Страница:
Верна взглянула на Морригу, которая опять потеряла сознание.
— Выход совсем рядом, — сказала она, — примерно полмили на юго-восток, окруженный стеной из золотого камня. Там есть проход, который называется Пиар Да Найк, или Дорога Жизни. Ее нужно отнести туда так, чтобы тело прошло между двумя самыми большими камнями. Дорогу Жизни стережет чудовище, огромное и страшное. Оно похоже на медведя, но когти и зубы длиннее, а шкура прочнее железа. Вы слышали, что она сказала: «Ни один смертный с ним не справится». Что же нам делать? — спросила она Коннавара.
— Однажды она помогла мне, — вздохнул король, — а я до сих пор не вернул ей долг. Это неправильно, и я отнесу ее к выходу и, если необходимо, вырву сердце у чудовища.
— Боюсь, один ты ее не донесешь, — сказала Ворна, — минуту назад я подняла ее руку. Она кажется худой и хрупкой, но весит во много раз больше здорового взрослого человека.
— Коннавар обхватил лежащую без сознания Морригу и попытался приподнять.
— Она будто прикована к земле. Ты мне поможешь? — спросил он Бэйна.
— Почему бы и нет, не каждый день увидишь, как король сражается со страшным медведем.
Отец и сын обхватили ее с разных сторон и уже собирались поднять, когда из-под шали Морригу появилось сияние и под кожей замерцали огоньки.
— Отпустите ее! — вскричала Ворна.
Но было уже поздно, сияние окутало Бэйна с Коннаваром, казалось, внутри их тел бушует пламя.
Бэйн открыл глаза и понял — что-то изменилось. Он моргнул, словно пытаясь проснуться окончательно. Его зрение стало острее, чем когда-либо в жизни. «Нет, не острее, подумал он, — шире!» С места, где он сидел, Бэйн видел деревья и впереди и сзади. «Странно», — подумал он, попытался встать, но тут же почувствовал колющую боль. Испугавшись, Бэйн посмотрел вниз. Его сердце неистово забилось, но не оттого, что он, как оказалось, запутался в колючих кустах куманики, а потому, что, взглянув вниз, Бэйн увидел не собственное тело, а светлые ноги оленя. Шипы впивались в тело и ранили ноги и бока. Бэйн закричал, но услышал лишь испуганное блеяние. Неистово работая задними ногами, он попытался выпутаться из колючих кустов, приподнялся, но потом снова упал. Одна из веток сломалась и хлестнула его по лицу, ранив нежную кожу длинной шеи. Затем Бэйн увидел идущего в его сторону мальчика. Ему было лет десять, рыжие волосы обрамляли бледное веснушчатое лицо. В руках у ребенка был старый бронзовый нож, он шел к нему через колючие кусты, которые тут же обвились вокруг его тела, разрывая тунику и царапая лицо. С минуту Бэйну казалось, что мальчик собирается его убить, и он принялся неистово биться. Мальчик сказал: «Не бойся, маленький, я помогу тебе».
Голос звучал успокаивающе, и олень Бэйн заглянул в странные глаза ребенка. «Это Коннавар», — подумал он. Мальчик медленно перерезал колючие ветки и помог оленю выбраться.
Мир перевернулся, и стало темно. Когда темнота рассеялась, Бэйн почувствовал, что его куда-то быстро несут. Молодой человек, довольно неловко бегущий вверх по холму, нес его на руках. Внезапно Бэйн почувствовал собственную слабость. Руки стали тонкими и слабыми, без малейших признаков мышц, а ног он вообще не чувствовал. Повернув голову, он тут же об этом пожалел, потому что увидел, как за ним, ломая кусты, несется медведь. На его морде была кровь, и он приближался. Бэйн взглянул на напряженное лицо своего спасителя. Это был Коннавар, молодой, без бороды, он бежал, сжав зубы и судорожно глотая воздух. Бэйн услышал чей-то голос и понял, что слышит самого себя. «Брось меня, спасайся!»
Юноша остановился. Бэйн почувствовал, что его бережно опускают на траву. Молодой Коннавар вытащил кинжал и бросился на наступающего зверя.
— Беги, пожалуйста! — услышал он собственный голос.
— Я вырву этому зверю сердце! — крикнул Коннавар и прыгнул на зверя.
В немом ужасе Бэйн смотрел, как когти медведя впились в хрупкое тело молодого воина, а зубы стиснули плечо так, что оно хрустнуло. Коннавар дрался до последнего, пока зверю не надоело терзать его окровавленное тело.
Снова стало темно, и когда Бэйн открыл глаза, то почувствовал такую нестерпимую боль, что чуть не потерял сознание. По правде, юноша отчаянно молился, чтобы сознание его покинуло и он ничего не чувствовал. Он лежал на длинном столе лицом вниз, его раны были перевязаны, но тело горело огнем. Бэйн увидел Ворну, сидящую рядом, она казалась моложе, но на ее лице была написана усталость.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Лучше, — услышал он собственный голос.
— Ты еще не скоро поправишься, парень.
— Я должен выздороветь к празднику, — сказал он, — я женюсь на Ариан.
Бэйн почувствовал, как, несмотря на боль и раны, сердце радостно встрепенулось, но тут же увидел, как погрустнели глаза Ворны.
— Тебе нужно отдохнуть, — велела она.
Бэйн-Коннавар сидел верхом на пони. Он очень устал и ослаб. Пока он ехал в Три Ручья, у дороги стояли люди, которые приветствовали его и хлопали в ладоши. Боль до сих пор обжигала его тело, но он искал среди толпы золотоволосую девушку, о которой так долго мечтал. Бэйн почувствовал, как горько стало Коннавару, когда он понял, что ее нет среди встречающих.
Ему помогли слезть с пони, и Бэйн увидел Мирию и Руатайна, которые помогли ему добраться до кровати. В глазах снова потемнело, и из темноты донесся голос: «Наверное, ты еще не слышал про Ариан. В праздник Самайн она вышла замуж за Касту».
Из груди несчастного вырвался стон, и Бэйн почувствовал, как его захлестнула горечь.
«Мне очень жаль, Конн, — произнес все тот же голос, — я ведь говорил тебе, что она совсем тебя не любит»,
Бэйну стало больно, и он почувствовал, что раненому юноше все меньше и меньше хочется жить. Единственным, что поддерживало его, была злоба, которая проросла в сердце, как напоенная ядом роза.
— Бэйн! Бэйн!
Казалось, голос доносится издалека, и. Бэйн почувствовал, как руки Ворны оттаскивают его от тела Морригу. Он застонал и упал на землю. Затем он увидел фигуру Коннавара, склонившегося над колдуньей. Бэйн перевернулся и неуверенно поднялся. Пошатываясь, он подошел к Коннавару, оттащил его от колдуньи и положил на траву.
