Гамильтон Питер Ф.. Нейтронный Алхимик - Консолидация (Пришествие Ночи - 3)

   Они всего пару лет как въехали в эту квартиру. Пауле года три, она бегает всюду, спотыкается и все время падает. Мэри - шустрый комочек улыбок, издающий изумленные возгласы при виде очередных чудес, подаренных ей миром.
   Тем вечером он качал на руках свою дочурку (уже такую красавицу), покуда Лорен, развалившись в кресле, смотрела в онлайне местные новости. Паула играла с подержанным диснеевским механоидом, которого Джеральд купил ей две недели назад, - пушистым антропоморфным ежом, смеявшимся исключительно мерзко.
   Такая славная семья, в таком уютном доме. Они были вместе, и этим счастливы. Крепкие стены арколога защищали их от невзгод внешнего мира. Джеральд кормил свою семью, и любил, и защищал. И они любили его; он видел это в их улыбках, в полных обожания глазах. Папа в доме хозяин.
   И папа пел дочкам колыбельную. Это очень важно - петь, потому что если он замолчит, бесы и упыри восстанут из мрака и унесут детей...
   В комнату вошли двое и тихо сели на кушетку напротив Джеральда. Он нахмурился - ни как звать не припомнить, ни зачем они пришли в его дом...
   Пришли в его дом...
   Пирамида дрогнула, точно от подземного толчка, цвета чуть изменились. И застыла комната; замерли, остыли его жена и дети.
   - Все в порядке, Джеральд, - проговорил один из незнакомцев. - Никто не посягает на твой дом. Никто не причинит тебе зла.
   Джеральд покрепче обнял малышку Мэри.
   - Кто вы?
   - Я - доктор Райли Доббс, эксперт-нейролог, а это мой коллега Гарри Эрншоу, нейротехник. Мы пришли помочь тебе.
   - Не мешайте мне петь! - взвизгнул в отчаянье Джеральд. - Не мешайте петь! Если я замолчу, они нас найдут. Они всех нас достанут. Нас затянут в самое чрево земли. И мы никогда, никогда не увидим солнца!
   - Солнце не погаснет, Джеральд, - успокаивающе промолвил Доббс. Обещаю.
   Он умолк, датавизируя приказ ИскИну.
   Над аркологом встала заря - ясный рассвет, подобного которому Земля не знала уже много веков. Огромное, червонно-золотое солнце озарило уродливый пейзаж своими лучами, и жаркий, буйный свет его пронизал квартирку насквозь.
   Джеральд вздохнул по-детски и протянул руки к солнцу.
   - Как красиво!
   - Ты расслабляешься. Это хорошо, Джеральд, - так и надо, и лучше, чтобы ты пришел к этому состоянию сам. Транквилизаторы подавляют твои реакции, а нам твое сознание нужно ясным.
   - О чем это вы? - подозрительно спросил Джеральд.
   - Где ты, Джеральд?
   - Дома.
   - Нет, Джеральд, прошло уже много лет. Это твое убежище, твой способ сбежать в прошлое. Ты создал его потому, что с тобой случилось нечто ужасное.
   - Нет! Ничего! Ничего страшного. Уходите.
   - Я не могу уйти, Джеральд. Меня ждут миллионы людей. Ты можешь спасти целую планету, Джеральд.
   - Я не могу помочь, - Скиббоу отчаянно замотал головой. - Убирайтесь.
   - Мы не уйдем, Джеральд. И ты не сумеешь сбежать. Это не место, Джеральд, это твоя память.
   - Нет, нет, нет!
   - Мне жаль, Джеральд, правда. Но я не оставлю тебя, пока ты не покажешь мне то, что я хочу видеть.
   - Убирайся! Петь! - Джеральд снова завел свою колыбельную, но горло у него перехватило, и песня не вырвалась наружу. По щекам Скиббоу потекли жаркие слезы.
   - Хватит петь, Джеральд, - резко промолвил Гарри Эрншоу. - Поиграем в другие игры. Мы с доктором Доббсом зададим тебе пару вопросов. Нас интересует, что случилось на Лалонде...
