Страница:
— Однажды, очень давно, человек познал сущность духа. Его поступки укрепляли дух, и он жил в гармонии со всеми существами и сидхами, а затем стали появляться люди, такие как Холодный Убийца и его хозяева. Эгоистичные, жадные людишки, которые лишь пользовались силой духа, не желая его наполнять. Тогда сидхи стали исчезать, путешествуя через мириады вселенных, подыскивая более приятные места обитания. И Земля стала очень медленно умирать. Пройдет еще много тысячелетий, но она умрет, когда ее покинут последние сидхи.
Жители Камня ведут себя как настоящие нахлебники. Они вырубают леса, добывают ценные металлы, убивают, порабощают, порождая ненависть и злобу, которые останутся на многие поколения. Они не верят ни во что, кроме себя. Поэтому тебя и тянет к ним. Они такие же, как ты, Бануин, — абсолютные эгоисты. Да, Бэйн жестокий и некоторые поступки его не красят, но когда он рисковал жизнью, спасая лошадей, он приумножил силу духа и мощь Земли, а когда вчера он пришел сюда, чтобы спасти невинных, то снова наполнил силу духа, на этот раз собственной кровью. Помнишь, я тебя предупреждала, Бануин? Нельзя победить страх, убегая от него. А теперь — вон отсюда! Беги в Город, в это крысиное логово! Стань одним из его паразитов!
Морригу отвернулась от него и снова села у кровати. Бануин, спотыкаясь, выбежал из комнаты в ночь.
Он не имел ни малейшего представления, где находится: хмурое серое небо, вокруг ни деревьев, ни цветов, ни травы — только холмы, покрытые серой пылью, и огромные пепельного цвета валуны. Почувствовав боль, он посмотрел на грудь — внутри, опаляя кожу, бушевало пламя. Он похлопал по груди рукой и едва не обжегся.
Вдруг он увидел, что справа что-то движется. Он повернулся, держа наготове меч, и увидел огромную извивающуюся змею. Она была бесцветной и, двигаясь, оставляла белую слизь на серой пыли. Он попятился, но тут змея поднялась, и ее плоская голова метнулась в его сторону. Он будто оцепенел от ужаса — у змеи была человеческая голова и ядовитые клыки, длинные, как ножи.
В самый последний момент он начал действовать и мечом отсек толстую голову змеи. Чудовище тут же исчезло. Из-за скал появились другие странные существа, у него мурашки ползли по коже, когда он слышал их стоны. Он стоял, зажав в руке меч, и смотрел, как на него надвигаются чудища. Некоторые, извиваясь, ползли на животах, некоторые — вытягивая вперед когтистые лапы. Большинство передвигалось на четырех конечностях, ярко-желтые глаза чудищ смотрели на него с откровенной злобой. Страшный, покрытый чешуей зверь бросился на него, он шагнул ему навстречу и проткнул кинжалом грудь. Зверь тут же исчез.
Отступая, он поднимался все выше и выше в скалы; на него наступала целая толпа чудищ, и прибывали все новые и новые. Все они походили на демонов, но в облике каждого было что-то человеческое: у кого только взгляд, у кого — части тела. Пламя все бушевало в груди, но он не чувствовал слабости, только боль. Земля под его ногами была пепельного цвета, покрытая толстым слоем пыли, поднимавшейся клубами вверх. Он не помнил, как здесь оказался, ничего не помнил о том, где и как жил раньше. Он знал только, что сейчас он в этих темных горах под серым небом, где нет ни солнца, ни луны. Он знал, что над ним нависла смертельная опасность.
Чудища приближались, он отступал. Он знал, что скоро они на него бросятся и он не сможет перебить их всех. Их ненависть, холодная и безжалостная, окутывала его, словно невидимый туман. Он поднимался все выше и выше, пока спиной не коснулся высокой стены из тонкого темного стекла — больше отступать было некуда. В пульсирующем тумане ненависти появилась дьявольская радость. Наступающие чудища собрались в полукруг, который сжимался все теснее.
И вот они бросились на него. В тот самый момент сумрачное небо озарил яркий свет, и, отчаянно размахивая мечом, он почувствовал, что кто-то защищает его со спины. Боковым зрением он увидел, как излучающий яркий свет меч разрубает мглу. Чудища снова отступили, спаситель шагнул вслед за ними и, воткнув меч в серую землю, провел длинную кривую черту, которая разгорелась ярким пламенем. Образовался золотой полукруг, внутрь которого не могли попасть чудовища. Затем сияющий воин обернулся к нему. Это был высокий, широкоплечий мужчина с желтыми волосами и добрыми синими глазами.
— Тебе здесь не место, юный Сокол, — сказал он, — это не место для живых.
Воин бережно приложил руку к пылающей груди юноши. Пламя тут же погасло, боль исчезла, а кожа стала здоровой.
Юноша внезапно почувствовал ужасную усталость, опустился на землю, отложил в сторону клинок и облокотился о край темной стеклянной скалы.
— Я не знаю, как сюда попал, — признался он, — что это за место? Почему ты зовешь меня Соколом?
— Я зову тебя Соколом, потому, что это твое имя духа, — ответил воин, присаживаясь рядом, — что же касается места, — это Заброшенная Долина, место проклятых. Эти чудища когда-то были людьми, а теперь они бродят здесь, проклятые и покинутые.
— Почему они напали на меня?
— Ты их притягиваешь, парень, потому, что ты жив. Их терзает твой дух, напоминая о том, что они потеряли. Чтобы прошла ужасная боль, они должны тебя уничтожить.
Юноша взглянул на воина:
— А как же ты? Что ты здесь делаешь? Светловолосый воин улыбнулся:
— Я пришел к тебе, Бэйн. Это я дал тебе имя духа, и когда твой дух оказался в опасности, я это почувствовал. Ты знаешь, кто я?
— Сначала ты назвал меня Соколом, а теперь — Бэйном. Имена кажутся знакомыми, но не могу вспомнить, где я их слышал?
— Здесь такое иногда случается, — сказал воин, — посиди спокойно, пусть твой мозг немного отдохнет. Думай о горах, поросших лесом, о белых снежных вершинах, как борода старца. Вспоминаешь?
— Вспоминаю.
— Как они называются?
— Кэр-Друах, — вспомнил Бэйн, и будто солнечный свет озарил все уголки его памяти. — Я — Бэйн из ригантов, — сказал он, — я путешествовал вместе с Бануином. А потом… потом…
Он застонал.
Воин положил руку на плечо Бэйна:
— Да, в тот день ты пытался их спасти.
— Я не смог их одолеть.
— Но ты пытался, сынок, ты почти что отдал за них жизнь. Я горжусь тобой.
— Гордишься моим поражением? — горько рассмеялся Бэйн.
