Геммел Дэвид. Царь призраков

   — Нет, к сожалению, этого удовольствия мне еще испытать не довелось.
   — Да сколько же тебе лет?
   — С осени меня будут считать мужчиной, — ответил он сухо. — А тебе?
   — Столько же, сколько и тебе, Туро. Пятнадцать.
   — Я схожу за подходящими ветками.
   — Заодно запасись и тарелкой.
   — Тарелкой?
   — А куда же ты положишь овсянку?
   Туро сердито вышел из грота. Сердился он редко, и чувство это вызвало у него неловкость. Очень большую. Пока он шел за лесовичкой, его завораживало ритмичное покачивание ее бедер, плавная грация походки. И ему чудилось, что сам он шагу не способен сделать, не споткнувшись. Ступни у него будто увеличились вдвое. Ему хотелось сделать что-нибудь эдакое, чтобы произвести на нее впечатление, и впервые за всю свою юную жизнь он пожалел, что не похож на отца.
   Выкинув эти мысли из головы, он набрал валежника Для очага и нашел круглый плоский камень, как наиболее подходящую замену тарелки.
   — Ты голоден? — спросила она.
   — Не очень.
   Короткой палкой девушка ловко сняла котелок с огня и размешала его густое молочно-белое содержимое. Туро протянул ей камень, а она хихикнула.
   — Бери-ка! — Она протянула ему свою деревянную тарелку. — Так тебе будет сподручнее.
   — Обойдусь и камнем.
   — Прости, Туро, мне не следовало над тобой смеяться. Ты ведь не виноват, что родился князьком. Просто тебе следовало взять с собой слуг.
   — Я не князек, я принц. Сын Максима, верховного короля. И, думается, сиди ты в зале Кэрлина, так ли уж свободно ты себя чувствовала бы, рассуждая о достоинствах плутарховского «Жизнеописания Ликурга»?
   У нее заблестели глаза, и Туро вдруг заметил, что они удивительно гармонируют с ее каштановыми волосами — светло-карие с золотистыми крапинками.
   — Наверное, ты прав, принц Туро. — Она насмешливо поклонилась. — С Ликургом я себя никогда, свободной не чувствовала и считаю, что Плутарх совершенно прав в сравнении его с Нумой. Как бишь он выразился? «Добродетель сделала одного столь почитаемым, что он был достоин трона, а другого столь великим, что он возвысился над троном».
   Туро ответил ей поклоном, но без насмешки.
   — Прости мое высокомерие, — сказал он ей. — Я не привык чувствовать себя столь глупым.
   — Вероятно, тебя больше влекут охота и упражнения с копьем и мечом.
   — Нет. Я и тут плоховат. Мой отец совсем отчаялся.
   Мне хотелось поразить тебя моими книжными премудростями. Ведь ничем другим я похвастать не могу.
   Она отвела глаза, положила остудившуюся овсянку на свою тарелку и протянула ее Туро.
   — Мое имя Лейта. Добро пожаловать к моему очагу, принц Туро.
   Он впился глазами в ее лицо, выискивая насмешку, но она была серьезна.
   Тарелку он взял и молча принялся за еду. Лейта поставила котелок и, прислонившись спиной к стене грота, смотрела на юношу. Он был красив кроткой красотой, а глаза у него были серыми, как древесный дым, грустными и поразительно невинными. Но за всей этой мягкостью Лейта не обнаружила в его лице ни намека на слабодушие. Глаза не бегали, не скашивались в сторону; складка губ не прятала капризности.
   А его безыскусное признание в физической слабости вызвало у девушки теплую к нему симпатию: она достаточно насмотрелась на хвастунов, бахвалившихся силой и мужественностью.
   — Но почему ты плохо владеешь мечом? — спросила она. — Твой наставник не умеет учить?
   — Искусство владения мечом меня не привлекает.
   Упражнения меня утомляют, и мне становится плохо.
   — Плохо? А как?
   Он пожал плечами.
