Страница:
по первое число?" -- и так далее.
Когда они проезжали продовольственную заставу, Швейк на
вопрос сторожа, что везут, ответил:
-- Пресвятую троицу и деву Марию с фельдкуратом.
Тем временем на учебном плацу их с нетерпением ждали
маршевые роты. Ждать пришлось долго. Швейк и фельдкурат поехали
сначала за призовым кубком к поручику Витингеру, а потом -- в
Бржевновский монастырь за дароносицей и другими необходимыми
для мессы предметами, в том числе и за бутылкой церковного
вина.
Понятное дело -- не так-то просто служить полевую обедню.
-- Шатаемся по всему городу! -- сказал Швейк извозчику, и
это была правда.
Когда они приехали на учебный плац и подошли к помосту с
деревянным барьером и столом, на котором должен был стоять
походный алтарь, выяснилось, что фельдкурат забыл про
министранта.
Во время обедни фельдкурату всегда прислуживал один
пехотинец, который теперь как раз предпочел сделаться
телефонистом и уехал на фронт.
-- Не беда, господин фельдкурат,-- заявил Швейк.-- Я могу
его заменить.
-- А вы умеете министровать?
-- Никогда этим не занимался,-- ответил Швейк,-- но
попробовать можно. Теперь ведь война, а в войну люди берутся за
такие дела, которые раньше им и не снились. Уж как-нибудь
приклею это дурацкое "et cum spiritu tuo"/ И со духом твоим
(лат.)/ к вашему "dominus vobiscum"/ Благословение господне на
вас (лат.)/. В конце концов не так уж, я думаю, трудно ходить
около вас, как кот вокруг горячей каши, умывать вам руки и
наливать из кувшинчика вина...
-- Ладно! -- сказал фельдкурат.-- Только воды мне в чашу
не наливайте. Вот что: вы лучше сейчас же и в другой кувшинчик
налейте вина. А впрочем, я сам буду вам подсказывать, когда
идти направо, когда налево. Свистну один раз-- значит,
"направо", два-- "налево". Требник особенно часто ко мне не
таскайте. В общем это все пустяки. Не боитесь?
-- Я ничего не боюсь, господин фельдкурат, даже не боюсь
быть министрантом.
Фельдкурат был прав, что в общем все это-- пустяки. Все
шло как по маслу.
Речь фельдкурата была весьма лаконична:
-- Солдаты! Мы собрались здесь для того, чтобы перед
отъездом на поле брани обратить свои сердца к богу; да дарует
он нам победу и сохранит нас невредимыми. Не буду вас долго
задерживать, желаю всего наилучшего.
-- Ruht!/ Вольно! (нем.)/-- скомандовал старый полковник
на левом фланге.
Полевая обедня зовется полевой потому, что подчиняется тем
же законам, каким подчиняется и военная тактика на поле
сражения. В Тридцатилетнюю войну при длительных маневрах войск
полевые обедни тоже продолжались необычайно долго.
При современной тактике, когда передвижения войск стали
быстрыми, и полевую обедню следует служить быстро.
Сегодня обедня продолжалась ровно десять минут. Тем, кто
стоял близко, казалось очень странным, отчего это во время
мессы фельдкурат посвистывает.
Швейк на лету ловил сигналы, появляясь то по правую, то по
левую сторону престола, и произносил только "Et cum spiritu
tuo". Это несколько напоминало индийский танец вокруг
жертвенника. Но в общем богослужение произвело очень хорошее
впечатление и рассеяло скуку пыльного, угрюмого учебного плаца
с аллеей сливовых деревьев и отхожими местами на заднем плане.
Аромат отхожих мест заменял мистическое благовоние ладана в
готических храмах. У всех было прекрасное настроение. Офицеры,
окружавшие полковника, рассказывали друг другу анекдоты. Так
что все сошло благополучно. То там, то здесь среди солдат
слышалось: "Дай разок затянуться". И как фимиам, к небу
поднимались синеватые облачка табачного дыма. Закурили даже
унтер-офицеры, увидев, что полковник тоже курит.
Наконец раздалось: "Zum Gebet!"/ На молитву! (нем.)/,
поднялась пыль, и серый квадрат военных мундиров преклонил
колени перед спортивным кубком поручика Витингера, который он
выиграл в состязании в беге на дистанции Вена -- Медлинг.
Чаша была полна, и каждая манипуляция фельдкурата
сопровождалась сочувственными возгласами солдат.
-- Вот это глоток! -- прокатывалось по рядам.
Обряд был повторен дважды. Затем снова раздалась команда:
"На молитву!", хор грянул "Храни нам, боже, государя". Потом
последовало "Стройся!" и "Шагом марш!"
-- Собирайте манатки,-- сказал Швейку фельдкурат, кивнув
на походный алтарь.-- Нам нужно все развезти владельцам.
Они поехали на том же извозчике и честно вернули все,
кроме бутылки церковного вина.
Когда они вернулись домой и в наказание за медленную езду
отправили несчастного извозчика рассчитываться в комендантское
управление, Швейк обратился к фельдкурату:
-- Осмелюсь спросить, господин фельдкурат, должен ли
министрант быть того же вероисповедания, что и священник,
которому он прислуживает?
-- Конечно,-- ответил фельдкурат,-- Иначе обедня будет
недействительна.
-- Господин фельдкурат! Произошла крупная ошибка,-- заявил
Швейк.-- Ведь я -- вне вероисповедания. Не везет мне, да и
только!
Фельдкурат взглянул на Швейка, с минуту молчал, потом
похлопал его по плечу и сказал:
-- Выпейте церковного вина, которое там от меня осталось в
бутылке, и считайте себя вновь вступившим в лоно церкви.
Случалось, Швейк по целым дням не видал пастыря солдатских
душ. Свои духовные обязанности фельдкурат перемежал с кутежами
и лишь изредка заходил домой, весь перемазанный и грязный,
словно кот после прогулок по крышам. Возвращаясь домой, если он
еще вообще в состоянии был говорить, фельдкурат перед сном
беседовал со Швейком о высоких материях, о духовном экстазе и о
радости мышления, а иногда даже пытался декламировать Гейне.
Швейк отслужил с фельдкуратом еще одну полевую обедню, у
саперов, куда по ошибке был приглашен и другой фельдкурат,
бывший школьный законоучитель, чрезвычайно набожный человек. Он
очень удивленно взглянул на своего коллегу Каца, когда тот
предложил ему глоток коньяку из швейковской фляжки -- Швейк
всегда носил ее с собой во время исполнения религиозных
церемоний.
-- Недурной коньяк,-- сказал Отто Кац.-- Выпейте и
поезжайте домой. Я сам все сделаю. Сегодня мне нужно побыть на
свежем воздухе, а то что-то голова болит.
