Гарвер Саманта. Тайный шепот

   Он услышал, как рядом вздохнула Харриет.
   В мерцающем свете фонаря Бенедикт различал ее черты, видел глаза, плотно сжатые губы, рельефно выделявшиеся на лице, и сосредоточенно наморщенный лоб. Она выглядела очень грустной.
   Когда Харриет на него посмотрела, Бенедикт подумал, что еще она очень красивая.
   – В комнаты заходить будем? – Она говорила приглушенным голосом, словно они находились в гробнице.
   В общем-то, с учетом ужасного прошлого этого места, так оно и было.
   Бенедикт кивнул, направляясь в первую комнату, совершенно пустую, если не считать кучи пепла на полу, оставшейся от сгоревшей мебели. Окна в ней давно заколотили.
   Перешли в другую комнату. Бенедикт носком ботинка толкнул что-то серебряное в кучке пепла – по полу покатился подсвечник. Подсвечники, восковые свечи в которых растаяли и стекли на холодный пол, висели и на стенах комнаты.
   – Это место вполне можно использовать. – Харриет высказала вслух то, о чем он и сам думал. Легонько прикоснувшись к подлокотнику сгоревшего кресла, она продолжала: – Понимаешь, Бенедикт, ведь никто не видел, как капитан Рочестер убил свою жену или спалил дом… А что, если пожар случился совсем не по той причине, как все привыкли думать?
   Он вскинул бровь:
   – Разве слуги не слышали, как они ссорились?
   – Все ссорятся. И это не обязательно предисловие к убийству. А вдруг Уоррен Рочестер любил Аннабель?
   Бенедикт посмотрел на Харриет – свет фонаря не падал на нее, и она казалась просто тенью.
   – Я видел, как любовь заставляла мужчин совершать ужасные вещи.
   – Тогда это не любовь, правда? Я, конечно, не специалист в этом вопросе, но видела, как любили мои друзья, и это их возвышало. И даже если все рушилось и сердца разбивались, это приводило к печали, но никак не к безумию. Мне кажется, есть более темное чувство, какое-то порочное, которое маскируется под любовь и заставляет людей совершать ужасные поступки.
   Бенедикт подошел ближе и осветил Харриет фонарем. Она не смотрела на него, уставившись на кресло невидящим взглядом, и в ее хмурости было что-то тревожащее.
   – Ты уверена, – тут он откашлялся, – что не отказалась от страсти к рассказам о привидениях ради историй о любви?
   Харриет моргнула, посмотрела на него и скорчила гримаску:
   – Прикуси-ка язык!
   Бенедикт хмыкнул.
   – Пойдем, – он кивнул на дверь, – здесь есть еще несколько комнат.
   – Я понимаю, это звучит странно, – произнесла Харриет, вытерев пыльную руку об юбку и шагая вслед за Бенедиктом в комнату напротив, – и у меня нет никаких оснований так считать, но я не думаю, что Рочестер убил свою жену.
   Через мгновение после этих слов дверь в третью комнату с грохотом захлопнулась. Харриет удивленно пискнула и наткнулась на Бенедикта.
   Он бессознательно обнял ее за талию, не отрывая взгляда от фонаря. Пламя в нем резко вспыхнуло и погасло.
   Некоторое время в комнате было слышно только их учащенное, напряженное дыхание. Потом Бенедикт произнес:
   – Сквозняк.
   – Да-да. Сквозняк в закрытом коридоре с наглухо заколоченными окнами, – сухо ответила Харриет, и он невольно рассмеялся.
   Но улыбка его исчезла, потому что фонарь снова бесшумно загорелся.
   Харриет приоткрыла рот, склонила голову набок, поглядев исподлобья сначала на фонарь, а потом на Бенедикта, и решительно повернула к двери, но замерла на месте, не успев сделать и шага. Глаза Бенедикта тоже расширились, когда он заглянул в комнату.
   – Черт побери! – потрясенно произнес он: в это невозможно было поверить.
   – Похоже, пожар вообще не затронул эту комнату, – выдохнула Харриет.
