Гарвер Саманта. Тайный шепот

Глава 37

   Бенедикт вернулся в Рочестер-Холл позже, чем рассчитывал. В деревне не оказалось почты, а хозяин гостиницы, выполнявший здесь обязанности почтальона, отказался изменить своей привычке пересылать почту раз в неделю. Он сообщил Бенедикту, что день отправки был вчера, и сердито зыркнул на просителя, словно Брэдборн обязан был об этом знать. Потом хозяин ворчливо сказал, что может переслать письмо с кучером кареты, но доставить его аж в самый Лондон будет стоить куда дороже, чем пенни.
   Бенедикт стучал в дверь кучера добрых пять минут и уже отошел от коттеджа, когда его окликнули. Отдавая письмо кучеру в расстегнутых штанах, вовсе не внушавшему доверия своими налитыми кровью глазами, и втискивая монеты в его мозолистую ладонь, Бенедикт думал, что свершится чудо, если письмо вообще доберется до Лондона.
   Он вошел в Рочестер-Холл, и визгливые вопли Беатрис Пруитт ударили его по ушам. «Харриет, – думал Бенедикт, спеша в гостиную, – очень обидится на меня за то, что я так надолго оставил ее с этой мегерой».
   – Мама, я не знаю, где она! – сердито говорила Элиза, когда он вошел.
   В животе у Бенедикта все перевернулось. Беатрис заметила его и, защищаясь, вздернула подбородок.
   – Я прикрыла глаза всего на несколько минут, мистер Брэдборн…
   – Ты спала, – перебила Элиза, – больше трех часов!
   Миссис Пруитт ахнула:
   – Элиза Пруитт! Как ты разговариваешь с матерью?
   Бенедикт пристально посмотрел на Лиззи:
   – Вы знаете, где Харриет.
   Элиза вздохнула:
   – Я обещала, мистер Брэдборн.
   Беатрис опять ахнула.
   – Ты говорила, что не заметила, когда она ушла! – обвиняющим тоном воскликнула она.
   – Где она? – Бенедикт сделал над собой большое усилие, чтобы не схватить Элизу и не начать ее трясти.
   Лиззи взглянула на часы, а потом на Бенедикта.
   – В том скрытом коридоре, где сгорела лестница.
   Он уже был на лестнице, когда Лиззи снова окликнула его:
   – Прошло уже три часа, мистер Брэдборн. – Вцепившись в дверную ручку, Лиззи встревоженно смотрела на него. – Она обещала, что вернется до того, как мама проснется. Я очень беспокоюсь.
 
   За первый час заточения Харриет запугала себя до полусмерти. Богатое воображение развлекало ее картинками того, как шантажист – это если не вспоминать, что он еще и убийца, – рыщет во тьме в поисках чего-нибудь тяжелого и тупого, чтобы разбить ей череп, или острого, чтобы пронзить грудь. Если ей суждено быть убитой, решила Харриет, пусть это будет тот же способ, что достался несчастному мистеру Хоггу. Пуля хороша еще и тем, что ты не знаешь, откуда она прилетит.
 
   Когда пошел второй час, она стала придумывать, как одолеть негодяя. Харриет расположилась так, чтобы как следует пнуть его, когда дверь откроется. Если суметь дотянуться до его оружия – ведь он этого не ожидает, – то запросто можно одержать над ним верх. К концу этого часа измышлений и придумок сердце ее стало биться ровно, и Харриет начала гадать, а вернется ли шантажист вообще.
   Сидя на холодном полу, она заколотила ногой в дверь, но после нескольких сильных ударов, увидев, что даже пыль, покрывающая дерево, не осыпалась, Харриет успокоилась. Становилось все холоднее, и Харриет укутала ноги мешками. Она перлась о стену, колени пришлось согнуть из-за тесноты; Харриет положила голову на скрещенные на коленках руки и не заметила, как уснула, а проснувшись, не сразу поняла, где она и что с ней.
   Харриет поморщилась – болела сведенная шея – и только тут сообразила, что ее разбудило. Шаги – к запертой двери кто-то приближался. Харриет нахмурилась: что-то в этой тяжелой поступи показалось ей знакомым.
