Геммел Дэвид. Царь призраков

   — Что ей было надо?
   — У нее был подарок для охотника, — ответила Лейта и показала ему маленький кувшинчик, закупоренный воском. — Очистительное масло для волос. — И с этими словами она опрокинула его на спину, так что он погрузился в ручей с головой. А когда он, отплевываясь, снова сел, Лейта вылила ему на голову половину содержимого кувшинчика, который затем сунула за пояс, а сама принялась втирать масло ему в кожу головы — куда до нее рабыням Викторина, успел подумать Прасамаккус, но тут она испортила это впечатление, снова окунув его с головой. Когда он выпрямился, то услышал смешки женщин и басистый раскатистый хохот мужчин, сидевших на вершине холма.
   Веселое настроение ничем не омрачалось, пока в сумерках не вернулись Хогун и его товарищи. Прасамаккус сразу понял, что дело плохо — они не забрали мясо. Он прихромал к Коррину. Тот повернулся к нему.
   — Стражники приближаются, — сказал он просто.
   Небольшой амфитеатр был пуст, если не считать царицы, которая сидела в ложе на устланном мехами сиденье. Внизу на арене перед ней стояли четыре воина, приветственно подняв мечи. Она наклонилась вперед.
   — Каждый из вас — самый прославленный гладиатор в своем краю. Ни один из вас не изведал вкус поражения, и каждый убил десятки противников. Сегодня у каждого из вас есть возможность вернуться из Серпентума домой с грузом золота и драгоценностей, равным вашему собственному весу. Это вас манит? — Говоря, она правой ладонью поглаживала шею, наслаждаясь шелковистостью юной кожи. Ее синие глаза оглядывали воинов — стройных, по-волчьи поджарых.
   Они посматривали друг на друга, и в глазах каждого светилась уверенность, что победа суждена ему. Горойен улыбнулась.
   — Не старайтесь оценить стоящих рядом. Сегодня вы будете сражаться все вместе против выбранного мною бойца. Убейте его, и вы получите все обещанные вам награды.
   — Мы все будем сражаться против одного человека, госпожа? — спросил высокий воин с черной, как ночь, бородой.
   — Всего с одним, — прошептала она голосом, срывающимся от волнения. — Смотрите!
   Они обернулись. В дальнем конце арены появилась высокая фигура. Лицо закрывал черный шлем; широкие плечи, узкие гибкие бедра. На нем была короткая кольчуга и набедренная повязка. В руках он держал короткий меч и кинжал.
   — Смотрите! — повторила царица. — Вот боец царицы, величайший воин этого времени и всех времен.
   Он тоже не знал ни одного поражения. Бейтесь с ним поодиночке или все вместе по своему выбору.
   Четверо переглянулись. Речь шла о несметных богатствах, так к чему рисковать? Они направились к высокому воину в шлеме, образовав полукольцо. При их приближении он с несравненной быстротой словно протанцевал между ними. Но у него за спиной двое упали на землю с распоротыми животами. Оставшиеся двое опасливо попытались его обойти. Он нырнул навстречу, перекатился через плечо, и кинжал, сверкнув, погрузился в горло чернобородого. Продолжая катиться по песку, он поравнялся с последним противником, отразил удар его меча и на том же движении блистательным выпадом рассек ему шею. Потом направился к ложе и поклонился царице.
   — Неизменно самый лучший, — сказала она, а ее щеки пылали от возбуждения. Она протянула руку, и он вознесся в ложу и встал рядом с ней. Она поднялась с кресла и провела ладонями по его плечам и по сверкающей кольчуге.
   — Ты меня любишь? — шепнула она.
   — Я люблю тебя. Я всегда тебя любил. — Голос звучал мягко и будто издалека.
   — Не возненавидел меня за то, что я тебя вернула?
   — Нет. Но только если ты сдержишь свое обещание, Горойен. — Он обнял ее одной рукой и притянул к себе. — Тогда я буду любить тебя, пока не погаснут звезды.