Набожный фельдкурат покачал головой и уехал, а Кац, как
всегда, блестяще справился со своей ролью. На этот раз он
претворил в кровь господню вино с содовой водой, и проповедь
затянулась несколько дольше обыкновенного, причем каждое третье
слово ее составляли "и так далее" и "несомненно".
-- Солдаты! Сегодня вы уезжаете на фронт и так далее.
Обратите же сердца ваши к богу и так далее. Несомненно. Никто
не знает, что с вами будет. Несомненно. И так далее.
"Так далее" и "несомненно" гремело у алтаря вперемежку с
богом и со всеми святыми.
В экстазе и ораторском пылу фельдкурат произвел принца
Евгения Савойского в святого, который будет охранять саперов
при постройке понтонных мостов.
Тем не менее полевая обедня окончилась без всяких
неприятностей -- мило и весело. Саперы позабавились на славу.
На обратном пути Швейка с фельдкуратом не хотели пустить
со складным алтарем в трамвай. Но Швейк пригрозил кондуктору:
-- Смотри, тресну тебя этим святым алтарем по башке!
Добравшись наконец домой, они обнаружили, что по дороге
потеряли дароносицу.
-- Неважно,-- махнул рукой Швейк.-- Первые христиане
служили обедни и без дароносицы. А если мы дадим объявление, то
нашедший потребует от нас вознаграждения. Будь это деньги, вряд
ли бы кто их вернул. Впрочем, встречаются и такие чудаки, У нас
в полку в Будейовицах служил один солдат, хороший парень, но
дурак. Нашел он как-то на улице шестьсот крон и сдал их в
полицию. О нем даже в газетах писали: вот, дескать, какой
честный человек. Ну и нажил он себе сраму! Никто с ним и
разговаривать не хотел. Все как один повторяли: "Балда, что за
глупость ты выкинул? За это тебе всю жизнь краснеть придется,
если в тебе хоть капля совести осталась". Была у него девочка,
так и та с ним разговаривать перестала. А когда он приехал
домой в отпуск, то приятели из-за этой истории выкинули его во
время танцульки из трактира. Парень высох весь, стал
задумываться и, наконец, бросился под поезд... А вот еще
случай. Портной с нашей улицы нашел золотое кольцо. Его
предупреждали -- не отдавай в полицию, а он ладит свое. В
полиции его приняли очень ласково, дескать, заявление об утере
золотого кольца с бриллиантом к ним уже поступило. Но потом
посмотрели на камень и говорят: "Послушайте, милый человек, да
ведь это стекло, а не бриллиант. Сколько вам за тот бриллиант
дали. Знаем мы таких честных заявителей!" В конце концов
выяснилось, что еще один человек потерял кольцо с поддельным
бриллиантом (какая-то там семейная реликвия). Но портному
пришлось все-таки отсидеть три дня, потому что в расстройстве
он нанес оскорбление полиции. Законное вознаграждение он
все-таки получил, десять процентов, то есть одну крону двадцать
геллеров,-- цена-то этому хламу была двенадцать крон. Так это
законное вознаграждение он запустил в лицо владельцу кольца,
тот подал на него в суд за оскорбление личности, и с портного
взяли десять крон штрафу. После этого портной всюду говорил,
что с каждого честного заявителя надо брать двадцать пять крон
штрафу; таких, мол, нужно избивать до полусмерти и всенародно
сечь для примера, чтобы все знали, как поступать в таких
случаях... По-моему, нашу дарохранительницу никто нам не
вернет, хотя на ней и есть сзади полковая печать. С воинскими
вещами никто связываться не захочет. Уж лучше бросить их в
воду, чтобы не было канители... Вчера в трактире "У золотого
венка" разговорился я с одним человеком из провинции, ему уже
пятьдесят шесть лет. Он приехал в Новую Паку узнать в
управлении округа, почему у него реквизировали бричку. На
обратном пути, когда его уже выкинули из управления округа, он
остановился посмотреть на военный обоз, который только что
приехал и стоял на площади. Какой-то парень -- он вез консервы
для армии -- попросил его минутку постеречь лошадей, да больше
и не вернулся. Когда обоз тронулся, моему знакомому пришлось
вместе со всеми ехать до самой Венгрии, а в Венгрии он сам
попросил одного постеречь воз и только этим и спасся, а то бы
его и в Сербию затащили. Вернулся он сам не свой и теперь с
военными делами не желает больше связываться.
Вечером их навестил набожный фельдкурат, который утром
тоже собирался служить полевую обедню у саперов. Это был
фанатик, стремившийся каждого человека приблизить к богу. Еще
будучи учителем закона божьего, он развивал в детях религиозные
чувства с помощью подзатыльников, и газеты иногда помещали о
нем заметки под разными заголовками, вроде "Жестокий
законоучитель" или "Законоучитель, раздающий подзатыльники". Но
законоучитель был убежден, что ребенок усвоит катехизис лучше
всего по системе розог.
Набожный фельдкурат прихрамывал на одну ногу -- результат
встречи в темном переулке с отцом одного из учеников.
Законоучитель надавал подзатыльников сыну за то, что тот
усомнился в существовании святой троицы; мальчик получил три
тумака: один за бога-отца, другой за бога-сына и третий за
святого духа. Сегодня бывший законоучитель пришел наставить
своего коллегу Каца на путь истинный и заронить в его душу
искру божью. Он начал с того, что заметил ему:
-- Удивляюсь, что это у вас не висит распятие. Где вы
молитесь и где ваш молитвенник? Ни один святой образ не
украшает стен вашей комнаты. Что это у вас над постелью?
Кац улыбнулся.
-- Это "Купающаяся Сусанна", а голая женщина под ней-- моя
бывшая любовница. Направо-- японская акварель, изображающая
сексуальный акт между старым японским самураем и гейшей. Не
правда ли, очень оригинально? А молитвенник у меня на кухне.
Швейк! Принесите его сюда и откройте на третьей странице.
Швейк ушел на кухню, и оттуда послышалось троекратное
хлопанье раскупориваемых бутылок.
Набожный фельдкурат был потрясен, когда на столе появились
три бутылки.
-- Это легкое церковное вино, коллега,-- сказал Кац.--
Очень хороший рислинг. По вкусу напоминает мозельское.
-- Я пить не буду,-- упрямо заявил набожный фельдкурат.--
Я пришел заронить в вашу душу искру божью.
-- Но у вас, коллега, пересохнет в горле,-- сказал Кац.--
Выпейте, а я послушаю. Я человек весьма терпимый, могу
выслушать и чужие мнения.
Набожный фельдкурат немного отпил и вытаращил глаза:
-- Чертовски доброе винцо, коллега! Не правда ли? --
спросил Кац.
Фанатик сурово заметил:
-- Я замечаю, что вы сквернословите.