— Да, горжусь, — повторил воин. — Не победа или поражение делают поступок подвигом, а смелость, переживания и страсть, которые его вызвали.
— Ты Большой Человек, — вспомнил Бэйн.
— Я Руатайн.
— Я о тебе слышал, — сказал Бэйн, — ты был добр к маме. — Внезапно он улыбнулся. — Мне всегда хотелось узнать тебя, Большой Человек.
Руатайн похлопал его по плечу:
— Я бы отдал все, чтобы посидеть и поговорить с тобой, внучек, но пламя меча скоро погаснет, а тебе нужно сделать выбор: или ты останешься здесь и я отведу твой дух на небеса, или ты вернешься в мир живых.
— Так я не умер?
— Пока нет.
— А как можно вернуться?
Руатайн показал на скалу:
— Нужно забраться на нее, Бэйн, на самую вершину. Это очень непросто, даже мучительно — острое стекло будет впиваться и ранить тело. Мало кому удается забраться на эту скалу, но у тебя получится. Твоя смелость и боевой дух помогут тебе вытерпеть боль. Ты мне веришь?
— Верю, Большой Человек.
— Тогда ступай, сынок, — сказал Руатайн, поднимая Бэйна на ноги.
Затем он обнял его и похлопал по спине. Бэйна переполняли теплые чувства. Никто, кроме матери, никогда не обнимал его. Он заглянул в глаза Руатайна:
— Я так рад, что мы встретились!
— И я тоже! А теперь вперед, к солнечному свету, к жизни! Оставив меч на земле, Бэйн нашел первую точку опоры и начал восхождение. Сначала было довольно легко, но вскоре он поскользнулся, и острый осколок прорезал сапог и ранил ногу. От боли он чуть не разжал пальцы и не упал, но, стиснув зубы, полез вверх. Сначала появились небольшие порезы и царапины, которые мучили его не больше, чем попавшая на рану соль. Потом штаны и рубашка порвались в клочья, а у сапог отрезало подошву. На животе появились глубокие порезы, по поверхности скалы за ним тянулся кровавый след. Бэйн посмотрел вниз — Руатайна уже не было, и пламя его меча погасло. У подножия скалы собралась огромная толпа чудовищ, но лезть вслед за ним не пытался никто.
Боль стала сильней и наполнила все его мысли. Бэйн посмотрел вверх, но не увидел вершины. Он полез дальше. Руки ободрались до сухожилий и белеющих костей. Каждое новое движение вверх приносило все большие мучения. Разум уже приказывал ослабить хватку, упасть, прекратить этот мучительный подъем. Бэйн закрыл глаза и понял, что не может двигаться дальше.
— Смелее, внучек, — произнес голос Руатайна. — Бэйн пополз дальше.
На пальцах уже не осталось мягких тканей — только сухожилия и кости, клочья кожи свисали с рук, живота, бедер. Обнаженное тело горело огнем. Он еще раз остановился — его покидали последние силы. Если полезет выше, от него останутся одни клочья.
Бэйн снова услышал голос Руатайна:
— Человек, устроивший резню в доме Аппиуса, все еще жив, Бэйн. Его зовут Волтан, говорят, он владеет мечом лучше всех на свете. Я слышал, как он смеялся, заколов тебя.
Бэйн почувствовал гнев, который оказался сильнее боли. Он полез дальше, с огромным трудом преодолевая дюйм за дюймом.
Наконец юноша поднял изувеченное тело на вершину скалы. Он почувствовал, как лицо ласкает прохладный ветерок, и огляделся — он стоял на заросшей травой вершине, не больше двадцати футов в периметре.
— Горжусь тобой, внучек, — произнес голос Руатайна. И Бэйн проснулся.
Оранус подождал, пока подъедет повозка, и сел рядом с кучером. Двое санитаров-носильщиков сидели на пустом деревянном гробу в глубине повозки. Солнце ярко светило в безоблачном небе, кучер подхлестнул двух пони, и повозка двинулась по улицам города.
— Хороший сегодня день! — сказал Оранус.
Кучер-цениец недоуменно взглянул на него, а затем кивнул. Когда повозка отъехала от дома, Оранус увидел старую ценийскую колдунью, стоящую в дверях. Он окликнул ее, но она не услышала и смешалась с тенями улицы. Громко каркнув, ворон поднялся над крышей дома и полетел к северу.
— Как ее зовут? — спросил кучера Оранус.
— Кого «ее»?
— Старуху, которая только что прошла.
— Я не видел никакой старухи, сэр.
Повозка покачнулась, съехав с единственной мощеной дороги города, и покатила по изрытому склону к дому Баруса. Оставив повозку и кучера у задней калитки, Оранус повел санитаров в дом, перешагивая через лужи крови на полу и поднимаясь по лестнице. У дверей спальни капитан караульной службы остановился, подготавливая себя к тому, что сейчас увидит тело мертвого риганта. Затем он раскрыл дверь, вошел в комнату, и застыл в изумлении. Санитары-носильщики налетели на него и тут же начали извиняться.
На кровати сидел Бэйн, бледный, но глаза его были открыты. Оранус посмотрел на зашитые раны и синяки вокруг них. Невероятно, но юноша выжил. С минуту Оранус нерешительно стоял в дверях, а потом глубоко вздохнул и приказал санитарам подождать его внизу. Затем подошел к кровати, пододвинул стул, присел рядом с Бэйном.
— Ты чуть не умер, — проговорил он, — тебе проткнули легкое.
Значит, у вас отличный доктор, — тихо проговорил Бэйн, на шее и подбородке у него запеклась кровь.
— Наш доктор тут ни при чем. Тебя выходила старая ценийка.
— Значит, она была очень опытной. А что случилось с рыцарем, с которым я сражался? Вам удалось его задержать? Он убил Аппиуса и… его дочь.
В глазах парня мелькнули слезы.
— Я видел его, — сказал Оранус, — он Рыцарь Камня, у него был приказ казнить генерала и членов его семьи. Я ничего не мог поделать, и вчера ночью он отбыл на корабле, идущем в Гориазу.
Бэйн закрыл глаза и с минуту молчал.
— Я найду его, — пообещал он.
— Лучше забудь об этом, парень. Хватит того, что уже случилось.
Оранус снял шлем. На соседнем столике стоял кувшин и три кубка. Оранус наполнил один из них.
— Выпей, — велел он, — ты потерял много крови. Бэйн потянулся к кубку. Тут же возникла резкая боль, он поморщился, но осушил кубок. Казалось, это действие отняло у него последние силы, и юноша упал на подушки.
— Тебе нужно восстанавливаться, — сказал Оранус, — я найду сиделку и прикажу принести еды.
— Почему ты так заботишься обо мне?
— В память о генерале, — тут же ответил Оранус, — и потому, что ты так храбро сражался, чтобы его спасти.
