Страница:
— Можешь идти, — сказала она. — Если получишь какие-нибудь известия о предателе, сообщишь их мне. — Обязательно, высочайшая.
Шаразад проводила ее взглядом и откинулась на спинку кресла. Занавес на левой стене раздвинулся, и в комнату дошел молодой человек — высокий, широкоплечий, но узкий в бедрах. Он ухмыльнулся, сел в кресло и забросил ноги в сапогах на стол.
— Проигрыш за тобой, — сказал он. — Я ведь предупреждал тебя, что она, конечно, ничего не знает.
— Тебе не надоело зазнаваться, Родьюл? — огрызнулась она. — Но, признаюсь, я немного растерялась. Судя по тому, что я слышала об этом корабельном мастере, он обожал жену. И я полагала, что он ей доверился.
— Осмотрительный человек! А у тебя есть сведения, куда он отправился?
— Да, есть, — ответила она с улыбкой. — Видишь ли, Кольцо соединено с миром, который мы нашли два месяца тому назад. Нои-Хазизатра думал, что спасается, а на самом деле угодил в область нашего последнего завоевания. Это странное оружие оттуда. — Она вынула из ящика пистолет и перекинула его Родьюлу. Пистолет был накладного серебра с рукояткой из резной слоновой кости. — Царь желает, чтобы ты научился владеть этими… этими ружьями.
— Он снабдит ими войско?
— Нет. Царь считает их слишком плебейскими. Но мои Кинжалы докажут на войне их мощь. Родьюл кивнул.
— А Нои-Хазизатра?
— Он чужой в незнакомом ему краю. Не говорит на тамошнем языке и не знает, как вернуться. Я его отыщу.
— Ты настолько в себе уверена, Шаразад? Берегись!
— Не шути так, Родьюл. Если я высокого о себе мнения, то с полным на то правом. Царю известны мои таланты.
— Нам всем известны твои таланты, дорогая Шаразад! Некоторые из нас даже изведали их сполна. Однако царь совершенно прав. Это оружие простонародно до отвращения. Что за честь отправить врага к праотцам с помощью подобного несуразного приспособления?
— Дурак. По-твоему, в копье или стреле больше благородства? Они всего лишь орудия смерти.
— Ловкий человек может увернуться от стрелы, Шаразад, или отпрянуть от копья. Но эти поражают человека смертью прежде, чем он что-нибудь поймет, и владение ими не требует искусства. — Он подошел к окну, выходившему во двор. Там были привязаны к столбам двое пленных, по колена обложенные хворостом. — Где тут искусство? — спросил Родьюл, взводя курок на пистолете. Прогремели два выстрела, и приговоренные к сожжению безжизненно повисли на веревках. — Человеку требуется только зоркий глаз и твердая рука. То ли дело меч! Существует более сорока классических приемов нанесения и отражения ударов. А для сабли, так и все шестьдесят. Но если таково желание царя, я научусь владеть этой штукой.
— Таково желание царя, Родьюл. Быть может, ты сумеешь отполировать свое искусство в новом мире. Там есть люди, ставшие легендами, благодаря своему владению этим оружием. Я отыщу их для тебя и прикажу доставить сюда для твоего… образования.
— Как мило, Шаразад! Буду с нетерпением ждать. А ты не можешь назвать имя, чтобы оно тревожило мой сон?
— Вот несколько. Например, Джонсон или Краду. Затем имеется Даниил Кейд. Но выше их всех человек по имени Йон Шэнноу. Говорят, он ищет какой-то мифический город, и его прозвали Иерусалимцем.
— Доставь их всех, Шаразад! После завершения наших завоеваний на юге у нас так мало развлечений!
9
10
Шаразад проводила ее взглядом и откинулась на спинку кресла. Занавес на левой стене раздвинулся, и в комнату дошел молодой человек — высокий, широкоплечий, но узкий в бедрах. Он ухмыльнулся, сел в кресло и забросил ноги в сапогах на стол.
— Проигрыш за тобой, — сказал он. — Я ведь предупреждал тебя, что она, конечно, ничего не знает.
— Тебе не надоело зазнаваться, Родьюл? — огрызнулась она. — Но, признаюсь, я немного растерялась. Судя по тому, что я слышала об этом корабельном мастере, он обожал жену. И я полагала, что он ей доверился.
— Осмотрительный человек! А у тебя есть сведения, куда он отправился?
— Да, есть, — ответила она с улыбкой. — Видишь ли, Кольцо соединено с миром, который мы нашли два месяца тому назад. Нои-Хазизатра думал, что спасается, а на самом деле угодил в область нашего последнего завоевания. Это странное оружие оттуда. — Она вынула из ящика пистолет и перекинула его Родьюлу. Пистолет был накладного серебра с рукояткой из резной слоновой кости. — Царь желает, чтобы ты научился владеть этими… этими ружьями.
— Он снабдит ими войско?
— Нет. Царь считает их слишком плебейскими. Но мои Кинжалы докажут на войне их мощь. Родьюл кивнул.
— А Нои-Хазизатра?
— Он чужой в незнакомом ему краю. Не говорит на тамошнем языке и не знает, как вернуться. Я его отыщу.
— Ты настолько в себе уверена, Шаразад? Берегись!
— Не шути так, Родьюл. Если я высокого о себе мнения, то с полным на то правом. Царю известны мои таланты.
— Нам всем известны твои таланты, дорогая Шаразад! Некоторые из нас даже изведали их сполна. Однако царь совершенно прав. Это оружие простонародно до отвращения. Что за честь отправить врага к праотцам с помощью подобного несуразного приспособления?
— Дурак. По-твоему, в копье или стреле больше благородства? Они всего лишь орудия смерти.
— Ловкий человек может увернуться от стрелы, Шаразад, или отпрянуть от копья. Но эти поражают человека смертью прежде, чем он что-нибудь поймет, и владение ими не требует искусства. — Он подошел к окну, выходившему во двор. Там были привязаны к столбам двое пленных, по колена обложенные хворостом. — Где тут искусство? — спросил Родьюл, взводя курок на пистолете. Прогремели два выстрела, и приговоренные к сожжению безжизненно повисли на веревках. — Человеку требуется только зоркий глаз и твердая рука. То ли дело меч! Существует более сорока классических приемов нанесения и отражения ударов. А для сабли, так и все шестьдесят. Но если таково желание царя, я научусь владеть этой штукой.
— Таково желание царя, Родьюл. Быть может, ты сумеешь отполировать свое искусство в новом мире. Там есть люди, ставшие легендами, благодаря своему владению этим оружием. Я отыщу их для тебя и прикажу доставить сюда для твоего… образования.
— Как мило, Шаразад! Буду с нетерпением ждать. А ты не можешь назвать имя, чтобы оно тревожило мой сон?
