Гаркушев Евгений Николаевич. Ничего, кроме магии

   Туннель, в который человек забрел по подсказке Пых-Пуха, вообще говоря, был подозрительным. За все время Кравчуку не встретилось ни одного ответвления, ни одного зала, ни одной развилки. Но туннель упорно куда-то вел – вряд ли в глухой тупик. Смущало то, что не было предсказанной шариком трехсторонней развилки. Может быть, конечно, он миновал ее в темноте, когда еще не догадался включить фонарь. А может быть, шарик и не мог дать ему правильного совета – если придерживаться гипотезы о его бредовой сущности…
   Как бы там ни было, чувствовалось, что поверхность земли была уже близко. Стало легче дышать, было гораздо прохладнее, чем на нижних ярусах. Кравчуку даже казалось, что откуда-то дует свежий ветерок – факт обнадеживающий. Ветерок все усиливался.
   «Может быть, эта нора и выведет меня на поверхность», – затаив дыхание и вслушиваясь в дальние шорохи, думал Кравчук.
   Последние несколько сот метров перед очередным, если не последним, отдыхом – силы иссякали – человек полз на четвереньках. И вдруг почувствовал, что на затылок ему льется вода. Голову поднимать было лень, Владимир Петрович был словно в ступоре. Прополз еще несколько метров и стукнулся теменем о стену – коридор закончился.
   Только тут он поднял наконец голову: откуда-то сверху падали холодные капли. Дальше пути не было. Только уходил вверх высокий колодец. Кравчук выключил фонарик и вгляделся в светлеющее пятно у себя над головой. Метрах в двухстах-трехстах над ним вид н елся слабый багровый свет. Похоже, светилось небо. Он почти выбрался на поверхность. Но подняться можно было только взлетев. Наружу вел лишь идеально ровный вентиляционный колодец с гладкими скользкими стенками. Кравчук вспомнил улыбчивый шарик и во всю глотку закричал:
   – Сволочь! Сволочь! Сволочь!
 
   Машина Бонуция шла над темной равниной, оставляя за собой в воздухе переливчатый радужный след. В Бонуцитоне только что наступил рассвет, а в Ронканоре уже вечерело. За десять минут автомобиль оказалась возле реки. Но в полуразрушенном городе никто не встретил ее радостными криками. Кричать было некому – на улицах не было ни души.
   За рекой лежала серая пустошь. Река разделяла Ронканор надвое. Но река-то и сохранила все светлое, что было здесь, не дала тьме расползтись по всей стране. Молодые люди почему-то поняли это сразу, без объяснений.
   Сейчас к реке прикипел небольшой поселок. То, что осталось от великого города. Развалины больших домов заросли травой на правом берегу реки и рассыпались в прах на левой. А посреди реки еще торчали четыре мощные базальтовые опоры моста черного цвета. Мост некогда соединял два берега. Опоры возвышались над водами, словно массивные слоновьи ноги.
   Великий магистр посадил машину на травянистую лужайку, спрыгнул на землю и предложил спуститься своим спутникам.
   – Это Ронканор, моя ошибка и моя боль. – Бонуций показал на пустошь за рекой. – Немногие бывали здесь, хотя многие сопричастные Слову слышали эту историю. Когда я стал Великим магистром, я решил создать мир. Настоящий мир, мир в себе. Мир без космической протяженности, маленький, теплый и уютный. Куда никогда не смог бы проникнуть враг. Где могли бы найти пристанище те, кто долго страдал, кто воевал и устал от борьбы. На пределе сил погрузился я в Великое Небытие, извлек Пространство из Непространства, Абсолютной Пустоты. Мне удалось это – ведь я был лучшим из познавших Магию Созидания, значение Истинного Слова. Я хотел понять, что чувствует Бог, создающий миры. Откровение снизошло на меня, но поделиться им я не могу, оно невыразимо словами и образами, о нем нельзя поведать даже намеком. Так был создан Ронканор. Я стал этим миром, и он стал мной…
   Ронканор – небольшой, в тысячу мелатомов в поперечнике шар, поверхностью обращенный вовнутрь. Очень маленькая копия известного мне мира – ибо я не мог внести в свой мир ничего, чего не существовало бы в нашем мире, потому что не знал таких вещей и не имел нужных идей и принципов. Не знаю, может ли вообще человек подняться на такую высоту созидания, чтобы сотворить что-то абсолютно новое. Я слышал, что некоторые эльфы могли… Но я был горд уже тем, что создал такую самодостаточную непротиворечивую систему, то, что не удавалось еще никому из смертных. Здесь были вода и воздух, была почва и был свет.
