наступает такая минута, когда сделанное нами добро становится нашим ходатаем перед Богом. И, быть может, на Ваше счастье мы встретились с Вами, потому что, если я выйду отсюда, как я ни ничтожна и как ни незначительна моя власть, я найду нескольких сильных друзей, которые, вступившись за меня, могут также вступиться и за Вас. Блажен, кто верует.
– Я сказала, что одинока, но у меня тоже есть несколько высокопоставленных знакомых, – заметила я, чтобы показать, что она имеет дело тоже не с круглой сиротой. – Но эти знакомые сами трепещут перед кардиналом, сама королева не осмеливается никого поддержать против грозного министра. У меня есть доказательства того, что Ее Величество, несмотря на доброе сердце, не раз принуждена была отдавать в жертву гнева Его Высокопреосвященства тех, кто оказывал ей услуги.
Причем сдавала пачками. Ее можно понять, она – королева – одна, а сколько вот таких – незаметных – кругом. Всегда можно найти новых исполнителей для новых интриг. Когда это королевы сами стирали использованные носовые платки?
Видимо, скрыть скептическое выражение лица мне не удалось.
– Поверьте мне, сударыня! – пылко воскликнула женщина. – Королева может сделать вид, что она от них отступилась, но нельзя судить по внешнему впечатлению: чем больше они подвергаются гонениям, тем больше королева о них думает, и часто в ту минуту, когда они этого меньше всего ожидают, они убеждаются в том, что не забыты ее милостью.
Насколько я знаю наш двор, это происходит лишь в одном-единственном случае: когда на королеву давят лица из ее ближнего окружения. Сама же королева лишь делает вид, что думает о них, но чем больше они подвергаются гонениям, тем легче она от них отступается.
– Увы! – вздохнула я. – Я верю этому, ведь королева так добра!
– Ах, – восхитилась незнакомка, – значит, Вы знаете нашу прекрасную и великодушную королеву, если Вы о ней так отзываетесь!
Не знаю и знать не хочу!
– То есть я не имею чести быть лично знакомой с ней, – поправилась я, – но я знакома со многими из ее ближайших друзей: я знаю господина де Пютанжа, знала в Англии господина Дюжара, знакома с господином де Тревилем…
Кого бы еще приплести? Но больше никого не понадобилось.
– С господином де Тревилем! – вскричала женщина. – Вы знакомы с господином де Тревилем?
– Да, – важно подтвердила я, – и даже хорошо знакома.
– С капитаном королевских мушкетеров? – словно не веря ушам, переспросила незнакомка.
– С капитаном королевских мушкетеров, – кивнула я.
– В таком случае Вы увидите, что скоро, очень скоро мы с Вами станем близкими знакомыми, почти друзьями! – восторженно пообещала женщина. – Если Вы знакомы с господином де Тревилем, Вы, вероятно, бывали у него?
Ни разу не была.
– Да, часто.
– Вы, вероятно, встречали у него кое-кого из мушкетеров?
Кое-кого из мушкетеров я встречала у себя, но поскольку разговор наш становится все интереснее, я, пожалуй, вспомню, кого я могла встретить у Тревиля.
– Всех, кого он обычно у себя принимает.
– Назовите мне кого-нибудь из тех, кого вы знаете, – попросила женщина, – и Вы увидите – они окажутся моими друзьями.
– Ну, например… например, я знаю господина де Сувиньи, господина де Куртиврона, господина де Ферюссака…
– Не знаете ли Вы кавалера по имени Атос? – просто спросила женщина.
Такого даже я не ожидала. Моя реакция испугала незнакомку, она воскликнула:
– Что такое? Что с Вами? Ах, боже мой, не сказала ли я чего-нибудь такого, что оскорбило Вас?
– Нет, но это имя поразило меня, так как я тоже знала этого кавалера, – чуть запинаясь, объяснила я, – и мне показалось странным встретить человека, который, по-видимому, хорошо знаком с ним.
– Да, хорошо, очень хорошо! И не только с ним, но и с его друзьями, господином Портосом и господином Арамисом.
Как тесен мир…
– В самом деле? Я их тоже знаю!
– Ну если Вы их знаете, Вам, конечно, должно быть известно, что они добрые, хорошие товарищи. Отчего Вы не обратитесь к ним, если Вам нужна помощь?
Ну хотя бы оттого, что эти славные смелые люди боятся меня как черт ладана.
– Дело в том… – вздохнула я, – что я ни с кем из них не связана дружбой. Я их знаю только по рассказам их друга, господина д'Артаньяна.
– Вы знаете господина д'Артаньяна? – вцепилась в мою руку женщина, пожирая меня глазами.
Знаю и неплохо знаю, а с некоторыми частями его тела знакома значительно лучше, чем желала бы…
– Простите, сударыня, – женщина оказалась довольно зоркой. – В качестве кого Вы его знаете?
– Он мой друг, – поведала я, честно хлопая ресницами.
– Вы меня обманываете, сударыня, Вы были его любовницей! – гневно и печально сказала незнакомка.
Так, пожалуй, это долгожданная встреча. Пути Господни неисповедимы, думала ли я, кого обнаружу в захолустном монастыре?
– Это Вы были любовницей д'Артаньяна! – с нажимом сказала я, глядя на уже не незнакомку.
– Я?
– Да, Вы. Теперь я Вас знаю: Вы госпожа Бонасье.
Женщина вскочила.
– О, не отрицайте этого! Говорите же! – усилила я нажим.
– Ну что ж! – залилось краской ее кроткое лицо. – Да, сударыня! Значит, мы соперницы?
Да никогда! Не могут соперничать овечка и овчарка!
Ну и кроме того, усы д'Артаньяна кажутся неотразимыми только женщинам, у которых застежки платья спереди[12]…
Но госпожа Бонасье разревновалась не на шутку. Лицо ее пылало, в глазах стояли слезы.
– Признайтесь же, сударыня! – срывающимся голосом произнесла она. – Вы его любовница! Или, может быть, Вы были его любовницей прежде?
– О нет! – яростно воскликнула я. – Никогда! Никогда! Слишком большая честь для этого подлеца!
– Я верю Вам, – сразу успокоилась госпожа Бонасье, услышав, что ее обожаемый д'Артаньян не числил меня в своих любовницах. – Но отчего же Вы так вскрикнули?
– Как, Вы не понимаете?
– Как я могу понять? – растерялась госпожа Бонасье. – Я ничего не знаю.
– Вы не понимаете, – воскликнула я, всплескивая руками, – что господин д'Артаньян поверял мне, как другу, свои сердечные тайны?