— Что случилось? — спросил Бэйн Ворну.
— Ее дух проник в вас обоих, я боялась, что она вас убьет.
Бэйн закрыл руками глаза.
— У меня было видение, Ворна, я видел, как Коннавар сражается с медведем. Я видел, как в пещере он… говорил с тобой о маме.
— Он очень любил ее, — мягко сказала Ворна, — они хотели пожениться.
— Я понял, она… предала его.
— Не думаю, что это было предательство, — сказала она. — Ариан была ветреной и слабой, ей требовалась опора, мужчина, на которого она могла бы положиться. Все считали, что Коннавар умрет. Ариан испугалась и вышла за Касту. Но все это давно в прошлом, и хватит об этом.
Король заворчал и пришел в себя.
— Нужно сделать носилки, — сказал он, — второй раз я не смогу перенести такое.
— Что ты видел? — спросила Ворна.
— Нужно вырезать шесты, — продолжал Коннавар, — и натянуть на них плащ Бэйна. Из того, что у нас есть, это самое прочное полотно. Думаю, он выдержит вес Морригу.
Коннавар поднялся на ноги. Ворна подошла к нему:
— Что ты видел, Конн?
— Слишком многое, — ответил король и, обнажив меч, ушел в лес, откуда вскоре вернулся с двумя толстыми ветками.
Обрубив сучья и листья, он разложил плащ на земле и, сделав с обеих сторон несколько продольных надрезов, продел сквозь них ветки.
— Нам все равно придется положить ее на носилки, — заметил Бэйн.
— Правильно, — согласился Коннавар, — давай быстренько ее поднимем.
Установив носилки рядом с Морригу, они заняли свои места и положили ее на носилки. На этот раз не было никакого мерцающего света, и Бэйн с Коннаваром пошли за Верной на юго-запад. Нести было тяжело, и, поднимаясь на холм, оба сильно вспотели. И вот на огромной поляне они увидели круглую стену из золотых камней, озаренных лучами восходящего солнца.
— Я… я не вижу никаких чудовищ, — прорычал Бэйн, у которого ужасно болели все мышцы.
— Еще не время, — отозвалась Ворна.
Они медленно подошли к Каменному кругу. Снова у ног сгустился туман, окутывая камни, он поднимался все выше и выше, загораживая солнечный свет. Туман становился все гуще и чернее, пока наконец черным куполом не повис над Каменным крутом. В центре, на длинном плоском алтаре, появилась сияющая фигура. Бэйн и Коннавар поднесли Морригу к самому кругу и аккуратно положили на землю.
Фигура у алтаря глухо зарычала. Бэйн вытащил меч и глубоко вздохнул. Как и описывала Ворна, зверь был почти восемь футов ростом, тело покрывали серебряные пластины, на длинных лапах — страшные кривые когти. Бэйн посмотрел на его морду: длинный нос походил на волчий, а зубы были как кинжалы.
— Я нападу на него слева, а ты справа, — сказал Бэйн, оборачиваясь к королю. — Что ты делаешь?
— Коннавар уже отстегнул перевязь и снимал нагрудник, кольчугу, нарукавники и наголенники.
— Ты что, хочешь сражаться нагишом?
— Я вообще не собираюсь с ним сражаться, — ответил Коннавар.
— Что ты придумал?
Коннавар присел на колени возле носилок и подсунул руки под Морригу. Сильным рывком король поднялся на ноги, и его колени прогнулись под тяжестью ноши. Один нерешительный шаг, потом еще один, и он вошел в круг, пройдя между двумя самыми большими камнями. Зверь тут же двинулся к нему, а Бэйн вбежал в круг и, поднырнув под раскачивающейся когтистой лапой, ударил в живот зверя мечом. Меч отскочил, что-то сильно ударило Бэйна в грудь и вышвырнуло из круга. Он больно стукнулся о землю, но успел перевернуться и увидеть, как Коннавар, шатаясь, идет к алтарю. Над ним нависло чешуйчатое чудище, издавшее пронзительный вопль. Король не обратил на него никакого внимания и, дойдя до алтаря, положил на него Морригу и ворона.
Едва тело колдуньи коснулось камня, как темный ночной купол исчез. Солнечные лучи упали на чешуйчатого зверя, и он стал бледнеть и съеживаться. Бэйн поднялся, и они с Ворной вошли в Каменный круг. Тело Морригу задрожало, на груди разгорелось пламя, и тут же занялось платье. Огонь перекинулся на пальцы, которые казались сухими и жесткими, как глиняные черепки. Вуаль загорелась и отлетела от лица, когда пламя с ревом вырвалось из глаз. Огонь становился все ярче и ярче, и Бэйн, Ворна и Коннавар отступили от алтаря, прикрыв ладонями глаза.
Огонь быстро догорел, но алтарь сиял нестерпимо ярко.
— Отвернитесь! — властно произнесла Морригу. — Вы не должны видеть выход открытым.
Они послушались и снова услышали ее голос:
— Я всегда любила этот мир, который сидхи назвали Тир-иа-Нох, мне так хотелось верить, что однажды он будет кормить душу вселенной, которая его породила. Ты, Коннавар, говорил, что двадцать лет защищаешь жизненные устои кельтонов, А я провела двадцать тысяч лет в самых разных мирах, защищая саму жизнь. Жизнь — это дух. Без духа жизнь невозможна, и в глубине души это знает каждый кельтон, а жители Города, за исключением некоторых сектантов, не понимают. Я видела, как от разрушений и завоеваний, произведенных армиями, которыми движут лишь жадность и похоть, рушатся миры. Здесь ваш главный враг — Город, в других мирах это Рим, Кагарис, Шефния или Пакалин. Меняются лишь имена, но результат всегда тот же — гибель духа и гибель мира. — На секунду Морригу замолчала, потом обратилась к Коннавару: — Двадцать лет назад ты попросил меня об одолжении, и я сказала, что долг придется отдавать. Так вот, когда к тебе обратится с просьбой брат, сделай так, как он просит, не смотря ни на что, вне зависимости от обстановки и других дел. Ты понял? Сделай так, как он просит.
— Который из братьев? — спросил Коннавар.
— Ты сам поймешь который. Сделаешь, как я прошу?
— Я же сказал, что сделаю. Я сдержу слово, в своей жизни я не выполнил лишь одно обещание.
— Хорошо, — сказала Морригу, — а теперь ты, Бэйн, ты ведь сделаешь мне одолжение?
— Что вам угодно, леди?
— Ты сможешь прийти сюда через восемь дней, в первое полнолуние после равноденствия?
— Да, и что я должен буду сделать?
— То, что сочтешь нужным. А теперь… прощайте. Свет погас, алтарь исчез.
— Обычное «спасибо» было бы куда приятнее, — сказал Бэйн.
Коннавар надел кольчугу и нагрудник, затем пристегнул перевязь. Бэйн подошел к нему.
