Гамаюн Алексей. Цена короны

   — …оказывающих своим тяготением влияние на Лаар, — закончил за него Коот. — Но почему магистр не воспользовался астрологической лабораторией Тол-Абьяда?
   — Как вы знаете, главной планетой, влияющей на ход алхимических реакций, является Луна, — начал Кфор, словно читал лекцию в школе Аль-Джаамия. — После того, как она раскололась, потребовалось заново составлять астрологические уравнения. Но многие вычисления до сих пор не завершены…
   Епископ кивнул, всем своим видом выражая согласие.
   — Магистр Анволд предположил, что расчеты можно упростить, если ввести в качестве вспомогательной переменной положение малой планеты Ур-Ману. Сложность заключается в том, что планета появляется над горизонтом лишь с середины месяца шюбат, второго месяца зимы, именуемого у вас Месяцем Печали, до первой декады месяца азаар, первого месяца весны, который вы называете Месяцем Обновления. Оазис Тай-Сурда находится южнее башни Тол-Абъяда…
   — Понимаю, — в тон ему проговорил Хильдис Коот. — Поскольку Катаклизм привел не только к распаду Луны, но и изменению в положении Лаара относительно других планет и звезд, сведения о движении Ур-Ману требуют уточнения. Тай-Сурда — самый южный из оазисов, где горизонт не загораживают горы Южного хребта. И магистр решил захватить последние дни, когда Ур-Ману еще появляется в небе, потом провести вычисления и тут же проверить их на деле. Грех не воспользоваться таким случаем! Пройдет год, выборы в Кандии закончатся… А трансмутация — опыт, который в случае неудачи обходится весьма недешево…
   — Вы считаете предосудительным пополнение казны ордена за счет выполнения магических услуг? — холодно осведомился Ай-Ванур.
   — Ни в коем случае, магистр. Бережливость весьма похвальна. И вклад почтенного Анволда, несомненно, окупает даже неудачу, которую он потерпел.
   — Безусловно, — подхватил Кфор. — Магистр Анволд предоставил нам подробный отчет, указав и причины, по которым реакция не прошла и, по его мнению, не могла пройти. Если вам угодно, я могу вам его предоставить. Мы не делаем секрета из своего знания.
   И он достал из сумки свиток в простом красном футляре. Епископ принял футляр, быстро осмотрел. Затем поднял двумя пальцами красную печать, стягивающую толстый шелковый шнур, который оплетал его, и вопросительно взглянул на мага.
   — Ох, простите… — Кфор торопливо коснулся печати и что-то прошептал. Печать легко соскользнула, но епископ поймал ее на лету, после чего развернул свиток.
   — Прекрасно, — он пробежал его глазами. — Само собой, после столь исчерпывающего отчета нет никакой нужды отправляться в Тай-Сурду и выяснять, чем там на самом деле занимался магистр Анволд.
   — Я вас не понимаю, ваше светлейшество.
   Епископ прищурился и посмотрел на мага, словно прикидывал, можно ли ему верить.
   — Зато я, кажется, понимаю, — произнес Рагнос Гимер. — Его светлейшество полагает, что исследования магистра Анволда являлись лишь поводом для некой иной работы… Я правильно вас понял, ваше светлейшество?
   — Именно так, — Хильдис Коот оправил тяжелую, шитую серебром фелонь, непривычно сковывающую движения. — Поэтому мне хотелось бы узнать, не получал ли магистр Анволд других заданий от ордена. Возможно, это разрешит все недоразумения, и мы снимем с вашего брата все обвинения.
   Представитель Совета ордена и магистр Кфор переглянулись. От взгляда Хильдиса Коота не укрылась тень смятения, скользнувшая по их лицам.
   — Мы не давали ему никаких поручений! — воскликнул Ай-Ванур. — Но…
