Гаркушев Евгений Николаевич. Близкие миры

   Но что, если перейти к глобальному обличительству. А еще лучше – дать себе зарок не лгать никогда в жизни. И следовать ему. Быть выше этого. Жить вне лжи. Совсем не так, как он существовал в последние несколько дней. Теперь Давыдов был готов умереть за правду, и сделал бы это с удовольствием, даже в экстазе. Он стал настоящим рыцарем истины.
   Заметив, как хитро поблескивают глаза Шарпа, Николай уже собрался выложить ему все, что думает о спецслужбах и их нечистоплотных сотрудниках в общем, и о таких подонках, как сам Шарп, в частности, когда тот задал первый вопрос:
   – Вы действительно из другой глобулы?
   И Николай почувствовал, что, несмотря на весь свой праведный гнев, направленный на этого человека, он не может оставить без внимания его вопрос. Напротив, должен ответить как можно более по существу и скорее. Уничтожить негодяя своим правдивым ответом.
   – Меня переместили, не спрашивая моего согласия, сотрудники Института теоретической и экспериментальной физики, – заявил он. – Я действительно из другой глобулы и совершил материальное перемещение между мирами. Таким образом, я, как и вы, совершенно чужой в этом мире.
   – Вы Давыдов? – быстро задала вопрос госпожа Игами.
   – Давыдов Николай Васильевич, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, русский, паспорт номер…
   – Достаточно, – прервал его Джонсон, и Давыдов понял, что не способен больше сказать ни слова, хотя прежде намеревался рассказать о себе еще многое. Даже те эпизоды биографии, которые в анкетах обычно опускал. Слова американца прозвучали для него как непререкаемая команда.
   Похитители переглянулись.
   – Любопытно, – процедил Шарп. – Но что нам это дает?
   – Не зря же его вызвали из какой-то зачуханной второстепенной глобулы, – заметил Джонсон.
   Слово «зачуханной» прозвучало в его устах очень смешно, будто бы он заучивал его несколько дней, но так и не заучил. Потом американец добавил несколько слов по-английски, причем диалект был такой странный, что Давыдов, изучавший язык и в школе, и в университете, не понял почти ничего.
   Шарп ответил Джонсону еще на каком-то языке – предположительно на японском. Прощебетала что-то и госпожа Игами. Только Бритый стоял и хлопал глазами, ничего не понимая – так же, как и Давыдов.
   Николай, впрочем, давно догадался, что Бритый вряд ли используется в этой странной компании как аналитик.
   А то, что похитители до сих пор говорили по-русски, хоть и с акцентом, скорее было силой привычки к конспирации.
   – Говори, изучал ли ты материал по теме исследований института? – вновь обратилась госпожа Игами к Давыдову.
   – Изучал, – ответил Николай, чувствуя, что горд ость так и распирает его изнутри.
   Ведь он – талантливый математик! И разберется в любых формулах за несколько минут. Не то что присутствующие здесь костоломы. К ним он чувствовал глубокое презрение, переходящее в отвращение.
   – Данные, данные! – заорал Джонсон.
   – Прошу уточнить, – высокомерно произнес Давыдов, чувствуя горячее желание ответить на вопрос, но действительно не уловивший его смысла.
   – Что ты знаешь о перебросках между мирами? Теорию, основные формулы, идеи!
   Николай приосанился, насколько это можно было сделать в связанном состоянии, и изрек:
   – Перемещения между глобулами требуют огромных затрат энергии. Они сопоставимы с энергией аннигиляции количества материи, подлежащей перемещению. Для миров близких порядков этот показатель может быть снижен на три порядка. Для передачи энергии используются специальные аккумуляторы-накопители на подпространственном уровне. «Черные ящики». Они аккумулируют энергию где-то в подпространственной области, а затем высвобождают ее без опасности взрыва.
   – Точнее об устройстве «черных ящиков»! – приказал Шарп. Глаза его лихорадочно блестели. – И о теории перехода. Вы не назвали ни одной формулы!
