Страница:
– До свидания, брат! – крикнула я.
Рошфор махнул в ответ.
– Славный Жорж! – закрыла я окно.
С грустным лицом я уселась на прежнее место, сделав вид, что погружена в раздумья.
Госпожа Бонасье тихо плакала.
– Простите, сударыня, разрешите прервать Ваши мысли, – наплакавшись, сказала она. – Что Вы мне посоветуете делать? Боже мой! Вы опытнее меня в житейских делах и научите меня, как мне быть.
– Прежде всего, – задумчиво сказала я, – возможно, что я ошибаюсь и д'Артаньян и его друзья в самом деле приедут к Вам на помощь.
– Ах, это было бы слишком хорошо! Такое счастье не для меня! – обрадовалась госпожа Бонасье.
– В таком случае Вы понимаете, – пристально посмотрела я ей в глаза, – что весь вопрос в том, кто приедет раньше. Если Ваши друзья – Вы спасены, а если приспешники кардинала – Вы погибли.
– О да-да, погибла безвозвратно! – подтвердила кастелянша королевы. – Что же делать?
– Есть, пожалуй, одно средство, очень простое и верное…
– Какое, скажите? – схватила меня за руку госпожа Бонасье.
– Ждать, – накрыла я ее ладонь. – Ждать, укрывшись где-нибудь в окрестностях, и сначала удостовериться, кто эти люди, которые приедут за Вами.
– Но где ждать? – с мукой на лице спросила госпожа Бонасье.
– Ну это легко придумать. Я сама остановлюсь в нескольких лье отсюда и буду скрываться там, пока ко мне не приедет брат. Сделаем так: я увезу Вас с собой, мы спрячемся и будем ждать вместе.
– Но меня не выпустят отсюда, я здесь как заключенная, – опять заплакала госпожа Бонасье.
– Здесь думают, что я уезжаю по приказанию кардинала, и им в голову не придет предположить, что Вы очень спешите присоединиться ко мне.
– Ну?
– Ну вот, карета подана. Вы прощаетесь со мной, Вы становитесь на подножку, желая в последний раз обнять меня. Слуга моего брата, которого он пришлет за мной, будет обо всем предупрежден, – он подаст знак кучеру, и мы умчимся галопом.
– Но д'Артаньян? Что, если приедет д'Артаньян? – простонала госпожа Бонасье.
– Мы это узнаем, – пообещала я.
– Каким образом?
– Да ничего не может быть легче! Мы пошлем обратно в Бетюн слугу моего брата, на которого, повторяю, мы вполне можем положиться. Он переоденется и поселится против монастыря. Если приедут посланцы кардинала, он не двинется с места, а если д'Артаньян и его друзья – он проводит их к нам.
– А разве он их знает?
– Конечно, знает! Ведь он не раз видел д'Артаньяна у меня в доме.
– Да-да, Вы правы… Итак, все улаживается, все складывается как нельзя лучше… Но мы не будем уезжать далеко отсюда? – встрепенулась госпожа Бонасье.
– Самое большее за семь-восемь лье, – успокоила я ее. – Мы остановимся в укромном месте у самой границы и при первой тревоге уедем из Франции.
– А до тех пор что делать? – жалобно спросила госпожа Бонасье.
– Ждать.
– А если они приедут?
– Карета моего брата приедет раньше.
– Но что, если я буду далеко от Вас в ту минуту, когда за Вами придут: например, если в это время я буду обедать или ужинать?
Да, ведь возможно и такое.
– Сделайте вот что, – попросила я.
– Что?
– Скажите добрейшей настоятельнице, что Вы просите у нее позволения обедать и ужинать вместе со мной, чтобы нам как можно меньше расставаться друг с другом.
– Позволит ли она?
– А почему бы нет?
– Отлично, – смахнула последние слезы госпожа Бонасье. – Таким образом, мы не расстанемся ни на минуту!
– Ступайте же к ней и попросите ее об этом, – поднялась я. – Я чувствую, у меня тяжелая голова, я пойду немного прогуляться по саду.
– Идите. А где я Вас найду?
– Здесь, через час.
– Здесь, через час… Ах, благодарю Вас, Вы так добры!
– Как же мне не принимать в Вас участия! – заметила мурлыкающим голосом я. – Если бы даже Вы не были и сами по себе такой красивой и очаровательной, разве Вы не друг одного из моих лучших друзей!
– Милый д'Артаньян, как он будет Вам благодарен! – воскликнула госпожа Бонасье.
– Надеюсь. Ну вот, мы обо всем условились. Пойдемте вниз.
– Вы идете в сад?
– Да.
– Пройдите по этому коридору, – посоветовала госпожа Бонасье, – и спуститесь по маленькой лестнице – она выведет Вас прямо в сад.
– Отлично! Благодарю Вас.
Поулыбавшись друг другу на прощание, мы расстались.
Я спустилась в сад. Надо было проверить путь возможного отхода. Через сад я попала в лесок, нашла там удобную тропу к деревушке. Надеюсь, вечерней порой здесь не очень многолюдно, хотя кто знает, зачем такая утоптанная тропинка ведет укромным путем в монастырь… В иные обители, несмотря на их кажущуюся неприступность, попасть очень просто, если Вы – красавец военный.
Попутно я обдумывала дальнейшие действия.
Госпожа Бонасье согласилась бежать со мной, это уже хорошо. Теперь можно будет обменять ее на надежные гарантии безопасности со стороны мушкетеров. Если все пойдет совсем хорошо, то я, пожалуй, смогу добиться развода с де Ла Фером и зажить дальше уже как нормальный человек, не встречая больше на своем пути воскресших покойников и грандов, переодетых в простых солдат.
Только в то, что все пойдет хорошо, я ни капли не верю. Уж слишком сильно ноет плечо с клеймом. Наверное, к буре.
Час спустя я вернулась в монастырь и услышала, как кастелянша королевы зовет меня. Аббатиса не нашла причин препятствовать нам в совместном поглощении еды, и можно было отправляться ужинать.
Мы вошли во двор.
Со стороны дороги раздался стук подъезжающей кареты.
– Вы слышите? – спросила я, прислушиваясь.
– Да, у ворот остановилась карета, – подтвердила госпожа Бонасье.
– Эта та самая, которую прислал нам мой брат.
– О боже! – переменилась в лице госпожа Бонасье.
– Ну полно, мужайтесь!
Не люблю иметь дел с определенным типом хорошеньких женщин. С теми, что раскисают сразу. У ворот монастыря раздался звонок.
– Пойдите в свою комнату, – скомандовала я, – у Вас, наверное, есть кое-какие драгоценности, которые Вам хотелось бы захватить с собою.
– У меня есть его письма! – простонала госпожа Бонасье.
