Геммел Дэвид. Полуночный Сокол

   — Знаю. Это одна из причин, по которой я презираю людей, в том числе и себя. Но предложение Палантеса нас погубит. У нас пятнадцать гладиаторов, одни ветераны, а у Палантеса больше пятидесяти, и все, молоды и тщеславны. Представь, что случится, если мы выставим одного из наших стариков против отлично подготовленных молодых головорезов Палантеса.
   — Большинство наших погибнет, — невозмутимо проговорил Норвин, — зато мы могли бы собрать около трех тысяч человек, покрыть долги и уйти со стадиона, собрав достаточно средств, чтобы вложить в по-настоящему доходное дело.
   — Ты на самом деле такой бессердечный, Норвин? Ты готов пожертвовать людьми ради денег?
   Коротышка-раб скинул куртку и подошел к огню.
   — Они сами решили стать гладиаторами и живут для того, чтобы сражаться. Это единственное, что они умеют. При существующем положении дел мы не сможем выплатить им жалованье за зиму, а значит, следующие три месяца они будут клянчить работу в доках и лесных складах.
   Персис посмотрел на долговые расписки и вздохнул.
   — Не хочу, чтобы убивали моих людей, — сказал он.
   — Это не твои люди, они всего лишь на тебя работают.
   — Знаю, а еще знаю, что Свирепый сказал, что больше не станет участвовать в смертельных поединках. Не смею его винить, ведь он не сражается уже десять лет.
   Норвин подбросил в огонь несколько больших поленьев.
   Свирепый стареет и ждет пенсии. Контракт может стать его шансом. У него отложены деньги, и он сможет поставить все сбережения на себя. Если выиграет, пусть уходит на пенсию.
   — Если выиграет, — заметил Персис.
   — А если проиграет, то никакая пенсия не понадобится, — закончил Норвин свою мысль.
   — Ты жестокий человек. Не знаю, прав я или нет, но меня беспокоят судьбы тех, кто работает в цирке Оризис, и я не хочу ставить их жизни на кон.
   — Я уже говорил, они живут так, как считают нужным, — возразил коротышка.
   — Так было в прошлом. Но теперь они работают в Цирке Оризис, а мы не проводим смертельные поединки.
   Норвин подошел к столу и поднял одну из стопок.
   — В прошлом месяце цирк Палантес собрал восемнадцать тысяч человек, и за вход взималась двойная плата, — рассказывал он, — всем хотелось увидеть поединок между Джаксином и Бракусом.
   — Слышал.
   — Ну, хотя бы подумай об этом, — посоветовал Норвин, — скажи гладиаторам, пусть они решают.
   Персис Альбитан опустил грузное тело в кресло и стал осматриваться. Ему никогда не нравилось заведение Гаршона. Он считал его пристанищем грабителей и головорезов. Граждане Камня редко забредали сюда. В дальнем конце дома, на пятачке из песка, окруженном ярусами деревянных сидении, проводился аукцион лошадей. Недалеко от Персиса несколько шлюх пытались поймать клиентов. В воздухе висел аромат их духов, смешанный с запахом лошадей, прелой соломы и пота.
   В обеденном зале, где в раскрытые окна дул морской бриз, запах был слабее, и, по мнению Персиса, аромат жареного мяса замечательно его нейтрализовывал. В зале стояло примерно пятьдесят столов, большинство были заняты, свидетельствуя о высоком качестве обслуживания. К столу подошла официантка, но Персис сказал, что ждет гостя, и не сводил глаз с двери.