— Откуда ты знал, что зверь на тебя не нападет? — спросил он.
— Я тоже хотела об этом спросить, — сказала Ворна. Коннавар нагнулся за бронзовыми наголенниками.
— Из-за нас Морригу пошла на большой риск, — начал он, — она ведь могла пойти к выходу еще неделю назад, когда ее энергия начала иссякать. Но она сидела на месте в надежде, что мы придем за ней. Я легко прочитал ее мысли. Она пыталась скрыть их от меня, но к тому моменту была уже слишком слаба. — Он выпрямился. — Я всегда считал ее злой, но просто невероятно, как сильно она любила наш мир и людей.
— Это понятно, — нетерпеливо сказал Бэйн, — она была очень милой и любящей, но при чем здесь чудище?
— Чудище, которое не способен победить человек? Это был урок мне, Бэйн. Много лет назад один добрый человек уже пытался мне его преподать. Бесполезно противиться злу насилием. Иногда, чтобы победить, необходимо отступать. Есть три способа вести себя с врагом: либо спасаться бегством, либо сражаться с ним, либо попытаться подружиться. Чудище в Каменном круге копировало действия противника — если на него напасть, в ответ оно нападало с двойной силой. Я его проигнорировал, а оно проигнорировало меня.
— Тебе грустно, дорогой? — спросила Ворна.
— Нет, грусть здесь ни при чем, — ответил Коннавар и ушел прочь.
Через два дня во главе десяти тысяч Железных Волков и трех тысяч конных лучников, включая Вика, Коннавар двинулся на юг. Основная часть его пехоты — более двадцати пяти тысяч человек под командованием Гованнана — была уже в пути. За ними следовали сотни повозок с продовольствием, которые растянулись на добрых девять миль. Жители Трех Ручьев вышли проводить солдат.
Бэйн вышел из дома в тот самый момент, когда проезжал король. Увидев его, Коннавар поднял руку, и Бэйн коротко кивнул в ответ. Затем, вскочив на коня, Бэйн ускакал на запад, на свою ферму.
Сидя у кузницы, Ворна смотрела, как уходят солдаты. Она следила за Коннаваром, пока его маленькая золотая фигурка не исчезла вдалеке, а затем не спеша ушла к себе.
У дома ее дожидалась Мирия.
— Сильная армия, — сказала она, — они победят. В зеленых глазах Ворна прочла страх.
— Мы все на это надеемся, — осторожно ответила она.
— Конну суждено победить, он всю жизнь это знал. Общество Мирии тяготило Ворну, но она вежливо ждала, пока та не скажет, зачем пришла.
— Конн приходил к тебе вчера, — сказала Мирия, — он не показался тебе странным?
— Он был… очень задумчивым, — ответила Ворна.
— С той ночи, когда он ночевал на ферме у Бэйна, он сам не свой. Они что, поссорились? Ведь Бэйн не захотел пойти с армией.
— Они не ссорились, — ответила Ворна, — и Коннавар не ночевал на ферме Бэйна. Мы вместе ходили к Дереву Желаний.
Мирия вздохнула.
— Мне он об этом не рассказывал, — она выдавила улыбку, — хотя, когда впервые пошел в тот лес, тоже ничего мне не сказал. Он видел сидхов?
— Да.
— Сидхи дали ему талисман против армии Города?
— В некотором роде да.
— Я знаю, что глупо так переживать. Конну сорок лет. Он не ребенок, которого нужно оберегать. Просто, — ее глаза наполнились слезами, — просто он так странно прощался со мной… — Мирия с надеждой заглянула в темные глаза Ворны. — Ты видела будущее?
— Нет.
— Думаешь, он вернется?
Ворна взглянула на заснеженные вершины Кэр-Друах — грозовые облака окутали белые пики.
— У меня не было видений, — сказала она, — видение было у самого Конна. Он храбрый человек и встретит судьбу так, как подобает королю.
— Он сказал тебе, что именно видел?
— Твое сердце подсказывает тебе то же самое, — сказала Ворна.
Мирия закрыла глаза, по щекам ее покатились слезы. Она тихо вскрикнула и стала сползать по стене дома. Ворна взяла ее за руку.
— Пойдем в дом, — сказала она. Мирия покачала головой:
— Нет, мне нужно домой. Мы с Гвен везем детей на Ригуанский водопад. — Она взглянула на небо. — Я надеялась, что погода не испортится. Как думаешь, гроза движется сюда?
— Нет, — мягко ответила Ворна, — она уйдет на восток.
— Водопады очень красивы, — утирая слезы, проговорила Мирия, — мы с Руатайном часто там купались. Когда Конн впервые нырнул со скалы, ему было только пять. — Она отвернулась, закусив губу, — Кажется, это было совсем недавно, Ворна. Иногда, когда я смотрю на дом, мне мерещится, что сейчас во двор примчится маленький Бран, а Крыло с Коннаваром играют на холмах. — Она затихла, взглянула на удаляющихся солдат и вздохнула. — Теперь Бран генерал, Крыло — предатель, а мой Коннавар…
Низко опустив голову, чтобы никто не увидел слез, Мирия пошла через луг.
Дух Бануина парил высоко в небе над армией ригантов, в то время как тело лежало рядом с братом Солтайсом в небольшом лесочке на севере. Стороннему наблюдателю показалось бы, что юноша просто спит, а он в это время наслаждался свободой, неведомой обычным смертным. Полным отсутствием плотских желаний — ни голода, ни переживаний, ни гнева. Свободные полеты духа ни с чем не сравнить, Бануин не находил слов, чтобы описать беспредельную радость. Как он однажды сказал Коннавару: «Это то же, что увидеть восход солнца после страшной бессонной ночи». Однако и это описание никуда не годилось. Говорят, на дальнем севере солнце светит шесть месяцев подряд, а зимой и осенью темно, словно ночью. «Наверное, местные жители лучше поймут, что я имел в виду», — думал Бануин.
Он посмотрел вниз, на армию ригантов. Бойцы шли, построившись в четыре колонны, и с высоты Бануину казалось, что они похожи на огромных змей, ползущих по холмам. Южнее продвигался Коннавар и десять тысяч Железных Волков. Солнце играло на кольчугах и шлемах, и казалось, что у огромной змеи переливается чешуя. Примерно в миле на запад шли конные лучники, следом — тяжелая пехота. Далеко позади ползли повозки с продовольствием.
Бануин полетел на юг, за несколько секунд преодолев более двадцати миль.