Он ведь такой ранимый и чувствительный, наш д'Артаньян, и долгими вечерами в особняке на Королевской площади плакал у меня на плече, рассказывая про свою загадочно исчезнувшую любовь. Он был так верен Вам, госпожа Бонасье, так верен, что тут же составил лихой планчик, как немного утешиться от потери любимой, после чего просочился в один дом и совратил там служанку, чтобы обладать ее красавицей госпожой, которая ему приглянулась. Но Вы не волнуйтесь, дорогая госпожа Бонасье, пока Вы томились в тюрьме, сердце его все время принадлежало только Вам, хотя он и делал настойчивые попытки спихнуть его мне. Вот такие сердечные тайны.
– В самом деле? – счастливым голосом воскликнула кастелянша королевы.
– Вы не понимаете, что мне известно все: Ваше похищение из домика в Сен-Клу, его отчаяние, отчаяние его друзей и их безуспешные поиски. И как же мне не удивляться, когда я вдруг неожиданно встречаюсь с Вами, с Вами, о которой мы с ним так часто говорили, с Вами, которую он любит всей душой и которую он заставил меня заочно полюбить! Ах, милая Констанция, наконец-то я нашла Вас, наконец-то я Вас вижу!
– О, простите меня! Простите! – заливалась слезами госпожа Бонасье. – Я так люблю его!
Мы обнимались, как две сестры после долгой разлуки. Боже, какая пошлость!
Вы будете смеяться, но я не убивала госпожу Бонасье. Не из милосердия… О нет!.. Какое уж тут милосердие… И скажу сейчас, как на исповеди, то, чего на исповеди никогда не скажу… Если бы был у меня шанс, явился вдруг Тот, Кого Не Зовут, и предложил: можешь выбрать одну жизнь в обмен на одну смерть – будьте уверены, я самолично задушила бы Констанцию Бонасье, чтобы жил Джон Фельтон. И руки мои бы не дрогнули.
Я не убивала госпожу Бонасье, это было совершенно излишним, достаточно посмотреть на ее руки и ноги.
Бедная Констанция была галантерейщицей, и этим все сказано.
Господин де Ла Фер, так никогда и не понявший, что же такое женщина, по прошествии лет, вспоминая эти события и излагая их красивым почерком в тетрадке, решил поправить жизнь и устроить Констанции душераздирающий, прекрасный и трагичный конец, раз уж все равно, как он считает, меня нет на свете, какой с чудовища спрос…
Наверное, он слишком хорошо обо мне думал.
Я куда страшнее, чем он воображает. Именно в Бетюне меня один-единственный раз с полным правом можно назвать демоном.
Я не стала убивать госпожу Бонасье… Зачем делать чужую работу? Тратить очень дорогой и, поверьте, трудно доставаемый яд? Достаточно немного подождать, чтобы это сделал сам господин д'Артаньян. Честолюбивый, тщеславный, искренне любящий свою прелестную Констанцию д'Артаньян.
И мое доброе сердце истекало сладкой отравой мстительного наслаждения, когда я слышала, как она изливалась в своей горячей любви к гасконцу:
– О, как я люблю его, как люблю! За него я готова вытерпеть самые лютые испытания! Он – весь смысл моей жизни, мое дыхание, стук моего сердца. Значит, Вам известно, сколько я выстрадала, потому что он говорил Вам, как сам страдает! Но страдать ради него – блаженство!
– Да, блаженство, – охотно поддакивала я, думая: «Милая малютка, посмотрим, как через полгода потускнеют твои блестящие синие глазки, поникнет вздернутый носик, или я не миледи, у ног которой лежали толпы кавалеров. Люби его крепче, люби… Забывай себя, отдавайся вся… И однажды ты увидишь, как легко перешагнут через твою любовь… Вот это и будет самая страшная кара для тебя и моя месть для него, несчастная овечка… Потому что ни он, ни ты не знаете жизни, как знаю ее я… Я пожалела Фельтона, тебя я не пожалею. Ты любишь его, и он любит тебя, сейчас самая страшная буря с громом и молниями не оторвет вас друг от друга, но подожди, нудный мелкий серенький дождик размоет нерушимый мост между двумя сердцами, обрушив твое чистое, верное сердце в пропасть. Не хотела бы я быть на твоем месте… Люби его крепче, малютка!»
– И к тому же мои мучения скоро кончатся, – щебетала госпожа Бонасье. – Завтра или, быть может, даже сегодня вечером я его опять увижу, и грустное прошлое будет забыто.
– Сегодня вечером? Завтра? – Эти слова вывели меня из задумчивости, я опять включилась в разговор: – Что Вы хотите этим сказать? Вы ждете от него какого-нибудь известия?
– Я жду его самого, – горделиво воскликнула Констанция.
Так рано встречаться с д'Артаньяном в мои планы не входило.
– Его самого? Вы ждете д'Артаньяна сюда?
– Да, сюда.
– Но это невозможно! Он на осаде Ла-Рошели вместе с кардиналом, – напомнила я замечтавшейся госпоже Бонасье. – Он вернется сюда не раньше, как город будет взят.
– Вы так думаете? – с загадочным видом воскликнула молодая женщина. – Но разве есть что-нибудь невозможное для моего д'Артаньяна, для этого благородного и честного кавалера?
О да, для этого благородного и честного дворянина нет ничего невозможного. И ничего святого тоже.
– Я не могу Вам поверить! – покачав головой, сказала я.
– Ну так прочтите сами! – госпожа Бонасье достала письмецо.
Почерк был мне знаком. Ну конечно, Мари де Роан, вдова де Люинь, герцогиня де Шеврез.
«Милое дитя, будьте наготове. Наш друг вскоре навестит Вас, и навестит только затем, чтобы вызволить Вас из тюрьмы, где Вам пришлось укрыться ради Вашей безопасности. Приготовьтесь же к отъезду и никогда не отчаивайтесь в нашей помощи.
Наш милый гасконец недавно выказал себя, как всегда, человеком храбрым и преданным; передайте ему, что где-то очень ему благодарны за предостережение».
Ну что же, письмо было достаточно определенным. Цепочка: королева – герцогиня де Шеврез – мушкетеры – и т.д. прослеживалась вполне отчетливо.
Но вот монастырь придется срочно покинуть – это не то место, которое мне теперь нужно. Если тут скоро будет д'Артаньян, то и три друга появятся вместе с ним, а я еще не совсем готова к этой встрече. Надо над этим подумать, когда останусь одна.
– Да-да, – подтвердила я, – в письме все ясно сказано. Известно Вам, что это за предостережение?
– Нет. Но я догадываюсь, что он, должно быть, предупредил королеву о каких-нибудь новых кознях кардинала.
