Страница:
Тед и я переглянулись, пожали плечами и пошли к коробкам. Майор Тирелли закончила отключение двигателей, заперла консоль и протиснулась за нами к двери.
Когда мы топали за ней по рампе, я заметил, что двое рядовых расположились в офицерских креслах грузового автобуса, оставив места обслуги нам. Майор – я уже невзлюбил его – стоял под навесом, разговаривая с кем-то невидимым: – Да, это должно быть оно… Хорошо, найди место, где они будут спать, пока мы не поймем, что делать с ними – мне все равно, где… Что? Не знаю. Выглядят похоже. Подожди, я гляну для верности. – Он сердито осмотрел нас. – Вы не гомики, ребята?
– О, милочка!, – стал извиваться Тед. – Когда же вы научитесь? Правильное слово – голубые! Учат чему-нибудь в знаменитых восточных школах? – Прежде чем я отреагировал или отстранился, Тед взял меня под руку. – Джимми, у нас много работы по воспитанию здесь сознательности.
– Тед! – Я вырвался и гневно уставился на него.
– Да, так и есть, – говорил майор. – Расположи их где-нибудь подальше. Не дадим нашим друзьям из четвертого мира еще немного аргументов… Правильно. Отбой. – Он глянул на двух рядовых. – Двигайте! Устройте комнату для майора Тирелли! – Нам, все так же сердито: – Спрячьте это сзади! Вам придется заползти туда же, впереди мало места. – Он устроился рядом с равнодушным водителем.
Я вскарабкался за Тедом и попытался устроиться поудобнее. Ха! Этот автобус не проектировался для комфорта. Должно быть существуют армейские правила против удобства. Мы попрыгали по полю к далекому зданию.
– Что такое? – зашипел я на Теда.
Тед, улыбаясь, пожал плечами: – Не знаю. Сейчас выглядит неплохой идеей – Не для меня!
Тед наклонился и нежно похлопал мою руку. Я уставился на него. Он сказал: – Джимбо, оглянись вокруг. Прекрасный день. Мы снова в цивилизации! Даже армия не может это испортить!
– Я не гомик!
– Я знаю, дорогой, но майор ищет повода невзлюбить тебя и я не хочу его разочаровывать. Вау! Погляди на это небо! Добро пожаловать в Денвер!
16
17
Когда мы топали за ней по рампе, я заметил, что двое рядовых расположились в офицерских креслах грузового автобуса, оставив места обслуги нам. Майор – я уже невзлюбил его – стоял под навесом, разговаривая с кем-то невидимым: – Да, это должно быть оно… Хорошо, найди место, где они будут спать, пока мы не поймем, что делать с ними – мне все равно, где… Что? Не знаю. Выглядят похоже. Подожди, я гляну для верности. – Он сердито осмотрел нас. – Вы не гомики, ребята?
– О, милочка!, – стал извиваться Тед. – Когда же вы научитесь? Правильное слово – голубые! Учат чему-нибудь в знаменитых восточных школах? – Прежде чем я отреагировал или отстранился, Тед взял меня под руку. – Джимми, у нас много работы по воспитанию здесь сознательности.
– Тед! – Я вырвался и гневно уставился на него.
– Да, так и есть, – говорил майор. – Расположи их где-нибудь подальше. Не дадим нашим друзьям из четвертого мира еще немного аргументов… Правильно. Отбой. – Он глянул на двух рядовых. – Двигайте! Устройте комнату для майора Тирелли! – Нам, все так же сердито: – Спрячьте это сзади! Вам придется заползти туда же, впереди мало места. – Он устроился рядом с равнодушным водителем.
Я вскарабкался за Тедом и попытался устроиться поудобнее. Ха! Этот автобус не проектировался для комфорта. Должно быть существуют армейские правила против удобства. Мы попрыгали по полю к далекому зданию.
– Что такое? – зашипел я на Теда.
Тед, улыбаясь, пожал плечами: – Не знаю. Сейчас выглядит неплохой идеей – Не для меня!