   Давыдову вдруг стало мучительно стыдно. Так стыдно, как не было никогда в жизни. Он хотел рассказать Шарпу, Джонсону и госпоже Игами все, до мельчайших подробностей. Но ему нечего было рассказывать. Он не оправдал надежд этих людей! Впрочем, что ему до них? Он показал себя дураком и неучем – положение воистину ужасное!
   – Я не знаю, – ответил Давыдов и заплакал. – Не работал над ящиком. И прежний Давыдов не работал, насколько мне известно. Другая область исследования. И в теории я слаб. Не изучил еще формулы. Хотя Савченко торопил меня, велел читать статьи… А я увлекся депутатской работой и интригами.
   – Почему он плачет? – спросил Шарп. – Сопротивляется «правдосказу»?
   – Нет, ему жаль, что он не может нам помочь, – пояснила госпожа Игами.
   Похитители опять говорили по-русски, мало заботясь о том, что Николай их слышит. Его они в расчет не брали – математик целиком был в их власти. А привычка к конспирации, видимо, была очень сильна.
   – Пристрелить его, чтобы не мучился, – предложил Шарп. – Надо же было так промахнуться!
   – Не спешите, – остановил его Джонсон. – Как бы вас после этого не пристрелили дома. Нужно подумать, чем он еще может быть нам полезен. Как вы сами думаете, Давыдов?
   Николаю сразу же очень захотелось быть полезным. Вовсе не из-за того, что в противном случае ему грозила смерть. А потому, что быть полезным – хорошо. А бесполезным – позорно. Но желание было двойственным. Ему хотелось быть полезным не только этим людям, но и своей стране.
   – Могу провести вас на территорию института, – заявил он. – Позвонить по телефону своим друзьям, чтобы они продиктовали мне формулы. Я запишу их и покажу вам. Но не слишком-то надейтесь, что я не сдам вас охранникам института. Все-таки вы – подонки, пытающиеся навредить моим друзьям.
   – Проникнуть с ним на территорию института – хорошая мысль, а? – загорелась госпожа Игами, проигнорировав оскорбления. – Охранников бы мы нейтрализовали.
   – Ловушка, – поморщился Шарп. – Там на каждом шагу излучатели. К тому же, как только он с кем-то свяжется, наш телефон вычислят за несколько секунд и пришлют сюда спецназ. Может быть, его для того нам и сдали.
   – Никто меня не сдавал, – возразил Давыдов.
   – Это тебе так кажется, – бросил Джонсон.
   Шарп вытер со лба несуществующий пот и немного отошел в сторону, перестав нависать над Давыдовым. Николай в очередной раз задумался над тем, что за странные ребята его захватили. На этот раз он думал о них с чувством абсолютного превосходства, некоего глобального величия, как думает небожитель о навозных червях, копошащихся у его ног. Впрочем, время от времени такой взгляд сменялся чувством глубокого сострадания к неполноценным представителям человеческого рода, и Давыдова опять тянуло на слезы. Может быть, та отрава, которую закачали ему в кровь, начинала понемногу выветриваться?
   Похитители посовещались немного на своем языке, после чего госпожа Игами спросила Давыдова:
   – Будете работать на нас, Николай? Не все ли вам равно, кому помогать? Мы щедро заплатим. Не только деньгами. Властью. Возможностями. Знаниями. Вы ведь ничего не знаете об ипсилон-проекциях?
   – Никогда я не буду работать на организацию подонков, которые хотят принести вред моей Родине, – совершенно искренне заявил Николай, не испытывая ни малейшего раскаяния по поводу того, что не может соврать. Говорить правду ему было приятно – невзирая на последствия, к которым это может привести. – Вы – грязные бандиты с неустойчивыми моральными принципами, и сотрудничать с вами может только сумасшедший. Как только я получу свободу, я пойду в контрразведку, чтобы вывести вашу организацию на чистую воду. Власти и возможностей мне и так хватает. Не на того напали.
