Страница:
В то время, пока Степан Малый руководил проведением реформ, венецианцы и турки готовили наступление. Венецианский дож не был доволен тем, что далматинцы так почтительно и уважительно отзывались о черногорском императоре Степане. Однако венецианцы сначала не желали идти войной на Черногорию, а хотели разрешить конфликт мирным путем.
Через некоторое время которский проведитор получил от венецианского суда инквизиции послание, в котором говорилось о том, что необходимо «прекратить жизнь иностранца, виновника происходящих в Черногории волнений». К письму прилагался небольшой сверток, внутри которого проведитор обнаружил плитку шоколада и маленький флакон с ядом. В письме также говорилось и о том, что убийца после исполнения «заказа» сможет получить пожизненное убежище в Венеции и вознаграждение в 200 дукатов.
Но исполнить приказание венецианского дожа долгое время ни местный врач, ни священнослужитель не могли, поскольку Степана Малого днем и ночью охраняли стражники.
К тому времени Степан Малый давно уже распознал намерения венецианцев. В одном из своих посланий, адресованных дожу Венеции, он писал: «Вижу, что готовите войска для того, чтобы опустошить три общины, Маину, Побори и Браичи (они недавно добровольно перешли в ведение императора Степана Малого), которые никому не причинили зла... Прошу не губить людей ради меня и оставить меня в покое». Несмотря на искреннее желание Степана Малого предотвратить бессмысленную войну, венецианцы тем не менее продолжали вести приготовления к вооруженному нападению на Черногорию.
Вследствие деятельности венецианских послов между многими черногорскими общинами вскоре произошел раскол. А еще спустя некоторое время на их территории вспыхнули кровавые войны. В апреле 1768 года Степан Малый направил в Маину вооруженные отряды общей численностью 300 всадников.
Сам Степан Малый вынужден был укрыться в Черной Горе. Тогда венецианцы предприняли попытку окружить со всех сторон горы для того, чтобы не дать выбраться оттуда императору-самозванцу. Вскоре черногорцы остались без провизии и боеприпасов.
В июле 1768 года каким-то чудом сторонникам Степана Малого удалось переправить венецианскому послу Реньеру послание. В нем черногорцы выражали свое недоумение по поводу того, что их принимают за врагов Черногории да к тому же, добавляли они, «еще турецкую силу на нас зовете».
Несмотря на трудное положение, черногорцы не смогли предать и отступиться от императора Степана. В том же послании венецианскому наместнику они писали: «Степан Малый – человек из царства Московского, которому мы обязаны везде до последней капли крови служить, будучи объединенными одной верой и законом, и язык у нас один. Все мы умрем, но от Московского царства отойти не можем».
В ноябре 1768 года дож Венеции выслал в приморские черногорские поселения карательный отряд. Едва только местные жители увидели вдали венецианских солдат, они в страхе разбежались по лесам. Тех же, кто не успевал вовремя скрыться, ждали жестокие репрессии.
Таким образом, венецианцы нанесли первый сокрушительный удар по государству, которое с такой заботой и любовью выстраивал Степан Малый. Второй, не менее сильный удар был нанесен турецким войском. Владыка Стамбула долго наблюдал за тем, как на соседней с его страной территории буквально на глазах вырастает новое мощное государство. Естественно, со временем оно могло нанести серьезный удар по авторитету Турции. А потому турецкий хан решил уничтожить едва только родившуюся свободную Черногорию.
Турецкий хан долго помнил о том, что спустя некоторое время после объявления Степана Малого царем Черногории несколько черногорских поселений, которые подчинялись Турции, признали своим владыкой императора Степана. Однако сам Степан Малый не хотел развязывать войну с турками, в каждом из посланий, посылаемых в Стамбул, говорилось о том, что его государство является вассалом Турции.
Желая подтвердить свою зависимость и уважение к турецкому хану, Степан Малый распорядился выплачивать требуемый турками харач и выдать им находившихся на территории Черногории заложников. Тогда же император написал в послании к хану: «Было бы грешно проливать столько невинной крови как турок, так и черногорцев, и хорошо, что мы живем в мире...» Однако напрасными оказались все старания Степана Малого сохранить мир. «Чему быть, того не миновать», – гласит русская пословица. С января 1768 года турки возобновили подготовку к войне против Черногории.
Тогда в Боснии и Албании были собраны отряды, по данным старинных документов, общей численностью 100 000—120 000 человек (на самом деле турецкие отряды насчитывали около 50 000 воинов).
Справиться со столь многочисленной армией отряды Степана Малого, естественно, не могли. Им удалось только лишь отвоевать горный проход, находившийся недалеко от села Острог, что у притока реки Морачи. 5 сентября 1768 года в результате длительного сражения отряды черногорцев оказались полностью разбитыми.
Самому Степану Малому едва удалось скрыться от преследования. Видимо, опасаясь за свою жизнь, он решил отказаться от игр на большой политической арене. В течение девяти месяцев он скрывался в одном из тихих монастырей, находившихся высоко в горах.
Однако в войне черногорцев с турками наступил перелом. В сентябре 1768 года турецкие отряды оказались наголову разгромленными армией черногорцев. А спустя некоторое время русский царь повел свою армию против турок. Это событие известно многим под названием русско-турецкая война. В результате турецкий хан оказался как бы меж двух огней. Не желая вести игру на два фронта, он спешно отдал приказ о выведении отрядов с территории Черногории.
В такое время для воевавшей с Турцией России участие в войне балканских народов сыграло решающую роль. Известия о местонахождении императора Черногории Степана Малого Екатерина II получала от двух своих дипломатов, находившихся за пределами России, А. М. Обрескова (из Турции) и Д. М. Голицына (из Вены).
Летом 1769 года тайным указом Екатерины II в Черногорию была отправлена миссия, которую возглавлял Ю. В. Долгоруков. В августе того же года группа миссионеров высадилась на черногорском берегу. В то же время с судов были выгружены 100 бочек, доверху наполненных порохом, и 100 пудов свинца, которые предназначались для армии Степана Малого.