   В камине, занимавшем большую часть комнаты, лежали кусочки несгоревших дров. Два огромных кресла с подлокотниками шириной чуть не со ствол дерева тоже стояли нетронутые. На спинках лежали подголовники с вышитыми на них большими цветами. Бенедикт подошел поближе и обнаружил лишь в одном углу комнаты небольшое обгоревшее местечко. В напольных подсвечниках застыли засохшие лужицы растопленного воска. Кушетка без спинки, придвинутая к стене, была в идеальном состоянии. Синие подушки с такой же вышивкой, как и на креслах, были чистыми и по-прежнему лежали на месте.
   Бенедикт посмотрел на кушетку и внезапно представил на ней Харриет. Не сидящую, а лежащую на спине, с распущенными волосами – рыжеватые пряди метут каменный пол. Бенедикт представил себе ее расстегнутый лиф, обнаженные мягкие округлости груди и глаза, потемневшие от страсти. Юбка падает, обнажая совершенной формы лодыжки, мягкие икры, колени и бедра… Бедра, которые она приподнимает, чтобы обвить его ногами…
   – Тут слишком жарко.
   Слова вырвали его из мечтательного состояния. Боль и желание пронзили Бенедикта, он нахмурился и повернулся к Харриет, одновременно отметив, что в комнате действительно заметно потеплело.
   Она прижимала ладони к раскрасневшимся щекам, глядя на кушетку так же напряженно, как и Бенедикт несколько мгновений назад. Почувствовав, что он на нее смотрит, Харриет встретилась с ним взглядом и быстро смущенно отвернулась.
   Бенедикт почувствовал, что по спине течет пот, рубашка липнет к спине. Он посмотрел на камин, словно огонь мог по волшебству вспыхнуть в нем через сто прошедших лет. Бенедикт увидел, что волосы на затылке Харриет влажные, а из-за уха ползет капелька пота. Капелька проползла по изящной линии лица, оставила влажный след на шее и скатилась в ямку у ее основания. Засверкала, как звездочка, и с дразнящей медлительностью поползла вниз, в ложбинку между грудями.
   Бенедикт аккуратно поставил фонарь на пол.
   – Бенедикт, – произнесла Харриет так же прерывисто, как дышала. Грудь ее вздымалась, руки заметно дрожали. Она провела ладонями по юбке, а Бенедикт сократил расстояние между ними. – Ты это чувствуешь?
   – Да, – шепнул он и прильнул к ее губам.
   Харриет прожила на свете тридцать лет и давно решила, что не похожа на других женщин – она не умела сдерживаться и не разбиралась в правилах. Не в ее стиле было поддразнивать других, когда дело касалось важных вопросов, и она бы чувствовала себя полной дурой, если бы ей пришлось изображать из себя скромницу, что многие женщины делают с легкостью. Харриет была совсем другой – честной и открытой, и никогда еще она не испытывала такой благодарности к том}, что жила в мире с самой собой, чем сейчас, когда без колебаний вверила себя Бенедикту, отдавшись захлестнувшей их обоих страсти.
   Его ладони горели, когда он проводил ими по ее спине, прижимая к своему пылающему жаром телу. Харриет, вздыхая, выгнулась отдавно желанного прикосновения. Бенедикт смотрел на нее голодными горящими глазами. Она вдруг вспомнила рассказы из своего детства, книжки о тропических странах, населенных туземцами, которые лазили по деревьям, как обезьяны, и ей ужасно захотелось вскарабкаться на Бенедикта в поисках восхитительных фруктов. Она хихикнула, губы ее приоткрылись, но Бенедикт слегка прикусил ее нижнюю губу, и смех на устах замер.
   Пальцы Харриет впились в ткань его сюртука. Он прокладывал дорожку из жгучих поцелуев вдоль ее щеки, вниз, к основанию шеи, и наконец слизнул оттуда пот.