   — Но зачем тебе думать о нем?
   — Я должен стать Владыкой Битв. Ничего другого у меня нет. И никогда не было. Я стал быстрее теперь, губительнее. И все равно он тяготеет надо мной.
   Пока я его не убью, я никогда не стану тем, к чему стремлюсь.
   — Но он уже не противник тебе. Он выбрал жребий смертного и стареет. Он не тот, кем был.
   — Он должен умереть, Горойен. Ты обещала его мне.
   — Но в чем смысл? Он не смог бы победить тебя даже в самом своем расцвете. Что ты докажешь, сразив почти старика?
   — Я буду знать, что я то, чем был всегда, что я воин. — Его руки шарили по ее телу. Я буду знать, что я все еще мужчина.
   — Но так и есть, любовь моя. Ты величайший воин из всех, кого когда-либо видела земля.
   — Значит, ты приведешь его ко мне?
   — Приведу. Да.
   Он медленно снял шлем. Она не посмотрела ему в глаза. Не смогла. С того самого дня, когда она вернула его из могилы, эти глаза ее сокрушали.
   Остекленелые, как были в смерти, глаза Гильгамеша не менялись, обрекая ее на муки.
 
   Утер и Бальдрик вошли в лес Марин-са на утренней заре после трудного возвращения с Этрусских гор, когда на каждом шагу их подстерегали опасности. Трижды им пришлось прятаться от стражников, а потом за ними погнались четыре конных воина. Чтобы спастись, им пришлось перейти узкий ручей и взобраться по почти отвесному каменному обрыву. Они изнемогали от усталости, но Утер радовался, что скоро они доберутся до пещер. Он снимет чары с человека-зверя Паллина, а потом продолжит поиски меча своего отца. Ему становилось немного стыдно, когда он представлял всеобщее ликование после того, как Паллин вновь станет человеком, возгласы восхищения, поздравления, и скромность, с какой он будет отвечать на их восхваления его героизма. Он представлял себе, как увидит Лейту, уловит восхищение в ее глазах, как она признает, что он стал мужчиной. От этих фантазий у него голова пошла кругом, и он заставил себя сосредоточить мысли на узкой тропе, по которой они шли. И тут его взгляд упал на огромные следы рядом с тропой. Он даже остановился. Отпечатки лап гигантской кошки!
   Бальдрик, который шел впереди, оглянулся и увидел, что принц стоит на коленях у края тропы. Он неторопливо пошел назад, замер на месте, увидев следы, и вытащил стрелу из колчана.
   — Вуры! — прошептал он, обшаривая взглядом тропу.
   Утер выпрямился, его глаза сосредоточенно сощурились. Неподалеку журчал ручей. Принц направился к нему и начал прокапывать канавку.
   — Зачем это? — спросил Бальдрик, но Утер словно не замечал его. Он расширил канавку в круглую ямку и следил, как вода медленно ее наполняет. Когда поверхность стала зеркальной, он растянулся на земле, уставился в воду и поднял над ней свой Сипстрасси, шепча заклинание, которое произносил Кулейн. Поверхность замерцала, он увидел пещеру и трупы, две лисицы обгрызали оторванную ногу. Утер вскочил.
   — Они напали на лагерь. Многие убиты, но Коррина я не увидел и Лейты с Прасамаккусом тоже.
   — Ты думаешь, их схватили?
   — Не знаю, Бальдрик. Но что еще могло с ними произойти?
   Бальдрик пожал плечами.
   — Значит, мы пропали! — Он сел и спрятал лицо в ладонях.
   Утер заметил скользнувшую по земле тень, поднял глаза и увидел, что высоко над ними кружит большой орел. Принц крепко сжал Сипстрасси и навел камень на птицу. У него закружилась голова, и они слились в одно существо. Лес простирался далеко внизу под ним, и еще никогда он не был таким зорким. Его взгляд различил зайца в высокой траве и олененка в гуще кустов. И воинов, которые приближались к высокому холму с плоской вершиной, опоясанной кольцом черных высоких камней. Пеших воинов было около, трехсот, но перед ними двигались длинным рядом вуры, которых удерживали цепями сорок лесовиков в темной одежде.