   Когда появился Свирепый, его тут же окружили поклонники, приветствующие аплодисментами, пока гладиатор пробирался сквозь толпу. «Редко кто из Города становится настолько популярным среди гатов», — подумал Персис, Он улыбнулся. Свирепый, несмотря на угрюмость, был очень обаятельным. Толстую шею закрывал красный шарф из хорошего шелка, мускулистый торс скрывала обтягивающая рубашка из черного муара, а поверх — тяжелая накидка из черной шерсти. За свою гладиаторскую жизнь Свирепый провел восемьдесят поединков, из которых тридцать три были смертельными. Персис видел последний поединок. Это было ровно двенадцать лет назад, когда в честь дня рождения отец взял его на Большой Стадион, где после скачек и живых картин великий гладиатор Свирепый должен был сразиться с непобедимым Джораксом. Оба воина представляли самые знаменитые цирки того времени — Палантес и Оссиан. Делались огромные ставки, и едва гладиаторы вышли на арену, толпа тут же затихла. От приятных воспоминаний Персиса охватила дрожь. Свирепый был облачен в доспехи Палантеса — светлая бронза, шлем с выгравированным черным орлом. Шлем Джоракса был из сияющего, словно серебро, железа. Так как поединок был смертельным, ни один из них не надел нагрудники.
   В центре арены рабы выкопали яму тридцать футов в длину и двадцать в ширину и наполнили горячими углями. На высоте десяти футов над ямой располагалась узкая платформа, где и проходил поединок.
   Соперники поднялись на платформу, обнажили короткие мечи и поприветствовали главного судью поединка. Персис точно не помнил, кто председательствовал в тот день, возможно, Джасарей. Мечи опустились, забили барабаны. Соперники приблизились к центру платформы, и начался бой. Толпа взорвалась, подбадривая своих любимцев. Персис не слышал лязга металла, но увидел, как рванулись в бой гладиаторы, делая выпады, парируя, рубя и кромсая.
   Так продолжалось несколько минут, но тут Джоракс поскользнулся и упал на угли, покатился по ним, и кожа на его руках, спине и ногах покрылась волдырями. Однако ему удалось выбраться! Свирепый спрыгнул с платформы, отбрасывая угли, и кинулся на раненого. Джоракс блестяще оборонялся, но нe смог увернуться от удара Свирепого, рассекшего правый бицепс. Джоракс уронил меч, левой рукой попытался его поднять, но тут же получил в челюсть и упал, сильно ударившись. Меч Свирепого коснулся горла противника, но Джоракс не шевелился.
   Зрители, включая Персиса, стали требовать расправы.
   — Смерть, смерть, смерть, — вопили они.
   Но, выждав несколько секунд, Свирепый воткнул меч в песок и пошел к выходу.
   Зрители яростно забушевали, швыряя подушки в удаляющегося гладиатора. Он превратил поединок в посмешище! Администрация стадиона удержала его гонорар — шесть тысяч золотых. Все ставки были аннулированы до конца расследования, которое постановило, что Свирепый исказил смысл поединка гладиаторов и должен быть оштрафован на десять тысяч золотых. Свирепый выплатил штраф и объявил об уходe из цирка Палантес и с арены вообще.
   Через год Джоракса объявили Гладиатором Года, и он завоевывал этот титул трижды, пока его не разорвал на части Волтан. Свирепому предлагали баснословные суммы, что бы тот вернулся и сразился с новым чемпионом, но он отверг их все.
   Через три года он все же вернулся на арену и стал участвовать в так называемых демонстрациях искусства владения мечом. Много лет он собирал полные стадионы в цирке Оризис. Даже сейчас несколько сотен человек наверняка пришли бы только для того, чтобы взглянуть на Свирепого в полном боевом облачении.
   Персис помахал подошедшему Свирепому. Тот снял накидку и опустился в кресло напротив. Персис заглянул в его темные глаза:
   — Как самочувствие после поединка? Надеюсь, мышцы не потянул?
   — Нет, все в порядке.
   У Свирепого был глубокий, почти музыкальный голос.
   Вернулась официантка и принесла тарелку с хлебом и кусок соленого масла. Персис заказал ассорти из дичи: лесного голубя, утки и гуся под малиновым соусом. Свирепый — бифштекс с кровью и сырые овощи.
   — О чем ты хотел поговорить? — спросил Свирепый, когда ушла официантка.
   — Цирк Палантес сделал нам предложение.
   — Никаких смертельных поединков, — отрезал Свирепый.
