Гамаюн Алексей. Цена короны

* * *

   Амилла перевернулась на бок и свернулась клубочком, но сон не шел. Ночь припала к окну, щурила злые подслеповатые глазки-звезды, заглядывала в комнату сквозь плети дикого винограда. Исчезли все цвета, остались лишь оттенки серого. Очертания вещей исчезли под складками пепельной вуали, заляпанной грязно-белесыми мазками.
   Как страшно… Девушка села на кровати, обхватив колени, и закуталась в покрывало.
   Адрелиан — муж телом и дитя разумом — на троне… Настоящей правительницей Туллена будет она, Амилла, дочь князя Сандирского, что так и не стал королем Кандии.
   Будет — если ей это позволят.
   Как мало зависит от нее. И как сильно она зависит от тех, кто сильнее ее.
   Думала ли она об этом, когда узнала, что ей суждено стать императрицей Туллена? Думала ли она об этом, покачиваясь в носилках, запряженных двумя мохноногими лошадками, что осторожно спускались по горным тропам? Думала ли об этом, когда на севере навсегда растаяла стена Халланских гор, а впереди вставали белокаменные стены столицы?
   Рано или поздно ей придется самой принимать решения. От этих решений будет зависеть многое, очень многое. И, прежде всего — ее собственная жизнь и судьба. Потому что если она ошибется, никто не защитит ее.
   Даже лорд Адрелиан.
   Если только маги Серого Ордена сумеют исцелить его…
   А захотят ли они его исцелять?
   Может, именно они околдовали Адрелиана, превратили в вечно пьяного тупицу, не способного связать двух слов — не то что управлять страной? Или, еще хуже, подменили его двойником, а то и гомункулом, живой куклой, послушной их воле?
   Кто тогда защитит ее? Кому хватит смелости помешать тем, чья правота не подвергается сомнению?
   Если кто и мог это сделать, так это Адрелиан. Еще в тот вечер, когда он в первый раз пришел к ней в комнату, Амилла поняла: воля этого человека крепче гномьей стали. И он свернет Халланские горы и заставит Ошун и Ирикан устремиться к океану Ваннвей ради той, которую полюбит всем сердцем.
   Великие боги… Неужели она сама, собственными руками разрушила свое счастье? Может быть, не стоило так торопиться?
   «… И если урок кажется нам слишком жестоким, то, значит, мы не вняли иным предупреждениям, не позаботились о том, чтобы предотвратить или облегчить свою участь… Или неверно истолковали прошлые уроки»…
   Сейчас это уже неважно. Всеведущий епископ испугался не ссоры с йорд-кааном Балеогом, не мира с Кандией. Даже не того, что произойдет, когда народ Туллена узнает, что новая императрица не верует в божественную сущность пресветлого Сеггера, но считает его всего лишь мессией, принесшим людям Слово Небес…. Просто он понял: рано или поздно лорд Адрелиан — император Адрелиан — стукнет кулаком по столу, так что трещины побегут по толстой столешнице, и скажет: «Такова моя воля, и вы, ваше святейшество, мне не указ».
   И решил нанести упреждающий удар.
   Но и вы не всесильны, ваше светлейшество. И сами прекрасно об этом знаете.
   Амилла подошла к столику и развернула один из свитков, принесенных из библиотеки. В комнате было слишком темно, чтобы разобрать хоть пару букв. Но бывшая невеста лорда-регента хорошо помнила, о чем говорят эти строки.
   «… Феликсу Гаптору удалось объединить силу двух Храмов: Церкви пресветлого Сеггера и Храма Вольных. Маги Тоа-Дана тоже откликнулись на призыв патриарха. Лучшие воины Туллена и Аккении, забыв раздоры, встали под знамена войска, выступившего в поход против сил Тьмы.
    Велики были их доблесть и мастерство, но они проиграли. Казалось, Легион Смерти не заметил потерь, понесенных в Шаардском сражении. Многие маги и воины, смутившись, вопрошали себя: можно ли убить то, что уже мертво?»
   Она даже не увидела, а почувствовала, как темнота, перевитая многорукими лозами, шевельнулась и шагнула к ней. Звезды и мазки света зашевелились, точно отражение в потревоженной глади пруда. Одни погасли, другие стали складками тяжелых штор, начинающихся ниоткуда. А может быть, это были и не шторы, а плащ, окутывающий саму ночь…
   Что-то подсказывало: надо закричать, позвать на помощь. Надо испугаться. Но странное дело: Амилла не чувствовала страха — разве что трепет, который охватывает при виде чего-то незнакомого, но необъяснимо влекущего своей чуждостью.
