Геммел Дэвид. Полуночный Сокол

   Пока не знаю, — пожал плечами Бэйн, — но у меня есть мешок золота, подарок любимого папочки! Его доброта не знает границ!
   — Он всегда был добр ко мне, — отозвалась Ворна, — но не будем спорить об этом. Я слишком тебя люблю и не хочу сердить.
   — Я не могу сердиться на тебя, Ворна, — ответил Бэйн, — После матери ты — мой самый лучший друг. Вижу, Бануин уже уехал. Думаешь, он вернется?
   — Зависит от того, сумеет ли он найти то, что ищет, — ответила Ворна и сильно погрустнела. Она взглянула в странные глаза Бэйна. — А еще это зависит от того, останется ли он в живых.
   — Думаешь, ему грозит опасность? У тебя было видение?
   — У меня много видений, но ни в одном нет ни моего сына, ни тебя. Мне кажется, любовь к вам обоим ослабляет мою колдовскую силу. Знаю только, что он едет на юг, по истерзанной войной земле, полной разрушений и насилия. А ведь ты знаешь, что он не воин, Бэйн.
   — Знаю. Он… э-э-э… не очень сильный, — нескладно закончил Бэйн.
   — Ты настоящий друг, — улыбнулась Ворна, — и всегда был настоящим другом.
   Бэйн покраснел:
   — У него всегда были из-за меня неприятности, и ты постоянно меня ругала.
   Ворна покачала головой:
   — Тебе никогда не нравилось, когда тебя хвалят, даже когда ты был маленьким.
   Бэйн захихикал:
   — Меня почти никогда не хвалили, вот я и не привык.
   Он подошел к окну и распахнул ставни. Внимательно оглядывая холмы, прислушался к ударам молота, все еще доносящимся из кузницы Наннкумала.
   — Бедный дедушка, — мягко сказал он, — сначала жена, потом дочь. Он столько выстрадал.
   — Ты простил его? — спросила Ворна.
   — Простил. Ему было непросто принять обратно опозоренную дочь. Я думаю, он в чем-то меня винил, но никогда не был жестоким. Он был даже по-своему добрым. Когда я увидел, как он рыдает на могиле матери, весь мой гнев словно улетучился. — Бэйн повернулся к Ворне и печально улыбнулся. — Трудно ненавидеть человека, который любил того, кто был тебе дорог.
 
   — Это хороший урок, — отозвалась Ворна.
   — Я не слишком способен к учению, — признался Бэйн, — могу написать свое имя и слово «конь». — Бэйн вернулся к камину и сел, откинув белокурую голову на спинку стула. — Я всегда любил эту комнату, — сказал он, — здесь так спокойно, и я чувствую себя в безопасности.
   — Я знаю, о чем ты, — ответила Ворна, — эти стены хранят много воспоминаний.
   Бэйн выпрямился.
   — Три ночи я провел в старой пещере, чтобы сбить со следа охотников. А сколько ты живешь в этом доме?
   — Двадцать пять лет.
   — На четвертое утро мне показалось, что я схожу с ума. Как же ты жила совсем одна?
   — Тогда я была другой — моложе, жестче.
   — Именно тогда ты спасла жизнь Коннавару, — проговорил Бэйн, — я часто думал об этом, когда прятался в пещере.
   — Если бы я этого не сделала, ты бы никогда не родился, — заметила Ворна. — Я никогда бы не вышла за отца Бануина, а значит, не было бы и его самого. А каким бы был мир без вас двоих?
   — Скучным, — отозвался Бэйн. — Расскажи мне про Коннавара и медведя.
   — А что ты хочешь знать? Эту историю знает каждый.
   — Да, каждый. Но, все ли в этой истории правда, Ворна? Действительно ли он сразился с медведем, чтобы спасти немощного друга? Или у него была другая причина?
   — Не было никакой другой причины. Он пытался унести Ламфаду прочь от опасности, но медведь быстро приближался. Тогда он посадил друга на землю и выступил против медведя, вооруженный одним кинжалом. Он был на два года моложе, чем ты сейчас. — Ворна вздохнула. — Ты разочарован, Бэйн. Надеялся, что твой отец окажется трусом?