– Вот и захватите их и приходите ко мне, мы наскоро поужинаем. Нам, возможно, придется ехать всю ночь – надо подкрепиться.
– Боже мой! – схватилась за грудь госпожа Бонасье. – У меня так бьется сердце, я не могу идти…
– Мужайтесь! – мрачно процедила я. – Говорю Вам, мужайтесь! Подумайте, через четверть часа Вы спасены. И помните: все, что Вы собираетесь делать, Вы делаете для него.
Упоминание о д'Артаньяне было для госпожи Бонасье все равно что бокал крепкого вина. Состояние ее на глазах улучшилось.
– О да, все для него! – воскликнула она. – Вы одним словом вернули мне бодрость. Ступайте, я приду к Вам.
Слуга Рошфора уже ждал меня в моей комнате.
– Вы сейчас ждете меня у монастырских ворот, – объяснила я ему. – Если появятся люди в мушкетерской форме, Вы, не дожидаясь, пока они подъедут к Вам, тронетесь с места, объедете монастырь и направитесь в небольшую деревушку, что стоит за лесом, примыкающим к монастырскому саду. Там будете ждать меня. Вы поняли?
– Да, сударыня, – подтвердил лакей.
– Если никто не появится, Вы дождетесь, пока дама в послуш-ническом одеянии станет на подножку кареты, прощаясь со мной. Тогда Вы умчите нас обеих. Вы поняли?
– Да, сударыня.
– Идите.
Вошла госпожа Бонасье. Я повторила лакею в ее присутствии:
– Вы дождетесь, – пока эта дама не встанет на подножку, тогда трогайте и не обращайте внимания ни на кого, кто осмелится нам воспрепятствовать. Вы поняли?
– Да, сударыня.
Лакей ушел.
– Как видите, все готово, – улыбнулась я. – Настоятельница ни о чем не догадывается и думает, что за мной приехали по приказанию кардинала. Этот человек пошел отдать последние распоряжения. Поешьте немножко, выпейте глоток вина и поедем.
– Да, – как-то безжизненно, словно итальянская марионетка, повторила госпожа Бонасье. – Поедем.
Я налила ей бокал испанского, положила на тарелку грудку цыпленка.
– Смотрите, как все нам благоприятствует, – подбодрила я ее. – Вот уже темнеет, на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не догадается, где мы… Ну полно, не теряйте бодрости, скушайте что-нибудь…
Было совершенно очевидно, что госпожа Бонасье потеряла всякий аппетит.
– Да выпейте же, выпейте! – уговаривала я ее. – Берите пример с меня.
Но не успела я поднести бокал к губам, как услышала самый неприятный сейчас звук: конский топот. И я уже знала, кто это скачет. Я подошла к окну.
– Ах, боже мой, что это за шум? – спросила госпожа Бонасье, дрожа как осиновый лист.
– Это едут или наши друзья, или наши враги, – объяснила я ей на тот случай, если она сама не догадалась. – Стойте там. Сейчас я Вам скажу, кто это.
Похоже, и без моих слов госпожа Бонасье не смогла бы сделать ни шагу. Она держалась за стул, чтобы не упасть.
Что-то не похоже, что ей пришлось очень страдать в заключении после истории с подвесками. Попади она хоть раз в настоящую, серьезную переделку, какие выпадают на долю людей, играющих в политические игры, она сейчас бы порхала как бабочка, готовая спасти себя, а не тряслась бы овечьим хвостом. Люди всегда преувеличивают свои страдания и преуменьшают чужие. Таков мир.
Еще не успело стемнеть, и пустынная дорога, ведущая к монастырю, была видна как на ладони.
Вдруг из-за поворота вылетели всадники. Заблестели в прощальных лучах солнца галуны на шляпах, колыхались горделивые перья.
Два всадника… пять… восемь…
Один из них скакал на два корпуса впереди всех. Кого я вижу, дружочек д'Артаньян!
– Ах, боже мой, боже мой! – испугалась выражения моего лица госпожа Бонасье. – Что там такое?
– Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуту! Бежим, бежим! – крикнула я, отбегая от окна.
– Да-да, бежим! – повторила госпожа Бонасье, не двигаясь с места.
Копыта коней уже процокали под нашими окнами, направляясь к воротам'.
– Идем! Да идем же! – пыталась я увлечь за собой остолбеневшую кастеляншу королевы. – Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут – и будет поздно.
Госпожа Бонасье отреагировала совершенно противоположным образом. Колени ее подогнулись, и она упала.
Я попыталась поднять ее и унести, но на тюремных и монастырских жидких харчах госпожа Бонасье почему-то так раздобрела, что сдвинуть ее с места было все равно что поднять кровать.
За окном раздался крик кучера моей кареты, застучали ее колеса. Лошади помчались галопом, потом в стук копыт вплелись выстрелы. Ого!
– В последний раз спрашиваю! – проорала я свирепо. – Намерены Вы идти?!
– О боже, боже! – простонала госпожа Бонасье, закатывая глаза. – Вы видите, мне изменяют силы, Вы сами видите, что я совсем не могу идти… Бегите одна!
– Бежать одной? Оставить Вас здесь? Нет-нет, ни за что! – воскликнула я, но было уже ясно, что кастеляншу королевы двигать ногами не заставишь.
Надо уходить через сад.
Но есть маленькое, совсем маленькое обстоятельство: через пару минут сюда ворвется с обнаженной шпагой д'Артаньян, радостно поцелует обретенную возлюбленную и с гиканьем продолжит погоню за мной. Ведь госпожа Бонасье тотчас же пошлет его предупредить убегающую леди Винтер, что это никакие не гвардейцы, а самые настоящие мушкетеры. Друзья. Надо его задержать примерно таким же способом, как задержала меня Кэтти тогда в особняке.
На пальцах у меня сейчас красовалось три перстня. Рубин, аметист и сапфир. Сапфир не такой большой, как тот, подаренный де Ла Фером, но очень красивый, со звездочкой внутри.
Перстни были на все случаи жизни. Один простой, с ядом, и два с секретом. Я подбежала к столу, налила бокал вина и легко открыла тайничок в перстне с рубином. Серый порошок быстро растворился в вине. Затем тайничок в перстне с аметистом, оттуда в бокал отправились бурые крупинки.
– Пейте, – поднесла я бокал к бледным губам госпожи Бонасье. – Пейте, это вино придаст Вам силы! Пейте!
Госпожа Бонасье послушно выпила. Я поставила бокал на стол, схватила плащ и выбежала из комнаты.
Теперь состояние кастелянши королевы незначительно ухудшится.