Поистине королева и ее окружение просто уверены, что мир крутится вокруг Анны Австрийской, а злодей-кардинал только и делает, что ломает голову, как бы напридумывать побольше козней для нее. Поменьше бы лезла она в политику, в которой ни черта не понимает, а побольше бы старалась понять собственного супруга, который был без памяти от нее поначалу, пока королева-инфанта не обнаружила весь свой редкостный ум.
– Да, наверное, это так.
За окном послышался топот скачущей лошади.
Госпожа Бонасье бросилась к окну.
– Ах, уж не он ли это?
Я осталась лежать, лихорадочно придумывая пути отхода. Опять я безоружна, а д'Артаньян при шпаге, несправедливо.
– Увы, нет, – вздохнула госпожа Бонасье, отходя от окна. – Это какой-то незнакомый человек… Однако он, кажется, едет к нам… Да, он замедляет бег коня… останавливается у ворот… звонит…
Я вскочила с постели и потянулась к платью.
– Вы вполне уверены, что это не он?
– Да, вполне, – разочарованно подтвердила госпожа Бонасье.
– Вы, может быть, не разглядели?
– Ах, по одному перу его шляпы, по кончику его плаща я узнала бы его! – вздохнула госпожа Бонасье, но снова выглянула в окно.
Понятно, безнадежный случай любви. И чем привлек этот наглый мальчишка субретку Кэтти и госпожу Бонасье? Может быть, именно наглостью? Все-таки насколько различаются вкусы…
– Вы говорите, этот человек идет сюда? – спросила я, выпутываясь из юбок.
– Да, он уже вошел, – сообщила она.
– Это или к Вам, или ко мне.
– Ах, боже мой, – взглянула на меня госпожа Бонасье. – Как Вы взволнованы!
– Да, признаюсь, я не так доверчива, как Вы, – подтвердила я. – Я всего жду от кардинала…
– Тише! – прислушалась госпожа Бонасье. – Сюда идут. Вошла настоятельница.
– Это Вы приехали из Булони? – обратилась она ко мне.
– Да я. Кто меня спрашивает?
– Господин, который приехал от имени кардинала, но не хочет называть себя.
Странно, мое письмо еще в пути. Кто бы это мог быть…
– И желает меня видеть?
– Он желает видеть даму, приехавшую из Булони.
Госпожа Бонасье с тревогой смотрела то на меня, то на мать-настоятельницу.
– В таком случае, пожалуйста, попросите его войти, сударыня, – попросила я.
– Ах, боже мой, боже мой! – испугалась Констанция. – Уж не привез ли он какое-нибудь плохое известие.
– Боюсь, что да, – не стала разочаровывать ее я.
– Я оставлю Вас с этим незнакомцем, – заспешила госпожа Бонасье, – но, как только он уедет, я, если позволите, вернусь к Вам.
– Конечно, прошу Вас.
Аббатиса и госпожа Бонасье выпорхнули из кельи, как испуганные птички. Ох, сейчас пойдет шум по курятнику.
Я осталась одна, ожидая свалившегося на мою голову посетителя.
В монастырском коридоре раздавался звук, который очень редко слышался здесь, но, я уверена, часто присутствовал в снах многих сестер: звон шпор.
Дверь открылась.
На пороге стоял Рошфор во всей своей красе.
– А! Это Вы! – разом вскричали мы оба.
Приятно видеть союзника, но передо мной стояла сложная задача: что рассказать ему, а о чем промолчать?
Например, я решила твердо молчать о том, что Констанция Бонасье в этом монастыре. Еще чего! Рошфор ее упустил, пусть и ищет по всей Франции. А я промолчу. Скажи я, что она здесь, и Рошфор с радостью арестует кастеляншу королевы, несмотря на все мои доводы. Подозреваю, он получил сильный нагоняй от кардинала за то, что несколько раз прошляпил ее.
Также мне не стоит упоминать о том, что четверо благородных кавалеров скачут во весь опор сюда, в Бетюн. Видимо, я по натуре одиночка, а, может, обострившееся чувство опасности двигает моими поступками, но теперь я полагаюсь только на себя. Вмешательство Рошфора в лучшем случае на некоторое время отодвинет опасность, а мне нужно избавиться от нее раз и навсегда.
Но кое о чем надо обязательно договориться.
– Вы откуда? – спросила я, когда Рошфор окончил сложный ритуал перецеловывания моих пальцев.
– Из-под Ла-Рошели. А Вы?
– Из Англии.
– Ну и как поживает наш друг Бекингэм? – прищурился Рошфор.
– Умер или опасно ранен; я уехала, ничего не добившись от него, но один фанатик убил его. Когда мой корабль покидал порт, на флагмане был поднят черный флаг.
– А! – расцвел Рошфор. – Вот счастливая случайность! Она очень обрадует Его Высокопреосвященство. Как Вы его известили?
– Я написала ему из Булони. Но зачем Вы здесь?
Рошфор звякнул шпорой.
– Его Высокопреосвященство беспокоится и послал меня отыскать Вас.
– У Его Высокопреосвященства, наверное, приступ ясновидения, – заметила я. – Я только вчера прибыла во Францию. Надо заметить, и я очень прошу донести мои слова до Его Высокопреосвященства, что последнее задание было сопряжено для меня с большими трудностями.
– Я Вас слушаю, – посерьезнел Рошфор.
– Передайте ему, что наш последний разговор в «Красной голубятне» был подслушан и в Англии меня ждали. Я чудом избежала гибели либо депортации в колонии. Теперь эта страна для меня надолго закрыта. А что он приказал Вам относительно меня?
– Получить Ваши донесения, письменные или словесные, и вернуться на почтовых; а когда он будет осведомлен обо всем, что Вы сделали, он решит, что делать Вам.
– Так я должна остаться здесь?
– Здесь или в окрестностях. Вы чего-то боитесь?
– Да, у меня есть все основания, что вслед за мной из Англии спешат поклонники герцога. У Вас есть с собой какой-нибудь приказ кардинала?
– У меня есть письменное полномочие действовать по своему усмотрению.
– Великолепно. Поскольку Его Высокопреосвященство не пользуется здесь большой популярностью, я изображаю его жертву. Предъявите приказ аббатисе и скажите, что сегодня иди завтра за мной приедут и что мне велено отправиться с тем лицом, которое явится от вашего имени.
– Еде Вас искать?
– Здесь есть одно прелестное местечко. Армантьер.
– А что это такое – Армантьер? – удивился Рошфор, слабо разбирающийся в географии родной страны.
– Небольшой городок на реке Лис. Мне стоит только переправиться через реку, и я буду в чужом государстве.
– Вы так хорошо знаете это захолустье? – приподнял бровь Рошфор.
– Я здесь росла.
– Если возникнет опасность, Вы, как я понимаю, переправитесь через реку?
– Да.