   Под дверь просочился свет, ручка задергалась. Харриет уже открыла рот, чтобы закричать, набрала в грудь воздуха – и ощутила запах дыма. Закрыв рот, Харриет внезапно поняла, что свет больше не пробивается из-под двери. Светилась вся дверь, но не золотистым огнем, а неестественным, холодным голубым цветом. Харриет подняла глаза выше, увидела самое яркое пятно света наверху двери, и глаза ее округлились – пятно приняло форму лица. Рочестер.
   Его лицо выступало из дерева, словно двери вообще не существовало, и на этом лице, грубом, как скала, черные от горя глаза всматривались в стену прямо перед собой, а потом взгляд начал опускаться.
   Харриет затрясло. Она зажмурилась так сильно, что глазам стало больно, вжалась спиной в стену и заскребла ногтями по половицам, чувствуя, что пират склоняется над ней.
   Дверная ручка снова затряслась, и Харриет едва удержалась, чтобы не заскулить. Она видела синий свет даже сквозь веки, чувствовала дыхание мертвеца у себя на лбу…
   Дверь, отворяясь, резко заскрипела, и Харриет вздрогнула. В горле рождался вопль…
   – Черт подери!
   – Бенедикт? – Харриет распахнула глаза. Можно было и не спрашивать – она отчетливо видела Брэдборна с фонарем в руке. Синий свет исчез вместе с пиратом.
   – Что случилось? – Брэдборн осмотрел ее с головы до ног, пряча в карман небольшую металлическую отмычку. – С тобой все в порядке?
   Харриет кивнула, поднялась на ноги, не обращая внимания на тупую боль в спине, но из чулана не вышла.
   – Там с тобой кто-нибудь есть, Бенедикт?
   – Нет. Я обошел каждую комнату, разыскивая тебя. – Бенедикт смотрел на нее, сведя брови.
   – И ты не видел никого… ничего?
   – Нет, – повторил он.
   Ах, как хотелось Харриет, чтобы он увидел что-нибудь необычное, ну хоть что-нибудь! Она начинала чувствовать себя человеком, загнанным в ловушку одиночного безумия.
   Харриет вышла из своей тюрьмы.
   – Тогда давай выбираться отсюда.
   – Харриет? – Он схватил ее за руку, пытаясь прочесть что-нибудь по ее лицу.
   – Прошу тебя, – сказала она. – Я и наверху могу все объяснить.
   Что уж там он увидел в ее лице, неизвестно, но кивнул и вслед за ней вышел из комнаты.
   Харриет резко остановилась, увидев, что преградило им путь к дыре над коридором. Не синий свет, не шантажист, заперший ее в чулане, а огонь. Харриет отшатнулась и стукнулась о Бенедикта.
   – Что за чертовщина?! – воскликнул он. Харриет посмотрела ему в глаза и увидела языки пламени, отражавшиеся в стеклах очков.
   Бенедикт снова схватил Харриет, на этот раз весьма грубо, и потащил ее назад, в ту сторону, откуда они пришли.
   – Там есть окно, – сказала она, когда Бенедикт втолкнул ее в комнату.
   – Я видел, – ответил он, едва не наступая ей на пятки.
   Они слышали, как пламя ревет в коридоре. Как ни странно, это звучало так, будто огромные океанские волны набегали на берег.
   Окно оказалось закрытым. Харриет толкнула его, но оно не подалось. Ее сердце колотилось где-то между горлом и желудком.
   – Застряло, – потрясение выдохнула она.
   Бенедикт протянул руку и заколотил по окну кулаком. Огонь заполнил весь коридор, охватил дверной косяк, пополз вверх по стенам и плавно потек по каменному полу, который вообще не мог гореть.
   – Бенедикт! – проскулила Харриет.
   Он прошипел ругательство, которого она ни разу не слыхала даже в любимых игорных притонах отца, и, размахнувшись, ударил по окну фонарем. Стекло фонаря разбилось, осколки посыпались на пол. Оконная рама не шелохнулась.