   — Устав ордена не обязывает мага сообщать обо всех опытах, кои он проводит, — мягко перебил Кфор. — Мы полагаемся на добрую волю и честь наших братьев. Посудите сами: во что превратилась бы жизнь мага, если бы он, подобно неофиту, описывал в конце дня каждое производимое им заклинание? Если опыт не представляет интереса для магической науки, если во время и после его проведения не произошло ничего необычного, о нем нет нужды сообщать. Что же касается ингредиентов, выданных магистру Анволду по его просьбе… Предполагается, что маг, получивший степень магистра и заслуживший звание советника в Младшем совете Тол-Абъяда, располагает некоторым запасом магических средств и приспособлений, а также проводит самостоятельные исследования. Так что его выбор нас ничуть не удивил. Сожалею, ваше светлейшество, но мы ничем не можем…
   — Подождите, брат, — представитель Совета остановил его. — Я предлагаю подойти к вопросу с другой стороны. Как я понимаю, ваше светлейшество, магистр Анволд обвиняется в причастности к заговору против лорда-регента. Вы можете объяснить, что могло подвигнуть его на такой шаг? Мне кажется, есть много людей, у которых куда больше оснований для подобных деяний.
   — Вот как? — епископ поднял бровь. — И кто же?
   — Например, вы, ваше светлейшество.
   — Очень интересно, — проговорил Хильдис Коот. — И что же подвигло меня на такой шаг?
   Ай-Ванур повел плечами, словно мечник перед поединком. На непроницаемом, бесцветном лице Рагноса Гиммера мелькнуло беспокойство, и он шагнул к магистру, но тот остановил его.
   — Всем известно, что вы ратуете за объединение с Аккенией, — голос представителя Совета стал жестче. — Понимаю, вы возразите, что лорд-регент разделял с вами это стремление. Но насколько нам известно, ему пришлось отказаться от мысли об объединении. Лорд Адрелиан представлял его как присоединение Аккении к Туллену, но никак не наоборот. Однако это не представлялось возможным. И мне кажется, лорд Адрелиан это понимал — с горечью, но понимал. Коронация лишь сделала бы его равным принцу Орвасу, но не более. Гибель императора Аккении ни на шаг не приблизила лорда Адрелиана к аккенийскому престолу. Даже в случае смерти принца нашлось бы немало особ королевской крови, кои имеют куда больше прав на корону. И среди них, увы, нет незамужних дам… — магистр перевел дух. — Не сочтите мои слова за попытку оскорбить лорда-регента. Будь он здесь, он согласился бы со мной. Что же до вас, ваше светлейшество… Для вас, насколько я понимаю, нет разницы, Аккения ли присоединится к Туллену или Туллен к Аккении. Ведь когда-то они были единым государством, верно? Их жители до сих пор говорят на одном языке — хотя порой об этом забывают, — и поклоняются Пресветлому Сеггеру…
   —  Веруютв Пресветлого Сеггера, — спокойно поправил епископ.
   Круглые глаза Ай-Ванура, черные, точно печеный курут, сверкнули сталью. Магистр даже не пытался сделать вид, будто пропустил замечание мимо ушей.
   — Никто не отдал делу объединения Туллена столько сил, сколько лорд-регент, — продолжал он. — Но он не считал, что ради этого можно пожертвовать независимостью своей страны. Вы решили идти до конца.