   — Мне рассказывали, что я чуть не умер при рождении, и с тех пор грудь у меня осталась слабой. Стоит мне напрячься, и меня одолевает головокружение, в висках стучит, а иногда я слепну.
   — — А твой отец как к этому относится?
   — С великим терпением и с великой печалью — боюсь, я не тот сын, какого он хотел бы иметь. Но не важно. Он силен как бык, бесстрашен как дракон и будет царствовать еще десятки лет. И, может быть, снова возьмет жену и она родит ему достойного наследника.
   — Но что случилось с твоей матерью?
   — Она умерла через два дня после моего рождения. Роды были преждевременными — на месяц, и Мэдлин, наш волшебник, как раз уехал выполнять королевское поручение.
   — И твой отец не женился снова? Как странно для короля!
   — Я никогда его об этом не спрашивал… но Мэдлин говорит, что она была тихими водами его души и после ее смерти там остался только огонь. Максим обнес свое горе стеной. И доступа туда нет никому.
   Он отводит глаза от моего лица, потому что я очень похож на мою мать, и с тех пор как я себя помню, он ни разу не прикоснулся ко мне — не обнимал за плечи, не взъерошил ни единого волоска на моей голове. Мэдлин рассказывает, что в черные годы меня поразила страшная лихорадка и мой дух затерялся во тьме Пустоты. И тогда мой отец пришел ко мне, взял на руки, а его дух искал мой в бесконечной тьме. Нашел меня и вернул к жизни. Но я ничего не помню, и меня это удручает. Мне хотелось бы хранить в памяти этот миг.
   — Значит, он очень тебя любит, — прошептала она.
   — Не знаю. — Он поднял на нее глаза и улыбнулся. — Спасибо за овсянку. Но мне пора.
   — Я провожу тебя до брода вблизи Дейчестера.
   Туро не стал возражать и терпеливо ждал, пока она отчищала котелок, тарелку и ложку. Потом сложила их в холщовый мешок, вскинула его на спину, взяла лук с колчаном и зашагала рядом с принцем. Снег теперь валил крупными хлопьями, и Туро радовался, что она с, ним. Следы ведь уже замело, и он заблудился бы через минуту-другую.
   Они совсем немного спустились к тропе, как до них донесся перестук копыт лошадей, несущихся во весь опор. Туро возликовал: скоро он вернется в замок и согреется… но тут же вспомнил, что ему придется сразу же проститься с Лейтой. Повинуясь безотчетному порыву, он свернул под деревья за густые кусты, заслонявшие тропу.
   Лейта молча последовала за ним. Всадников было четверо — вооруженных мечами и копьями. В ту же минуту они осадили коней, и к ним присоединились еще трое, ехавшие навстречу.
   — Никаких следов?
   Вопрос донесся до Туро словно шепот ветра, и ему стало стыдно, что он прячется. Эти люди мерзнут, разыскивая его, и нечестно создавать для них лишние хлопоты. Он уже собрался выйти на тропу, но тут другой всадник ответил:
   — Нет, никаких. Даже не верится. С отцом мы разделались за пару минут, а безбородый мальчишка все жилы из нас вымотал.
   — Не мели чушь, Калин. Отец убил шестерых — и это со стрелой в груди. Мальчишка отнимает только время.
   — За мое время он мне заплатит. Я поджарю его глаза на кончике кинжала.
   Туро стоял как каменный еще долго после того, как всадники поскакали дальше.
   — Не думаю, что тебе следует возвращаться в Дейчестер, — шепнула Лейта, ласково прикоснувшись к его плечу.
 
   Туро стоял не шевелясь, уставившись на пустую тропу, а мысли вихрем кружились у него в голове, и страх сменялся сожалением, паника — скорбью. Утром он мерз и чувствовал себя несчастным, совсем одиноким в угрюмом замке. Но теперь он понял, что не был одинок, что могущество Аврелия Максима, верховного короля, одевало его точно плащ, а люди вроде Гвалчмая и Викторина укрывали его от страшных сторон жизни.