Тед наклонился и нежно похлопал мою руку. Я уставился на него. Он сказал: – Джимбо, оглянись вокруг. Прекрасный день. Мы снова в цивилизации! Даже армия не может это испортить!
– Я не гомик!
– Я знаю, дорогой, но майор ищет повода невзлюбить тебя и я не хочу его разочаровывать. Вау! Погляди на это небо! Добро пожаловать в Денвер!
16
Нашей первой остановкой была Секция Образцов, ET-3. Тед и я толкали тележку по длинному, пахнущему дезинфекцией коридору секции, в то время как майор Яркие Глазки и его почетный эскорт следовали за нами, смотря сердито.
В одном месте мы миновали тяжелую стальную дверь с пугающей надписью:
Изучение живых кторров
Только допущенный персонал Проходя мимо, я вытягивал шею, надеясь заглянуть сквозь окошечко в двери, но ничего не было видно. А майор Пустоголов за мои старания удостоил меня грозным взглядом.
Мы прошли весь путь до конца коридора через пару двойных дверей с надписью «Надзиратель». Персона на службе в секции неожиданно оказалась маленькой невоенной старой леди, которая всматривалась в нас поверх очков в тонкой оправе. – Ну, привет! – Она мерцательно-сладко улыбнулась. – Что вы принесли мне сегодня? Она взяла у майора папочку и уставилась в нее, улыбаясь и помаргивая. – У-гу, да… да, очень хорошо. – У нее были розовые щеки и блестящие седые волосы, собранные на макушке. Не ней был белый лабораторный халат, но на шее он был распахнут и я видел воротничок зеленого платья с голубыми цветами.
Карточка с именем гласила: «М.Партридж, д.ф.» – Тысяченожки, да… у-гу, яйца… у-гу, соскобы стен… – Она провела пальцем до конца списка, тщательно укладывая каждую страничку в папку. – А это что?
Пурпурный Колеус? Чья это классификация?
Я поднял руку: – Моя.
– О, да. – Она подняла взгляд на меня. – И вы?…
– Маккарти, Джеймс. Специальные Силы.
– Ах, да, – сказала она. – Хорошо, Джеймс, но, пожалуйста, больше не классифицируйте образцы. Оставьте тем, кто лучше подготовлен к такой задаче. Я знаю, вы всего лишь пытаетесь быть полезным…
– Извините, мэм, – прервал я ее, – но я подготовлен.
– Да? – она подняла на меня глаза. И моргнула.
– Я из Специальных Сил, мэм. Внеземная секция. Я сам собрал эти образцы. С определенным риском. И у меня было несколько дней для наблюдения за ними. У меня также был доступ ко всему научному каталогу Библиотеки конгресса.
«Пурпурный Колеус» – аккуратное описание растения, независимо от квалификации лица, указывающего на него. – Я поглядел на Теда, но он восхищался потолком. Тот был очень хорошо оштукатурен.
Майор свирепо уставился на меня. Доктор Партридж жестом утихомирила его и повернулась ко мне: – Джеймс, мы получаем много, много образцов каждую неделю.
У меня нет возможности узнать, в первый ли раз мы видим эти конкретные образцы, или нет. Это могут быть вообще не кторровы виды…
– Он рос в тщательно возделанном кольце вокруг всего иглу кторров…, – начал я было объяснять.
– Да, да, я знаю. – Она подняла руку. – Но, пожалуйста, предоставьте нам делать такие подтверждения. Если мы станем принимать классификацию каждой персоны, которая принесет образцы, у нас будет пятьдесят различных описаний каждого отдельного растения и животного. – Она похлопала по моей руке, словно прощающая бабушка. – Я знаю, что вы вспомните это со следующей партией образцов, принесенных вами.
– Э-э, мэм… – Я снова вытащил приказы из кармана. – Мы переназначены сюда. Мы откомандированы из управления округа «Скалистые Горы» для работы в качестве независимых исследователей в Национальный Научный Центр, внеземное подразделение.