   — И поскольку, как вы только что сказали, гибель принца Орваса ничего не меняла, я решил избавиться от лорда Адрелиана, — Хильдис Коот улыбнулся. — Хорошо, почему бы вам не предъявить обвинение… скажем, патриарху Феликсу Гаптору? Этот человек столь сильно стремился к власти… В конце концов, после объединения Туллена и Аккении именно он станет главой церкви. Принц Орвас еще юн. Юность жаждет независимости, но за этой жаждой кроется желание быть ведомой и преклонение перед силой и умудренностью. А если принц вдруг не пожелает такого наставника — всегда найдется тот, кто продаст душу за то, чтобы занять его место. Прошу заметить, я для роли мудрого учителя подхожу куда меньше, чем Феликс. В отличие от него я — не вождь. Я не умею вести за собой людей. Мне бы, например, при всем желании не удалось создать собственный орден. Орден, который за какие-то три года превратился в силу, способную влиять на судьбу Туллена… да и, пожалуй, всего Лаара.
   Рука епископа привычно скользнула по одеянию. Но, не нащупав шнура, который обычно стягивал его балахон, опустилась.
   — Вам, наверно, известно, насколько этот человек неразборчив в средствах. Пожалуй, его впору причислить к приспешникам Тьмы! Взять хотя бы поход Воли Храма… Лучшие воины Вольных, сильнейшие маги всех орденов погибли — и ради чего? Гаптор привел их, можно сказать, прямо в логово врага, в ловушку, устроенную силами Тьмы! Сам он, заметьте, не был даже ранен. Неужели не очевидно, что единственная цель этого похода состояла в том, чтобы ослабить наши силы? Способность патриарха выходить сухим из воды просто поразительна. Не настораживает ли вас, что при пожаре, в котором погибли все адепты Ордена Очищающего пламени, в живых остался лишь Гаптор? Ходят слухи, что именно он поджег обитель. Может, эти слухи не лишены оснований? Кто знает? Найдётся ли безумец, который осмелится бросить вызов главе Инквизиции, патриарху Церкви Пресветлого Сеггера?
   — Вы издеваетесь… — прошептал Ай-Ванор.
   — Хорошо, — Хильдис Коот продолжал, словно не услышав его. — Положим, вы не считаете нужным вмешиваться в дела Церкви. На самом деле, это весьма похвально. Но почему вы так радеете о независимости Туллена?
   — Я радею о справедливости, — гордо произнес маг.
   — Что ж… Ваши доводы не лишены оснований. Я намеревался представить вам результаты нашего расследования, но боюсь, что вы обвините меня в обмане и попытке скрыть следы собственного преступления. Нет, это не уловка, — епископ поднял руку, предупреждая протест мага. — Я не собираюсь что-либо от вас утаивать. Но, увы, выход у нас только один. Я предлагаю устроить магистру Анволду допрос на «зерцале истины». Полагаю, вы знаете, что это такое.
   — Но это разрушит его разум! — воскликнул Кфор.
   — Возможно. Но одно из заклятий, преграждающих путь к его воспоминаниям — к слову сказать, и для самого Анволда, — делает невозможным более мягкую форму допроса, когда зерцало лишь помогает отличить правду от лжи. Проще говоря, они приводят артефакт в негодность. Если вы желаете в этом убедиться, я готов пожертвовать еще одним.
   Глава гильдии мрачно поглядел на своих товарищей. Лицо Ай-Ванура не выражало ни гнева, ни возмущения, лишь дыхание магистра стало чуть глубже. Рагнос Гимер выглядел как человек, который чем-то искренне огорчен.
   — Полагаю, в этом нет нужды? — спросил он наконец, обращаясь то ли к епископу, то ли к представителю Совета.
   — Согласен, — процедил Ай-Ванур.
   — Мне кажется, это предложение разумно, ваше светлейшество, — голос молодого мага неожиданно окреп, стал глубоким и звучным. — По крайней мере, мы убедимся, что наш брат не оговаривает сам себя. «Зерцала истины» лишают силы и заклятие ложной памяти, и любые другие. А что касается его разума… Вам ведь известно немало исключений из этого правила, верно?