В порошке из перстня с рубином помимо прочих вещей содержится милая травка, лекари называют ее Veratrum album. Вообще-то это яд, но лишь тогда, когда он сразу попадает в кровь. Сейчас он сработает как сильнейшее рвотное и слабительное. То есть в роли прямо противоположной – противоядия. А когда кончится его действие, вступят в дело крупинки из аметистового перстня, они усваиваются желудком быстро, быстрее, чем рвотный порошок, но поначалу рвота их пересилит. Персидские афродизиаки, содержащиеся в крупинках, разожгут в госпоже Бонасье такой любовный пыл, что д'Артаньян еще подумает, бежать ли ему в ночь сломя голову по остывшему следу или остаться с возлюбленной, горячей и на все согласной.
Я же сто раз говорила – зачем убивать человека, нарываясь на неприятности, когда можно изящно его использовать в своих целях? Это куда приятнее и полезнее.
Сейчас господа мушкетеры займутся спасением любимой женщины д'Артаньяна, это займет как раз те мгновения, что нужны мне для пересечения сада и леса.
В действие вступает самая мрачная часть моего плана. Мне не удалось избежать ее.
Звонили колокола в монастыре.
Я бежала по черному лесу к карете, а над ним уже плыла ночная луна. В одно из мгновений облака закрыли ее. Показалось мне или то было на самом деле, но кусочек луны, оставшийся чистым от облачных лоскутьев, отдаленно был похож на цветок лилии. Потом исчез и он.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Рошфор махнул в ответ.
– Славный Жорж! – закрыла я окно.
С грустным лицом я уселась на прежнее место, сделав вид, что погружена в раздумья.
Госпожа Бонасье тихо плакала.
– Простите, сударыня, разрешите прервать Ваши мысли, – наплакавшись, сказала она. – Что Вы мне посоветуете делать? Боже мой! Вы опытнее меня в житейских делах и научите меня, как мне быть.
– Прежде всего, – задумчиво сказала я, – возможно, что я ошибаюсь и д'Артаньян и его друзья в самом деле приедут к Вам на помощь.
– Ах, это было бы слишком хорошо! Такое счастье не для меня! – обрадовалась госпожа Бонасье.
– В таком случае Вы понимаете, – пристально посмотрела я ей в глаза, – что весь вопрос в том, кто приедет раньше. Если Ваши друзья – Вы спасены, а если приспешники кардинала – Вы погибли.
– О да-да, погибла безвозвратно! – подтвердила кастелянша королевы. – Что же делать?
– Есть, пожалуй, одно средство, очень простое и верное…
– Какое, скажите? – схватила меня за руку госпожа Бонасье.
– Ждать, – накрыла я ее ладонь. – Ждать, укрывшись где-нибудь в окрестностях, и сначала удостовериться, кто эти люди, которые приедут за Вами.
– Но где ждать? – с мукой на лице спросила госпожа Бонасье.
– Ну это легко придумать. Я сама остановлюсь в нескольких лье отсюда и буду скрываться там, пока ко мне не приедет брат. Сделаем так: я увезу Вас с собой, мы спрячемся и будем ждать вместе.
– Но меня не выпустят отсюда, я здесь как заключенная, – опять заплакала госпожа Бонасье.
– Здесь думают, что я уезжаю по приказанию кардинала, и им в голову не придет предположить, что Вы очень спешите присоединиться ко мне.
– Ну?
– Ну вот, карета подана. Вы прощаетесь со мной, Вы становитесь на подножку, желая в последний раз обнять меня. Слуга моего брата, которого он пришлет за мной, будет обо всем предупрежден, – он подаст знак кучеру, и мы умчимся галопом.
– Но д'Артаньян? Что, если приедет д'Артаньян? – простонала госпожа Бонасье.
– Мы это узнаем, – пообещала я.
– Каким образом?
– Да ничего не может быть легче! Мы пошлем обратно в Бетюн слугу моего брата, на которого, повторяю, мы вполне можем положиться. Он переоденется и поселится против монастыря. Если приедут посланцы кардинала, он не двинется с места, а если д'Артаньян и его друзья – он проводит их к нам.
– А разве он их знает?
– Конечно, знает! Ведь он не раз видел д'Артаньяна у меня в доме.
– Да-да, Вы правы… Итак, все улаживается, все складывается как нельзя лучше… Но мы не будем уезжать далеко отсюда? – встрепенулась госпожа Бонасье.
– Самое большее за семь-восемь лье, – успокоила я ее. – Мы остановимся в укромном месте у самой границы и при первой тревоге уедем из Франции.
– А до тех пор что делать? – жалобно спросила госпожа Бонасье.
– Ждать.
– А если они приедут?
– Карета моего брата приедет раньше.
– Но что, если я буду далеко от Вас в ту минуту, когда за Вами придут: например, если в это время я буду обедать или ужинать?
Да, ведь возможно и такое.
– Сделайте вот что, – попросила я.
– Что?
– Скажите добрейшей настоятельнице, что Вы просите у нее позволения обедать и ужинать вместе со мной, чтобы нам как можно меньше расставаться друг с другом.
– Позволит ли она?
– А почему бы нет?
– Отлично, – смахнула последние слезы госпожа Бонасье. – Таким образом, мы не расстанемся ни на минуту!
– Ступайте же к ней и попросите ее об этом, – поднялась я. – Я чувствую, у меня тяжелая голова, я пойду немного прогуляться по саду.
– Идите. А где я Вас найду?
– Здесь, через час.
– Здесь, через час… Ах, благодарю Вас, Вы так добры!
– Как же мне не принимать в Вас участия! – заметила мурлыкающим голосом я. – Если бы даже Вы не были и сами по себе такой красивой и очаровательной, разве Вы не друг одного из моих лучших друзей!
– Милый д'Артаньян, как он будет Вам благодарен! – воскликнула госпожа Бонасье.
– Надеюсь. Ну вот, мы обо всем условились. Пойдемте вниз.
– Вы идете в сад?
– Да.
– Пройдите по этому коридору, – посоветовала госпожа Бонасье, – и спуститесь по маленькой лестнице – она выведет Вас прямо в сад.
– Отлично! Благодарю Вас.
Поулыбавшись друг другу на прощание, мы расстались.
Я спустилась в сад. Надо было проверить путь возможного отхода. Через сад я попала в лесок, нашла там удобную тропу к деревушке. Надеюсь, вечерней порой здесь не очень многолюдно, хотя кто знает, зачем такая утоптанная тропинка ведет укромным путем в монастырь… В иные обители, несмотря на их кажущуюся неприступность, попасть очень просто, если Вы – красавец военный.
Попутно я обдумывала дальнейшие действия.
Госпожа Бонасье согласилась бежать со мной, это уже хорошо. Теперь можно будет обменять ее на надежные гарантии безопасности со стороны мушкетеров. Если все пойдет совсем хорошо, то я, пожалуй, смогу добиться развода с де Ла Фером и зажить дальше уже как нормальный человек, не встречая больше на своем пути воскресших покойников и грандов, переодетых в простых солдат.