   —  Приветствую тебя, моя королева.
   Голос прозвучал как выдох ночного ветра среди тишины, как эхо в колодце — бесплотный, невесомый, но завораживающе глубокий и заполняющий собой весь мир… хотя холод, которым от него веяло, ничем не напоминал живительную прохладу, радующую усталых путников. Не напоминал он и о гордых пиках страны йордлингов. Он не пугал — куда страшнее было назвать этопо имени.
   —  Тьма не есть смерть, — Амилле показалось, что тень улыбнулась. — А смерть — не то, чего следует бояться.
   «Я знаю»…
   Но откуда она может это знать?
   —  Знание сокрыто в нас, как плод в цветке, — прошелестел ночной гость, словно читал ее мысли. — Только мы боимся увидеть его…
   Тень сгущалась, становилась плотнее. Она ниспадала тяжелыми складками плаща, теряясь среди других теней на полу… а может быть, это были сложенные крылья. Так же и одеяние под ними могло быть и камзолом, и панцирем… или оказаться чем-то таким, для чего нет названия. Потом из тьмы проступило лицо цвета полной луны. Старой луны, которая была одна на небе.
   Луна задрожала, точно мыльный пузырь на круглой рамке, но не лопнула. Что-то натягивало ее, давя изнутри… Бесформенные выпуклости росли, и она превращалась в перламутрово-белую маску, залитую светом, точно густой краской. Лишь глазницы заполняла бездонная темнота, и Амилла даже не пыталась убедить себя, что это только тень.
   —  Мы боимся, что плод окажется горьким. Но как узнать, это не отведав его?— голос стал сильнее, в нем появилась глубина. — Помнишь сны, что так пугали тебя? Прошло немного времени — и страха уже нет.
   Ночной пришелец шагнул к Амилле. Над его плечом жидким серебром сверкнуло изогнутое лезвие бердыша.
   «Смерть»…
   И тотчас звук смеха, похожий на шорох пальмовых листьев, пролетел по комнате.
   —  Я не смерть, — проговорил гость. — Я всего лишь ее скромный служитель, моя королева. Разве ты думаешь об увядании, глядя на розовый бутон? Или тоска и страх застилают твои глаза, мешая любоваться красотой?
   — Роза… — прошептала Амилла. — Мне снилась черная роза…
   Гость шагнул к столику, где по-прежнему лежала разрисованная баранья лопатка.
   —  Соултрад… —лунный лик качнулся, словно черные глазницы изучали рисунок. — Цветок Тьмы, что несет в себе плод проклятья… Самый прекрасный из городов Лаара, творение Ольфера Мирта.
   — А черви?
   Черный рыцарь снова засмеялся.
    — Чтобы напитать землю, нужен перегной, моя королева. Что-то должно сгнить, истлеть… Таков закон мироздания. Но вот в чем вопрос: есть ли она, смерть?
   Он наклонился вперед, и девушка на миг задержала дыхание. Но лишь на миг. Потому что запах, который она ощутила, вовсе не показался ей неприятным — скорее странным. В нем непостижимо перемешались дурманящая сладость ночного сада и ломящая ноздри свежесть снега, который Амилла впервые увидела в горах.
   —  Те, кто боятся Тьмы, не смеют туда заглянуть, не могут знать, что там, за гранью. Они придумывают красивые сказки о рае для праведников и преисподней для грешников и помещают в один тех, кого считают своими друзьями, а в другой — тех, кто им неугоден. Для них… Да, для них смерть существует. Для них с ней все кончается. Потому что они верят в это. Сколько бы они не твердили тебе, что собираются отправиться в горний мир Разан, или присоединиться к друзьям на небесном пиру, или стать листком на Великом Древе — все равно они знают, что ничего этого не будет. Ни пира, ни дерева. Только мы, познавшие Тьму, поистине бессмертны. Мы знаем, что смерть — это продолжение нашего начала. И поэтому они станут перегноем, а мы… Каждому воздается по вере его — кажется, так говорил ваш пресветлый Сеггер? Что ж, он был прав.
   — Так ты веруешь в пресветлого Сеггера? — ахнула девушка.
   —  Разве знать о чьем-то существовании — значит веровать? —возразил пришелец. — Вот ты никогда не видела Раэра, Полководца Великой тьмы, но знаешь, что существует и он, и его воинство.
   Амилла покачала головой.
