Гарвер Саманта. Тайный шепот

   – Даже кость не задело, любимая, – улыбнулся Латимер, показав все свои неровные зубы.
   Леди Крейчли сердито нахмурилась:
   – Не нужно было вмешиваться. Ты уже не молод.
   – Надеюсь, с возрастом я, как вино, становлюсь лучше, моя дорогая.
   Дортеа взяла его лицо в ладони, и суровое выражение быстро растаяло.
   – Дурачок, – шепнула она, и ее светлые глаза осветились любовью.
   Харриет кашлянула. Похоже, эта парочка совершенно забыла, что она все еще тут.
   – Я могу для вас что-нибудь сделать, мистер Латимер?
   Он оторвал взгляд от Дортеи.
   – Я бы не отказался от капельки виски. Бутылка вон в том шкафчике.
   – Сейчас не время для выпивки, – сказала Дортеа. – Нужно послать за хирургом.
   – Ну, до этого пока не дошло. – Латимер благодарно кивнул Харриет, вернувшейся к его креслу с бутылкой и бокалом. – А для выпивки сейчас самое подходящее время, хотя мне она совершенно не требуется.
   Харриет перестала наливать виски и взглянула на Латимера, потянувшегося за бутылкой.
   Ни на мгновение не замешкавшись и лишь слегка поморщившись, он плеснул себе на руку добрую порцию виски и лил до тех пор, пока рана не очистилась. Латимер заверил их, что она не такая уж глубокая и не требует швов.
   Дортеа прижимала к промытой ране тонкий льняной платок, когда в дверях возник Бенедикт.
   – Они поехали? – спросила леди Крейчли.
   Бенедикт кивнул.
   – Фаэтон Гарфилда так и стоял перед домом. Он повезет в нем сэра Рэндольфа, чтобы передать властям в Лондоне.
   – И что с ним будет? – спросила Харриет.
   В полуденном свете она выглядела очень уставшей.
   – Вероятно, суд. Наверняка тюрьма. Пусть он и не виноват в смерти Фергюсона, он все же убил Хогга и занимался вымогательством.
   Харриет кивнула и подумала: а права ли она, испытывая жалость к старику? Вздохнула и одним глотком осушила бокал виски, налитый для Латимера.
   – Вы меня простите, – произнесла она, аккуратно поставив бокал, – но я пойду проведаю миссис Пруитт.
   Старшая Пруитт в этот день просто перевозбудилась. Хотя в нее никто не стрелял и она даже не присутствовала в комнате, где произошла стрельба, Беатрис не сомневалась, что с ней вот-вот случится нервный припадок. Она шла наверх, в комнаты леди Крейчли, когда ей навстречу спустились молодой Фергюсон и Бенедикт с Рэндольфом. При виде сэра Рэндольфа Беатрис отшатнулась к стене и начала обмахиваться бледной рукой.
   Харриет заметила, как Лиззи раздраженно возвела глаза к потолку, уводя мать прочь. Интересно, какой припадок случился бы с миссис Пруитт, думала Харриет, доведись ей увидеть, как Бенедикт и Гарфилд выволакивают из подвала потерявшего сознание Куинна?
   Харриет добралась до второго этажа, и ей показалось, что она слышит жалобные стоны Беатрис. Мать и дочь Пруитт перебрались в пустую комнату рядом с лестницей, подальше оттуда, где, как утверждала мать, она ощущает ледяной сквозняк из колодца заброшенной лестницы.
   Харриет подняла кулачок, чтобы постучаться в дверь, замерла и медленно повернула голову, всматриваясь в коридор. Темные тени в дальнем конце хранили безмолвие. Из-за угла не было слышно затихающих криков. Она неслышно прошла до темного поворота и посмотрела в дыру, в сумрак, клубившийся внизу. Странная и внезапная грусть стиснула ее сердце, и Харриет, много лет не проронившая ни слезинки, подумала, что сейчас могла бы заплакать.
   Она погладила обгоревшую стену и прошептала:
   – Мне так жаль, что я не смогла помочь. – И пронзительно вскрикнула, когда ледяная рука стиснула ее плечо.