   — Не знаю, Ворна, может быть. Куда бы я ни пошел, везде поют легенду о Коннаваре — битва против Морских Волков, победа Железных Волков над Пантерами на Когденовом поле, осада Барроу-Хилл. Великий Коннавар! Герой! Как же мог этот герой предать мою мать? Как мог оставить сына расти без родительской любви? Ворна глубоко вздохнула:
   — Может, тебе стоит спросить его?
   — Может, я однажды спрошу.
   Ворна почувствовала в его голосе грусть. «Ты так молод, — подумала она, — еще совсем мальчик». Но вдруг ей стало страшно.
   — Что ты собираешься сделать?
   — Сделать? Ничего. Собираюсь гонять охотников до полусмерти, пока они меня не поймают.
   Бэйн улыбнулся, но Ворна не отступала.
   — Скажи мне правду, — попросила она, — какие у тебя планы?
   — У меня нет планов, Ворна, — вздохнул Бэйн. — Ты думаешь, мама и правда любила меня?
   — Что ты хочешь этим сказать? Конечно же, любила. Она очень любила тебя. Что за вопрос?
   — Иногда она странно смотрела на меня, а потом плакала и кричала, чтобы я убирался прочь. А однажды даже сказала, что все ее страдания — из-за меня.
   — Ну, она могла сказать, не подумав, — проговорила Ворна. — Она страдала не из-за тебя, Бэйн, и не из-за Коннавара. Мы все жертвы собственных пороков. Ариан не была безупречной, но она любила тебя. В этом я уверена, а ты знаешь, я не буду лгать тебе,
   — Знаю, Ворна. Вчера я встретил ловчего Паракса. Король его послал, чтобы найти меня.
   — Если кто-нибудь и мог найти тебя, так это Паракс.
   — Да уж, — отозвался Бэйн, — хитрый старик и очень мудрый. Будущее мне предсказывал. Но мне пора. Спасибо тебе за все.
   Ворне опять стало страшно. Она попыталась проникнуть в сознание Бэйна. Боль? — горе, опустошенность она увидела там и еще большое желание умереть.
   — Постой! — остановила его Ворна у самой двери. — Если у тебя нет определенных планов, не мог бы ты кое-что для меня сделать?
   — Ты же знаешь, Ворна, я все, что угодно, для тебя сделаю.
   — Найди Бануина. Поезжай с ним и охраняй его. Мне очень важно, — добавила она, — знать, что вы вместе.
   Бэйн выглянул в раскрытую дверь:
   — А вот и погоня! Летит, словно ветер! Мне пора.
   Тут он широко улыбнулся, и Ворне стало легче — перед ней снова был прежний Бэйн, полный радости и жизни.
   — Не беспокойся о Бануине, — утешил он, — я присмотрю за ним.
   — Надеюсь, ты так и сделаешь, — сказала Ворна, — твое обещание греет мне душу, а теперь поезжай быстрее.
   Бэйн улыбнулся и, шагнув обратно в комнату, обнял ее, приподнял и расцеловал в обе щеки.
   — Будь осторожна, — попросил он, — ты одна из тех немногих в этом мире, кого я люблю.
   Он осторожно поставил ее на пол. Ворна потрепала его по щеке:
   — Езжай-езжай!
   — Бэйн выбежал вон, а Ворна наблюдала, как он быстро погнал мерина через лужайку, перемахнул невысокий забор и галопом помчался к южным холмам.
   Двадцать всадников развернули коней и пустились в погоню.
   — Вам не поймать его, — негромко проговорила Ворна.
 
   Не в первый раз Бануин останавливал гнедого мерина и оглядывался на север. Горные пики уже едва виднелись сквозь верхушки сосен. Он смотрел на манящие южные долины и понимал, что еще один подъем, и Кэр-Друах станет просто воспоминанием. Ему вдруг взгрустнулось, чему он очень удивился.