— Кто такой Волтан? Оранус вздрогнул:
— Он бывший гладиатор, убил на арене сорок человек и выиграл еще сто поединков. Где ты о нем слышал?
— Во сне, — прошептал Бэйн и затих.
Оранус тихо отошел от кровати, спустился по лестнице, заплатил санитарам и приказал одному из них пойти в госпиталь за сиделкой и доктором Ралисом и привести их к Бэйну, а другому дал сребреник и велел купить на рынке хлеб, сыр, молоко и фрукты. Оранус вышел в сад и постоял под навесом, глядя на засыхающие лужи крови. Бэйна трижды ударил профессиональный убийца, и один из жутких ударов, вне всякого сомнения, пронзил легкое, а удар в спину наверняка повредил почки. Но, несмотря на это, Бэйн выжил, и раны затягивались.
Оранус и раньше слышал о кельтонских ведьмах, но считал такие рассказы байками и никогда к ним не прислушивался. И вот теперь сам столкнулся с одной из них.
Возвращаясь в дом, он прошел через кухню. Молоко в кувшине скисло, но в кладовой оставалось несколько яиц, он уже собирался развести огонь, как в передней послышались шаги. Вошли четыре женщины с ведрами и швабрами. Оранус вспомнил, что приказал убраться в доме, и вышел к ним. Все пришедшие были ценийками и молча стояли, разглядывая кровь на циновках, полу и стенах.
Увидев его, ценийки присели в реверансе.
— Кровь есть еще наверху и в дальней спальне. Женщины жались друг к дружке и испуганно переглядывались.
— Что случилось? — спросил Оранус. — Это же только кровь, она никак вам не повредит.
— Старуха все еще здесь, сэр? — спросила одна из цениек.
— Нет, она ушла.
— Она вернется?
— Не знаю, а кто она?
Женщины молчали, переглядываясь. Старшая из них, лет пятидесяти, выступила вперед:
— Солдаты говорят, что с ней был ворон, который опустился на стену, когда она вошла в сад. Это правда, сэр?
— Да, там был ворон, они всегда слетаются на мертвечину. Женщины заговорили на кельтонском, который Оранус знал плохо.
— Да что с вами такое? — рявкнул он. — Это была ценийская ведьма, она спасла парня, и только.
— Да, сэр, — сказала старшая ценийка, — мы пойдем работать.
Оставив их, Оранус вышел в сад дожидаться Ралиса и сиделку. Вскоре он услышал, как подъехала повозка. В сад вошли молодой армейский врач и стройная, темноволосая девушка.
Оранус поднялся.
— А где Ралис? — спросил он.
Его задержали дома срочные дела, — ответил врач, поприветствовав Орануса, — где умирающий?
— Он не умирает, — возразил Оранус, — его вылечила ведьма.
Молодой доктор презрительно рассмеялся:
— Значит, раны оказались не такими уж и тяжелыми.
Я сам видел его раны, — гневно заявил Оранус, — он захлебывался в крови. — Он показал на окровавленную дорожку. — Раненый лежал там.
— Да, сэр, — согласился доктор, но Оранус чувствовал, что тот просто не хочет спорить,
— Он наверху. Осмотрите его раны.
Оранус повернулся к сиделке и попросил приготовить раненому поесть.
— Вы хотите, чтобы я осталась возле него, сэр? — холодно осведомилась сиделка, на миловидном личике которой ясно читалось презрение.
— Именно так.
— Он ведь чужеземец, не так ли?
— Да, чужеземец.
— Я гражданка Камня, и вы не можете заставлять меня ухаживать за дикарями. Сегодня я останусь с ним, но, надеюсь, завтра найдут ценийскую сиделку.
Оранус знал эту девушку. Ее изгнали из Города за проституцию и вымогательство. Однако со времени приезда в Ассию она вела себя примерно, посещая храм и добровольно работая в полевом госпитале.
— Мы сделаем так, как вы хотите, — заверил ее Оранус, — я благодарен вам за помощь. Этот чужеземец смелый юноша, он был ранен, спасая двух граждан Города.
— Двух предателей, — уточнила сиделка.
— Да. Но тогда он не знал, что они предатели. На кухне есть хлеб и яйца, не могли бы вы приготовить завтрак и для меня тоже?
— Конечно, капитан, — сказала она и пошла на кухню. Через несколько минут к нему спустился доктор.
— Как вы и говорили, капитан, он не умирает, хотя и потерял много крови. — Внезапно он усмехнулся. — Я слышал, что говорят уборщицы. Они уверены, что его вылечила одна из сидхов, Морригу, как они ее называют. Это, наверное, и есть объяснение. — Он снова рассмеялся. — Мне пора возвращаться.
— Спасибо, что пришли, доктор.
— Проследите, чтобы он побольше пил и ел красное мясо. Примерно через неделю он начнет поправляться.
— Прослежу, доктор.
Молодой врач сел в поджидавшую его повозку, а Оранус вернулся в дом и прошел на кухню. Сиделка Акса сделала яичницу, разложила ее на две деревянные тарелки, одну подала Оранусу, а другую понесла наверх. Оранус принялся за завтрак. Яичница получилась вкусная, и он отрезал себе два куска хлеба и намазал толстым слоем масла.
Сегодня все было по-другому. Он боялся, что хорошее настроение, с которым он проснулся, постепенно испортится, но случилось совсем иначе. «Я по-прежнему силен», — подумал он. Вспоминая ужасы Когденова поля, он понял, что воспоминания больше его не мучают.
Вернулась Акса с пустой тарелкой и села за стол напротив.
— Простите, капитан, — сказала она, — боюсь, я была слишком резка. Я исполню свой долг и останусь с Бэйном до самого его выздоровления.
Оранус посмотрел на нее, и женщина густо покраснела.
— Как мило с вашей стороны! — ответил он. Ценийки уже закончили убираться, когда Оранус вошел в спальню. Бэйн еще спал, но, как только вошел Оранус, проснулся.
— Чувствую себя слабым, как новорожденный жеребенок, — признался Бэйн.
— День за днем силы будут возвращаться к тебе,
— Спасибо за вашу доброту, — улыбнулся Бэйн, — а вы не знаете, что стало с моим другом?
— Каким другом?
— Мы были здесь вместе с Бануином, он тоже из ригантов. Мы вместе ехали в Камень.
— Я его не видел, но попробую что-нибудь узнать.
— Расскажите, кто такой гладиатор?
— Это человек, который развлекает толпу на стадионе. Некоторые из гладиаторов — бывшие солдаты, некоторые — преступники. Они тренируются каждый день, оттачивая свое мастерство. Некоторые богатеют, если, конечно, остаются в живых. Большинство погибает.
— Это тренировки сделали Волтана таким беспощадным?