– А если это случится, как я узнаю, где Вы?
– Вы прибыли один? – спросила я.
– О нет, со мной лакей, а коляска сломалась, когда я въезжал в Лилье.
– Вот и хорошо. Вы прекрасно доедете до ставки верхом, а коляску вместе с лакеем пришлете мне.
– Хорошо Вам это говорить! – надулся Рошфор. – А каково мне будет проскакать сто восемьдесят лье?
– Пустяки, – с удовольствием пожала плечами я.
– Ладно, получите Вы коляску. Что еще Вам надо? – спросил Рошфор.
– В разговоре с настоятельницей упомяните, что мне разрешено гулять в лесу, примыкающему к монастырскому саду. Как знать, может быть, мне понадобится уйти с заднего крыльца.
– Вы обо всем позаботились, – буркнул Рошфор, по-прежнему недовольный, что ему придется ехать верхом.
– А Вы забыли еще одно…
– Что же еще? – замер в ожидании подвоха Рошфор.
– Спросить меня, не нужно ли мне денег, – улыбнулась я.
– Да, правда, – неохотно признал упущение Рошфор. – Сколько Вам дать?
– Ну, разумеется, все золото, какое у Вас найдется.
– У меня около пятисот пистолей.
– И у меня столько же. Имея тысячу пистолей, можно выйти из любого положения. Выкладывайте все, что у Вас в карманах.
Рошфор послушно опустошил карманы.
– Извольте. Но теперь я забыл название той дыры, где Вас искать.
– Армантьер. Это же так просто.
– Это просто для человека с тысячью пистолями на руках. У того, кто бренчит теперь только мелочью, память слабая. Напишите мне это название на клочке бумаги. Ведь в названии города нет ничего порочащего, не так ли?
– Как знать… – задумалась я.
Те, кто меня ищет, найдут в любом случае.
– Ну так и быть, я готова набросить тень на свое доброе имя.
Рошфор взял листок бумаги, на котором стояло одно слово «Армантьер», сложил его и засунул за подкладку своей шляпы.
– Прощайте, миледи.
– Прощайте, граф.
Рошфор, звеня шпорами, ушел.
Итак, я не открыла ему, что госпожа Бонасье находится в монастыре. Потому что мне она нужна в качестве заложницы. Старое, доброе, испытанное веками средство успешно вести переговоры.
Видит Бог, зла я ей не желаю, но если наметился еще один путь к спасению, почему бы не попытать счастья?
Не успела за Рошфором закрыться дверь, как в комнату опять скользнула госпожа Бонасье.
Я встретила ее радостной улыбкой.
– Итак, то, чего Вы опасались, случилось, – сказала она печально. – Сегодня вечером или завтра кардинал пришлет за Вами.
– Кто это Вам сказал, дитя мое?
– Я об этом слышала из уст самого гонца.
– Подойдите и сядьте тут, возле меня, – попросила я.
– Извольте. Госпожа Бонасье села.
– Подождите, надо удостовериться, не подслушивает ли нас кто-нибудь, – поднялась я.
– К чему все эти предосторожности? – с легкой тревогой спросила кастелянша королевы.
– Вы сейчас узнаете.
Я выглянула в коридор, плотно закрыла дверь и села рядом с госпожой Бонасье.
– Значит, он хорошо сыграл свою роль?
– Кто это?
– Тот, кто представился настоятельнице как посланец кардинала.
– Так он только играл роль?
– Да, дитя мое.
– Так, значит, этот человек не… – испуганно округлились глаза у госпожи Бонасье.
– Этот человек, – почти шепотом сказала я, – мой брат.
– Ваш брат?
– Только Вы одна должны знать эту тайну, дитя мое. Если Вы ее доверите кому бы то ни было, я погибла, – прошептала я, а чтобы желание сохранить тайну у госпожи Бонасье стало крепче, добавила: – а возможно, и Вы тоже!
– Ах, боже мой! – стиснула руки на груди госпожа Бонасье.
– Слушайте, что произошло. Мой брат, который спешил сюда ко мне на помощь с тем, чтобы в случае необходимости освободить меня силой, встретил шпиона, посланного за мной кардиналом, и поехал за ним следом. Добравшись до пустынного и уединенного места, он выхватил шпагу и, угрожая гонцу, потребовал, чтобы тот отдал ему бумаги, которые он вез. Гонец вздумал обороняться, и брат убил его.
– Ах!.. – содрогнулась госпожа Бонасье.
– Это было единственное средство, поймите! – воскликнула я. – Дальше брат решил действовать не силой, а хитростью: он взял бумаги, явился сюда с ними в качестве посланного от кардинала, и через час или два за мной приедет карета от имени Его Высокопреосвященства.
– Я понимаю, – кивнула госпожа Бонасье. – Эту карету Вам пришлет Ваш брат.
– Совершенно верно. Но это еще не все.
Я замолчала, убрала пушинку с рукава послушнического одеяния госпожи Бонасье.
– Письмо, которое Вы получили, – тихо сказала я, – получили, как Вы полагаете, от госпожи де Шеврез…
– Ну? – налились слезами синие глаза кастелянши королевы.
– …подложное письмо, – трагически закончила я.
– Как так? – заломила руки госпожа Бонасье.
– Да, подложное: это западня, устроенная для того, чтобы Вы не сопротивлялись, когда за Вами приедут.
– Но ведь приедет д'Артаньян!
– Перестаньте заблуждаться: д'Артаньян и его друзья на осаде Ла-Рошели.
– Откуда Вы это знаете?
– Мой брат встретил посланцев кардинала, переодетых мушкетерами. Вас вызвали бы к воротам, Вы подумали бы, что имеете дело с друзьями, Вас похитили бы и отвезли обратно в Париж.
Кстати, Рошфор именно так бы и сделал.
– О боже, – залилась слезами госпожа Бонасье, сжимая лоб ладонями. – Я чувствую, что, если так будет продолжаться, я сойду с ума.
– Постойте! – вскрикнула я.
– Что такое?
– Я слышу лошадиный топот… Это уезжает мой брат. Я хочу с ним еще раз проститься, пойдемте.
Я подошла к окну, открыла его и махнула рукой, приглашая госпожу Бонасье подойти.
Рошфор покинул монастырь и пустил коня вскачь по дороге.
– Я была настолько несправедлива, что думала так, – с видом человека, сознающегося в страшном грехе, призналась женщина, – но два-три дня назад я убедилась в противном и благодарю за это Создателя: мне тяжело было бы думать, что она меня забыла… Но Вы, сударыня… Вы, кажется, свободны, и если бы Вы захотели бежать, это зависит только от Вашего желания.