Солдаты Города возводили огромную крепость — большой квадрат с трехметровыми бастионами длиной в полмили. Эта крепость была настоящим произведением искусства, детищем холодного, расчетливого ума Джасарея. Каждое утро три армии Пантер общей численностью три тысячи человек выходили из крепости и проходили по территории противника определенное расстояние, обычно около двенадцати миль. Ударные отряды конных офицеров намечали место следующей ночевки, цветными шестами отмечая расположение палаток генералов и командования, офицерских штабов, солдатских казарм, отхожих мест и загонов для лошадей. Как только прибывали Пантеры, первая и вторая армии занимали оборонительную позицию, вокруг будущего лагеря, а третья начинала рыть огромную квадратную яму, выстраивая земляные стены крепости.
Гениальная стратегическая операция была очень тщательно спланирована. Если противник нападал на передовой отряд, они тут же отступали на предыдущее место ночевки. Если враги нападали во время перехода из одного лагеря в другой, Пантеры могли быстро перестроиться и окружить противника. Если под удар попадала задняя крепость, солдат и остаток продовольствия можно было быстро перебросить в новое укрепление. Бануин посмотрел вниз на солдат Города. Если кавалерия Коннавара была похожа на змею, то эти солдаты больше походили на термитов, без устали копающихся в земле. Но была «змея» и у Джасарея. Колонны солдат тянулись от одного лагеря к другому на протяжении двенадцати миль. Последние подводы еще не покинули лагерь, и их стерегли три армии Пантер. Бануин спустился ниже и летел вдоль колонны солдат, пока не увидел Джасарея. Император ехал верхом на сером коне и беседовал с группой офицеров. Бануину стало грустно, когда рядом с императором он заметил Маро, сына Баруса, старого друга по университету.
Бануин снова взмыл ввысь. «Лучше не видеть лиц, — подумал он, — не думать о сотнях людей с обеих сторон, которые неумолимо приближаются к боли, увечьям или смерти».
Молодой жрец определил примерное количество солдат Джасарея, а потом вернулся в собственное тело. Он открыл глаза. Брат Солтайс спокойно сидел рядом и дремал, откинувшись на ствол дерева. Бануин резко сел, и брат Солтайс проснулся.
— Как далеко они? — спросил он, зевая и потягиваясь.
— Чуть больше двадцати миль. Там двадцать армий Пантер, но всего несколько конных разведчиков.
— Двадцать армий? Ничего хорошего, — сказал брат Солтайс.
Бануин встал и подошел к коню. За последние тридцать лет армия Города побеждала противников, превосходящих ее в десятки раз. Она всегда побеждала за счет прекрасной организации, железной дисциплины, а также благодаря тому, что солдаты были профессионалами, которые ежедневно тренировались и беспрекословно повиновались приказам, а не народными ополченцами, которых только что забрали с ферм. О строевой подготовке армии Города ходили легенды, И ни одной кельтонской армии не удавалось ее победить. Сам Джасарей, не покидая города, разгромил пердийцев, используя лишь пять армий Пантер — пятнадцать тысяч человек против стотысячной армии пердийцев.
У Коннавара было вдвое меньше солдат против закаленных в бою ветеранов под командованием величайшего из генералов. Такая перспектива приводила Бануина в дрожь.
Подстегнув коня, он поскакал прочь из леса, чтобы доложить Коннавару об увиденном.
Брат Солтайс был мужчиной крупным. В молодости он был красавцем воином, высоким, широкоплечим и очень сильным. Теперь, достигнув среднего возраста, сильно раздался вширь, и ему было очень сложно подобрать коня. Брат Солтайс ездил на жирном осле, поднимая ноги, чтобы не волочились по земле. Он не обращал никакого внимания на шутки, которые отпускали в его адрес солдаты, лишь приветственно махал рукой и улыбался.
— Кони делают человека излишне заносчивым, — часто говорил он, — жрецу негоже испытывать такие чувства.
— Но ведь ты пьешь пиво, — как-то сказал Бануин, — и брагу и любишь вкусно поесть.
— Да, но ведь у каждого свои слабости.
Сейчас, когда брат Солтайс ехал за Бануином, он пребывал в более мрачном настроении. Причина была не только в докладе Бануина, хотя подобная новость могла сломить любого оптимиста. Скорее все дело в поведении короля Коннавара и главного стратега Бендегита Брана. Коннавар всегда был серьезным, вдумчивым и сосредоточенным. Теперь же он казался странно отрешенным, будто нес бремя, которым ни с кем не желал делиться. Бендегит Бран, которого все любили за легкий характер и отсутствие высокомерия, стал угрюмым и раздражительным. Смерть сына стала для него тяжелым испытанием. Как и отец, Бендегит Бран очень дорожил семьей и обожал сына. Брат Солтайс очень ему сочувствовал, но теперь над ригантами нависла огромная опасность; и рассеянность одного генерала могла дорого обойтись целому народу. А два таких генерала были просто катастрофой, и не только в плане стратегии — брат Солтайс чувствовал, как среди — солдат растет тревога. Многие кельтоны истолковали настроение Брана как страх перед армией Джасарея. Само по себе это не могло повлиять на исход битвы, ведь главным командующим был Коннавар. Он, непобедимый король, который однажды уже разгромил армию Камня, казался настоящим талисманом. У него был волшебный меч сидхов, который пробивал доспехи, словно масло, само его присутствие вселяло надежду и вдохновляло на подвиги каждого из воинов.
Коннавар всегда был сдержанным, поэтому мало кто заметил незначительную перемену в его поведении. Однако от брата Солтайса ничего не скроешь.
Он ехал за Бануином сквозь ряды солдат и шутил с теми, кто все еще смеялся над его ослом. К тому времени, когда они нагнали первые ряды, риганты уже расседлали и привязали коней и возвели королевскую палатку, в центре которой сидел Коннавар в окружении старших генералов. Справа от него рано поседевший Гованнан, а сзади Остаран — гатский воин, который присоединился к Коннавару двадцать лет назад после покорения своей родины армией Города. Слева от короля сидел Бендегит Бран. Не было только Фиаллаха, который со своим отрядом находился далеко на юге, совершая налеты на продовольственные обозы противника.
Бануин доложил о количестве войск Джасарея и их расположении. Коннавар внимательно его выслушал, а потом еще несколько минут расспрашивал. Бендегит Бран, за которым пристально наблюдал брат Солтайс, не задал ни одного вопроса. Он вообще не слушал Бануина — в его голубых глазах застыло отсутствующее выражение. Казалось, Коннавар не замечает, что с братом что-то не так. Оста и Гованнан бросали на Брана сердитые взгляды, но не сказали ни слова.
— Вспомнишь еще что-нибудь, что могло бы нам помочь? — спросил Бануина Коннавар, когда тот закончил отчет.
Прежде чем Бануин смог ответить, тихо и очень спокойно заговорил брат Солтайс:
— С полком летающих драконов непросто будет справиться, не так ли, лорд Бран?
Бран мигнул и выпрямил плечи.
— Конечно, — сказал он, — мы должны все обдумать. Повисла неловкая тишина.
— Какова численность наших противников, лорд Бран? — спросил брат Солтайс. — Где сейчас находится их армия?