После этого русские стали подниматься в горы, направляясь к монастырю Брчели, где в то время можно было разыскать императора Черногории. В день прибытия в святую обитель миссионерам удалось встретиться лишь с представителями черногорского духовенства. С самим же Степаном Малым они встретились только на следующий день.
Князь Долгоруков объявил ему о том, что намерен рассказать черногорцам о самозванстве их императора. Однако такие речи ничуть не испугали черногорского государя. Спустя некоторое время он объехал почти все черногорские села, призывая народ к борьбе против несправедливости.
Через несколько дней после окончания путешествия по стране Долгорукий созвал сходку. Перед многосотенной толпой черногорцев, Долгоруковым и старшинами император зачитал послание Василия Бркича, который называл Малого мошенником, самозванцем, обманщиком, «возмутителем покоя и злодеем нации». Таким образом, фактически предав своего господина, патриарх Черногории выразил свое отношение к Степану Малому.
После прочтения грамоты выступил князь Долгоруков. Он долго говорил о лживости Степана Малого, в конце речи назвав того «самозванцем, плутом и бродягой». Черногорцы слушали выступавшего, затаив дыхание. Тогда Долгоруков решил, что «бой», данный Степану Малому, выигран.
В тот же день, 17 августа 1768 года, черногорцам был зачитан манифест, составленный русской императрицей Екатериной II. Царица призывала сербов собраться с силами и дать отпор ненавистным туркам, которые хотят завоевать страну свободолюбивых и гордых черногорцев.
После этого князь Долгоруков задал жителям Черногории один-единственный вопрос: «Обещает ли народ черногорский со своей стороны верность и усердие и желает ли это утвердить присягою?» В ту же минуту толпа взревела, давая тем самым понять русскому миссионеру, что черногорцы готовы оказать России помощь в войне против турок.
Каждый черногорец, желая продемонстрировать всем присутствовавшим свое решение принять участие в войне, подходил к кресту Евангелия, чтобы поцеловать его. Ритуал лобзания священного креста продолжался до самого позднего вечера. А затем Долгоруков раздал каждому черногорцу по 400 дукатов.
На следующее утро к воротам Цетинского монастыря подъехал Степан Малый. Народ радостно встречал своего императора. Черногорцы начали стрелять из ружей, после чего окружили Малого и направились в монастырь, даже и не вспомнив о своем обещании, данном русскому князю Долгорукову. По-видимому, многие думали о том, что присяга на верность Екатерине II не могла мешать преклонению и послушанию черногорскому императору Степану.
Вот тогда-то и наступил решающий момент в жизни человека, назвавшего себя Петром III, и истории черногорского государства. Кому поверит и станет подчиняться черногорский народ? Такой вопрос наверняка возникал в умах и самого Степана Малого, и князя Долгорукова.
Нужно заметить, что агитация Долгорукова в пользу власти Екатерины не прошла даром. Спустя некоторое время сербский народ решил выдать Степана Малого и полностью встать на сторону русского генерала. Через несколько часов императора Петра III обезоружили, вывели к народу и стали допрашивать.
Нужно сказать, что Степан Малый до конца оставался человеком принципиальным и честным. Первой и самой главной его ошибкой оказалось то, что он без какого-либо сопротивления отдал оружие. По представлениям черногорцев, оружие приравнивалось к таким понятиям, как честь и жизнь. Таким образом, человек, воин, добровольно отдавший свое оружие, утрачивал свою честь, а потому не мог оставаться в живых.
Другой ошибкой Малого было его чистосердечное признание в своем самозванстве. Современные историки предполагают, что Степан Малый, отвечая на вопрос о своем происхождении, сказал о том, что он самозванец. Видимо, в тот момент он все еще надеялся на то, что, распоряжаясь его дальнейшей судьбой, люди будут помнить о его заслугах. Однако, как известно, память человеческая нередко бывает слишком короткой.
Услышав из уст самого императора о его истинном происхождении, толпа разволновалась. В ту же минуту раздались возгласы: «Повесить!», «Изрубить на куски!» Но князь Долгоруков запретил проводить самосуд. И Степану Малому оставалось только одно: ожидать решения суда, находясь в темной и сырой тюремной камере.
В то время пока Степан Малый сидел в тюрьме, Долгоруков занимался тем, что посылал гонцов в разные области Черногории. Такие же послания были отправлены в Боснию и Герцеговину, в те годы находившиеся под турецким игом, с призывами прийти на помощь русскому войску и дать отпор ненавистным туркам, которые пожелали стать хозяевами территории славянских государств.
Несомненно, князю Долгорукову удалось бы подчинить себе черногорский народ, если бы он оказался дальновиднее и расчетливее. Спустя некоторое время по неизвестным причинам установившиеся было добрые отношения между русскими миссионерами и сербами стали заметно ухудшаться. Для того чтобы исправить ситуацию, Долгоруков вынужден был заняться поиском хорошего советника, который бы пользовался уважением среди местных жителей.
В октябре 1768 года в черногорских поселениях стали распространяться слухи о том, что Долгоруков часто наведывается в тюремную камеру Степана Малого. А в конце того же месяца князь распорядился о том, чтобы снарядить корабль, который поможет русским миссионерам вернуться на родину. В день отплытия Долгоруков отправился к морю в сопровождении отряда, состоявшего из 50 черногорцев, патриарха Василия Бркича, митрополита Саввы и «разжалованного» императора Степана Малого.
К тому времени Степан Малый был выпущен из тюрьмы. Кроме того, ему было присвоено военное звание и подарен мундир русского офицера. Накануне своего отъезда князь Долгоруков объявил народу, что прощает самозванца и награждает его титулом наместника русской государыни в Черногории.
Нужно заметить, черногорцы осуждали тактику Долгорукова. Они не были довольны тем, что дело не пошло дальше призывов и пламенных речей, обличавших турок и самозванца. В своем послании русской императрице сербы жаловались на то, что Долгоруков приехал для того, чтобы защитить их, а на самом деле так ничего и не предпринял для защиты черногорского народа.
Отъезд Долгорукова тем не менее имел важное значение в судьбе Степана Малого. С той поры никто и никогда уже не смог бы помешать ему называть себя владыкой Черногории. Его авторитет как истинного защитника народа значительно возрос еще в то время, когда он находился в тюрьме.