Только в то, что все пойдет хорошо, я ни капли не верю. Уж слишком сильно ноет плечо с клеймом. Наверное, к буре.
Час спустя я вернулась в монастырь и услышала, как кастелянша королевы зовет меня. Аббатиса не нашла причин препятствовать нам в совместном поглощении еды, и можно было отправляться ужинать.
Мы вошли во двор.
Со стороны дороги раздался стук подъезжающей кареты.
– Вы слышите? – спросила я, прислушиваясь.
– Да, у ворот остановилась карета, – подтвердила госпожа Бонасье.
– Эта та самая, которую прислал нам мой брат.
– О боже! – переменилась в лице госпожа Бонасье.
– Ну полно, мужайтесь!
Не люблю иметь дел с определенным типом хорошеньких женщин. С теми, что раскисают сразу. У ворот монастыря раздался звонок.
– Пойдите в свою комнату, – скомандовала я, – у Вас, наверное, есть кое-какие драгоценности, которые Вам хотелось бы захватить с собою.
– У меня есть его письма! – простонала госпожа Бонасье.
– Вот и захватите их и приходите ко мне, мы наскоро поужинаем. Нам, возможно, придется ехать всю ночь – надо подкрепиться.
– Боже мой! – схватилась за грудь госпожа Бонасье. – У меня так бьется сердце, я не могу идти…
– Мужайтесь! – мрачно процедила я. – Говорю Вам, мужайтесь! Подумайте, через четверть часа Вы спасены. И помните: все, что Вы собираетесь делать, Вы делаете для него.
Упоминание о д'Артаньяне было для госпожи Бонасье все равно что бокал крепкого вина. Состояние ее на глазах улучшилось.
– О да, все для него! – воскликнула она. – Вы одним словом вернули мне бодрость. Ступайте, я приду к Вам.
Слуга Рошфора уже ждал меня в моей комнате.
– Вы сейчас ждете меня у монастырских ворот, – объяснила я ему. – Если появятся люди в мушкетерской форме, Вы, не дожидаясь, пока они подъедут к Вам, тронетесь с места, объедете монастырь и направитесь в небольшую деревушку, что стоит за лесом, примыкающим к монастырскому саду. Там будете ждать меня. Вы поняли?
– Да, сударыня, – подтвердил лакей.
– Если никто не появится, Вы дождетесь, пока дама в послуш-ническом одеянии станет на подножку кареты, прощаясь со мной. Тогда Вы умчите нас обеих. Вы поняли?
– Да, сударыня.
– Идите.
Вошла госпожа Бонасье. Я повторила лакею в ее присутствии:
– Вы дождетесь, – пока эта дама не встанет на подножку, тогда трогайте и не обращайте внимания ни на кого, кто осмелится нам воспрепятствовать. Вы поняли?
– Да, сударыня.
Лакей ушел.
– Как видите, все готово, – улыбнулась я. – Настоятельница ни о чем не догадывается и думает, что за мной приехали по приказанию кардинала. Этот человек пошел отдать последние распоряжения. Поешьте немножко, выпейте глоток вина и поедем.
– Да, – как-то безжизненно, словно итальянская марионетка, повторила госпожа Бонасье. – Поедем.
Я налила ей бокал испанского, положила на тарелку грудку цыпленка.
– Смотрите, как все нам благоприятствует, – подбодрила я ее. – Вот уже темнеет, на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не догадается, где мы… Ну полно, не теряйте бодрости, скушайте что-нибудь…
Было совершенно очевидно, что госпожа Бонасье потеряла всякий аппетит.
– Да выпейте же, выпейте! – уговаривала я ее. – Берите пример с меня.
Но не успела я поднести бокал к губам, как услышала самый неприятный сейчас звук: конский топот. И я уже знала, кто это скачет. Я подошла к окну.
– Ах, боже мой, что это за шум? – спросила госпожа Бонасье, дрожа как осиновый лист.
– Это едут или наши друзья, или наши враги, – объяснила я ей на тот случай, если она сама не догадалась. – Стойте там. Сейчас я Вам скажу, кто это.
Похоже, и без моих слов госпожа Бонасье не смогла бы сделать ни шагу. Она держалась за стул, чтобы не упасть.
Что-то не похоже, что ей пришлось очень страдать в заключении после истории с подвесками. Попади она хоть раз в настоящую, серьезную переделку, какие выпадают на долю людей, играющих в политические игры, она сейчас бы порхала как бабочка, готовая спасти себя, а не тряслась бы овечьим хвостом. Люди всегда преувеличивают свои страдания и преуменьшают чужие. Таков мир.
Еще не успело стемнеть, и пустынная дорога, ведущая к монастырю, была видна как на ладони.
Вдруг из-за поворота вылетели всадники. Заблестели в прощальных лучах солнца галуны на шляпах, колыхались горделивые перья.
Два всадника… пять… восемь…
Один из них скакал на два корпуса впереди всех. Кого я вижу, дружочек д'Артаньян!
– Ах, боже мой, боже мой! – испугалась выражения моего лица госпожа Бонасье. – Что там такое?
– Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуту! Бежим, бежим! – крикнула я, отбегая от окна.
– Да-да, бежим! – повторила госпожа Бонасье, не двигаясь с места.
Копыта коней уже процокали под нашими окнами, направляясь к воротам'.
– Идем! Да идем же! – пыталась я увлечь за собой остолбеневшую кастеляншу королевы. – Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут – и будет поздно.
Госпожа Бонасье отреагировала совершенно противоположным образом. Колени ее подогнулись, и она упала.
Я попыталась поднять ее и унести, но на тюремных и монастырских жидких харчах госпожа Бонасье почему-то так раздобрела, что сдвинуть ее с места было все равно что поднять кровать.
За окном раздался крик кучера моей кареты, застучали ее колеса. Лошади помчались галопом, потом в стук копыт вплелись выстрелы. Ого!
– В последний раз спрашиваю! – проорала я свирепо. – Намерены Вы идти?!
– О боже, боже! – простонала госпожа Бонасье, закатывая глаза. – Вы видите, мне изменяют силы, Вы сами видите, что я совсем не могу идти… Бегите одна!
– Бежать одной? Оставить Вас здесь? Нет-нет, ни за что! – воскликнула я, но было уже ясно, что кастеляншу королевы двигать ногами не заставишь.
Надо уходить через сад.
Но есть маленькое, совсем маленькое обстоятельство: через пару минут сюда ворвется с обнаженной шпагой д'Артаньян, радостно поцелует обретенную возлюбленную и с гиканьем продолжит погоню за мной. Ведь госпожа Бонасье тотчас же пошлет его предупредить убегающую леди Винтер, что это никакие не гвардейцы, а самые настоящие мушкетеры. Друзья. Надо его задержать примерно таким же способом, как задержала меня Кэтти тогда в особняке.