– А куда я пойду? – завела я утреннюю песню. – Без друзей, без денег, в такой, части Франции, которая мне вовсе не знакома и где я никогда не бывала прежде?
– Что касается друзей, они будут у Вас везде, где бы Вы не были! Вы кажетесь такой доброй и так прекрасны! – сказала женщина вроде бы вполне искренне.
– Что не мешает мне быть одинокой и гонимой, – улыбнулась я.
– Верьте мне, надо надеяться на провидение, – посоветовала женщина. – Всегда наступает такая минута, когда сделанное нами добро становится нашим ходатаем перед Богом. И, быть может, на Ваше счастье мы встретились с Вами, потому что, если я выйду отсюда, как я ни ничтожна и как ни незначительна моя власть, я найду нескольких сильных друзей, которые, вступившись за меня, могут также вступиться и за Вас. Блажен, кто верует.
– Я сказала, что одинока, но у меня тоже есть несколько высокопоставленных знакомых, – заметила я, чтобы показать, что она имеет дело тоже не с круглой сиротой. – Но эти знакомые сами трепещут перед кардиналом, сама королева не осмеливается никого поддержать против грозного министра. У меня есть доказательства того, что Ее Величество, несмотря на доброе сердце, не раз принуждена была отдавать в жертву гнева Его Высокопреосвященства тех, кто оказывал ей услуги.
Причем сдавала пачками. Ее можно понять, она – королева – одна, а сколько вот таких – незаметных – кругом. Всегда можно найти новых исполнителей для новых интриг. Когда это королевы сами стирали использованные носовые платки?
Видимо, скрыть скептическое выражение лица мне не удалось.
– Поверьте мне, сударыня! – пылко воскликнула женщина. – Королева может сделать вид, что она от них отступилась, но нельзя судить по внешнему впечатлению: чем больше они подвергаются гонениям, тем больше королева о них думает, и часто в ту минуту, когда они этого меньше всего ожидают, они убеждаются в том, что не забыты ее милостью.
Насколько я знаю наш двор, это происходит лишь в одном-единственном случае: когда на королеву давят лица из ее ближнего окружения. Сама же королева лишь делает вид, что думает о них, но чем больше они подвергаются гонениям, тем легче она от них отступается.
– Увы! – вздохнула я. – Я верю этому, ведь королева так добра!
– Ах, – восхитилась незнакомка, – значит, Вы знаете нашу прекрасную и великодушную королеву, если Вы о ней так отзываетесь!
Не знаю и знать не хочу!
– То есть я не имею чести быть лично знакомой с ней, – поправилась я, – но я знакома со многими из ее ближайших друзей: я знаю господина де Пютанжа, знала в Англии господина Дюжара, знакома с господином де Тревилем…
Кого бы еще приплести? Но больше никого не понадобилось.
– С господином де Тревилем! – вскричала женщина. – Вы знакомы с господином де Тревилем?
– Да, – важно подтвердила я, – и даже хорошо знакома.
– С капитаном королевских мушкетеров? – словно не веря ушам, переспросила незнакомка.
– С капитаном королевских мушкетеров, – кивнула я.
– В таком случае Вы увидите, что скоро, очень скоро мы с Вами станем близкими знакомыми, почти друзьями! – восторженно пообещала женщина. – Если Вы знакомы с господином де Тревилем, Вы, вероятно, бывали у него?
Ни разу не была.
– Да, часто.
– Вы, вероятно, встречали у него кое-кого из мушкетеров?
Кое-кого из мушкетеров я встречала у себя, но поскольку разговор наш становится все интереснее, я, пожалуй, вспомню, кого я могла встретить у Тревиля.
– Всех, кого он обычно у себя принимает.
– Назовите мне кого-нибудь из тех, кого вы знаете, – попросила женщина, – и Вы увидите – они окажутся моими друзьями.
– Ну, например… например, я знаю господина де Сувиньи, господина де Куртиврона, господина де Ферюссака…
– Не знаете ли Вы кавалера по имени Атос? – просто спросила женщина.
Такого даже я не ожидала. Моя реакция испугала незнакомку, она воскликнула:
– Что такое? Что с Вами? Ах, боже мой, не сказала ли я чего-нибудь такого, что оскорбило Вас?
– Нет, но это имя поразило меня, так как я тоже знала этого кавалера, – чуть запинаясь, объяснила я, – и мне показалось странным встретить человека, который, по-видимому, хорошо знаком с ним.
– Да, хорошо, очень хорошо! И не только с ним, но и с его друзьями, господином Портосом и господином Арамисом.
Как тесен мир…
– В самом деле? Я их тоже знаю!
– Ну если Вы их знаете, Вам, конечно, должно быть известно, что они добрые, хорошие товарищи. Отчего Вы не обратитесь к ним, если Вам нужна помощь?
Ну хотя бы оттого, что эти славные смелые люди боятся меня как черт ладана.
– Дело в том… – вздохнула я, – что я ни с кем из них не связана дружбой. Я их знаю только по рассказам их друга, господина д'Артаньяна.
– Вы знаете господина д'Артаньяна? – вцепилась в мою руку женщина, пожирая меня глазами.
Знаю и неплохо знаю, а с некоторыми частями его тела знакома значительно лучше, чем желала бы…
– Простите, сударыня, – женщина оказалась довольно зоркой. – В качестве кого Вы его знаете?
– Он мой друг, – поведала я, честно хлопая ресницами.
– Вы меня обманываете, сударыня, Вы были его любовницей! – гневно и печально сказала незнакомка.
Так, пожалуй, это долгожданная встреча. Пути Господни неисповедимы, думала ли я, кого обнаружу в захолустном монастыре?
– Это Вы были любовницей д'Артаньяна! – с нажимом сказала я, глядя на уже не незнакомку.
– Я?
– Да, Вы. Теперь я Вас знаю: Вы госпожа Бонасье.
Женщина вскочила.
– О, не отрицайте этого! Говорите же! – усилила я нажим.
– Ну что ж! – залилось краской ее кроткое лицо. – Да, сударыня! Значит, мы соперницы?
Да никогда! Не могут соперничать овечка и овчарка!
Ну и кроме того, усы д'Артаньяна кажутся неотразимыми только женщинам, у которых застежки платья спереди[12]…
Но госпожа Бонасье разревновалась не на шутку. Лицо ее пылало, в глазах стояли слезы.
– Признайтесь же, сударыня! – срывающимся голосом произнесла она. – Вы его любовница! Или, может быть, Вы были его любовницей прежде?
– О нет! – яростно воскликнула я. – Никогда! Никогда! Слишком большая честь для этого подлеца!
– Я верю Вам, – сразу успокоилась госпожа Бонасье, услышав, что ее обожаемый д'Артаньян не числил меня в своих любовницах. – Но отчего же Вы так вскрикнули?