   – Бенедикт!
   На полу у их ног огонь образовал дугу. Бенедикт, двигаясь быстро и плавно, вжал Харриет в холодную стену, прижался к ней всем телом, обнял за плечи, закрывая ее руками.
   Когда до нее дошло, что он делает, из груди вырвалось рыдание. Харриет схватила его за отвороты сюртука и прижалась лбом к ямке у него на шее.
   – Бенедикт, – прошептала Харриет, – мне кажется, я люблю тебя.
   – Харриет, – произнес он, и ей подумалось, что ее имя, сказанное с таким сильным акцентом, – это самое лучшее, что можно услышать перед смертью.
   И тут рев огня прекратился. Внезапно перестала трещать древесина. От наступившей тишины у Харриет заломило в ушах.
   Они долго стояли неподвижно, не желая оказаться в дураках, не желая обернуться и увидеть злобное полыхание собственной смерти.
   Бенедикт пошевелился. Он поднял голову, Харриет тоже.
   В точности как и синий свет, и пират, огонь исчез, словно его никогда и не было.
   Смех, сорвавшийся с губ Харриет, показался безумным ей самой.
   Когда Бенедикт, открыв рот, посмотрел на нее расширенными глазами, Харриет сказала:
   – Думаю, теперь я с удовольствием вернусь домой.

Глава 38

   Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Бенедикт чувствовал, что многое осталось недосказанным, что Харриет была неестественно спокойна и задумчива. Понадеявшись, что в дверь постучалась именно она, Бенедикт выкарабкался из своей не дарующей отдыха постели и открыл дверь. Харриет закуталась в свой поношенный халат, порванный стараниями мистера Эллиота, а волосы заплела в две косы.
   Харриет оглядела коридор, потом посмотрела на Бенедикта и застенчиво улыбнулась.
   – Я знаю, что спрашивать о таком неприлично, – прошептала она, – но можно мне сегодня спать с тобой?
   Он откашлялся и постарался улыбнуться как можно искреннее.
   – Ты собираешься мучить меня своими женскими чарами?
   Харриет уставилась на него.
   – Нет.
   Бенедикт нахмурился:
   – Тогда возвращайся в свою чертову комнату.
   Он захлопнул дверь прямо перед ее носом и собрался выждать полную минуту, но не выдержал и половины. Открыв дверь снова, он обнаружил, что Харриет вовсе не заперлась в своей комнате. Она стояла, безвольно опустив руки, а глаза ее весело поблескивали.
   – Ладно, можешь остаться, – сказал Бенедикт.
   Харриет прошла мимо него в комнату. От нее едва уловимо пахло мылом и – подумав, решил Бенедикт – бренди.
   – Только, пожалуйста, как следует запри дверь, – попросила она, скинула халат, аккуратно сложила его в изножье кровати и забралась под одеяло. Услышав, как щелкнул замок, Харриет прошептала: – Спасибо.
   Бенедикт уже истратил все свои жалкие проблески юмора, поэтому насчет запертой двери пошутить не смог. Он молча прошел к кровати и лег. Комнату заполнила уютная тишина. Честно говоря, Бенедикт начал изводить себя картинками того, как всю жизнь будет ложиться в постель рядом с Харриет. Ее косы постепенно поседеют, а вокруг рта появятся морщины, потому что она так много улыбалась в юные годы. Его бакенбарды побелеют, а спина согнется. Он никогда в жизни ни о чем подобном не думал и предположил, что это Гарфилд Фергюсон парит где-то у него над головой – с кривыми ангельскими крыльями и понимающей усмешкой.
   Харриет завозилась у него под боком, и кровать заскрипела, когда она повернулась к нему спиной. Он не обиделся. И раньше, когда они делили постель, она засыпала, лежа на боку.
   Но ее дыхание так и не выровнялось, и Бенедикт сказал в потолок:
   – Ты сегодня странно ведешь себя. Что мне сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?
   Он не увидел, а услышал, как она покачала головой.