   Элиза Пруитт взвизгнула в ответ, отдернув дрожащие руки. Харриет круто повернулась к ней лицом.
   – Прости. Прости, – замотала Лиззи головой. – Я не хотела тебя пугать.
   – Я не испугалась, – пискнула Харриет, прижав ладонь к бурно колотившемуся сердцу.
   Лиззи заглянула ей за спину.
   – Мне показалось, что ты с кем-то разговаривала. – И вопросительно посмотрела на подругу.
   Харриет откашлялась и пожала плечами. Щеки ее пылали.
   – С Богом. Я разговаривала с Богом. Ты же знаешь, Он всюду.
   – Это точно. – Лиззи вскинула бровь.
   – Как твоя мама? – Харриет понадеялась, что достаточно ловко сменила тему разговора; может быть, подруга этого даже не заметила.
   – Прекрасно. Соображает очень неплохо – видишь, отправила меня выяснять, что за шум был наверху. Думаю, когда я все узнаю, заставлю ее немного помучиться, а уж только потом расскажу подробности. – Она взяла Харриет под руку и повела назад по коридору. – Слушай, что там случилось с сэром Рэндольфом? Я просто глазам своим не поверила, когда увидела его под стражей.
   Харриет шумно выдохнула.
   – Понимаешь, сэр Рэндольф оказался не совсем тем, кем казался. Он каким-то боком сродни леди Крейчли и решил, что имеет право на часть ее богатства. Ну, и шантажировал ее, чтобы получить деньги.
   Лиззи ахнула:
   – Я понятия не имела!
   – Я тоже, – отозвалась Харриет.
   Лиззи стиснула ее руку.
   – Как печально, Харриет! Я знаю, что тебе нравился сэр Рэндольф, да и он казался очарован тобой.
   – Когда я была моложе, был у меня еще один поклонник. Он доставлял покупки из магазина рядом с моим домом. Однажды дядюшка застукал его, когда тот рылся в нашем мусоре, а на шею себе повязал мой рваный чулок. – Харриет поджала губы. – Если мною восхищаются писатель-шантажист и отвергнутый мусорщик, то кто я после этого?
   – Не знаю. – Лиззи скорчила гримасу. – Лучше думать только о мистере Брэдборне. Кажется, он тобой не просто восхищается.
   Харриет, уставившись на носки своих туфель, не сумела придумать никакого ответа. Они дошли до комнаты Лиззи.
   – Ведь вы оба живете в Лондоне, так?
   – Да.
   – Но не были знакомы, пока не приехали сюда?
   – Верно.
   – Думаю, – многозначительно протянула Лиззи, – мистер Брэдборн постарается сохранить вашу дружбу, когда вы вернетесь домой. Возможно, мне придется прочитать в «Пост» объявление о свадьбе.
   Настала очередь Харриет скорчить гримасу. Ей даже в голову такое не приходило. Она очень долго тешила себя надеждой, что они с подругами вместе будут стареть и превратятся в старых дев, всю свою жизнь наслаждаясь шикарными романами и экстравагантными приключениями. Но ее любимая подруга Абигайль Вулкотт попыталась завязать такой роман со своим слугой, позже оказавшимся маркизом, и тот стал ее мужем. И Августа Мерриуэзер, с которой Харриет жила в одном доме, уже была помолвлена и собиралась обвенчаться со своим мистером Дарси.
   – Мистер Брэдборн говорил о том, что будет, когда вы уедете из особняка?
   Харриет, вырванная из своих мыслей, вдруг сообразила, что уезжают они уже завтра, и покачала головой.
   – Если б я любила биться об заклад, то поспорила бы на монету-другую, что этот человек твердо намерен продолжать ваше знакомство. Всякому ясно, что ему очень нравится твое общество, и клянусь, я никогда не видела мужчин, так уважающих мысли и мнение женщины.