   Бануину никогда не нравилось жить среди ригантов. Он с детства ненавидел шумные игры, превосходство физической силы, драки и ссоры. Он на собственном опыте узнал, какими вспыльчивыми, непостоянными и импульсивными могут быть риганты, а теперь ему вдруг совсем расхотелось уезжать.
   День был погожий, и припекало солнышко. Бануин провел рукой по темным волосам до плеч.
   «Нужно постричься до переправы, — подумал он, — в Камне у всех короткая стрижка. Они и бреются каждый день, а борода и усы годятся только для варваров».
   От диких Друахских гор его мысли устремились к легендарному Камню — городу его отца.
   Риганты всегда хорошо отзывались о Бануине-старшем, маленьком чужеземце, который стал жить среди них и женился на бывшей ведунье Ворне. «Прекрасный человек, — говорили они, — смелый и добрый». Бануин пал от руки короля Пердии девятнадцать лет назад.
   Бросив прощальный взгляд на Кэр-Друах, Бануин пришпорил мерина и поскакал по склону вниз.
   — Каким был мой отец? — спросил он однажды у матери.
   — Невысоким, но таким же красивым и темноволосым, как ты.
   — А глаза у него тоже были синие?
   — Нет, он был темноглазым.
   — А его обижали в детстве?
   Он никогда не рассказывал о детстве, сынок, но взрослым его никогда не обижали.
   Бануин ехал на юг. Недавно он пересек реку и находился, по его расчетам, в сутках езды от Гилрата, южного поселения ригантов. Его конь, подарок короля, был по-прежнему свеж и полон сил, хотя, по мнению Бануина, чересчур норовист. Каждое утро конь злобно смотрел на хозяина, а когда Бануин седлал его, несколько раз пытался его скинуть, грозя переломать Бануину кости. Юноша чувствовал, что конь его не любит и лишь из милости позволяет ему ездить верхом.
   — Хороший конь, — сказал Коннавар, — он тебя не подведет.
   В присутствии короля Бануину всегда было не по себе. Король, прославленный воин и лидер, был очень силен физически, но его глаза всегда беспокоили Бануина. Такие же, как у Бэйна: один изумрудный, другой золотистый. Глаза короля, казалось, видели человека насквозь.
   — Спасибо вам, сэр, спасибо за все, что вы сделали для нас с мамой.
   — Ну-ну! Я сделал для вас совсем немного. Ты уверен, что хочешь отправиться в это путешествие?
   — Уверен, сэр. Хочу увидеть родину моего отца.
   — Человек должен знать свою родину, — сказал король, — и гордиться ею. Твой отец был великим и очень многому научил меня. Память о нем очень дорога мне.
   Бануин почувствовал зависть. Ему тоже хотелось бы хранить воспоминания об отце. Но, думая о раннем детстве, он мог вспомнить лишь Большого Человека, Руатайна, который катал его на плечах и брал посмотреть на пасущиеся стада.
   Даже сейчас, много лет спустя после его смерти, Бануину становилось очень грустно всякий раз, когда он вспоминал о Руатайне. Большой Человек с его широкой улыбкой, длинными желтыми волосами и широченными плечами казался мальчику неуязвимым и бессмертным. Его смерть после Паннонской битвы едва не разрушила мир маленького Бануина.
   Тот год принес мальчику много горя. Каменные Пантеры захватили южные земли, и на север поползла молва о резне и насилии. Дети-риганты набросились на Бануина, стали дразнить, насмехаться и издеваться над его происхождением. Потом его начали избивать, и мальчик жил в постоянном страхе.
   Годами дети изводили его. Особенно Бануин страдал от рыжеволосого Форвара, который, казалось, приходил в восторг, издеваясь над ним. Однажды он привязал Бануина к дереву и разложил у его ног хворост. Огонь он так и не развел, но притворялся, что вот-вот разведет. Девятилетний Бануин описался от страха.
   У Бануина в детстве было мало радости — дружба с Бэйном и мечты о Камне. Он отправится в Город и станет в нем жить. В Камне были школы и университеты. Можно было учиться и жить спокойно, без страха и угроз. Какой-то купец рассказал ему, что в Городе есть большая библиотека, а в ней — более двенадцати тысяч свитков и чудесных экспонатов. С тех пор Бануин не хотел ничего другого, только бы отправиться в чудесный город. Он упросил брата Солтайса, жреца, научить его писать и читать на тургонском, языке Камня.