   — Лорд Адрелиан разбил войско Тьмы, — проговорила она. — И убил Раэра. Я читала об этом. И когда Феликс Гаптор повел войска через горы, его встретил Иллиат Керсам, а не Раэр.
   —  Конечно, — рыцарь чуть заметно кивнул. — И бессмертным нужен отдых, чтобы восстановить силы. Мудрость — не в том, чтобы добиваться победы любой ценой. Мудрый знает, когда нужно ударить, а когда отступить и скопить силы. Мудрый понимает, как выбрать благоприятный момент… Но Адрелиан был достойным противником. Просто он не знал, с чем столкнулся.
   Полководец Соултрада усмехнулся, как человек, не желающий что-то признавать.
   —  Он… скажем так, выиграл у меня тот поединок. Но он не убил меня. И тем более не победил. Ты же знаешь, моя королева, победить можно и не убивая.
   — Но почему ты называешь меня своей королевой?
   —  Потому что ты рождена править. Во многих есть жажда власти, во многих есть несгибаемая воля, чтобы ее утолить. Но мало кто владеет оборотной стороной силы — слабостью. Той, что заставляет склониться перед собой любую силу. Это великая тайна, сравнимая лишь с тайной смерти, открытая лишь посвященным. Прочие… Пусть они думают, что нельзя черпать силу в слабости, а жизнь — в смерти.
   Раэр повернулся, и ночь за его плечами на миг расправила крылья.
   —  Мы отступили, чтобы собрать силы — и те, кто еще недавно торжествовал победу, вернулись ни с чем. Мы знаем тайну… так же, как и ты. Тьма, что заставляла их в ужасе прятать глаза, защитила нас. Смерть, от которой бежит все живое, стала нашим прибежищем. И мы вернулись, как будем возвращаться снова и снова… Так в чем сила, а в чем слабость?
   Он шагнул к окну. Миг — и Амилла перестала понимать, где шторы, ниспадающие с потолка подобно застывшему черному водопаду, а где складки его плаща. Первая из трех лун, украдкой выглянула из-за конька крыши, словно сонный крестьянин, разбуженный шумом на соседском участке. Ее тускло-желтый свет блеснул на лезвии бердыша… а может быть, никакого
   —  Так ли важно, что тебя защищает, если оно способно защитить? — голос Раэра наполнил комнату, словно дыхание темноты, неощутимое, но проникающее всюду… всюду, куда ей дозволено проникнуть. И тем более туда, где оно желанно.
   Амилла вздрогнула. Один вдох — и он уже звучал у нее внутри, в сердце, в крови. Вот он, ответ, который она искала. Искала и почти отчаялась найти.
   — Да… — выдохнула она.
   —  Иди ко мне, моя королева… — голос превратился в невесомый шелест.
   И было еще одно слово — которое она не услышала, но запомнила.
   Амилла открыла глаза, не понимая, случилось ли все это наяву или только приснилось. Но искать ответ времени не было.
   Скорее. Скорее…
   Она позвала Зарину и приказала ей собирать вещи.
   Наутро Амилла послала служанку с письмом к епископу Хильдису Кооту. В письме она смиренно просила его светлейшество позволить ей покинуть Туллен и вернуться домой. Доводы, которые она приводила, вряд ли могли кого-то насторожить. Поскольку она не является наследницей кандийского престола, ее брак с Адрелианом не может представлять интереса для Туллена. Конечно, если она все еще может помочь следствию, которое ведет Инквизиция, ей придется остаться в столице. Но…
   Как ни странно, но к Послеполуденной страже прошение, подписанное епископом Церкви Сеггера и примасом капитула Инквизиции Хильдисом Коотом, лежало на столике, прижатое ящичком с письменными принадлежностями. Приготовления к отъезду не заняли много времени. В пути Амиллу должны были сопровождать лишь двое стражников и служанка. От слуг, которые прибыли вместе с ней из Сольвунна, а также от конных носилок она отказалась.
   Перед отъездом несостоявшаяся императрица Туллена щедро одарила служанок и евнухов. Распорядителю гарема Харадиру было поручено передать главному повару дворца большой футляр, обтянутый кожей радужного змея и инкрустированный семаахской бирюзой, довольно тяжелый и толстый, а императорскому библиотекарю Иринарху — свиток со «Сказаниями йордлингов», дар правительницы Тейи.