Она мигнула. И снова мигнула. – Боже, – сказала она. – Что ж, это не было согласовано со мной. Как, они думают, буду я руководить секцией, если меня не информируют? – Она взяла розовую копию моего приказа, водрузила на нос очки и опустила на него глаза. Она держала его почти на расстоянии вытянутой руки.
Окончив, произнесла очень тихо: – Хм, – и вернула бумаги назад почти рассеянно.
– Да. Что ж, я уверена, мы сможем найти что-нибудь, что вам делать, ребята.
Приходите ко мне, э-э, во вторник. Нет, погодите минутку – куда я положила календарь? – о, вот он. Посмотрим, посмотрим. Нет, четверг будет лучше…
– Э-э, мэм? – Она запнулась, моргнула и снова посмотрела на меня широко открытыми глазами. – Нам лучше начать работу немедленно. Не могли бы вы выделить нам терминал?…
– Боже мой, ребята из Специальных Сил всегда в такой спешке?
– Да, мэм. Идет война. – Я вспомнил, что говорил Шоти, и добавил: – Это вообще первое в истории вторжение на американскую территорию. – Я многозначительно поднял свою дискету. – Терминал? И где нам разместить наши живые образцы?
Вмешался майор Напыщенный: – Доктор Партридж, уже полдень пятницы, а у вас приглашение на пленарную сессию…
– Да, я знаю. – В голосе был оттенок раздражения. Она сдержалась и мило улыбнулась ему. – Я должна закончить здесь и вы сможете подбросить меня на брифинг через… э-э, сорок пять минут. – Майор хрюкнул и исчез. Доктор Партридж шагнула к столу и нажала кнопку. – Джерри!, – позвала она.
Джерри был коренастой картофелиной в человеческом облике, прячущей резиновое лицо за толстыми стеклами очков и мотком грязных светлых волос. Он появился в запачканном лабораторном халате и нес выпотрошенный модулятор. Он, похоже, не замечал, что все еще держит его в руках. На карточке с именем было написано:
«Дж. Ларсон», у него был слегка сконфуженный хмурый взгляд, как если бы он был постоянно слегка под хмельком.
Доктор Партридж сладко улыбнулась ему: – О, вы уже здесь. Проводите Джеймса и – как ваше имя? Тед? Помогите им. Они будут здесь исследователями.
– О, – сказал Джерри. Он уставился на нас, словно мы были агрессорами. Он смотрелся на тридцать пять лет, но мог быть любого возраста от двадцати до пятидесяти. – У вас есть приказы?, спросил он.
Я передал. Пока он проглядывал, доктор Партридж прощебетала: – Я уверена, Джерри хорошо позаботится о вас. Если вам что-нибудь понадобится, просто найдите его. Он представляет меня. Теперь, прошу у вас прощения… – И она исчезла в кабинете.
Джерри закончил читать приказы и вернул их. – Специальные Силы, понятно. – Он кашлянул. – У меня дядя в Специальных Силах. Дядя Айра.
Я вежливо кивнул: – Извините, я его не знаю. Послушайте, как быть с этим? Мне нужен терминал, и я хочу, чтобы тысяченожки были помещены в специальные условия.
Джерри потер нос, потом равнодушно посмотрел на меня. – Вас должны проверить перед тем, как дам вам терминал и рабочее место. Это займет две недели.
– О, ужас, – сказал я. – Слушайте, я в разгаре работы. Я не могу ждать две недели. – Я показал на клетки. – Эти яйца и тысяченожки должны находиться в специальных условиях…
– Каких? – Джерри остановился у тележки, открыл металлическую удерживающую сетку и уставился.
– Прохладное, сухое место для яиц. Тысяченожкам тоже – прохладное место с неярким светом. Я могу дать более подробные рекомендации.
– Не обязательно.
– Э-э, я сильно настаиваю.
Джерри открыл другую клетку: – Почему?
– Потому что именно это им нравится. – Я подошел к тележке рядом с ним. – Немного здравого смысла. Посмотрите на величину их глаз. Сплошные зрачки.