   Госпожа Игами расхохоталась:
   – Вот уж где «правдосказ» проявил себя в полную силу! А я вам нравлюсь, господин Давыдов?
   – Внешне – да, – ответил Николай. – И даже очень. Но внутренне вы напоминаете изготовившуюся к прыжку гремучую змею. Я не уверен в том, что вы меня не укусите.
   – Уклоняетесь в сторону, госпожа Игами, – укорил девушку Джонсон. – Не время испытывать свои чары. И не место.
   – Они действуют не в полном объеме, – фыркнула красавица в кимоно. – Проекция, что вы хотите. Ни вкуса, ни запаха…
   – Пора с ним кончать, – лаконично объявил Шарп. – Бритый, сверни ему шею.
   – Пока, Давыдов, – усмехнулась госпожа Игами. – Хотя, скорее всего, в разных глобулах разные преисподние. Вряд ли мы свидимся скоро. Разве что при разрушении миров.
   – Может быть, не стоит меня убивать? – совершенно искренне попросил Давыдов. – Да, на вашем месте я поступил бы именно так, но ведь это не значит, что такая линия поведения лучшая. Вы ведь можете оказаться глупее и оставить мне жизнь. А я бы действительно не стал преследовать вас лично – что мне за дело до каких-то подонков? Я пресек бы только ваши преступные замыслы.
   – Действуй, Бритый, – приказал Шарп, отворачиваясь от Давыдова. – Тебе что, два раза нужно повторять? Но Бритый почему-то не отвечал.
 
   Проследив за направлением взгляда громилы-бандита, Давыдов заметил в углу фигуру в сером балахоне. Особого мнения относительно нового действующего лица у него не сложилось. Случайный посетитель или один из похитителей? Их гость? Какая разница?
   Однако разглядывать новое действующее лицо было интересно. Под балахоном у него угадывалось какое-то оборудование: выпирающие грани коробочек, утолщения в самых неожиданных местах. И все тот же меч за спиной. В руке незнакомец держал странное устройство, похожее на гибрид дрели и пулемета с дисковым магазином. Устройство это смотрело прямо в лоб Бритому.
   – На подмогу вам подошел? – не удержался от вопроса Николай.
   Он не слишком рассчитывал на ответ, и ожидания его не обманули. Никто даже не повернулся на его голос. Шарп едва уловимым движением доставал из заплечных ножен длинный прямой меч. Джонсон преуспел больше – короткий меч уже сверкал в его руке.
   Но воспользоваться им американец не успел. Незнакомец перевел свое оружие с Бритого на Джонсона, нажал спусковой крючок, и тяжелая метательная звездочка впилась в горло расторопного самурая, почти начисто перерубив тому шею. Как ни странно, Джонсон не упал сразу – только зашатался, выронил меч и начал хватать руками воздух.
   Давыдов рванулся в своем кресле. Суматохой нужно было воспользоваться – того и гляди, Шарп отрубит голову ему. Кто, однако, этот новый воин?
   Между тем неизвестный крутил ручку своей «дрели». Не иначе перезаряжал ее.
   С коротким утробным возгласом на него бросился Шарп. Похоже, расправу над Давыдовым он отложил до более удобного случая. Воин выстрелил еще раз, но не совсем точно. Он попал в руку с мечом, и Шарп с наполовину перерубленной конечностью разразился громкой бранью.
   Незнакомец же отбросил «дрель» в сторону и сорвал с пояса свой меч. Клинок был без ножен, в кожаном кольце, которое от резкого движения оказалось разрезано острым лезвием.
   С воплем, способным напугать любого, боец кинулся на Бритого. Бандит выхватил нож, но скорости ему явно не хватало. Незнакомец обрушил меч ему на голову, рассек ее на две части и, словно этого было мало, косым движением отрубил руку с ножом.
   Только сейчас Давыдов понял, что его насторожило – враги не истекали кровью, а только морщились и шипели. Как какие-нибудь зомби с холодной кровью и остановившимися сердцами.