— Вот несколько. Например, Джонсон или Краду. Затем имеется Даниил Кейд. Но выше их всех человек по имени Йон Шэнноу. Говорят, он ищет какой-то мифический город, и его прозвали Иерусалимцем.
— Доставь их всех, Шаразад! После завершения наших завоеваний на юге у нас так мало развлечений!
9
Отправляясь в погоню, Шэнноу знал, что не успеет помочь женщине и ее детям, и горел гневом. Тем не менее он ехал осторожно, так как в обманчивом лунном свете трудно было различать дорогу впереди. Когда он подъехал к мертвым телам, уже рассвело. Тут успели потрудиться падальщики: руки и лица были обглоданы. Шэнноу осмотрел мертвецов, не сходя с седла.
Его уважение к неизвестной женщине выросло до небес. Спешившись, он обследовал все вокруг и определил место, с которого стреляла Бет Мак-Адам. Судя по положению второго трупа, выстрел в него был сделан из фургона. Шэнноу вскочил в седло и направился к горам.
Начался крутой подъем в густой сосновый бор. Жеребец устал и уже дважды споткнулся. Шэнноу спрыгнул на землю и повел жеребца на поводу через лес. Они вышли на гребень холма, и Шэнноу увидел внизу лагерь с шестью кострами между двенадцатью шатрами, поставленными без особого порядка. При свете факелов мужчины работали в огромной яме, из которой торчала металлическая башня, треугольная, причем одна из сторон была слегка вогнута. К югу от лагеря струилась речка, а рядом с ней стоял фургон.
Иерусалимец повел жеребца вниз, привязал к коновязи и расседлал. К нему подбежал какой-то человек.
— Ты с известием от Скейса? — спросил он, и Шэнноу обернулся.
— Нет, я еду с севера.
Человек выругался и отошел.
Шэнноу направился к самому большому шатру и вошел внутрь. Там при свете фонарей десятка полтора мужчин ели и пили, а дородная широкоплечая женщина в кожаном фартуке черпаком наливала похлебку в круглые деревянные миски. Он встал в очередь, получил миску с густым варевом и кусок черного хлеба и направился к столу у входа. Два человека потеснились на скамье, освобождая для него место. Он молча принялся за еду.
— Ищете работу? — спросил кто-то из сидящих напротив, и Шэнноу поднял на него глаза. Лет около тридцати, худощав и белокур.
— Нет… благодарю вас. Я еду на юг, — ответил Шэнноу. — Могу я купить здесь припасы?
— Поговорите с Дейкером, может, у него найдется что-нибудь. Он сейчас в раскопе, но скоро должен прийти сюда.
— А что у вас за работа?
— Это старинное металлическое сооружение, воздвигнутое до Падения. Мы нашли несколько интересных артефактов. Пока — ничего ценного, но у нас есть основания надеяться на что-нибудь получше. И это уже помогло нам очень много узнать про Темные Времена. Люди тогда, несомненно, жили в большом страхе, раз построили такую огромную железную крепость.
— Почему в страхе? — спросил Шэнноу.
— Отсюда вам видна лишь часть сооружения. Оно имеет огромную протяженность. От основания до высоты в сотню футов нет ни окон, ни дверей, а выше они так малы, что сквозь них невозможно пролезть. Видимо, в те дни велись ужасные войны. Да, кстати, меня зовут Клаус Моне. — Молодой человек протянул руку, и Шэнноу ее пожал.
— Йон Шэнноу, — сказал он, проверяя, какое впечатление произведет его имя. Но ничего не заметил.
— И еще одно, — продолжал Моне. — Оно все железное, однако в этих горах нет ни железных руд, ни каких-либо следов рудников, если не считать серебряных в Долине Паломника. Следовательно, его обитатели доставляли руду через всю Великую Пустошь. Невероятно, не правда ли?
— Невероятно, — согласился Шэнноу, отодвинул пустую миску и встал.
Выйдя из шатра, он направился к краю ямы и поглядел на людей внизу. Они кончили работать и убирали инструменты. Он подождал, пока они не вылезли из ямы, а тогда окликнул:
— Менхир Дейкер!
— Кто его зовет? — спросил коренастый мужчина с черной бородой, в которой серебрилась седина.
— Я. Мне нужно бы купить кое-каких припасов — зерно, сушеные плоды, вяленое мясо. И овса, если он у вас есть.
— На сколько человек?
— Только для меня. Бородач кивнул.
— Думается, я могу вам услужить. Но до Долины Паломника всего два дня пути. А цены там ниже.
— Всегда покупайте провизию, если представился случай, — сказал Шэнноу.
— Мудро, мудро! — согласился Дейкер, отвел Шэнноу в шатер-склад и наполнил несколько мешочков. — А соль и сахар вам не требуются?
— Если уделите мне немножко. И давно вы тут ведете раскопки?
— Около месяца. Очень многообещающее место. И сулит самые разные ответы, помяните мое слово.
— И вы считаете, что это здание?
— А чем же еще оно может быть? — ответил Дейкер с широкой усмешкой.
— Это корабль, — сообщил ему Шэнноу.
— Люблю шутников, менхир! По моим расчетам, в нем футов триста длины. Откопано ведь меньше половины. И оно железное. Вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь пустил кусок железа плавать?
— Нет, но вот железный корабль мне увидеть довелось. И он был заметно больше этого. Дейкер покачал головой.
— Я арканист, менхир. И в своем деле разбираюсь. А также знаю, что посреди суши кораблей не строят. С вас три полновесных серебреника.
Шэнноу молча заплатил за припасы обменными монетами, отнес припасы к своему седлу и уложил в глубокие сумки. Потом направился через лагерь к фургону у ручья. Он увидел, что возле жарко пылающего костра сидит женщина, а рядом, завернувшись в одеяла, спят ее дети.
При его приближении она подняла голову, и он увидел, как ее рука скользнула к кобуре у нее на поясе.
Бет Мак-Адам долго смотрела на высокого незнакомца. Темные волосы падали ему на плечи, серебрясь на висках, а в коротко подстриженной бороде поблескивал седой клинышек. Сильное худое лицо, холодные голубые глаза. С его пояса свисали два пистолета в кобурах из промасленной кожи.
Он сел напротив нее.
— Вы с честью справились с опасностями в пути. Поздравляю вас. Мало кто решается пересечь Великую Пустошь в одиночку, а не с караваном фургонов.
— Вы сразу берете быка за рога, — сказала она.
— Не понял.
— Ну так мне не нужен ни проводник, ни помощник, ни мужчина рядом. Благодарю вас за ваше предложение. Спокойной ночи?
— Я вас обидел? — негромко спросил Шэнноу, пристально глядя своими голубыми глазами в ее глаза.