На пальцах у меня сейчас красовалось три перстня. Рубин, аметист и сапфир. Сапфир не такой большой, как тот, подаренный де Ла Фером, но очень красивый, со звездочкой внутри.
Перстни были на все случаи жизни. Один простой, с ядом, и два с секретом. Я подбежала к столу, налила бокал вина и легко открыла тайничок в перстне с рубином. Серый порошок быстро растворился в вине. Затем тайничок в перстне с аметистом, оттуда в бокал отправились бурые крупинки.
– Пейте, – поднесла я бокал к бледным губам госпожи Бонасье. – Пейте, это вино придаст Вам силы! Пейте!
Госпожа Бонасье послушно выпила. Я поставила бокал на стол, схватила плащ и выбежала из комнаты.
Теперь состояние кастелянши королевы незначительно ухудшится.
В порошке из перстня с рубином помимо прочих вещей содержится милая травка, лекари называют ее Veratrum album. Вообще-то это яд, но лишь тогда, когда он сразу попадает в кровь. Сейчас он сработает как сильнейшее рвотное и слабительное. То есть в роли прямо противоположной – противоядия. А когда кончится его действие, вступят в дело крупинки из аметистового перстня, они усваиваются желудком быстро, быстрее, чем рвотный порошок, но поначалу рвота их пересилит. Персидские афродизиаки, содержащиеся в крупинках, разожгут в госпоже Бонасье такой любовный пыл, что д'Артаньян еще подумает, бежать ли ему в ночь сломя голову по остывшему следу или остаться с возлюбленной, горячей и на все согласной.
Я же сто раз говорила – зачем убивать человека, нарываясь на неприятности, когда можно изящно его использовать в своих целях? Это куда приятнее и полезнее.
Сейчас господа мушкетеры займутся спасением любимой женщины д'Артаньяна, это займет как раз те мгновения, что нужны мне для пересечения сада и леса.
В действие вступает самая мрачная часть моего плана. Мне не удалось избежать ее.
Звонили колокола в монастыре.
Я бежала по черному лесу к карете, а над ним уже плыла ночная луна. В одно из мгновений облака закрыли ее. Показалось мне или то было на самом деле, но кусочек луны, оставшийся чистым от облачных лоскутьев, отдаленно был похож на цветок лилии. Потом исчез и он.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
ФИНАЛ ДИКОЙ ОХОТЫ
Карета ждала меня шагах в пятидесяти от Фестюбера.
Форейтор был ранен. Пришлось оставить его в деревне. Мы поменяли лошадей и поехали дальше.
Я не старалась предпринять особых мер предосторожности. Человек не птица, крыльев у него нет. И на земле после него всегда останутся знаки его пребывания, так что тот, кто ищет, найдет, не стоит и время тратить, заметая след.
Из Фестюбера мы поехали на Фромель, из Фромеля в Армантьер.
В Армантьере я остановилась в гостинице, где попросила хозяина подыскать мне уединенное жилье в окрестностях городка, так как я, путешествующая дама, собираюсь пожить некоторое время здесь. Желательно, неподалеку от Лиса.
Такое жилье нашлось там, где я и рассчитывала его найти, – шагах в ста от парома стоял одинокий дом, окруженный живой изгородью. Туда я и переехала, отправив карету в гостиницу.
День прошел тихо. Я не спеша гуляла в окрестностях дома.
Кончились дела, кончились заботы, осталось одно ожидание.
В этот день лето стало осенью. После полудня небо заволокло, к ночи должна была разыграться гроза. Так оно и случилось.
Тучи падали на землю под тяжестью дождя, блестели вспарывающие их шпаги молний.
Пушечным раскатом грохотало то за рекой, то где-то в районе деревни Ангенгем, то за Ришбургским лесом.
Я вернулась в дом, растопила камин.
Зажгла лампу, поставила на стол.
Камин горел плохо, не мог согреть долго стоявший без людей дом, было сыро и промозгло. Я закуталась в мантилью, пододвинула стол поближе к очагу, села на табурет и, поставив локти, подперла голову руками.
Ну что же, я готова… Вот теперь я готова. Где вы, мои храбрые мстители?
Земля втягивалась в ночь. За стенами домика шумел целующий землю дождь, обострившимся слухом я слышала чьи-то шаги, треск в живой изгороди.
Заржала лошадь.
Я медленно подняла голову. К стеклу окна с той стороны, где дождь, прильнуло бледное лицо. Атос.
Ну что же, начинаем последнее представлени. Господи, как же страшно, как страшно…
Я вскрикнула.
Атос толкнул коленом и руками раму. Стекло лопнуло длинными клиньями, осыпалось внутрь. Он впрыгнул в комнату.
Здравствуй, муж мой!
Посмотрим, кто стоит за дверью. Я быстрыми шагами пересекла комнату, открыла дверь – на пороге стоял д'Артаньян. Все правильно.
Д'Артаньян выхватил из-за пояса пистолет. Боится, что сбегу? Куда?
Атос поднял руку.
– Положи оружие на место, д'Артаньян. Эту женщину надлежит судить, а не убивать. Подожди еще немного, и ты получишь удовлетворение… – невыразительно сказал он. – Войдите, господа.
Кажется, не прошло и десяти лет, как граф де Ла Фер понял, как же следует правильно вести дела.
В комнату вошли Портос, Арамис, дорогой брат Винтер и человек в красном плаще.
Да, я была права, о как я была права!
В каждом окне, не исключая того, что разбил Атос, застыли слуги. Дверь тоже охранялась.
Началась самая захватывающая игра в моей жизни.
Игра на жизнь, игра против пятерых, игра, которой нигде никогда не было и больше не будет.
Бесследно испарился страх, осталось одно вдохновенное возбуждение, каким на сцене провидение наделяет гениев, а в жизни безумцев.
Ну что же, Вы были правы, судите меня, господа!
С воплем ужаса встретила я появление охотников на меня. Рухнув на стул, я закричала:
– Что Вам нужно?
– Нам нужна, – медленно сказал Атос, – Шарлотта Баксон, которую звали сначала графиней де Ла Фер, а потом леди Винтер, баронессой Шеффилд.
– Это я, это я! Чего Вы от меня хотите? – прижала я руки к груди.
– Мы хотим судить Вас за Ваши преступления, – сказал Атос. – Вы вольны защищаться; оправдывайтесь, если можете… Господин д'Артаньян, Вам первому обвинять.
Если судьи уже вынесли приговор, защищаться бессмысленно. Ибо никогда не услышат тебя те, в чьих ушах звучат слова: «Виновна!»
Шагнул вперед д'Артаньян.
– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она пыталась отравить Констанцию Бонасье!