   Почтенный Харадир был бы весьма удивлен, если бы вскрыл футляр. Потому что помимо свитков, для переноски коих этот предмет предназначался, в нем лежало несколько костяных пластинок, украшенных весьма изысканной росписью. Впрочем, к одному рисунку слово «изысканный» подходило плохо. Он изображал розу, раскрывающую черные каменные лепестки навстречу ночному небу, в котором сияла усмехалась круглая белесая луна — одна-единственная.
   Но евнух-распорядитель недаром считался человеком честным и в футляр заглядывать не стал.
   Во всяком случае, Амилла, дочь магноса Иеремиуса, князя Сандирского и несостоявшегося короля Кандии, об этом бы не узнала. Она гнала своего верблюда через степь, в пустыню, к оазису Джиль-Обад.
   Она знала, что там ее уже ждут.

Глава вторая Смерть магистра

   В чем благо: в знании или в неведении?
   Давно известно, что ответ зависит от случая. То, что сегодня казалось благом, завтра может обернуться бедой. А если не завтра, то через год или через век… Может быть, пройдет пятьсот лет, и наши потомки станут благословлять Архааля, подарившего миру магию, а тех, кто пытался остановить его, называть жалкими слепцами?
   Или назовут слепцами королей Туллена и Ханеранга, что покинули болота и увели свои народы в странствие по земле Лаара, и Исхара, чье племя укрылось в пирамидах Священного города?
   Наверно, лишь пресветлому Сеггеру известно, кто из нас слеп, а кто зряч.
   Так не проще ли отринуть попытки прозреть будущее и позволить судьбе нести себя, подобно тому, как несет щепку великая река Ошун?
   Нет. Недаром пресветлый дал человеку пытливый разум и волю, которые позволяют ему каждый час, каждый миг делать в этой жизни выбор. Разве открыл бы он Свою мудрость рабам предначертанного, игрушками в руках судьбы, богов… или чего бы то ни было?
   Хильдис Коот тяжелым шагом прошелся по комнате. Солнце, утомленное долгим дневным переходом через небесный свод, опускалось за высокие крыши дворца. Опускалось осторожно, словно опасалось, что острый конек прорвет его тонкую оболочку, и вязкое раскаленное содержимое выльется, затопив Лаар.
   Еще один день прошел. Еще на один день ближе событие, которое отменить невозможно, как невозможно отменить заход солнца.
   Коронация нового императора Туллена. Не отменить, не отложить на время.
   А есть ли в этом нужда? Есть ли нужда тревожить народ, давать повод для слухов и кривотолков, от которых недалеко до смуты?
   Народ спокоен, пока знает, что у него есть завтра, каким бы оно ни было. Пока крестьянин знает, что завтра приедет на тележке водовоз, он спокоен. Он даже не грустит о тех временах, когда воду можно было носить из ближайшей речки, сколько нужно или сколько сил хватит. Спокоен и ремесленник, зная, что завтра для него найдется работа… а если что случится, гильдия поможет ему деньгами, стражники и маги поймают злодея, причинившего ему вред, лекарь вылечит от недуга. Спокоен высокородный сайэр, ибо его земли обводнены и плодоносят, а если враг, превосходящий его силой, посягнет на его владения, правитель пришлет войска и даст отпор наглому захватчику.
   Как хрупок этот покой! Он подобен сну одинокого воина, сделавшего привал посреди степи. Конь его притомился после долгой скачки, но нет поблизости ни деревни, ни постоялого двора, где можно было найти кров. И воин, расседлав скакуна, отпустил его пастись, а сам, раскинув на земле плащ и подложив под голову седло, дремлет на солнце. Кажется, он не слышит ни щебета жаворонков, ни посвиста тушканчиков в ковыле. Но один подозрительный звук — и вот он уже на ногах, и вылетает из ножен клинок из харабанской стали…
   Почему отменили коронацию? Это неспроста. Лорд-регент болен? Почему так неожиданно сразил его недуг? Нет ли здесь вражеских происков?
   А если народ ищет врага, то непременно находит. Пусть даже этот враг и в мыслях не держал тех злодеяний, которые ему приписывают.
   Так не лучше ли народу оставаться в неведении?
   …Солнце наконец-то опустилось на покатую крышу и медленно поползло вниз.
   Время уходит. Времени остается все меньше.
   Тело лорда-регента с заключенной в нем душой трактирного работника Фарина Домкса до сих пор пребывает в одной из камер, где пол и стены непроницаемы для магии. В любой миг его можно разбудить, стереть память обо всем, что произошло в Зале Совета и…
   «Лорд Адрелиан, все готово к вашей коронации».