В то же время Степан Малый смог внушить черногорцам мысль о том, что авторитет его велик и среди русских. Однажды он сказал охранявшим его солдатам: «Смотрите, сам Долгоруков признал меня царем, он поселил меня выше себя, на втором этаже, а сам поселился внизу».
После того как в Черногории узнали о том, что Долгоруков покинул страну, местные жители тотчас же отправились к Цетинскому монастырю для того, чтобы узнать, жив ли их император Степан Малый. Воевода Цетина, собрав небольшой отряд, отправился в келью, где был заточен Степан Малый. Каково же было удивление и страх черногорцев, когда они не увидели в комнате своего господина. Тогда каждый из солдат подумал: «Теперь черногорцы погибли!»
Таким образом, оставшееся без пастуха стадо вновь требовало хозяина. Вот почему Степану Малому не стоило особенного труда вновь взять в Черногории власть в свои руки после того, как на горизонте растаяли очертания корабля, увозившего на родину русских миссионеров.
Единственным русским, кто еще верил в то, что можно собрать военные отряды и направить их против турок, оставался граф А. Г. Орлов. Зимой 1770 года он решил отправить в Черногорию своего посланника, в роли которого выступил тогда капитан Средакович. Однако венецианцы преградили дорогу русскому миссионеру, не позволив тому ступить на землю сербов.
Сам же император хранил гробовое молчание по поводу организации активных выступлений, не желая открыто враждовать ни с турками, ни с венецианцами.
Однако, судя по сохранившимся документам, Степан Малый довольно активно вел переписку с русским правительством. Говорили, что в то время один из монахов нередко доставлял императору Черногории письма от графа Орлова. А весной 1771 года Орлов принимал посланника Степана Малого, монаха Феодосия Мркоевича. Казалось, судьба благоволила Степану Малому. Однако последовавшие события показали, что это далеко не так. Однажды, осенью 1770 года, во время проверки императором ведения строительства дороги, недалеко от того места, где он стоял, раздался мощный взрыв.
Тогда Степан Малый серьезно пострадал: перестал видеть и стал калекой. Однако на протяжении еще долгого времени был самым уважаемым в Черногории человеком. К нему часто обращались за советами как черногорские, так и русские политики.
В связи с этим венецианскими и турецкими властями Степан Малый воспринимался как единственная угроза для осуществления намеченных ими планов. С течением времени стража, охранявшая бывшего императора, привыкла к тому, что вокруг дома часто можно было встретить таинственных неизвестных. Это были убийцы, нанятые турецким или венецианским владыкой для умерщвления Степана Малого.
Долгое время ни один наемник не мог прошмыгнуть незамеченным в дом Степана Малого. Однако турки и венецианцы решили пойти другим путем. Осенью 1773 года в доме Степана Малого появился новый охранник. Звали его Станко Класомунья. Как оказалось впоследствии, он был подкуплен скадарским пашой, который повелел ему убить черногорского императора. Спустя некоторое время после появления Класомуньи в доме Степан Малый был найден задушенным в собственной постели.
«Железная маска»
Через некоторое время которский проведитор получил от венецианского суда инквизиции послание, в котором говорилось о том, что необходимо «прекратить жизнь иностранца, виновника происходящих в Черногории волнений». К письму прилагался небольшой сверток, внутри которого проведитор обнаружил плитку шоколада и маленький флакон с ядом. В письме также говорилось и о том, что убийца после исполнения «заказа» сможет получить пожизненное убежище в Венеции и вознаграждение в 200 дукатов.
Но исполнить приказание венецианского дожа долгое время ни местный врач, ни священнослужитель не могли, поскольку Степана Малого днем и ночью охраняли стражники.
К тому времени Степан Малый давно уже распознал намерения венецианцев. В одном из своих посланий, адресованных дожу Венеции, он писал: «Вижу, что готовите войска для того, чтобы опустошить три общины, Маину, Побори и Браичи (они недавно добровольно перешли в ведение императора Степана Малого), которые никому не причинили зла... Прошу не губить людей ради меня и оставить меня в покое». Несмотря на искреннее желание Степана Малого предотвратить бессмысленную войну, венецианцы тем не менее продолжали вести приготовления к вооруженному нападению на Черногорию.
Вследствие деятельности венецианских послов между многими черногорскими общинами вскоре произошел раскол. А еще спустя некоторое время на их территории вспыхнули кровавые войны. В апреле 1768 года Степан Малый направил в Маину вооруженные отряды общей численностью 300 всадников.
Сам Степан Малый вынужден был укрыться в Черной Горе. Тогда венецианцы предприняли попытку окружить со всех сторон горы для того, чтобы не дать выбраться оттуда императору-самозванцу. Вскоре черногорцы остались без провизии и боеприпасов.
В июле 1768 года каким-то чудом сторонникам Степана Малого удалось переправить венецианскому послу Реньеру послание. В нем черногорцы выражали свое недоумение по поводу того, что их принимают за врагов Черногории да к тому же, добавляли они, «еще турецкую силу на нас зовете».
Несмотря на трудное положение, черногорцы не смогли предать и отступиться от императора Степана. В том же послании венецианскому наместнику они писали: «Степан Малый – человек из царства Московского, которому мы обязаны везде до последней капли крови служить, будучи объединенными одной верой и законом, и язык у нас один. Все мы умрем, но от Московского царства отойти не можем».
В ноябре 1768 года дож Венеции выслал в приморские черногорские поселения карательный отряд. Едва только местные жители увидели вдали венецианских солдат, они в страхе разбежались по лесам. Тех же, кто не успевал вовремя скрыться, ждали жестокие репрессии.
Таким образом, венецианцы нанесли первый сокрушительный удар по государству, которое с такой заботой и любовью выстраивал Степан Малый. Второй, не менее сильный удар был нанесен турецким войском. Владыка Стамбула долго наблюдал за тем, как на соседней с его страной территории буквально на глазах вырастает новое мощное государство. Естественно, со временем оно могло нанести серьезный удар по авторитету Турции. А потому турецкий хан решил уничтожить едва только родившуюся свободную Черногорию.