— Меня нелегко обидеть. И вас тоже, как погляжу. Он почесал в бороде, улыбнулся, и от этой улыбки его лицо стало менее суровым.
— Совершенно верно. Если вы хотите, чтобы я ушел, я уйду.
— Налейте себе чаю, — сказала она. — А потом я хотела бы, чтобы мне не мешали.
— Вы очень добры.
Он наклонился, чтобы снять котелок с огня, и вдруг замер. Потом выпрямился и повернулся лицом к темноте, К костру подошли двое. Бет незаметно сняла ладонь с рукоятки пистолета.
— Менхир Шэнноу, у вас не найдется минутки? — спросил Клаус Моне. — Я бы хотел познакомить вас… — и он указал на своего спутника, щуплого лысеющего человека с реденькой седой бородой. — Это Борис Хеймут, он именитый арканист.
Тот наклонил голову в коротком поклоне и протянул руку. Шэнноу пожал ее.
— Менхир Дейкер рассказал мне о вашем разговоре, — сказал Хеймут. — Я был поражен. Мне иногда казалось, что мы изучаем что-то вроде морского судна, но это представлялось настолько невероятным… Мы ведь пока раскопали лишь пятую часть этого… этого корабля. И вы можете объяснить, как оно очутилось здесь?
— Да, — сказал Шэнноу. — Но, боюсь, мы мешаем госпоже.
— Да, разумеется, — согласился Хеймут. — Примите мои извинения, фрей…
— Мак-Адам. И менхир Шэнноу прав: мне не хотелось бы, чтобы моих детей разбудили.
Трое мужчин поклонились и молча вышли за пределы лагеря. Бет увидела, как они исчезли среди теней, а потом появились снова на освещенном факелами склоне над ямой.
Она налила себе чая и сидела, прихлебывая его, а перед ее умственным взором маячило лицо Шэнноу. Разбойник или мирный человек? Она не хотела думать о нем. Какая разница? Больше она его не увидит. Выплеснув на землю остатки чая, Бет завернулась в одеяло. Но сон к ней все не шел.
— Вам следует знать, менхир Шэнноу, — сказал Борис Хеймут с виноватой улыбкой, — что менхир Дейкер — староглядец. Он библеец и верит, что настали Последние Дни. Для него Армагеддон — реальность, которая возникла — насколько мы можем судить — триста семнадцать лет назад. Я же — длительнец. Как ученый я верю, что после смерти этого человека, Иисуса, существовала по меньшей мере тысячелетняя цивилизация и что чудеса этой цивилизации для нас потеряны. Здешняя находка уже бросила сомнения на истинность старовидения. А если это корабль… сомнения превратятся в доказанность.
Шэнноу молчал, чувствуя себя очень неуютно в маленьком шатре и ни на секунду не забывая, что фонарь отбрасывает на парусину их тени. Он понимал, что тут опасность ему не угрожает, но долгие годы, на протяжении которых он был и охотником, и предметом охоты, приучили его к настороженности, особенно если ему приходилось сидеть на открытом месте.
— Я мало что могу сообщить вам, менхир, — сказал он. — Более чем в тысяче миль отсюда есть высокая гора. Вблизи ее вершины на широком уступе ржавеет железное судно длиной около тысячи футов. Это был морской корабль, как я узнал от людей, которые живут поблизости и знают его историю. Как будто бы вся эта суша когда-то была океанским дном, и бури топили много кораблей.
— Но как же древние города, которые мы нашли? — спросил с недоумением Хеймут. — Развалины одного находятся менее чем в двух милях отсюда. Как могли они воздвигаться на дне океана?
— Меня это тоже ставило в тупик. А потом я повстречал человека, которого звали Сэмюэль Арчер, — ученого, как и вы. Он доказал мне, что мир опрокидывался не один раз, а два. И города эти поистине древние — остатки империи, которая называлась Атлантида, и погрузились в океан задолго до времени Христа.
— Революционное утверждение, менхир! Кое-где вас за него побили бы камнями.
— Я это знаю, — сказал Шэнноу. — Однако когда вы откопаете корабль, то найдете огромные машины, двигавшие его, и помещение, из которого им управляли. А теперь прошу меня извинить, я очень устал.
— Одну минуту, менхир, — вмешался Клаус Моне, который все это время хранил молчание. — Вы бы не остались у нас? Как наш сотрудник?
— Да нет, — сказал Шэнноу, вставая.
— Дело в том… — Моне взглянул на старшего годами Хеймута в поисках поддержки, но тот покачал головой, и Моне смущенно умолк.
Шэнноу вышел из шатра и вернулся к своему коню, насыпал ему зерна и расстелил одеяло на земле рядом с ним. Он мог бы рассказать этим двоим гораздо больше: про яркие лампы, горящие без огня, про инструменты, позволявшие находить путь в океанах, — про все то, что он узнал от Хранителей в дни войны против исчадий Ада. Но зачем? Он оказался втянутым в спор двух арканистов, ищущих познать тайны былого.
Всем своим существом он хотел, чтобы верным оказалось старовидение, но события вынудили его стать на другую точку зрения. Старый мир исчез, и Шэнноу не хотелось бы увидеть, как он восстает из пепла.
Только он начал засыпать, как услышал легкие приближающиеся шаги. Он достал пистолет и подобрался.
Перед ним скорчилась худощавая фигура Клауса Моне.
— Простите, что я докучаю вам, менхир Шэнноу. Но… вы производите впечатление человека действия, а мы очень нуждаемся в ком-нибудь вроде вас.
Шэнноу приподнялся и сел.
— Объясните яснее!
Моне наклонился к нему.
— Нашу экспедицию возглавлял Борис, а финансировала нас группа долговидцев на востоке. Мы уже работали тут, когда некий Спейс принял участие в проекте. Он прислал своих людей — во главе с Дейкером, — и теперь некоторые находки отсылаются ему в Долину Паломника.
— Какие находки?
— Золотые слитки, драгоценные камни из стальных ящиков в одном из глубоких помещений. Это кража, менхир Шэнноу.
— Так положите ей конец, — посоветовал Шэнноу.
— Я ученый, менхир.
— В таком случае занимайтесь наукой… и не вмешивайтесь в дела, которые вам не по силам.
— Вы смотрите сквозь пальцы на такое воровство?
Шэнноу усмехнулся:
— Воровство? Кому принадлежит этот корабль? Никому. Следовательно, никто ни у кого не ворует. Две группы алчут того, что там есть. Более сильный заберет то, что пожелает. Такова жизнь, менхир Моне. Решает сила.
— Но с вами мы оказались бы сильнее их.
— Может быть… Но этого вы так и не узнаете. Утром я уеду.
— Вы боитесь, менхир Шэнноу? Или просто хотите побольше монет? Мы можем заплатить.
— Я вам не по карману, менхир. А теперь разрешите мне уснуть.