Значит, рвотное сработало как нужно. Д'Артаньян обернулся к Портосу и Арамису.
– Мы свидетельствуем это, – сказали вместе оба мушкетера.
– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она покушалась отравить меня самого, подмешав яд в вино, которое она прислала мне из Виллеруа с подложным письмом, желая уверить, что это вино – подарок моих друзей! Бог спас меня, но вместо меня умер другой человек, которого звали Бризмоном.
Что же ты, вспоминая мои злодейства, не вспомнишь, благородный д'Артаньян, собственные поступки, которые вынудили меня защищаться? Ты думаешь, для Бога они куда менее тяжкий грех?
– Мы свидетельствуем это, – сказали Портос и Арамис.
– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она подстрекала меня убить графа де Варда, и так как здесь нет никого, кто мог бы засвидетельствовать истинность этого обвинения, я сам ее свидетельствую! Я кончил, – сказал д'Артаньян.
Насколько избирательная память!
Что же ты не засвидетельствуешь, безупречный д'Артаньян, что сделал все возможное, прибегнув к подлости, подлогу и обману, чтобы я возненавидела графа де Варда? Или храброму кавалеру Богом и людьми прощается куда больше, чем презренной женщине?
Д'Артаньян перешел на другую сторону комнаты. Арамис и Портос перешли вслед за ним.
– Ваша очередь, милорд! – сказал Атос, играющий сейчас роль прокурора.
Вперед вышел дорогой брат.
– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что по ее наущению убит герцог Бекингэм!
Охотно признаю эту вину!
Только не забудьте упомянуть, милорд, что я сделала все по Вашему наущению. Именно Вы усомнились в моей способности подчинять людей своей воле и предложили проделать это, будучи у Вас в заточении. Вы мой сообщник, такой же послушный, как и Фельтон, только куда более тупой!
– Герцог Бекингэм убит? – хором воскликнули ошеломленные новостью мушкетеры.
– Да, – сказал деверь, – убит! Получив Ваше письмо, в котором Вы меня предостерегали, я велел арестовать эту женщину и поручил стеречь ее одному верному и преданному мне человеку. Она совратила его, вложила ему в руку кинжал, подговорила его убить герцога, и, может быть, как раз в настоящую минуту Фельтон поплатился головой за преступление этой фурии…
И за глупость своего командира, дорогой брат, за глупость и грубость…
Мои неподкупные, беспристрастные судьи содрогнулись.
– Это еще не все! – продолжил ободренный успехом своей речи деверь. – Мой брат, который сделал Вас своей наследницей, умер, прохворав всего три часа, от странной болезни, от которой по всему телу идут синеватые пятна. Сестра, отчего умер Ваш муж?
Дорогой брат, я желаю знать это не меньше Вашего! И чем было вызвано Ваше разочарование, когда после его смерти Вы неожиданно для себя узнали, что наследница я? Так все-таки, отчего же умер мой муж? От кого?
– Какой ужас! – доверчиво ужаснулись Портос и Арамис.
– Убийца Бекингэма, убийца Фельтона, убийца моего брата! – несолидно заверещал деверь. – Я требую правосудия и объявляю, что если не добьюсь его, то совершу его сам!
Добьешься, милый, добьешься. Ты так долго этого ждал, что тебе не откажут в удовольствии прикончить меня.
Винтер отошел и спрятался за спиной д'Артаньяна.
Я уронила голову на руки, слушая весь этот вздор и мысленно пререкаясь с судьями. Надо, чтобы моего насмешливого лица никто не видел.
– Теперь моя очередь… – принялся изливать душу собранию де Ла Фер. – Моя очередь. Я женился на этой женщине, когда она была совсем юной девушкой, женился против воли всей моей семьи. Я дал ей богатство, дал ей свое имя, и однажды я обнаружил, что эта женщина заклеймена: она отмечена клеймом в виде лилии на левом плече.
Ну что можно было посоветовать драгоценному супругу, убитому горем?
В следующий раз, когда придет охота жениться, надо осмотреть выбранную девушку всю целиком, чтобы потом не сетовать на кривые ноги или заклейменные плечи. Вот сейчас, кстати, мой выход.
Я вскочила и крикнула:
– О! Ручаюсь, что не найдется тот суд, который произнес надо мной этот гнусный приговор! Ручаюсь, что не найдется тот, кто его выполнил!
– Замолчите! – произнес глухой голос. – На это отвечу я.
Человек, закутанный в красный плащ, вышел вперед.
Все головы повернулись в его сторону.
– Кто это? Кто это? – с удовольствием кричала я, изображая испуг.
Человек медленно подошел к столу, откинул капюшон, снял маску.
Если некоторое время сидеть молча, а потом вскочить и отшатнуться к стене, то все поймут, что ты испытываешь дикий ужас.
– Нет-нет! – кричала я на весь дом. – Нет! Это адское видение! Это не он!.. Помогите! Помогите!
Если потом обернуться и вцепиться пальцами в стену, то решат, что тебе еще страшнее.
Конечно, это был не он. Того человека давно нет в живых. Это мой единственный настоящий брат на этой холодной земле. Мой Жерар. И этим спектаклем я обязана именно ему.
– Да кто же Вы? – пораженно воскликнули мушкетеры.
– Спросите у этой женщины, – ткнув в, меня пальцем, сказал брат. – Вы сами видите, она меня узнала.
– Лилльский палач! Лилльский палач! – завывала я лицом к стене.
Все отшатнулись от человека в красном, как от прокаженного.
– О пощадите, пощадите, простите меня! – восклицала я, упав на колени.
– Я вам говорил, что она меня узнала! – мрачно сказал Жерар, топорща черную бороду. – Да, я палач города Лилля, и вот моя история.
Все со страхом смотрели на него. Жерар начал свою часть комедии.
– Эта молодая женщина была когда-то столь же красивой молодой девушкой. Она была монахиней Тамплемарского монастыря бенедиктинок. Молодой священник, простосердечный и глубоко верующий, отправлял службы в церкви этого монастыря. Она задумала совратить его, и это ей удалось: она могла бы совратить святого.
Спасибо, брат!
– Принятые ими монашеские обеты были священны и нерушимы. Их связь не могла быть долговечной – рано или поздно она должна была погубить их. Молодая монахиня уговорила своего любовника покинуть те края, но, для того чтобы уехать оттуда, чтобы скрыться вдвоем, перебраться в другую часть Франции, где они могли бы жить спокойно, ибо никто бы их там не знал, нужны были деньги, а ни у того, ни у другого их не было. Священник украл священные сосуды и продал их; но в ту минуту, когда любовники готовились вместе уехать, их задержали.
Д'Артаньян слушал, открыв рот.
В нашей семье первые уроки правильной речи я получила именно от Жерара.