   С помощью несложных заклинаний можно заставить «лорда Адрелиана» запомнить заранее написанную речь. Несколько сложнее будет сделать так, чтобы «лорд Адрелиан» не ел за столом руками, питал отвращение к хмельному и выражался так, как подобает императору.
   Но никакая магия не поможет Фарину Домксу стать лордом Адрелианом.
   Память — это еще не все. Память — волшебная сокровищница, которую человек наполняет всю жизнь. И только от него зависит, как распорядиться своим достоянием: пустить в рост, копя и приумножая… Или зарыть в землю, подобно Глупому Варту из детской сказки, который закопал деньги в поле, чтобы из них выросли колосья с монетами вместо зерен.
   Значит, выход один — запереться в келье и стать кукловодом, управляя каждым шагом, каждым движением мнимого императора. Соблазн велик. Тем более велик, что такая задача вполне по силам Инквизиции, соединившей в своих руках силу и власть. Достаточно вспомнить, как вел себя в тех или иных обстоятельствах лорд Адрелиан. Поначалу исцеленный «император» будет время от времени совершать странные поступки — впрочем, не идущие ни в какое сравнение с тем, что он творил до вчерашнего дня. Но по мере того, как отцы-дознаватели будут по крупицам собирать воспоминания придворных, слуг, наложниц, воинов, когда-то служивших с лордом Адрелианом, он будет становиться все более похожим на самого себя. Что-то забудется, что-то станет восприниматься как само собой разумеющимся. В конце концов, людям свойственно меняться с возрастом.
   Но стоит ли объяснять, чем это опасно?
   Кто знает: может быть именно этого шага ожидает от него враг. Раз не удалось посеять смуту, подменив императора дурачком-выпивохой, он дождется удобного момента… и, овладев куклой, попытается выломать пальцы кукловоду. Правда, при этом он и сам может раскрыться, так что у Серого Ордена появится возможность сразить противника его же оружием.
   И то, что казалось выходом, обернется ловушкой…
   Нет. Не будет никакой схватки. Враг будет терпеливо ждать, пока кукловод ошибется, и о подмене узнает Королевский совет. И тогда — обвинение в заговоре с целью захвата власти. Этого будет достаточно, чтобы поставить под сомнение все, чего удастся выяснить в ходе расследования, и уничтожить Инквизицию как таковую.
   Значит, придется выносить вопрос на обсуждение Совета. Это опасно. Не только потому, что Совет может отвергнуть предложение. Люди, привыкшие задумываться о том, что движет их врагами, порой не задумываются о причинах собственных поступков. Старые друзья лорда Адрелиана не захотят видеть на его месте марионетку, которой управляет Инквизиция. И кара последует немедленно.
    Вы хотели править страной, ваше светлейшество? Не надейтесь, что вам удастся получить на это наше согласие. Кстати, а не хотите ли вы посоветоваться с капитулом Серого Ордена, патриархом Церкви Пресветлого Сеггера Феликсом Гаптором? И не кажется ли вам, что его путешествие слишком затянулось?
   И все-таки… Как искушает власть… И как трудно устоять перед этим искушением…
   Грешно лукавить: после того, как стало ясно, что на самом деле случилось с Адрелианом, трудно надеяться на то, что удастся его вернуть. Если бы речь шла об обычном похищении, можно было бы попытаться напасть на след злоумышленников. Вспышки магии позволили бы найти место, где они открыли портал. Да, дыры в пространстве затягиваются так же быстро, как след на воде. И тем не менее по «входу» всегда можно найти «выход» — лишь вопрос времени. Для этого достаточно знать, какое заклинание использовал маг, в какое время и какую силу приложил.
   Но если похищена душа…
   В том, что это так, Хильдис Коот убедился, едва осмотрел тело лорда-регента. Равно как и в том, что это именно тело лорда-регента. Оно все еще хранило отпечаток его души — тот самый отпечаток, который позволяет магу определить по одной-единственной кости, найденной в безымянной могиле, кто здесь захоронен и в каком возрасте он скончался. Подобное считалось возможным даже до Катаклизма.
   И это тело — не искусная подделка и не гомункул, выращенный с тем, чтобы сделаться вместилищем чьей-то души, — никогда не умирало.
   Отец Крондак тут же предложил провести обряд призыва. Епископ не возражал, хотя подозревал, что попытка закончится полным провалом. Так оно и вышло. Наивно рассчитывать, что похитители, приложив столько усилий, упустят добычу.