Турецкий хан долго помнил о том, что спустя некоторое время после объявления Степана Малого царем Черногории несколько черногорских поселений, которые подчинялись Турции, признали своим владыкой императора Степана. Однако сам Степан Малый не хотел развязывать войну с турками, в каждом из посланий, посылаемых в Стамбул, говорилось о том, что его государство является вассалом Турции.
Желая подтвердить свою зависимость и уважение к турецкому хану, Степан Малый распорядился выплачивать требуемый турками харач и выдать им находившихся на территории Черногории заложников. Тогда же император написал в послании к хану: «Было бы грешно проливать столько невинной крови как турок, так и черногорцев, и хорошо, что мы живем в мире...» Однако напрасными оказались все старания Степана Малого сохранить мир. «Чему быть, того не миновать», – гласит русская пословица. С января 1768 года турки возобновили подготовку к войне против Черногории.
Тогда в Боснии и Албании были собраны отряды, по данным старинных документов, общей численностью 100 000—120 000 человек (на самом деле турецкие отряды насчитывали около 50 000 воинов).
Справиться со столь многочисленной армией отряды Степана Малого, естественно, не могли. Им удалось только лишь отвоевать горный проход, находившийся недалеко от села Острог, что у притока реки Морачи. 5 сентября 1768 года в результате длительного сражения отряды черногорцев оказались полностью разбитыми.
Самому Степану Малому едва удалось скрыться от преследования. Видимо, опасаясь за свою жизнь, он решил отказаться от игр на большой политической арене. В течение девяти месяцев он скрывался в одном из тихих монастырей, находившихся высоко в горах.
Однако в войне черногорцев с турками наступил перелом. В сентябре 1768 года турецкие отряды оказались наголову разгромленными армией черногорцев. А спустя некоторое время русский царь повел свою армию против турок. Это событие известно многим под названием русско-турецкая война. В результате турецкий хан оказался как бы меж двух огней. Не желая вести игру на два фронта, он спешно отдал приказ о выведении отрядов с территории Черногории.
В такое время для воевавшей с Турцией России участие в войне балканских народов сыграло решающую роль. Известия о местонахождении императора Черногории Степана Малого Екатерина II получала от двух своих дипломатов, находившихся за пределами России, А. М. Обрескова (из Турции) и Д. М. Голицына (из Вены).
Летом 1769 года тайным указом Екатерины II в Черногорию была отправлена миссия, которую возглавлял Ю. В. Долгоруков. В августе того же года группа миссионеров высадилась на черногорском берегу. В то же время с судов были выгружены 100 бочек, доверху наполненных порохом, и 100 пудов свинца, которые предназначались для армии Степана Малого.
После этого русские стали подниматься в горы, направляясь к монастырю Брчели, где в то время можно было разыскать императора Черногории. В день прибытия в святую обитель миссионерам удалось встретиться лишь с представителями черногорского духовенства. С самим же Степаном Малым они встретились только на следующий день.
Граф А. Г. Орлов
Князь Долгоруков объявил ему о том, что намерен рассказать черногорцам о самозванстве их императора. Однако такие речи ничуть не испугали черногорского государя. Спустя некоторое время он объехал почти все черногорские села, призывая народ к борьбе против несправедливости.
Через несколько дней после окончания путешествия по стране Долгорукий созвал сходку. Перед многосотенной толпой черногорцев, Долгоруковым и старшинами император зачитал послание Василия Бркича, который называл Малого мошенником, самозванцем, обманщиком, «возмутителем покоя и злодеем нации». Таким образом, фактически предав своего господина, патриарх Черногории выразил свое отношение к Степану Малому.
После прочтения грамоты выступил князь Долгоруков. Он долго говорил о лживости Степана Малого, в конце речи назвав того «самозванцем, плутом и бродягой». Черногорцы слушали выступавшего, затаив дыхание. Тогда Долгоруков решил, что «бой», данный Степану Малому, выигран.
В тот же день, 17 августа 1768 года, черногорцам был зачитан манифест, составленный русской императрицей Екатериной II. Царица призывала сербов собраться с силами и дать отпор ненавистным туркам, которые хотят завоевать страну свободолюбивых и гордых черногорцев.
После этого князь Долгоруков задал жителям Черногории один-единственный вопрос: «Обещает ли народ черногорский со своей стороны верность и усердие и желает ли это утвердить присягою?» В ту же минуту толпа взревела, давая тем самым понять русскому миссионеру, что черногорцы готовы оказать России помощь в войне против турок.
Каждый черногорец, желая продемонстрировать всем присутствовавшим свое решение принять участие в войне, подходил к кресту Евангелия, чтобы поцеловать его. Ритуал лобзания священного креста продолжался до самого позднего вечера. А затем Долгоруков раздал каждому черногорцу по 400 дукатов.
На следующее утро к воротам Цетинского монастыря подъехал Степан Малый. Народ радостно встречал своего императора. Черногорцы начали стрелять из ружей, после чего окружили Малого и направились в монастырь, даже и не вспомнив о своем обещании, данном русскому князю Долгорукову. По-видимому, многие думали о том, что присяга на верность Екатерине II не могла мешать преклонению и послушанию черногорскому императору Степану.
Вот тогда-то и наступил решающий момент в жизни человека, назвавшего себя Петром III, и истории черногорского государства. Кому поверит и станет подчиняться черногорский народ? Такой вопрос наверняка возникал в умах и самого Степана Малого, и князя Долгорукова.
Нужно заметить, что агитация Долгорукова в пользу власти Екатерины не прошла даром. Спустя некоторое время сербский народ решил выдать Степана Малого и полностью встать на сторону русского генерала. Через несколько часов императора Петра III обезоружили, вывели к народу и стали допрашивать.
Нужно сказать, что Степан Малый до конца оставался человеком принципиальным и честным. Первой и самой главной его ошибкой оказалось то, что он без какого-либо сопротивления отдал оружие. По представлениям черногорцев, оружие приравнивалось к таким понятиям, как честь и жизнь. Таким образом, человек, воин, добровольно отдавший свое оружие, утрачивал свою честь, а потому не мог оставаться в живых.