   Бануин провел много времени, разговаривая с купцами из Камня, приезжавшими в Три Ручья, выстраивая в сознании образ города своей мечты. Он знал название каждого из пяти холмов, расположение парков и памятников. Большая библиотека была построена в парке Физуса, рядом с искусственным озером, к ней вела широкая улица, усаженная деревьями. Весной деревья цвели белым и розовым, а осенью листва становилась золотой и красной. По берегам озера стояли мраморные скамьи, где в лучах солнца сидели студенты и преподаватели и беседовали о философии.
   Приятная дрожь пробежала по телу Бануина. Больше он не будет в страхе бежать через лес. Не будет слушать, как вопят неотесанные юноши-риганты, хвастаясь подвигами в будущих битвах. Бануину казалось, что жители Камня не станут бахвалиться тем, кто больше съел или дальше плюнул.
   Проскакав несколько часов, Бануин стал искать место для лагеря. Он погнал коня прочь от открытой местности, к зарослям деревьев, подыскивая уединенное место у ручья. Конь поднял голову и понюхал воздух. Бануин ослабил поводья, чтобы конь сам смог найти путь к воде. Осторожно пробираясь через густой подлесок, он заметил овальный пруд, заросший кувшинками, вокруг росли ивы, их ветки свешивались к воде. Белые лебеди плавно скользили по глади пруда. Лучшего места не найти. Бануин спешился, расседлал коня и, не дав ему напиться, смыл с животного грязь и пыль.
   Часом позже гнедой был стреножен и пощипывал травку, а Бануин сидел у воды, наблюдая, как у самой поверхности плещутся золотые рыбки. Он расслабился, наслаждаясь моментом. Но тут проснулся его дар, и страх схватил юношу ледяными пальцами. Мать всегда говорила, что он унаследовал ее дар и однажды научится им управлять. До сих пор Бануин почти ничего не ощущал. У него не было ни видений, ни способности исцелять, ни умения читать чужие мысли. Однако Бануин всегда чувствовал приближающуюся опасность. Этим его способности ограничивались — пока.
   Опасность приближалась.
   Бануин поднялся и взглянул на лес. Во рту у него пересохло. Из-за деревьев показались трое, Лица грубые и суровые. Одежда рваная, плащей нет, а штаны грубо скроены из оленьей кожи. У каждого имелось по мечу и кинжалу.
   — Доброго вам дня! — поприветствовал их Бануин.
   К нему приблизился первый из троицы. Левая глазница пустая, и Бануин заметил, что на левой руке не хватает трех пальцев. В этот момент у него случилось первое видение. Бануин видел, как мужчина бежит по полю битвы, размахивая железным мечом. На нем был синий в зеленую клетку плащ риганта. Вдруг стрела пронзила его переносицу, выбив глаз. Он споткнулся, но снова бросился на врага.
   — Кто ты? — спросил подошедший, его низкий голос звучал недружелюбно.
   — Ригант, как и вы. Я из Трех Ручьев.
   — Я не ригант, — отозвался мужчина, — я Волчья Голова, изгнанник.
   — Ты храбро сражался на Когденовом поле, за что же тебя изгнали?
   — Ты знаешь меня? Нет, ты слишком молод, чтобы помнить Когден.
   — Рубаха моя! — сказал второй, высокий долговязый мужчина с густой спутанной черной бородой.
   Бануин посмотрел на него. Лицо незнакомца было бесстрастным, а глубоко посаженные глаза — холодными.
   — А почему вдруг рубаха достанется тебе? — спросил третий, невысокий худой блондин с жидкими светлыми усами. — Она тебе явно мала.
   — Я продам ее, — ответил Черная Борода, — ты можешь взять сапоги со штанами.
   Почему вы это делаете? — спросил Бануин, пытаясь сдержать дрожь в голосе.
   Одноглазый подошел ближе.