— Думаю, он был беспощадным еще до того, как начал тренироваться. Но тренировки, безусловно, отполировали его умения.
— А как можно стать гладиатором?
Холодный ветер, гнавший по песку хлопья снега, дул по полу арены. Персис Альбитан поднял свое грузное тело со стула в закутке, расположенном высоко над ареной, и стал смотреть, как малочисленные посетители направляются к выходу. На представление было продано менее ста билетов, значит, даже учитывая два оставшихся представления, цирк Оризис окажется убыточным второй год подряд.
Персис был далеко не в лучшем настроении. Долги все росли, а его стремительно таявшего капитала едва хватало, чтобы их погасить. Когда разошлись последние посетители, толстяк прошел по главному проходу между рядами к кабинетику, открыл дверь, мельком взглянул на высокую стопку долговых расписок и, захлопнув дверь, прошел по коридору в другую, большую комнату, где красовались четыре дивана, шесть глубоких, набитых конским волосом кресел и дубовый шкафчик. Стены украшала дурно исполненная фреска с изображением скачек, бойцовских турниров и боев гладиаторов. «Художник наверняка был пьян», — подумал он. Лошади походили на свиней на ходулях.
Персис вздохнул. Огонь не развели, а створка западного окна болталась на ветру так, что снег влетал в комнату. Персис подошел к окну. В Гориазской бухте в холодное море стального цвета вышли три рыбацкие лодки. «Уж лучше бы я стал рыбаком», — подумал он. Вдали белели скалы другого берега. Два его дяди, офицеры, погибли там на службе Валанусу. Третий дядя выжил, но уже никогда не был таким, так прежде, взгляд его стал испуганным и затравленным.
Персис попытался закрыть окно, но задвижка оказалась сломана, и ветер снова распахнул его настежь. На полу валялись старые деревянные фишки. Персис наклонился, поднял одну и прикрыл окно, положив фишку как клин между створками. Он подошел к ободранному шкафчику у дальней стены. Внутри было четыре кувшинчика. Персис потряс каждый из них по очереди — три были пустыми, а в четвертом оставалось немного браги, которую он перелил в медную чашу. В комнате было неуютно, но бражка мгновенно подняла настроение и разогрела кровь. Персис упал в кресло, вытянул ноги и попытался расслабиться.
«С днем рождения!» — поздравил он себя и поднял чашу, затем негромко выругался и захихикал. Персис всегда думал, что к двадцати пяти годам он будет толстым, богатым и поселится на вилле на Тургонских холмах, возможно, с видом на море. Так и могло бы случиться, если бы не это провальное предприятие, В восемнадцать, получив от отца десять золотых, он вложил их в импорт восточного шелка. Это предприятие удвоило капитал, и он смог купить пять акций торгового судна. К двадцати он уже владел тремя судами и купил два склада и швейную мастерскую в Камне. Через два года он скопил достаточно денег для покупки виноградника в Тургоне.
Ростовщичество обогатило его еще больше, но тут он встретил старого Градина, владельца цирка Оризис в Гориазе, а когда старик не смог вернуть деньги, стал совладельцем цирка и стадиона. В прошлом году Градин умер от удара, и Персис стал единоличным владельцем. Он усмехнулся: «Единоличным владельцем обветшалого цирка с кучен долгов и двумя оставшимися артистами — маленьким рабом Норвином и стареющим гладиатором Свирепым».
«Давно нужно было закрыться», — подумал он.
Но вместо этого самонадеянность и ложная гордость заставили его переселиться из Города в кельтонский порт Гориазу в надежде превратить цирк в золотое дно и сделать таким, как мечтал Градин — достойным конкурентом процветающего цирка Палантес.
Почти с самого начала он понимал, что дело обречено на провал, но не желал его закрывать, вкладывая деньги в покупку новых номеров программы и ремонт скрипучего деревянного стадиона. Одно за другим он продавал прибыльные предприятия, вкладывая все средства в цирк. Первым продал виноградник, затем склады, а потом и корабли.
«Ну, ты и идиот! — сказал он себе. — Толстый и богатый к двадцати пяти годам! — Он улыбнулся и похлопал себя по животу. — Наполовину мечты сбылись!» — утешил он себя.
Из-под двери по полу тянуло холодом. Персис встал, вылил в чашу последние капли браги, подошел к двери и раскрыл ее.
Бригада гатских рабочих убирала со стадиона мусор, оставленный зрителями. Среди них Персис заметил маленького мальчика в тонкой хлопчатой тунике, с синими от холода лицом и руками.
— Эй, парень, — позвал он, — иди сюда!
Мальчик подошел к нему, смущаясь.
— Где твоя куртка? — спросил Персис. — Ты одет совсем не по погоде.
— У меня нет куртки, — ответил мальчик, стуча зубами.
— Отыщи моего помощника Норвина и скажи, что Персис велел дать тебе куртку. Понял?
— Да, господин!
Персис посмотрел вслед мальчику и вернулся в кабинет, где хотя бы горел огонь. Сев за стол, он со злостью взглянул на долговые расписки. У него хватало денег уплатить по большинству из них, а два удачных дня могли бы покрыть остаток. Но со следующим сезоном дело обстояло иначе. Персис разложил расписки на несколько маленьких стопок, так они казались менее угрожающими.
Открылась дверь, и вошел его раб, Норвин. Он был чуть меньше пяти футов ростом, с седыми редеющими волосами. Одетый в теплую куртку из дубленой кожи, он все равно дрожал от холода.
— Пожалуйста, сначала хорошие новости, — попросил Персис.
Коротышка усмехнулся.
— Уволились акробаты на лошадях, — объявил он. — Цирк Палантес предложил им двухгодичный контракт.
— Может, ты когда-нибудь объяснишь мне свою трактовку хороших новостей? — попросил Персис.
— Колдер потянул подколенное сухожилие и не сможет выступать еще шесть недель. Кстати, врач просил передать, что нами не оплачен последний счет, и если мы полностью не расплатимся до завтра, он перестанет нас обслуживать.
— Даже нашествие чумы лучше твоих новостей, — проворчал Персис.
— Кстати, теперь мы сможем раздать костюмы. Завтра сюда явятся все нищие города. Может быть, нам стоит установить прилавок?
— Скажи, ты хоть когда-нибудь вел себя как раб? — поинтересовался Персис. — «Да, сэр, нет, сэр, как вам будет угодно, сэр», — ты хоть пробовал так разговаривать?
— Не пробовал. Еще год — и рабству придет конец, я выплачу все долги, — ответил Норвин, — и тебе придется платить мне жалованье, если к тому времени цирк не закроется. Помнишь, Свирепому скоро пятьдесят? Думаешь, народ еще долго будет ходить на его бои?
— Ты сегодня просто чудо. Норвин вздохнул. .