   Рука Бенедикта прижалась к ее животу и поползла выше, лаская пышную грудь. Потом он сомкнул пальцы на рукаве и потянул его вниз с плеча и дальше, с локтя. Влажный теплый воздух на мгновение коснулся кожи Харриет, но рука Бенедикта уже нашла ее шею, большой палец нежно начал ласкать ямку у основания, шероховатая ладонь двинулась ниже, вжимаясь в обнаженную плоть, обхватила мягкую грудь, большой палец отыскал сосок и стал ласкать его тем же движением, что и ямку у основания шеи. Пальцы Харриет скользнули под рубашку Бенедикта.
   Бенедикт покрывал шею Харриет короткими жгучими поцелуями, прижав ее спиной к каменной стене. Жаркое дыхание дразнило сверхчувствительную кожу на груди. Легкое прикосновение языка, легкий укус – пальцы Харриет вцепились в волосы Бенедикта, потянув его голову вперед. Молча молила она о наслаждении, которое – Харриет знала – ждало ее впереди, он уже продемонстрировал ей это невероятное облегчение.
   Бенедикт ногой раздвинул ее несопротивляющиеся бедра. Потом задрал ее юбки, и кожу над чулками обдало теплым воздухом. Харриет почувствовала, как подол щекочет ей колени, а Бенедикт поднял ее вверх. Ни секунды не колеблясь, Харриет обвила ногами его талию.
   Он уперся руками в стену по обеим сторонам от ее головы и прижался лбом ко лбу Харриет. Она подняла ресницы и увидела, как он пытается овладеть собой и яростным желанием, пожирающим их обоих. Харриет улыбнулась, сжала его плечи, пробежалась пальцами по рельефным мышцам груди через влажную от пота рубашку и счастливо рассмеялась, ощутив, как задрожал Бенедикт, а бедра его, словно по собственной воле, шевельнулись, прижимаясь к ней, ища удовлетворения.
   Бенедикт нетерпеливо застонал, и этот звук ясно показал, что он проиграл битву с самим собой, окончательно утратив самообладание.
   Харриет прижалась к Бенедикту, стремясь облегчить ужасную гложущую боль, пульсирующую одновременно с биением сердца. Боль эта была ей знакома. Ее разбудил вчера вечером Бенедикт.
   – Харриет… – почти неслышно выдохнул он, его рука опустилась, еще выше подняв ее юбки. Бенедикт начал расстегивать пуговицы на брюках.
   Они соединились так легко, словно были кусочками мозаики. Хэрриет сомкнула лодыжки у него за спиной, крепко обхватив его худощавые бедра. Она терлась спиной о грубые камни стены, но не ощущала ничего, кроме близости Бенедикта Она прикусила нижнюю губу, а он стиснул зубы, но из груди его все равно вырывались гортанные стоны.
   Его щека терлась о ее щеку, и сначала Харриет чувствовала те несколько волосков, что он пропустил, бреясь перед обедом, но потом не чувствовала ничего. Ничего, кроме внезапного взрыва, сверкнувшего как молния в том месте, где они с Бенедиктом слились воедино. Она смутно услышала, как закричал Бенедикт. Ее ногти впились в его плечи, его – в камни у нее за спиной.
   Медленно приходя в себя, Харриет решила: это лучший отпуск в ее жизни, и черт с ним, с пиратом-привидением и призрачным пожаром.
   – Может, вот за это они и боролись? – выдохнула она. Они оба дышали часто и поверхностно, словно только что участвовали в гонке.
   – Оно того стоило, – произнес Бенедикт прямо ей в губы точно таким же нетвердым голосом. Он не сделал никакой попытки разъединиться.
   – Ты когда-нибудь… вот так?
   – Нет. Это было, – он посмотрел ей в глаза, – необыкновенно.

Глава 26

   Джейн нашла его, когда он колол дрова далеко от дома, здесь их никто бы не услышал. Но заговорила она шепотом.
   – Ты угрожал мадемуазель Харриет? – Не вопрос, обвинение. Они не виделись уже давно, и много дней прошло после того, как Брэдборн рассказал ей о нападении, но кровь в ее жилах все еще кипела.