   Персис с минуту молчал.
   — Цирк Оризис на грани разорения, — проговорил он, — мне тоже не нравятся смертельные поединки. Но я решил по крайней мере предложить тебе. Одна пятая доля цирка Оризис принадлежит тебе, и если мы не придумаем, как привлечь зрителя, то и твоя доля обесценится. Как у тебя дела на ферме?
   — Год был неудачный, — признал Свирепый.
   Стоит нам собрать тысяч пять человек или больше, и мы покроем все долги и получим солидную прибыль. Тогда я смог бы предложить тебе разумные деньги за твою долю.
   — Других это, возможно, и заинтересует, — ответил Свирепый.
   Персис посмотрел в сторону:
   — Другие не собирают такие толпы, как ты. Набравшись терпения, он снова взглянул в темные глаза: — Понимаю, что ты принципиально против убийств, но…
   — Ты абсолютно меня не понимаешь, — без тени злобы перебил Свирепый, — да мне и не нужно, чтобы ты понимал. Сколько предложил Палантес?
   — Пять тысяч золотых, при условии, что они получат две трети от всей выручки.
   — Палантес выставит чемпионов?
   — Они обещали, что выступят только новички, никаких звезд или чемпионов.
   Свирепый обдумывал услышанное.
   — Они хотят испытать молодые таланты, — сказал он наконец. — Им не хочется выпускать новичков на главную арену, вот они и решили привезти их в наше захолустье, чтобы поупражняться на стареющих бойцах, которых никто не знает. — Свирепый покачал головой. — Это ничего не меняет, но я расскажу об этом остальным.
   — Они просили тебя, Свирепый. Ты — неотъемлемое условие предложения, — взмолился Персис, — никто не приедет, если ты не согласишься участвовать.
   Глаза Свирепого сузились, и в них заплескалась злость, но когда он заговорил, голос его был спокойным.
   — Естественно, они выставят против меня лучшего из новичков, чтобы потом его можно было объявлять, как «того, кто победил Свирепого». Вот тебе и старая дружба! Цирк Палантес до сих пор принадлежит Абсикусу?
   —Да-
   Он обещал, что никогда не забудет меня, говорил, что Палантес разбогател благодаря мне, радовался, что я дожил до пенсии. Абсикус желал мне только хорошего, но когда организаторы игр ободрали меня как липку, помощи не предложил. Теперь ради пары монет он хочет послать молодого бойца, чтобы убить меня.
   — Тебе по-прежнему нет равных.
   — Не говори глупостей! — перебил Свирепый. — Через два года мне будет пятьдесят. Я был лучшим, теперь я едва держу форму, а через два года превращусь в посмешище. Время не остановить, Персис, оно пожирает тебя, словно рак.
   Издали донесся звук драки, Персис повернулся и увидел дерущихся. На молодого светловолосого дикаря напали трое бандитов. Первого из нападающих сбил с ног жуткий удар справа, второй попытался схватить дикаря, но тут же был пойман за бедро и покатился вместе с первым по земле, третий нанес удар прямо в лицо, так, что светловолосый парень пошатнулся и упал. Бандит решил, что может его прикончить, но дикарь неожиданно бросился на него, получил два сильнейших удара, но все же схватил бандита за тунику и сильно ударил его головой. Колени нападавшего подогнулись, но в тот самый момент Персис заметил, что с земли поднялся второй бандит, и в руке у него блеснуло лезвие кинжала. Он уже собирался предупредить дикаря, но тут поднялся Свирепый с тарелкой в руке. Быстрое движение руки, тарелка, просвистев в воздухе, попала бандиту в висок, и тот упал как подкошенный.
   Светловолосый дикарь нагнулся к первому бандиту и забрал свой кошелек, а затем поднялся и подошел к Свирепому.
   — Отличный бросок! — похвалил он. — Никогда не видел, чтобы тарелку использовали как оружие.
   — Теперь увидел, — отозвался Свирепый и вернулся к столу.
   Персис посмотрел на дикаря и заметил, что его лицо побелело от злобы.