– Как, Вы не понимаете?
– Как я могу понять? – растерялась госпожа Бонасье. – Я ничего не знаю.
– Вы не понимаете, – воскликнула я, всплескивая руками, – что господин д'Артаньян поверял мне, как другу, свои сердечные тайны?
Он ведь такой ранимый и чувствительный, наш д'Артаньян, и долгими вечерами в особняке на Королевской площади плакал у меня на плече, рассказывая про свою загадочно исчезнувшую любовь. Он был так верен Вам, госпожа Бонасье, так верен, что тут же составил лихой планчик, как немного утешиться от потери любимой, после чего просочился в один дом и совратил там служанку, чтобы обладать ее красавицей госпожой, которая ему приглянулась. Но Вы не волнуйтесь, дорогая госпожа Бонасье, пока Вы томились в тюрьме, сердце его все время принадлежало только Вам, хотя он и делал настойчивые попытки спихнуть его мне. Вот такие сердечные тайны.
– В самом деле? – счастливым голосом воскликнула кастелянша королевы.
– Вы не понимаете, что мне известно все: Ваше похищение из домика в Сен-Клу, его отчаяние, отчаяние его друзей и их безуспешные поиски. И как же мне не удивляться, когда я вдруг неожиданно встречаюсь с Вами, с Вами, о которой мы с ним так часто говорили, с Вами, которую он любит всей душой и которую он заставил меня заочно полюбить! Ах, милая Констанция, наконец-то я нашла Вас, наконец-то я Вас вижу!
– О, простите меня! Простите! – заливалась слезами госпожа Бонасье. – Я так люблю его!
Мы обнимались, как две сестры после долгой разлуки. Боже, какая пошлость!
Вы будете смеяться, но я не убивала госпожу Бонасье. Не из милосердия… О нет!.. Какое уж тут милосердие… И скажу сейчас, как на исповеди, то, чего на исповеди никогда не скажу… Если бы был у меня шанс, явился вдруг Тот, Кого Не Зовут, и предложил: можешь выбрать одну жизнь в обмен на одну смерть – будьте уверены, я самолично задушила бы Констанцию Бонасье, чтобы жил Джон Фельтон. И руки мои бы не дрогнули.
Я не убивала госпожу Бонасье, это было совершенно излишним, достаточно посмотреть на ее руки и ноги.
Бедная Констанция была галантерейщицей, и этим все сказано.
Господин де Ла Фер, так никогда и не понявший, что же такое женщина, по прошествии лет, вспоминая эти события и излагая их красивым почерком в тетрадке, решил поправить жизнь и устроить Констанции душераздирающий, прекрасный и трагичный конец, раз уж все равно, как он считает, меня нет на свете, какой с чудовища спрос…
Наверное, он слишком хорошо обо мне думал.
Я куда страшнее, чем он воображает. Именно в Бетюне меня один-единственный раз с полным правом можно назвать демоном.
Я не стала убивать госпожу Бонасье… Зачем делать чужую работу? Тратить очень дорогой и, поверьте, трудно доставаемый яд? Достаточно немного подождать, чтобы это сделал сам господин д'Артаньян. Честолюбивый, тщеславный, искренне любящий свою прелестную Констанцию д'Артаньян.
И мое доброе сердце истекало сладкой отравой мстительного наслаждения, когда я слышала, как она изливалась в своей горячей любви к гасконцу:
– О, как я люблю его, как люблю! За него я готова вытерпеть самые лютые испытания! Он – весь смысл моей жизни, мое дыхание, стук моего сердца. Значит, Вам известно, сколько я выстрадала, потому что он говорил Вам, как сам страдает! Но страдать ради него – блаженство!
– Да, блаженство, – охотно поддакивала я, думая: «Милая малютка, посмотрим, как через полгода потускнеют твои блестящие синие глазки, поникнет вздернутый носик, или я не миледи, у ног которой лежали толпы кавалеров. Люби его крепче, люби… Забывай себя, отдавайся вся… И однажды ты увидишь, как легко перешагнут через твою любовь… Вот это и будет самая страшная кара для тебя и моя месть для него, несчастная овечка… Потому что ни он, ни ты не знаете жизни, как знаю ее я… Я пожалела Фельтона, тебя я не пожалею. Ты любишь его, и он любит тебя, сейчас самая страшная буря с громом и молниями не оторвет вас друг от друга, но подожди, нудный мелкий серенький дождик размоет нерушимый мост между двумя сердцами, обрушив твое чистое, верное сердце в пропасть. Не хотела бы я быть на твоем месте… Люби его крепче, малютка!»
– И к тому же мои мучения скоро кончатся, – щебетала госпожа Бонасье. – Завтра или, быть может, даже сегодня вечером я его опять увижу, и грустное прошлое будет забыто.
– Сегодня вечером? Завтра? – Эти слова вывели меня из задумчивости, я опять включилась в разговор: – Что Вы хотите этим сказать? Вы ждете от него какого-нибудь известия?
– Я жду его самого, – горделиво воскликнула Констанция.
Так рано встречаться с д'Артаньяном в мои планы не входило.
– Его самого? Вы ждете д'Артаньяна сюда?
– Да, сюда.
– Но это невозможно! Он на осаде Ла-Рошели вместе с кардиналом, – напомнила я замечтавшейся госпоже Бонасье. – Он вернется сюда не раньше, как город будет взят.
– Вы так думаете? – с загадочным видом воскликнула молодая женщина. – Но разве есть что-нибудь невозможное для моего д'Артаньяна, для этого благородного и честного кавалера?
О да, для этого благородного и честного дворянина нет ничего невозможного. И ничего святого тоже.
– Я не могу Вам поверить! – покачав головой, сказала я.
– Ну так прочтите сами! – госпожа Бонасье достала письмецо.
Почерк был мне знаком. Ну конечно, Мари де Роан, вдова де Люинь, герцогиня де Шеврез.
«Милое дитя, будьте наготове. Наш друг вскоре навестит Вас, и навестит только затем, чтобы вызволить Вас из тюрьмы, где Вам пришлось укрыться ради Вашей безопасности. Приготовьтесь же к отъезду и никогда не отчаивайтесь в нашей помощи.
Наш милый гасконец недавно выказал себя, как всегда, человеком храбрым и преданным; передайте ему, что где-то очень ему благодарны за предостережение».
Ну что же, письмо было достаточно определенным. Цепочка: королева – герцогиня де Шеврез – мушкетеры – и т.д. прослеживалась вполне отчетливо.
Но вот монастырь придется срочно покинуть – это не то место, которое мне теперь нужно. Если тут скоро будет д'Артаньян, то и три друга появятся вместе с ним, а я еще не совсем готова к этой встрече. Надо над этим подумать, когда останусь одна.