   – Сначала мне было страшно, но теперь я почти уверена, что погрязла в жалости к себе. – Он вскинул бровь, и Харриет ответила, словно увидела это: – Это нечестно. Я за свою жизнь ни единой живой душе не навредила. Я понятия не имею, кто такой этот шантажист и как он связан с особняком, но мне кажется, он пытается меня убить. – Она глубоко вздохнула. – А тут еще неразбериха с мистером Эллиотом и мой первый опыт в так называемом сомнамбулизме. Мне что-то кажется, что целая стая черных кошек перебежала мне дорогу, когда я отвернулась.
   Бенедикт тоже повернулся на бок и посмотрел на неровную дорожку, разделявшую волосы Харриет. Он вспомнил, как она выглядела, когда он нашел ее, скорчившуюся, в том чулане. Чтобы заговорить, ему пришлось разжать стиснутые зубы:
   – Вполне понятно, что ты расстроена. Я был уверен, что после всего случившегося сегодня ты уедешь отсюда еще до сумерек. Иногда я забываю, – тут он невольно улыбнулся, – что ты за женщина.
   Она насмешливо фыркнула:
   – И что я за женщина?
   – Ты сила, с которой нужно считаться. – Бенедикт посерьезнел. – Харриет, если бы этот мерзавец действительно пытался причинить тебе вред, у него была для этого масса возможностей. Мне кажется, он не собирается тебя покалечить. Думаю, он просто хочет запугать тебя, добиться, чтобы ты уехала. – Бенедикт положил руку на ее обнаженное плечо и сжал его. – Тебе не нужно бояться. Я с тобой и скорее умру, чем допущу, чтобы кто-то сделал тебе больно.
   Единственная горевшая свечка почти потухла, и очки он положил на тумбочку, но когда Харриет повернулась и посмотрела на него, Бенедикт увидел, что щеки ее вновь обрели краски, и почувствовал тепло ее улыбки.
   Она громко чмокнула его в губы и снова завозилась, устраиваясь так, чтобы прижаться спиной к его груди. Мягкими пальцами взяв Бенедикта за запястье, она потянула его руку, чтобы он обнял ее, словно укутал одеялом. Прошло всего несколько мгновений, и дыхание, овевавшее его ладонь, стало ровным и сонным.
   Уютно прижавшись к ней, чувствуя, что его сердце бьется в одном ритме с ее, Бенедикт вспомнил слова, сказанные Харриет несколько часов назад, когда призрачный огонь едва не поглотил их. Он положил голову на подушку, прижался губами к волосам Харриет и вдохнул их опьяняющий аромат.
   – Харриет, – выдохнул Бенедикт, – мне кажется, я тоже тебя люблю.
 
   Утро наступило сумрачное, похожее на вечер. Харриет разбудил гром. Она приподняла ресницы и посмотрела на безотрадный серый рассвет. Выбравшись из-под тяжелой, как свинец, руки спящего Бенедикта, Харриет всунула ноги в тапочки. Тяжелые и плотные тучи, такие, чго, казалось, их можно потрогать, беспокойно неслись над верхушками деревьев. Порывы ветра прижимали к стеклу капли дождя, хлеставшие с неба.
   Харриет посмотрела на спокойно спавшего Бенедикта. Он не храпел и не крутился во сне, и Харриет подумала, что могла бы мирно спать с ним рядом всю жизнь.
   Тут ей в голову прокралась одна мысль, отвратительная и жестокая. Ни с того ни с сего Харриет вспомнила, что сегодня их последний вечер вместе. Завтра в это же время она погрузит свои вещи в карету и покинет особняк леди Крейчли.
   Харриет запретила себе думать об этом и предаваться внезапной грусти, закравшейся в сердце. Не позволит она себе и лелеять мечту о том, что их отношения не обязательно должны завершиться в этом особняке.
   Она попятилась, тихонько вышла в коридор и осторожно прикрыла за собой дверь. Только почуяв чье-то присутствие рядом, Харриет сообразила, что не проверила, есть ли кто в коридоре.
   Она поморщилась, посмотрела влево, никого не увидела и обернулась вправо.