   В два прыжка незнакомец оказался у кресла Давыдова и взмахнул мечом. В обычной ситуации математик, может, и принял бы смерть молча. Но «правдосказ» сделал его сентиментальным, и он воскликнул:
   – Прощайте, дорогие мои люди!
   К кому относилось высказывание, понять было сложно. Те, кто собрались в секретной комнате, к друзьям Николая и дорогим для него людям явно не принадлежали.
   Однако Давыдов поспешил умирать. Неуловимое движение меча всего лишь срезало веревки, удерживающие правую руку математика.
   Совершив этот довольно-таки бесполезный поступок, незнакомец отпрыгнул в свой угол.
   Тем временем Бритый рухнул на пол и не подавал признаков жизни, Джонсон тихо хрипел на полу, порываясь встать. Только у него не очень получалось. А госпожа Игами и раненый Шарп, перехвативший меч в левую руку, намеревались продолжать бой.
   Давыдов, стараясь не привлекать к себе особого внимания, свободной правой рукой начал отвязывать левую руку. В конце концов, сколько можно сидеть, как курица на заклание.
   Спустя пару минут, разминая верхние конечности, Давыдов огляделся. Экспозиция поменялась. Бритый разлагался буквально на глазах… Нет, череп его не оголился, и мясо не сползало с костей клочками. Но вместо бугристой от мышц фигуры на полу валялась куча жалкого тряпья и бесформенное, оплывшее тело. Постоянно уменьшающееся в размерах.
   Госпожа Игами, широко размахивая мечом, загоняла наделавшего столько шума бойца в угол. Достать его клинком она пока не могла, но было видно, что ее удары гораздо сильнее, чем контрвыпады незнакомца. Девушка, похоже, не знала усталости. С фланга, со стороны кресла Давыдова, незнакомца обходил Шарп.
   Но боец вовремя оценил, что может в любой момент оказаться в ловушке. Перекувыркнувшись и проскользнув под мечом госпожи Игами, он вылетел на середину комнаты, к самому креслу Давыдова.
   Пока госпожа Игами разворачивалась, Шарп уже был готов нанести удар. Незнакомец отразил бы его, если бы не Джонсон. Американец с перерубленным горлом, которому давно полагалось быть покойником, вытянул руку и схватил ранившего его бойца за ногу. Тот споткнулся и открылся для удара Шарпа.
   Главарь бандитов не преминул воспользоваться счастливым случаем, мгновение – и он проткнул бы неизвестного бойца насквозь, но тут…
   Справедливо решив, что, кроме нового действующего лица, надеяться здесь не на кого, Давыдов изо всех сил потянулся в кресле, схватил Шарпа за пояс кимоно и рванул на себя. Ох как сильно хотелось ему высказать Шарпу все, что он о нем думает. Но, насмотревшись боевиков, Давыдов знал, что желание потрепаться в самый ответственный момент стоило жизни не одному положительному герою и целому легиону отрицательных. Поэтому он в буквальном смысле прикусил язык.
   Самурайский меч Шарпа только ранил противника, задев левую руку и бок. Боец же, в свою очередь, ударил самурая прямо в грудь, отшвырнув ногой руку Джонсона.
   Джонсон, словно истратив последние силы, перестал хрипеть и тоже начал оседать – как Бритый, от которого уже почти совсем ничего не осталось. Шарп упал на пол и выронил меч.
   Но оставалась госпожа Игами. Нехорошо улыбаясь, она шла на своего противника.
   – Ты проиграл, Иван, – заявила японка. – Ты ранен и находишься в скоростном режиме. Минута – и я прикончу и тебя, и человека, которого ты считаешь таким ценным. Ерунда. Мы вытянули из него всю информацию.
   Боец молча наблюдал за противницей. А Давыдова планы госпожи Игами совсем не вдохновили. Так или иначе – пропадать. Он нагнулся и сорвал веревки, которыми его примотали к ножкам кресла. Веревки были добротными, крепкими, но в отчаянии человек способен и не на такие подвиги.