   Квартира взорвалась фонтаном ослепительных радуг. Каждый сенсорный контакт, внедрившийся в мозг Джеральда Скиббоу, готов был лопнуть от перегрузки.
   Когда процессорная сетка оборвала прямой контакт, Райли Доббс встряхнулся. Сидевший рядом Гарри Эрншоу пожал плечами.
   - Ч-черт, - пробормотал Доббс.
   Сквозь стеклянную перегородку он видел, как бьется в растяжках тело Скиббоу, и торопливо датавизировал команду процессору биохимконтроля ввести пациенту транк.
   Эрншоу сосредоточенно изучал сканограмму мозга Скиббоу, зафиксировавшую всплеск активности при упоминании Лалонда.
   - Травма засела очень глубоко. Ассоциации впечатало в каждую нейронную цепочку.
   - Из всплеска ИскИн что-нибудь вытащил?
   - Ни бита. Чистый белый шум.
   Доббс наблюдал, как физиологические параметры тела Скиббоу возвращаются к норме.
   - Ладно, повторим. Транк должен был снять остроту реакции.
   В этот раз все трое стояли посреди степи, покрытой изумрудно-зеленой травой по колено высотой. Горизонт окаймляли заснеженные горы. Солнце палило нещадно, заставляя даже звуки замирать в полете. А впереди горел дом, крепкий, бревенчатый, с пристроенным амбаром и каменной трубой.
   - Лорен! - хрипло вскричал Скиббоу. - Паула! Фрэнк!
   Он ринулся к дому. Языки пламени лизали стены, и солнечные панели на крыше от жара начинали сворачиваться и пузыриться.
   Он бежал и бежал, но не приближался ни на шаг. За стеклами виднелись лица - две женщины и мужчина. Пламя смыкалось вокруг них, а они стояли и смотрели на Джеральда с невыразимой тоской. Скиббоу рухнул на колени и зарыдал.
   - Жена Лорен и дочь Паула с мужем Фрэнком, - пробормотал Доббс, получив от ИскИна данные опознания. - Мэри не видно.
   - Неудивительно, что бедняга в шоке, если увидал, как с его семьей такое происходит, - заметил Эрншоу.
   - Да. И мы слишком рано. Он еще не подхватил энергетический вирус, Доббс датавизировал ИскИну команду, активировав целевую программу подавления. Пламя угасло, а с ним пропали и лица. - Все в порядке, Джеральд. Все кончено. Все уже позади. Они покоятся с миром.
   Скиббоу обернулся к нему. Лицо беженца искажала беспредельная ярость.
   - С миром? С миром! Ты, безмозглый, невежественный ублюдок! Им никогда не будет покоя! Никому не будет! Меня бы спросил! Спроси, ты, урод! Давай! Хочешь знать, что случилось? Да вот, вот что!!!
   Дневной свет померк, сменившись тусклым мерцанием Реннисона, внутреннего спутника Лалонда, озарявшим другой дом - на сей раз принадлежавший семье Николсов, соседей Джеральда. Мать, отца и сына связали и вместе с Джеральдом загнали в хлев.
   Отдельно стоящий дом окружали кольцом темные фигуры - уродливые, порой до жути звероподобные.
   - Боже мой, - прошептал Доббс. Две фигуры волокли в дом визжащую, упирающуюся девчонку.
   - Бог? - Джеральд расхохотался, точно пьяный. - Бога нет!!!
   На пятом часу непрерывного и - слава всем святым - ничем не прерываемого пути Кармита все еще не убедила себя до конца, что направившись в Байтем, они поступили верно. Все ее инстинкты подсказывали романа, что надо отправляться в Холбич, в безопасность, к своим соплеменникам, закрыться ими, как живым щитом, от злой судьбы, постигшей эти края. Те же инстинкты советовали ей опасаться Титреано. Но, как и предсказывала младшая дочка Кавана, в его присутствии с кибиткой ничего дурного не случилось. Несколько раз он даже указывал на дом или деревню, где, по его словам, таились его сородичи.
   Нерешительность - страшнейшее из проклятий.