   Руки мгновенно закоченели, а дыхание перехватило. Пират стоял, повернувшись к ней широкой спиной, смотрел на лестницу и не подавал виду, что заметил Харриет. С трясущимися руками, не отрывая взгляда от жилета мертвеца, Харриет попятилась к своей комнате. Она ужасно перепугалась, но не смогла заставить себя вернуться к Бенедикту. Вдруг он уже проснулся и заинтересуется ее испуганным видом?
   Тут Харриет увидела, что Уоррен Рочестер не один. Его покойная жена стояла перед ним, он держал ее за руку. Харриет с облегчением заметила, что рука светлая, а не обгоревшая, как во время сеанса: Волосы Аннабель капюшоном укутывали лицо и плечи, а раскрасневшиеся щеки и полные слез глаза делали ее похожей на все, что угодно, только не на привидение.
   Харриет протянула руку за спину и начала шарить по двери, нащупывая ручку, – и тут Аннабель упала.
   – Уоррен, – сказала она, и голос ее звучал как музыка, и не было в нем ни ненависти, ни удивления.
   – Нет! – закричал Рочестер, и Харриет прочувствовала это слово всем своим существом.
   Она побежала – не в комнату, а к лестнице. Вцепившись ногтями в дерево перил, Харриет всматривалась в полутемный вестибюль внизу. Уоррен уже был не на ступеньках, а на полу. Он поднял обмякшее тело жены на руки и покачивал его. Голова Аннабель под неестественным углом улеглась на плечо Рочестера. Вокруг них разгоралось пламя, и кольцо огня отбрасывало золотистые блики на немигающие глаза Аннабель.
   Уоррен оторвал взгляд от жены и посмотрел вверх. Щеки его были мокрыми от слез, а лицо исказилось в страдальческой маске. Он встретился взглядом с Харриет, и она прижала кулак к губам, чтобы удержать крик.
 
   – Доброе утро, дорогая леди!
   Чьи-то пальцы прикоснулись к спине, Харриет взвизгнула, резко повернулась, прижалась спиной к стене и увидела отдохнувшего и бодрого Рэндольфа.
   Он тут же принял встревоженный вид и протянул к ней свои старческие руки ладонями вверх.
   – Извините меня, Харриет. Я не собирался вас так пугать.
   Харриет покосилась краем глаза и ничуть не удивилась тому, что всепожирающего огня в вестибюле уже не было, а мертвая пара исчезла. Харриет с трудом сглотнула, опустила руку и попыталась улыбнуться, хотя опасалась, что своими движения напоминает сумасшедшую. Она быстро покачала головой:
   – Я просто не слышала, как вы подошли.
   – Я направлялся вниз, выпить чаю. – Рэндольф успокоился. Его только что приведенные в порядок усы подергивались при каждом слове. – Мне кажется, день, у которого такое начало, просто требует чашечку горячего чая. Попросить заварить и для вас, моя дорогая? Он как раз будет готов, когда вы оденетесь.
   Жар бросился в лицо Харриет – она вспомнила, что стоит в одной сорочке, а халат остался в комнате Бенедикта. Харриет кивнула, обхватив себя обеими руками:
   – Будьте добры. Я только освежусь.
   – Чудесно.
   Бенедикт проснулся и был не столько удивлен, сколько разочарован, увидев, что рядом с ним в постели никого нет. Но молодой человек в промокшем сюртуке, удобно расположившийся в кресле рядом с дверью, произвел на него впечатление.
   – Дверь была заперта?
   – Дверь в дом – нет. – Юноша, младше его всего на несколько лет, сиял от гордости. – А дверь в твою комнату – да.
   – Я должен прийти в восторг?
   Гарфилд Фергюсон-второй разочарованно вздохнул:
   – Вообще-то нет. Замок не особенно сложный. Открыть довольно легко.
   Младший Фергюсон перенял от своего покойного отца не только талант взламывать замки, но и много других черт. У него были такие же ярко-рыжие волосы, зеленые глаза и крупные руки.