   Джеффри Хогг не прекратил работу, заметив горничную, спешившую к нему по высохшей траве. Но при этих дерзко сказанных словах топор его застыл на полпути между темнеющим небом и поваленным деревом. Он медленно повернулся и уставился на Джейн угрожающим взглядом, каким нередко ставил ее на место. Один его глаз сильно распух, а переносица была покрыта струпьями.
   Ресницы Джейн затрепетали, и она дернулась, словно хотела отшатнуться, но не сделала этого. Она лишь вздернула подбородок, будто отказывалась бояться человека, которого когда-то пригласила к себе в постель – до того, как поняла, каким бессердечным животным он был на самом деле.
   – Зачем ты так поступил? Она тебе ничего не сделала.
   – Мои дела тебя не касаются, глупая женщина. Может, ты и рада прислуживать богатеям, рядиться в привидение и выть как полоумная, чтобы их развлечь, а у меня планы получше.
   – Планы пугать невинных женщин? Да ты просто хулиган, Джеффри Хогг!
   Она увидела, как он замахнулся, и отклонилась, чтобы избежать удара, но недостаточно быстро. Открытой ладонью он стукнул ее по голове так сильно, что она пошатнулась и упала на колени. Пока она поднималась на ноги, Джеффри с силой воткнул топор в дерево, утопив острие на добрый дюйм.
   – Я не позволю тебе обижать ее, Джеффри. Я расскажу. Этот человек, ее друг, он…
   Джеффри бросился на нее и сжал руки на шее Джейн прежде, чем она успела вдохнуть.
   – Ты ничего не расскажешь, ты, чертова шлюха! – злобно прошипел он, забрызгав ее слюной. Джеффри оторвал Джейн от земли, и ее ноги болтались теперь в воздухе. – Я тебя убью! Слышишь меня? Я убью тебя раньше, чем ты мне все испортишь!
   Из стиснутого горла Джейн вырвался душераздирающий, отчаянный хрип. Кровь отливала от ее лица, глаза выпучились, сердце бешено колотилось. Она сильно зажмурилась, чтобы последним земным образом не было лицо Хогга, искаженное яростью и безумием.
   Джейн никогда раньше не слышала пистолетного выстрела, но узнала его сразу же. В следующий миг они с Джеффри рухнули на землю, и он придавил ее весом своего тела. Джейн отрывала его обмякшие пальцы от своей шеи, задыхаясь и пытаясь глотнуть хоть немного воздуха. Упершись в плечи Джеффри, Джейн приподнялась и в ужасе заскулила – его голова безвольно качнулась вперед, и на нее уставились его мертвые глаза.
   С удивившей ее саму силой она оттолкнула от себя Джеффри, бывшего в три раза крупнее. Он перекатился на спину, и Джейн с трудом поднялась на ноги. Ее трясло, она внезапно замерзла. Расширенными, безумными глазами она всмотрелась в подлесок и увидела, как кто-то в темном плаще бежит в сторону конюшен.
   Джейн не стала раздумывать, а просто помчалась в противоположном направлении.
 
   – Мистер Брэдборн. – На краю дыры стоял Латимер. – Требуется ваша помощь.
   Бенедикте подозрением посмотрел на него, гадая, сколько времени тот дожидается их возвращения.
   – В чем дело? – Он наклонился туда, откуда только что выбрался сам, и протянул руку Харриет. Вытащив ее наружу, он увидел, что щеки Харриет все еще полыхают, но сомневался, что Латимер заметит это или поймет, почему она такая раскрасневшаяся.
   Харриет вопросительно смотрела то на одного, то на другого.
   – На угодьях, – сказал Латимер и кинул на нее короткий многозначительный взгляд.
   – Что происходит? – спросила Харриет.
   – Вам бы лучше остаться дома, мисс Мосли, – произнес Латимер.
   Харриет нахмурилась и скрестила на груди руки.
   – Я пойду с вами.
   Бенедикт пожал плечами:
   – Лучше бы вы этого не говорили, мистер Латимер.
   – Понятно, – отозвался тот и пошел впереди них по коридору.