* * *

   Вскоре Анволда привели.
   Не сказать, что маг был бледен, но его лицо казалось напудренным мукой. Он даже не осунулся — он ссохся, словно жертва упыря, которому что-то помешало закончить трапезу… и теперь магистр рассеянно озирается по сторонам мутным взглядом, пытаясь понять, какое чудо его спасло.
   Он будто не замечал, как двое инквизиторов внесли толстое неровное стекло в простой раме и закрепили его на пюпитре. Он не сопротивлялся, когда отцы-экзекуторы подвели его к зерцалу. И когда дознаватель подошел сзади и сжал его затылок, не давая поворачивать голову, маг вздрогнул и чуть слышно всхлипнул…
   А потом своды зала огласил вопль, в котором не было уже ничего человеческого.
   Магистр Анволд Гудкайд встретился с собственным страхом.

* * *

    Нет ничего страшнее немощи. Нет ничего страшнее — понимать, что должен что-то делать, и осознавать собственное бессилие.
    Я лежу среди камней. Солнце едва поднялось и скучающим, равнодушным взглядом окидывает предгорья с неглубокими долинами и редкими зарослями колючего кустарника. Где-то среди скал тонко, жалобно завывает ветер.
    У меня перебиты руки и ноги. Я мог бы произнести заклинание, но язык не повинуется, а в голове туман. Небесные Кристаллы, которые я ношу с собой, давно истощились. Десять дней мы шли по следу демонов. Но твари, что набросились на нас, не были демонами. И у нас не оказалось ничего, что помогло бы их одолеть.
    Я могу лишь лежать и смотреть, как он приближается.
    Он идет, словно не по своей воле выполняет скучную, хотя и не слишком утомительную работу. Широкий плащ цвета мокрой золы почти не колышется на ветру. Под плащом — то ли камзол, то ли кираса из тусклого металла. Он еще далеко, но я уже чувствую его силу. Не ту силу, от которой воздух начинает звенеть, точно лист металла, по которому стукнули киянкой, обернутой куском овчины. Его сила… Мне не подобрать нужные слова. Она похожа на ледяной вдох, за которым не последует выдоха. Кажется, сейчас она всосет меня, и от меня не останется и следа.
    Но я могу только смотреть.
    Он подходит совсем близко и присаживается на корточки. Я хорошо вижу его лицо — крупный нос, близко посаженные глаза и широкий, точно безгубый рот. У него нездоровая, бледная кожа человека, еще не оправившегося от тяжелого недуга. Он молод, совсем юноша — но юноша, преждевременно состарившийся. И состарили его не праздность и неумеренность, не горе и тяготы… Его состарило глубокое, бесконечное презрение к жизни, которое я читаю в его взгляде.
    — Эти несчастные создания не желали вам зла, — он начинает так, словно мы говорили уже целую стражу. — Они пришли как посланцы, но вы напали на них, и они были вынуждены защищаться. К сожалению, в гневе они страшны.
    — Посланцы?..
    — Да, — странное движение одним плечом. — Я знал, что вы идете сюда, и отправил их вам навстречу. Жаль, что так получилось.
    Я сомневаюсь, что он способен о чем-то сожалеть или чему-то радоваться. Но сейчас это неважно.
    — Какое послание они несли?
    Говорить трудно, рот наполняет вкус крови и блевотины, и я даже не могу сплюнуть. Сомневаюсь, что мой язык произносит эти слова.
    — Я ищу тех, кто поможет мне в одном нелегком деле. Наша цель велика, но мы вынуждены действовать тайно, поскольку наш враг очень силен. Полагаю, ты даже не догадываешься, Анволд Гудкайд, что на самом деле происходит в мире.
    Те, кто назвал себя Серым Орденом, на самом деле жаждут только одного — власти. И поверь, как только Адрелиан перестанет их слушаться, они уничтожат его.
    — Значит, ты хочешь защитить лорда Адрелиана?
   — Ты все правильно понимаешь, Анволд. Я хочу защитить его от козней тех, кого он считает своими соратниками. Но мне нужны помощники.
    — Но ты же великий маг! Я чувствую твою силу…
    Он улыбается. Правда, эту гримасу трудно назвать улыбкой.