   Я создал свет, и свет оказался заточенным в шар моего мира. В другом месте он бы исчез и рассеялся, но здесь ему некуда деться – ведь пространство замкнуто. Свет ниоткуда не появляется и никуда не исчезает. Возможно, в этом есть что-то порочное, но, мне кажется, идея не так уж плоха. Создавать для такого маленького мира солнце я пока не решился…
   Сто лет я упорядочивал материю, творил эту реку, поднимал горы, разравнивал пустоши и создавал Великое озеро Нум. Труд мой был закончен, и я понял, что в ближайшее время буду не в силах создать здесь деревья по своему вкусу и населить мир животными. Мне нужен был долгий отдых, но в то же время я не мог ждать. Я хотел скорее построить свою страну…
   Тогда я принес в созданный мной край лучшие растения, заселил его красивейшими животными. Их я собирал во многих плоскостях, выбирая те, что не могли нарушить равновесие мира. Ведь мной двигало не тщеславие, а любовь.
   Дошел черед и до разумных обитателей Ронканора. Я привел сюда людей, которые рады были новому миру и стремились обустроить его. Конечно же, люди могли путешествовать по плоскостям. Мой мир стал для них домом, но вся Вселенная была открыта для них. И главное, они могли расширять границы нашего мира. И когда-нибудь мы зажгли бы здесь солнце, много солнц, расширили бы пределы мира так, как было бы нужно нам!
   А потом произошла катастрофа. В мой мир пришла и поселилась в нем тьма. Тьма, которая, как я полагал, была изгнана отсюда еще в то время, когда я отделял Пространство от Непространства, Сущее от Мнимого. И тьма начала жить своей жизнью, проявляться ярче, влиять на все, что происходило в Ронканоре.
   На живущих здесь людей начали нападать ужасные, призрачные и бесформенные, но становившиеся с годами все реальнее чудовища. Край стал изменяться. Растения превратились в кровососущих хищников, некоторые животные вымерли, а некоторые – переродились. А людям все труднее становилось выбраться из Ронканора. Это могли сделать только самые сильные.
   Я слишком поздно разобрался в том, что здесь происходило. К тому времени люди стали пленниками этой страны, потому что тьма присосалась к их душам и тянула их сюда в жизни и в смерти. Я – творец и хозяин этого мира и думал, что в состоянии изгнать тьму. Но тьма оказалась частью меня самого, и я не смог с ней бороться. Я сумел только упорядочить мир, отделить свет от тьмы, доброе от злого. На это ушло триста лет. И я вывел уцелевших людей на Светлую сторону. Но и здесь им нет радости, ибо они замкнуты в Ронканоре и не могут выйти наружу. Люди не могут творить мир и расширять его пределы, как мы планировали на его заре. Еще хуже приходится тем, кто остался на Темной стороне и попал в плен.