-- Что поделаешь, привычка,-- ответил Кац.-- Иногда я даже
ловлю себя на богохульстве. Швейк, налейте господину
фельдкурату. Поверьте, я ругаюсь так же богом, крестом, небом и
причастием. Послужите-ка на военной службе с мое -- и вы до
этого дойдете. Это совсем нетрудно, а нам, духовным, все это
очень близко: небо, бог, крест, причастие, и звучит красиво, и
вполне профессионально. Не правда ли? Пейте, коллега!
Бывший законоучитель машинально выпил. Видно было, что он
хотел бы возразить, но не может. Он собирался с мыслями.
-- Выше голову, уважаемый коллега, -- продолжал Кац,-- не
сидите с таким мрачным видом, словно через пять минут вас
должны повесить. Слыхал я, что однажды в пятницу, думая, что
это четверг, вы по ошибке съели в одном ресторане свиную
котлету и после этого побежали в уборную и сунули себе два
пальца в рот, чтобы вас вырвало, боясь, что бог вас строго
покарает. Лично я не боюсь есть в пост мясо, не боюсь никакого
ада. Пардон! Выпейте! Вам уже лучше?.. А может быть, у вас
более прогрессивный взгляд на пекло, может быть, вы идете в
ногу с духом времени и с реформистами? Иначе говоря, вы
признаете, что в аду вместо простых котлов с серой для
несчастных грешников используются папиновы котлы, то есть котлы
высокого давления? Считаете ли вы, что грешников поджаривают на
маргарине, а вертела вращаются при помощи электрических
двигателей? Что в течение миллионов лет их, несчастных, мнут
паровыми трамбовками для шоссейных дорог; скрежет зубовный
дантисты вызывают при помощи особых машин, вопли грешников
записываются на граммофонных пластинках, а затем эти пластинки
отсылаются наверх, в рай, для увеселения праведников? А в раю
действуют распылители одеколона и симфонические оркестры играют
Брамса так долго, что скорее предпочтешь ад и чистилище? У
ангелочков в задницах по пропеллеру, чтобы не натрудили себе
крылышки?.. Пейте, коллега! Швейк, налейте господину
фельдкурату коньяку -- ему, кажется, не по себе.
Придя в чувство, набожный фельдкурат произнес шепотом:
-- Религия есть умственное воззрение... Кто не верит в
существование святой троицы...
-- Швейк,-- перебил его Кац,-- налейте господину
фельдкурату еще рюмку коньяку, пусть он опомнится. Расскажите
ему что-нибудь, Швейк.
-- Во Влашиме, осмелюсь доложить, господин фельдкурат,--
начал Швейк,-- был один настоятель. Когда его прежняя экономка
вместе с ребенком и деньгами от него сбежала, он нанял себе
новую служанку. Настоятель этот на старости лет принялся
изучать святого Августина, которого причисляют к лику святых
отцов церкви. Вычитал он там, что каждый, кто верит в
антиподов, подлежит проклятию. Позвал он свою служанку и
говорит: "Послушайте, вы мне как-то говорили, что у вас есть
сын, слесарь-механик, и что он уехал в Австралию. Если это так,
то он, значит, стал антиподом, а святой Августин повелевает
проклясть каждого, кто верит в существование антиподов".--
"Батюшка,-- отвечает ему баба,-- ведь сын-то мой посылает мне и
письма и деньги".-- "Это дьявольское наваждение,-- говорит ей
настоятель.-- Согласно учению святого Августина, никакой
Австралии не существует. Это вас антихрист соблазняет". В
воскресенье он всенародно проклял ее в костеле и кричал, что
никакой Австралии не существует. Ну, прямо из костела его
отвезли в сумасшедший дом. Да и многим бы туда не мешало. В
монастыре урсулинок хранится бутылочка с молоком девы Марии,
которым-де она поила Христа, а в сиротский дом под Бенешозом
привезли лурдскую воду, так этих сироток от нее прохватил такой
понос, какого свет не видал.
У набожного фельдкурата зарябило в глазах. Он отошел
только после новой рюмки коньяку, который ударил ему в голову.
Прищурив глаза, он спросил Каца:
-- Вы не верите в непорочное зачатие девы Марии, не
верите, что палец святого Ионна Крестителя, хранящийся у
пиаристов, подлинный? Да вы вообще-то верите в бога? А если не
верите, то почему вы фельдкурат?
-- Дорогой коллега,-- ответил Кац, снисходительно похлопав
его по спине,-- пока государство признает, что солдаты, идущие
умирать, нуждаются в благословении божьем, должность
фельдкурата является. прилично оплачиваемым и не слишком
утомительным занятием. Мне это больше по душе, чем бегать по
плацу и ходить на маневры. Раньше я получал приказы от
начальства, а теперь делаю что хочу. Я являюсь представителем
того, кто не существует, и сам играю роль бога. Не захочу
кому-нибудь отпустить грехи -- и не отпущу, хотя бы меня на
коленях просили. Впрочем, таких нашлось бы чертовски мало.
-- А я люблю господа бога,-- промолвил набожный
фельдкурат, начиная икать,-- очень люблю!.. Дайте мне немного
вина. Я господа бога уважаю,-- продолжал он.-- Очень, очень
уважаю и чту. Никого так не уважаю, как его!
Он стукнул кулаком по столу, так что бутылки подскочили.
-- Бог -- возвышенное, неземное существо, совершенное во
всех своих деяниях, существо, подобное солнцу, и никто меня в
этом не разубедит! И святого Иосифа почитаю, и всех святых
почитаю, и даже святого Серапиона... У него такое
отвратительное имя!
-- Да, ему бы не мешало похлопотать о перемене имени,--
заметил Швейк.
-- Святую Людмилу люблю и святого Бернарда,-- продолжал
бывший законоучитель.-- Он спас много путников на Сен-Готарде.
На шее у него бутылка с коньяком, и он разыскивает занесенных
снегом...
Беседа приняла другое направление. Набожный фельдкурат
понес околесицу.
-- Младенцев я почитаю, их день двадцать восьмого декабря.
Ирода ненавижу... Когда курица спит, нельзя достать свежих яиц.
Он засмеялся и запел:
Святый боже, святый крепкий...
Но вдруг прервал пение и, обращаясь к Кацу, резко спросил:
-- Вы не верите, что пятнадцатого августа праздник успения
богородицы?
Веселье было в полном разгаре. Появились новые бутылки, и
время от времени слышался голос Каца:
-- Скажи, что не веришь в бога, а то не налью.
Казалось, что возвращаются времена преследований первых
христиан. Бывший законоучитель пел какую-то песнь мучеников
римской арены и вопил:
-- Верую в господа бога своего и не отрекусь от него! Не
надо мне твоего вина. Могу и сам за ним послать!