— Выход совсем рядом, — сказала она, — примерно полмили на юго-восток, окруженный стеной из золотого камня. Там есть проход, который называется Пиар Да Найк, или Дорога Жизни. Ее нужно отнести туда так, чтобы тело прошло между двумя самыми большими камнями. Дорогу Жизни стережет чудовище, огромное и страшное. Оно похоже на медведя, но когти и зубы длиннее, а шкура прочнее железа. Вы слышали, что она сказала: «Ни один смертный с ним не справится». Что же нам делать? — спросила она Коннавара.
— Однажды она помогла мне, — вздохнул король, — а я до сих пор не вернул ей долг. Это неправильно, и я отнесу ее к выходу и, если необходимо, вырву сердце у чудовища.
— Боюсь, один ты ее не донесешь, — сказала Ворна, — минуту назад я подняла ее руку. Она кажется худой и хрупкой, но весит во много раз больше здорового взрослого человека.
— Коннавар обхватил лежащую без сознания Морригу и попытался приподнять.
— Она будто прикована к земле. Ты мне поможешь? — спросил он Бэйна.
— Почему бы и нет, не каждый день увидишь, как король сражается со страшным медведем.
Отец и сын обхватили ее с разных сторон и уже собирались поднять, когда из-под шали Морригу появилось сияние и под кожей замерцали огоньки.
— Отпустите ее! — вскричала Ворна.
Но было уже поздно, сияние окутало Бэйна с Коннаваром, казалось, внутри их тел бушует пламя.
Бэйн открыл глаза и понял — что-то изменилось. Он моргнул, словно пытаясь проснуться окончательно. Его зрение стало острее, чем когда-либо в жизни. «Нет, не острее, подумал он, — шире!» С места, где он сидел, Бэйн видел деревья и впереди и сзади. «Странно», — подумал он, попытался встать, но тут же почувствовал колющую боль. Испугавшись, Бэйн посмотрел вниз. Его сердце неистово забилось, но не оттого, что он, как оказалось, запутался в колючих кустах куманики, а потому, что, взглянув вниз, Бэйн увидел не собственное тело, а светлые ноги оленя. Шипы впивались в тело и ранили ноги и бока. Бэйн закричал, но услышал лишь испуганное блеяние. Неистово работая задними ногами, он попытался выпутаться из колючих кустов, приподнялся, но потом снова упал. Одна из веток сломалась и хлестнула его по лицу, ранив нежную кожу длинной шеи. Затем Бэйн увидел идущего в его сторону мальчика. Ему было лет десять, рыжие волосы обрамляли бледное веснушчатое лицо. В руках у ребенка был старый бронзовый нож, он шел к нему через колючие кусты, которые тут же обвились вокруг его тела, разрывая тунику и царапая лицо. С минуту Бэйну казалось, что мальчик собирается его убить, и он принялся неистово биться. Мальчик сказал: «Не бойся, маленький, я помогу тебе».
Голос звучал успокаивающе, и олень Бэйн заглянул в странные глаза ребенка. «Это Коннавар», — подумал он. Мальчик медленно перерезал колючие ветки и помог оленю выбраться.
Мир перевернулся, и стало темно. Когда темнота рассеялась, Бэйн почувствовал, что его куда-то быстро несут. Молодой человек, довольно неловко бегущий вверх по холму, нес его на руках. Внезапно Бэйн почувствовал собственную слабость. Руки стали тонкими и слабыми, без малейших признаков мышц, а ног он вообще не чувствовал. Повернув голову, он тут же об этом пожалел, потому что увидел, как за ним, ломая кусты, несется медведь. На его морде была кровь, и он приближался. Бэйн взглянул на напряженное лицо своего спасителя. Это был Коннавар, молодой, без бороды, он бежал, сжав зубы и судорожно глотая воздух. Бэйн услышал чей-то голос и понял, что слышит самого себя. «Брось меня, спасайся!»
Юноша остановился. Бэйн почувствовал, что его бережно опускают на траву. Молодой Коннавар вытащил кинжал и бросился на наступающего зверя.
— Беги, пожалуйста! — услышал он собственный голос.
— Я вырву этому зверю сердце! — крикнул Коннавар и прыгнул на зверя.
В немом ужасе Бэйн смотрел, как когти медведя впились в хрупкое тело молодого воина, а зубы стиснули плечо так, что оно хрустнуло. Коннавар дрался до последнего, пока зверю не надоело терзать его окровавленное тело.
Снова стало темно, и когда Бэйн открыл глаза, то почувствовал такую нестерпимую боль, что чуть не потерял сознание. По правде, юноша отчаянно молился, чтобы сознание его покинуло и он ничего не чувствовал. Он лежал на длинном столе лицом вниз, его раны были перевязаны, но тело горело огнем. Бэйн увидел Ворну, сидящую рядом, она казалась моложе, но на ее лице была написана усталость.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Лучше, — услышал он собственный голос.
— Ты еще не скоро поправишься, парень.
— Я должен выздороветь к празднику, — сказал он, — я женюсь на Ариан.
Бэйн почувствовал, как, несмотря на боль и раны, сердце радостно встрепенулось, но тут же увидел, как погрустнели глаза Ворны.
— Тебе нужно отдохнуть, — велела она.
Бэйн-Коннавар сидел верхом на пони. Он очень устал и ослаб. Пока он ехал в Три Ручья, у дороги стояли люди, которые приветствовали его и хлопали в ладоши. Боль до сих пор обжигала его тело, но он искал среди толпы золотоволосую девушку, о которой так долго мечтал. Бэйн почувствовал, как горько стало Коннавару, когда он понял, что ее нет среди встречающих.
Ему помогли слезть с пони, и Бэйн увидел Мирию и Руатайна, которые помогли ему добраться до кровати. В глазах снова потемнело, и из темноты донесся голос: «Наверное, ты еще не слышал про Ариан. В праздник Самайн она вышла замуж за Касту».
Из груди несчастного вырвался стон, и Бэйн почувствовал, как его захлестнула горечь.
«Мне очень жаль, Конн, — произнес все тот же голос, — я ведь говорил тебе, что она совсем тебя не любит»,
Бэйну стало больно, и он почувствовал, что раненому юноше все меньше и меньше хочется жить. Единственным, что поддерживало его, была злоба, которая проросла в сердце, как напоенная ядом роза.
— Бэйн! Бэйн!
Казалось, голос доносится издалека, и. Бэйн почувствовал, как руки Ворны оттаскивают его от тела Морригу. Он застонал и упал на землю. Затем он увидел фигуру Коннавара, склонившегося над колдуньей. Бэйн перевернулся и неуверенно поднялся. Пошатываясь, он подошел к Коннавару, оттащил его от колдуньи и положил на траву.
— Что случилось? — спросил Бэйн Ворну.