   Лейта права. Он был избалованным белоручкой, не умеющим даже развести огонь для стряпни. А теперь мир вернулся в первозданный хаос. Эльдаред, как и опасался Мэдлин, оказался предателем и цареубийцей.
   А принц превратился в травимого зверя, которому не уйти от охотников. Что теперь пользы от его учености!
   Плутарх, Аристотель и Свегоний не опора слабосильному мальчишке в гибельном лесу.
   — Туро?
   Он медленно обернулся и увидел сочувствие в глазах Лейты.
   — По-моему, тебе благоразумнее покинуть меня, — сказал он. — Быть со мной для тебя опасно.
   — Но что ты будешь делать?
   Он пожал плечами.
   — Найду тело отца и похороню его. А потом, полагаю, попытаюсь вернуться в Кэрлин.
   — Ты теперь король, Туро. Что ты сделаешь, когда доберешься туда?
   — Откажусь от престола. Я не гожусь управлять другими. Луций Аквила, полководец моего отца, еще и его троюродный брат. Он будет править мудро… если уцелеет.
   — Но что ему угрожает?
   — Войско Эльдареда по численности равно примерно пяти легионам, да прибавь еще четыре сотни конников. В Кэрлине стоят только два легиона. Остальное войско моего отца составляют ополченцы, которые на зиму расходятся по домам. Убийство моего отца вызовет войну, которая никому пользы не принесет. Ведь на юг покушаются саксы, и честолюбивые планы Эльдареда — чистейшее безумие. Впрочем, бриганты всегда ненавидели римлян, даже еще до того, как Адриан построил стену, чтобы усмирить их.
   — Меня учили, что Адриан построил стену, потому что боялся их, — возразила Лейта.
   — В таком случае ворот на север было бы куда меньше. Ворота эти позволяли совершать набеги в глубь земли бригантов… — Туро задрожал и только тут заметил, что небо совсем почернело и снег валит все гуще. — Где ближайшее селение? — спросил он.
   — Кроме Дейчестера, есть еще Дарис, милях в восьми к юго-западу. Но Эльдаред, конечно, послал туда людей перехватить тебя. Почему бы тебе не пойти со мной? У меня в доме ты будешь в безопасности.
   — Безопасности для меня нет нигде. И я не хочу, Лейта, чтобы ты из-за меня попала в беду.
   — Ты не понимаешь. Я живу с моим опекуном, и он никому не позволит причинить тебе вред.
   Туро улыбнулся.
   — Я же только что объяснил тебе, что у Эльдареда есть пять легионов. А теперь он — убийца верховного короля. Могуществом твой опекун никак не может тягаться с моими врагами.
   — Если мы будем стоять здесь и пререкаться, то замерзнем насмерть. Ну-ка, прогони свою лошадь, Туро, и иди за мной.
   — Но зачем прогонять лошадь?
   — Там, куда я тебя поведу, ей не пройти. И, что еще важнее, твои преследователи ищут мальчика на лошади и не станут рыскать по нашим тропкам. Идем же!
   Туро забросил поводья на шею кобылы, замотал их вокруг луки седла, а затем последовал за тоненькой фигуркой лесовички еще глубже в чащу. В конце концов они вышли к подножию высокого холма, утонувшего в тени западных гор. Сапоги Туро промокли насквозь, ноги оледенели. Пройдя десяток шагов вверх по склону, он остановился и, прерывисто дыша, повалился в снег. Лицо у него побелело. Лейта продолжала идти вперед, но затем оглянулась, увидела, что он лежит возле тропинки, грациозно подбежала к нему и встала на колени.
   — Что с тобой?
   — Прости. Я не в силах идти дальше. Мне необходимо отдохнуть.
   — Не здесь, Туро. Тут нас видно издалека. Идем!
   Совсем немножко осталось.
   Она помогла ему встать. Шатаясь, он сделал шагов десять, и ноги у него подкосились. Нагнувшись, чтобы помочь ему, Лейта краем глаза заметила движение шагах в двухстах позади них. Из-под деревьев выехали три всадника, увидели их и пустили лошадей галопом.