   Утер вернулся в свое тело, споткнулся и чуть не упал.
   Он перевел дух и побежал во всю мочь, забыв про тоскливо ссутулившегося Бальдрика. Вверх по узкой тропе, вниз в болотистый овражек, скользя и спотыкаясь.
   На тропу перед ним выскочил олень-гигант. Он поднял Сипстрасси, и зверь остановился как вкопанный.
   Одним прыжком Утер очутился у него на спине, олень повернулся и понесся к холму. Несколько раз Утер чуть не был сброшен, но его колени крепко сжимали выпуклые бока. Лес остался позади, олень взлетел по склону, повернулся и встал перед линией вуров. У себя за спиной Утер успел увидеть Прасамаккуса, Лейту и нескольких мужчин с луками наготове. А впереди появились темноглазые воины в бронзовых шлемах. Ветер колыхал черные плащи.
   Олень стоял точно каменная статуя.
   — Уходите или умрите! — крикнул Утер.
   Когда воины увидели светловолосого юношу на диком олене, они онемели от удивления, но теперь разразились хохотом. Раздались слова команды, и лесовики в темной одежде спустили с цепи сорок вуров. Гигантские кошки ринулись вперед, их рев обрушивался на Утера, как раскаты грома. Он поднял Сипстрасси, и его серые глаза были холодными, как полярные льды.
   Вуры остановились, повернулись и врезались в плотные ряды воинов. Когти рвали тела, клыки смыкались на черепах, ломали кости. В панике воины бросились бежать кто куда, а вуры настигали, разрывали жертву, преследовали следующих. Утер повернул оленя и неторопливо въехал на вершину. Там он спрыгнул на землю, похлопал оленя по шее, и тот длинными прыжками унесся в лес, откуда доносились жуткие стоны умирающих.
   К Утеру подошел Коррин.
   — Ты — бог?
   Утер посмотрел на Сипстрасси. Из золотого с черными прожилками он превратился в черный с золотыми прожилками. Магии в нем почти не осталось.
   — Нет, Коррин, я не бог. Я просто человек, который опоздал. Вчера я мог бы спасти Паллина и остальных.
   — Как хорошо увидеть тебя живым, Туро, — сказал Прасамаккус.
   — Не Туро, мой друг. Ребенок умер, живет мужчина. Я — Утер Пендрагон, сын Аврелия. И я король по праву рождения и велению судьбы.
   Прасамаккус промолчал и только низко поклонился. Остальные мужчины, все еще ошеломленные нежданным избавлением от верной смерти, последовали его примеру. Утер принял возданную ему честь молча и ушел к ручью, где сел на камень. Прасамаккус последовал за ним.
   — Можно мне посидеть с тобой, государь? — спросил он без тени сарказма.
   — Не считай меня надменным, Прасамаккус, это не так. Но убил живого мертвеца и парил на орлиных крыльях. Я скакал на владыке леса и уничтожил войско. Я знаю, кто я. И более того: я знаю, что я есть.
   — И что же ты есть, принц Утер?
   Утер повернулся к нему и улыбнулся мягкой улыбкой.
   — Я молодой человек, едва достигший совершеннолетия, который нуждается в мудрых советах верных друзей. Но, кроме того, я король всея Британии, и я верну себе трон моего отца. Никакие силы этого мира и всех остальных меня не остановят.
   — Есть присловье, — заметил Прасамаккус, — что кровь всегда сказывается. Иногда мне доводилось видеть обратное — сыновья доблестных отцов вырастали трусами. Но, думаю, принц Утер, к тебе это не относится. В твоих жидах течет кровь великого короля, и в тебе живет дух воина Кулейна. Да, я последую за тобой, но не вслепую. И буду давать тебе советы, когда ты их попросишь. Я должен преклонить колени?