   — Я — Персис Альбитан, — представился он, поднимаясь из-за стола и протягивая руку.
   С минуту молодой дикарь колебался, потом повернулся к Персису и пожал его руку, и тут Персис увидел, что у парня разные глаза — один зеленый, а другой золотисто-карий.
   — Ты здорово дрался.
   — Он дрался, как идиот, — отозвался Свирепый, — можем мы теперь продолжить разговор?
   — Ты нравишься мне все меньше и меньше, — процедил парень, поворачиваясь к Свирепому.
   — Спокойнее, мое бесстрашное сердце!
   — Может, выйдем, и я покажу тебе, старик, что значит бесстрашие?
   Персис встал между ними.
   — Хватит, — велел он, — не стоит забывать, что мой друг спас тебе жизнь. Вам незачем драться.
   — Пожалуй, но, судя по тому, что я видел, драка была бы недолгой, — заметил Свирепый.
   Один из бандитов поднялся на ноги и бросился на дикаря, но тот ловко повернулся и нанес сильнейший удар в челюсть слева, так что нападавший упал навзничь на усыпанный опилками пол и уже не поднялся.
   — Ну, хоть что-то ты умеешь, — прокомментировал Свирепый. — Хорошая скорость, сильный бросок, неплохое завершение.
   — Очень рад, что тебе понравилось, — пробормотал дикарь.
   Дело не в том, нравится мне или не нравится, а в том, чтобы остаться в живых. На тебя только что напали трое, сначала ты неплохо обезвредил их, одного перебросил через бедро, но не оглушил и тут же о нем забыл. В кулачном бою это могло бы сойти за небрежность. Но у него был кинжал, а значит, речь идет не о небрежности, а о самой настоящей глупости. Ну, все, хватит на сегодня уроков.
   Внезапно дикарь улыбнулся:
   — Это был хороший урок, спасибо тебе большое.
   Затем он обратился к Персису:
   — Меня зовут Бэйн, я искал именно тебя, у меня письмо от твоего дяди Орануса, он пообещал, что ты поможешь мне стать гладиатором.
   Пока Бэйн поднимался по холму, пошел снег. На вершине он остановился и взглянул вниз на Г-образную ферму. Молодой ригант очень волновался и нервничал. Персис Альбитан велел ему зайти к Свирепому, чтобы старый гладиатор решил, сможет ли Бэйн работать в цирке Оризис. Юноше и в голову не приходило, что ему придется пройти какие-то испытания. Он был воином, в бою убивал врагов и был уверен, что этого достаточно, но оказался не прав. После первой встречи в таверне они с Персисом прошли через весь город к стадиону Оризис, и Персис сказал, что Свирепому решать, возьмут Бэйна или нет.
   — Я ему не нравлюсь, — сказал Бэйн, когда оказался в маленьком кабинете Персиса.
   — Ему никто не нравится, — весело отозвался Персис, — пусть это тебя не смущает.
   — Мне очень нужно стать гладиатором, — проговорил Бэйн, — это важно для меня.
   — Оценка Свирепого будет справедливой, можешь быть уверен. Завтра утром, сразу после рассвета, зайди к нему на ферму. Он оценит твою силу, скорость, выносливость и бойцовские качества. Если его все устроит, мы заключим соглашение.
   И вот теперь, морозным зимним утром Бэйн тащился вниз по склону к ферме. Он абсолютно не был уверен в себе. Подходя к ферме, юноша увидел гладиатора, выходившего из дома. Свирепый был одет в черную рубашку без рукавов, просторные шерстяные лосины и тонкие кожаные мокасины. Казалось, мерзкая погода его совершенно не волнует. От одного взгляда на него Бэйну стало еще холоднее.
   Свирепый даже не поздоровался, его лицо, когда он подошел, было абсолютно бесстрастным. Он жестом велел Бэйну следовать за ним и, обогнув угол дома, пошел к свободному участку земли, на котором были возведены какие-то странные деревянные конструкции.
   — Ты понимаешь, что такое дисциплина? — резко спросил он.