Утреннее небо хмурилось тучами, и вскоре после рассвета струйки дождя, стекавшие по его лицу, разбудили Шэнноу. Он встал, туго скатал одеяла и стянул их промасленными полосками сыромятной кожи. Потом надел тяжелую длинную куртку и оседлал жеребца. Из дымки измороси появились две дюжие фигуры, и Шэнноу остановился, выжидая.
— Похожее ты нас опередил, — сказал широкоплечий мужчина с темной дырой на месте передних зубов. Его товарищ был пониже и поподжаристее. С поясов обоих свисали пистолеты. — Из-за нас не задерживайся. Езжай отсюда!
Шэнноу промолчал.
— Ты что — на ухо тугой? — спросил второй. — Ты тут лишний.
В стороне собралась небольшая толпа. Шэнноу заметил Хеймута и Клауса Моне. Дейкера нигде не было видно.
— Во-во! Ну-ка поможем ему! — сказал высокий, подходя ближе, но Шэнноу выбросил вперед руку, вытянув два пальца, и ударил его в горло. Детина, хрипя, попятился и упал на колени. Шэнноу пристально посмотрел на второго.
— Будьте так добры, привяжите мои одеяла к седлу, — сказал он ласково.
Тот сглотнул, облизнул губы и опустил руку на рукоятку пистолета.
— Сегодня, — сказал Шэнноу, — неподходящий день для смерти. Человеку следует взглянуть в последний раз на солнце.
Несколько секунд его второй противник оставался в нерешительности. Потом бросил испуганный взгляд на своего товарища, который, стоя на коленях, держался за горло и со всхлипами втягивал воздух в легкие. Он знал, что ему следует выхватить пистолет, но рука не слушалась. Его глаза забегали, встретились со взглядом Шэнноу.
— Будь ты проклят! — прошептал он, и его ладонь соскользнула с пистолета, он подошел к скатанным одеялам, перекинул их через круп коня и привязал к седлу.
— Благодарю вас, — сказал Шэнноу. — А теперь помогите вашему другу.
Он сел в седло и повернул жеребца на север. Толпа расступилась, и он с трудом подавил желание обернуться. Это было самое опасное мгновение. Но выстрел не прозвучал. Он направил жеребца туда, где вечером стоял фургон фрей Мак-Адам. Фургона там не оказалось.
Шэнноу злился на себя. Не было никакой нужды унижать людей, которых явно послал Дейкер, чтобы поторопить его с отъездом. Ему следовало бы просто уехать, как они предлагали. И только гордость помешала ему поступить так, а гордость — грех в глазах Всемогущего.
"Вот почему ты не можешь найти Иерусалим, Шэнноу, — сказал он себе. — Твои грехи сковали тебя».
Иерусалима не существует.
Эта непрошеная мысль внезапно пронзила его мозг, и он вздрогнул. За последние годы он увидел очень много, и его сомнения умножились. «Но какой у меня выбор? Если Иерусалима не существует, тогда все было напрасно. И, значит, поиски должны продолжаться». Ради чего? «Ради меня самого! Пока я продолжаю поиски, Иерусалим существует — пусть только в моем воображении. Этого достаточно. Ничего больше мне не требуется». Ты лжешь, Шэнноу! «Да-да, я лгу. Но что это доказывает? Я должен искать. Я должен узнать». И где теперь ты будешь искать? «За Великой Стеной». А если его и там нет? «До самого края земли и до границ ада».
Выехав на гребень, он повернул на запад, ища прохода в горах. Более двух часов он следовал оленьими тропами, пока не выехал на дорогу, всю в глубоких колеях, оставленных колесами фургонов, и в отпечатках лошадиных копыт. Дождь кончился, из-за тучи выплыло солнце. Теперь он ехал осторожно, часто останавливался и внимательно осматривал окружающую местность. Когда солнце достигло зенита, он устроил привал в тени высокого каменного столпа, изваянного ветрами и водой. Там было прохладно, и около часа он читал Библию, наслаждаясь Песней Песен Соломона. Ближе к вечеру Иерусалимец миновал горы и по узкой тропе начал спускаться в долину за ними.
К западу на ведущей к городу более широкой дороге был виден фургон фрей Мак-Адам. На севере за последними, домами долина тянулась еще мили и мили, а затем упиралась в грандиозную стену, теряющуюся вдали. Шэнноу достал зрительную трубку и осмотрел стену. Она выглядела массивной, и даже на таком расстоянии он различил цветы, растущие в щелях между ее огромными плитами, и узоры лишайников на них. Он посмотрел выше, стараясь разглядеть чудеса за стеной, но увидел лишь плывущие по небосводу белые облака. Повернувшись в седле, он навел трубку на фургон. Фрей Мак-Адам сидела на козлах, — он увидел ее волосы цвета золотого меда и правую ногу, прижатую к тормозу. Дети шли сзади, ведя на поводу лошадь. До города они должны были добраться намного раньше него. Он посмотрел на дома внизу — по большей части деревянные (бревенчатые или обшитые тесом), но в восточных кварталах виднелись каменные здания в несколько этажей. Единственная широкая улица тянулась шагов на пятьсот, а затем упиралась в дома, тянувшиеся с севера на юг. Городок, казалось, процветал — всюду были видны стройки. За городком простирался луг, усеянный большими и малыми шатрами, и Шэнноу насчитал не один десяток костров для приготовления ужина. Сюда съезжались семьи из других краев, и вскоре в Долине Паломника должен был вырасти настоящий большой город.
Шэнноу взвесил, не объехать ли город стороной, чтобы сразу же направиться к стене и дальше. Но его конь нуждался в отдыхе, а сам Иерусалимец словно уже сотню лет не спал на кровати. Он потер подбородок, представил себе лохань с горячей водой, чтобы неторопливо смывать дорожную грязь, и ощущение бритвы, скользящей по щеке. Да и его одежду уже давно не мешало бы почистить, а подметки сапог протерлись почти до дыр. Он еще раз бросил взгляд на фургон, но уже не увидел ни золота волос его хозяйки, ни ее ноги, прижатой к тормозу.
Его уважение к неизвестной женщине выросло до небес. Спешившись, он обследовал все вокруг и определил место, с которого стреляла Бет Мак-Адам. Судя по положению второго трупа, выстрел в него был сделан из фургона. Шэнноу вскочил в седло и направился к горам.
Начался крутой подъем в густой сосновый бор. Жеребец устал и уже дважды споткнулся. Шэнноу спрыгнул на землю и повел жеребца на поводу через лес. Они вышли на гребень холма, и Шэнноу увидел внизу лагерь с шестью кострами между двенадцатью шатрами, поставленными без особого порядка. При свете факелов мужчины работали в огромной яме, из которой торчала металлическая башня, треугольная, причем одна из сторон была слегка вогнута. К югу от лагеря струилась речка, а рядом с ней стоял фургон.