   – Ты сам привез информацию? – Бенедикт выбрался из постели и потянулся за одеждой.
   Фергюсон кивнул в сторону сложенного листа бумаги, лежавшего на тумбочке рядом с очками Бенедикта.
   – Список имен. Рочестеры скрупулезно вели записи о рождениях и всякой всячине, как любят делать те, у кого аристократическая родословная.
   Бенедикт надел очки и взял листок. Гарфилд-младший кашлянул. Когда он снова заговорил, его акцент стал гораздо заметнее. Бенедикт давно знал, что старший Фергюсон пользовался акцентом лишь в собственных целях – чтобы отпустить шутку, к примеру, или чтобы привлечь внимание особенно красивой женщины.
   – Это твое, Бенедикт? Я почему спрашиваю, – тут голос Гарфилда задрожал от едва сдерживаемого смеха, – оно, похоже, немного порвано у рукавов.
   Бенедикт, нахмурившись, обернулся.
   – Кружавчики особенно хороши! – Фергюсон ухмыльнулся.
   Он держал в руках изящный халат Харриет. Бенедикт увидел, как Гарфилд поднес мягкую ткань к лицу и понюхал.
   – А она хорошо пахнет, Бенедикт. Как ее зовут?
   – Харриет, – не колеблясь ответил Брэдборн. – А теперь положи, пока окончательно не порвал.
   Фергюсон пожал плечами и аккуратно положил халат обратно на кровать, разгладив складки.
   – Девочки о тебе беспокоятся. – У Гарфилда были только братья, так что речь шла о сестрах Бенедикта. – И мама, – добавил он. – Вообще с ней чуть припадок не сделался, когда мне пришлось вот так неожиданно уехать из Лондона, но я сказал, что еду повидаться с тобой. – Фергюсон не закончил фразу. – Я и сам немного беспокоился, Бенедикт. Никому неохота, чтобы ты навредил себе, пытаясь отыскать папиного убийцу. Он бы и сам этого не хотел. Он так тревожился о тебе, что и нас с мамой застыдил.
   – О своей семье он тоже тревожился, – быстро ответил Бенедикт.
   Фергюсон отмахнулся:
   – Никому из нас не пришлось уехать из Шотландии в пятнадцать лет лишь в том, что было на нас надето, да еще и с двумя сестренками, которые едва вылезли из пеленок. Он тебя любил и не захотел бы, чтобы ты рисковал своей жизнью ради него, особенно теперь, когда его уже нет.
   – Можешь успокоиться – по делу твоего отца я пока накопал совсем мало. Я помогаю леди Крейчли разобраться с кое-какими событиями, которые ее волнуют.
   Фергюсон кивнул, сразу утратив всю свою серьезность, посмотрел на халат Харриет и улыбнулся.
   – А ты изменился. Все из-за этой приятно пахнущей Харриет?
   Бенедикт углубился в бумагу и ничего не ответил.
   – Папа столько лет пытался уговорить тебя найти хорошую девушку и остепениться, – фыркнул Фергюсон – Я рад, что он хоть чего-то сумел добиться.
   – Это написано по-английски? Я ни черта не могу разобрать.
   Фергюсон выбрался из кресла, сердито бурча.
   – У меня отличный почерк.
   Бенедикт протянул ему листок.
   – Здесь сказано, – начал Фергюсон, – что Рочестеров было двое: Уоррен и его брат, Арло, – и у каждого до того, как они умерли, родилось по сыну. Кстати, младшему Рочестеру выстрелили в затылок, когда он уходил из игорного зала. От этого он и скончался.
   Бенедикт вскинул бровь.
   – Похоже, они все плохо кончили.
   Фергюсон что-то согласно буркнул и продолжил:
   – Отец леди Крейчли, Уидьям Рочестер, – это сын Аннабель. Леди Крейчли – последняя законная наследница. Арло Рочестер зачал незаконного сына, и его мать сочла себя обязанной забрать его в свой дом, хотя и отказалась дать ему семейную фамилию – Рэндольф. – Фергюсон поднес листок совсем близко к носу. – А полное имя…
   У Бенедикта волосы встали дыбом, и он сказал:
   – Оскар.