   Но я знаю, как победить тьму, потому что эта тьма – часть меня. Исправить мой мир может только человек по рождению, добровольно пришедший в Ронканор. Он должен пройти темный край от реки до гор, подняться к верхней части Великого озера Нум и бросить в него горсть пепла – праха счастливого когда-то мира. Тогда мир очистится и вновь станет открытым наружу…
   Бонуций говорил так торжественно, что спутники его за все время рассказа не проронили ни слова. Только Сергей отмечал парадоксы в повествовании Великого магистра, но не смел прервать его. Сейчас он понял, что в Ронканоре не вечер – здесь всегда полутемно…
   – За время, прошедшее с разделения Ронканора, тьма на левом берегу разрослась и окрепла, – заметил Ульфиус. – Ловушки, созданные ею, стоят на каждом шагу. И не так просто одолеть триста мелатомов, отделяющих берег реки от Великого озера…
   – Постойте, постойте, – решился наконец Сергей. – Мне не все ясно. По-моему, такой мир просто не может существовать. Вы говорите, что он замкнут сам на себя. Как это может быть? Если я начну копать шахту, куда я, в конце концов, попаду?
   – Шахта превратится в колодец, и дно колодца окажется и дном озера Нум, – ответил Бонуций. – Поэтому Нум и называется Великим озером. Оно – сердце моего мира.
   – А река? Куда она течет и откуда?
   – Из Великого озера Нум в Великое озеро Нум, – усмехнулся Ульфиус. – Ты мог бы догадаться. Озеро находится частью в горах, а частью на равнине. Река делает кольцо, впадая в озеро с одной стороны и вытекая с другой… Законы физики здесь примерно такие же, как и на Земле… Ты ведь изучал геометрию Лобачевского?
   – Откровенно говоря, не довелось, – смутился Сергей. Наташа, до той поры стоявшая с широко раскрытыми глазами, вглядываясь в пепельную равнину за рекой, спросила:
   – Кто-то уже пытался освободить этот мир?
   – Пытались, – кивнул Бонуций. – Тридцать два раза. И все остались здесь. Великие воины, опытные бойцы, мудрые маги…
   – В чем же дело? – спросил Сергей. – И почему вы думаете, что я могу помочь?
   – Потому, что путь может пройти только человек, который не устрашится посмотреть злу в лицо, – ответил Бонуций. – И не станет применять в бою силу Слова. Именно это погубило вначале многих великих витязей. Магия здесь обращается против магии, и победить магию мира нельзя, не разрушив его полностью. Поэтому даже Совершенный ничего не сможет здесь сделать силой Слова.
   Сергей пристально вглядывался в покрытые пеплом поля за рекой. Противоречивые чувства владели им, и это ясно отражалось на его растерянном лице.
   – Ваша позиция мне ясна. Но почему вы считаете, что я лучше всех подойду для ваших целей? Да, я не маг, но почему вы думаете, что я не испугаюсь вселенского зла, заключенного здесь? Или, вернее сказать, темной стороны вашей натуры, магистр Бонуций? Разве мало храбрых людей, не обученных магии?
   – Их вообще нет, – неожиданно сказал Бонуций. – Есть великие воины из Отпавших королевств, погрязших во зле, – они нам не нужны и помочь не в состоянии, более того, очень опасны. Черная магия может вывести мой мир из равновесия, изменить его необратимо – в сторону зла. Есть люди, ничего не знающие о магии, – как те, с которыми Наташа встречалась в Деревне Посреди Леса. Но они слыхом не слыхивали о настоящем зле и придут в панический ужас от того, что может им встретиться здесь. Есть еще воины Света, которые борются со злом. Но все они, без исключения, владеют силой Слова и постоянно применяют ее.
   Сергей покачал головой.
   – Ты сможешь пройти путь, – твердо произнес Бонуций. – Зло не устрашит тебя и не обольстит, если я правильно вижу твою сущность. И магию ты не применишь, ибо не знаешь ее. Иначе бы ты не сдержался. Тебе будет грозить великая опасность, но ты имеешь шанс победить.