    — Действовать одному трудно. Каким бы великим магом я ни был, я один, а мне противостоят тысячи. В том числе и твои братья. Сообща вы легко справитесь со мной.
    Бессилие… Неужели это чувство знакомо ему? Неужели ему знакома та боль, которую я пережил только что?
    Его взгляд становится пристальным. Шум у меня в голове нарастает, заполняет череп, распирает его изнутри…
    …Я стою перед дверью из дерева асх, что со временем не ветшает, а делается крепким, как железо. Темный коридор освещает ровный синеватый свет светильников — я слышал, их вырезают из какого-то болотного растения. Я только что вышел из этой двери. Кажется, я сделал все, что должно сделать. Но почему меня не покидает тревога? Почему я почти уверен, что совершил ошибку?
    «Капитул, сегодня в Зале Совета я заметил, что состояние лорда-регента…»
    «Благодарю вас, магистр. Мы незамедлительно примем меры».
    Перед моими глазами сменяют друг друга лестницы, коридоры, покои — то залитые ярким светом, то полутемные… С каждым шагом тревога растет, а вместе с ней и отчаяние.
    «Я Анволд Гудкайд. Пропустите! Мне необходимо срочно увидеть лорда-регента!»
    «Сожалею, но лорд-регент нездоров. Его осматривает отец-инквизитор»…
    Конечно, отец-инквизитор обо всем позаботится. Я даже не могу пустить в ход магию, хотя в моем кошеле лежат три золотых кристалла. Высокий молодой человек в серой рясе, что снисходительно посматривает на меня, обучен блокировать заклятья любой силы. Даже такие, которые ему в жизни не создать. А артефакты, плотной паутиной опутавшие дворец, облегчат ему эту задачу.
    На миг ярость охватывает меня. Броситься вперед, заглушив голос рассудка, разнести вдребезги дверь, прорваться, чего бы это не стоило… И что дальше?
    «Мятежник, покушавшийся на жизнь лорда Адрелиана, попытался довести свое черное дело до конца, но был остановлен. К сожалению, спасти лорда-регента не удалось».
    Бессилие. Отчаяние.
    «Туллен скорбит. Ушел из жизни…»
   Я ловлю ртом воздух, словно слишком долго пробыл под водой. Вокруг меня снова каменистое взгорье. Тусклое солнце смотрит сквозь плотную вуаль облаков и кажется, что предметы не отбрасывают тени.
    Неужели все, что я видел — правда?
    — Может быть, мне стоит рассказать…
    — Кому? Лорду Адрелиану? Кому он поверит — тебе или тем, кого давно считает своими верными соратниками? Неужели ты думаешь, что твое красноречие его убедит? Твое слово против их слов… К тому же подумай, что ты им скажешь?
    — Я скажу им, что ты…
   Я пытаюсь что-то придумать, но в голове стоит туман, и мысль, едва возникнув, ускользает.
    — Ты не назвал своего имени, — бормочу я, надеясь выиграть несколько мгновений. Трудно вот так сразу признать поражение.
    Он как-то странно дергает головой, и гримаса снова кривит его губы.
    — Что тебе это даст? — небрежно бросает он. Наши взгляды встречаются… Но через миг он отводит бесцветные глаза и разглядывает камень, который упирается в мое колено… а может быть, что-то еще.
    — Мне ничего не приходит на ум, магистр Раэр…
    — Ничего и не придет, Анволд. Я же сказал: твое слово против их слов… У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на разговоры. Ты должен…
    Наши взгляды снова встречаются. Когда он опускает глаза, я уже все знаю.
    — И этого достаточно, магистр Раэр?
    — Вполне достаточно. Но поспеши. Если ты сделаешь все верно, Адрелиан получит бессмертие, которого достоин.
    — Но как я выберусь отсюда? Я ранен, все мои силы уходят на то, чтобы поддерживать…
    — Об этом не беспокойся. Один из ваших отрядов находится неподалеку. Я сделаю так, чтобы они пришли сюда. Исцелить тебя я не смогу. Посуди сам: все твои товарищи пали, а ты цел и невредим… Это покажется подозрительным. Но калекой ты не останешься. Ты быстро выздоровеешь…