   Но к этому времени у девушки почти не осталось сомнений, что он именно тот, за кого себя выдаст. Дворянин с древней Земли, овладевший телом норфолкского фермера.
   За эти часы они успели о многом поговорить, и с каждым услышанным словом уверенность Кармиты росла. Слишком много деталей он знал. И все же оставалась одна нераскрытая ложь, и это тревожило ее.
   Когда Титреано, к полному восторгу сестер Кавана, поведал о своей прошлой жизни, он попросил, чтобы ему рассказали о Норфолке. Вот тут Кармита начала выходить из себя. Женевьеву она еще могла терпеть: мир, видимый глазами двенадцати(земно)летней девчонки и так достаточно нелеп, слишком много в этом взгляде недопонимания и юношеского энтузиазма. Но Луиза - с этой девкой дело иное. Кавана-старшая объясняла, что экономика планеты строится на экспорте Норфолкских слез, что основатели колонии в мудрости своей избрали для своих потомков пасторальную жизнь, что города и поселки на планете все прекрасны, а земля и воздух - необычайно чисты по сравнению с промышленными мирами, что народ очень мил, поместья прекрасно обустроены, а преступники исключительно малочисленны.
   - Мнится мне, - заметил Титреано, - что многих достойных целей вы добились. Зависти достоин тот, кто родился в Норфолке.
   - Некоторым людям такое положение не нравится, - заметила Луиза. - Но их немного.
   Она опустила глаза и ласково улыбнулась Женевьеве, которая мирно дремала, положив голову ей на колени. Сестренку наконец-то убаюкало тихое покачивание кибитки.
   Луиза пригладила локоны сестры - грязные, нечесаные. Отдельные прядки опалило и скрутило пламя во время пожара в конюшне. У миссис Чарлсворт от такого зрелища припадок бы случился. Дочерям помещиков полагалось во всякое время дня и ночи служить воплощением хороших манер, а дочерям Кавана - в особенности.
   Воспоминание о старой няньке, о принесенной ею жертве грозило выпустить на волю так долго сдерживаемые слезы.
   - Скажи уж ему тогда, и почему нашим диссидентам здесь не нравится, подначила Кармита.
   - Кому-кому?
   - Членам Земельного союза, торговцам, попавшим в тюрьму за продажу лекарств, которую принимает за должное вся Конфедерация, всем земледельцам и прочим жертвам помещичьего класса, включая вашу покорную слугу.
   Гнев, усталость и отчаяние боролись в мозгу Луизы, грозя подавить остатки здравого смысла. Она так устала, но должна была терпеть - ради Джен. Ради Джен и драгоценного ребенка. Увидит ли она Джошуа снова?
   - Почему ты так говоришь? - устало произнесла она.
   - Потому что это правда. Конечно, к ней Кавана не привыкли. Особенно от таких, как я.
   - Я знаю, что мир несовершенен. Я не слепая. И не дура.
   - Не-ет, зато вы хорошо усвоили, как цепляться за свои привилегии, свою власть. И куда это завело вас? Всю планету захватили, отняли у вас. Так что - не так вы мудры? Не так могучи?
   - Это гнусная ложь.
   - Да ну? Две недели назад ты проезжала мимо меня верхом, когда я гнула спину на розовых плантациях поместья. Тогда ты остановилась, чтобы со мной поболтать? Заметила ли меня вообще?
   - Прошу, сударыни... - пробормотал Титреано. Ему было неуютно.
   Но Луиза не могла оставить без ответа этот вызов, оскорбление, гнусную инсинуацию.
   - А ты - ты просила меня остановиться? - огрызнулась она. - Ты хотела бы слышать, как я болтаю о вещах, которые дороги и близки мне? Или ты была слишком занята, глумясь над ними? Ты, со своей нищей праведностью! Если я богата, значит, я злодейка - так по-твоему выходит, верно?