   — Твои враги нас нагнали, Туро, — крикнула она, сбрасывая мешок со спины и натягивая лук.
   Туро с трудом перекатился на колени, попытался встать, но тут силы окончательно ему изменили. И он беспомощно смотрел, как всадники обнажают мечи, увидел блеск торжества в их глазах, услышал злобу в их возгласах. Его взгляд метнулся к Лейте. Она стояла спокойно, натянув лук так, что тетива касалась ее щеки.
   Время, казалось, замедлило свой бег, и Туро словно со стороны наблюдал, как Лейта неторопливо выдохнула и, перед тем как сделать новый вдох, спустила тетиву.
   Стрела поразила переднего всадника между ключицами, и он свалился с седла.
   Но двое остальных уже приблизились настолько, что времени тщательно прицелиться не оставалось, и вторую стрелу Лейта пустила слишком поспешно. Стрела ударилась в шлем второго всадника так, что его голова откинулась. Он чуть было не потерял равновесия, и его лошадь шарахнулась вправо. Тут, когда лесовичка уже почти выдернула из колчана третью стрелу, третий всадник прыгнул на нее прямо с седла. Ее рука метнулась к охотничьему ножу на поясе, но всадник со всей мочи ударил ее кулаком в подбородок, и она без сознания упала на снег. Его товарищ справился с лошадью, спрыгнул на землю и направился к Туро, занося меч.
   — Ну что же, принц-недомерок, надеюсь, охота пришлась тебе по вкусу.
   Туро промолчал, с трудом поднялся на ноги и посмотрел убийце прямо в глаза.
   — Ты что, не будешь молить о пощаде? Вот жалость-то! А я-то думал, ты нам посулишь по крайности королевский выкуп.
   — Я тебя не боюсь, — произнес Туро» ровным голосом. — Ты ничтожный трус. Так подойди же, убийца детей. Отработай свой хлеб.
   Тот напрягся, но внезапно его взгляд скользнул куда-то за Туро.
   — Ты кто? — спросил он, и Туро оглянулся. Позади него, словно возникнув из воздуха, стоял мужчина в плаще из шкуры белого медведя. Волосы у него были черные, но подернутые серебром на висках. Лицо с квадратным подбородком было бритым. Глаза были серые. Темная кожаная туника ниспадала на зеленые вязаные гетры, а в руках он держал серебряный посох с двумя перехватами из черного дерева — вверху и посередине.
   — Я спросил, кто ты, — повторил убийца.
   — Я тебя слышал, — ответил незнакомец глубоким басом, более холодным, чем ветры зимы.
   — Так отвечай!
   — Я Кулейн лак Фераг, а ты напал на мою воспитанницу.
   Тот покосился на бесчувственную девушку.
   — Она только обмерла. И она ведь убила Пагиса!
   — Быстро и метко. Я похвалю ее, когда она очнется. Ты, мальчик, — мягко сказал он Туро, — встань позади меня.
   Туро послушался, и Кулейн шагнул вперед.
   — Не люблю убивать, — сказал он. — Но, к несчастью, нельзя допустить, чтобы ты и твой товарищ покинули это место живыми, так что у меня нет выбора.
   Защищайтесь!
   Секунду оба убийцы тупо смотрели на человека с посохом, затем один бросился вперед с боевым кличем.
   Рука Кулейна скользнула к перехвату и резко повернула его верхнюю половину. Посох распался, и в правой руке Кулейна оказался серебряный клинок. Он отбил неуклюжий удар и обратным движением лезвия рассек шею нападавшего. Голова убийцы медленно отделилась от плеч и скатилась на землю. Жуткое мгновение туловище продолжало стоять, затем правое колено подогнулось, и тело упало рядом со страшной головой.
   Туро судорожно сглотнул и заставил себя отвести глаза от трупа.
   Оставшийся убийца бросился к своему коню, уронил меч и одним движением вскочил в седло. Кулейн перешагнул через труп, поднял лук Лейты, выбрал стрелу, натянул тетиву и пустил стрелу без всякой спешки, но с таким искусством, что Туро счел беглеца убитым еще до того, как она вонзилась ему между лопатками. Кулейн бросил лук, подошел к Лейте и бережно поднял ее на руки.