   Наташа смотрела на мужчин широко открытыми глазами. То, о чем они говорили, было очень страшно, и ей не хотелось, чтобы Сергей участвовал в этом. С другой стороны, любой доблестный витязь из сказки сразу бросился бы в бой, а ей хотелось видеть своего друга именно таким.
   – Но даже если ты решишься, тебе нужно хорошо все обдумать и подготовиться, – объявил Ульфиус, заметив, что Сергей уже начинает прикидывать, как лучше переправиться через реку.
   Молодой человек облегченно вздохнул. Бросаться в бой очертя голову он не хотел: печальный опыт у него уже имелся.
 
   – Патрикеев, ты, что ли? – вдруг охрипнув, спросил Белоусов.
   – Ну, я, – каким-то нахальным голосом заявил очкарик. – Не узнал?
   Самое интересное, что очки с раздавленным левым стеклом вновь были на носу Патрикеева. Когда Белоусов с Данилой тащили его в подвал, очки свалились, и они засунули их в нагрудный карман мертвеца – чтобы никто не нашел и ничего не заподозрил. Пусть все вещественные доказательства будут в одном месте. Теперь Олег Семенович не мог оторвать взгляд от этих очков.
   – А ты думал, я совсем помер? – спросил Патрикеев несвойственным для него тоном. Он вообще всегда обращался к Белоусову только на вы, а сейчас вел себя развязно, даже нагло. – Нет, я тебе еще послужу, Семеныч. За дополнительную плату.
   – Ну, сволочь, – заметил Белоусов непонятно по чьему адресу. Он немного успокоился. Выходит, ошибся. Не додушили гада. Очухался.
   – Кстати, мне совсем не понравилось там, где я был, – заявил Патрикеев. – Тебе, Семеныч, еще больше не понравится. Потому что мера твоего зла значительно выше моей…
   У Белоусова прошел по коже жуткий морозец.
   – Ты ври, да не завирайся, – просипел он. – С того света, что ли, вернулся?
   – Типа того, – согласился Патрикеев, сочетая изысканный слот и высокие откровения с блатным жаргоном. Впрочем, заместитель директора «Барса» на это внимания не обращал. – Ты ложки, я так понимаю, золотить идешь?
   У Белоусова отвисла челюсть. Восставший покойник был, похоже, еще и всеведущ.
   – Ты откуда знаешь? – выдавил он.
   – Тоже мне, уравнение Шредингера, – усмехнулся Патрикеев. – Аппарат-то перенастраивать нужно. Он на свинец настроен. Ложки твои из нержавейки в дрянь превратятся. Пойдем, я настрою. На пять минут делов, а твои будут весь вечер возиться. Тупари.
   – Что? Трупари? – переспросил Белоусов, бледнея.
   Патрикеев хмыкнул и двинулся вперед по коридору. Следом за ним тянулся слабый, едва слышный душок разложения. До автоматчиков дошли в молчании. Патрикеев прошествовал мимо, равнодушно окинув их мертвенным взглядом из-под разбитых очков. Молодые ребята вытянулись в струнку, заметив Белоусова. Олег Семенович остановился.
   – Что смотрите? – прохрипел он. – Человек без пропуска проник на территорию!
   – Это же Патрикеев, – объяснил молодой, совсем еще салажонок. Его Белоусов не помнил. – У него пропуск.
   – Его пропуск аннулирован! – бешено закричал Белоусов. – Враг на территории базы! Огонь!
   Молодой побледнел и неуверенно положил руки на автомат, висевший на шее. Положил – и тут же испуганно спрятал за спину.
   «И как я его сюда поставил? – пронеслось в голове Белоусова. – По чьей-то просьбе, наверное. Кто у нас сейчас ведает назначением на посты в охране? Перебили всю старую гвардию! И Григорьев после того боя с магами заболел…»
   Второй парень, хотя тоже был молодой, лет двадцати пяти, услышав команду Белоусова, тут же поднял автомат, передернул затвор и крикнул:
   – Стой, стрелять буду!