— Ее дух проник в вас обоих, я боялась, что она вас убьет.
Бэйн закрыл руками глаза.
— У меня было видение, Ворна, я видел, как Коннавар сражается с медведем. Я видел, как в пещере он… говорил с тобой о маме.
— Он очень любил ее, — мягко сказала Ворна, — они хотели пожениться.
— Я понял, она… предала его.
— Не думаю, что это было предательство, — сказала она. — Ариан была ветреной и слабой, ей требовалась опора, мужчина, на которого она могла бы положиться. Все считали, что Коннавар умрет. Ариан испугалась и вышла за Касту. Но все это давно в прошлом, и хватит об этом.
Король заворчал и пришел в себя.
— Нужно сделать носилки, — сказал он, — второй раз я не смогу перенести такое.
— Что ты видел? — спросила Ворна.
— Нужно вырезать шесты, — продолжал Коннавар, — и натянуть на них плащ Бэйна. Из того, что у нас есть, это самое прочное полотно. Думаю, он выдержит вес Морригу.
Коннавар поднялся на ноги. Ворна подошла к нему:
— Что ты видел, Конн?
— Слишком многое, — ответил король и, обнажив меч, ушел в лес, откуда вскоре вернулся с двумя толстыми ветками.
Обрубив сучья и листья, он разложил плащ на земле и, сделав с обеих сторон несколько продольных надрезов, продел сквозь них ветки.
— Нам все равно придется положить ее на носилки, — заметил Бэйн.
— Правильно, — согласился Коннавар, — давай быстренько ее поднимем.
Установив носилки рядом с Морригу, они заняли свои места и положили ее на носилки. На этот раз не было никакого мерцающего света, и Бэйн с Коннаваром пошли за Верной на юго-запад. Нести было тяжело, и, поднимаясь на холм, оба сильно вспотели. И вот на огромной поляне они увидели круглую стену из золотых камней, озаренных лучами восходящего солнца.
— Я… я не вижу никаких чудовищ, — прорычал Бэйн, у которого ужасно болели все мышцы.
— Еще не время, — отозвалась Ворна.
Они медленно подошли к Каменному кругу. Снова у ног сгустился туман, окутывая камни, он поднимался все выше и выше, загораживая солнечный свет. Туман становился все гуще и чернее, пока наконец черным куполом не повис над Каменным крутом. В центре, на длинном плоском алтаре, появилась сияющая фигура. Бэйн и Коннавар поднесли Морригу к самому кругу и аккуратно положили на землю.
Фигура у алтаря глухо зарычала. Бэйн вытащил меч и глубоко вздохнул. Как и описывала Ворна, зверь был почти восемь футов ростом, тело покрывали серебряные пластины, на длинных лапах — страшные кривые когти. Бэйн посмотрел на его морду: длинный нос походил на волчий, а зубы были как кинжалы.
— Я нападу на него слева, а ты справа, — сказал Бэйн, оборачиваясь к королю. — Что ты делаешь?
— Коннавар уже отстегнул перевязь и снимал нагрудник, кольчугу, нарукавники и наголенники.
— Ты что, хочешь сражаться нагишом?
— Я вообще не собираюсь с ним сражаться, — ответил Коннавар.
— Что ты придумал?
Коннавар присел на колени возле носилок и подсунул руки под Морригу. Сильным рывком король поднялся на ноги, и его колени прогнулись под тяжестью ноши. Один нерешительный шаг, потом еще один, и он вошел в круг, пройдя между двумя самыми большими камнями. Зверь тут же двинулся к нему, а Бэйн вбежал в круг и, поднырнув под раскачивающейся когтистой лапой, ударил в живот зверя мечом. Меч отскочил, что-то сильно ударило Бэйна в грудь и вышвырнуло из круга. Он больно стукнулся о землю, но успел перевернуться и увидеть, как Коннавар, шатаясь, идет к алтарю. Над ним нависло чешуйчатое чудище, издавшее пронзительный вопль. Король не обратил на него никакого внимания и, дойдя до алтаря, положил на него Морригу и ворона.
Едва тело колдуньи коснулось камня, как темный ночной купол исчез. Солнечные лучи упали на чешуйчатого зверя, и он стал бледнеть и съеживаться. Бэйн поднялся, и они с Ворной вошли в Каменный круг. Тело Морригу задрожало, на груди разгорелось пламя, и тут же занялось платье. Огонь перекинулся на пальцы, которые казались сухими и жесткими, как глиняные черепки. Вуаль загорелась и отлетела от лица, когда пламя с ревом вырвалось из глаз. Огонь становился все ярче и ярче, и Бэйн, Ворна и Коннавар отступили от алтаря, прикрыв ладонями глаза.
Огонь быстро догорел, но алтарь сиял нестерпимо ярко.
— Отвернитесь! — властно произнесла Морригу. — Вы не должны видеть выход открытым.
Они послушались и снова услышали ее голос:
— Я всегда любила этот мир, который сидхи назвали Тир-иа-Нох, мне так хотелось верить, что однажды он будет кормить душу вселенной, которая его породила. Ты, Коннавар, говорил, что двадцать лет защищаешь жизненные устои кельтонов, А я провела двадцать тысяч лет в самых разных мирах, защищая саму жизнь. Жизнь — это дух. Без духа жизнь невозможна, и в глубине души это знает каждый кельтон, а жители Города, за исключением некоторых сектантов, не понимают. Я видела, как от разрушений и завоеваний, произведенных армиями, которыми движут лишь жадность и похоть, рушатся миры. Здесь ваш главный враг — Город, в других мирах это Рим, Кагарис, Шефния или Пакалин. Меняются лишь имена, но результат всегда тот же — гибель духа и гибель мира. — На секунду Морригу замолчала, потом обратилась к Коннавару: — Двадцать лет назад ты попросил меня об одолжении, и я сказала, что долг придется отдавать. Так вот, когда к тебе обратится с просьбой брат, сделай так, как он просит, не смотря ни на что, вне зависимости от обстановки и других дел. Ты понял? Сделай так, как он просит.
— Который из братьев? — спросил Коннавар.
— Ты сам поймешь который. Сделаешь, как я прошу?
— Я же сказал, что сделаю. Я сдержу слово, в своей жизни я не выполнил лишь одно обещание.
— Хорошо, — сказала Морригу, — а теперь ты, Бэйн, ты ведь сделаешь мне одолжение?
— Что вам угодно, леди?
— Ты сможешь прийти сюда через восемь дней, в первое полнолуние после равноденствия?
— Да, и что я должен буду сделать?
— То, что сочтешь нужным. А теперь… прощайте. Свет погас, алтарь исчез.
— Обычное «спасибо» было бы куда приятнее, — сказал Бэйн.
Коннавар надел кольчугу и нагрудник, затем пристегнул перевязь. Бэйн подошел к нему.