   — Так никогда ничему и не научишься, Гьен, — прошептал он. — Еще одна лань для твоей коллекции?
   — Он сын короля. Эльдаред ищет его смерти.
   Кулейн обернулся и впился взглядом в принца. Туро заметил в его взгляде что-то новое, какое-то чувство, но не сумел распознать какое. И тут же лицо Кулейна вновь стало непроницаемым.
   — Добро пожаловать к моему очагу, — сказал он просто.

Глава 3

   Эльдаред, король бригантов, владыка Северной Стены, сидя выслушивал в молчании доклады своих охотников. Его сыновья Кэль и Морет, сидевшие рядом с ним, знали, что под видимым спокойствием их отца нарастает черная ярость.
   Эльдареду шел пятьдесят второй год, и он был ветераном темных интриг и злоумышлении. Двадцать лет назад он внезапно перешел на сторону молодого римлянина Аврелия Максима в его споре за трон, предав собственного брата Касьока. С тех пор его власть все росла, а поддержка, которую он оказал Максиму, принесла ему большие богатства, но теперь его честолюбию было уже мало владычества над краем холмов и гор. В течение последних пяти лет он мало-помалу заручился поддержкой горских племен, постоянно воюющих между собой, и укрепил свое влияние на южных бриттов.
   Теперь, чтобы опрокинуть трон, ему требовалась только смерть Аврелия и его слабосильного сына. А затем внезапное нападение на Эборакум сделает его положение неуязвимым.
   И вот поразительной простоты план развеялся пеплом из-за глупого просчета. Трое королевских дружинников бежали, а мальчишка Туро бродит неведомо где в горах. Эльдаред хранил невозмутимость, глаза под тяжелыми веками ни намеком не выдавали снедавшую его тревогу. Мальчишка сам по себе никакой опасности не представлял: бесхребетный заморыш, уверяли все.
   Но стоит ему добраться до Кэрлина, и Луций Аквила, хитрейший стратег, сделает его своей куклой в поисках союзников против Эльдареда. Не говоря уж о том, что стоит хоть одному из уцелевших добраться до Аквилы, и поход на Эборакум может обернуться гибелью.
   Эльдаред отослал дружинников и посмотрел на своего сына Кэля, воина с ястребиными глазами, которому едва сровнялось двадцать.
   — Что скажешь? — обратился к нему король, и Кэль улыбнулся.
   — Отец, тебе же не нужно, чтобы я объяснял очевидное.
   — Да, но мне нужно, чтобы ты показал, насколько понимаешь очевидное.
   Кэль поклонился.
   — Мальчишка пока не так уж важен. Укрылся где-то в сердце наших земель, и мы успеем заняться им на досуге. Прежде надо настигнуть троих беглецов.
   Главное, римлянина Викторина. Аврелий прочил его себе в полководцы, и, думаю, именно он отговорил двух других искать короля.
   — Отлично, малый. Но что нам следует предпринять?
   — Сосредоточить поиски на юго-западе. Викторин проберется за Стену в Норчестере. Оттуда повернет на восток, а потом на юг к Эборакуму.
   — Зачем ему выбирать окольный путь? — спросил Морет. — Это же только увеличит для него опасность.
   В глазах Кэля блеснуло презрение, но он ответил невозмутимо:
   — Викторин не дурак, братец. Он знает, что мы пошлем погоню на юго-восток, и таким маневром выиграет время. Придется воззвать к Горойен.
   Морет кашлянул и заерзал на сиденье. Эльдаред промолчал.
   — Есть ли у нас выбор, отец? — продолжал Кэль.
   — Выбор? — гневно перебил Морет. — Еще один мертвый бригантский младенец для этой мерзкой бабы?
   — А сколько бригантских воинов падет под стенами Эборакума, если мы не заручимся помощью Ведьмы? — возразил Кэль. — Верь я, что это принесет нам победу, я бы принес в жертву Ведьме хоть сотню младенцев.