* * *

   — Магистр… Раэр? — тихо переспросил Рагнос Гимер.
   Хильдис Коот кивнул. На его лице не дрогнул ни один мускул, лишь сжались кулаки под широкими рукавами епископского облачения. Магистр Ай-Ванур тяжело дышал и тер виски, словно его мучила невыносимая головная боль.
   — Ужасно… — пробормотал магистр Кфор, затравленно переводя взгляд с епископа на Анволда, который, как завороженный, смотрел в зерцало.
   — Ужасно, — отозвался Коот. — А теперь спросите себя: где был разум вашего брата, когда он заключал сделку с врагами? Не с врагами Туллена, заметьте — с врагами, которые угрожают всему Лару!..
   Его слова прервал звук падения тяжелого тела.
   — Силы великие! — вскричал Ай-Ванур. — Да помогите же ему!
   Однако сам он как будто врос в землю…
   Магистр Анволд лежал на полу. Его пустой взгляд был устремлен в потолок. Казалось, перед его внутренним взором все еще разворачиваются образы воспоминаний, до сих пор скрытые даже от него самого.
   Отец-дознаватель и экзекуторы подошли к магистру. Один из них пощупал пульс у лежавшего и удовлетворенно кивнул, словно и не расчитывал ничего почувствовать.
   Экзекуторы подхватили мертвеца за ноги и подмышки, понесли прочь.
   — Ваше светлейшество… — в голосе Ай-Ванура звучала боль. — Вы знали?
   Рука епископа снова попыталась нащупать концы пояса. И не найдя, стиснула складку тяжелой ткани, серой, точно пасмурное небо.
   — Клянусь Пресветлым Сеггером, магистр… Я догадывался. Но такого даже представить не мог.

* * *

   Донг… Донг… Донг…
   Большой колокол роняет звуки, как грозовая туча — первые капли дождя. Только капли не падают, а поднимаются в небо… И медленно уплывают, несомые усталым ветром.
   Кроткая ночь глядит в окно покоев Хильдиса Коота — скромная послушница, не смеющая поднять с лица звездотканное покрывало.
   «Вы не спите, ваше светлейшество? Вас что-то тревожит?»
   Епископ отвернулся от окна, словно не желая встречаться с ней взглядом. Молитва не шла на ум. Да и много ли толку в одной молитве? Она укрепляет дух, проясняет разум, но за словом должно последовать дело.
    Ибо Пресветлый Сеггер взрастил чад Своих, дабы стали они помощниками в делах Его и вершителями воли Его. И велика скорбь отца, чьи дети, лишь на него уповая, сами пребывают в праздности…
    Вот только всякое ли деяние — благо? И, может быть, прав святой Рутилий, когда сказал: «Благими намерениями вымощен путь в место мучения»?
    Жаль, что ты забыл об этом, магистр Анволд. Об этом и еще кое о чем.
    Кто утратит смерть — тот утратит жизнь. Это не вечность, а небытие. Никто и ничто живое не бывает бессмертным, но только люди знают, что умрут. Это наша суть, наш великий дар. Поэтому мы так боимся ее потерять. Наша жизнь, наши страдание — то, что мы боимся потерять. Человеческая жизнь недолговечна, как волна в море.
    Неужели кто-то захочет, чтобы это море застыло?
   Его светлейшество епископ Хильдис Коот, член Королевского Cовета, боевой магистр Храма Вольных, примас капитула Инквизиции, подошел к окну и некоторое время следил, как из-за горизонта, похожего на полуразрушенную крепостную стену выползает первая луна. Потом подошел к стене и коснулся ее ладонью.
   Когда он убрал руку, в стене темнело маленькое отверстие, которое быстро затягивалось.
   А на ладони епископа лежал маленький золотистый кристалл.
   Несколько мгновений Хильдис Коот разглядывал его, словно в чем-то сомневаясь. Казалось, кристалл впитал в себя весь свет луны, едва она показалась над горизонтом, превратив ее в тусклый оплавленный обломок. На блестящих гранях играли крошечные искорки. Но странное дело: келья по-прежнему оставалась темной.
   Быстрым движением епископ разломил кристалл пополам и прижал половинки к вискам.
   — Учитель Гаптор, — произнес он. — Мне необходим ваш совет.