Другой ошибкой Малого было его чистосердечное признание в своем самозванстве. Современные историки предполагают, что Степан Малый, отвечая на вопрос о своем происхождении, сказал о том, что он самозванец. Видимо, в тот момент он все еще надеялся на то, что, распоряжаясь его дальнейшей судьбой, люди будут помнить о его заслугах. Однако, как известно, память человеческая нередко бывает слишком короткой.
Услышав из уст самого императора о его истинном происхождении, толпа разволновалась. В ту же минуту раздались возгласы: «Повесить!», «Изрубить на куски!» Но князь Долгоруков запретил проводить самосуд. И Степану Малому оставалось только одно: ожидать решения суда, находясь в темной и сырой тюремной камере.
В то время пока Степан Малый сидел в тюрьме, Долгоруков занимался тем, что посылал гонцов в разные области Черногории. Такие же послания были отправлены в Боснию и Герцеговину, в те годы находившиеся под турецким игом, с призывами прийти на помощь русскому войску и дать отпор ненавистным туркам, которые пожелали стать хозяевами территории славянских государств.
Несомненно, князю Долгорукову удалось бы подчинить себе черногорский народ, если бы он оказался дальновиднее и расчетливее. Спустя некоторое время по неизвестным причинам установившиеся было добрые отношения между русскими миссионерами и сербами стали заметно ухудшаться. Для того чтобы исправить ситуацию, Долгоруков вынужден был заняться поиском хорошего советника, который бы пользовался уважением среди местных жителей.
В октябре 1768 года в черногорских поселениях стали распространяться слухи о том, что Долгоруков часто наведывается в тюремную камеру Степана Малого. А в конце того же месяца князь распорядился о том, чтобы снарядить корабль, который поможет русским миссионерам вернуться на родину. В день отплытия Долгоруков отправился к морю в сопровождении отряда, состоявшего из 50 черногорцев, патриарха Василия Бркича, митрополита Саввы и «разжалованного» императора Степана Малого.
К тому времени Степан Малый был выпущен из тюрьмы. Кроме того, ему было присвоено военное звание и подарен мундир русского офицера. Накануне своего отъезда князь Долгоруков объявил народу, что прощает самозванца и награждает его титулом наместника русской государыни в Черногории.
Нужно заметить, черногорцы осуждали тактику Долгорукова. Они не были довольны тем, что дело не пошло дальше призывов и пламенных речей, обличавших турок и самозванца. В своем послании русской императрице сербы жаловались на то, что Долгоруков приехал для того, чтобы защитить их, а на самом деле так ничего и не предпринял для защиты черногорского народа.
Отъезд Долгорукова тем не менее имел важное значение в судьбе Степана Малого. С той поры никто и никогда уже не смог бы помешать ему называть себя владыкой Черногории. Его авторитет как истинного защитника народа значительно возрос еще в то время, когда он находился в тюрьме.
В то же время Степан Малый смог внушить черногорцам мысль о том, что авторитет его велик и среди русских. Однажды он сказал охранявшим его солдатам: «Смотрите, сам Долгоруков признал меня царем, он поселил меня выше себя, на втором этаже, а сам поселился внизу».
После того как в Черногории узнали о том, что Долгоруков покинул страну, местные жители тотчас же отправились к Цетинскому монастырю для того, чтобы узнать, жив ли их император Степан Малый. Воевода Цетина, собрав небольшой отряд, отправился в келью, где был заточен Степан Малый. Каково же было удивление и страх черногорцев, когда они не увидели в комнате своего господина. Тогда каждый из солдат подумал: «Теперь черногорцы погибли!»
Таким образом, оставшееся без пастуха стадо вновь требовало хозяина. Вот почему Степану Малому не стоило особенного труда вновь взять в Черногории власть в свои руки после того, как на горизонте растаяли очертания корабля, увозившего на родину русских миссионеров.
Единственным русским, кто еще верил в то, что можно собрать военные отряды и направить их против турок, оставался граф А. Г. Орлов. Зимой 1770 года он решил отправить в Черногорию своего посланника, в роли которого выступил тогда капитан Средакович. Однако венецианцы преградили дорогу русскому миссионеру, не позволив тому ступить на землю сербов.
Сам же император хранил гробовое молчание по поводу организации активных выступлений, не желая открыто враждовать ни с турками, ни с венецианцами.
Однако, судя по сохранившимся документам, Степан Малый довольно активно вел переписку с русским правительством. Говорили, что в то время один из монахов нередко доставлял императору Черногории письма от графа Орлова. А весной 1771 года Орлов принимал посланника Степана Малого, монаха Феодосия Мркоевича. Казалось, судьба благоволила Степану Малому. Однако последовавшие события показали, что это далеко не так. Однажды, осенью 1770 года, во время проверки императором ведения строительства дороги, недалеко от того места, где он стоял, раздался мощный взрыв.
Тогда Степан Малый серьезно пострадал: перестал видеть и стал калекой. Однако на протяжении еще долгого времени был самым уважаемым в Черногории человеком. К нему часто обращались за советами как черногорские, так и русские политики.
В связи с этим венецианскими и турецкими властями Степан Малый воспринимался как единственная угроза для осуществления намеченных ими планов. С течением времени стража, охранявшая бывшего императора, привыкла к тому, что вокруг дома часто можно было встретить таинственных неизвестных. Это были убийцы, нанятые турецким или венецианским владыкой для умерщвления Степана Малого.
Долгое время ни один наемник не мог прошмыгнуть незамеченным в дом Степана Малого. Однако турки и венецианцы решили пойти другим путем. Осенью 1773 года в доме Степана Малого появился новый охранник. Звали его Станко Класомунья. Как оказалось впоследствии, он был подкуплен скадарским пашой, который повелел ему убить черногорского императора. Спустя некоторое время после появления Класомуньи в доме Степан Малый был найден задушенным в собственной постели.
«Железная маска»
После смерти императрицы Анны Иоанновны 2-месячный младенец Иоанн Антонович был провозглашен императором. На подушке, покрытой порфирой, его выносили во время торжественных церемоний, а придворные и все государственные чины лобызали ему ножку. Царствование младенца продолжалось 1 год и 16 дней. В 1741 году его свергла с престола Елизавета Петровна.