Конечно, им не нравится яркий свет.
Джерри хмыкнул.
Я сказал: – Легкий солнечный свет слепит их. Комнатный свет тоже слепит их.
Даже тусклый свет слепит их. Они могут двигаться в сумерках и полутьме, но по-настоящему видеть они могут только в темноте.
Джерри смотрел скептически: – Даже в абсолютной темноте?
Я кивнул: – Мне кажется, их глаза теплочувствительны. Я не смог проверить, но похоже, они могут видеть в достаточно далеком инфракрасном диапазоне.
Тед заговорил, в первый раз за все время: – Расскажи ему, что это значит, Джим.
– Э-э… – Мне хотелось, чтобы он не произносил этого. Я сказал: – Они не ночные…
Джерри, хмурясь, поднял глаза от клетки и засунул руки в карманы лабораторного халата: – Я не схватываю. -… на своей родной планете. На Земле им приходится ими быть.
– Как?
– Ну, – сказал я, – из-за величины их глаз. Она сильно намекает, что они развивались в условиях гораздо худшего освещения, чем здесь. Это компенсация. Либо их родная планета дальше от их солнца, либо их солнце не вырабатывает столько же света в видимом спектре, сколько Солнце. Или и то, и другое. Это делает планету заметно прохладнее Земли, вероятно ее температурный диапазон между пятью и двадцатью по Цельсию. Может быть, она в длительном оледенении. Похоже, тысяченожкам наиболее комфортно между десятью и тринадцатью градусов, но это зависит от количества света.
Джерри смотрел заинтересованно.
– Земной дневной свет слишком ярок, – продолжал я, – он замедляет их, даже заставляет сворачиваться. При уровне освещенности соответствующему поздним сумеркам, они наиболее активны в самом широком температурном диапазоне, то есть тогда они действительно двигаются. Когда мы их обнаружили, они были в спячке – но только сравнительно. Я нахожу, что это очень хороший индикатор общего уровня яркости, который будет обнаружен на Кторре. Следовательно, большие глаза.
Джерри сказал: – Хм, – и оглянулся на клетку с тысяченожками задумчиво-изучающе.
– Если бы у меня был доступ к терминалу, – намекнул я, – я смог бы рассказать гораздо больше. Очень интересно, насколько чувствительны эти создания к световым и температурным различиям. Это наводит меня на мысль, что климат на Кторре невероятно стабилен. Ночи могут быть достаточно теплы по сравнению с днями. Я предполагаю, что планета имеет довольно туманную атмосферу со значительным количеством окиси углерода, что должно создавать парниковый эффект и предохранять ночи от слишком большого охлаждения. Я также думаю, что у планеты не может быть никаких лун, или, может быть, очень маленькие. Ничего, что может вызвать сильные приливные эффекты. Потому что это должно сделать атмосферу планеты бурной, а не туманной.
– Туманной, говоришь? – Джерри, думая, морщил губы. Все его резиновое лицо деформировалось. – Я немного знаю теоретическую экологию, – сказал он, – может быть, вы и правы… – Потом добавил: -… но я в этом сомневаюсь.
– О, благодарю. – Я сложил руки на груди. – Слушайте, если вы знаете немного, то знаете, что немного – недостаточно.
Он кивнул в знак согласия. – Верно. Я получил степень в Т.Е.
– Бакалавра?
– Доктора.
– О! – Я внезапно почувствовал себя дураком.
– Да, я аплодирую вашему трудолюбию и воображению, но в вашей теории есть дыры и их достаточно много, чтобы проскользнуть червю.
– Назовите шесть.
– Одной достаточно. – Он закрыл окошечко клетки. – Если Кторр имеет туманную атмосферу, это значит, что они не могут видеть звезды. Если атмосфера достаточно туманна, они вообще не видят никаких лун, не обязательно маленьких.