   — В чем-то Морет прав, — негромко сказал Эльдаред. — В этой смертельной игре я хочу властвовать над событиями. Туманные Чары могут послужить на пользу нам, но какой ценой? Думается, она ведет свою игру. — Он откинулся в кресле и уперся подбородком в сложенные домиком ладони. — Дадим охотникам еще два дня на поимку дружинников. Если они потерпят неудачу, я воззову к Горойен. Ну а мальчишка… наверное, его труп стынет где-то под сугробом. Тем не менее пошли в холмы Алантрика.
   — Ему это не понравится! — засмеялся Морет. — Послать Королевского Бойца за сбежавшим мальчишкой!
   — — Что ему нравится и что не нравится, решаю я, — сказал Эльдаред. — Это относится и к тебе. А весной у Алантрика будет достаточно случаев показать свое искусство бойца.
   — А как же Меч? — спросил Морет.
   Глаза Эльдареда блеснули, лицо потемнело.
   — Не смей напоминать мне о нем! Никогда!
 
   Викторин сидел возле узкого окошка харчевни и смотрел на развалины Стены Антонина, построенной много севернее грозных укреплений Адриана и протянувшейся от берега до берега на сорок с лишним миль.
   Стена эта была сложена из торфяных брусков поверх каменного основания, и ее руины казались молодому римлянину зримым воплощением упадка Римской империи. Триста лет назад тут несли бы дозор три легиона и через каждую римскую милю стояла бы крепость.
   Теперь тут вольно гулял ветер и царило почти полное безлюдье, если не считать деревушек вроде Норчестера у торговых дорог. Он прихлебывал пиво и искоса поглядывал туда, где Гвалчмай и Карадок сидели рядом чуть в стороне от бригантов, коренных местных жителей. Трое дружинников пробирались на юг уже девять дней. По дороге им удалось купить провизию и одежду у греческого купца.
   Викторин теперь был облачен в длинное шерстяное одеяние и меховую куртку сборщика заказов. С плеча у него свисала кожаная сумка, в которой лежали стило, пергамент и письмо Публия Аристарха, удостоверявшее, что он Вар Сенека, сборщик заказов из Эборакума.
   Хозяин харчевни, пожилой римско-британский ветеран, опустился на скамью рядом с Викторином.
   — Как скоро доставят товары, которые я закажу у тебя? — спросил он.
   — Они будут здесь на вторую неделю весны, — ответил Викторин, всей кожей ощущая близкое соседство бригантов. — И, конечно, зависит это от того, что тебе требуется, — продолжал он. — Для галльских вин год выдался плохой, и привозят их мало.
   — Ну, соль мне куда нужнее галльских вин, — сказал хозяин. — Дичи в холмах хоть отбавляй, да как без соли сохранить мясо? А сколько твой торговец берет за соль?
   Викторин глубоко вздохнул. Он никогда хозяйством не занимался и понятия не имел ни о чем подобном.
   — А сколько с тебя запрашивали в этом году? — спросил он.
   — Шесть сестрицей за фунт. Пять, если я возьму все и сам продам в розницу.
   — Расходы возросли, — вздохнул Викторин, — и, боюсь, такая цена мне не подойдет.
   — А какую запросишь ты?
   — Шесть с половиной. Но если ты соберешь заказы с окрестных деревень, я сделаю скидку. За десять проданных мешков один будешь получать бесплатно.
   — И как у вас, торговцев, духу хватает заламывать такие цены! Другое дело, будь у нас война. Дороги же сейчас безопасны как никогда.
   — Ту друг, не видишь дальше своих краев. Может, в земле бригантов дороги и безопасны, но на юге-то идет война — и плакали наши прибыли.
   Высокий воин — бригант с глубоким рубцом поперек щеки, встал из-за стола и подошел к Викторину.
   — Я тебя прежде не видел, — сказал он.
   — А что тут странного? — возразил Викторин. — Или ты часто бываешь в Эборакуме?
   — Ты больше смахиваешь на воина, чем на сборщика заказов.