Иерусалимец повел жеребца вниз, привязал к коновязи и расседлал. К нему подбежал какой-то человек.
— Ты с известием от Скейса? — спросил он, и Шэнноу обернулся.
— Нет, я еду с севера.
Человек выругался и отошел.
Шэнноу направился к самому большому шатру и вошел внутрь. Там при свете фонарей десятка полтора мужчин ели и пили, а дородная широкоплечая женщина в кожаном фартуке черпаком наливала похлебку в круглые деревянные миски. Он встал в очередь, получил миску с густым варевом и кусок черного хлеба и направился к столу у входа. Два человека потеснились на скамье, освобождая для него место. Он молча принялся за еду.
— Ищете работу? — спросил кто-то из сидящих напротив, и Шэнноу поднял на него глаза. Лет около тридцати, худощав и белокур.
— Нет… благодарю вас. Я еду на юг, — ответил Шэнноу. — Могу я купить здесь припасы?
— Поговорите с Дейкером, может, у него найдется что-нибудь. Он сейчас в раскопе, но скоро должен прийти сюда.
— А что у вас за работа?
— Это старинное металлическое сооружение, воздвигнутое до Падения. Мы нашли несколько интересных артефактов. Пока — ничего ценного, но у нас есть основания надеяться на что-нибудь получше. И это уже помогло нам очень много узнать про Темные Времена. Люди тогда, несомненно, жили в большом страхе, раз построили такую огромную железную крепость.
— Почему в страхе? — спросил Шэнноу.
— Отсюда вам видна лишь часть сооружения. Оно имеет огромную протяженность. От основания до высоты в сотню футов нет ни окон, ни дверей, а выше они так малы, что сквозь них невозможно пролезть. Видимо, в те дни велись ужасные войны. Да, кстати, меня зовут Клаус Моне. — Молодой человек протянул руку, и Шэнноу ее пожал.
— Йон Шэнноу, — сказал он, проверяя, какое впечатление произведет его имя. Но ничего не заметил.
— И еще одно, — продолжал Моне. — Оно все железное, однако в этих горах нет ни железных руд, ни каких-либо следов рудников, если не считать серебряных в Долине Паломника. Следовательно, его обитатели доставляли руду через всю Великую Пустошь. Невероятно, не правда ли?
— Невероятно, — согласился Шэнноу, отодвинул пустую миску и встал.
Выйдя из шатра, он направился к краю ямы и поглядел на людей внизу. Они кончили работать и убирали инструменты. Он подождал, пока они не вылезли из ямы, а тогда окликнул:
— Менхир Дейкер!
— Кто его зовет? — спросил коренастый мужчина с черной бородой, в которой серебрилась седина.
— Я. Мне нужно бы купить кое-каких припасов — зерно, сушеные плоды, вяленое мясо. И овса, если он у вас есть.
— На сколько человек?
— Только для меня. Бородач кивнул.
— Думается, я могу вам услужить. Но до Долины Паломника всего два дня пути. А цены там ниже.
— Всегда покупайте провизию, если представился случай, — сказал Шэнноу.
— Мудро, мудро! — согласился Дейкер, отвел Шэнноу в шатер-склад и наполнил несколько мешочков. — А соль и сахар вам не требуются?
— Если уделите мне немножко. И давно вы тут ведете раскопки?
— Около месяца. Очень многообещающее место. И сулит самые разные ответы, помяните мое слово.
— И вы считаете, что это здание?
— А чем же еще оно может быть? — ответил Дейкер с широкой усмешкой.
— Это корабль, — сообщил ему Шэнноу.
— Люблю шутников, менхир! По моим расчетам, в нем футов триста длины. Откопано ведь меньше половины. И оно железное. Вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь пустил кусок железа плавать?
— Нет, но вот железный корабль мне увидеть довелось. И он был заметно больше этого. Дейкер покачал головой.
— Я арканист, менхир. И в своем деле разбираюсь. А также знаю, что посреди суши кораблей не строят. С вас три полновесных серебреника.
Шэнноу молча заплатил за припасы обменными монетами, отнес припасы к своему седлу и уложил в глубокие сумки. Потом направился через лагерь к фургону у ручья. Он увидел, что возле жарко пылающего костра сидит женщина, а рядом, завернувшись в одеяла, спят ее дети.
При его приближении она подняла голову, и он увидел, как ее рука скользнула к кобуре у нее на поясе.
Бет Мак-Адам долго смотрела на высокого незнакомца. Темные волосы падали ему на плечи, серебрясь на висках, а в коротко подстриженной бороде поблескивал седой клинышек. Сильное худое лицо, холодные голубые глаза. С его пояса свисали два пистолета в кобурах из промасленной кожи.
Он сел напротив нее.
— Вы с честью справились с опасностями в пути. Поздравляю вас. Мало кто решается пересечь Великую Пустошь в одиночку, а не с караваном фургонов.
— Вы сразу берете быка за рога, — сказала она.
— Не понял.
— Ну так мне не нужен ни проводник, ни помощник, ни мужчина рядом. Благодарю вас за ваше предложение. Спокойной ночи?
— Я вас обидел? — негромко спросил Шэнноу, пристально глядя своими голубыми глазами в ее глаза.
— Меня нелегко обидеть. И вас тоже, как погляжу. Он почесал в бороде, улыбнулся, и от этой улыбки его лицо стало менее суровым.
— Совершенно верно. Если вы хотите, чтобы я ушел, я уйду.
— Налейте себе чаю, — сказала она. — А потом я хотела бы, чтобы мне не мешали.
— Вы очень добры.
Он наклонился, чтобы снять котелок с огня, и вдруг замер. Потом выпрямился и повернулся лицом к темноте, К костру подошли двое. Бет незаметно сняла ладонь с рукоятки пистолета.
— Менхир Шэнноу, у вас не найдется минутки? — спросил Клаус Моне. — Я бы хотел познакомить вас… — и он указал на своего спутника, щуплого лысеющего человека с реденькой седой бородой. — Это Борис Хеймут, он именитый арканист.
Тот наклонил голову в коротком поклоне и протянул руку. Шэнноу пожал ее.
— Менхир Дейкер рассказал мне о вашем разговоре, — сказал Хеймут. — Я был поражен. Мне иногда казалось, что мы изучаем что-то вроде морского судна, но это представлялось настолько невероятным… Мы ведь пока раскопали лишь пятую часть этого… этого корабля. И вы можете объяснить, как оно очутилось здесь?
— Да, — сказал Шэнноу. — Но, боюсь, мы мешаем госпоже.