Это значит, что никакие небесные объекты не привлекают их интерес, а это означает, что для разумной расы нет стимула открыть звездные путешествия. Если ваша теория верна, то жуки на должны быть здесь, а так же и черви, которые привезли их.
– Их глаза гораздо более чувствительнее наших, – ответил я. Они, наверное, способны видеть небесные объекты при гораздо худших условиях наблюдения.
Послушайте…, – я сделал глубокий вдох, -… для экзобиолога виды, наполняющие нижние ступеньки лестницы, являются очень эффективными маленькими мониторами физических условий планеты – ее вращения, ее температурных циклов, уровней освещенности, рисунка погоды и тысячи других переменных. Можно экстраполировать из этого контекст экологии, если знать, как на это посмотреть.
Основываясь на этом свидетельстве, атмосфера Кторра постоянно наполнена дымом.
Или туманом, или смогом, или чем-то еще. Главное, что атмосфера густа и по преимуществу темна, но как много каждого инградиента, я не знаю – о, тем не менее я могу сказать, какого она цвета.
– Что?, – челюсть Джерри отвисла. – Как?
– Над этим я и работал, – я похлопал свою дискету. – Все на ней.
Он поморгал: – Что там?
– Трехмерный граф, представляющий реактивность тысяченожек, переменными являются температура, интенсивность света и его частота.
– О, – сказал Джерри. На него произвело впечатление.
– Эй, – вмешался Тед. – Какого же она цвета?
– Красная, – улыбнулся я. – Звезда темно-красная. Какого еще?
Джерри принял это. Лицо его стало задумчивым: – Весьма четкое продвижение по последовательности умозаключений. Я могу понять, почему кторрам надо присматривать новый дом – старый износился. – Он посмотрел на меня: – Как вы пришли к этому? – серендипити, – признался я. – Я аппроксимировал тьму с двухсотангстремным разрешением в красной полосе и работал в темной комнате. Устал натыкаться на столы. Но потом новые измерения перестали совпадать с кривой, которую я уже установил. Жуки были чересчур активны. Тогда я начал размышлять о длинах волн их визуального спектра. Всю прошлую ночь я заставил компьютер варьировать цветовую температуру через регулярные интервалы. Я дал жукам восемнадцать различных цветов. Большинство из них вообще не вызывало реакции. Желтый, например. С оранжевым немного лучше, но красный заставил их подпрыгнуть вдвое.
Еще немного тестов этим утром показало, что лучше всего им нравится свет, не ярче, чем земные сумерки – и тогда это почти точно коррелирует с другими наборами тестов.
– Добрый кусок работы, – сказал Джерри. Неожиданно он улыбнулся. С его лицом эффект был гротескный. – Это напомнило мне об одном проекте, в котором я участвовал. Нам дали три различные жизненные формы и надо было экстраполировать их родную экологию. Двухлетний проект. Я использовал более двадцати тысяч часов параллельных вычислений. – Он стал более серьезным. – Поэтому, пожалуйста, не огорчайтесь, когда я скажу, что ваши заключения могут оказаться преждевременными. Я когда-то проходил подобные упражнения. Знаю некоторые из ловушек. Вы не можете судить о планете по единственной жизненной форме. Есть большие различия между гремучими змеями и пингвинами. Вы не знаете, являются ли эти тысяченожки представительными или они просто специальный случай. Вы не знаете из какой они части планеты, или какого региона – с полюсов или с экватора? Являются ли они представителями горной фауны Кторра или болотными созданиями? Или из пустыни, из степи, из чего? И что может эта идентификация говорить об условиях других частей планеты? В каком виде климата эти жуки развиваются – каков их возраст? Какова разновидность биологического цикла?
Какова продолжительность дня, месяца, года? Если у них нет лун, или их больше одной, имеют ли они вообще циклический эквивалент месяца? Настоящим вопросом об этих образцах является следующий: где расположены тысяченожки в экологии Кторра? Все, что у вас есть здесь, это индикаторы: черви любят есть жуков, а жуки любят есть что-то другое – это постоянное или случайное условие? Что мы можем предположить о форме их пищевой цепи? А что об их размножении – на что похож их репродуктивный цикл? Каков рисунок их развития? Их психология – если у них вообще есть таковая? Болезни? И вообще, я только начал задавать вопросы!