   Николай свалился с кресла мешком и уже из нового положения наблюдал бой госпожи Игами и незнакомца. Та опять загнала противника в угол и обрушивала на него удары своего прямого меча. Незнакомец едва сдерживал могучие удары, и несколько свежих ран от собственного меча, отразившего удар, но вернувшегося с отдачей назад, появились на его руках и плечах.
   Но мог ли Николай бросить на верную смерть человека, который так ему помог?
   Что, если схватить «дрель» незнакомца и стрелять из нее. Но как знать, сумеет ли он зарядить это оружие? Выстрелить? Попасть? Может быть, оно было рассчитано только на два выстрела…
   Мысли о том, чтобы воспользоваться клинком кого-то из бандитов, у Николая даже не возникло. Он боялся подходить к странной девушке близко. Да и мечом пользоваться совсем не умел.
   Тут, на свое счастье, математик вспомнил о том, что Бритый забрал у него пистолет. И держал его в кармане своего балахона.
   С содроганием Николай пополз по полу и сразу же увидел свое оружие. Рукоять пистолета торчала из рассыпающегося впрах вороха тканей.
   Давыдов встал на колени, схватил пистолет, снял его с предохранителя и передернул затвор. Из патронника выскочила пуля – операцию с передергиванием затвора уже проделывал Бритый. Но пулей больше, пулей меньше… И пяти должно было хватить.
   – Остановитесь, госпожа Игами! – прокричал Николай, направив оружие на девушку.
   Та на мгновение замерла, сделала шаг назад и повернулась к Давыдову.
   – В самом деле будешь стрелять? – спросила она.
   – Нет, конечно. – честно ответил находящийся под действием «Правдосказа» Давыдов – Впрочем, может быть, по ногам. Я для себя еще не решил. Жаль портить такие стройные ножки, но себя тоже жалко.
   Боец, которого госпожа Игами неожиданно оставила в покое и даже выпустила из поля зрения, поднимал тем временем меч.
   – Не убивайте ее! – попросил Давыдов.
   Но тот и не подумал прислушаться к просьбе математика. Меч полетел вперед и вонзился девушке в спину. Та закрыла глаза и начала оседать на пол, пытаясь тем не менее ткнуть мечом в сторону Давыдова. Но в этом движении уже не было силы.
   – Подлый удар, – прокомментировал Николай. – И я вел себя подло, и ты, брат, негодяй. Хоть и спас меня.
 
   Незнакомец с усмешкой поглядел на Давыдова. Был он не высоким и не низким, с открытым добродушным лицом. Светло-русые волосы перехвачены темной лентой. Симпатичный молодой человек. Только одежда странная.
   – Ты всегда такой откровенный или только на допросах? – обратился он к Давыдову.
   – Только на допросах.
   Слукавить Давыдов не мог, даже если бы захотел.
   – Эту тварь нужно было убить. А мы ее вовсе и не убили. Только вывели из строя.
   – Можно подумать, – хмыкнул математик, разглядывая скорчившееся на полу тело. – То-то она лежит и не шевелится.
   К Давыдову постепенно возвращалась способность трезво оценивать окружающий мир. Он уже был способен на некоторый сарказм. На что-то наподобие шутки. А еще, анализируя ситуацию, он отметил, что его новый знакомый отлично говорит по-русски. Не то чтобы без акцента, а как-то даже слишком правильно. Ударения в нужных местах, буквы не проглатываются, звуки – чистые, без диалектных особенностей.
   – На самом деле так, – горячо заявил незнакомец. – Она жива. Мертва только оболочка. Ладно, сейчас не до сантиментов и не до болтовни. Давай знакомиться.
   В другой ситуации Давыдов, возможно, и послал бы парня куда подальше. Несмотря на то что тот его спас. Но сейчас любое слово в повелительном наклонении все еще воспринималось им как команда к исполнению. Поэтому он послушно выпалил:
   – Николай Давыдов, русский, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения…
   – А я Иван Кошкин. Тоже тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, между прочим. Работаю на русскую контрразведку. И на государя императора.