   - Твое семейство - точно! Ваши предки обеспечили себе власть конституцией диктатуры. Я родилась в дороге, на дороге же и умру - пусть, я не против. Но вы обрекли нас на дорогу по кругу. Она не ведет никуда - и это в эпоху, когда можно долететь до самого центра галактики! Вы сковали нас цепями прочней любой тюрьмы. Я никогда не увижу рассветов и закатов другой планеты.
   - Ваши предки знали нашу конституцию, когда приезжали, и это их не остановило. Они видели только, что она даст вам свободу бродить по дорогам, как вы это делали всегда, но вы не можете бродить на Земле.
   - Если это свобода, почему мы не можем покинуть планету?
   - Да кто вам мешает - купите билет на звездолет!
   - Ага, размечталась! Вся моя семья за один сезон сбора почек не заработает на один билетик. Вы ведь и экономику контролируете. Все к тому, чтобы мы не заработали больше жалких крох.
   - Я не виновата, что вы не способны придумать себе работы, кроме сбора Слез. Кибитка у тебя есть - почему не торговать вразъезд? Или насадить свои розы. На сотнях островов осталась незанятая земля.
   - Мы не владеем землей, потому что не хотим быть прикованы к ней.
   - Именно! - завопила Луиза. - Только ваши глупые предрассудки вас и держат. Не мы, помещики. Зато нас можно винить в ваших несчастьях, потому что посмотреть правде в лицо у вас смелости не хватает. И не думайте, что это только ваша беда. Я тоже хочу повидать всю Конфедерацию. Я каждую ночь об этом мечтаю. Но меня на звездолет никто не пустит. Мне не позволят - а это куда хуже. Вы свою тюрьму построили, а я в своей родилась. Меня привязывает к этому миру мой долг. Я всю жизнь должна положить на благо этого острова.
   - О да. Страдания благородных Кавана. Как я признательна! - Кармита ожгла Луизу взглядом, едва замечая прислушивающегося Титреано и не обращая внимания, куда рысит ее конек. - А скажите, юная мисс Кавана, сколько в вашей благородной семье у вас братьев и сестер?
   - Братьев у меня нет. Только Женевьева.
   - А что же незаконные? - промурлыкала Кармита. - Про них забыла?
   - Незаконные? Не болтай ерунды. В нашем роду их нет.
   - Как ты в этом уверена! - горько хохотнула романэ. - Ну еще бы - ты же выше нас всех. Ну а я знаю троих, и это только в моем роду. Моя двоюродная сестра прошлым летом одного доносила - славный такой мальчуган, весь в отца пошел. В твоего отца. Как видишь, для него это не только тяжкий труд... но и удовольствие. Побольше, чем он мог найти в постели твоей матери.
   - Вранье! - крикнула Луиза. Ей было мерзко и стыдно.
   - Да ну? Со мной он спал за день до того, как отправился с солдатами в Бостон. И уж конечно, не зря заплатил деньги - я девушка честная, не обманываю. Так что не говори мне о благородстве и великих жертвах. Твое семейство не больше чем титулованные разбойники.
   Луиза опустила голову. Глаза Женевьевы были широко распахнуты, девочка моргала, ослепленная багровым сиянием. "Господи, только бы она не слышала", - взмолилась про себя Луиза.
   Она обернулась к цыганке. Губы ее мелко подрагивали, и удержать их больше не было сил, не было сил и спорить. Этот день одержал победу - он избил ее, взял в плен родителей, захватил дом, сжег поместье, запугал сестру и погубил последнюю каплю счастья - золотые, сладкие воспоминания.
   - Если ты хотела отомстить Кавана, - тихонько проговорила она, - если ты хотела довести меня своими россказнями до слез - ты своего добилась. Мне уже все равно. Но сестру мою пощади. Она слишком много сегодня пережила. Слишком много для ребенка. Пусть уйдет в кибитку, где твои обвинения не слышны. Пожалуйста.
   Она хотела сказать еще много, так много, но дыхание перехватило, и слова застряли в горле. Луиза начала всхлипывать, злясь на себя, что показывает сестре неприличную слабость, - но так легко было позволить слезинкам течь.
   Женевьева до боли стиснула сестру в объятьях.
   - Ну не плачь, Луиза, не плачь. - Она надула губки. - Я тебя ненавижу! - бросила она Кармите.