– За этим мы здесь, – сказал я. – Помочь задавать вопросы – и помочь находить ответы.
Джерри принял это: – Хорошо, – сказал он. – Я прослежу, чтобы ваша информация была передана тем, кто может наилучшим образом ее использовать. Вы, вероятно, открыли ценную область исследований. – Он протянул руку за дискетой.
– Прошу прощения, – я покачал головой. – Нет терминала – нет дискеты.
– Э-э…, – Джерри глядел раздосадованно. – Если у вас есть информация о любой внеземной или подозрительной на внеземную жизненной форме, то вам, наверное, известно, что закон требует, чтобы вы сообщили ее федеральному агенству. Это агенство находится здесь. – Он снова протянул руку.
– Не выйдет, – сказал я. – Человек погиб за эту информацию. Я отвечаю перед ним, чтобы она не пропала. Я не хочу, чтобы она исчезла в какой-нибудь кроличьей норе.
– Это против правил – давать вам терминал до того, как вы прошли проверку. – Он смотрел расстроенно: – Из какого вы, говорите, подразделения Специальных Сил?
– Альфа Браво.
– И чем занимались?
– Мы жгли червей.
– Я бы не стал выражаться такими словами. По крайней мере здесь. – Он подумал секунду, потом скорчил мину: – Тьфу на правила. У вас ведь есть зеленая карта?
Порядок, я придумал, как это сделать. Пошли. – Он провел нас к группе их четырех терминалов, включил два, вышел на одном в систему и поставил другой под свое управление. – Продолжайте, – сказал он. – Создайте себе пароли. Вы тоже…
Джексон, правильно? Вы будете работать по специальному счету департамента для ОВП (особо важных персон) – и никому не говорите, что это сделал я. Теперь, первое: я хочу, чтобы вы продублировали дискету…
В одном месте мы миновали тяжелую стальную дверь с пугающей надписью:
Изучение живых кторров
Только допущенный персонал Проходя мимо, я вытягивал шею, надеясь заглянуть сквозь окошечко в двери, но ничего не было видно. А майор Пустоголов за мои старания удостоил меня грозным взглядом.
Мы прошли весь путь до конца коридора через пару двойных дверей с надписью «Надзиратель». Персона на службе в секции неожиданно оказалась маленькой невоенной старой леди, которая всматривалась в нас поверх очков в тонкой оправе. – Ну, привет! – Она мерцательно-сладко улыбнулась. – Что вы принесли мне сегодня? Она взяла у майора папочку и уставилась в нее, улыбаясь и помаргивая. – У-гу, да… да, очень хорошо. – У нее были розовые щеки и блестящие седые волосы, собранные на макушке. Не ней был белый лабораторный халат, но на шее он был распахнут и я видел воротничок зеленого платья с голубыми цветами.
Карточка с именем гласила: «М.Партридж, д.ф.» – Тысяченожки, да… у-гу, яйца… у-гу, соскобы стен… – Она провела пальцем до конца списка, тщательно укладывая каждую страничку в папку. – А это что?
Пурпурный Колеус? Чья это классификация?
Я поднял руку: – Моя.
– О, да. – Она подняла взгляд на меня. – И вы?…
– Маккарти, Джеймс. Специальные Силы.
– Ах, да, – сказала она. – Хорошо, Джеймс, но, пожалуйста, больше не классифицируйте образцы. Оставьте тем, кто лучше подготовлен к такой задаче. Я знаю, вы всего лишь пытаетесь быть полезным…
– Извините, мэм, – прервал я ее, – но я подготовлен.
– Да? – она подняла на меня глаза. И моргнула.
– Я из Специальных Сил, мэм. Внеземная секция. Я сам собрал эти образцы. С определенным риском. И у меня было несколько дней для наблюдения за ними. У меня также был доступ ко всему научному каталогу Библиотеки конгресса.