   — Дисциплина? Думаю, да. На войне некоторые будут офицерами, а некоторые — рядовыми. Рядовые должны выполнять приказы офицеров.
   — Я говорю о самодисциплине.
   — Отдавать приказы самому себе? Не совсем понимаю, что ты…
   В этот момент Свирепый сильно ударил его по лицу. Бэйн упал на бок, на мгновение оцепенел от шока, обозлился и бросился на Свирепого. Тот отступил, поставил подножку и бросил Бэйна наземь. Бэйн перекувыркнулся и быстро поднялся, его рука потянулась к ножу на поясе. Свирепый шагнул к нему, схватил за руку и снова швырнул на землю. Бэйн сильно ударился, а когда поднялся, Свирепый спокойно сидел на деревянной скамеечке.
   — Трудно достичь равновесия между сердцем и рассудком, — мягко сказал Свирепый. — Без сердца и страсти воину не добиться настоящего успеха, но без холодного рассудка ему просто не выжить. Ты знаешь, почему меня назвали Свирепым?
   Бэйн сделал глубокий вздох, пытаясь взять себя в руки, в этот момент ему больше всего хотелось зарезать этого надутого выродка.
   — Не знаю, — ответил он, его рука все еще нащупывала рукоять ножа.
   — Потому, что я никогда не злюсь. Это было что-то вроде шутки. Все свои эмоции я держу здесь, — сказал он, хлопая себя по груди, — внешне я остаюсь спокойным и механически делаю то, чему научился на тренировках.
   — Здорово, — заметил Бэйн, все еще раздираемый противоречиями.
   — Успокойся, парень, я поэтому и спросил тебя о самодисциплине, — пояснил Свирепый. — Без нее тебе не выжить. Мне сорок восемь, но я только что дважды сбил тебя с ног. В первый раз потому, что застал тебя врасплох, а во второй — потому, что тобой руководило сердце, а не рассудок. Я знаю, что ты храбр, я заметил это еще у Гаршона, у тебя есть скорость и хорошая координация.
   Свирепый поднялся, достал из кармана черной рубашки кусок алой ткани и повязал его вокруг бритой головы.
   — Спасибо за добрые слова, — холодно ответил Бэйн, — но мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел на меня сейчас, когда я собран и готов.
   — Нельзя научиться всему сразу, не так ли, парень? — проговорил Свирепый. — Я всегда к твоим услугам.
   Бэйн осторожно приблизился, а затем бросился на него. Свирепый схватил его за вытянутую руку, повернулся и перекинул Бэйна через себя так, что тот ударился животом оземь, а затем коснулся его горла указательным пальцем.
   — Если бы у меня был нож, кровь бы сейчас так и хлестала.
   Бэйн сел.
   — Ты меня убедил. Как мне научиться этой… самодисциплине? — спросил он.
   — Это лишь одно из необходимых качеств, — отозвался Свирепый. — Ты уже завтракал?
   — Нет, Персис сказал, чтобы я пришел сюда сразу после рассвета.
   — Отлично, ты умеешь бегать?
   — Конечно, умею.
   — На какие дистанции?
   — На такие, какие нужно.
   — Тогда начнем, — сказал Свирепый и медленно побежал к восточным холмам.
   Бэйн снял накидку, повесил ее на деревянную конструкцию и пустился вслед за Свирепым.
   — Куда мы бежим? — спросил он, нагнав гладиатора.
   — Вверх и вниз по холмам.
   — А почему так медленно?
   — Мы просто разогреваем мышцы, на вершине первого холма мы остановимся, тогда и начнется настоящая тренировка.