– Да-да, – подтвердила я, – в письме все ясно сказано. Известно Вам, что это за предостережение?
– Нет. Но я догадываюсь, что он, должно быть, предупредил королеву о каких-нибудь новых кознях кардинала.
Поистине королева и ее окружение просто уверены, что мир крутится вокруг Анны Австрийской, а злодей-кардинал только и делает, что ломает голову, как бы напридумывать побольше козней для нее. Поменьше бы лезла она в политику, в которой ни черта не понимает, а побольше бы старалась понять собственного супруга, который был без памяти от нее поначалу, пока королева-инфанта не обнаружила весь свой редкостный ум.
– Да, наверное, это так.
За окном послышался топот скачущей лошади.
Госпожа Бонасье бросилась к окну.
– Ах, уж не он ли это?
Я осталась лежать, лихорадочно придумывая пути отхода. Опять я безоружна, а д'Артаньян при шпаге, несправедливо.
– Увы, нет, – вздохнула госпожа Бонасье, отходя от окна. – Это какой-то незнакомый человек… Однако он, кажется, едет к нам… Да, он замедляет бег коня… останавливается у ворот… звонит…
Я вскочила с постели и потянулась к платью.
– Вы вполне уверены, что это не он?
– Да, вполне, – разочарованно подтвердила госпожа Бонасье.
– Вы, может быть, не разглядели?
– Ах, по одному перу его шляпы, по кончику его плаща я узнала бы его! – вздохнула госпожа Бонасье, но снова выглянула в окно.
Понятно, безнадежный случай любви. И чем привлек этот наглый мальчишка субретку Кэтти и госпожу Бонасье? Может быть, именно наглостью? Все-таки насколько различаются вкусы…
– Вы говорите, этот человек идет сюда? – спросила я, выпутываясь из юбок.
– Да, он уже вошел, – сообщила она.
– Это или к Вам, или ко мне.
– Ах, боже мой, – взглянула на меня госпожа Бонасье. – Как Вы взволнованы!
– Да, признаюсь, я не так доверчива, как Вы, – подтвердила я. – Я всего жду от кардинала…
– Тише! – прислушалась госпожа Бонасье. – Сюда идут. Вошла настоятельница.
– Это Вы приехали из Булони? – обратилась она ко мне.
– Да я. Кто меня спрашивает?
– Господин, который приехал от имени кардинала, но не хочет называть себя.
Странно, мое письмо еще в пути. Кто бы это мог быть…
– И желает меня видеть?
– Он желает видеть даму, приехавшую из Булони.
Госпожа Бонасье с тревогой смотрела то на меня, то на мать-настоятельницу.
– В таком случае, пожалуйста, попросите его войти, сударыня, – попросила я.
– Ах, боже мой, боже мой! – испугалась Констанция. – Уж не привез ли он какое-нибудь плохое известие.
– Боюсь, что да, – не стала разочаровывать ее я.
– Я оставлю Вас с этим незнакомцем, – заспешила госпожа Бонасье, – но, как только он уедет, я, если позволите, вернусь к Вам.
– Конечно, прошу Вас.
Аббатиса и госпожа Бонасье выпорхнули из кельи, как испуганные птички. Ох, сейчас пойдет шум по курятнику.
Я осталась одна, ожидая свалившегося на мою голову посетителя.
В монастырском коридоре раздавался звук, который очень редко слышался здесь, но, я уверена, часто присутствовал в снах многих сестер: звон шпор.
Дверь открылась.
На пороге стоял Рошфор во всей своей красе.
– А! Это Вы! – разом вскричали мы оба.
Приятно видеть союзника, но передо мной стояла сложная задача: что рассказать ему, а о чем промолчать?
Например, я решила твердо молчать о том, что Констанция Бонасье в этом монастыре. Еще чего! Рошфор ее упустил, пусть и ищет по всей Франции. А я промолчу. Скажи я, что она здесь, и Рошфор с радостью арестует кастеляншу королевы, несмотря на все мои доводы. Подозреваю, он получил сильный нагоняй от кардинала за то, что несколько раз прошляпил ее.
Также мне не стоит упоминать о том, что четверо благородных кавалеров скачут во весь опор сюда, в Бетюн. Видимо, я по натуре одиночка, а, может, обострившееся чувство опасности двигает моими поступками, но теперь я полагаюсь только на себя. Вмешательство Рошфора в лучшем случае на некоторое время отодвинет опасность, а мне нужно избавиться от нее раз и навсегда.
Но кое о чем надо обязательно договориться.
– Вы откуда? – спросила я, когда Рошфор окончил сложный ритуал перецеловывания моих пальцев.
– Из-под Ла-Рошели. А Вы?
– Из Англии.
– Ну и как поживает наш друг Бекингэм? – прищурился Рошфор.
– Умер или опасно ранен; я уехала, ничего не добившись от него, но один фанатик убил его. Когда мой корабль покидал порт, на флагмане был поднят черный флаг.
– А! – расцвел Рошфор. – Вот счастливая случайность! Она очень обрадует Его Высокопреосвященство. Как Вы его известили?
– Я написала ему из Булони. Но зачем Вы здесь?
Рошфор звякнул шпорой.
– Его Высокопреосвященство беспокоится и послал меня отыскать Вас.
– У Его Высокопреосвященства, наверное, приступ ясновидения, – заметила я. – Я только вчера прибыла во Францию. Надо заметить, и я очень прошу донести мои слова до Его Высокопреосвященства, что последнее задание было сопряжено для меня с большими трудностями.
– Я Вас слушаю, – посерьезнел Рошфор.
– Передайте ему, что наш последний разговор в «Красной голубятне» был подслушан и в Англии меня ждали. Я чудом избежала гибели либо депортации в колонии. Теперь эта страна для меня надолго закрыта. А что он приказал Вам относительно меня?
– Получить Ваши донесения, письменные или словесные, и вернуться на почтовых; а когда он будет осведомлен обо всем, что Вы сделали, он решит, что делать Вам.
– Так я должна остаться здесь?
– Здесь или в окрестностях. Вы чего-то боитесь?
– Да, у меня есть все основания, что вслед за мной из Англии спешат поклонники герцога. У Вас есть с собой какой-нибудь приказ кардинала?
– У меня есть письменное полномочие действовать по своему усмотрению.
– Великолепно. Поскольку Его Высокопреосвященство не пользуется здесь большой популярностью, я изображаю его жертву. Предъявите приказ аббатисе и скажите, что сегодня иди завтра за мной приедут и что мне велено отправиться с тем лицом, которое явится от вашего имени.
– Еде Вас искать?
– Здесь есть одно прелестное местечко. Армантьер.