— Прости, друг, — сказал он, — сегодня мы не собрали и девяти сребреников, а без акробатов на лошадях нам и этого не набрать. Ты подумал о предложении Палантеса?
— Нет, — отрезал Персис.
— Может, и стоит подумать. Толпе нравится кровь.
Жители Камня ведут себя как настоящие нахлебники. Они вырубают леса, добывают ценные металлы, убивают, порабощают, порождая ненависть и злобу, которые останутся на многие поколения. Они не верят ни во что, кроме себя. Поэтому тебя и тянет к ним. Они такие же, как ты, Бануин, — абсолютные эгоисты. Да, Бэйн жестокий и некоторые поступки его не красят, но когда он рисковал жизнью, спасая лошадей, он приумножил силу духа и мощь Земли, а когда вчера он пришел сюда, чтобы спасти невинных, то снова наполнил силу духа, на этот раз собственной кровью. Помнишь, я тебя предупреждала, Бануин? Нельзя победить страх, убегая от него. А теперь — вон отсюда! Беги в Город, в это крысиное логово! Стань одним из его паразитов!
Морригу отвернулась от него и снова села у кровати. Бануин, спотыкаясь, выбежал из комнаты в ночь.
Он не имел ни малейшего представления, где находится: хмурое серое небо, вокруг ни деревьев, ни цветов, ни травы — только холмы, покрытые серой пылью, и огромные пепельного цвета валуны. Почувствовав боль, он посмотрел на грудь — внутри, опаляя кожу, бушевало пламя. Он похлопал по груди рукой и едва не обжегся.
Вдруг он увидел, что справа что-то движется. Он повернулся, держа наготове меч, и увидел огромную извивающуюся змею. Она была бесцветной и, двигаясь, оставляла белую слизь на серой пыли. Он попятился, но тут змея поднялась, и ее плоская голова метнулась в его сторону. Он будто оцепенел от ужаса — у змеи была человеческая голова и ядовитые клыки, длинные, как ножи.
В самый последний момент он начал действовать и мечом отсек толстую голову змеи. Чудовище тут же исчезло. Из-за скал появились другие странные существа, у него мурашки ползли по коже, когда он слышал их стоны. Он стоял, зажав в руке меч, и смотрел, как на него надвигаются чудища. Некоторые, извиваясь, ползли на животах, некоторые — вытягивая вперед когтистые лапы. Большинство передвигалось на четырех конечностях, ярко-желтые глаза чудищ смотрели на него с откровенной злобой. Страшный, покрытый чешуей зверь бросился на него, он шагнул ему навстречу и проткнул кинжалом грудь. Зверь тут же исчез.
Отступая, он поднимался все выше и выше в скалы; на него наступала целая толпа чудищ, и прибывали все новые и новые. Все они походили на демонов, но в облике каждого было что-то человеческое: у кого только взгляд, у кого — части тела. Пламя все бушевало в груди, но он не чувствовал слабости, только боль. Земля под его ногами была пепельного цвета, покрытая толстым слоем пыли, поднимавшейся клубами вверх. Он не помнил, как здесь оказался, ничего не помнил о том, где и как жил раньше. Он знал только, что сейчас он в этих темных горах под серым небом, где нет ни солнца, ни луны. Он знал, что над ним нависла смертельная опасность.
Чудища приближались, он отступал. Он знал, что скоро они на него бросятся и он не сможет перебить их всех. Их ненависть, холодная и безжалостная, окутывала его, словно невидимый туман. Он поднимался все выше и выше, пока спиной не коснулся высокой стены из тонкого темного стекла — больше отступать было некуда. В пульсирующем тумане ненависти появилась дьявольская радость. Наступающие чудища собрались в полукруг, который сжимался все теснее.
И вот они бросились на него. В тот самый момент сумрачное небо озарил яркий свет, и, отчаянно размахивая мечом, он почувствовал, что кто-то защищает его со спины. Боковым зрением он увидел, как излучающий яркий свет меч разрубает мглу. Чудища снова отступили, спаситель шагнул вслед за ними и, воткнув меч в серую землю, провел длинную кривую черту, которая разгорелась ярким пламенем. Образовался золотой полукруг, внутрь которого не могли попасть чудовища. Затем сияющий воин обернулся к нему. Это был высокий, широкоплечий мужчина с желтыми волосами и добрыми синими глазами.
— Тебе здесь не место, юный Сокол, — сказал он, — это не место для живых.
Воин бережно приложил руку к пылающей груди юноши. Пламя тут же погасло, боль исчезла, а кожа стала здоровой.
Юноша внезапно почувствовал ужасную усталость, опустился на землю, отложил в сторону клинок и облокотился о край темной стеклянной скалы.
— Я не знаю, как сюда попал, — признался он, — что это за место? Почему ты зовешь меня Соколом?
— Я зову тебя Соколом, потому, что это твое имя духа, — ответил воин, присаживаясь рядом, — что же касается места, — это Заброшенная Долина, место проклятых. Эти чудища когда-то были людьми, а теперь они бродят здесь, проклятые и покинутые.
— Почему они напали на меня?
— Ты их притягиваешь, парень, потому, что ты жив. Их терзает твой дух, напоминая о том, что они потеряли. Чтобы прошла ужасная боль, они должны тебя уничтожить.
Юноша взглянул на воина:
— А как же ты? Что ты здесь делаешь? Светловолосый воин улыбнулся:
— Я пришел к тебе, Бэйн. Это я дал тебе имя духа, и когда твой дух оказался в опасности, я это почувствовал. Ты знаешь, кто я?
— Сначала ты назвал меня Соколом, а теперь — Бэйном. Имена кажутся знакомыми, но не могу вспомнить, где я их слышал?
— Здесь такое иногда случается, — сказал воин, — посиди спокойно, пусть твой мозг немного отдохнет. Думай о горах, поросших лесом, о белых снежных вершинах, как борода старца. Вспоминаешь?
— Вспоминаю.
— Как они называются?
— Кэр-Друах, — вспомнил Бэйн, и будто солнечный свет озарил все уголки его памяти. — Я — Бэйн из ригантов, — сказал он, — я путешествовал вместе с Бануином. А потом… потом…
Он застонал.
Воин положил руку на плечо Бэйна:
— Да, в тот день ты пытался их спасти.
— Я не смог их одолеть.
— Но ты пытался, сынок, ты почти что отдал за них жизнь. Я горжусь тобой.
— Гордишься моим поражением? — горько рассмеялся Бэйн.
— Да, горжусь, — повторил воин. — Не победа или поражение делают поступок подвигом, а смелость, переживания и страсть, которые его вызвали.
— Ты Большой Человек, — вспомнил Бэйн.
— Я Руатайн.