Наконец его уложили в постель. Но, прежде чем заснуть, он
провозгласил, подняв руку, как на присяге:
-- Верую в бога отца, сына и святого духа! Дайте мне
молитвенник.
Швейк сунул ему первую попавшуюся под руку книжку с
ночного столика Отто Каца, и набожный фельдкурат заснул с
"Декамероном" Боккаччо в руках.
Фельдкурат Отто Кац задумчиво сидел над циркуляром, только
что принесенным из казарм. Это было предписание военного
министерства:
"Настоящим военное министерство отменяет на время военных
действий все имевшие до сих пор силу предписания, касающиеся
соборования воинов. К исполнению и сведению военного
духовенства устанавливаются следующие правила:
$$ 1. Соборование на фронте отменяется.
$$ 2. Тяжелобольным и раненым не разрешается с целью
соборования перемещаться в тыл. Чинам военного духовенства
вменяется в обязанность виновных в нарушении сего немедленно
передавать. в соответствующие военные учреждения на предмет
дальнейшего наказания.
$$ 3. В тыловых военных госпиталях соборование может быть
совершаемо в групповом порядке на основании заключения военных
врачей, поскольку указанный обряд не нарушает работы упомянутых
учреждений.
$$ 4. В исключительных случаях Управление тыловых военных
госпиталей может разрешить отдельным лицам в тылу принять
соборование.
$$ 5. Чины военного духовенства обязаны по вызову
Управления военных госпиталей совершать соборование тем, кому
Управление предлагает принять соборование".
Фельдкурат еще раз перечитал отношение военного госпиталя,
в котором ему предлагалось явиться завтра в госпиталь на
Карлову площадь соборовать тяжелораненых.
-- Послушайте, Швейк,-- позвал фельдкурат,-- ну, не
свинство ли это? Как будто на всю Прагу только один фельдкурат
-- это я! Почему туда не пошлют хотя бы того набожного, который
ночевал у нас недавно? Придется нам ехать на Карлову площадь
соборовать. Я даже забыл, как это делается.
-- Что ж, купим катехизис, господин фельдкурат. Там об
этом есть,-- сказал Швейк.-- Катехизис для духовных пастырей --
все равно, что путеводитель для иностранцев... Вот, к примеру,
в Эмаузском монастыре работал один помощником садовника. Решил
он заделаться послушником, чтобы получить рясу и не трепать
своей одежды. Для этого ему пришлось купить катехизис и
выучить, как полагается осенять себя крестным знамением, кто
единственный уберегся от первородного греха, что значит иметь
чистую совесть и прочие подобные мелочи. А потом он продал
тайком половину урожая огурцов с монастырского огорода и с
позором вылетел из монастыря. При встрече он мне сказал:
"Огурцы-то я мог продать и без катехизиса".
Когда Швейк купил и принес фельдкурату катехизис, тот,
перелистывая его, сказал:
-- Ну вот, соборование может совершать только священник и
только елеем, освященным епископом. Значит, Швейк, вам
совершать соборование нельзя. Прочтите-ка мне, как совершается
соборование.
Швейк прочел:
-- "...совершается так: священник помазует органы чувств
больного, произнося одновременно молитву: "Чрез это святое
помазание и по своему всеблагому милосердию да простит тебе
господь согрешения слуха, видения, обоняния, вкуса, речи,
осязания и ходьбы своей".
-- Хотел бы я знать,-- прервал его фельдкурат,-- как может
человек согрешить осязанием? Не можете ли вы мне это объяснить?
-- По-всякому, господин фельдкурат,-- сказал Швейк.--
Пошарит, например, в чужом кармане или на танцульках.. Сами
понимаете, какие там выкидывают номера.
-- А ходьбой, Швейк?
-- Если, скажем, начнешь прихрамывать, чтобы тебя люди
пожалели.
-- А обонянием?
-- Если кто нос от смрада воротит.
-- Ну, а вкусом?
-- Когда на девочек облизывается.
-- А речью?
-- Ну, это уж вместе со слухом, господин фельдкурат: когда
один болтает, а другой слушает...
После этих философских размышлений фельдкурат умолк. Потом
опять обратился к Швейку:
-- Значит, нам нужен освященный епископом елей. Вот вам
десять крон, купите бутылочку. В интендантстве такого елея,
наверно, нет.
Швейк отправился в путь за елеем, освященным епископом.
Отыскать его труднее, чем живую воду в сказках Божены Немцовой
*. Швейк побывал в нескольких лавочках, но стоило ему
произнести: "Будьте любезны, бутылочку елея, освященного
епископом",-- всюду или фыркали ему в лицо, или в ужасе
прятались под прилавок. Но Швейк неизменно сохранял серьезный
вид.
Он решил попытать счастья в аптеках. Из первой велели его
вывести. В другой хотели вызвать по телефону карету скорой
помощи, а в третьей провизор ему сказал, что у фирмы Полак на
Длоугой улице -- торговля маслами и лаками-- там на складе
наверняка найдется нужный елей.
Фирма Полак на Длоугой улице торговала бойко. Ни один
покупатель не уходил оттуда неудовлетворенным.
Если покупатель просил копайский бальзам, ему наливали
скипидару, и все оставались довольны друг другом.
Когда Швейк попросил елея, освященного епископом, на
десять крон, хозяин сказал приказчику:
-- Пан Таухен, налейте ему сто граммов конопляного масла
номер три.
А пан Таухен, завертывая бутылочку в бумагу, сказал
Швейку, как и полагается приказчику:
-- Товарец высшего качества-с. В случае, если потребуются
кисти, лак, олифа -- благоволите обратиться к нам-с. Будете
довольны. Фирма солидная.
Тем временем фельдкурат повторял по катехизису то, чего не
запомнил в семинарии.
Ему очень понравились некоторые чрезвычайно остроумные
выражения, над которыми он от всей души хохотал.
"Соборование называется иначе последним помазанием.
Наименование "последнее помазание" происходит оттого, что
обыкновенно является последним из всех помазаний, совершаемых
церковью над человеком".
"Соборование может принять каждый опасно заболевший
христианин-католик, достигший сознательного возраста".
"Болящий принимает соборование, по возможности будучи еще
в полном сознании и твердой памяти".
Пришел вестовой и принес фельдкурату пакет с извещением о
том, что завтра при соборовании в госпитале будет
присутствовать "Союз дворянок по религиозному воспитанию нижних
чинов".
Этот союз состоял из истеричек, раздававших по госпиталям
образки святых и "Сказание о католическом воине, умирающем за
государя императора". На брошюрке была картинка в красках,
изображающая поле сражения. Всюду валяются трупы людей, и
лошади, опрокинутые повозки с амуницией, торчат орудия лафетами
вверх. На горизонте горит деревня и рвется шрапнель. На
переднем плане лежит умирающий солдат с оторванной ногой. Над
Когда они проезжали продовольственную заставу, Швейк на
вопрос сторожа, что везут, ответил:
-- Пресвятую троицу и деву Марию с фельдкуратом.