   — Потому что мы разбойники, идиот. А теперь снимай одежду, и, возможно, мы оставим тебя в живых.
   Бануин взглянул в его единственный глаз и не увидел и следа жалости. Ноги задрожали, так же, как было, когда Форвар привязал его к дереву. Сердце бешено забилось, и Бануин надеялся, что мочевой пузырь хоть сейчас не подведет его.
   — Вы не оставите меня в живых, — проговорил он, — вы убьете меня, просто боитесь порезать и запачкать кровью одежду. Что вы за люди?!
   — Самые последние подонки, — ответил вдруг чей-то голос.
   Испуганно обернувшись, разбойники увидели светловолосого воина, ведущего сквозь деревья серого в яблоках коня. Бросив поводья, он вынул из притороченных к седлу ножен длинный меч и подошел к Бануину.
   — Не убивай их, Бэйн, — взмолился Бануин, — просто отпусти.
   А ты не изменился, — дружелюбно заметил Бэйн, — все такой же добрый. Просто отпустить их? А что случится со следующим человеком, который окажется на их пути? Ведь мы обрекаем его на верную смерть. Эти люди — просто подонки и заслуживают соответствующего отношения.
   — Подонки! — прошипел одноглазый. — Да как ты? ..
   Бэйн поднял руку:
   — Прошу прощения, но я говорю со своим другом, поэтому потише, если вам дороги последние минуты вашей жалкой жизни. Внимательно посмотрите на лебедей, деревья, еще на что-нибудь. — Он обернулся к Бануину. — Почему ты хочешь оставить их в живых? Ведь они собирались тебя убить?
   Бануин указал на одноглазого:
   — На Когденовом поле он был героем, смелым и гордым. Тяжело раненный, он сражался до последнего. Ему выбили глаз стрелой и искалечили руку, но он держался героем вместе с остальными. Не понимаю, как он дошел до нынешней жизни, но он мог бы стать порядочным. Если ты убьешь его, то этого шанса он не получит.
   Бэйн взглянул на остальных разбойников:
   — А что прикажешь делать с этими? Думаешь, они тоже могут превратиться в благородных лекарей или жрецов?
   — О них я ничего не знаю, но, прошу, отпусти их! Ведь они ничего не сделали.
   — Почему мы его слушаем? Ведь он простой мальчишка!
   — Ты прав, сукин сын, — процедил Бэйн, — мальчишка будет благодарен, если ты достанешь меч и мы положим конец пререканиям.
   — Оставьте мечи! — закричал Бануин. — Пожалуйста, Бэйн, отпусти их.
   Бэйн вздохнул. Он подошел к одноглазому и положил ему руку на плечо.
   — Он такой с самого детства, — проговорил он, — никогда его не понимал. Думаю, виной всему смешение кровей или мать-ведьма. Знаешь, когда над ним издевались дети, он никогда не мстил. Да он просто не умеет ненавидеть. Второго такого я никогда не встречал. — Бэйн снова вздохнул. — Он просто зверя во мне будит. И так, вопреки здравому смыслу, я оставлю тебя в живых. Внезапно он просиял:
   — Может, ты все же хочешь сразиться со мной?
   Одноглазый стряхнул руку Бэйна и подошел к Бануину.
   — Я не боюсь смерти, — проговорил он, — ты мне веришь?
   — Верю, — ответил Бануин.
   — Хорошо, что мы тебя не убили. Неожиданно приятно вспомнить, каким я когда-то был. Думаешь, еще можно что-то изменить?
   — Если только ты захочешь, — сказал Бануин.
   — Боюсь, уже слишком поздно, — грустно пробормотал одноглазый.
   — Он сделал знак остальным и пошел прочь. К нему тут же присоединился блондин, а Черная Борода задержался и злобно взглянул на Бэйна.
   — Когда угодно, козья морда, — пообещал Бэйн.
   — Карн, — позвал одноглазый. Карн неохотно пошел за остальными.
   Бэйн сел на поваленное дерево и взглянул на друга:
   — Мы поступили неправильно.
   — Что ты здесь делаешь? — спросил Бануин.