   Патрикеев шел вперед, словно обращались не к нему.
   – Огонь! – вновь приказал Белоусов, опасаясь, что Патрикеев сейчас скроется за поворотом.
   Парень дал очередь. На пиджаке инженера, между плечами, вспухли три дырки. Патрикеев пошатнулся, но через мгновение развернулся как ни в чем не бывало. Пиджак был порван и впереди.
   – Не мешай мне, Белоусов, – спокойно попросил он. – Без дырок я лучше буду выглядеть.
   Молодой, отказавшийся стрелять, грохнулся в обморок. Второй охранник тоже растерянно опустил автомат. А Патрикеев пошел обратно к посту. Хотя пиджак ученого был в дырках, крови на нем не было.
 
   В Бонуцитон вернулись без приключений. Там Бонуций исчез по своим делам, а Ульфиус с Наташей и Сергеем отправились гулять в саванну. Пошли вдоль бурного ручья, вырывавшегося из-под скалы рядом с пирамидой.
   – Ты бывал здесь прежде, Ульфиус? – спросила Наташа.
   – Бывал. Бонуций – мой учитель фехтования. Я около двух местных лет жил в пирамиде, на одном из верхних ярусов, вместе с другими студентами академии. Бонуций многому научил меня… Но гулять по окрестностям нам было некогда. Мы проходили усиленный курс подготовки и если выходили за пределы пирамиды и сада, то лишь для того, чтобы совершить длительный марш-бросок в какой-нибудь отдаленный и малопривлекательный уголок планеты. Так что, как ни смешно, в районе гор Шапитланана я бывал, а куда ведет этот ручей – понятия не имею…
   Как оказалось, ручей бежал по саванне недолго. Километра через два он впадал в спокойное широкое озеро. Над его гладкими водами с тонким свистом вились стаи мелких синих птиц. Изредка на поверхность всплывала большая коричневая туша, над ней поднимался мощный фонтан воды, и неведомое животное вновь погружалось в глубину. А по поверхности озера еще долго расходились круги.
   Озеро было окружено высокими тонкими деревьями с гладкими стволами и кронами-зонтиками на самом верху. Листья на этих деревьях были светло-зеленые, будто бы только распустившиеся. Кое-где на берегу встречались густые заросли кустарника.
   Люди присели на траву, чтобы закусить припасенными в саду Бонуция самванами, когда над кустарником метрах в двухстах показались словно бы ярко-оранжевые воздушные шары. Они приближались, и вскоре на поляну перед зонтичными деревьями вышло стадо удивительных животных красно-оранжево-черной расцветки. Пожалуй, больше всего звери на п оминали земных жирафов, правда, голова у них была более заостренной формы, а шея – еще длиннее. И вообще, эти звери были легче, изящнее жирафов. Животные не были украшены пятнами. Один цвет переходил в другой волнами, образуя поля красного, черного и оранжевого оттенка. Игра красок на шкуре диковинного зверя просто завораживала.
   Сергей приподнялся на локте и продекламировал:
   "Ему грациозная стройность и нега дана,
   И шкуру его украшает волшебный узор,
   С которым равняться осмелится только Луна,
   Дробясь и качаясь на влаге широких озер."
   — Очень неплохо, – заметил Ульфиус. – Если ты сложил такие строки, у тебя будут значительные успехи в познании Слова…
   – Стихи не мои, – смущенно улыбнулся Лунин. – Их написал Николай Степанович Гумилев.
   – Маг? – поинтересовался Ульфиус.
   – В некотором роде…
   – Хотелось бы познакомиться, – заметил магистр.
   – Он давно погиб, – объяснила Наташа.
   – Маги не умирают, – уверенно сказал Ульфиус. – Поэты – тем более. Вопрос только в том, когда и где мы встретимся…
   Довольно долго люди в молчании наблюдали за стадом грациозных животных, объедающих зонтичные деревья. Казалось, жирафы специально прореживали кроны, а не жевали все подряд. Может быть, так оно и было.