Еще через год маленький император, живший до этого в роскоши и неге, стал узником Шлиссельбургской крепости. Так в России появилась своя «железная маска».
Во времена правления Елизаветы предпринимались беспрецедентные меры по уничтожению всякого рода напоминаний о кратком правлении Иоанна Антоновича. Его имя и титул строго-настрого было запрещено упоминать во всех государственных бумагах, с 31 декабря 1741 года императрица назначила годичный срок для изъятия из обращения монет с портретом Иоанна. В 1742 году по всей России собирались присяжные листы бывшему императору Иоанну III и сжигались. К 1743 году все документы с именем Иоанна были собраны и уничтожены. 30 июля 1745 года были уничтожены все медали, выпущенные после смерти императрицы Анны Иоанновны, на которых изображался маленький император.
После того как были лишены престола все законные наследники Анны Иоанновны, их решили отправить за границу. Анна Леопольдовна, ее муж (принц Ульрих) и их дети (Иоанн и Екатерина) отправились в изгнание. Но доехали они только до Риги, в которой их задержали. Через некоторое время путешественники получили приказ ехать в Роненбург, а оттуда – в Соловецкий монастырь.
С течением времени с ними обращались все хуже и хуже, пока они фактически не стали узниками. Во время всех этих переездов у Анны Леопольдовны родилась дочь, которую назвали Елизавета.
24 июля 1744 года барон Корф получил секретный приказ: вместе с капитаном пензенского полка Миллером он должен был поехать в Роненбург, забрать принца Иоанна и под опекой Миллера отправить на место новой ссылки. Принца они должны были называть Григорием, везти в закрытом возке так, чтобы его не видели даже кучера.
До Соловков Анна Леопольдовна с семьей так и не доехала. Причин было множество. Это и болезнь детей, и новая беременность Анны Леопольдовны, и осенняя распутица (ведь известно, какие в России были дороги) и пр., и пр. Осели они в Холмогорах, там их было велено оставить до дальнейших высочайших указаний.
Иоанна содержали там же, но тайно и под строгим надзором капитана Миллера. Барону Корфу было приказано вернуться ко двору. Среди бумаг, которые оставил он своему преемнику, была и бумага с таким приказанием Елизаветы Петровны: «Ежели по воле Божьей случится кому из персон смерть, особливо же принцессе Анне или принцу Иоанну, то, учиня над умершим телом анатомию и положа в спирт, тотчас же смертное тело к нам прислать с нарочным офицером».
У царственных арестантов жизнь шла своим чередом. 19 марта 1745 года Анна Леопольдовна родила сына Петра, на следующий год, 27 февраля, – сына Алексея. Последние роды были очень трудными, и спустя несколько дней бедная узница скончалась от родовой горячки в возрасте 28 лет.
Иоанн Антонович жил очень уединенно, никогда не виделся со своими родными, а его отец даже не знал, что в нескольких шагах от него, за огородами, содержали его сына, которого никто не воспитывал и ничему не учил.
Наступил 1756 год. Елизавета Петровна отдала приказ перевести принца Иоанна в Шлиссельбург. Живя в крепости, Иоанн Антонович знал о своем происхождении. Это подтверждается рапортами офицеров, которые за ним надзирали. Иоанн очень страдал от грубого обращения, но вел себя не как наследник или представитель высшего сословия. Он усвоил обращение той среды, в которой вырос: он часто ругался, дрался с офицерами, его манеры были ужасны. Кроме этого, у него бывали временные помрачения рассудка, вспышки беспричинного гнева, сменявшиеся меланхолией. Говорил он сбивчиво и так плохо, что даже офицеры охраны с трудом его понимали.
Принц Иоанн Антонович не мог, конечно, претендовать на русский престол, но само упоминание его имени было опасным для Елизаветы Петровны, потому что вызывало сочувствие толпы.
Но все-таки нашелся один человек, который своими амбициями и неумелыми действиями ускорил смерть свергнутого Иоанна. Этим человеком был подпоручик Смоленского полка Василий Яковлевич Мирович. Он был родом из знатной малороссийской фамилии. В 1709 году его дед оказал поддержку предателю Мазепе. Из-за этого все имения и богатство семьи Мировичей были конфискованы.
Когда подпоручик Мирович решился выполнить задуманное им дело, ему было всего 24 года. Жил он весьма небогато. Много раз обращался он с прошениями к императрице о возврате конфискованного имущества, но постоянно получал отказ. Вот и в этот раз Мирович получил бумагу с отрицательной резолюцией. Было это за 4 недели до трагических событий, происшедших в Шлиссельбурге.
Еще в октябре 1763 года Василий Яковлевич узнал от отставного барабанщика крепости, что в Шлиссельбурге содержится бывший император Иоанн Антонович. Тогда Мирович решил отомстить императрице, а заодно обогатиться и возвыситься, выведя из крепости принца Иоанна и провозгласив его императором. Некоторые исследователи утверждают, что у Мировича были сообщники. Но произошедшие события показывают, что это был поступок хоть и отважного, но весьма недальновидного одиночки.
Примерно в середине июня Мирович заступил на дежурство в Шлиссельбургскую крепость в качестве караульного офицера Смоленского полка. Караульные офицеры находились на дежурстве неделю, потом их сменяли. Вот за эту неделю Мирович и хотел выполнить задуманное. Начал он с того, что разведал и запомнил расположение комнат в помещении, где содержали принца. Но неделя пролетела быстро, а сделать Мирович ничего не сумел.
Ему нужно было время, поэтому 3 июля он напросился вне очереди в караул. Во время этого дежурства он уговаривал некоторых капралов и солдат помочь ему совершить переворот. Предложил он это и капитану Власову. Но Власов не согласился, срочно послав гонца к графу Панину с уведомлением о том, что готовится переворот. Мирович узнал, что из крепости отправлен гонец, и решил действовать немедленно.