   Утер засмеялся.
   — Мой первый приказ тебе: никогда не опускайся на колени в моем присутствии. Мой второй: всегда предупреждай меня, если заметишь во мне надменность.
   Я многому учился, Прасамаккус, и знаю, что власть нередко оборачивается бедой. Мой отец предпочитал считать себя правым всегда и во всем только потому, что был королем. Он отстранил от себя друга-воина, вместе с которым рос. Тот не согласился с ним в стратегическом вопросе, и мой отец объявил его изменником. А ведь Аврелий вовсе не был плохим человеком.
   Я изучал жизнеописания великих мира, и все они заболевали гордостью. Ты должен быть моим бойцом против надменности во мне.
   — Тяжкая обязанность, — сказал Прасамаккус. — Но обязанность для будущего. Пока ты еще не король, а гонимый беглец в чужом мире. Судя по тому, как ты появился здесь, тебе удалось найти творящего сны?
   — Да. Он был мертв, но при мне источник его магии.
   — И ее хватит, чтобы вернуть нас домой?
   — Вряд ли. Она почти истощилась.
   — Так что же ты думаешь делать?
   — Мне явился дух творящего сны и приказал мне вернуть духов домой. Бальдрик говорит, что духи — это войско мертвых. Я попытаюсь поднять их против царицы.
   Бригант вздрогнул.
   — Ты поднимаешь мертвых из могил?
   — Да, если сумею найти плато Эрин.
   — Ну что же! — вздохнул Прасамаккус. — Искать долго тебе не придется. Ты сейчас сидишь на плато Эрин, и это та удача, которая перестала меня удивлять.
   — У меня нет выбора, Прасамаккус. Я не собираюсь погибнуть тут, когда убийцы моего отца терзают самое сердце моего королевства. Будь это в моих силах, я бы вызвал самого Владыку Демонов.
   Бригант кивнул и поднялся на ноги.
   — Я оставляю тебя обдумывать твои планы, — сказал он с грустью.
   Два часа спустя Лейта сидела у края вершины, озаренной светом двух лун. Ее переполняла тоска. Туро ни разу не заговорил с ней после своего возвращения, он словно вообще не замечал ее присутствия. Сначала она рассердилась и делала вид, будто не замечает этого, но к вечеру ее негодование улеглось, и она почувствовала себя брошенной, отвергнутой. Он ведь оставался единственным звеном между ней и чудесным миром ее детства. Он знал Кулейна, знал о ее любви к Воину Тумана. С ним она могла бы разделить свое горе и, может быть, обрести утешение. А теперь он был для нее потерян, как она была потеряна для Кулейна и Каледонских гор.
   И он ее ударил! На глазах у всех этих мужчин!
   Конечно, она огрызалась на него, но ведь только для того, чтобы почувствовать себя увереннее. Жизнь с Кулейном приучила ее к самостоятельности, но когда в их мир проникал настоящий страх, Воин Тумана всегда был рядом. Вначале она считала Туро надежным другом и полюбила его в те первые недели, когда узнала поближе его мягкость и доброту. А то, что он не умел обращаться с оружием, пробудило в ней желание защищать его. Но когда он начал обретать силу и сноровку под руководством Кулейна, в ней проснулась ревность — ведь ее возлюбленный тратил на него столько времени! Каким вздором все это казалось теперь.
   Задувал холодный ветер, и она сгорбила плечи, жалея, что не захватила с собой одеяла, но сходить за ним не хотела. Минует ли когда-нибудь боль от потери Кулейна? Что-то теплое окутало ее плечи, она подняла глаза и увидела перед собой Прасамаккуса. Он принес ей одеяло, согрев его у огня. Она плотно закуталась и заплакала. Он сел рядом и притянул ее к себе, ничего не говоря.
   — Мне так одиноко! — сказала она наконец.