   - Надеюсь, теперь вы довольны, сударыня, - резко проговорил Титреано.
   Кармита глянула на несчастных сестер, на жесткое, застывшее от омерзения лицо их попутчика, потом уронила вожжи и закрыла лицо руками. Ей было невыносимо стыдно.
   Черт... вымещать собственный ужас на перепуганной шестнадцатилетней девчонке, ни одной живой душе не причинившей зла. Девчонке, которая рискнула собственной шкурой, чтобы предупредить ее об одержимых на ферме.
   - Луиза... - Она протянула руку вес еще всхлипывающей девочке. Луиза, мне... мне очень стыдно. Я не хотела этого говорить. Не подумала, дура.
   По крайней мере, она не ляпнула: "Прости меня". "Неси свой крест сама, самовлюбленная сучка".
   Титреано приобнял Луизу за плечи, но девушка продолжала рыдать.
   - Мой ребенок... - простонала Луиза прерывисто. - Они убьют его, если нас схватят.
   Титреано ласково взял ее за руку.
   - Вы... в тягости?
   - Да!
   Всхлипывания стали громче.
   Женевьева раскрыла рот.
   - Ты... беременна?
   Луиза мотнула головой, растрепав волосы.
   - Ох! - Сестренка слабо улыбнулась. - Я никому не скажу, Луиза, правда! - серьезно пообещала она.
   Луиза шумно сглотнула и воззрилась на сестру. Потом ее разобрал смех, и сестры крепко обнялись.
   Кармита постаралась не выдать изумления. Помещичья дочка вроде Луизы, высшая из высокородных - и на сносях без мужа! Интересно, кто...
   - Ладно, - с неторопливой решимостью проговорила она. - Это еще одна причина вывезти вас с острова. Пожалуй, главная. - Сестры поглядывали на нее с исключительным недоверием. Что ж, трудно их винить. - Я клянусь вам, - продолжила Кармита, - что мы с Титреано сделаем все, чтобы посадить вас на самолет. Так, Титреано?
   - Воистину так, - серьезно ответил одержимый.
   - Вот и ладно. - Кармита подобрала вожжи и хлестнула своего пегого, сбавившего шаг. Конек вновь перешел на размеренную рысь.
   "Одно доброе дело, - подумала она, - одна капля достоинства за шесть часов катастрофы. Этот малыш будет жить. Бабушка, если ты за мной приглядываешь и если ты можешь хоть как-то помочь живущим - сейчас самое время".
   И - эта мысль не оставляла ее - кто тот мальчишка, которого не испугал Грант Кавана, кто осмелился коснуться его драгоценной дочки? И не просто коснуться, судя по всему. Ошалевший романтик или настоящий герой?
   Кармита рискнула бросить на Луизу опасливый взгляд. Так или иначе, а девочке повезло.
   На бортах длинного крытого грузовоза, припарковавшегося на третьем уровне подземной стоянки под мэрией, красовалась эмблема метамехкорпорации "Тароза" - стилизованная пальма и орбита электрона. Место было выбрано у самого служебного лифта, и восемь человек - шестеро мужчин и две женщины, выбравшиеся из грузовика, все носили фирменные темно-красные комбинезоны. Из кузова одна за другой покорно выкатились три бесколесные тачки, заваленные ящиками и оборудованием.
   Один из рабочих подошел к лифту, вытащил из кармана процессорный блок, набрал что-то на панели, помедлил, набрал что-то снова. Опасливо покосился на своих невозмутимых спутников.
   Но процессорная сеть здания приняла кодовый сигнал с блока, и двери лифта с шипением отворились.
   Эммет Мордден непроизвольно обмяк от облегчения. В прошлой жизни он страдал "медвежьей болезнью", и, похоже, хворь эта собиралась перебраться за ним в новое тело. Во всяком случае, в животе опасно бурлило. С ним всегда такое случалось, когда приходилось работать на переднем крае. Он был техником поддержки - по крайней мере до того дня в 2535 году, когда его босс пожадничал и прокололся на этом. Полиция потом утверждала, что налетчикам предлагали сдаться, но Эммету Морддену было уже все равно.