«Пурпурный Колеус» – аккуратное описание растения, независимо от квалификации лица, указывающего на него. – Я поглядел на Теда, но он восхищался потолком. Тот был очень хорошо оштукатурен.
Майор свирепо уставился на меня. Доктор Партридж жестом утихомирила его и повернулась ко мне: – Джеймс, мы получаем много, много образцов каждую неделю.
У меня нет возможности узнать, в первый ли раз мы видим эти конкретные образцы, или нет. Это могут быть вообще не кторровы виды…
– Он рос в тщательно возделанном кольце вокруг всего иглу кторров…, – начал я было объяснять.
– Да, да, я знаю. – Она подняла руку. – Но, пожалуйста, предоставьте нам делать такие подтверждения. Если мы станем принимать классификацию каждой персоны, которая принесет образцы, у нас будет пятьдесят различных описаний каждого отдельного растения и животного. – Она похлопала по моей руке, словно прощающая бабушка. – Я знаю, что вы вспомните это со следующей партией образцов, принесенных вами.
– Э-э, мэм… – Я снова вытащил приказы из кармана. – Мы переназначены сюда. Мы откомандированы из управления округа «Скалистые Горы» для работы в качестве независимых исследователей в Национальный Научный Центр, внеземное подразделение.
Она мигнула. И снова мигнула. – Боже, – сказала она. – Что ж, это не было согласовано со мной. Как, они думают, буду я руководить секцией, если меня не информируют? – Она взяла розовую копию моего приказа, водрузила на нос очки и опустила на него глаза. Она держала его почти на расстоянии вытянутой руки.
Окончив, произнесла очень тихо: – Хм, – и вернула бумаги назад почти рассеянно.
– Да. Что ж, я уверена, мы сможем найти что-нибудь, что вам делать, ребята.
Приходите ко мне, э-э, во вторник. Нет, погодите минутку – куда я положила календарь? – о, вот он. Посмотрим, посмотрим. Нет, четверг будет лучше…
– Э-э, мэм? – Она запнулась, моргнула и снова посмотрела на меня широко открытыми глазами. – Нам лучше начать работу немедленно. Не могли бы вы выделить нам терминал?…
– Боже мой, ребята из Специальных Сил всегда в такой спешке?
– Да, мэм. Идет война. – Я вспомнил, что говорил Шоти, и добавил: – Это вообще первое в истории вторжение на американскую территорию. – Я многозначительно поднял свою дискету. – Терминал? И где нам разместить наши живые образцы?
Вмешался майор Напыщенный: – Доктор Партридж, уже полдень пятницы, а у вас приглашение на пленарную сессию…
– Да, я знаю. – В голосе был оттенок раздражения. Она сдержалась и мило улыбнулась ему. – Я должна закончить здесь и вы сможете подбросить меня на брифинг через… э-э, сорок пять минут. – Майор хрюкнул и исчез. Доктор Партридж шагнула к столу и нажала кнопку. – Джерри!, – позвала она.
Джерри был коренастой картофелиной в человеческом облике, прячущей резиновое лицо за толстыми стеклами очков и мотком грязных светлых волос. Он появился в запачканном лабораторном халате и нес выпотрошенный модулятор. Он, похоже, не замечал, что все еще держит его в руках. На карточке с именем было написано:
«Дж. Ларсон», у него был слегка сконфуженный хмурый взгляд, как если бы он был постоянно слегка под хмельком.
Доктор Партридж сладко улыбнулась ему: – О, вы уже здесь. Проводите Джеймса и – как ваше имя? Тед? Помогите им. Они будут здесь исследователями.
– О, – сказал Джерри. Он уставился на нас, словно мы были агрессорами. Он смотрелся на тридцать пять лет, но мог быть любого возраста от двадцати до пятидесяти. – У вас есть приказы?, спросил он.