   Несомненно, они догадывались, что порой Инквизиция закрывает глаза на собственные запреты. Например, прибегает к помощи некромантии. Небольшая группа магов школы Тол-Абъяд с давних пор изучала это искусство. Разумеется, и для них существуют некоторые ограничения, но «белым некромантам», как они называют себя, вполне по силам если не вернуть душу в тело, то призвать ее и устроить небольшой допрос. Дело, конечно, богопротивное, ибо грех тревожить душу в покоях Пресветлого Сеггера, но случаи бывают разные. Понятно, что душа, не скованная запретами, может сообщить отцам-дознавателям много интересного. Иначе зачем строить силовой треугольник? Зачем собирать энергию, с помощью которой можно призвать стаю снежных драконов с нагорий Искъеллера и вызвать землетрясение, каких не столица не знала со времен Катаклизма? Сложные заклинания чрезвычайно «прожорливы». Если предположить, что до создания «человека-тюрьмы» додумался не только капитул Инквизиции Феликс Гаптор…
   Или этот секрет стал известен еще кому-то…
   Хильдис Коот поморщился, что-то прервало его размышления.
   К двери приближался отец Трекан — Хильдис Коот почувствовал это прежде, чем экзекутор вошел в зал.
   — Ваше светлейшество, — проговорил он. — Прибыли посланники Тоа-Дана.

* * *

   В первый миг они казались до странности одинаковыми — все трое в широких балахонах и плащах с капюшонами, темно-красных, точно пустыня в час заката. Но стоило приглядеться, и становилось ясным: эти люди совершенно не похожи друг на друга. Магистр Ай-Ванур, представитель Верховного совета Тоа-Дана, рослый и чернобородый — удивительно видеть человека его возраста, в чьих волосах нет ни одного седого волоска. Кустистые брови, темные, чуть навыкате, глаза — из-за этого казалось, что магистр то ли встревожен чем-то, то ли глубоко взволнован.
   Магистр Кфор, глава гильдии Тор-Абьяд, невысокий эрладиец, принадлежал к той породе людей, что даже в лютый голод выглядят полноватыми. Округлое лицо с забавно вздернутым носом придавало ему вид человека открытого и доверчивого. Но глубоко заблуждались тот, кто на это покупался.
   Третьего, как доложили епископу, звали Рагнос Гимер, и ему предстояло стать новым представителем Тоа-Дана в Королевском Совете Туллена. Разглядывая его, Хильдис Коот почувствовал, что с трудом может задержать взгляд на лице этого молодого человека. Пожалуй, он не сразу узнал бы магистра, встретив в толпе. Совершенно неприметный, среднего роста… Ему следовало бы стать наемным убийцей: природа наделила его тем, чему койары учатся долгие годы.
   Словно прочитав его мысли, магистр Рагнос покраснел.
   — Пресветлый не искушает своих чад, — негромко проговорил он. — Лишь человеку дано выбирать, употребить ли его дар во зло или во благо.
   — Полагаю, об этом сегодня и пойдет разговор, — отозвался Хильдис Коот, привычно одергивая свое одеяние. Сегодня он сменил лиловый балахон рядового инквизитора, в котором ходил последние дни, на облачение примаса капитула Серого Ордена.
   — Безусловно, ваше светлейшество… — Ай-Ванур выступил вперед. — Именно об этом. Мы считаем, что обвинение, предъявленное магистру Анволду Гудхайду, несправедливо и основано лишь на домыслах. Вместо того, чтобы провести расследование, вы…
   — Сделали из магистра Анволда козла отпущения, — любезно подсказал епископ.
   — Именно так, — представитель Верховного Совета скрестил руки на груди. — Как я понял, ваши обвинения основаны лишь на одном факте. Разум магистра содержит воспоминания, защищенные заклятьями, которые наш брат сам не в состоянии снять без угрозы для своей жизни. Смею вас заверить: у каждого из нас есть такие воспоминания.
   — Так может быть, вы поможете нам снять заклятия? — епископ дружелюбно улыбнулся. — Мы разрешили бы все вопросы… и, возможно, доказали бы невиновность почтенного Анволда. Например, выяснили бы, что почтенный Анволд не занимался в замке Мокар ничем, кроме попыток провести трансмутацию… используя весьма занятные составляющие. Равно как и в оазисе Тай-Сурда, как я понимаю.
   — В оазисе Тай-Сурда магистр проводил астрологические измерения, — возразил магистр Кфор. — Это делалось с ведома Совета Гильдии и с ее одобрения. Думаю, мне нет нужды объяснять, что для успешного осуществления реакции трансмутации должно учитывать положение планет и звезд…