Тем временем на учебном плацу их с нетерпением ждали
маршевые роты. Ждать пришлось долго. Швейк и фельдкурат поехали
сначала за призовым кубком к поручику Витингеру, а потом -- в
Бржевновский монастырь за дароносицей и другими необходимыми
для мессы предметами, в том числе и за бутылкой церковного
вина.
Понятное дело -- не так-то просто служить полевую обедню.
-- Шатаемся по всему городу! -- сказал Швейк извозчику, и
это была правда.
Когда они приехали на учебный плац и подошли к помосту с
деревянным барьером и столом, на котором должен был стоять
походный алтарь, выяснилось, что фельдкурат забыл про
министранта.
Во время обедни фельдкурату всегда прислуживал один
пехотинец, который теперь как раз предпочел сделаться
телефонистом и уехал на фронт.
-- Не беда, господин фельдкурат,-- заявил Швейк.-- Я могу
его заменить.
-- А вы умеете министровать?
-- Никогда этим не занимался,-- ответил Швейк,-- но
попробовать можно. Теперь ведь война, а в войну люди берутся за
такие дела, которые раньше им и не снились. Уж как-нибудь
приклею это дурацкое "et cum spiritu tuo"/ И со духом твоим
(лат.)/ к вашему "dominus vobiscum"/ Благословение господне на
вас (лат.)/. В конце концов не так уж, я думаю, трудно ходить
около вас, как кот вокруг горячей каши, умывать вам руки и
наливать из кувшинчика вина...
-- Ладно! -- сказал фельдкурат.-- Только воды мне в чашу
не наливайте. Вот что: вы лучше сейчас же и в другой кувшинчик
налейте вина. А впрочем, я сам буду вам подсказывать, когда
идти направо, когда налево. Свистну один раз-- значит,
"направо", два-- "налево". Требник особенно часто ко мне не
таскайте. В общем это все пустяки. Не боитесь?
-- Я ничего не боюсь, господин фельдкурат, даже не боюсь
быть министрантом.
Фельдкурат был прав, что в общем все это-- пустяки. Все
шло как по маслу.
Речь фельдкурата была весьма лаконична:
-- Солдаты! Мы собрались здесь для того, чтобы перед
отъездом на поле брани обратить свои сердца к богу; да дарует
он нам победу и сохранит нас невредимыми. Не буду вас долго
задерживать, желаю всего наилучшего.
-- Ruht!/ Вольно! (нем.)/-- скомандовал старый полковник
на левом фланге.
Полевая обедня зовется полевой потому, что подчиняется тем
же законам, каким подчиняется и военная тактика на поле
сражения. В Тридцатилетнюю войну при длительных маневрах войск
полевые обедни тоже продолжались необычайно долго.
При современной тактике, когда передвижения войск стали
быстрыми, и полевую обедню следует служить быстро.
Сегодня обедня продолжалась ровно десять минут. Тем, кто
стоял близко, казалось очень странным, отчего это во время
мессы фельдкурат посвистывает.
Швейк на лету ловил сигналы, появляясь то по правую, то по
левую сторону престола, и произносил только "Et cum spiritu
tuo". Это несколько напоминало индийский танец вокруг
жертвенника. Но в общем богослужение произвело очень хорошее
впечатление и рассеяло скуку пыльного, угрюмого учебного плаца
с аллеей сливовых деревьев и отхожими местами на заднем плане.
Аромат отхожих мест заменял мистическое благовоние ладана в
готических храмах. У всех было прекрасное настроение. Офицеры,
окружавшие полковника, рассказывали друг другу анекдоты. Так
что все сошло благополучно. То там, то здесь среди солдат
слышалось: "Дай разок затянуться". И как фимиам, к небу
поднимались синеватые облачка табачного дыма. Закурили даже
унтер-офицеры, увидев, что полковник тоже курит.
Наконец раздалось: "Zum Gebet!"/ На молитву! (нем.)/,
поднялась пыль, и серый квадрат военных мундиров преклонил
колени перед спортивным кубком поручика Витингера, который он
выиграл в состязании в беге на дистанции Вена -- Медлинг.
Чаша была полна, и каждая манипуляция фельдкурата
сопровождалась сочувственными возгласами солдат.
-- Вот это глоток! -- прокатывалось по рядам.
Обряд был повторен дважды. Затем снова раздалась команда:
"На молитву!", хор грянул "Храни нам, боже, государя". Потом
последовало "Стройся!" и "Шагом марш!"
-- Собирайте манатки,-- сказал Швейку фельдкурат, кивнув
на походный алтарь.-- Нам нужно все развезти владельцам.
Они поехали на том же извозчике и честно вернули все,
кроме бутылки церковного вина.
Когда они вернулись домой и в наказание за медленную езду
отправили несчастного извозчика рассчитываться в комендантское
управление, Швейк обратился к фельдкурату:
-- Осмелюсь спросить, господин фельдкурат, должен ли
министрант быть того же вероисповедания, что и священник,
которому он прислуживает?
-- Конечно,-- ответил фельдкурат,-- Иначе обедня будет
недействительна.
-- Господин фельдкурат! Произошла крупная ошибка,-- заявил
Швейк.-- Ведь я -- вне вероисповедания. Не везет мне, да и
только!
Фельдкурат взглянул на Швейка, с минуту молчал, потом
похлопал его по плечу и сказал:
-- Выпейте церковного вина, которое там от меня осталось в
бутылке, и считайте себя вновь вступившим в лоно церкви.
Случалось, Швейк по целым дням не видал пастыря солдатских
душ. Свои духовные обязанности фельдкурат перемежал с кутежами
и лишь изредка заходил домой, весь перемазанный и грязный,
словно кот после прогулок по крышам. Возвращаясь домой, если он
еще вообще в состоянии был говорить, фельдкурат перед сном
беседовал со Швейком о высоких материях, о духовном экстазе и о
радости мышления, а иногда даже пытался декламировать Гейне.
Швейк отслужил с фельдкуратом еще одну полевую обедню, у
саперов, куда по ошибке был приглашен и другой фельдкурат,
бывший школьный законоучитель, чрезвычайно набожный человек. Он
очень удивленно взглянул на своего коллегу Каца, когда тот
предложил ему глоток коньяку из швейковской фляжки -- Швейк
всегда носил ее с собой во время исполнения религиозных
церемоний.
-- Недурной коньяк,-- сказал Отто Кац.-- Выпейте и
поезжайте домой. Я сам все сделаю. Сегодня мне нужно побыть на
свежем воздухе, а то что-то голова болит.