   — Ты не одна, — прошептал он. — Я здесь. Утер здесь.
   — Он меня презирает.
   — По-моему, нет.
   — Утер! — злобно пробормотала она. — Кем он себя воображает? Может, будет обзаводиться каждый день новым имечком?
   — Эх, Лейта! Неужели ты не видишь? Мальчик исчез. Ты мне рассказывала, каким слабым ребенком он был, когда ты его нашла, но это уже не он. Вспомни его силу, когда он один противостоял вурам. Он не мог быть уверен, что у него хватит силы или волшебства, чтобы заставить этих страшных кошек повернуть на — зад, но он сделал это! Совершил подвиг мужчины. Он говорит, что волшебство почти иссякло, и очень многие бежали бы. Но не Утер. Другие люди использовали бы остатки магии, чтобы найти меч. Но не Утер. Он ищет, как бы помочь людям, которых считает друзьями.
   Не суди его по вчерашним воспоминаниям.
   — Он не разговаривает со мной.
   — Все дороги ведут в две стороны.
   — Он однажды сказал, что любит меня.
   — Значит, он любит тебя и теперь, потому что он не переменчив.
   — Не могу же я пойти к нему. С какой стати?
   Почему только мужчинам позволено иметь достоинство гордости?
   — Я не уверен, что это такое уж достоинство. Однако я здесь как друг. А друзья иногда беспомощны, когда речь идет о влюбленных.
   — Мы не влюбленные. Я любила Кулейна…
   — А он мертв. Но не важно, влюбленные или друзья — я не замечаю особой разницы. Вряд ли мне надо объяснять тебе, в каком мы опасном положении.
   Никто из нас не может надеяться, что выстоит против Царицы-Ведьмы. Завтра она может вернуться с тысячным войском. С десятитысячным. Тогда мы будем мертвы все и твоя тоска утратит всякую важность.
   Пойди к Утеру и попроси прощения…
   — Не пойду! С какой стати я должна просить прощения?
   — Послушай меня! Пойди к нему и попроси прощения. И тогда он скажет тебе то, что ты хочешь услышать. Поверь мне… пусть тебе и придется солгать.
   — А если он рассмеется мне в лицо?
   — Ты слишком долго жила в уединении лесов, Лейта, и не понимаешь, на чем стоит мир. Мужчинам нравится думать, будто над ним властвуют они, но это чепуха. Правят женщины, как правили всегда. Они говорят мужчине, что он богоподобен. Мужчина верит им и оказывается их рабом. Ведь если они не будут говорить ему этого, он окажется обыкновенным человеком. Иди к нему.
   Она помотала головой, но встала.
   — Друг, я последую твоему совету. Но с этих пор называй меня Гьен. Это имя мне дорого. Гьен Авур — на языке Ферага оно означает» лесная лань «.
   И улыбнувшись, она пошла к большой постройке.
   Открыла дверь и скрылась внутри. Утер сидел среди других мужчин, и они внимательно его слушали. Он поднял глаза и увидел ее. Разговор оборвался — он легким движением встал, приблизился к ней, и они вышли в ночь. Прасамаккуса нигде не было видно.
   — Я тебе нужен? — спросил он, вздернув подбородок. Голос его звучал надменно.
   — Я хотела поздравить тебя и… и попросить прощения.
   Он расслабился, лицо у него смягчилось, и на губах появилась та застенчивая улыбка, которая запомнилась ей со дня их встречи.
   — Тебе не в чем просить прощения. Мне было нелегко стать мужчиной. Кулейн научил меня искусству боя, а Мэдлин — думать. Свести же то и другое воедино было моей задачей. Но тебе пришлось страдать, а у меня ты не нашла помощи. Ты меня простишь? — Он раскрыл ей объятия, и она прильнула к нему.
   В стороне Прасамаккус, скорчившись за большим камнем, вздохнул и пожелал про себя, чтобы они недолго остались на холоде. Нога у него ныла, а глаза слипались.