   Бэйн побежал рядом со Свирепым. На вершине холма Свирепый перешел на шаг и сделал несколько упражнений на растяжку. Бэйн смотрел во все глаза — ноги Свирепого оказались худощавыми, сильными, без грамма жира. Затем они легко пробежали еще несколько миль. С высоты холмов Бэйн увидел город-порт Гориазу. Как рассказывал брат Солтайс, когда-то Гориаза была одним из самых уродливых городов материка, массой неумело построенных деревянных домов, жавшихся друг к другу и разделенных кривыми петляющими улочками. После завоевания Гориазы армией Камня большая ее часть была сожжена, и теперь город украшали каменные дома, храмы, торговые ряды, соединенные улицами, берущими начало у широкого центрального проспекта. Примерно три тысячи граждан Камня жили здесь среди двадцати пяти тысяч гатов.
   Бэйн и Свирепый бежали вдоль восточных холмов, а затем свернули в лесистую долину. Бэйн увеличил темп, но Свирепый легко его догнал и даже не запыхался. Ноги Бэйна немного устали, а икры словно горели. После того как его вылечила ценийская ведьма, он быстро поправился, но затем опять слег с лихорадкой. В результате он сильно похудел и ослаб, так что ему пришлось задержаться в Ассии на три месяца, чтобы хоть немного поправиться. Бэйну казалось, что он полностью восстановил силы, но лишь теперь понял, насколько он не в форме.
   Свирепый свернул влево и полез вверх по скользкому склону. Бэйн упал, скатился вниз и снова полез за Свирепым. На равнине Свирепый увеличил скорость, но Бэйн уже тяжело дышал и изо всех сил старался не отстать. Свирепый заметил, что Бэйн устал, и усмехнулся. Бэйн разозлился. И злость, казалось, придала ему новых сил.
   Они пробежали еще три мили, перемахнули через низкую каменную стену и побежали дальше к низкому беленому дому фермы. Свирепый еще раз сделал растяжку, а Бэйн тяжело опустился на скамейку, хватая воздух ртом.
   — Снимай рубашку, — велел Свирепый.
   — Зачем?
   Свирепый помолчал.
   — Парень, давай договоримся, — начал он. — Перси попросил меня в качестве одолжения оценить твои способности. Я согласился при условии, что ты проявишь исполнительность. Я учитель, а ты — ученик. Когда я велю что-то сделать, ты должен тут же подчиниться. Только так ты научишься самодисциплине. Насколько я понял, ты достаточно умен, так что сможешь меня понять. Если ослушаешься еще раз, я тебя выгоню, и тогда тебе придется ехать за своей мечтой в другой город. Я ясно выразился?
   Бэйн заглянул в его темные глаза:
   — Вполне ясно.
   — Тогда снимай рубашку и становись рядом,
   Бэйн подчинился. Свирепый внимательно его осмотрел, заставляя поворачиваться, чтобы увидеть, насколько развиты мускулы.
   — Бицепсы и мышцы шеи нужно развивать, — комментировал Свирепый, — но ты прекрасно сложен, у тебя просто великолепные данные. — Он остановился и стал внимательно рассматривать шрам на груди. — Короткий меч. Он должен был пронзить легкое и убить тебя. Как же ты выжил?
   — Не знаю, — сказал Бэйн, — может, повезло?
   — Шрам на спине тоже от короткого меча. Тебя ранили водной и той же драке?
   — Да.
   — Нападавших было несколько?
   — Нет, только один.
   — Сначала он ударил тебя в спину?
   — Нет, сюда. — Бэйн похлопал по шраму на бедре.
   — Ну, все понятно. Ты бросился на него, он увернулся и ударил тебя в спину, когда вы поравнялись. Затем ты пытался повернуться и снова напасть, но он сделал выпад и прикончил тебя ударом в грудь. Опытный боец, очень опытный.
   — Да, он именно такой, — пробормотал Бэйн.
   — Гладиатор?
   — Мне посоветовали не болтать лишнего о моих… ранах, — осторожно ответил Бэйн.
   — Хороший совет, — проговорил Свирепый, — ну, ладно, надевай рубашку, пора за работу.
   Он подвел Бэйна к первой конструкции — круглая деревянная перекладина лежала на двух опорах примерно в десяти футах над землей. Свирепый поднял руки, легко подпрыгнул и повис на перекладине. Затем он поднял тело так, что его подбородок коснулся перекладины — и так двадцать раз, а потом спрыгнул на землю.