– Неделю спустя она обольстила сына тюремщика и бежала. Священник был приговорен к десяти годам заключения в кандалах и к клейму. Я был палачом города Лилля, как подтверждает эта женщина. Моей обязанностью было заклеймить виновного, а виновный, господа, был мой брат! Тогда я поклялся, что эта женщина, которая его погубила, которая была больше, чем его сообщницей, ибо она толкнула его на преступление, по меньшей мере разделит с ним наказание. Я догадывался, где она укрывается, выследил ее, застиг, связал и наложил такое же клеймо, какое я наложил на моего брата. На другой день после моего возвращения в Лилль брату моему тоже удалось бежать из тюрьмы. Меня обвинили в пособничестве и приговорили к тюремному заключению до тех пор, пока беглец не отдаст себя в руки властей. Бедный брат не знал об этом приговоре. Он опять сошелся с этой женщиной; они вместе бежали в Берри, и там ему удалось получить небольшой приход. Эта женщина выдавала себя за его сестру. Вельможа, во владениях которого была расположена приходская церковь, увидел эту мнимую сестру и влюбился в нее, влюбился до такой степени, что предложил ей стать его женой. Тогда она бросила того, кого уже погубила, ради того, кого должна была погубить, и сделалась графиней де Ла Фер…
Форейтор был ранен. Пришлось оставить его в деревне. Мы поменяли лошадей и поехали дальше.
Я не старалась предпринять особых мер предосторожности. Человек не птица, крыльев у него нет. И на земле после него всегда останутся знаки его пребывания, так что тот, кто ищет, найдет, не стоит и время тратить, заметая след.
Из Фестюбера мы поехали на Фромель, из Фромеля в Армантьер.
В Армантьере я остановилась в гостинице, где попросила хозяина подыскать мне уединенное жилье в окрестностях городка, так как я, путешествующая дама, собираюсь пожить некоторое время здесь. Желательно, неподалеку от Лиса.
Такое жилье нашлось там, где я и рассчитывала его найти, – шагах в ста от парома стоял одинокий дом, окруженный живой изгородью. Туда я и переехала, отправив карету в гостиницу.
День прошел тихо. Я не спеша гуляла в окрестностях дома.
Кончились дела, кончились заботы, осталось одно ожидание.
В этот день лето стало осенью. После полудня небо заволокло, к ночи должна была разыграться гроза. Так оно и случилось.
Тучи падали на землю под тяжестью дождя, блестели вспарывающие их шпаги молний.
Пушечным раскатом грохотало то за рекой, то где-то в районе деревни Ангенгем, то за Ришбургским лесом.
Я вернулась в дом, растопила камин.
Зажгла лампу, поставила на стол.
Камин горел плохо, не мог согреть долго стоявший без людей дом, было сыро и промозгло. Я закуталась в мантилью, пододвинула стол поближе к очагу, села на табурет и, поставив локти, подперла голову руками.
Ну что же, я готова… Вот теперь я готова. Где вы, мои храбрые мстители?
Земля втягивалась в ночь. За стенами домика шумел целующий землю дождь, обострившимся слухом я слышала чьи-то шаги, треск в живой изгороди.
Заржала лошадь.
Я медленно подняла голову. К стеклу окна с той стороны, где дождь, прильнуло бледное лицо. Атос.
Ну что же, начинаем последнее представлени. Господи, как же страшно, как страшно…
Я вскрикнула.
Атос толкнул коленом и руками раму. Стекло лопнуло длинными клиньями, осыпалось внутрь. Он впрыгнул в комнату.
Здравствуй, муж мой!
Посмотрим, кто стоит за дверью. Я быстрыми шагами пересекла комнату, открыла дверь – на пороге стоял д'Артаньян. Все правильно.
Д'Артаньян выхватил из-за пояса пистолет. Боится, что сбегу? Куда?
Атос поднял руку.
– Положи оружие на место, д'Артаньян. Эту женщину надлежит судить, а не убивать. Подожди еще немного, и ты получишь удовлетворение… – невыразительно сказал он. – Войдите, господа.
Кажется, не прошло и десяти лет, как граф де Ла Фер понял, как же следует правильно вести дела.
В комнату вошли Портос, Арамис, дорогой брат Винтер и человек в красном плаще.
Да, я была права, о как я была права!
В каждом окне, не исключая того, что разбил Атос, застыли слуги. Дверь тоже охранялась.
Началась самая захватывающая игра в моей жизни.
Игра на жизнь, игра против пятерых, игра, которой нигде никогда не было и больше не будет.
Бесследно испарился страх, осталось одно вдохновенное возбуждение, каким на сцене провидение наделяет гениев, а в жизни безумцев.
Ну что же, Вы были правы, судите меня, господа!
С воплем ужаса встретила я появление охотников на меня. Рухнув на стул, я закричала:
– Что Вам нужно?
– Нам нужна, – медленно сказал Атос, – Шарлотта Баксон, которую звали сначала графиней де Ла Фер, а потом леди Винтер, баронессой Шеффилд.
– Это я, это я! Чего Вы от меня хотите? – прижала я руки к груди.
– Мы хотим судить Вас за Ваши преступления, – сказал Атос. – Вы вольны защищаться; оправдывайтесь, если можете… Господин д'Артаньян, Вам первому обвинять.
Если судьи уже вынесли приговор, защищаться бессмысленно. Ибо никогда не услышат тебя те, в чьих ушах звучат слова: «Виновна!»
Шагнул вперед д'Артаньян.
– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она пыталась отравить Констанцию Бонасье!
Значит, рвотное сработало как нужно. Д'Артаньян обернулся к Портосу и Арамису.
– Мы свидетельствуем это, – сказали вместе оба мушкетера.
– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она покушалась отравить меня самого, подмешав яд в вино, которое она прислала мне из Виллеруа с подложным письмом, желая уверить, что это вино – подарок моих друзей! Бог спас меня, но вместо меня умер другой человек, которого звали Бризмоном.
Что же ты, вспоминая мои злодейства, не вспомнишь, благородный д'Артаньян, собственные поступки, которые вынудили меня защищаться? Ты думаешь, для Бога они куда менее тяжкий грех?
– Мы свидетельствуем это, – сказали Портос и Арамис.
– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она подстрекала меня убить графа де Варда, и так как здесь нет никого, кто мог бы засвидетельствовать истинность этого обвинения, я сам ее свидетельствую! Я кончил, – сказал д'Артаньян.
Насколько избирательная память!
Что же ты не засвидетельствуешь, безупречный д'Артаньян, что сделал все возможное, прибегнув к подлости, подлогу и обману, чтобы я возненавидела графа де Варда? Или храброму кавалеру Богом и людьми прощается куда больше, чем презренной женщине?