 
   Утер зашел в дом, взял свои одеяла и увел Лейту на западный склон, где за огромным упавшим камнем можно было спрятаться от ветра. Он собрал хвороста для небольшого костра и расстелил одеяла на земле. Все это происходило в полном молчании, а в их телах нарастало напряжение, не нарушавшее нежное общение их глаз. Когда костерок разгорелся, они сели рядом и не заметили, как Прасамаккус, прихрамывая, отправился спать.
   Утер наклонил голову и поцеловал волосы Лейты, крепче прижав ее к себе. Она подняла к нему лицо.
   Он ощутил пряное благоухание ее кожи и легко коснулся губами ее щеки. Голова у него пошла кругом, ему показалось, что он грезит. Он, ночь и Лейта стали едины. Он почти слышал шепот огромных камней, вспоминающих былое, почти ощущал пульсирование далеких звезд. Лейта откинулась, обвив руками его плечи, притягивая его к себе. Его ладонь медленно заскользила по изгибу ее спины, гладя плоть под туникой. Он разрывался между желанием сорвать с нее одежду и желанием продлить наслаждение этой минутой из минут.
   Он поцеловал ее со стоном. Она мягко высвободилась из его рук и сняла тунику и гетры. Он смотрел, как открывается ее кожа, перламутрово поблескивая в свете костра. Он быстро разделся сам, но не решался ее обнять, а его глаза упивались ее красотой. Он протянул к ней дрожащие руки. Тело Лейты прильнуло к нему, и каждое прикосновение обжигало огнем. Она скользнула под него, но он воспротивился. Ее глаза широко раскрылись от изумления, но он нежно улыбнулся ей.
   — Не спеши, — шепнул он. — Мы никогда не будем спешить.
   Она поняла. Его голова наклонилась для нового поцелуя, рука погладила ее кожу, ласковая и теплая, как утренний луч солнца — прикасаясь, нежа, ища. Наконец он наклонился над ней, в висках у него стучало. Ее ноги скользнули по его бедрам, и он познал ее. Мысли и чувства кружили и затягивали его как смерч, и он растерялся, уловив сожаление, примешавшееся к радости. Он мечтал об этом мгновении, но теперь оно уже не вернется. Он открыл глаза и всмотрелся в ее лицо, отчаянно стараясь запечатлеть в памяти каждую бесценную секунду.
   Ее глаза открылись, и она улыбнулась. Протянула руки, сжала в ладонях его лицо и притянула к своему, целуя с нежданной безграничной нежностью. Страсть поглотила сожаление, и он предался экстазу.
   Чувства Лейты были иными. И она грезила об этом дне, когда отдаст свою девственность любимому. Так оно почти и произошло. Ведь Утер был всем, что осталось от Кулейна, и она видела Воина Тумана в грозовых глазах Утера. Прасамаккус был прав: слабосильный юнец, блуждавший в лесу, исчез навсегда, преобразившись в этого могучего, уверенного в себе воина. Она поняла, что сможет полюбить его, но не той безумной, удивительной страстной любовью, которую испытывала к Кулейну. И пока она вспоминала его, воспоминания смешались в ее сознании с медленно пульсирующим ритмом в самом центре ее существа, и она почувствовала, что владеет ею Владыка Ланса, серебряного копья.
   Ее тело содрогнулось в жгучих волнах наслаждения, граничившего с болью. И на гребне экстаза она прошептала его имя.
   Утер услышал и понял, что потерял ее в тот самый миг, когда обрел…

Глава 13

   Бальдрик поднялся на плато Эрин на следующее утро еще на заре. Когда вуры накинулись на воинов, он в мгновение ока очутился на дереве и оттуда наблюдал за происходившим. Звери разорвали десятки людей и лошадей и выгнали войско из леса. Бальдрик последовал в отдалении и теперь сообщил, что в Марин-са не осталось ни одного врага. Коррин отправил разведчиков нести дозор, не появится ли другое войско, и взглянул на Утера — одобряет ли он? Утер кивнул.