   Солнце начало опускаться быстрее, и в его лучах ярко вспыхнула одна из граней пирамиды Она была хорошо видна с ровного берега озера.
   – Ульфиус, я не совсем понял насчет Бонуция, – признался Сергей. – Ты говоришь, что он создал этот мир. Сам он рассказал нам, как пытался создать Ронканор. Что было вначале? И зачем ему эта пирамида? Мне кажется, я должен это знать, если собираюсь участвовать в деле, которое он намерен мне предложить.
   – Совершенно верно, – ответил Ульфиус. – Рассказ будет коротким. Чем занимался Бонуций до того, как стал Великим магистром, мне неведомо, ибо меня тогда на свете не было, а сам он не рассказывал. Достигнув силы, он уединился в пустующем тогда краю, в малопримечательной плоскости, и попытался оттуда уйти в небытие и извлечь из «ничто» «нечто». Ему это удалось. Возник Ронканор, и этим миром он занимался довольно долгое время. Попутно была построена пирамида. Дело в том, что в Ронканор легче всего попасть именно отсюда, поэтому планету, на которой мы сейчас находимся, нужно было защитить. Пирамида – оборонительное сооружение, крепость Бонуция. Саму эту планету сотворил не Бонуций Но он много сделал для того, чтобы она стала такой, какая есть сейчас…
   – Кому и зачем мог понадобиться маленький Ронканор? – поинтересовался Сергей. – Там и людей живет-то всего ничего, и пространства мало…
   – О, мир Бонуция мечтали захватить многие. Те, что никогда не смогут создать свой мир, но жаждут быть всевластными повелителями целых стран и населяющих их существ. Он надобен им для самых черных целей, ибо труднодоступен и замкнут. И это именно «мир», а не плоскость нашего мира. Он более обособлен, менее доступен. Когда Бонуций почувствовал, что в его мире неладно, было уже поздно. Его Ронканор преобразился, и ему стоило больших трудов не дать своей сокровенной стране превратиться в ад, пленником которого стал бы и он сам. Для того чтобы никто не мог захватить Ронканор, он еще сильнее укрепил эту планету, пригласил сюда гномов, эльфов и каухури, а потом, во второй раз, – людей. И живет тут безвылазно, как в осажденной крепости, уже много лет. Время от времени сюда являлись странники, желавшие помочь Бонуцию и его Ронканору. Сначала хозяин их приветствовал, потом стал отваживать – уж очень печальная участь ожидала проигравших. Честно говоря, я удивлен, что он сам предложил тебе попытать счастья в Ронканоре.
   Наташа, которая слушала очень внимательно – последнее время ей вообще больше приходилось слушать, чем говорить, – спросила:
   – А можно пройти Темную сторону Ронканора вдвоем? Я бы хотела помочь своему другу. И я тоже совершенно ничего не смыслю в магии…
   – Абсолютно исключено, – в один голос ответили Ульфиус и Сергей. А Ульфиус добавил:
   – Порыв благородный. Но каждая женщина – чуточку ведьма. Поэтому тебя там тоже может настигнуть темное колдовство.
   – К тому же мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что с тобой все в порядке, – добавил Сергей.
   Солнце уже коснулось краем горизонта. На саванну опускалась долгожданная прохлада.
   – Вернемся к Бонуцию, – предложил Ульфиус. – Перед там как Сергей на что-то решится, я хочу показать вам Авенор Благословенный. Возможно, это поможет вам сделать правильный выбор и укрепит в борьбе…
 
   Полумертвый, голодный и потерявший всякую надежду, Кравчук сидел под вертикальным шахтным стволом, пытаясь разглядеть багровое небо. Вообще-то, пожелай кто ему помочь, колодец в двести метров глубиной не был бы помехой. Сбросил бы сюда веревку да и вытащил его на воздух. Только кому он нужен? И как неведомый спаситель его найдет?