   — Присматриваю за тобой, судя по всему. Еда есть?
   Казалось, Бануин разводил костерок целую вечность, но наконец по сухому дереву заплясали маленькие языки пламени. Бэйн куда-то ушел, а Бануин достал из переметной сумки старый медный котел, деревянное блюдо, мешочек овса и большой ломоть вяленой солонины. Солнце пряталось за горизонт, когда Бэйн вернулся. Он присел у огня рядом с Бануином.
   — Пора ехать, — сказал Бэйн.
   — Уже? Но я ведь только развел огонь.
   — Нет счастья в жизни, — отозвался Бэйн, — но до завтра очень хотелось бы дожить. Так что лучше седлать коней.
   — Одноглазый не вернется, — возразил Бэйн, — в его душе я увидел довольно много хорошего.
   — Он, может, и не вернется, а вот Черная Борода — точно, и скорее всего не один.
   Бэйн вскочил на коня. Бануин собрал поклажу, надел упряжь на гнедого и вернулся к огню.
   — Не туши, — посоветовал Бэйн, — лучше подбрось дров, огонь собьет грабителей со следа.
   Бануин подложил в огонь дров, оседлал гнедого, и всадники помчались из леса по склону вниз к старой дороге.
   Всадники все еще были в пути, когда солнце скрылось окончательно. Похолодало, подул сильный ветер. Бануин достал из-под седла плащ и, ослабив поводья, накинул плащ на плечи. Отчего-то развевающийся плащ испугал гнедого, который неожиданно встал на дыбы и выбросил Бануина из седла. Юноша больно ударился о землю, а конь стремительно понесся на юг. Бэйн, пришпорив коня, бросился в погоню. Бануин поднялся — его мутило, и сильно болела голова. Вернулся Бэйн, ведя на привязи гнедого.
   Звезды и полумесяц ярко озаряли ночное небо.
   — Больно? — спросил Бэйн.
   — Нет, но ты не прав насчет того, что мне чужда ненависть, я начинаю ненавидеть эту скотину.
   Бануин устало забрался в седло, и Бэйн повел коней прочь от дороги в заросшую деревьями лощину, где они разбили лагерь.
   Бэйн развел небольшой костерок, затенив пламя двумя валунами, и скрылся за деревьями. Вскоре он вернулся.
   — С дороги огня не видно, здесь мы в сравнительной безопасности.
   Во второй раз Бануин достал снедь из переметной сумки. Неподалеку тек небольшой ручей, Бануин набрал воды, добавил соль и крупу и поставил на огонь.
   — Ты спас мне жизнь, спасибо, — поблагодарил он наконец.
   — Для того и существуют друзья, — весело отозвался Бэйн.
   Они молча поели, и Бэйн лег спать, положив голову на седло и укрывшись накидкой.
   Бануину спать не хотелось, он тихо сидел у костра, подбрасывая в огонь прутики и наблюдая за танцующим пламенем. Он был сильно расстроен и досадовал на себя. Случай с грабителями лишний раз подтвердил, как он не похож на риганта. Ему даже в голову не пришло надеть на пояс охотничий нож. Страх парализовал Бануина, и он был почти готов просить пощады.
   Бануин взглянул на спящего Бэйна. Его приезд сбил грабителей с толку, а веселая уверенность напугала их. Бануину показалось, что его друг излучает силу и решительность.
   «Он должен быть лидером, а не изгнанником, скрывающимся от закона», — подумал он.
   С другой стороны, Бануин знал, что Бэйн всю свою жизнь неуклонно шел по этому пути. Под маской беспечности и веселья скрывалась бесконечная горечь и злоба, которые вынуждали его бунтовать против признанных авторитетов и наживать врагов среди тех, кто мог быть другом.
   «Кто знает, может, так получилось потому, что у Бэйна нет отца? — подумал Бануин. — Или это не имеет значения? »
   Бануин вспомнил о Форваре, мальчишке, который издевался над ним в детстве. Юноша не мог его ненавидеть. Отец и два дяди Форвара погибли от рук солдат Камня на Когденовом поле. Бануин понимал, что мальчик возненавидел Город и все, связанное с ним. На самом деле Форвар не презирал Бануина, но тот казался ему олицетворением Камня. Преследуя и мучая Бануина, он выплескивал затаенную боль и горечь утрат.