   — Но, собирая заказы, друг мой, денег я получаю больше и с меньшей опасностью.
   — И ездишь один?
   — Как видишь. Ведь денег же при мне нет. Кто станет нападать на сборщика заказов? Ведь куда сподручнее выждать, когда я доставлю товар, и подстеречь фургоны на обратном пути.
   Бригант кивнул, но его настороженные голубые глаза продолжали сверлить молодого римлянина. Потом он вернулся к своим товарищам, а Викторин возобновил разговор с хозяином харчевни, незаметно следя за бригантом.
   — Задира с рубцом теперь уставился на Карадока с Гвалчмаем.
   — Откуда вы? — спросил он.
   — С юга, — ответил Карадок.
   — Ты белы, а?
   Карадок кивнул.
   — То-то рыбой завоняло.
   Его приятели захохотали, Карадок покраснел, но заставил себя отвести глаза от задиры.
   — Как-то я поимел женщину бельгов, — продолжал Рубец. — Брала она медяк. И была очень на тебя похожа. Может, она тебе матерью доводится?
   Гвалчмай перегнулся через стол и вцепился Карадоку в плечо, а воин ухватился за меч.
   — Может, и доводится, — негромко сказал Гвалчмай. — Помнится, ей нравились скоты.
   Рубец вскочил со скамьи.
   — Не стоило бы задираться в чужих краях.
   — Так уж я воспитан, — сказал Гвалчмай, плавным движением поднявшись со скамьи. — Меня учили всегда затыкать пасть тявкающей собачонке.
   Железные клинки с шипением вырвались из ножен.
   Гвалчмай опрокинул стол и отскочил вправо, обнажив свой гладий. Карадок, выставив меч перед собой, шагнул влево.
   — Вшестером на двоих, — ухмыльнулся Гвалчмай. — Чего же еще ждать от бригантов?
   — . Цель битвы — победа, — объявил Рубец. Глаза у него блестели, лицо налилось кровью.
   Левая рука Карадока метнулась к поясу, сжала рукоятку тяжелого кинжала, и в тот миг, когда бриганты были готовы атаковать, кинжал просвистел в воздухе и вонзился в горло Рубца под подбородочным ремнем его бронзового шлема. Верзила рухнул с булькающим криком, а Карадок с Гвалчмаем ринулись на его товарищей, рубя наотмашь.
   Викторин выругался, выхватил гладий из-под одеяния, прыгнул к дерущимся и погрузил лезвие в спину коренастого бриганта. Харчевня содрогнулась от какофонии боя — железо гремело о железо, железо с чавканьем погружалось в плоть. Через несколько секунд все было кончено. Викторин сразил двоих противников, как и Гвалчмай. Карадок разделался со своим и опрокинулся на пол. Викторин упал рядом с ним на колени, в отчаянии глядя на меч, торчащий из живота бельга.
   — Думается, он меня прикончил, — пробормотал Карадок, скрипнув зубами от боли.
   — Боюсь, что так, — печально согласился Викторин.
   — Оставьте меня тут. Мне надо о многом поразмыслить.
   Викторин кивнул.
   — Ты был хорошим товарищем, — сказал он.
   — — Ты тоже… для римлянина.
   Гвалчмай спросил:
   — Могу я чем-нибудь помочь?
   — Можешь позаботиться о моей женщине, Гвалч.
   Она опять в тягости. Ты можешь… — Глаза у него помутнели, в горле заклокотало.
   Гвалчмай выругался.
   — По-твоему, они смекнули, кто мы?
   — Может быть, — ответил Викторин. — Но скорее все сводилось к британской склонности разжигать племенную рознь. Пошли. Нам надо торопиться.
   — А до Стены Адриана еще далеко?
   — Слишком далеко. — Разве что боги будут к нам благосклонны.
 
   Обескураженное лицо брата, когда они направились через мощенный булыжником двор к казарме дружинников, вызвало у Кэля усмешку.
   — Дернуло же тебя упомянуть про Меч, — сказал он с высоты своего роста.