Он побежал в караульное помещение, где поднял всех солдат, крикнув: «К оружию!» Несколько человек Мирович послал по всей территории крепости собирать команду. Приказав зарядить ружья боевыми патронами, он отправил солдат к калитке с приказом никого не впускать и не выпускать из крепости.
В распоряжении Мировича было 45 человек из Смоленского полка. Они должны были сломить сопротивление гарнизона, состоявшего из 30 человек и охранявшего каземат, в котором содержали Иоанна. Поскольку солдаты под командованием Мировича напали неожиданно, они были в более выгодном положении.
Мирович вывел из строя коменданта крепости Бередникова, ранив его. После этого он стал хозяином положения. Построив своих людей, он повел их к каземату Иоанна. Охранявшие здание солдаты, не получив на свой оклик нужного пароля, открыли огонь. Ряды наступавших смешались, а потом отступили. Мирович потребовал, чтобы его впустили, как он сказал, «к государю». Несколько раз он посылал гарнизонного сержанта с этим приказанием. Но угрозы не подействовали. Тогда Мирович взял у коменданта ключи и вместе с солдатами пошел на бастион за пушкой.
Выставив 6-фунтовую пушку перед казематом и зарядив ее ядром, Мирович снова отправил к оборонявшимся сержанта с предложением впустить их. Вот тогда-то и настала минута, которая была предусмотрена императорским приказом. Офицеры, состоявшие в охране принца, ответили Мировичу, что не будут сопротивляться. Но в это время они зарезали Иоанна Антоновича.
Никаких подробностей о смерти принца в официальных бумагах не было, просто было написано, что «оба офицера умертвили наследника».
Мирович, узнав о том, что гарнизон сдался, вбежал в каземат. Увидев офицера Чекина, он схватил его за руку и крикнул: «Где государь?» Чекин ответил: «У нас государыня, а не государь». Мирович оттолкнул его и снова закричал: «Поди укажи государя и отпирай двери!» Чекин открыл дверь. В комнате было темно, поэтому Мирович не сразу увидел лежащего на полу мертвого человека. Когда же он понял, что случилось, то вскрикнул: «Ах вы, бессовестные! Бойтесь Бога! За что вы пролили кровь невинного человека?»
Солдаты просили у Мировича разрешения заколоть Чекина и Власьева. Но Мирович не разрешил и сказал: «Теперь помощи нам никакой нет, и они правы, а мы виноваты!» После этого он подошел к мертвому принцу, поцеловал его руку и приказал вынести тело на кровати из каземата на гауптвахту. Там кровать с телом поставили перед строем солдат. Мирович велел им взять на караул в честь погибшего Иоанна и сказал: «Вот наш государь Иоанн Антонович, и теперь мы нисколько не счастливы, но бессчастны, и я более всех! За то я все и перетерплю: вы не виноваты, вы не ведали, что я хотел сделать, и я за всех вас буду ответствовать и все мучения на себе сносить». К Мировичу подошел комендант, сорвал с него офицерские знаки и шпагу и приказал его арестовать. Солдаты вынуждены были повиноваться.
Власьев и Чекин отправили срочное донесение графу Панину. После этого было проведено расследование «без огласки и без всякой скрытности», как и велела императрица. По этому делу проходило примерно 200 человек.
Еще через год маленький император, живший до этого в роскоши и неге, стал узником Шлиссельбургской крепости. Так в России появилась своя «железная маска».
Во времена правления Елизаветы предпринимались беспрецедентные меры по уничтожению всякого рода напоминаний о кратком правлении Иоанна Антоновича. Его имя и титул строго-настрого было запрещено упоминать во всех государственных бумагах, с 31 декабря 1741 года императрица назначила годичный срок для изъятия из обращения монет с портретом Иоанна. В 1742 году по всей России собирались присяжные листы бывшему императору Иоанну III и сжигались. К 1743 году все документы с именем Иоанна были собраны и уничтожены. 30 июля 1745 года были уничтожены все медали, выпущенные после смерти императрицы Анны Иоанновны, на которых изображался маленький император.
После того как были лишены престола все законные наследники Анны Иоанновны, их решили отправить за границу. Анна Леопольдовна, ее муж (принц Ульрих) и их дети (Иоанн и Екатерина) отправились в изгнание. Но доехали они только до Риги, в которой их задержали. Через некоторое время путешественники получили приказ ехать в Роненбург, а оттуда – в Соловецкий монастырь.
С течением времени с ними обращались все хуже и хуже, пока они фактически не стали узниками. Во время всех этих переездов у Анны Леопольдовны родилась дочь, которую назвали Елизавета.
24 июля 1744 года барон Корф получил секретный приказ: вместе с капитаном пензенского полка Миллером он должен был поехать в Роненбург, забрать принца Иоанна и под опекой Миллера отправить на место новой ссылки. Принца они должны были называть Григорием, везти в закрытом возке так, чтобы его не видели даже кучера.
До Соловков Анна Леопольдовна с семьей так и не доехала. Причин было множество. Это и болезнь детей, и новая беременность Анны Леопольдовны, и осенняя распутица (ведь известно, какие в России были дороги) и пр., и пр. Осели они в Холмогорах, там их было велено оставить до дальнейших высочайших указаний.
Иоанна содержали там же, но тайно и под строгим надзором капитана Миллера. Барону Корфу было приказано вернуться ко двору. Среди бумаг, которые оставил он своему преемнику, была и бумага с таким приказанием Елизаветы Петровны: «Ежели по воле Божьей случится кому из персон смерть, особливо же принцессе Анне или принцу Иоанну, то, учиня над умершим телом анатомию и положа в спирт, тотчас же смертное тело к нам прислать с нарочным офицером».
У царственных арестантов жизнь шла своим чередом. 19 марта 1745 года Анна Леопольдовна родила сына Петра, на следующий год, 27 февраля, – сына Алексея. Последние роды были очень трудными, и спустя несколько дней бедная узница скончалась от родовой горячки в возрасте 28 лет.
Иоанн Антонович жил очень уединенно, никогда не виделся со своими родными, а его отец даже не знал, что в нескольких шагах от него, за огородами, содержали его сына, которого никто не воспитывал и ничему не учил.