Набожный фельдкурат покачал головой и уехал, а Кац, как
всегда, блестяще справился со своей ролью. На этот раз он
претворил в кровь господню вино с содовой водой, и проповедь
затянулась несколько дольше обыкновенного, причем каждое третье
слово ее составляли "и так далее" и "несомненно".
-- Солдаты! Сегодня вы уезжаете на фронт и так далее.
Обратите же сердца ваши к богу и так далее. Несомненно. Никто
не знает, что с вами будет. Несомненно. И так далее.
"Так далее" и "несомненно" гремело у алтаря вперемежку с
богом и со всеми святыми.
В экстазе и ораторском пылу фельдкурат произвел принца
Евгения Савойского в святого, который будет охранять саперов
при постройке понтонных мостов.
Тем не менее полевая обедня окончилась без всяких
неприятностей -- мило и весело. Саперы позабавились на славу.
На обратном пути Швейка с фельдкуратом не хотели пустить
со складным алтарем в трамвай. Но Швейк пригрозил кондуктору:
-- Смотри, тресну тебя этим святым алтарем по башке!
Добравшись наконец домой, они обнаружили, что по дороге
потеряли дароносицу.
-- Неважно,-- махнул рукой Швейк.-- Первые христиане
служили обедни и без дароносицы. А если мы дадим объявление, то
нашедший потребует от нас вознаграждения. Будь это деньги, вряд
ли бы кто их вернул. Впрочем, встречаются и такие чудаки, У нас
в полку в Будейовицах служил один солдат, хороший парень, но
дурак. Нашел он как-то на улице шестьсот крон и сдал их в
полицию. О нем даже в газетах писали: вот, дескать, какой
честный человек. Ну и нажил он себе сраму! Никто с ним и
разговаривать не хотел. Все как один повторяли: "Балда, что за
глупость ты выкинул? За это тебе всю жизнь краснеть придется,
если в тебе хоть капля совести осталась". Была у него девочка,
так и та с ним разговаривать перестала. А когда он приехал
домой в отпуск, то приятели из-за этой истории выкинули его во
время танцульки из трактира. Парень высох весь, стал
задумываться и, наконец, бросился под поезд... А вот еще
случай. Портной с нашей улицы нашел золотое кольцо. Его
предупреждали -- не отдавай в полицию, а он ладит свое. В
полиции его приняли очень ласково, дескать, заявление об утере
золотого кольца с бриллиантом к ним уже поступило. Но потом
посмотрели на камень и говорят: "Послушайте, милый человек, да
ведь это стекло, а не бриллиант. Сколько вам за тот бриллиант
дали. Знаем мы таких честных заявителей!" В конце концов
выяснилось, что еще один человек потерял кольцо с поддельным
бриллиантом (какая-то там семейная реликвия). Но портному
пришлось все-таки отсидеть три дня, потому что в расстройстве
он нанес оскорбление полиции. Законное вознаграждение он
все-таки получил, десять процентов, то есть одну крону двадцать
геллеров,-- цена-то этому хламу была двенадцать крон. Так это
законное вознаграждение он запустил в лицо владельцу кольца,
тот подал на него в суд за оскорбление личности, и с портного
взяли десять крон штрафу. После этого портной всюду говорил,
что с каждого честного заявителя надо брать двадцать пять крон
штрафу; таких, мол, нужно избивать до полусмерти и всенародно
сечь для примера, чтобы все знали, как поступать в таких
случаях... По-моему, нашу дарохранительницу никто нам не
вернет, хотя на ней и есть сзади полковая печать. С воинскими
вещами никто связываться не захочет. Уж лучше бросить их в
воду, чтобы не было канители... Вчера в трактире "У золотого
венка" разговорился я с одним человеком из провинции, ему уже
пятьдесят шесть лет. Он приехал в Новую Паку узнать в
управлении округа, почему у него реквизировали бричку. На
обратном пути, когда его уже выкинули из управления округа, он
остановился посмотреть на военный обоз, который только что
приехал и стоял на площади. Какой-то парень -- он вез консервы
для армии -- попросил его минутку постеречь лошадей, да больше
и не вернулся. Когда обоз тронулся, моему знакомому пришлось
вместе со всеми ехать до самой Венгрии, а в Венгрии он сам
попросил одного постеречь воз и только этим и спасся, а то бы
его и в Сербию затащили. Вернулся он сам не свой и теперь с
военными делами не желает больше связываться.
Вечером их навестил набожный фельдкурат, который утром
тоже собирался служить полевую обедню у саперов. Это был
фанатик, стремившийся каждого человека приблизить к богу. Еще
будучи учителем закона божьего, он развивал в детях религиозные
чувства с помощью подзатыльников, и газеты иногда помещали о
нем заметки под разными заголовками, вроде "Жестокий
законоучитель" или "Законоучитель, раздающий подзатыльники". Но
законоучитель был убежден, что ребенок усвоит катехизис лучше
всего по системе розог.
Набожный фельдкурат прихрамывал на одну ногу -- результат
встречи в темном переулке с отцом одного из учеников.
Законоучитель надавал подзатыльников сыну за то, что тот
усомнился в существовании святой троицы; мальчик получил три
тумака: один за бога-отца, другой за бога-сына и третий за
святого духа. Сегодня бывший законоучитель пришел наставить
своего коллегу Каца на путь истинный и заронить в его душу
искру божью. Он начал с того, что заметил ему:
-- Удивляюсь, что это у вас не висит распятие. Где вы
молитесь и где ваш молитвенник? Ни один святой образ не
украшает стен вашей комнаты. Что это у вас над постелью?
Кац улыбнулся.
-- Это "Купающаяся Сусанна", а голая женщина под ней-- моя
бывшая любовница. Направо-- японская акварель, изображающая
сексуальный акт между старым японским самураем и гейшей. Не
правда ли, очень оригинально? А молитвенник у меня на кухне.
Швейк! Принесите его сюда и откройте на третьей странице.
Швейк ушел на кухню, и оттуда послышалось троекратное
хлопанье раскупориваемых бутылок.
Набожный фельдкурат был потрясен, когда на столе появились
три бутылки.
-- Это легкое церковное вино, коллега,-- сказал Кац.--
Очень хороший рислинг. По вкусу напоминает мозельское.
-- Я пить не буду,-- упрямо заявил набожный фельдкурат.--
Я пришел заронить в вашу душу искру божью.
-- Но у вас, коллега, пересохнет в горле,-- сказал Кац.--
Выпейте, а я послушаю. Я человек весьма терпимый, могу
выслушать и чужие мнения.
Набожный фельдкурат немного отпил и вытаращил глаза:
-- Чертовски доброе винцо, коллега! Не правда ли? --
спросил Кац.
Фанатик сурово заметил:
-- Я замечаю, что вы сквернословите.