   Он запихнул процессорный блок обратно в набитый карман и вытащил вместо него набор инструментов размером с ладонь. Интересно наблюдать, как далеко ушла техника за семьдесят пять лет - принцип тот же, но цепи и софтвер значительно сложнее.
   Ключ из набора открыл защитную крышку над панелью ручного управления лифтом. В розетку интерфейса Мордден воткнул оптоволоконный кабелек, и процессорный блок вспыхнул простеньким дисплеем. На то, чтобы дешифровать команды управления лифтом, ушло восемь секунд. Потом подпрограмма слежения была стерта.
   - Мы вошли, - объявил Эммет, выдергивая кабель. Чем проще было электронное оборудование, тем лучше оно работало рядом с одержимыми. Отключив большую часть функций процессорного блока, Мордден обнаружил, что может заставить его работать, хотя низкая эффективность все еще беспокоила.
   Пока команда затаскивала в лифт тачки и втискивалась сама, Аль Капоне хлопнул Эммета по плечу.
   - Отлично сработано, Эммет. Я тобой горжусь.
   Эммет выдавил слабую благодарную улыбку, прежде чем нажать кнопку, закрывающую двери. Решимость, с которой Аль подмял под себя группу одержимых, он даже приветствовал. Прежде они только и делали, что спорили, как лучше добывать новые тела для одержания. Девяносто процентов времени уходило на свары и попытки подсидеть ближнего. Те немногие договоры, которые удавалось заключить, держались на волоске.
   Потом пришел Аль и спокойненько так объяснил, что теперь он тут главный, спасибо всем большое. Эммета совершенно не удивило, что человек, проявивший такую целеустремленность и ясность мысли, оказался наделен и выдающимися энергистическими способностями. Двое попытались возразить. И палочка, которую Аль Капоне так беспечно вертел в руке, выросла в бейсбольную биту.
   После этого возражений не последовало. А самое веселое - и в полицию не настучать!
   Эммет не был уверен, чего боится сильней - силы Капоне или его бешеного характера. Но он был всего лишь шестеркой: делаешь что говорят, и ладно. Если бы еще Аль не настоял, чтобы Эммет этим утром тащился с ними...
   - Верхний этаж, - приказал Аль. Эммет вдавил кнопку. Лифт поехал.
   - Так, ребята, - раздавал Каноне последние указания, - помните, что с нашей силой мы всегда можем пробить себе дорогу. Но это наш единственный шанс завладеть городом с одного удара. Если нас обломят, дела пойдут со скрипом, так что держимся плана, о'кей?
   - Точно, Аль, - горячо поддержал его Бернард Олсоп. - Я с тобой.
   Несколько его спутников глянули на Бернарда с едва скрываемым презрением.
   Аль широко ухмыльнулся, не обращая на них внимания. Бо-оже, как это здорово - начинать снова с нуля, не имея за душой ничего, кроме амбиций! Но в этот раз он заранее знал, куда бить. Спутники натаскали его в истории прошедших веков. Администрация Новой Калифорнии была прямым потомком правительства США. Федералы. А к этим ублюдкам у Капоне был старинный счет.
   Брякнул звоночек, когда двери лифта отворились на сто пятидесятом этаже. Первыми вышли Дуайт Салерно и Патриция Мангано. Улыбнувшись троим служащим, проходившим по коридору, они испепелили разом всех ударом белого огня. На пол упали обугленные тела.
   - Все в порядке, - проговорил Эммет, сверившись с процессорным блоком. - Тревоги нет.
   - Тогда за дело, ребята! - с гордостью возгласил Аль.
   Конечно, все изменилось с тех пор, когда его шестерки - Ансельми, Скализе - выходили на улицы Цицеро. Но у этих новичков есть хребет и есть занятие. И как же замечательно снова быть в деле!
   Одержимые рассеялись по этажу. Форменные комбинезоны "Тарозы" уступили место костюмам их родных годов, в руках появлялось оружие - неожиданное и разнообразное. Точно нацеленные струи белого огня пробивали двери, обыскивались одна за одной комнаты, и все до запятой следовали плану. Плану Капоне.