   – Не могу сказать, что ему нравятся все мои мысли. – Харриет подняла руку и на дюйм раздвинула большой и указательный пальцы. – Думаю, он считает меня вот настолько ненормальной.
   Они услышали через дверь стон Беатрис Пруитт:
   – Элиза, это ты? Я что-то совсем ослабела. – А потом куда более твердым голосом: – Ты что-нибудь выяснила насчет того выстрела?
   – Ты просто поразишься, – сказала Лиззи, – как много мне известно про душевное нездоровье.

Глава 43

   Теперь, выяснив тайну шантажиста, Бенедикт начал искать подходящий предлог, чтобы не покидать Харриет. Во время общего для всех обитателей дома обеда – эта трапеза могла быть намного приятнее, если бы не миссис Пруитт, то и дело заводившая речь об Оскаре Рэндольфе, – он наблюдал за Харриет. Она ела с непринужденным изяществом, раза два попыталась сменить тему и говорила краем рта Элизе Пруитт что-то такое, что заставляло Лиззи прижимать к губам льняную салфетку, пряча усмешку.
   Раньше все было проще – он мог подходить к Харриет под предлогом расследования слухов или поиска дневников. А после поимки Рэндольфа Бенедикт вдруг сообразил, что никогда особенно не умел разговаривать с женщинами. Даже сестры постоянно жаловались, что он их не понимает.
   Когда все вернулись в гостиную, Бенедикт подошел поближе к Харриет и попытался вступить в общую беседу. Уже включившись в дискуссию о книгах, он, к сожалению, вдруг вспомнил о том, что случилось с ее любимым писателем.
   Вообще-то эта внутренняя борьба была просто нелепой. Особенно если учесть, как незадолго до рассвета он проснулся, и рука его лежала на ее мягкой груди, а колено уютно умостилось между ее бедрами.
   Потом его озарило – он припомнил карточные таланты Харриет и решил, что можно подбить ее еще на одну игру. Например, опять держать пари. Скажем, снова предложить Харриет верховую прогулку, если она выиграет. Бенедикт уже собрался оторваться от стены, прислонившись к которой, он мысленно репетировал свои слова, как вдруг Харриет встала с канапе и пожелала всем приятного вечера. Неопределенно улыбнувшись ему, она выплыла из комнаты.
   Чтобы не опорочить ее доброе имя, Бенедикт не сразу кинулся за нею вслед. Он выпил по стаканчику шотландского виски с Латимером и немного поболтал с Лиззи Пруитт, пытаясь сосредоточиться на ее вопросах о его работе. Когда наконец он извинился, собираясь уходить, Элиза понимающе улыбнулась.
   Выходя из комнаты, Бенедикт прихватил с собой колоду карт. Он так долго обдумывал свой план, что теперь просто не мог от него отказаться. Как юнец, собравшийся пригласить девушку на танец, Бенедикт подергал сюртук и разгладил ладонями жилет. На полпути вверх по лестнице он снял очки и протер их, сказав себе, что ведет себя по-настоящему глупо. Просто безумие нервничать при встрече с женщиной, с которой ты не один раз оказывался вместе нагишом, причем это было очень приятно. Эта мысль заставила его ухмыльнуться, когда он поднял руку, чтобы постучать в дверь.
   Дверь открылась раньше, чем костяшки его пальцев прикоснулись к дереву.
   – Бенедикт, – произнесла Харриет, переводя взгляд с поднятого кулака на его лицо. – Что, у нас уже дошло до кулаков?
   – Я собирался постучать. – Он подумал, что это настолько очевидно, что объяснения звучат и вовсе глупо. Своим появлением Харриет только все усложнила.
   Она уже собиралась лечь в постель – стояла в ночной рубашке и босиком. Золотистые пряди спрятались, заплетенные в две свободные косы.
   Бенедикт сообразил, что до сих пор не произнес ни слова. Он молча смотрел на Харриет и думал, что готов молчать всю оставшуюся жизнь, но тут она его выручила.
   – Я вспомнила, – сказала Харриет, – ведь Куинн ударил вас пистолетом по голове. Вы ранены, сэр?