-- Что поделаешь, привычка,-- ответил Кац.-- Иногда я даже
ловлю себя на богохульстве. Швейк, налейте господину
фельдкурату. Поверьте, я ругаюсь так же богом, крестом, небом и
причастием. Послужите-ка на военной службе с мое -- и вы до
этого дойдете. Это совсем нетрудно, а нам, духовным, все это
очень близко: небо, бог, крест, причастие, и звучит красиво, и
вполне профессионально. Не правда ли? Пейте, коллега!
Бывший законоучитель машинально выпил. Видно было, что он
хотел бы возразить, но не может. Он собирался с мыслями.
-- Выше голову, уважаемый коллега, -- продолжал Кац,-- не
сидите с таким мрачным видом, словно через пять минут вас
должны повесить. Слыхал я, что однажды в пятницу, думая, что
это четверг, вы по ошибке съели в одном ресторане свиную
котлету и после этого побежали в уборную и сунули себе два
пальца в рот, чтобы вас вырвало, боясь, что бог вас строго
покарает. Лично я не боюсь есть в пост мясо, не боюсь никакого
ада. Пардон! Выпейте! Вам уже лучше?.. А может быть, у вас
более прогрессивный взгляд на пекло, может быть, вы идете в
ногу с духом времени и с реформистами? Иначе говоря, вы
признаете, что в аду вместо простых котлов с серой для
несчастных грешников используются папиновы котлы, то есть котлы
высокого давления? Считаете ли вы, что грешников поджаривают на
маргарине, а вертела вращаются при помощи электрических
двигателей? Что в течение миллионов лет их, несчастных, мнут
паровыми трамбовками для шоссейных дорог; скрежет зубовный
дантисты вызывают при помощи особых машин, вопли грешников
записываются на граммофонных пластинках, а затем эти пластинки
отсылаются наверх, в рай, для увеселения праведников? А в раю
действуют распылители одеколона и симфонические оркестры играют
Брамса так долго, что скорее предпочтешь ад и чистилище? У
ангелочков в задницах по пропеллеру, чтобы не натрудили себе
крылышки?.. Пейте, коллега! Швейк, налейте господину
фельдкурату коньяку -- ему, кажется, не по себе.
Придя в чувство, набожный фельдкурат произнес шепотом:
-- Религия есть умственное воззрение... Кто не верит в
существование святой троицы...
-- Швейк,-- перебил его Кац,-- налейте господину
фельдкурату еще рюмку коньяку, пусть он опомнится. Расскажите
ему что-нибудь, Швейк.
-- Во Влашиме, осмелюсь доложить, господин фельдкурат,--
начал Швейк,-- был один настоятель. Когда его прежняя экономка
вместе с ребенком и деньгами от него сбежала, он нанял себе
новую служанку. Настоятель этот на старости лет принялся
изучать святого Августина, которого причисляют к лику святых
отцов церкви. Вычитал он там, что каждый, кто верит в
антиподов, подлежит проклятию. Позвал он свою служанку и
говорит: "Послушайте, вы мне как-то говорили, что у вас есть
сын, слесарь-механик, и что он уехал в Австралию. Если это так,
то он, значит, стал антиподом, а святой Августин повелевает
проклясть каждого, кто верит в существование антиподов".--
"Батюшка,-- отвечает ему баба,-- ведь сын-то мой посылает мне и
письма и деньги".-- "Это дьявольское наваждение,-- говорит ей
настоятель.-- Согласно учению святого Августина, никакой
Австралии не существует. Это вас антихрист соблазняет". В
воскресенье он всенародно проклял ее в костеле и кричал, что
никакой Австралии не существует. Ну, прямо из костела его
отвезли в сумасшедший дом. Да и многим бы туда не мешало. В
монастыре урсулинок хранится бутылочка с молоком девы Марии,
которым-де она поила Христа, а в сиротский дом под Бенешозом
привезли лурдскую воду, так этих сироток от нее прохватил такой
понос, какого свет не видал.
У набожного фельдкурата зарябило в глазах. Он отошел
только после новой рюмки коньяку, который ударил ему в голову.
Прищурив глаза, он спросил Каца:
-- Вы не верите в непорочное зачатие девы Марии, не
верите, что палец святого Ионна Крестителя, хранящийся у
пиаристов, подлинный? Да вы вообще-то верите в бога? А если не
верите, то почему вы фельдкурат?
-- Дорогой коллега,-- ответил Кац, снисходительно похлопав
его по спине,-- пока государство признает, что солдаты, идущие
умирать, нуждаются в благословении божьем, должность
фельдкурата является. прилично оплачиваемым и не слишком
утомительным занятием. Мне это больше по душе, чем бегать по
плацу и ходить на маневры. Раньше я получал приказы от
начальства, а теперь делаю что хочу. Я являюсь представителем
того, кто не существует, и сам играю роль бога. Не захочу
кому-нибудь отпустить грехи -- и не отпущу, хотя бы меня на
коленях просили. Впрочем, таких нашлось бы чертовски мало.
-- А я люблю господа бога,-- промолвил набожный
фельдкурат, начиная икать,-- очень люблю!.. Дайте мне немного
вина. Я господа бога уважаю,-- продолжал он.-- Очень, очень
уважаю и чту. Никого так не уважаю, как его!
Он стукнул кулаком по столу, так что бутылки подскочили.
-- Бог -- возвышенное, неземное существо, совершенное во
всех своих деяниях, существо, подобное солнцу, и никто меня в
этом не разубедит! И святого Иосифа почитаю, и всех святых
почитаю, и даже святого Серапиона... У него такое
отвратительное имя!
-- Да, ему бы не мешало похлопотать о перемене имени,--
заметил Швейк.
-- Святую Людмилу люблю и святого Бернарда,-- продолжал
бывший законоучитель.-- Он спас много путников на Сен-Готарде.
На шее у него бутылка с коньяком, и он разыскивает занесенных
снегом...
Беседа приняла другое направление. Набожный фельдкурат
понес околесицу.
-- Младенцев я почитаю, их день двадцать восьмого декабря.
Ирода ненавижу... Когда курица спит, нельзя достать свежих яиц.
Он засмеялся и запел:
Святый боже, святый крепкий...
Но вдруг прервал пение и, обращаясь к Кацу, резко спросил:
-- Вы не верите, что пятнадцатого августа праздник успения
богородицы?
Веселье было в полном разгаре. Появились новые бутылки, и
время от времени слышался голос Каца:
-- Скажи, что не веришь в бога, а то не налью.
Казалось, что возвращаются времена преследований первых
христиан. Бывший законоучитель пел какую-то песнь мучеников
римской арены и вопил:
-- Верую в господа бога своего и не отрекусь от него! Не
надо мне твоего вина. Могу и сам за ним послать!