— Откуда ты знал, что зверь на тебя не нападет? — спросил он.
— Я тоже хотела об этом спросить, — сказала Ворна. Коннавар нагнулся за бронзовыми наголенниками.
— Из-за нас Морригу пошла на большой риск, — начал он, — она ведь могла пойти к выходу еще неделю назад, когда ее энергия начала иссякать. Но она сидела на месте в надежде, что мы придем за ней. Я легко прочитал ее мысли. Она пыталась скрыть их от меня, но к тому моменту была уже слишком слаба. — Он выпрямился. — Я всегда считал ее злой, но просто невероятно, как сильно она любила наш мир и людей.
— Это понятно, — нетерпеливо сказал Бэйн, — она была очень милой и любящей, но при чем здесь чудище?
— Чудище, которое не способен победить человек? Это был урок мне, Бэйн. Много лет назад один добрый человек уже пытался мне его преподать. Бесполезно противиться злу насилием. Иногда, чтобы победить, необходимо отступать. Есть три способа вести себя с врагом: либо спасаться бегством, либо сражаться с ним, либо попытаться подружиться. Чудище в Каменном круге копировало действия противника — если на него напасть, в ответ оно нападало с двойной силой. Я его проигнорировал, а оно проигнорировало меня.
— Тебе грустно, дорогой? — спросила Ворна.
— Нет, грусть здесь ни при чем, — ответил Коннавар и ушел прочь.
Через два дня во главе десяти тысяч Железных Волков и трех тысяч конных лучников, включая Вика, Коннавар двинулся на юг. Основная часть его пехоты — более двадцати пяти тысяч человек под командованием Гованнана — была уже в пути. За ними следовали сотни повозок с продовольствием, которые растянулись на добрых девять миль. Жители Трех Ручьев вышли проводить солдат.
Бэйн вышел из дома в тот самый момент, когда проезжал король. Увидев его, Коннавар поднял руку, и Бэйн коротко кивнул в ответ. Затем, вскочив на коня, Бэйн ускакал на запад, на свою ферму.
Сидя у кузницы, Ворна смотрела, как уходят солдаты. Она следила за Коннаваром, пока его маленькая золотая фигурка не исчезла вдалеке, а затем не спеша ушла к себе.
У дома ее дожидалась Мирия.
— Сильная армия, — сказала она, — они победят. В зеленых глазах Ворна прочла страх.
— Мы все на это надеемся, — осторожно ответила она.
— Конну суждено победить, он всю жизнь это знал. Общество Мирии тяготило Ворну, но она вежливо ждала, пока та не скажет, зачем пришла.
— Конн приходил к тебе вчера, — сказала Мирия, — он не показался тебе странным?
— Он был… очень задумчивым, — ответила Ворна.
— С той ночи, когда он ночевал на ферме у Бэйна, он сам не свой. Они что, поссорились? Ведь Бэйн не захотел пойти с армией.
— Они не ссорились, — ответила Ворна, — и Коннавар не ночевал на ферме Бэйна. Мы вместе ходили к Дереву Желаний.
Мирия вздохнула.
— Мне он об этом не рассказывал, — она выдавила улыбку, — хотя, когда впервые пошел в тот лес, тоже ничего мне не сказал. Он видел сидхов?
— Да.
— Сидхи дали ему талисман против армии Города?
— В некотором роде да.
— Я знаю, что глупо так переживать. Конну сорок лет. Он не ребенок, которого нужно оберегать. Просто, — ее глаза наполнились слезами, — просто он так странно прощался со мной… — Мирия с надеждой заглянула в темные глаза Ворны. — Ты видела будущее?
— Нет.
— Думаешь, он вернется?
Ворна взглянула на заснеженные вершины Кэр-Друах — грозовые облака окутали белые пики.
— У меня не было видений, — сказала она, — видение было у самого Конна. Он храбрый человек и встретит судьбу так, как подобает королю.
— Он сказал тебе, что именно видел?
— Твое сердце подсказывает тебе то же самое, — сказала Ворна.
Мирия закрыла глаза, по щекам ее покатились слезы. Она тихо вскрикнула и стала сползать по стене дома. Ворна взяла ее за руку.
— Пойдем в дом, — сказала она. Мирия покачала головой:
— Нет, мне нужно домой. Мы с Гвен везем детей на Ригуанский водопад. — Она взглянула на небо. — Я надеялась, что погода не испортится. Как думаешь, гроза движется сюда?
— Нет, — мягко ответила Ворна, — она уйдет на восток.
— Водопады очень красивы, — утирая слезы, проговорила Мирия, — мы с Руатайном часто там купались. Когда Конн впервые нырнул со скалы, ему было только пять. — Она отвернулась, закусив губу, — Кажется, это было совсем недавно, Ворна. Иногда, когда я смотрю на дом, мне мерещится, что сейчас во двор примчится маленький Бран, а Крыло с Коннаваром играют на холмах. — Она затихла, взглянула на удаляющихся солдат и вздохнула. — Теперь Бран генерал, Крыло — предатель, а мой Коннавар…
Низко опустив голову, чтобы никто не увидел слез, Мирия пошла через луг.
Дух Бануина парил высоко в небе над армией ригантов, в то время как тело лежало рядом с братом Солтайсом в небольшом лесочке на севере. Стороннему наблюдателю показалось бы, что юноша просто спит, а он в это время наслаждался свободой, неведомой обычным смертным. Полным отсутствием плотских желаний — ни голода, ни переживаний, ни гнева. Свободные полеты духа ни с чем не сравнить, Бануин не находил слов, чтобы описать беспредельную радость. Как он однажды сказал Коннавару: «Это то же, что увидеть восход солнца после страшной бессонной ночи». Однако и это описание никуда не годилось. Говорят, на дальнем севере солнце светит шесть месяцев подряд, а зимой и осенью темно, словно ночью. «Наверное, местные жители лучше поймут, что я имел в виду», — думал Бануин.
Он посмотрел вниз, на армию ригантов. Бойцы шли, построившись в четыре колонны, и с высоты Бануину казалось, что они похожи на огромных змей, ползущих по холмам. Южнее продвигался Коннавар и десять тысяч Железных Волков. Солнце играло на кольчугах и шлемах, и казалось, что у огромной змеи переливается чешуя. Примерно в миле на запад шли конные лучники, следом — тяжелая пехота. Далеко позади ползли повозки с продовольствием.
Бануин полетел на юг, за несколько секунд преодолев более двадцати миль.
Солдаты Города возводили огромную крепость — большой квадрат с трехметровыми бастионами длиной в полмили. Эта крепость была настоящим произведением искусства, детищем холодного, расчетливого ума Джасарея. Каждое утро три армии Пантер общей численностью три тысячи человек выходили из крепости и проходили по территории противника определенное расстояние, обычно около двенадцати миль. Ударные отряды конных офицеров намечали место следующей ночевки, цветными шестами отмечая расположение палаток генералов и командования, офицерских штабов, солдатских казарм, отхожих мест и загонов для лошадей. Как только прибывали Пантеры, первая и вторая армии занимали оборонительную позицию, вокруг будущего лагеря, а третья начинала рыть огромную квадратную яму, выстраивая земляные стены крепости.