— Я о тебе слышал, — сказал Бэйн, — ты был добр к маме. — Внезапно он улыбнулся. — Мне всегда хотелось узнать тебя, Большой Человек.
Руатайн похлопал его по плечу:
— Я бы отдал все, чтобы посидеть и поговорить с тобой, внучек, но пламя меча скоро погаснет, а тебе нужно сделать выбор: или ты останешься здесь и я отведу твой дух на небеса, или ты вернешься в мир живых.
— Так я не умер?
— Пока нет.
— А как можно вернуться?
Руатайн показал на скалу:
— Нужно забраться на нее, Бэйн, на самую вершину. Это очень непросто, даже мучительно — острое стекло будет впиваться и ранить тело. Мало кому удается забраться на эту скалу, но у тебя получится. Твоя смелость и боевой дух помогут тебе вытерпеть боль. Ты мне веришь?
— Верю, Большой Человек.
— Тогда ступай, сынок, — сказал Руатайн, поднимая Бэйна на ноги.
Затем он обнял его и похлопал по спине. Бэйна переполняли теплые чувства. Никто, кроме матери, никогда не обнимал его. Он заглянул в глаза Руатайна:
— Я так рад, что мы встретились!
— И я тоже! А теперь вперед, к солнечному свету, к жизни! Оставив меч на земле, Бэйн нашел первую точку опоры и начал восхождение. Сначала было довольно легко, но вскоре он поскользнулся, и острый осколок прорезал сапог и ранил ногу. От боли он чуть не разжал пальцы и не упал, но, стиснув зубы, полез вверх. Сначала появились небольшие порезы и царапины, которые мучили его не больше, чем попавшая на рану соль. Потом штаны и рубашка порвались в клочья, а у сапог отрезало подошву. На животе появились глубокие порезы, по поверхности скалы за ним тянулся кровавый след. Бэйн посмотрел вниз — Руатайна уже не было, и пламя его меча погасло. У подножия скалы собралась огромная толпа чудовищ, но лезть вслед за ним не пытался никто.
Боль стала сильней и наполнила все его мысли. Бэйн посмотрел вверх, но не увидел вершины. Он полез дальше. Руки ободрались до сухожилий и белеющих костей. Каждое новое движение вверх приносило все большие мучения. Разум уже приказывал ослабить хватку, упасть, прекратить этот мучительный подъем. Бэйн закрыл глаза и понял, что не может двигаться дальше.
— Смелее, внучек, — произнес голос Руатайна. — Бэйн пополз дальше.
На пальцах уже не осталось мягких тканей — только сухожилия и кости, клочья кожи свисали с рук, живота, бедер. Обнаженное тело горело огнем. Он еще раз остановился — его покидали последние силы. Если полезет выше, от него останутся одни клочья.
Бэйн снова услышал голос Руатайна:
— Человек, устроивший резню в доме Аппиуса, все еще жив, Бэйн. Его зовут Волтан, говорят, он владеет мечом лучше всех на свете. Я слышал, как он смеялся, заколов тебя.
Бэйн почувствовал гнев, который оказался сильнее боли. Он полез дальше, с огромным трудом преодолевая дюйм за дюймом.
Наконец юноша поднял изувеченное тело на вершину скалы. Он почувствовал, как лицо ласкает прохладный ветерок, и огляделся — он стоял на заросшей травой вершине, не больше двадцати футов в периметре.
— Горжусь тобой, внучек, — произнес голос Руатайна. И Бэйн проснулся.
Оранус подождал, пока подъедет повозка, и сел рядом с кучером. Двое санитаров-носильщиков сидели на пустом деревянном гробу в глубине повозки. Солнце ярко светило в безоблачном небе, кучер подхлестнул двух пони, и повозка двинулась по улицам города.
— Хороший сегодня день! — сказал Оранус.
Кучер-цениец недоуменно взглянул на него, а затем кивнул. Когда повозка отъехала от дома, Оранус увидел старую ценийскую колдунью, стоящую в дверях. Он окликнул ее, но она не услышала и смешалась с тенями улицы. Громко каркнув, ворон поднялся над крышей дома и полетел к северу.
— Как ее зовут? — спросил кучера Оранус.
— Кого «ее»?
— Старуху, которая только что прошла.
— Я не видел никакой старухи, сэр.
Повозка покачнулась, съехав с единственной мощеной дороги города, и покатила по изрытому склону к дому Баруса. Оставив повозку и кучера у задней калитки, Оранус повел санитаров в дом, перешагивая через лужи крови на полу и поднимаясь по лестнице. У дверей спальни капитан караульной службы остановился, подготавливая себя к тому, что сейчас увидит тело мертвого риганта. Затем он раскрыл дверь, вошел в комнату, и застыл в изумлении. Санитары-носильщики налетели на него и тут же начали извиняться.
На кровати сидел Бэйн, бледный, но глаза его были открыты. Оранус посмотрел на зашитые раны и синяки вокруг них. Невероятно, но юноша выжил. С минуту Оранус нерешительно стоял в дверях, а потом глубоко вздохнул и приказал санитарам подождать его внизу. Затем подошел к кровати, пододвинул стул, присел рядом с Бэйном.
— Ты чуть не умер, — проговорил он, — тебе проткнули легкое.
Значит, у вас отличный доктор, — тихо проговорил Бэйн, на шее и подбородке у него запеклась кровь.
— Наш доктор тут ни при чем. Тебя выходила старая ценийка.
— Значит, она была очень опытной. А что случилось с рыцарем, с которым я сражался? Вам удалось его задержать? Он убил Аппиуса и… его дочь.
В глазах парня мелькнули слезы.
— Я видел его, — сказал Оранус, — он Рыцарь Камня, у него был приказ казнить генерала и членов его семьи. Я ничего не мог поделать, и вчера ночью он отбыл на корабле, идущем в Гориазу.
Бэйн закрыл глаза и с минуту молчал.
— Я найду его, — пообещал он.
— Лучше забудь об этом, парень. Хватит того, что уже случилось.
Оранус снял шлем. На соседнем столике стоял кувшин и три кубка. Оранус наполнил один из них.
— Выпей, — велел он, — ты потерял много крови. Бэйн потянулся к кубку. Тут же возникла резкая боль, он поморщился, но осушил кубок. Казалось, это действие отняло у него последние силы, и юноша упал на подушки.
— Тебе нужно восстанавливаться, — сказал Оранус, — я найду сиделку и прикажу принести еды.
— Почему ты так заботишься обо мне?
— В память о генерале, — тут же ответил Оранус, — и потому, что ты так храбро сражался, чтобы его спасти.
— Кто такой Волтан? Оранус вздрогнул:
— Он бывший гладиатор, убил на арене сорок человек и выиграл еще сто поединков. Где ты о нем слышал?
— Во сне, — прошептал Бэйн и затих.