Наконец его уложили в постель. Но, прежде чем заснуть, он
провозгласил, подняв руку, как на присяге:
-- Верую в бога отца, сына и святого духа! Дайте мне
молитвенник.
Швейк сунул ему первую попавшуюся под руку книжку с
ночного столика Отто Каца, и набожный фельдкурат заснул с
"Декамероном" Боккаччо в руках.
Фельдкурат Отто Кац задумчиво сидел над циркуляром, только
что принесенным из казарм. Это было предписание военного
министерства:
"Настоящим военное министерство отменяет на время военных
действий все имевшие до сих пор силу предписания, касающиеся
соборования воинов. К исполнению и сведению военного
духовенства устанавливаются следующие правила:
$$ 1. Соборование на фронте отменяется.
$$ 2. Тяжелобольным и раненым не разрешается с целью
соборования перемещаться в тыл. Чинам военного духовенства
вменяется в обязанность виновных в нарушении сего немедленно
передавать. в соответствующие военные учреждения на предмет
дальнейшего наказания.
$$ 3. В тыловых военных госпиталях соборование может быть
совершаемо в групповом порядке на основании заключения военных
врачей, поскольку указанный обряд не нарушает работы упомянутых
учреждений.
$$ 4. В исключительных случаях Управление тыловых военных
госпиталей может разрешить отдельным лицам в тылу принять
соборование.
$$ 5. Чины военного духовенства обязаны по вызову
Управления военных госпиталей совершать соборование тем, кому
Управление предлагает принять соборование".
Фельдкурат еще раз перечитал отношение военного госпиталя,
в котором ему предлагалось явиться завтра в госпиталь на
Карлову площадь соборовать тяжелораненых.
-- Послушайте, Швейк,-- позвал фельдкурат,-- ну, не
свинство ли это? Как будто на всю Прагу только один фельдкурат
-- это я! Почему туда не пошлют хотя бы того набожного, который
ночевал у нас недавно? Придется нам ехать на Карлову площадь
соборовать. Я даже забыл, как это делается.
-- Что ж, купим катехизис, господин фельдкурат. Там об
этом есть,-- сказал Швейк.-- Катехизис для духовных пастырей --
все равно, что путеводитель для иностранцев... Вот, к примеру,
в Эмаузском монастыре работал один помощником садовника. Решил
он заделаться послушником, чтобы получить рясу и не трепать
своей одежды. Для этого ему пришлось купить катехизис и
выучить, как полагается осенять себя крестным знамением, кто
единственный уберегся от первородного греха, что значит иметь
чистую совесть и прочие подобные мелочи. А потом он продал
тайком половину урожая огурцов с монастырского огорода и с
позором вылетел из монастыря. При встрече он мне сказал:
"Огурцы-то я мог продать и без катехизиса".
Когда Швейк купил и принес фельдкурату катехизис, тот,
перелистывая его, сказал:
-- Ну вот, соборование может совершать только священник и
только елеем, освященным епископом. Значит, Швейк, вам
совершать соборование нельзя. Прочтите-ка мне, как совершается
соборование.
Швейк прочел:
-- "...совершается так: священник помазует органы чувств
больного, произнося одновременно молитву: "Чрез это святое
помазание и по своему всеблагому милосердию да простит тебе
господь согрешения слуха, видения, обоняния, вкуса, речи,
осязания и ходьбы своей".
-- Хотел бы я знать,-- прервал его фельдкурат,-- как может
человек согрешить осязанием? Не можете ли вы мне это объяснить?
-- По-всякому, господин фельдкурат,-- сказал Швейк.--
Пошарит, например, в чужом кармане или на танцульках.. Сами
понимаете, какие там выкидывают номера.
-- А ходьбой, Швейк?
-- Если, скажем, начнешь прихрамывать, чтобы тебя люди
пожалели.
-- А обонянием?
-- Если кто нос от смрада воротит.
-- Ну, а вкусом?
-- Когда на девочек облизывается.
-- А речью?
-- Ну, это уж вместе со слухом, господин фельдкурат: когда
один болтает, а другой слушает...
После этих философских размышлений фельдкурат умолк. Потом
опять обратился к Швейку:
-- Значит, нам нужен освященный епископом елей. Вот вам
десять крон, купите бутылочку. В интендантстве такого елея,
наверно, нет.
Швейк отправился в путь за елеем, освященным епископом.
Отыскать его труднее, чем живую воду в сказках Божены Немцовой
*. Швейк побывал в нескольких лавочках, но стоило ему
произнести: "Будьте любезны, бутылочку елея, освященного
епископом",-- всюду или фыркали ему в лицо, или в ужасе
прятались под прилавок. Но Швейк неизменно сохранял серьезный
вид.
Он решил попытать счастья в аптеках. Из первой велели его
вывести. В другой хотели вызвать по телефону карету скорой
помощи, а в третьей провизор ему сказал, что у фирмы Полак на
Длоугой улице -- торговля маслами и лаками-- там на складе
наверняка найдется нужный елей.
Фирма Полак на Длоугой улице торговала бойко. Ни один
покупатель не уходил оттуда неудовлетворенным.
Если покупатель просил копайский бальзам, ему наливали
скипидару, и все оставались довольны друг другом.
Когда Швейк попросил елея, освященного епископом, на
десять крон, хозяин сказал приказчику:
-- Пан Таухен, налейте ему сто граммов конопляного масла
номер три.
А пан Таухен, завертывая бутылочку в бумагу, сказал
Швейку, как и полагается приказчику:
-- Товарец высшего качества-с. В случае, если потребуются
кисти, лак, олифа -- благоволите обратиться к нам-с. Будете
довольны. Фирма солидная.
Тем временем фельдкурат повторял по катехизису то, чего не
запомнил в семинарии.
Ему очень понравились некоторые чрезвычайно остроумные
выражения, над которыми он от всей души хохотал.
"Соборование называется иначе последним помазанием.
Наименование "последнее помазание" происходит оттого, что
обыкновенно является последним из всех помазаний, совершаемых
церковью над человеком".
"Соборование может принять каждый опасно заболевший
христианин-католик, достигший сознательного возраста".
"Болящий принимает соборование, по возможности будучи еще
в полном сознании и твердой памяти".
Пришел вестовой и принес фельдкурату пакет с извещением о
том, что завтра при соборовании в госпитале будет
присутствовать "Союз дворянок по религиозному воспитанию нижних
чинов".
Этот союз состоял из истеричек, раздававших по госпиталям
образки святых и "Сказание о католическом воине, умирающем за
государя императора". На брошюрке была картинка в красках,
изображающая поле сражения. Всюду валяются трупы людей, и
лошади, опрокинутые повозки с амуницией, торчат орудия лафетами
вверх. На горизонте горит деревня и рвется шрапнель. На
переднем плане лежит умирающий солдат с оторванной ногой. Над