   – Я об этом совершенно забыл. – Он поднял руку, пытаясь нащупать больное место, обнаружил его около виска и поморщился.
   – Почему бы вам не войти? Я взгляну на вашу рану. – Харриет отступила от двери. – Бенедикт, – сказала она, сведя брови вместе, – почему ты так ухмыляешься?
   Закрывая дверь, он искоса посмотрел на нее. Странная ухмылка исчезла, но это далось ему нелегко.
   – Бенедикт?
   – Честно говоря, Харриет, я почти весь вечер провел, придумывая, как бы оказаться рядом с тобой, и представить не мог, что ты просто пригласишь меня войти.
   Харриет поджала губы и показала ему на кресло.
   – Садись, – распорядилась она, взяв свечку. Бенедикт молча повиновался, позволив ухаживать за собой. Харриет наклонила его голову вперед, чтобы хорошенько осмотреть висок.
   Она издала какой-то раздосадованный звук, похожий на кудахтанье курицы-наседки. Пальцы мягко перебирали густые волосы надо лбом.
   – Здесь кровь, Бенедикт. Шишка и небольшая рана. Больно?
   – Да просто тупая боль, ничего особенного, – сказал он.
   Харриет вздохнула. Как-то очень грустно, думала она, подойдя к керамическому тазу для умывания и опуская в воду сложенную салфетку, что человек ловит шантажиста и занимается чужими делами, совершенно не заботясь о себе.
   Слова слетели с ее губ прежде, чем Харриет, отжимавшая лишнюю воду с салфетки, сообразила, что произносит их:
   – А кто о тебе заботится, когда рядом нет меня?
   – Никто. – Его повеселевшие глаза прятались за поблескивающими стеклами очков. – Полагаю, никому и в голову не приходит, что я нуждаюсь в заботе. Я отлично справляюсь сам.
   Харриет подошла к нему, покачав головой:
   – Каждому нужно кого-то любить. – И беззвучно ахнула, поняв, что выдала себя этими словами. Она увидела, как застыл Бенедикт, как смех исчез из его глаз, и быстро переключилась на влажную салфетку, приложив ее к ране.
   Его руки поползли наверх и нежно легли на ее бедра.
   – Мне нужно что-то придумывать, – сказал он в пол, потому что она все наклоняла его голову вперед, – чтобы остаться с тобой, Харриет?
   – Нет, – ответила она и слегка улыбнулась, подумав, что никто и никогда ничего особенного не придумывал, чтобы оказаться рядом с ней. Разве только тот странный юноша, повязавший себе на шею ее старый чулок. – Тебе нужно только постучаться, – сказала она, – и я впущу тебя.
   Бенедикт поднял голову, и Харриет обеими руками схватила чуть не упавшую салфетку.
   – Я хотел поговорить с тобой о чем-то очень важном.
   – О сэре Рэндольфе?
   – О тебе и обо мне.
   – Да? И что тут обсуждать?
   – Отъезд отсюда, возвращение в Лондон. – Его пальцы переместились на талию Харриет и легонько сжали ее. – Я лелеял планы о нашем с тобой будущем. Хотел создать общий дом.
   Харриет молчала, а он невидящим взглядом смотрел на ее грудь.
   – Может быть, ты считаешь наши отношения случайными, возникшими из-за странных обстоятельств – шантажист и приключения, с ним связанные. Но мы могли бы проводить больше времени вместе, когда вернемся в город. Со временем ты поймешь – никакая это не случайность. Я-то уже понял. – Он прокашлялся. – Я смогу любить тебя, Харриет, без дополнительных волнений вроде стрел на темном кладбище и людей в капюшонах. Правда, я никогда раньше этого не делал, но думаю, неплохо справлюсь, если постараюсь как следует. – Он суховато хмыкнул. – Я поймал банду головорезов, которые терроризировали улицы Лондона, и выследил человека, который жестоко обошелся с несколькими проститутками в западной части города. Смею надеяться, приложив немного усилий, я смогу убедить женщину, которая мне нравится, выйти за меня замуж.