— Да, разумеется, — согласился Хеймут. — Примите мои извинения, фрей…
— Мак-Адам. И менхир Шэнноу прав: мне не хотелось бы, чтобы моих детей разбудили.
Трое мужчин поклонились и молча вышли за пределы лагеря. Бет увидела, как они исчезли среди теней, а потом появились снова на освещенном факелами склоне над ямой.
Она налила себе чая и сидела, прихлебывая его, а перед ее умственным взором маячило лицо Шэнноу. Разбойник или мирный человек? Она не хотела думать о нем. Какая разница? Больше она его не увидит. Выплеснув на землю остатки чая, Бет завернулась в одеяло. Но сон к ней все не шел.
— Вам следует знать, менхир Шэнноу, — сказал Борис Хеймут с виноватой улыбкой, — что менхир Дейкер — староглядец. Он библеец и верит, что настали Последние Дни. Для него Армагеддон — реальность, которая возникла — насколько мы можем судить — триста семнадцать лет назад. Я же — длительнец. Как ученый я верю, что после смерти этого человека, Иисуса, существовала по меньшей мере тысячелетняя цивилизация и что чудеса этой цивилизации для нас потеряны. Здешняя находка уже бросила сомнения на истинность старовидения. А если это корабль… сомнения превратятся в доказанность.
Шэнноу молчал, чувствуя себя очень неуютно в маленьком шатре и ни на секунду не забывая, что фонарь отбрасывает на парусину их тени. Он понимал, что тут опасность ему не угрожает, но долгие годы, на протяжении которых он был и охотником, и предметом охоты, приучили его к настороженности, особенно если ему приходилось сидеть на открытом месте.
— Я мало что могу сообщить вам, менхир, — сказал он. — Более чем в тысяче миль отсюда есть высокая гора. Вблизи ее вершины на широком уступе ржавеет железное судно длиной около тысячи футов. Это был морской корабль, как я узнал от людей, которые живут поблизости и знают его историю. Как будто бы вся эта суша когда-то была океанским дном, и бури топили много кораблей.
— Но как же древние города, которые мы нашли? — спросил с недоумением Хеймут. — Развалины одного находятся менее чем в двух милях отсюда. Как могли они воздвигаться на дне океана?
— Меня это тоже ставило в тупик. А потом я повстречал человека, которого звали Сэмюэль Арчер, — ученого, как и вы. Он доказал мне, что мир опрокидывался не один раз, а два. И города эти поистине древние — остатки империи, которая называлась Атлантида, и погрузились в океан задолго до времени Христа.
— Революционное утверждение, менхир! Кое-где вас за него побили бы камнями.
— Я это знаю, — сказал Шэнноу. — Однако когда вы откопаете корабль, то найдете огромные машины, двигавшие его, и помещение, из которого им управляли. А теперь прошу меня извинить, я очень устал.
— Одну минуту, менхир, — вмешался Клаус Моне, который все это время хранил молчание. — Вы бы не остались у нас? Как наш сотрудник?
— Да нет, — сказал Шэнноу, вставая.
— Дело в том… — Моне взглянул на старшего годами Хеймута в поисках поддержки, но тот покачал головой, и Моне смущенно умолк.
Шэнноу вышел из шатра и вернулся к своему коню, насыпал ему зерна и расстелил одеяло на земле рядом с ним. Он мог бы рассказать этим двоим гораздо больше: про яркие лампы, горящие без огня, про инструменты, позволявшие находить путь в океанах, — про все то, что он узнал от Хранителей в дни войны против исчадий Ада. Но зачем? Он оказался втянутым в спор двух арканистов, ищущих познать тайны былого.
Всем своим существом он хотел, чтобы верным оказалось старовидение, но события вынудили его стать на другую точку зрения. Старый мир исчез, и Шэнноу не хотелось бы увидеть, как он восстает из пепла.
Только он начал засыпать, как услышал легкие приближающиеся шаги. Он достал пистолет и подобрался.
Перед ним скорчилась худощавая фигура Клауса Моне.
— Простите, что я докучаю вам, менхир Шэнноу. Но… вы производите впечатление человека действия, а мы очень нуждаемся в ком-нибудь вроде вас.
Шэнноу приподнялся и сел.
— Объясните яснее!
Моне наклонился к нему.
— Нашу экспедицию возглавлял Борис, а финансировала нас группа долговидцев на востоке. Мы уже работали тут, когда некий Спейс принял участие в проекте. Он прислал своих людей — во главе с Дейкером, — и теперь некоторые находки отсылаются ему в Долину Паломника.
— Какие находки?
— Золотые слитки, драгоценные камни из стальных ящиков в одном из глубоких помещений. Это кража, менхир Шэнноу.
— Так положите ей конец, — посоветовал Шэнноу.
— Я ученый, менхир.
— В таком случае занимайтесь наукой… и не вмешивайтесь в дела, которые вам не по силам.
— Вы смотрите сквозь пальцы на такое воровство?
Шэнноу усмехнулся:
— Воровство? Кому принадлежит этот корабль? Никому. Следовательно, никто ни у кого не ворует. Две группы алчут того, что там есть. Более сильный заберет то, что пожелает. Такова жизнь, менхир Моне. Решает сила.
— Но с вами мы оказались бы сильнее их.
— Может быть… Но этого вы так и не узнаете. Утром я уеду.
— Вы боитесь, менхир Шэнноу? Или просто хотите побольше монет? Мы можем заплатить.
— Я вам не по карману, менхир. А теперь разрешите мне уснуть.
Утреннее небо хмурилось тучами, и вскоре после рассвета струйки дождя, стекавшие по его лицу, разбудили Шэнноу. Он встал, туго скатал одеяла и стянул их промасленными полосками сыромятной кожи. Потом надел тяжелую длинную куртку и оседлал жеребца. Из дымки измороси появились две дюжие фигуры, и Шэнноу остановился, выжидая.
— Похожее ты нас опередил, — сказал широкоплечий мужчина с темной дырой на месте передних зубов. Его товарищ был пониже и поподжаристее. С поясов обоих свисали пистолеты. — Из-за нас не задерживайся. Езжай отсюда!
Шэнноу промолчал.
— Ты что — на ухо тугой? — спросил второй. — Ты тут лишний.
В стороне собралась небольшая толпа. Шэнноу заметил Хеймута и Клауса Моне. Дейкера нигде не было видно.
— Во-во! Ну-ка поможем ему! — сказал высокий, подходя ближе, но Шэнноу выбросил вперед руку, вытянув два пальца, и ударил его в горло. Детина, хрипя, попятился и упал на колени. Шэнноу пристально посмотрел на второго.
— Будьте так добры, привяжите мои одеяла к седлу, — сказал он ласково.
Тот сглотнул, облизнул губы и опустил руку на рукоятку пистолета.
— Сегодня, — сказал Шэнноу, — неподходящий день для смерти. Человеку следует взглянуть в последний раз на солнце.