   Кравчук задумался. Находил же его Пых-Пух? Впрочем, может быть, и нет на свете никакого Пых-Пуха? Или шарик может найти человека только когда тот под наркотиком?
   Все эти рассуждения имели сугубо теоретическую ценность. Еще день, максимум – два, и Владимир Петрович Кравчук протянет ноги. Пока толстый сохнет, худой сдохнет… Хорошо, хоть какие-то жировые запасы были, но теперь их нет…
   Подобравшись к поверхности, Кравчук понял также, что он сильно мерзнет. Наверху было или около нуля, или еще меньше. И все-таки человека неудержимо тянуло наверх. Собственно, назад он так и так не вернется: слишком долог туннель, да и что делать в темных проходах? Ловить и есть крыс?
   Стоило Владимиру Петровичу вспомнить о крысах, как из шурфа раздались свист и попискивание. Кравчук вскочил, нашаривая рукой камень. Другого оружия у него не было. Камень нашелся сразу: булыжник размером с кирпич. Владимир Петрович лихорадочно зажал его в руке. А на пол что-то шлепнулось и подскочило.
   – Крыса! – обрадовался Кравчук. И, не задумываясь, обрушил на нее камень. Но крыса, хоть она и ударилась сильно о землю, сорвавшись с гладкой стенки вертикального ствола, все равно оказалась резвее Кравчука. Она подскочила вверх и в сторону. Камень стукнулся о другой булыжник. Тогда Кравчук взмахнул левой, раненой рукой и поймал животное. Каким-то чудом – рука слушалась плохо. Крыса пронзительно заверещала и попыталась вырваться. Но человек уже перехватил добычу правой рукой и свернул ей шею. Через минуту Кравчук объедал разорванного на две части грызуна, огорчаясь, что крыса оказалась такой мелкой и худой.
   Съев мясо, Кравчук обглодал и обсосал кости, обгрыз тонкий жирок со шкуры и отбросил ее в сторону. Ему полегчало, захотелось спать. От крысиного мяса он опьянел. Место, оказывается, неплохое. Через колодец крысы пробирались с холодной поверхности земли в теплую шахту. Стало быть, здесь можно жить! Ни одна тварь не проскользнет мимо него!
   Безрадостная перспектива жизни на дне колодца не слишком огорчила Кравчука. Наоборот, по сравнению со всем, что уже случилось с ним, такая жизнь была не самой ужасной. Однако, порассуждав логически, Владимир Петрович пришел к неутешительному выводу. Все то время – много часов, – пока он лез по гладкому ходу, без ответвлений и трещин, ему не встретилось ни одного грызуна, ни одного хищника. Вообще ничего живого. Стало быть, крысы приходят сюда не часто. Да оно и понятно – дыру нужно найти, и наверняка не одна эта дыра ведет в бесконечные лабиринты здешних подземелий. Нужно благодарить судьбу за то, что ему удалось поймать хотя бы эту крысу. Следующей он может не дождаться.
   Однако же противная и несытная трапеза, пусть ей и суждено остаться одной-единственной, все же подняла Кравчуку настроение. Он усмехнулся, утер с губ крысиную кровь, гордо выпрямился, залез в карман рваных, грязных брюк и зачерпнул очередную пригоршню порошка некогда белой, теперь ставшей уже почти черной плесени Стараясь не думать о последствиях, он отправил приличною порцию наркотика в рот. Почувствовал, как напряглись мышцы, как ток живительной энергии пробежал по всему телу.
   Кравчук подпрыгнул с места метра на полтора вверх и уперся руками и ногами в гладкие стенки туннеля. Так, раскорячившись, здесь вполне можно удержаться! Аккуратно, соизмеряя усилия, Кравчук передвинул сначала руку, потом ногу, потом другую руку… Раскорякой держаться в колодце было вполне возможно.