   В Сан-Анджелесе было шесть часов утра, и немногие работники мэрии были на месте. Но те, кому не повезло явиться пораньше, увидели, как в их кабинеты врываются "ретро" и под угрозой оружия выволакивают в коридоры. Нейросети отключались, настольные терминалы вырубались, сетевые процессоры не отзывались. Невозможно было ни позвать на помощь, ни предупредить о случившемся. Служащих согнали в кабинет зам. советника по здравоохранению семнадцать человек, в панике цепляющихся друг за друга.
   Им казалось, что худшее позади, осталось лишь перетерпеть несколько часов или даже дней в этой комнатушке, покуда власти проводят с террористами переговоры об их освобождении. Но потом "ретро" начали выводить их по одному, начиная с самых стойких. Крики и вопли доносились даже сквозь крепкие двери.
   Аль Капоне стоял у стеклянной наружной стены кабинета мэра, глядя на город. Зрелище было изумительное. За всю свою жизнь ему не доводилось бывать на такой высоте. По сравнению с этой башней даже Эмпайр Стейт Билдинг показался бы крохотным - а она была не самой высокой в городе.
   Небоскребы занимали лишь самый центр Сан-Анджелеса - пять или шесть десятков башен образовывали его финансовый, деловой и правительственный центр. А дальше на пологих склонах холмов раскинулся огромный город, пересеченный серыми линиями автострад и ровными зелеными квадратами парков. На востоке сверкал на солнце океан.
   Аль, которому всегда нравилось озеро Мичиган летом, был заворожен бирюзовым простором, искрящимся в первых лучах восходящего солнца. А сам город - такой чистый, такой великолепный. Куда там Чикаго - подобной империи позавидовали бы Сталин и Чингиз-хан.
   Эммет постучал и, не получив ответа, просунулся в дверь.
   - Аль, прости, что тревожу... - осторожно пробормотал он.
   - Ничего, парень, - махнул рукой Аль. - Что там такое?
   - На этаже всех согнали. Электроника вся полетела, тревогу им не поднять. Бернард и Луиджи повели первых на одержание.
   - Молодцы. Отлично сработали.
   - Спасибо, Аль.
   - А что прочие финтифлюшки - телефоны там, машинки счетные?
   - Я сейчас подключаю свои системы в сеть мэрии, Аль. Еще полчаса, и все будет у нас в руках.
   - Хорошо. Ко второй стадии переходить можем?
   - А как же.
   - Ладно, тогда возвращайся к своим проводам.
   Эммет вышел из кабинета. "Хорошо бы, - подумал Аль, - самому что-то знать про эти финтифлюшки". Этот будущий мир слишком полагался на свои умные машинки. Явный прокол. А такие слабости Аль Капоне прекрасно умел использовать.
   Он позволил сознанию соскользнуть в то особое состояние, когда остальные одержимые ощущались им. Его команда разместилась вокруг мэрии кто прогуливался по тротуарам взад-вперед, кто сидел в припаркованных вокруг машинах, кто пережевывал завтрак в соседних кафе.
   "Придите", - скомандовал он.
   И наземные двери мэрии распахнулись настежь.
   Мэр Аврам Харвуд III прибыл в свой кабинет без четверти девять. Настроение у него было преотличное. Это был первый день на этой неделе, когда его с самого утра не засыпали датавизами с работы по поводу ретрокризиса. Собственно, он вообще не получил ни единого послания из мэрии. Просто рекорд какой-то.
   С личной стоянки он поднялся наверх экспресс-лифтом. Наверху его встретило тихое безумие. В чем оно заключалось, мэр затруднился бы определить, но что-то было не так. Служащие суетились, как обычно, едва замечая начальника. Дверцы лифта за его спиной остались открытыми, освещение внутри погасло. Он попытался отправить датавиз контрольному процессору - никакой реакции. Мэр попробовал отзвонить ремонтникам и обнаружил, что сетевые процессоры отключены.