Несколько секунд его второй противник оставался в нерешительности. Потом бросил испуганный взгляд на своего товарища, который, стоя на коленях, держался за горло и со всхлипами втягивал воздух в легкие. Он знал, что ему следует выхватить пистолет, но рука не слушалась. Его глаза забегали, встретились со взглядом Шэнноу.
— Будь ты проклят! — прошептал он, и его ладонь соскользнула с пистолета, он подошел к скатанным одеялам, перекинул их через круп коня и привязал к седлу.
— Благодарю вас, — сказал Шэнноу. — А теперь помогите вашему другу.
Он сел в седло и повернул жеребца на север. Толпа расступилась, и он с трудом подавил желание обернуться. Это было самое опасное мгновение. Но выстрел не прозвучал. Он направил жеребца туда, где вечером стоял фургон фрей Мак-Адам. Фургона там не оказалось.
Шэнноу злился на себя. Не было никакой нужды унижать людей, которых явно послал Дейкер, чтобы поторопить его с отъездом. Ему следовало бы просто уехать, как они предлагали. И только гордость помешала ему поступить так, а гордость — грех в глазах Всемогущего.
"Вот почему ты не можешь найти Иерусалим, Шэнноу, — сказал он себе. — Твои грехи сковали тебя».
Иерусалима не существует.
Эта непрошеная мысль внезапно пронзила его мозг, и он вздрогнул. За последние годы он увидел очень много, и его сомнения умножились. «Но какой у меня выбор? Если Иерусалима не существует, тогда все было напрасно. И, значит, поиски должны продолжаться». Ради чего? «Ради меня самого! Пока я продолжаю поиски, Иерусалим существует — пусть только в моем воображении. Этого достаточно. Ничего больше мне не требуется». Ты лжешь, Шэнноу! «Да-да, я лгу. Но что это доказывает? Я должен искать. Я должен узнать». И где теперь ты будешь искать? «За Великой Стеной». А если его и там нет? «До самого края земли и до границ ада».
Выехав на гребень, он повернул на запад, ища прохода в горах. Более двух часов он следовал оленьими тропами, пока не выехал на дорогу, всю в глубоких колеях, оставленных колесами фургонов, и в отпечатках лошадиных копыт. Дождь кончился, из-за тучи выплыло солнце. Теперь он ехал осторожно, часто останавливался и внимательно осматривал окружающую местность. Когда солнце достигло зенита, он устроил привал в тени высокого каменного столпа, изваянного ветрами и водой. Там было прохладно, и около часа он читал Библию, наслаждаясь Песней Песен Соломона. Ближе к вечеру Иерусалимец миновал горы и по узкой тропе начал спускаться в долину за ними.
К западу на ведущей к городу более широкой дороге был виден фургон фрей Мак-Адам. На севере за последними, домами долина тянулась еще мили и мили, а затем упиралась в грандиозную стену, теряющуюся вдали. Шэнноу достал зрительную трубку и осмотрел стену. Она выглядела массивной, и даже на таком расстоянии он различил цветы, растущие в щелях между ее огромными плитами, и узоры лишайников на них. Он посмотрел выше, стараясь разглядеть чудеса за стеной, но увидел лишь плывущие по небосводу белые облака. Повернувшись в седле, он навел трубку на фургон. Фрей Мак-Адам сидела на козлах, — он увидел ее волосы цвета золотого меда и правую ногу, прижатую к тормозу. Дети шли сзади, ведя на поводу лошадь. До города они должны были добраться намного раньше него. Он посмотрел на дома внизу — по большей части деревянные (бревенчатые или обшитые тесом), но в восточных кварталах виднелись каменные здания в несколько этажей. Единственная широкая улица тянулась шагов на пятьсот, а затем упиралась в дома, тянувшиеся с севера на юг. Городок, казалось, процветал — всюду были видны стройки. За городком простирался луг, усеянный большими и малыми шатрами, и Шэнноу насчитал не один десяток костров для приготовления ужина. Сюда съезжались семьи из других краев, и вскоре в Долине Паломника должен был вырасти настоящий большой город.
Шэнноу взвесил, не объехать ли город стороной, чтобы сразу же направиться к стене и дальше. Но его конь нуждался в отдыхе, а сам Иерусалимец словно уже сотню лет не спал на кровати. Он потер подбородок, представил себе лохань с горячей водой, чтобы неторопливо смывать дорожную грязь, и ощущение бритвы, скользящей по щеке. Да и его одежду уже давно не мешало бы почистить, а подметки сапог протерлись почти до дыр. Он еще раз бросил взгляд на фургон, но уже не увидел ни золота волос его хозяйки, ни ее ноги, прижатой к тормозу.
10
Ошир с трудом опустил свое раздавшееся бесформенное тело в широкое кресло. Сидеть было мукой — мышцы спины теперь растягивали по-иному, чем прежде. Он встал и устроился на полу, глядя на Черную Госпожу, точно статуя застывшую за большим письменным столом. Глаза ее были закрыты, дух покинул тело. Ошир знал, куда она улетела: она была в глубине мазка его крови на кристалле в середине стола. Ошир не пошевельнулся, пока Шрина не потянулась и не открыла глаза. Она негромко выругалась.
— Не будь нетерпеливой, — сказал Ошир. Темнокожая женщина с улыбкой оглянулась на него.
— Время убегает от меня, — ответила она. — Как ты себя чувствуешь?
— Не очень хорошо, Шрина. Теперь я знаю, что испытывал Шэр-ран… и почему он ушел. Может быть, и мне следует уйти.
— Нет! Я не желаю этого слышать. Я уже почти у цели, Ошир. Я знаю, знаю! Мне осталось только установить, почему дочерние молекулы отклоняются от нормы. Этого не должно быть. Это противно природе!
Ошир усмехнулся:
— Дорогая моя, разве мы все не противны природе? Было ли соизволение Бога на то, чтобы лев ходил, как человек?
— Я недостойна обсуждать Божьи цели, Ошир, но ваша генетическая структура была изменена сотни лет назад, и вот теперь происходит регресс. Несомненно, должен существовать способ остановить его!
— Но я ведь это и имел в виду, Шрина! Может, Богу угодно, чтобы мы стали такими, какими Он сотворил нас?
— Мне не следовало открывать тебе правды, — прошептала Шрина.
Его золотисто-карие глаза впились в ее темное лицо.
— Мы оставили всех прочих наслаждаться их мифами, но лучше, чтобы я знал правду. Боже Великий, Шрина! Я лев! Мне следовало бы бродить на мягких лапах по лесам и горам. И так будет!
— Ты родился человеком, — настойчиво сказала она, — и ты вырос человеком, Ошир. Чудесным человеком. Ты не предназначался для того, чтобы рыскать по дебрям. Я знаю, это так.