Оранус тихо отошел от кровати, спустился по лестнице, заплатил санитарам и приказал одному из них пойти в госпиталь за сиделкой и доктором Ралисом и привести их к Бэйну, а другому дал сребреник и велел купить на рынке хлеб, сыр, молоко и фрукты. Оранус вышел в сад и постоял под навесом, глядя на засыхающие лужи крови. Бэйна трижды ударил профессиональный убийца, и один из жутких ударов, вне всякого сомнения, пронзил легкое, а удар в спину наверняка повредил почки. Но, несмотря на это, Бэйн выжил, и раны затягивались.
Оранус и раньше слышал о кельтонских ведьмах, но считал такие рассказы байками и никогда к ним не прислушивался. И вот теперь сам столкнулся с одной из них.
Возвращаясь в дом, он прошел через кухню. Молоко в кувшине скисло, но в кладовой оставалось несколько яиц, он уже собирался развести огонь, как в передней послышались шаги. Вошли четыре женщины с ведрами и швабрами. Оранус вспомнил, что приказал убраться в доме, и вышел к ним. Все пришедшие были ценийками и молча стояли, разглядывая кровь на циновках, полу и стенах.
Увидев его, ценийки присели в реверансе.
— Кровь есть еще наверху и в дальней спальне. Женщины жались друг к дружке и испуганно переглядывались.
— Что случилось? — спросил Оранус. — Это же только кровь, она никак вам не повредит.
— Старуха все еще здесь, сэр? — спросила одна из цениек.
— Нет, она ушла.
— Она вернется?
— Не знаю, а кто она?
Женщины молчали, переглядываясь. Старшая из них, лет пятидесяти, выступила вперед:
— Солдаты говорят, что с ней был ворон, который опустился на стену, когда она вошла в сад. Это правда, сэр?
— Да, там был ворон, они всегда слетаются на мертвечину. Женщины заговорили на кельтонском, который Оранус знал плохо.
— Да что с вами такое? — рявкнул он. — Это была ценийская ведьма, она спасла парня, и только.
— Да, сэр, — сказала старшая ценийка, — мы пойдем работать.
Оставив их, Оранус вышел в сад дожидаться Ралиса и сиделку. Вскоре он услышал, как подъехала повозка. В сад вошли молодой армейский врач и стройная, темноволосая девушка.
Оранус поднялся.
— А где Ралис? — спросил он.
Его задержали дома срочные дела, — ответил врач, поприветствовав Орануса, — где умирающий?
— Он не умирает, — возразил Оранус, — его вылечила ведьма.
Молодой доктор презрительно рассмеялся:
— Значит, раны оказались не такими уж и тяжелыми.
Я сам видел его раны, — гневно заявил Оранус, — он захлебывался в крови. — Он показал на окровавленную дорожку. — Раненый лежал там.
— Да, сэр, — согласился доктор, но Оранус чувствовал, что тот просто не хочет спорить,
— Он наверху. Осмотрите его раны.
Оранус повернулся к сиделке и попросил приготовить раненому поесть.
— Вы хотите, чтобы я осталась возле него, сэр? — холодно осведомилась сиделка, на миловидном личике которой ясно читалось презрение.
— Именно так.
— Он ведь чужеземец, не так ли?
— Да, чужеземец.
— Я гражданка Камня, и вы не можете заставлять меня ухаживать за дикарями. Сегодня я останусь с ним, но, надеюсь, завтра найдут ценийскую сиделку.
Оранус знал эту девушку. Ее изгнали из Города за проституцию и вымогательство. Однако со времени приезда в Ассию она вела себя примерно, посещая храм и добровольно работая в полевом госпитале.
— Мы сделаем так, как вы хотите, — заверил ее Оранус, — я благодарен вам за помощь. Этот чужеземец смелый юноша, он был ранен, спасая двух граждан Города.
— Двух предателей, — уточнила сиделка.
— Да. Но тогда он не знал, что они предатели. На кухне есть хлеб и яйца, не могли бы вы приготовить завтрак и для меня тоже?
— Конечно, капитан, — сказала она и пошла на кухню. Через несколько минут к нему спустился доктор.
— Как вы и говорили, капитан, он не умирает, хотя и потерял много крови. — Внезапно он усмехнулся. — Я слышал, что говорят уборщицы. Они уверены, что его вылечила одна из сидхов, Морригу, как они ее называют. Это, наверное, и есть объяснение. — Он снова рассмеялся. — Мне пора возвращаться.
— Спасибо, что пришли, доктор.
— Проследите, чтобы он побольше пил и ел красное мясо. Примерно через неделю он начнет поправляться.
— Прослежу, доктор.
Молодой врач сел в поджидавшую его повозку, а Оранус вернулся в дом и прошел на кухню. Сиделка Акса сделала яичницу, разложила ее на две деревянные тарелки, одну подала Оранусу, а другую понесла наверх. Оранус принялся за завтрак. Яичница получилась вкусная, и он отрезал себе два куска хлеба и намазал толстым слоем масла.
Сегодня все было по-другому. Он боялся, что хорошее настроение, с которым он проснулся, постепенно испортится, но случилось совсем иначе. «Я по-прежнему силен», — подумал он. Вспоминая ужасы Когденова поля, он понял, что воспоминания больше его не мучают.
Вернулась Акса с пустой тарелкой и села за стол напротив.
— Простите, капитан, — сказала она, — боюсь, я была слишком резка. Я исполню свой долг и останусь с Бэйном до самого его выздоровления.
Оранус посмотрел на нее, и женщина густо покраснела.
— Как мило с вашей стороны! — ответил он. Ценийки уже закончили убираться, когда Оранус вошел в спальню. Бэйн еще спал, но, как только вошел Оранус, проснулся.
— Чувствую себя слабым, как новорожденный жеребенок, — признался Бэйн.
— День за днем силы будут возвращаться к тебе,
— Спасибо за вашу доброту, — улыбнулся Бэйн, — а вы не знаете, что стало с моим другом?
— Каким другом?
— Мы были здесь вместе с Бануином, он тоже из ригантов. Мы вместе ехали в Камень.
— Я его не видел, но попробую что-нибудь узнать.
— Расскажите, кто такой гладиатор?
— Это человек, который развлекает толпу на стадионе. Некоторые из гладиаторов — бывшие солдаты, некоторые — преступники. Они тренируются каждый день, оттачивая свое мастерство. Некоторые богатеют, если, конечно, остаются в живых. Большинство погибает.
— Это тренировки сделали Волтана таким беспощадным?
— Думаю, он был беспощадным еще до того, как начал тренироваться. Но тренировки, безусловно, отполировали его умения.
— А как можно стать гладиатором?