   Они шли из особняка в сторону леса, на запад. Харриет держалась рядом с Бенедиктом; на каждый его шаг приходилось два ее. Бенедикт сначала увидел нарубленные дрова и топор, торчавший в стволе, но Харриет в первую очередь заметила тело. Она внезапно остановилась, и глаза ее расширились, когда она опустила взгляд на увядшие листья под ногами.
   Бенедикт подошел к трупу, черты лица которого застыли в удивленной маске.
   – Конюх?
   – Джеффри, – слабым голосом произнесла Харриет. Бенедикт оглянулся. Она была встревожена, но на ногах держалась крепко и на труп больше не смотрела.
   Серая фланелевая рубашка на Джеффри задралась вверх, обнажив бледные руки, скрючившиеся, словно они цеплялись за жизнь. Большое круглое темное пятно на груди спускалось вниз, под руку. В центре круга была неровная дыра.
   Бенедикт опустился на колени, взял Джеффри за широкое плечо и приподнял, чтобы заглянуть за спину. Там тоже была рана, меньше размером и не такая рваная, как на груди.
   – Выстрелили в спину.
   – Его нашел один из слуг, – сказал Латимер, молчавший, пока Бенедикт исследовал труп. – Джеффри долго не возвращался с топливом для камина.
   Бенедикт кивнул, выпрямился в полный рост и всмотрелся пронзительным, изучающим взглядом в темнеющий лес.
   – Харриет.
   – Да?
   Он обернулся и постарался сказать как можно ласковее:
   – Возвращайся в дом.
   Она была упрямой, но не глупой и не бестолковой. Харриет кивнула и пошла в сторону особняка. Бенедикт смотрел на нее и гадал, как она себя чувствует после всего случившегося: они только что сгорали от страсти, а в следующий миг уже рассматривали труп. Вдруг Харриет остановилась и слегка запрокинула голову, задумчиво глядя на розовато-пурпурное небо, а потом повернулась лицом к Бенедикту.
   – Бенедикт, – сказала она. – Я узнала голос того человека в капюшоне. – Она кивнула. – Думаю, это был он.

Глава 27

   – Похоже, здесь происходит что-то странное. Слуги бегают туда-сюда, шепчутся, а вы, мои очаровательные дамы, выглядите так, словно увидели привидение.
   Харриет посмотрела сначала на Рэндольфа, потом на леди Крейчли. Они сидели друг против друга в креслах в углу комнаты, причем Дортеа так сжимала руки Харриет, словно спасала этим собственную жизнь.
   Герцогиня рассмеялась пугающим, невеселым смехом.
   – Боюсь, только вы сможете облечь в правильные слова тот ужас, сэр Рэндольф.
   Рэндольф взглянул на Харриет. Его густые усы подергивались.
   – Человека застрелили, – пояснила она.
   Он оглядел гостиную, словно искал труп, потом шагнул внутрь.
   – Вы шутите.
   – Хотела бы я, чтобы это оказалось шуткой. – Дортеа еще сильнее стиснула руки Харриет.
   Стараясь не морщиться, та высвободила пальцы и ласково похлопала Дортею по руке.
   – Одного из конюхов. Бенедикт как раз занимается расследованием.
   – Расследованием? – Он поднял белоснежную бровь.
   – Я ужасно себя чувствую, – сказала Дортеа. – Честно говоря, он мне не особенно нравился, но все равно не заслужил, чтобы его так хладнокровно убили.
   – Мадемуазель?
   Вслед за Рэндольфом в гостиную вошла полная кухарка в накрахмаленном переднике, с которой Харриет разговаривала всего несколько дней назад. Она крутила полотенце в белых от муки руках. Харриет заметила у нее под глазами и вокруг рта скорбные морщины.
   Кухарка и Дортеа быстро заговорили по-французски. Харриет уловила только знакомое имя.
   Когда Миллисент, едва не плача, вышла из комнаты, Харриет нахмурилась:
   – Джейн?