   Харриет понесла салфетку обратно в таз. Бенедикт встал и пошел следом. Она улыбнулась, стоя к нему спиной, и, набираясь смелости, глубоко вдохнула.
   – Бенедикт, – произнесла Харриет, повернувшись к нему, – как ты думаешь, я сумасшедшая?
   Он вскинул бровь над оправой очков.
   – В смысле – нужно быть сумасшедшей, чтобы выйти замуж за сыщика с Боу-стрит, имеющего всего лишь крохотный домик в городе и очень скромный доход?
   Она сердито посмотрела на него. Надо же, какая чепуха пришла ему в голову – доход! Подергала рукава ночной рубашки, не доходившие до запястий.
   – Я имею в виду, что уже несколько раз видела, как по особняку, не говоря уже о кладбище, блуждают призраки давно умерших людей.
   – И?.. – Он задумчиво смотрел на нее, сведя вместе брови.
   Харриет взглянула на Бенедикта:
   – И ничего, я полагаю. Ты мне не веришь.
   Чувствуя, что за беззаботными словами Харриет кроется что-то серьезное, Бенедикт почесал голову и поморщился, задев только что осторожно промытую ранку.
   – Харриет, я верю, что ты видела что-то. Возможно, игру света или скрытую в тени мебель, напомнившую тебе рассказы о леди Аннабель и Рочестере.
   – Я видела пирата. – Она вздернула подбородок, прекрасно понимая, что вынуждает его изменить своим обычным спокойным, размеренным интонациям. – Один раз он оказался так близко, что я учуяла запах моря на его мертвой коже. А его славная жена протянула ко мне сильно обожженную руку, умоляя о помощи, которую я не могла ей оказать.
   – Харриет, чего ты от меня добиваешься? – Бенедикт нахмурился.
   Она посмотрела на него и тряхнула головой:
   – Я хочу, чтобы ты признался – ты мне не веришь.
   Он стоял неподвижно, только грудь вздымалась и опускалась. Темно-карие глаза смотрели жестко. Это лицо закаленного человека, подумала Харриет, который может задержать банды головорезов и любых маньяков, издевающихся над женщинами.
   Бенедикт сказал:
   – Я не верю в привидения.
   Харриет кивнула, глубоко вдохнула и сжала кулаки, когда вместо выдоха получился прерывистый всхлип.
   – Харриет! – Бенедикт потянулся к ней, привычно обняв ее за плечи.
   Она с легкостью прильнула к нему и еще раз всхлипнула, найдя утешение в его объятиях. Он обнял ее сильнее.
   – Но ведь ты видел огонь, – проговорила она в его рубашку, повлажневшую от ее слез. – Ты его видел. Я знаю, что видел.
   Бенедикт вздохнул:
   – Наверное, ты не знаешь, Харриет, но необычные события или волнение заставляют людей видеть все в странном свете. Я сталкивался с этим в своей работе. Например, все утверждают, что разбойник с пистолетом в руках, ограбивший карету, был в черной рубашке, черных штанах и черных башмаках, а мы точно знаем, что башмаки на нем были коричневые.
   Она рассердилась и смутилась одновременно.
   – Бенедикт, я понятия не имею, о чем ты толкуешь!
   Он крепко сжал ее руки, чтобы заглянуть в глаза.
   – Чего ты добиваешься? Я не буду тебе врать. Ты мне слишком дорога, чтобы я притворялся, будто верю в то, во что ни капли не верю.
   Харриет посмотрела вниз, на свои босые ноги, на его башмаки, снова глубоко вздохнула и кивнула. Потом ладонями начала утирать мокрые щеки и с благодарностью взяла носовой платок, который Бенедикт сунул ей в руку. Посмотрела ему в лицо и поняла, что ее вымученная улыбка совсем неубедительна.
   – Ты прав. Я не хочу, чтобы ты врал. – Она вздохнула и отступила назад. – День был очень длинным, Бенедикт. Извини, но я думаю, мне пора в постель. – Она открыла дверь и отошла в сторону, чтобы он мог выйти. – Тебе тоже нужно поспать, и будь осторожнее со своей раной.