— А Шэр-ран предназначался? Нет, Шрина. Ты замечательный ученый, и тебе дороги деенки. Но, по-моему, твои эмоции подчиняют себе твой интеллект. Мы всегда считали себя Избранными. Мы видели статуи в городах и верили, что некогда Человек стоял ниже нас. Возможно, правда менее приятна, но я могу жить с ней. Закон Единого не нарушится, если Ошир станет львом.
— И если не станет, он тоже не будет нарушен, — возразила Шрина. — Кто-то давным-давно начал экспериментировать с хромосомной инженерией. О причине я могу только догадываться, но у некоторых видов цепи жизни были изменены с полным успехом — до настоящего времени. Что могло быть сделано тогда, может быть сделано и теперь. И я найду способ обратить процесс вспять.
— Медведи все регрессировали полностью, — напомнил он. — Волчецы вымирают. И разве ты не давала Шэр-рану такого же обещания?
— Будь ты проклят! Да, давала. И дам его следующему, и следующему, пока это не станет правдой. Ошир отвел глаза.
— Прости меня Шрина. Не сердись.
— Господи, я не сержусь на тебя, дорогой. Я сержусь на себя. У меня в голове есть все нужные книги, все знания. Но ответ мне никак не, дается.
— Отвлекись на время. Погуляй со мной. — Не могу. У меня лишней минуты нет.
Ошир с трудом поднялся на ноги, его огромная голова наклонилась набок.
— Мы же знаем, что утомленный ум ответов не находит. Пойдем! Погуляй со мной по склону.
Он подал ей руку, втянув когти, которые непроизвольно вылезли из чехольчиков, недавно образовавшихся в кончиках его распухших пальцев. Она погладила его черную гриву и нежно поцеловала.
— Хорошо, только недолго.
Они прошли через шпалеры статуй в вестибюле и вышли на яркий солнечный свет, заливавший расположенные террасами сады. Ошир остановился у длинной мраморной скамьи и вытянулся на ней во всю длину. Шрина села рядом и положила его голову себе на колени.
— Расскажи мне еще раз о Падении.
— Каком?
— Про катастрофу, которая уничтожила Атлантиду, про ту, с Ковчегом.
— С которым Ковчегом? В Межвременье существовало более пятисот легенд о Всемирных Потопах. Индейцы хопи, арабы, ассирийцы, турки, скандинавы, ирландцы — все сохраняли расовую память о том дне, когда мир опрокинулся. И у всех были свои Ковчеги. У одних из дерева гофер, у других из тростника. Некоторые были гигантскими судами, другие — огромными плотами.
— Не будь нетерпеливой, — сказал Ошир. Темнокожая женщина с улыбкой оглянулась на него.
— Время убегает от меня, — ответила она. — Как ты себя чувствуешь?
— Не очень хорошо, Шрина. Теперь я знаю, что испытывал Шэр-ран… и почему он ушел. Может быть, и мне следует уйти.
— Нет! Я не желаю этого слышать. Я уже почти у цели, Ошир. Я знаю, знаю! Мне осталось только установить, почему дочерние молекулы отклоняются от нормы. Этого не должно быть. Это противно природе!
Ошир усмехнулся:
— Дорогая моя, разве мы все не противны природе? Было ли соизволение Бога на то, чтобы лев ходил, как человек?
— Я недостойна обсуждать Божьи цели, Ошир, но ваша генетическая структура была изменена сотни лет назад, и вот теперь происходит регресс. Несомненно, должен существовать способ остановить его!
— Но я ведь это и имел в виду, Шрина! Может, Богу угодно, чтобы мы стали такими, какими Он сотворил нас?
— Мне не следовало открывать тебе правды, — прошептала Шрина.
Его золотисто-карие глаза впились в ее темное лицо.
— Мы оставили всех прочих наслаждаться их мифами, но лучше, чтобы я знал правду. Боже Великий, Шрина! Я лев! Мне следовало бы бродить на мягких лапах по лесам и горам. И так будет!
— Ты родился человеком, — настойчиво сказала она, — и ты вырос человеком, Ошир. Чудесным человеком. Ты не предназначался для того, чтобы рыскать по дебрям. Я знаю, это так.
— А Шэр-ран предназначался? Нет, Шрина. Ты замечательный ученый, и тебе дороги деенки. Но, по-моему, твои эмоции подчиняют себе твой интеллект. Мы всегда считали себя Избранными. Мы видели статуи в городах и верили, что некогда Человек стоял ниже нас. Возможно, правда менее приятна, но я могу жить с ней. Закон Единого не нарушится, если Ошир станет львом.
— И если не станет, он тоже не будет нарушен, — возразила Шрина. — Кто-то давным-давно начал экспериментировать с хромосомной инженерией. О причине я могу только догадываться, но у некоторых видов цепи жизни были изменены с полным успехом — до настоящего времени. Что могло быть сделано тогда, может быть сделано и теперь. И я найду способ обратить процесс вспять.
— Медведи все регрессировали полностью, — напомнил он. — Волчецы вымирают. И разве ты не давала Шэр-рану такого же обещания?
— Будь ты проклят! Да, давала. И дам его следующему, и следующему, пока это не станет правдой. Ошир отвел глаза.
— Прости меня Шрина. Не сердись.
— Господи, я не сержусь на тебя, дорогой. Я сержусь на себя. У меня в голове есть все нужные книги, все знания. Но ответ мне никак не, дается.
— Отвлекись на время. Погуляй со мной. — Не могу. У меня лишней минуты нет.
Ошир с трудом поднялся на ноги, его огромная голова наклонилась набок.
— Мы же знаем, что утомленный ум ответов не находит. Пойдем! Погуляй со мной по склону.
Он подал ей руку, втянув когти, которые непроизвольно вылезли из чехольчиков, недавно образовавшихся в кончиках его распухших пальцев. Она погладила его черную гриву и нежно поцеловала.
— Хорошо, только недолго.
Они прошли через шпалеры статуй в вестибюле и вышли на яркий солнечный свет, заливавший расположенные террасами сады. Ошир остановился у длинной мраморной скамьи и вытянулся на ней во всю длину. Шрина села рядом и положила его голову себе на колени.
— Расскажи мне еще раз о Падении.
— Каком?
— Про катастрофу, которая уничтожила Атлантиду, про ту, с Ковчегом.
— С которым Ковчегом? В Межвременье существовало более пятисот легенд о Всемирных Потопах. Индейцы хопи, арабы, ассирийцы, турки, скандинавы, ирландцы — все сохраняли расовую память о том дне, когда мир опрокинулся. И у всех были свои Ковчеги. У одних из дерева гофер, у других из тростника. Некоторые были гигантскими судами, другие — огромными плотами.