   – Сразу после того, как нашли тело, мы собрали всех слуг, чтобы убедиться, что с ними ничего не случилось, но Джейн так и не пришла. Миллисент везде искала ее, но после обеда никто Джейн не видел. – Дортеа коротко взглянула на Рэндольфа и негромко добавила: – Она была… близка с Джеффри Хоггом.
   – Может, она его и застрелила? – предположил Рэндольф и тут же замахал руками в ответ на возмущенные восклицания обеих женщин. – Такое случается, когда любовники становятся врагами. Значительно чаще, чем вы можете предположить.
   Харриет нахмурилась, но не стала пускаться в длинные объяснения о том, что такое настоящая любовь, как объясняла это Бенедикту.
   – Нет, – просто сказала она. – Джейн бы и мухи не убила, что там говорить о человеке. – И внезапно вспомнила синяк на щеке у горничной.
   Дверь отворилась, и послышались мужские голоса: Латимер и Бенедикт. Ощутив прилив облегчения, Харриет быстро встала с кресла, чтобы встретить их в коридоре. Должно быть, Бенедикт прочел что-то в ее лице, потому что нахмурился:
   – Что случилось?
   – Джейн пропала.
   Он кинул взгляд наледи Крейчли:
   – Давно?
   – Часа три назад, может, и больше.
   – Я должен обыскать особняк и парк.
   – Миллисент уже искала ее, – сказала леди Крейчли.
   Латимер кашлянул.
   – Думаю, кухарка не умеет искать так хорошо, как мистер Брэдборн.
   – Разумеется. – Герцогиня вздохнула.
   – Я пойду с тобой, Бенедикт. – Харриет спешила за ним следом.
   – Нет, – ответил он, не останавливаясь. – Ты останешься здесь, с леди Крейчли и сэром Рэндольфом.
   Харриет наморщила лоб:
   – Но…
   Бенедикт резко повернулся к ней и посмотрел так сурово, что она попятилась.
   – Черт побери, Харриет, ты останешься здесь! Вокруг дома прямо сейчас бродит убийца, и если мне придется привязать тебя к чертову креслу, я так и сделаю, чтобы ты случайно не наткнулась на мерзавца.
   Латимер проскользнул в дверь, и Бенедикт отвернулся от Харриет. Дверь очень выразительно захлопнулась прямо перед ее носом.
   Она пошла к Рэндольфу и леди Крейчли, чувствуя, что язык словно распух у нее во рту. Харриет выдавила из себя беззаботный смешок, показавшийся ей самой фальшивым, и посмотрела в сторону, надеясь, что остальные не заметят ее смущения.
   – Таким взволнованным я Брэдборна еще не видел, – заметил Рэндольф так задумчиво, что Харриет невольно взглянула на него. – Черт, да я вообще видел его только спокойным и собранным. – Старик посмотрел ей в глаза. – Это ваша работа, юная леди.
   – Наверное, – ответила она, не имея ни малейшего представления, о чем говорит Рэндольф и что вызвало такую прямоту в его речах.
   – Очень мило, – Дортеа слабо улыбнулась, – что он взял на себя заботу о вас.
   На мгновение Харриет почти забыла, что неподалеку убили человека.
 
   Леди Дортеа не пришла вечером на ужин, и это сразу бросилось в глаза. Словно пытаясь сгладить отсутствие хозяйки – а может, просто желая отвлечься от мыслей о пропавшей приятельнице, – Миллисент принесла поднос с лепешками, финиками, свежими фруктами и булочками, залитыми медом. Бенедикта в гостиной тоже не было, и Харриет, задумчиво жуя ломтик груши, то и дело посматривала на дверь.
   Она сидела рядом с Лиззи и ее матерью, сделав вид, что ничего не знает, когда Беатрис Пруитт заговорила о внезапной нехватке прислуги. Но когда миссис Пруитт кивнула в сторону Латимера, с безрадостным видом развлекавшего чету Честерфилдов, и отметила отсутствие Дортеи, Харриет тотчас выступила в защиту хозяйки.
   – С того дня как я приехала, леди Крейчли выполняет каждое желание своих гостей. Мне кажется, она заслужила право немного побыть одна. Возможно, ей нужно подумать о своих обязанностях герцогини.