   — А теперь ты, — велел он.
   Первые десять раз Бэйн подтянулся без усилий, следующие пять ему достались с трудом, а последние пять были просто мучительными.
   Несколько часов Свирепый заставлял его выполнять изнуряющие упражнения. Бэйн проделал их все и в изнеможении упал на холодную землю.
   — Пора завтракать, — сказал Свирепый.
   — Мне не хочется есть, — ответил Бэйн.
   — Как знаешь, — пожал плечами Свирепый и вошел в дом. Бэйн вошел следом и сидел тихо, пока Свирепый смешал овес с молоком и поставил в черную железную печь.
   — Зачем ты до сих пор выступаешь? — спросил Бэйн, когда Свирепый склонился над котелком, помешивая кашу.
   — А почему бы и нет?
   Персис рассказывал, что, выступая, ты заработал огромные деньги.
   — Это правда. Мне удалось скопить почти десять тысяч золотых, но у меня все отняли, когда я перестал выступать. Эта ферма — единственное, что у меня осталось. Я опозорил славное имя гладиатора. А теперь ты расскажи, зачем хочешь стать гладиатором. Ты жаждешь славы, денег или мести?
   Он посмотрел на светловолосого юношу.
   — Да, мне нужно что-то из этого.
   — Так я и подумал. Ты хочешь найти того, кто чуть не убил тебя, и доказать себе, что ты не хуже.
   — Нет, — отрезал Бэйн, — я хочу убить этого ублюдка за все то, чего он меня лишил.
   — Интересно, — сказал Свирепый, — совет твоего друга становится все более ценным. Не будем больше об этом.
   Открылась дверь, и в кухню вошла молодая девушка. Бэйн дал ей лет тринадцать. Она была очень стройной, с длинными белокурыми волосами. На девушке была коричневая хлопчатая ночная рубашка. Зевнув, она повернулась к столу.
   — Доброе утро, дедушка, — сонно сказала она.
   — Долго спишь, принцесса, — ласково ответил Свирепый, — тебе снились хорошие сны?
   — Никогда не помню, что мне снится, — ответила девочка, — ты ведь знаешь об этом.
   Тут она заметила Бэйна и повернулась к нему. У нее были огромные василькового цвета глаза. Бэйн улыбнулся, но она не улыбнулась в ответ.
   — Ты кто? — спросила она.
   — Я Бэйн из ригантов.
   — А я Кара. — Она уселась за стол напротив него, — Ты выглядишь усталым.
   — Я и правда немного устал, — ответил Бэйн. Ее прямота одновременно привлекала и смущала. Свирепый разложил густую кашу на три деревянные тарелки и подал на стол:
   — Вот мед, сахар и соль, как тебе больше нравится. Бэйн пододвинул тарелку к себе.
   — Каша очень горячая, дай ей остыть или добавь молока, иначе язык обожжешь, — посоветовала Кара.
   Бэйн усмехнулся и покачал головой.
   — Почему ты смеешься? — спросила Кара. — Разве я сказала что-то смешное?
   — Я просто подумал, что ты очень похожа на дедушку, принцесса, — пояснил Бэйн.
   — Я не принцесса, — строго сказала девочка, — так зовет меня дедушка. Но ты тоже можешь звать меня так, если тебе нравится.
   — Тогда я буду тебя так звать, — пообещал Бэйн. — Твоя мама все еще спит?
   — Мама умерла, — ответила Кара, разбавляя кашу холодным молоком.
   — Мне очень жаль.
   — Почему? — удивилась Кара. — Ты разве знал ее?
   — Нет, но мне жаль тебя. Моя мама умерла в начале этого года. Я очень по ней скучаю.
   — А я совсем не скучаю по маме, — заявила Кара, — она умерла, когда я была еще маленькой, я совсем ее не помню.
   — А твой отец тоже умер?
   — Нет, он просто уехал. Может быть, он уже умер. Мы незнаем, правда, дедушка?