   – Тебе лечиться нужно, Кошкин, – бесцеремонно заявил Николай, быстро простивший новому знакомому гибель госпожи Игами. В конце концов, она ведь хотела его убить. И Кошкина тоже. Подлый удар нанес ей Иван или справедливый – не Давыдову судить.
   Под необходимостью же лечения Николай имел в виду две вещи: во-первых, ранения, полученные от самураев, и, во-вторых, психическое здоровье. Русская контрразведка, государь император, мертвая оболочка при живом человеке, «дрель», стреляющая дисками… Чересчур замысловато…
   – Не нужно. Я буду лечиться дома, – объявил Иван, у которого, кстати, тоже не шла кровь. – Я ведь тоже проекция.
   – Угу, – кивнул Давыдов. – А ты от меня чего хочешь, проекция?
   – Чтобы ты в руки нашим врагам не попался, – ответил боец, присаживаясь на скамью.
   Николай присел на другую – у противоположной стены.
   – Кто они эти враги? – спросил он. – Заливали здесь много, но чему верить, я не решил. Что значит, что они проекции? И ты проекция? Кажется, и госпожа Игами тоже о проекциях говорила. И, кстати, откуда они тебя знают?
   – Меня они вряд ли знают, – ответил Кошкин.
   – Как же. Девушка назвала тебя Иваном, – легко разоблачил своего спасителя Николай.
   – Ах, это… Она имела в виду – русский. Как немцев зовут «Ганс», так и она назвала меня Иваном. Действительно, едва ли не каждый третий – Иван. В святцах это имя чаще всего стоит. Не думаю, что мы встречались с госпожой Игами прежде. Точнее, что ей известно мое имя. Мы-то следили за их группой.
   – А ты меня убивать не собираешься? – поинтересовался Давыдов. – Я. знаешь ли, сейчас под действием «правдосказа». Так что не переводи лекарства и время, не трать силы, спрашивай все, что тебе нужно, сразу. Пока я не очухался.
   – Использование наркотиков стимулирующей группы запрещено Парижской конвенцией, – объявил Иван. – Но раз уж так легла карта… Ты на самом деле Давыдов?
   – Да.
   – Ты рассказал им о подпространственной торпеде?
   – Нет.
   – Почему? Не успел?
   – Я мало о ней знаю. Они требовали формулы и теории, но я в этом не силен. Иван присвистнул:
   – Стало быть, они неверно вычислили тебя как главного теоретика проекта? И мы ошиблись, поспешив тебя выручать?
   – Вычислили вы верно. А уж за то, что вы меня выручили, – отдельное человеческое спасибо. Кто бы вы ни были. Да только я – Давыдов из другой глобулы. Как и ты. Точнее, теперь я не знаю, откуда ты и зачем вам получать от меня сведения, если вы сами шныряете между мирами, как крысы в подполе. Но я родился не в этом мире. Меня перенесли сюда коллеги Давыдова, который погиб в автокатастрофе. Мне только предстоит занять его место и принять участие в проекте, который разрабатывает институт.
   – Неслабо, – рассмеялся Кошкин. – Ты даже не представляешь, какая это удача! Я имею в виду то, что ты не выдал ничего захватившим тебя бандитам.
   – Мудрено было выдать.
   – Да уж…
   – Расскажи, кто на меня покушался, – попросил Николай. – Мне ведь нужно знать, в чем дело, для того, чтобы обороняться. А ты, как я понял, заинтересован в том, чтобы я остался жив. И, кстати, кто ты сам?
   – Пожалуй, расскажу, – кивнул Иван, – Вообще-то я намеревался защищать не тебя. Но теперь, когда кто-то отправил на тот свет Давыдова, который вел программу, ты становишься ключевой фигурой. А потеря здешнего Давыдова очень любопытна… С вероятностью восемьдесят процентов могу предположить, что к его гибели приложили руку конкуренты.
   – Вот-вот. О конкурентах, пожалуйста.