Холодный ветер, гнавший по песку хлопья снега, дул по полу арены. Персис Альбитан поднял свое грузное тело со стула в закутке, расположенном высоко над ареной, и стал смотреть, как малочисленные посетители направляются к выходу. На представление было продано менее ста билетов, значит, даже учитывая два оставшихся представления, цирк Оризис окажется убыточным второй год подряд.
Персис был далеко не в лучшем настроении. Долги все росли, а его стремительно таявшего капитала едва хватало, чтобы их погасить. Когда разошлись последние посетители, толстяк прошел по главному проходу между рядами к кабинетику, открыл дверь, мельком взглянул на высокую стопку долговых расписок и, захлопнув дверь, прошел по коридору в другую, большую комнату, где красовались четыре дивана, шесть глубоких, набитых конским волосом кресел и дубовый шкафчик. Стены украшала дурно исполненная фреска с изображением скачек, бойцовских турниров и боев гладиаторов. «Художник наверняка был пьян», — подумал он. Лошади походили на свиней на ходулях.
Персис вздохнул. Огонь не развели, а створка западного окна болталась на ветру так, что снег влетал в комнату. Персис подошел к окну. В Гориазской бухте в холодное море стального цвета вышли три рыбацкие лодки. «Уж лучше бы я стал рыбаком», — подумал он. Вдали белели скалы другого берега. Два его дяди, офицеры, погибли там на службе Валанусу. Третий дядя выжил, но уже никогда не был таким, так прежде, взгляд его стал испуганным и затравленным.
Персис попытался закрыть окно, но задвижка оказалась сломана, и ветер снова распахнул его настежь. На полу валялись старые деревянные фишки. Персис наклонился, поднял одну и прикрыл окно, положив фишку как клин между створками. Он подошел к ободранному шкафчику у дальней стены. Внутри было четыре кувшинчика. Персис потряс каждый из них по очереди — три были пустыми, а в четвертом оставалось немного браги, которую он перелил в медную чашу. В комнате было неуютно, но бражка мгновенно подняла настроение и разогрела кровь. Персис упал в кресло, вытянул ноги и попытался расслабиться.
«С днем рождения!» — поздравил он себя и поднял чашу, затем негромко выругался и захихикал. Персис всегда думал, что к двадцати пяти годам он будет толстым, богатым и поселится на вилле на Тургонских холмах, возможно, с видом на море. Так и могло бы случиться, если бы не это провальное предприятие, В восемнадцать, получив от отца десять золотых, он вложил их в импорт восточного шелка. Это предприятие удвоило капитал, и он смог купить пять акций торгового судна. К двадцати он уже владел тремя судами и купил два склада и швейную мастерскую в Камне. Через два года он скопил достаточно денег для покупки виноградника в Тургоне.
Ростовщичество обогатило его еще больше, но тут он встретил старого Градина, владельца цирка Оризис в Гориазе, а когда старик не смог вернуть деньги, стал совладельцем цирка и стадиона. В прошлом году Градин умер от удара, и Персис стал единоличным владельцем. Он усмехнулся: «Единоличным владельцем обветшалого цирка с кучен долгов и двумя оставшимися артистами — маленьким рабом Норвином и стареющим гладиатором Свирепым».
«Давно нужно было закрыться», — подумал он.
Но вместо этого самонадеянность и ложная гордость заставили его переселиться из Города в кельтонский порт Гориазу в надежде превратить цирк в золотое дно и сделать таким, как мечтал Градин — достойным конкурентом процветающего цирка Палантес.
Почти с самого начала он понимал, что дело обречено на провал, но не желал его закрывать, вкладывая деньги в покупку новых номеров программы и ремонт скрипучего деревянного стадиона. Одно за другим он продавал прибыльные предприятия, вкладывая все средства в цирк. Первым продал виноградник, затем склады, а потом и корабли.
«Ну, ты и идиот! — сказал он себе. — Толстый и богатый к двадцати пяти годам! — Он улыбнулся и похлопал себя по животу. — Наполовину мечты сбылись!» — утешил он себя.
Из-под двери по полу тянуло холодом. Персис встал, вылил в чашу последние капли браги, подошел к двери и раскрыл ее.
Бригада гатских рабочих убирала со стадиона мусор, оставленный зрителями. Среди них Персис заметил маленького мальчика в тонкой хлопчатой тунике, с синими от холода лицом и руками.
— Эй, парень, — позвал он, — иди сюда!
Мальчик подошел к нему, смущаясь.
— Где твоя куртка? — спросил Персис. — Ты одет совсем не по погоде.
— У меня нет куртки, — ответил мальчик, стуча зубами.
— Отыщи моего помощника Норвина и скажи, что Персис велел дать тебе куртку. Понял?
— Да, господин!
Персис посмотрел вслед мальчику и вернулся в кабинет, где хотя бы горел огонь. Сев за стол, он со злостью взглянул на долговые расписки. У него хватало денег уплатить по большинству из них, а два удачных дня могли бы покрыть остаток. Но со следующим сезоном дело обстояло иначе. Персис разложил расписки на несколько маленьких стопок, так они казались менее угрожающими.
Открылась дверь, и вошел его раб, Норвин. Он был чуть меньше пяти футов ростом, с седыми редеющими волосами. Одетый в теплую куртку из дубленой кожи, он все равно дрожал от холода.
— Пожалуйста, сначала хорошие новости, — попросил Персис.
Коротышка усмехнулся.
— Уволились акробаты на лошадях, — объявил он. — Цирк Палантес предложил им двухгодичный контракт.
— Может, ты когда-нибудь объяснишь мне свою трактовку хороших новостей? — попросил Персис.
— Колдер потянул подколенное сухожилие и не сможет выступать еще шесть недель. Кстати, врач просил передать, что нами не оплачен последний счет, и если мы полностью не расплатимся до завтра, он перестанет нас обслуживать.
— Даже нашествие чумы лучше твоих новостей, — проворчал Персис.
— Кстати, теперь мы сможем раздать костюмы. Завтра сюда явятся все нищие города. Может быть, нам стоит установить прилавок?
— Скажи, ты хоть когда-нибудь вел себя как раб? — поинтересовался Персис. — «Да, сэр, нет, сэр, как вам будет угодно, сэр», — ты хоть пробовал так разговаривать?
— Не пробовал. Еще год — и рабству придет конец, я выплачу все долги, — ответил Норвин, — и тебе придется платить мне жалованье, если к тому времени цирк не закроется. Помнишь, Свирепому скоро пятьдесят? Думаешь, народ еще долго будет ходить на его бои?
— Ты сегодня просто чудо. Норвин вздохнул. .
— Прости, друг, — сказал он, — сегодня мы не собрали и девяти сребреников, а без акробатов на лошадях нам и этого не набрать. Ты подумал о предложении Палантеса?
— Нет, — отрезал Персис.
— Может, и стоит подумать. Толпе нравится кровь.