Д'Артаньян перешел на другую сторону комнаты. Арамис и Портос перешли вслед за ним.
– Ваша очередь, милорд! – сказал Атос, играющий сейчас роль прокурора.
Вперед вышел дорогой брат.
– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что по ее наущению убит герцог Бекингэм!
Охотно признаю эту вину!
Только не забудьте упомянуть, милорд, что я сделала все по Вашему наущению. Именно Вы усомнились в моей способности подчинять людей своей воле и предложили проделать это, будучи у Вас в заточении. Вы мой сообщник, такой же послушный, как и Фельтон, только куда более тупой!
– Герцог Бекингэм убит? – хором воскликнули ошеломленные новостью мушкетеры.
– Да, – сказал деверь, – убит! Получив Ваше письмо, в котором Вы меня предостерегали, я велел арестовать эту женщину и поручил стеречь ее одному верному и преданному мне человеку. Она совратила его, вложила ему в руку кинжал, подговорила его убить герцога, и, может быть, как раз в настоящую минуту Фельтон поплатился головой за преступление этой фурии…
И за глупость своего командира, дорогой брат, за глупость и грубость…
Мои неподкупные, беспристрастные судьи содрогнулись.
– Это еще не все! – продолжил ободренный успехом своей речи деверь. – Мой брат, который сделал Вас своей наследницей, умер, прохворав всего три часа, от странной болезни, от которой по всему телу идут синеватые пятна. Сестра, отчего умер Ваш муж?
Дорогой брат, я желаю знать это не меньше Вашего! И чем было вызвано Ваше разочарование, когда после его смерти Вы неожиданно для себя узнали, что наследница я? Так все-таки, отчего же умер мой муж? От кого?
– Какой ужас! – доверчиво ужаснулись Портос и Арамис.
– Убийца Бекингэма, убийца Фельтона, убийца моего брата! – несолидно заверещал деверь. – Я требую правосудия и объявляю, что если не добьюсь его, то совершу его сам!
Добьешься, милый, добьешься. Ты так долго этого ждал, что тебе не откажут в удовольствии прикончить меня.
Винтер отошел и спрятался за спиной д'Артаньяна.
Я уронила голову на руки, слушая весь этот вздор и мысленно пререкаясь с судьями. Надо, чтобы моего насмешливого лица никто не видел.
– Теперь моя очередь… – принялся изливать душу собранию де Ла Фер. – Моя очередь. Я женился на этой женщине, когда она была совсем юной девушкой, женился против воли всей моей семьи. Я дал ей богатство, дал ей свое имя, и однажды я обнаружил, что эта женщина заклеймена: она отмечена клеймом в виде лилии на левом плече.
Ну что можно было посоветовать драгоценному супругу, убитому горем?
В следующий раз, когда придет охота жениться, надо осмотреть выбранную девушку всю целиком, чтобы потом не сетовать на кривые ноги или заклейменные плечи. Вот сейчас, кстати, мой выход.
Я вскочила и крикнула:
– О! Ручаюсь, что не найдется тот суд, который произнес надо мной этот гнусный приговор! Ручаюсь, что не найдется тот, кто его выполнил!
– Замолчите! – произнес глухой голос. – На это отвечу я.
Человек, закутанный в красный плащ, вышел вперед.
Все головы повернулись в его сторону.
– Кто это? Кто это? – с удовольствием кричала я, изображая испуг.
Человек медленно подошел к столу, откинул капюшон, снял маску.
Если некоторое время сидеть молча, а потом вскочить и отшатнуться к стене, то все поймут, что ты испытываешь дикий ужас.
– Нет-нет! – кричала я на весь дом. – Нет! Это адское видение! Это не он!.. Помогите! Помогите!
Если потом обернуться и вцепиться пальцами в стену, то решат, что тебе еще страшнее.
Конечно, это был не он. Того человека давно нет в живых. Это мой единственный настоящий брат на этой холодной земле. Мой Жерар. И этим спектаклем я обязана именно ему.
– Да кто же Вы? – пораженно воскликнули мушкетеры.
– Спросите у этой женщины, – ткнув в, меня пальцем, сказал брат. – Вы сами видите, она меня узнала.
– Лилльский палач! Лилльский палач! – завывала я лицом к стене.
Все отшатнулись от человека в красном, как от прокаженного.
– О пощадите, пощадите, простите меня! – восклицала я, упав на колени.
– Я вам говорил, что она меня узнала! – мрачно сказал Жерар, топорща черную бороду. – Да, я палач города Лилля, и вот моя история.
Все со страхом смотрели на него. Жерар начал свою часть комедии.
– Эта молодая женщина была когда-то столь же красивой молодой девушкой. Она была монахиней Тамплемарского монастыря бенедиктинок. Молодой священник, простосердечный и глубоко верующий, отправлял службы в церкви этого монастыря. Она задумала совратить его, и это ей удалось: она могла бы совратить святого.
Спасибо, брат!
– Принятые ими монашеские обеты были священны и нерушимы. Их связь не могла быть долговечной – рано или поздно она должна была погубить их. Молодая монахиня уговорила своего любовника покинуть те края, но, для того чтобы уехать оттуда, чтобы скрыться вдвоем, перебраться в другую часть Франции, где они могли бы жить спокойно, ибо никто бы их там не знал, нужны были деньги, а ни у того, ни у другого их не было. Священник украл священные сосуды и продал их; но в ту минуту, когда любовники готовились вместе уехать, их задержали.
Д'Артаньян слушал, открыв рот.
В нашей семье первые уроки правильной речи я получила именно от Жерара.
– Неделю спустя она обольстила сына тюремщика и бежала. Священник был приговорен к десяти годам заключения в кандалах и к клейму. Я был палачом города Лилля, как подтверждает эта женщина. Моей обязанностью было заклеймить виновного, а виновный, господа, был мой брат! Тогда я поклялся, что эта женщина, которая его погубила, которая была больше, чем его сообщницей, ибо она толкнула его на преступление, по меньшей мере разделит с ним наказание. Я догадывался, где она укрывается, выследил ее, застиг, связал и наложил такое же клеймо, какое я наложил на моего брата. На другой день после моего возвращения в Лилль брату моему тоже удалось бежать из тюрьмы. Меня обвинили в пособничестве и приговорили к тюремному заключению до тех пор, пока беглец не отдаст себя в руки властей. Бедный брат не знал об этом приговоре. Он опять сошелся с этой женщиной; они вместе бежали в Берри, и там ему удалось получить небольшой приход. Эта женщина выдавала себя за его сестру. Вельможа, во владениях которого была расположена приходская церковь, увидел эту мнимую сестру и влюбился в нее, влюбился до такой степени, что предложил ей стать его женой. Тогда она бросила того, кого уже погубила, ради того, кого должна была погубить, и сделалась графиней де Ла Фер…