   Он долго смотрел на нее, но она больше ничего не сказала, и Бенедикт вышел в коридор.
   – Харриет… – обернулся он.
   Харриет улыбнулась, поцеловала его в губы и шепнула в щеку:
   – Я правда люблю тебя, Бенедикт.
   Прежде чем он успел прикоснуться к ней, Харриет закрыла дверь, прижавшись лбом к прохладному дереву и положив ладони по обе стороны двери, словно боялась, что если шевельнется, то снова распахнет дверь. И почувствовала, как ее сердце разбилось на миллион кусочков.
 
   Занялся рассвет, совершенно не похожий на вчерашний. Когда Бенедикт проснулся, серовато-розовое небо уже сверкало, обещая солнце. Он поднялся, как человек с очень важной миссией. Бенедикт уснул, обдумывая свои странные отношения с Харриет, и проснулся, точно зная, что должен все привести в порядок или по крайней мере убедиться, что все будет хорошо.
   Одевшись и побрившись, он, пренебрегая завтраком, двинулся не к лестнице, а пересек коридор и подошел к двери напротив.
   «Тебе нужно только постучаться, – сказала она, – и я впущу тебя».
   Он постучался, и дверь неслышно отворилась. Он понял, что что-то не так, еще не успев войти, еще до того, как его острый взгляд отметил аккуратно заправленную кровать и открытый пустой платяной шкаф. Бенедикт отодвинул стул от бюро и упал на колени, заглянув под крышку. Дневник исчез.
   Сердце его яростно колотилось, грохот отдавался в ушах, когда он помчался вниз по лестнице к леди Крейчли.
   – Мисс Мосли исчезла, – произнес он.
   – Да, – ответила она притворно веселым тоном. Было очевидно, что Дортеа пыталась скрыть свое удивление – как это любовник не знает, что его возлюбленная уехала! – Она уехала очень рано. Когда мы с Латимером спустились, кучер уже ждал ее в карете.
   – Мистер Брэдборн?
   Бенедикт не заметил, когда Элиза подошла к Дортее, – шаги ее были беззвучны, словно она ступала на цыпочках. В руке она держала сложенный лист бумаги.
   – Харриет просила передать вам это. – Лиззи протянула ему листок.
   – А! – Леди Крейчли улыбнулась и кивнула. – Должно быть, она пишет, где и когда встретится с вами в Лондоне. – В голосе звучала уверенность, которой не было в глазах.
   Бенедикт унес записку Харриет в свою комнату, сел в кресло, стоявшее наискосок от постели, и долго смотрел в окно. Одинокий лист бумаги неимоверной тяжестью давил ему на колени. Стиснув зубы, чувствуя, что сердце колотится прямо в горле, Бенедикт развернул письмо.
 
    Дорогой Бенедикт, пожалуйста, простите меня за то, что я уехала так внезапно, не поговорив с вами. Я знаю, что не смогла бы сказать вам «прощай», глядя в глаза. Мне и так тяжело сознавать, что вы мирно спите всего этажом выше, пока я сижу в гостиной.
    Я могу понять, почему вы не поверили в мой рассказ о привидениях. Однако и вы должны понять, что в этом мире у меня нет почти ничего своего. Почти вся моя одежда мне кем-то отдана. Я живу в доме моей лучшей подруги и ничего не плачу за это, потому что ее добрые родители никогда не возьмут с меня ни пенни. Я вынуждена работать в небольшой книжной лавке.
    Поэтому мое слово – это все, что имеется у меня в этом мире, и оно всегда принадлежало и всегда будет принадлежать только мне. Я говорю только то, что думаю, и никогда не отказываюсь от своих обещаний. Мысль о том, что я проведу всю свою жизнь с человеком, который не верит моему слову, слишком большой тяжестью ляжет мне на сердце, а этого я себе позволить не могу.
    Хотя мне очень грустно, что вы приехали сюда, потому что потеряли друга, я все же очень рада, что вы приехали и что мы смогли провести это время вместе.