– А что это такое – Армантьер? – удивился Рошфор, слабо разбирающийся в географии родной страны.
– Небольшой городок на реке Лис. Мне стоит только переправиться через реку, и я буду в чужом государстве.
– Вы так хорошо знаете это захолустье? – приподнял бровь Рошфор.
– Я здесь росла.
– Если возникнет опасность, Вы, как я понимаю, переправитесь через реку?
– Да.
– А если это случится, как я узнаю, где Вы?
– Вы прибыли один? – спросила я.
– О нет, со мной лакей, а коляска сломалась, когда я въезжал в Лилье.
– Вот и хорошо. Вы прекрасно доедете до ставки верхом, а коляску вместе с лакеем пришлете мне.
– Хорошо Вам это говорить! – надулся Рошфор. – А каково мне будет проскакать сто восемьдесят лье?
– Пустяки, – с удовольствием пожала плечами я.
– Ладно, получите Вы коляску. Что еще Вам надо? – спросил Рошфор.
– В разговоре с настоятельницей упомяните, что мне разрешено гулять в лесу, примыкающему к монастырскому саду. Как знать, может быть, мне понадобится уйти с заднего крыльца.
– Вы обо всем позаботились, – буркнул Рошфор, по-прежнему недовольный, что ему придется ехать верхом.
– А Вы забыли еще одно…
– Что же еще? – замер в ожидании подвоха Рошфор.
– Спросить меня, не нужно ли мне денег, – улыбнулась я.
– Да, правда, – неохотно признал упущение Рошфор. – Сколько Вам дать?
– Ну, разумеется, все золото, какое у Вас найдется.
– У меня около пятисот пистолей.
– И у меня столько же. Имея тысячу пистолей, можно выйти из любого положения. Выкладывайте все, что у Вас в карманах.
Рошфор послушно опустошил карманы.
– Извольте. Но теперь я забыл название той дыры, где Вас искать.
– Армантьер. Это же так просто.
– Это просто для человека с тысячью пистолями на руках. У того, кто бренчит теперь только мелочью, память слабая. Напишите мне это название на клочке бумаги. Ведь в названии города нет ничего порочащего, не так ли?
– Как знать… – задумалась я.
Те, кто меня ищет, найдут в любом случае.
– Ну так и быть, я готова набросить тень на свое доброе имя.
Рошфор взял листок бумаги, на котором стояло одно слово «Армантьер», сложил его и засунул за подкладку своей шляпы.
– Прощайте, миледи.
– Прощайте, граф.
Рошфор, звеня шпорами, ушел.
Итак, я не открыла ему, что госпожа Бонасье находится в монастыре. Потому что мне она нужна в качестве заложницы. Старое, доброе, испытанное веками средство успешно вести переговоры.
Видит Бог, зла я ей не желаю, но если наметился еще один путь к спасению, почему бы не попытать счастья?
Не успела за Рошфором закрыться дверь, как в комнату опять скользнула госпожа Бонасье.
Я встретила ее радостной улыбкой.
– Итак, то, чего Вы опасались, случилось, – сказала она печально. – Сегодня вечером или завтра кардинал пришлет за Вами.
– Кто это Вам сказал, дитя мое?
– Я об этом слышала из уст самого гонца.
– Подойдите и сядьте тут, возле меня, – попросила я.
– Извольте. Госпожа Бонасье села.
– Подождите, надо удостовериться, не подслушивает ли нас кто-нибудь, – поднялась я.
– К чему все эти предосторожности? – с легкой тревогой спросила кастелянша королевы.
– Вы сейчас узнаете.
Я выглянула в коридор, плотно закрыла дверь и села рядом с госпожой Бонасье.
– Значит, он хорошо сыграл свою роль?
– Кто это?
– Тот, кто представился настоятельнице как посланец кардинала.
– Так он только играл роль?
– Да, дитя мое.
– Так, значит, этот человек не… – испуганно округлились глаза у госпожи Бонасье.
– Этот человек, – почти шепотом сказала я, – мой брат.
– Ваш брат?
– Только Вы одна должны знать эту тайну, дитя мое. Если Вы ее доверите кому бы то ни было, я погибла, – прошептала я, а чтобы желание сохранить тайну у госпожи Бонасье стало крепче, добавила: – а возможно, и Вы тоже!
– Ах, боже мой! – стиснула руки на груди госпожа Бонасье.
– Слушайте, что произошло. Мой брат, который спешил сюда ко мне на помощь с тем, чтобы в случае необходимости освободить меня силой, встретил шпиона, посланного за мной кардиналом, и поехал за ним следом. Добравшись до пустынного и уединенного места, он выхватил шпагу и, угрожая гонцу, потребовал, чтобы тот отдал ему бумаги, которые он вез. Гонец вздумал обороняться, и брат убил его.
– Ах!.. – содрогнулась госпожа Бонасье.
– Это было единственное средство, поймите! – воскликнула я. – Дальше брат решил действовать не силой, а хитростью: он взял бумаги, явился сюда с ними в качестве посланного от кардинала, и через час или два за мной приедет карета от имени Его Высокопреосвященства.
– Я понимаю, – кивнула госпожа Бонасье. – Эту карету Вам пришлет Ваш брат.
– Совершенно верно. Но это еще не все.
Я замолчала, убрала пушинку с рукава послушнического одеяния госпожи Бонасье.
– Письмо, которое Вы получили, – тихо сказала я, – получили, как Вы полагаете, от госпожи де Шеврез…
– Ну? – налились слезами синие глаза кастелянши королевы.
– …подложное письмо, – трагически закончила я.
– Как так? – заломила руки госпожа Бонасье.
– Да, подложное: это западня, устроенная для того, чтобы Вы не сопротивлялись, когда за Вами приедут.
– Но ведь приедет д'Артаньян!
– Перестаньте заблуждаться: д'Артаньян и его друзья на осаде Ла-Рошели.
– Откуда Вы это знаете?
– Мой брат встретил посланцев кардинала, переодетых мушкетерами. Вас вызвали бы к воротам, Вы подумали бы, что имеете дело с друзьями, Вас похитили бы и отвезли обратно в Париж.
Кстати, Рошфор именно так бы и сделал.
– О боже, – залилась слезами госпожа Бонасье, сжимая лоб ладонями. – Я чувствую, что, если так будет продолжаться, я сойду с ума.
– Постойте! – вскрикнула я.
– Что такое?
– Я слышу лошадиный топот… Это уезжает мой брат. Я хочу с ним еще раз проститься, пойдемте.
Я подошла к окну, открыла его и махнула рукой, приглашая госпожу Бонасье подойти.
Рошфор покинул монастырь и пустил коня вскачь по дороге.