Гениальная стратегическая операция была очень тщательно спланирована. Если противник нападал на передовой отряд, они тут же отступали на предыдущее место ночевки. Если враги нападали во время перехода из одного лагеря в другой, Пантеры могли быстро перестроиться и окружить противника. Если под удар попадала задняя крепость, солдат и остаток продовольствия можно было быстро перебросить в новое укрепление. Бануин посмотрел вниз на солдат Города. Если кавалерия Коннавара была похожа на змею, то эти солдаты больше походили на термитов, без устали копающихся в земле. Но была «змея» и у Джасарея. Колонны солдат тянулись от одного лагеря к другому на протяжении двенадцати миль. Последние подводы еще не покинули лагерь, и их стерегли три армии Пантер. Бануин спустился ниже и летел вдоль колонны солдат, пока не увидел Джасарея. Император ехал верхом на сером коне и беседовал с группой офицеров. Бануину стало грустно, когда рядом с императором он заметил Маро, сына Баруса, старого друга по университету.
Бануин снова взмыл ввысь. «Лучше не видеть лиц, — подумал он, — не думать о сотнях людей с обеих сторон, которые неумолимо приближаются к боли, увечьям или смерти».
Молодой жрец определил примерное количество солдат Джасарея, а потом вернулся в собственное тело. Он открыл глаза. Брат Солтайс спокойно сидел рядом и дремал, откинувшись на ствол дерева. Бануин резко сел, и брат Солтайс проснулся.
— Как далеко они? — спросил он, зевая и потягиваясь.
— Чуть больше двадцати миль. Там двадцать армий Пантер, но всего несколько конных разведчиков.
— Двадцать армий? Ничего хорошего, — сказал брат Солтайс.
Бануин встал и подошел к коню. За последние тридцать лет армия Города побеждала противников, превосходящих ее в десятки раз. Она всегда побеждала за счет прекрасной организации, железной дисциплины, а также благодаря тому, что солдаты были профессионалами, которые ежедневно тренировались и беспрекословно повиновались приказам, а не народными ополченцами, которых только что забрали с ферм. О строевой подготовке армии Города ходили легенды, И ни одной кельтонской армии не удавалось ее победить. Сам Джасарей, не покидая города, разгромил пердийцев, используя лишь пять армий Пантер — пятнадцать тысяч человек против стотысячной армии пердийцев.
У Коннавара было вдвое меньше солдат против закаленных в бою ветеранов под командованием величайшего из генералов. Такая перспектива приводила Бануина в дрожь.
Подстегнув коня, он поскакал прочь из леса, чтобы доложить Коннавару об увиденном.
Брат Солтайс был мужчиной крупным. В молодости он был красавцем воином, высоким, широкоплечим и очень сильным. Теперь, достигнув среднего возраста, сильно раздался вширь, и ему было очень сложно подобрать коня. Брат Солтайс ездил на жирном осле, поднимая ноги, чтобы не волочились по земле. Он не обращал никакого внимания на шутки, которые отпускали в его адрес солдаты, лишь приветственно махал рукой и улыбался.
— Кони делают человека излишне заносчивым, — часто говорил он, — жрецу негоже испытывать такие чувства.
— Но ведь ты пьешь пиво, — как-то сказал Бануин, — и брагу и любишь вкусно поесть.
— Да, но ведь у каждого свои слабости.
Сейчас, когда брат Солтайс ехал за Бануином, он пребывал в более мрачном настроении. Причина была не только в докладе Бануина, хотя подобная новость могла сломить любого оптимиста. Скорее все дело в поведении короля Коннавара и главного стратега Бендегита Брана. Коннавар всегда был серьезным, вдумчивым и сосредоточенным. Теперь же он казался странно отрешенным, будто нес бремя, которым ни с кем не желал делиться. Бендегит Бран, которого все любили за легкий характер и отсутствие высокомерия, стал угрюмым и раздражительным. Смерть сына стала для него тяжелым испытанием. Как и отец, Бендегит Бран очень дорожил семьей и обожал сына. Брат Солтайс очень ему сочувствовал, но теперь над ригантами нависла огромная опасность; и рассеянность одного генерала могла дорого обойтись целому народу. А два таких генерала были просто катастрофой, и не только в плане стратегии — брат Солтайс чувствовал, как среди — солдат растет тревога. Многие кельтоны истолковали настроение Брана как страх перед армией Джасарея. Само по себе это не могло повлиять на исход битвы, ведь главным командующим был Коннавар. Он, непобедимый король, который однажды уже разгромил армию Камня, казался настоящим талисманом. У него был волшебный меч сидхов, который пробивал доспехи, словно масло, само его присутствие вселяло надежду и вдохновляло на подвиги каждого из воинов.
Коннавар всегда был сдержанным, поэтому мало кто заметил незначительную перемену в его поведении. Однако от брата Солтайса ничего не скроешь.
Он ехал за Бануином сквозь ряды солдат и шутил с теми, кто все еще смеялся над его ослом. К тому времени, когда они нагнали первые ряды, риганты уже расседлали и привязали коней и возвели королевскую палатку, в центре которой сидел Коннавар в окружении старших генералов. Справа от него рано поседевший Гованнан, а сзади Остаран — гатский воин, который присоединился к Коннавару двадцать лет назад после покорения своей родины армией Города. Слева от короля сидел Бендегит Бран. Не было только Фиаллаха, который со своим отрядом находился далеко на юге, совершая налеты на продовольственные обозы противника.
Бануин доложил о количестве войск Джасарея и их расположении. Коннавар внимательно его выслушал, а потом еще несколько минут расспрашивал. Бендегит Бран, за которым пристально наблюдал брат Солтайс, не задал ни одного вопроса. Он вообще не слушал Бануина — в его голубых глазах застыло отсутствующее выражение. Казалось, Коннавар не замечает, что с братом что-то не так. Оста и Гованнан бросали на Брана сердитые взгляды, но не сказали ни слова.
— Вспомнишь еще что-нибудь, что могло бы нам помочь? — спросил Бануина Коннавар, когда тот закончил отчет.
Прежде чем Бануин смог ответить, тихо и очень спокойно заговорил брат Солтайс:
— С полком летающих драконов непросто будет справиться, не так ли, лорд Бран?
Бран мигнул и выпрямил плечи.
— Конечно, — сказал он, — мы должны все обдумать. Повисла неловкая тишина.
— Какова численность наших противников, лорд Бран? — спросил брат Солтайс. — Где сейчас находится их армия?