   Бануин все понимал, но от этого не становилось легче. Он пытался поговорить с Форваром, но всепоглощающая ненависть сделала того глухим к словам Бануина.
   Два года назад ненависть Форвара достигла апогея. Бануин гулял по холмам возле леса Древа Желаний, когда Форвар с приятелями возвращался с купания в Ригуанском водопаде. Завидев Бануина, парни бросились за ним, крича и улюлюкая. Бануин со всех ног помчался в Три Ручья, но бегал он плохо, и его тут же догнали, повалили наземь и избили. Уже теряя сознание, он увидел, как Форвар достал нож. Бануин помнил, как мертвенный ужас охватил его. Он взглянул в перекошенное от злобы лицо Форвара и прочел в нем смертельный приговор.
   Взметнулся занесенный нож, но тут на Бануина упала тень, мимо пронеслось что-то темное, раздался страшный звук тяжелого удара и сильный треск. Бануин приоткрыл глаза — рядом стоял Бэйн с тяжелым поленом в руках. Форвар лежал на земле, его шея была странно вывернута. Сильно дрожа, Бануин попытался подняться на колени. Форвар был мертв, а его друзья стояли рядом, онемев от ужаса.
   — Ты убил его, — прошептал Гуин, младший брат Форвара.
   Бэйн отшвырнул перепачканную кровью дубинку, повернулся к Бануину и рывком поднял его на ноги:
   — Ты сильно ранен?
   Бануин молчал, не в силах оторвать глаз от трупа.
   Суд из девяти присяжных под председательством лорда Браэфара провел полное расследование и постановил, что смерть наступила в результате несчастного случая. Форвар погиб вследствие необоснованного нападения на Бануина. Бэйн лишил его жизни непредумышленно, чтобы помешать Форвару убить Бануина.
   Костер догорел, и Бануин собрался спать.
   Он проснулся на заре и растолкал Бэйна, тот только заворчал и перевернулся на другой бок. Бануин зевнул и поднялся.
   — Ты так крепко спал, — сказал он Бэйну.
   — Я обычно засыпаю с трудом, но сегодня мне приснился замечательный сон. Там были те близняшки…
   — Прошу тебя, — с шутливой строгостью взмолился Бануин, — никаких фантазий до завтрака.
   Бэйн фыркнул, пошел к ручью и, сняв бледно-зеленую рубаху, окатил голову и грудь водой. Потом они позавтракали сушеными фруктами и мясом, оседлали лошадей и стали выбираться из лощины. Бэйн насвистывал веселую мелодию и, казалось, был в отличном настроении. Он погнал своего коня прочь с тропинки.
   — Кажется, по тропе легче взобраться на холм, — предположил Бануин.
   — В обход будет быстрее.
   — Тогда, ты можешь пойти в обход, — сказал Бануин, не сходя с тропы.
   — На опушке леса он натянул вожжи и в ужасе взглянул вниз. У самой тропы, оросив кровью траву, лежал человек с перерезанным горлом. Чернобородый Карн. Его глаза были открыты и слепо смотрели в утреннее небо.
   — Бэйн подъехал к другу.
   — Он вернулся этой ночью, а с ним двое других.
   — Двое других?
   — Угу. Они сбежали, но ты оказался прав: одноглазого сними не было.
   — Значит, ты убил Черную Бороду и спокойно лег спать?
   — Я устал. Ты что, не спишь, когда устаешь? Что же я должен был сделать? Разбудить тебя, когда они появились? Зачем? Я очень тебя люблю, Бануин, но ты не умеешь драться. А стоило ли тебя будить, когда они уже убрались?
   Бануин с трудом оторвал глаза от трупа, подстегнул гнедого и поехал вверх по тропе. Бэйн двинулся следом:
   — Хочешь узнать, что мне приснилось?
   — Не хочу, — отрезал Бануин. — Ты убил человека, и это ничего для тебя не значит?!