Глава третья Запах смерти

   Утром, чуть свет, Флайри и наемница покинули и «Мантикору», и Радуну.
   Реддер Рикс не вышел их проводить, да и не удивительно, наверняка спал сейчас тяжким похмельным сном… Впрочем, Флайри о состоянии здоровья купца нимало не задумывалась, да и все остальные приключения на постоялом дворе и встреченные там люди напрочь вылетели из головы.
   Весь первый час пути наложница пыталась найти ответ на вопрос, терзавший ее минувшей ночью: в чем причина бескорыстной помощи Тэм? Помогала бы та ей, будь Флайри наложницей какого-нибудь купца или чиновника? Ох как сомнительно… В «Шипокрыле», возможно, и помогла бы, не стоит сразу думать о людях дурное. Но сразу же после этого их пути наверняка бы разошлись. Наемнице некогда заниматься благотворительностью, ей надо зарабатывать на спасение своего ненаглядного Сегарха…
   Сегарх… Вот и имя-ответ. Вернее, ответ в двух именах: Сегарх и Адрелиан. Адрелиан и Сегарх. Лорд-регент — один из немногих людей на Лааре, кому по силам организовать спасательный поход по океанскому дну.
   …Вокруг тянулась каменистая низменность. Казалось, огромный больной бронтобей пришел сюда и лежит, дожидаясь смерти. Толстая шкура лопнула, из трещин алыми степными тюльпанами выступила кровь. Солнце отражалось в блестящих бляшках расплавленного песка — незаживающих шрамах, оставленных огненным дождем. Между ними торчали жесткие пучки полыни, ковыля и красного бурьяна — его лепестками, высохшими по осени, матери набивают матрасики для новорожденных младенцев. Лошади ступали осторожно, словно и впрямь умирающий исполин мог очнуться от предсмертной дремоты, потревоженный болью.
   И тогда степь огласится хриплым ревом, задрожит от топота могучих ног…
   Перевалило за полдень, когда кобылка Флайри споткнулась и потеряла подкову. Тэм, которая до сих пор мерно покачивалась в седле и как будто дремала, тут же остановила коня, спешилась и, взяв лошадку под уздцы, заставила поднять ногу.
   — Ничего страшного, — сообщила она. — Копыто цело. Но без кузнеца нам далеко не уехать.
   Флайри тяжело вздохнула и спрыгнула на землю.
   — Возвращаемся в Радуну?
   Полдня в одну сторону, полдня в другую… Еще день потерян. Сколько за это время успеют пройти похитители? Даже если они движутся со скоростью обычного каравана, догнать их будет нелегко. Они знают, куда идти, не тычутся вслепую…
   Тэм задумчиво посмотрела на широкий лист безвременника, примятый копытом кобылки.
   — Насколько я понимаю, где-то поблизости должна быть деревенька. На нашей карте ее нет, но трактирщик помянул ее… Не то КОльцы, не то ГОльцы…

* * *

   Путь до деревни показался долгим. Тэм вновь посадила спутницу на круп своего коня. Поклажу женщины навьючили на кобылку, которую аккенийка вела в поводу. Ехать приходилось неспешной рысью, чтобы лошадка не повредила ногу.
   Деревенька показалась слева, неожиданно. Казалось, только что до самого горизонта не было ничего, кроме грязно-бурой земли, колючей травы и тюльпанов, алеющих назло набирающему силу солнцу. И вдруг — вот они, слева, у подножья высокого холма: крошечные мазанки, обнесенные плетнем, присели на корточки, точно степные карлики-унды — мудрые смертоносные коротышки, способные силой мысли подчинить и человека, и животное. Присели и ждут. И пока не подойдешь, ни за что не догадаешься, как они тебя встретят. Пригласят ли к костру, чтобы ты разделил с ними трапезу… Или один из них взлетит в воздух в немыслимом прыжке и через миг уже будет сидеть у тебя на спине, управляя тобой, точно послушным мулом.