Наступил 1756 год. Елизавета Петровна отдала приказ перевести принца Иоанна в Шлиссельбург. Живя в крепости, Иоанн Антонович знал о своем происхождении. Это подтверждается рапортами офицеров, которые за ним надзирали. Иоанн очень страдал от грубого обращения, но вел себя не как наследник или представитель высшего сословия. Он усвоил обращение той среды, в которой вырос: он часто ругался, дрался с офицерами, его манеры были ужасны. Кроме этого, у него бывали временные помрачения рассудка, вспышки беспричинного гнева, сменявшиеся меланхолией. Говорил он сбивчиво и так плохо, что даже офицеры охраны с трудом его понимали.
Принц Иоанн Антонович не мог, конечно, претендовать на русский престол, но само упоминание его имени было опасным для Елизаветы Петровны, потому что вызывало сочувствие толпы.
Но все-таки нашелся один человек, который своими амбициями и неумелыми действиями ускорил смерть свергнутого Иоанна. Этим человеком был подпоручик Смоленского полка Василий Яковлевич Мирович. Он был родом из знатной малороссийской фамилии. В 1709 году его дед оказал поддержку предателю Мазепе. Из-за этого все имения и богатство семьи Мировичей были конфискованы.
Когда подпоручик Мирович решился выполнить задуманное им дело, ему было всего 24 года. Жил он весьма небогато. Много раз обращался он с прошениями к императрице о возврате конфискованного имущества, но постоянно получал отказ. Вот и в этот раз Мирович получил бумагу с отрицательной резолюцией. Было это за 4 недели до трагических событий, происшедших в Шлиссельбурге.
Елизавета Петровна
Еще в октябре 1763 года Василий Яковлевич узнал от отставного барабанщика крепости, что в Шлиссельбурге содержится бывший император Иоанн Антонович. Тогда Мирович решил отомстить императрице, а заодно обогатиться и возвыситься, выведя из крепости принца Иоанна и провозгласив его императором. Некоторые исследователи утверждают, что у Мировича были сообщники. Но произошедшие события показывают, что это был поступок хоть и отважного, но весьма недальновидного одиночки.
Примерно в середине июня Мирович заступил на дежурство в Шлиссельбургскую крепость в качестве караульного офицера Смоленского полка. Караульные офицеры находились на дежурстве неделю, потом их сменяли. Вот за эту неделю Мирович и хотел выполнить задуманное. Начал он с того, что разведал и запомнил расположение комнат в помещении, где содержали принца. Но неделя пролетела быстро, а сделать Мирович ничего не сумел.
Ему нужно было время, поэтому 3 июля он напросился вне очереди в караул. Во время этого дежурства он уговаривал некоторых капралов и солдат помочь ему совершить переворот. Предложил он это и капитану Власову. Но Власов не согласился, срочно послав гонца к графу Панину с уведомлением о том, что готовится переворот. Мирович узнал, что из крепости отправлен гонец, и решил действовать немедленно.
Он побежал в караульное помещение, где поднял всех солдат, крикнув: «К оружию!» Несколько человек Мирович послал по всей территории крепости собирать команду. Приказав зарядить ружья боевыми патронами, он отправил солдат к калитке с приказом никого не впускать и не выпускать из крепости.
В распоряжении Мировича было 45 человек из Смоленского полка. Они должны были сломить сопротивление гарнизона, состоявшего из 30 человек и охранявшего каземат, в котором содержали Иоанна. Поскольку солдаты под командованием Мировича напали неожиданно, они были в более выгодном положении.
Мирович вывел из строя коменданта крепости Бередникова, ранив его. После этого он стал хозяином положения. Построив своих людей, он повел их к каземату Иоанна. Охранявшие здание солдаты, не получив на свой оклик нужного пароля, открыли огонь. Ряды наступавших смешались, а потом отступили. Мирович потребовал, чтобы его впустили, как он сказал, «к государю». Несколько раз он посылал гарнизонного сержанта с этим приказанием. Но угрозы не подействовали. Тогда Мирович взял у коменданта ключи и вместе с солдатами пошел на бастион за пушкой.
Выставив 6-фунтовую пушку перед казематом и зарядив ее ядром, Мирович снова отправил к оборонявшимся сержанта с предложением впустить их. Вот тогда-то и настала минута, которая была предусмотрена императорским приказом. Офицеры, состоявшие в охране принца, ответили Мировичу, что не будут сопротивляться. Но в это время они зарезали Иоанна Антоновича.
Никаких подробностей о смерти принца в официальных бумагах не было, просто было написано, что «оба офицера умертвили наследника».
Мирович, узнав о том, что гарнизон сдался, вбежал в каземат. Увидев офицера Чекина, он схватил его за руку и крикнул: «Где государь?» Чекин ответил: «У нас государыня, а не государь». Мирович оттолкнул его и снова закричал: «Поди укажи государя и отпирай двери!» Чекин открыл дверь. В комнате было темно, поэтому Мирович не сразу увидел лежащего на полу мертвого человека. Когда же он понял, что случилось, то вскрикнул: «Ах вы, бессовестные! Бойтесь Бога! За что вы пролили кровь невинного человека?»
Солдаты просили у Мировича разрешения заколоть Чекина и Власьева. Но Мирович не разрешил и сказал: «Теперь помощи нам никакой нет, и они правы, а мы виноваты!» После этого он подошел к мертвому принцу, поцеловал его руку и приказал вынести тело на кровати из каземата на гауптвахту. Там кровать с телом поставили перед строем солдат. Мирович велел им взять на караул в честь погибшего Иоанна и сказал: «Вот наш государь Иоанн Антонович, и теперь мы нисколько не счастливы, но бессчастны, и я более всех! За то я все и перетерплю: вы не виноваты, вы не ведали, что я хотел сделать, и я за всех вас буду ответствовать и все мучения на себе сносить». К Мировичу подошел комендант, сорвал с него офицерские знаки и шпагу и приказал его арестовать. Солдаты вынуждены были повиноваться.
Власьев и Чекин отправили срочное донесение графу Панину. После этого было проведено расследование «без огласки и без всякой скрытности», как и велела императрица. По этому делу проходило примерно 200 человек.