   – Бежать тебе нужно. Николай, – вздохнул Кошкин. – Мы ведь сейчас в самом гадючьем гнезде.
   – Так бежим! – вскочил Давыдов со своей скамьи. – Незачем нам здесь оставаться. По дороге расскажешь.
   – Мне отсюда нельзя уходить. И не уйду я далеко, ранен я. Лучше подержу эту позицию или до подхода ваших сил, или пока ты не вырвешься из ловушки.
   – Зачем что-то держать? – спросил Давыдов. – Да и какая здесь позиция? Подвал не очень сухой. Давай уж в жилые комнаты, что ли, поднимемся…
   – Здесь, именно в этой комнате, – расчетная и пристрелянная точка перехода проекций наших врагов в ваш мир. В нашей глобуле расположение этого дома соответствует расположению посольства Тихоокеанской империи. И здесь, на выходе, я смогу остановить любого глобулиста.
   – Ну и я с тобой подежурю, – решился Давыдов, который мало что понял. – Только я не разобрал – ты костьми здесь лечь собрался? Или все-таки вернешься домой?
   – Уничтожение оболочки не угрожает мне фатально, – непонятно ответил Иван, подбирая свое странное оружие и накручивая ручку.
   «Сектант, – подумал Давыдов. – Фанатик. На рай надеется после смерти в бою». Но вслух высказываться не стал. Его ведь не просили.
   Воздух в комнате замерцал, и в углу вдруг начал проявляться силуэт. Давыдов готов был дать голову на отсечение, что это – Шарп. Тот же рост, та же посадка головы. И тот же меч в руке. Кстати, клинков на полу уже не было. Они растаяли, как и их владельцы.
   – Быстро собрались, – усмехнулся Кошкин, вскидывая «дрель». – Думали, я их сторожить не буду. Шалишь, брат!
   С этими словами он выпустил в начинающую обретать материальность фигуру стальной диск. Вспышка, шипение, сильный порыв ветра, и привидение Шарпа исчезло.
   – Энергии много привлекли, – опять не очень понятно молвил Кошкин. – Теперь, наверное, будут на соседнюю комнату оборудование настраивать. Или еще в какое секретное место. Поняли, что я здесь. Ну, часа два у них это займет. Ты к тому времени уйти успеешь.
   – Не буду я уходить. Рассказывай, что за чертовщина здесь творится!
   – Ладно, – вздохнул Кошкин, опять заряжая свое дисковое ружье. – Слушай.
 
   – Начнем с того, что я – не человек, а проекция человека. Естественно, я ощущаю себя Кошкиным, вплоть до кончиков пальцев. И тебя я прекрасно вижу и слышу. Осязаю. Собственно, я и есть Кошкин. Но я нахожусь в специальном боксе, обвешан множеством датчиков, и когда я говорю с тобой, это делает за меня сгенерированная ипсилон-полями внешняя оболочка. Проекция Кошкина. Инструмент.
   – Почти ясно, – пытаясь сосредоточиться, потер пальцами виски Николай. – Поэтому ты и не потеешь, и кровь у тебя не идет. Как же тебе тогда удается вывести из строя врагов? Они такие же проекции?
   – Да, почти такие же. И любая проекция чувствует боль – это необходимо, чтобы не разрушить ненароком ипсилон-оболочку. Боль нужна человеку, чтобы не повредить себя, еще больше она нужна проекции. Пусть в несколько ослабленном, но все равно пропорционально ощутимом варианте. Третий закон Ньютона тоже никто не отменял. Сила действия равна силе противодействия. Если ты хочешь иметь возможность влиять на события, ты также должен быть подвергнут влияниям. Если хочешь видеть – можешь быть ослеплен. И так далее. Кроме того, как ты понимаешь, ипсилон-оболочка нестабильна. Достаточно серьезное повреждение выводит систему из состояния равновесия, энергия идет не на поддержание формы, а на разрушение волнового пакета. Поэтому, если меня серьезно проткнут мечом, я исчезну из этого мира.