    С вечной любовью,
    Харриет

Глава 44

   Когда два головореза с дубинками на поясе вели Оскара Рэндольфа в карету, он, как обычно, улыбался. Лицо его не выражало никакого беспокойства, кончики усов весело подергивались, и если бы не кандалы, можно было бы решить, что джентльмен вышел на вечернюю прогулку. Он смотрел, как первые зимние снежинки медленно летят с ночного неба, и отвел от них взгляд только тогда, когда дверца кареты распахнулась и из нее вышел полицейский в форме.
   Улыбка Рэндольфа застыла, и он на мгновение потерял самообладание, которое поддерживало его все это время. Он мог бы и не узнать Брэдборна – тот выглядел очень суровым в черной форменной шинели, с жестким холодным лицом, – если бы не видел его с точно таким же выражением в тот туманный день, когда треклятый мистер Хогг угрожал Харриет, а потом попытался растоптать Брэдборна лошадью.
   Рэндольф поморщился, вспомнив кровь, залившую капюшон Хогга после единственного удара Брэдборна.
   – Явились, чтобы разбить мне голову? – осведомился он со всей возможной вежливостью.
   – Не думайте, что мне этого не хотелось. – По очкам Бенедикта скользнул лунный луч, и выражение его глаз осталось неясным.
   Два стража почти внесли Рэндольфа в карету и пристегнули кандалы к кольцу в полу, после чего эти скалоподобные мужи побрели прочь, вполголоса решая, стоит ли им зайти куда-нибудь по пути домой и пропустить пинту-другую.
   Брэдборн закрыл дверцу, трижды стукнул по крыше кареты и уселся на жесткую скамью напротив Рэндольфа. Карета с грохотом тронулась в путь, но Бенедикт оставался недвижим, как камень.
   – Я знаю, что вы меня ненавидите, Брэдборн, – нарушил тягостное молчание Рэндольф. – И я вас за это не виню, хотя должен признать, что это мучает меня сильнее, чем мысль о моем заточении. Вы порядочный человек, значит, те, к кому вы питаете ненависть, должны быть людьми особенно скверными.
   Брэдборн хранил молчание, и в скудном свете фонаря выражение его лица было непонятным.
   Рэндольф откинулся назад, прислонившись к стенке кареты.
   – А она меня тоже ненавидит – моя дорогая мисс Мосли? – Не услышав ответа Брэдборна, он продолжил: – Не передадите ли вы ей, что я никогда не желал причинить ей вред – да и другим тоже, если уж на то пошло?
   – Расскажите это человеку, которому вы выстрелили в спину, – отрезал Бенедикт.
   Старик проигнорировал колкость.
   – Я очень высоко ценил ее общество и не намерен хитрить со своей самой преданной поклонницей. Так вы скажете ей, Брэдборн?
   Брэдборн шевельнулся, и Рэндольф заметил, что он стиснул зубы. Молчание длилось так долго, что писатель решил – сыщик не скажет ни слова, но тут услышал:
   – Она больше не хочет меня видеть.
   Рэндольф разразился таким хохотом, что его спутник вздрогнул.
   – Да она безумно вас любит!
   – Харриет… – имя словно царапнуло ему горло, – ясно дала мне понять, что больше не потратит на меня ни единого мгновения своей жизни.
   – И вы так просто сдались? – Рэндольф снова расхохотался. – Знаете, раньше я думал: будь у меня сын, я бы хотел, чтобы он был похож на вас. Теперь придется переменить мнение. Мой сын никогда не допустил бы подобной ужасающей глупости, да еще в романтических делах.
   Брэдборн сердито насупился:
   – И что вы мне предлагаете? Шантажировать ее, чтобы она вернулась?
   – Уж лучше это, чем вообще ничего. – Рэндольф покрутил головой. – Верно, наша дорогая Харриет – большая оригиналка, но ведь она все равно женщина! Все женщины хотят, чтобы их умоляли и давали почувствовать их значимость.