   Фергюсон заморгал.
   – Откуда ты знаешь?
   Бенедикт не ответил. Он уже выбежал из комнаты.

Глава 39

   Прежде всего Бенедикт кинулся в столовую и нашел глазами Элизу.
   – Вы ищете Харриет?
   – Да. Где она?
   – Когда дождь кончился, она пошла прогуляться. Боялась, что снова польет, и хотела хоть немного подышать свежим воздухом. – Лиззи с любопытством посмотрела на мужчину, сопровождавшего Бенедикта.
   – Да что тут такое происходит?! – требовательно воскликнула со своего места миссис Пруитт.
   – В какую сторону? – спросил Бенедикт.
   – Через сады, – показала рукой Лиззи.
   Он уже повернулся к выходу, но Фергюсон поймал его за руку.
   – Неприятности?
   – Возможно. – Бенедикт кивнул на обеих дам. – Останься с ними, ладно?
   Фергюсон посмотрел на Лиззи и произнес с сильным акцентом:
   – С удовольствием.
   Лиззи радостно вспыхнула, но все же сказала Бенедикту:
   – Вам ни к чему тревожиться, мистер Брэдберн, Харриет пошла не одна, с ней сэр Рэндольф.
 
   В воздухе пахло дождем, листья на деревьях и кустах поникли, с них капало. Харриет и Рэндольф шли по дорожке, ведущей от особняка. Под ногами блестели камни. Небо оставалось серым, вдалеке слышались раскаты грома, предупреждая, что гроза еще не закончилась. Харриет порадовалась, что надела платье с длинными рукавами, и подергала за манжеты, пытаясь прикрыть запястья.
   – Вы замерзли? – Рэндольф заметил это, шевельнул кустистой бровью и начал расстегивать куртку. – Возьмите.
   – Нет-нет, – замахала руками Харриет. – Все в порядке, – добавила она, потому что Оскар посмотрел на нее скептически.
   Он снова натянул куртку и предложил Харриет руку.
   – Лучше держитесь как следует, дорогая леди. Мне бы совсем не хотелось, чтобы вы упали на мокрых камнях. – Они немного помолчали, и Рэндольф сказал: – Я работаю над новым романом.
   – Даже во время отдыха? – Харриет оценила такую преданность делу. Она удержалась и не спросила, вернется ли ее любимый персонаж, чтобы разгадать новую трагическую тайну.
   – Из всех частей человеческой анатомии только мозг никогда не отдыхает. – Рэндольф постучал себя по виску. – Вот где живет Виктор Ченнинг.
   Харриет улыбнулась:
   – Очень долгое время Виктор был единственным мужчиной, которого я любила.
   Рэндольф посмотрел на нее, и Харриет впервые осознала; что ему приходится задирать голову, чтобы заглянуть ей в глаза.
   – Но все изменилось после вашего приезда в Рочестер-Холл, Харриет?
   Она вспыхнула и перевела взгляд на большую оранжевую герберу, склонившуюся под дождем к самой земле.
   – Я тут подумал: может быть, вы позволите задать вам несколько вопросов для моего нового романа?
   Харриет удивленно заморгала:
   – Мне?
   – Честно говоря, – Рэндольф возвел глаза к небу, – мои героини оставляют желать лучшего.
   – Им не хватает характера, – кивнула Харриет, но, увидев, как прищурился Рэндольф, закусила нижнюю губу.
   – То же самое говорит и мой издатель.
   Харриет пожала плечами и быстро добавила:
   – Женщины играют в ваших романах незначительную роль.
   Рэндольф вздохнул:
   – В общем, я давно носился с идеей ввести в них женщину, чтобы она помогала мистеру Ченнингу охотиться за привидениями. К несчастью, я никак не мог представить себе женщину с такими чертами характера, которые помогут ей хорошо справляться с этой работой.
   Харриет понимающе кивнула.
   – И тут, – Рэндольф усмехнулся, и его густые усы подпрыгнули, – я встречаю такую женщину во плоти.