   Лиззи ухмыльнулась:
   – А что это за обязанности, Харриет?
   В глазах Харриет зажглись веселые искорки.
   – Понятия не имею.
   – Не сомневаюсь, – фыркнула Беатрис, каким-то образом умудрившись свысока посмотреть на Харриет, даже не глядя на нее.
   Лиззи нахмурилась, а уголки губ Харриет дернулись. Очевидно, миссис Пруитт не забыла, как она расхаживала в брюках.
   Тут в дверях кто-то показался, и Харриет с надеждой обернулась.
   Сэр Рэндольф принял страдальческий вид, увидев ее разочарование. Харриет извиняюще улыбнулась.
   Она беспокоилась меньше, чем несколько часов назад, когда боялась, что Бенедикт обнаружит свидетельства гибели Джейн. Однако он сообщил, что из чулана в кухне исчезли пальто и шляпка горничной, а из шкафа – ее ридикюль. Харриет согласилась с тем, что убийца не дал бы своей жертве возможности надеть пальто и шляпку, а также захватить ненужную сумочку. Джейн, как заверил ее Бенедикт, просто сбежала.
   Не в силах больше выносить его отсутствие, а также желая знать, что еще он выяснил о гибели Хогга, Харриет встала, пожелала Лиззи и миссис Пруитт доброго вечера и направилась к буфетной стойке. С тарелкой в руках она поднялась по лестнице и уверенно подошла к двери спальни Бенедикта.
   – Это Харриет. – Поскольку руки у нее были заняты, она постаралась «женственно» постучать в дверь носком туфли.
   Бенедикт открыл в наполовину расстегнутой рубашке и без очков.
   – Я чувствую себя виноватой, – призналась Харриет.
   – Потому что не расстроилась из-за смерти Хогга?
   Она заморгала, удивившись, что он так быстро ее понял.
   – Не стоит испытывать чувство вины, Харриет. Он наверняка принимал участие в шантаже леди Крейчли. Что более важно, именно он угрожал тебе, а может быть, он и есть тот мерзавец, что едва не проткнул тебя стрелой. Хогг – последний человек на этой земле, о ком тебе стоит скорбеть. Он этого не заслуживает.
   Харриет кивнула.
   – Я принесла тебе поесть. Ты спал?
   – Нет. – Он придержал дверь, чтобы Харриет смогла войти. – Переодевался. Спасибо. – Бенедикт взял у нее тарелку и поставил ее на ближайший столик.
   Он продолжал расстегивать рубашку, но Харриет, сидевшая на кончике кресла, испытала неприлично мало угрызений совести из-за того, что наблюдает за этим. Она быстро перевела взгляд с его мускулистых плеч на черную рубашку, которую он надел, а потом посмотрела на коричневую оберточную бумагу на кровати и вспомнила свертки у него в руках в день воображаемого пожара.
   – Что ты задумал, Бенедикт? – Она внимательно смотрела, как он заправляет новую черную рубашку в черные брюки.
   Он исподлобья глянул на нее:
   – Лучше тебе этого не знать.
   Харриет поджала губы и сердито нахмурилась.
   Бенедикт увидел ее недовольное лицо и улыбнулся:
   – Если ты так хочешь знать, дорогая моя, я собрался незаконно проникнуть в дом мисс Эдвины Олдерси. Боюсь, теперь ты считаешься соучастницей моих преступных намерений.
   Харриет омыло волной возбуждения.
   – Ты хочешь украсть дневник леди Рочестер?
   – Не украсть, Харриет. Позаимствовать. Если все пойдет хорошо, я верну чертов дневник завтра же вечером.
   Харриет встала, машинально взяла снятую Бенедиктом рубашку, аккуратно сложила ее и положила на кровать. Такие поступки становятся привычкой женщины, не привыкшей к прислуге.
   – Я хочу пойти с тобой, – сказала она.
   – Ни в коем случае. – Бенедикт посмотрел на тарелку, отломил кусок хлеба и отправил его в рот.
   Харриет подбоченилась.