   — Враги вернутся, — сказал принц, — но мы должны использовать отсрочку.
   Утер позвал Прасамаккуса и отправил его с Хогуном на охоту, чтобы добыть свежего мяса. Лейта пошла с ними собирать грибы, травы и съедобные коренья. Рьял и Кэрл были посланы в город Калья узнать, какое впечатление произведет известие о поражении войска.
   Последним Утер подозвал к себе Коррина, и вместе они подошли к краю каменного кольца, оглядывая огромный лес и волны холмов Марин-са.
   — Расскажи мне про духов, — сказал Утер.
   Коррин пожал плечами.
   — Я видел их всего раз и издали.
   — Ну, тогда расскажи мне легенду.
   — Так ли разумно поднять войско мертвецов?
   — Так ли разумно восстать против Царицы-Ведьмы, если восставших всего девятнадцать?
   — Я понял. Ну, так легенда гласит, что духи были воинами древнего царя, а когда он умер, они строем отправились в подземный мир, чтобы вернуть его в мир живых. Но заблудились и теперь вечно маршируют в безднах Пустоты.
   — Сколько их?
   — Понятия не имею. Когда я их увидел, то разглядывал недолго. Сколько успел, когда на бегу оглянулся через плечо.
   — Где ты их видел?
   — Здесь, — ответил Коррин. — На Эрине.
   — Так почему мы их не видим?
   — Так луны же… но откуда тебе знать? В году бывают ночи, когда сияние Априка, большой луны, не видно и светит только Сенник. В такие ночи выходят духи и кольцо заволакивается туманом.
   — А когда Сенник будет светить в одиночестве?
   Коррин пожал плечами.
   — Прости, Утер, я не знаю. Случается это четыре раза в году. Иногда шесть раз. Может, Рьял знает.
   Его отец наблюдал звезды, и, наверное, он что-нибудь слышал. Когда он вернется, я у него спрошу.
   День Утер провел, изучая лес вокруг холма, выискивая потаенные места и тропы, которыми могли бы воспользоваться восставшие, когда воины вернутся. И все это время в нем нарастало ощущение бессилия — ведь военные гении, чьи жизни описал Плутарх, все имели одно общее: все они рано или поздно получали под свою команду войска. А чего мог бы добиться он с десятью лесовиками, охотником-калекой и лесовичкой, искусной в стрельбе из лука? И даже если бы ему удалось набрать отряд из местных жителей, сколько времени понадобится, чтобы обучить их? И сколько времени даст им Астарта?
   Он разделял опасения и Прасамаккуса, и Коррина, касавшиеся войска мертвецов. Но любое войско — все-таки войско, а без него их гибель неизбежна.
   Голодный, усталый, он сел на берегу ручья и позволил своим мыслям вернуться к тому, о чем он запретил себе думать. В апогее страсти он услышал, как Лейта назвала имя Кулейна, и его словно разорвало пополам. Он преклонялся перед Кулейном, а теперь испытывал к нему жгучую ревность, и он любил Лейту, но сейчас был полон гнева на нее. Рассудок твердил ему, что не ее вина, если она все еще любит Кулейна, но и гордость, и сердце не позволяли ему смириться со вторым местом.
   — Привет тебе! — произнес чей-то голос, и Утер вскочил, сжав в руке меч. Совсем близко сидела молодая женщина в простой тунике из сверкающей ткани.
   Волосы у нее были золотыми, глаза — синими.
   — Прости, — сказал он. — Ты меня напугала.
   — Значит, прощения должна попросить я. Ты задумался о чем-то.
   Никогда он еще не видел подобной красавицы. Она встала, подошла к нему и протянула руку к его плечу.
   Когда она посмотрела ему в глаза, он заметил, что в ее глазах появилось странное выражение.
   — Тебя что-то встревожило, госпожа?
   — Вовсе нет, — ответила она поспешно. — Посиди со мной немного.