Я передал. Пока он проглядывал, доктор Партридж прощебетала: – Я уверена, Джерри хорошо позаботится о вас. Если вам что-нибудь понадобится, просто найдите его. Он представляет меня. Теперь, прошу у вас прощения… – И она исчезла в кабинете.
Джерри закончил читать приказы и вернул их. – Специальные Силы, понятно. – Он кашлянул. – У меня дядя в Специальных Силах. Дядя Айра.
Я вежливо кивнул: – Извините, я его не знаю. Послушайте, как быть с этим? Мне нужен терминал, и я хочу, чтобы тысяченожки были помещены в специальные условия.
Джерри потер нос, потом равнодушно посмотрел на меня. – Вас должны проверить перед тем, как дам вам терминал и рабочее место. Это займет две недели.
– О, ужас, – сказал я. – Слушайте, я в разгаре работы. Я не могу ждать две недели. – Я показал на клетки. – Эти яйца и тысяченожки должны находиться в специальных условиях…
– Каких? – Джерри остановился у тележки, открыл металлическую удерживающую сетку и уставился.
– Прохладное, сухое место для яиц. Тысяченожкам тоже – прохладное место с неярким светом. Я могу дать более подробные рекомендации.
– Не обязательно.
– Э-э, я сильно настаиваю.
Джерри открыл другую клетку: – Почему?
– Потому что именно это им нравится. – Я подошел к тележке рядом с ним. – Немного здравого смысла. Посмотрите на величину их глаз. Сплошные зрачки.
Конечно, им не нравится яркий свет.
Джерри хмыкнул.
Я сказал: – Легкий солнечный свет слепит их. Комнатный свет тоже слепит их.
Даже тусклый свет слепит их. Они могут двигаться в сумерках и полутьме, но по-настоящему видеть они могут только в темноте.
Джерри смотрел скептически: – Даже в абсолютной темноте?
Я кивнул: – Мне кажется, их глаза теплочувствительны. Я не смог проверить, но похоже, они могут видеть в достаточно далеком инфракрасном диапазоне.
Тед заговорил, в первый раз за все время: – Расскажи ему, что это значит, Джим.
– Э-э… – Мне хотелось, чтобы он не произносил этого. Я сказал: – Они не ночные…
Джерри, хмурясь, поднял глаза от клетки и засунул руки в карманы лабораторного халата: – Я не схватываю. -… на своей родной планете. На Земле им приходится ими быть.
– Как?
– Ну, – сказал я, – из-за величины их глаз. Она сильно намекает, что они развивались в условиях гораздо худшего освещения, чем здесь. Это компенсация. Либо их родная планета дальше от их солнца, либо их солнце не вырабатывает столько же света в видимом спектре, сколько Солнце. Или и то, и другое. Это делает планету заметно прохладнее Земли, вероятно ее температурный диапазон между пятью и двадцатью по Цельсию. Может быть, она в длительном оледенении. Похоже, тысяченожкам наиболее комфортно между десятью и тринадцатью градусов, но это зависит от количества света.
Джерри смотрел заинтересованно.
– Земной дневной свет слишком ярок, – продолжал я, – он замедляет их, даже заставляет сворачиваться. При уровне освещенности соответствующему поздним сумеркам, они наиболее активны в самом широком температурном диапазоне, то есть тогда они действительно двигаются. Когда мы их обнаружили, они были в спячке – но только сравнительно. Я нахожу, что это очень хороший индикатор общего уровня яркости, который будет обнаружен на Кторре. Следовательно, большие глаза.
Джерри сказал: – Хм, – и оглянулся на клетку с тысяченожками задумчиво-изучающе.
– Если бы у меня был доступ к терминалу, – намекнул я, – я смог бы рассказать гораздо больше. Очень интересно, насколько чувствительны эти создания к световым и температурным различиям. Это наводит меня на мысль, что климат на Кторре невероятно стабилен. Ночи могут быть достаточно теплы по сравнению с днями. Я предполагаю, что планета имеет довольно туманную атмосферу со значительным количеством окиси углерода, что должно создавать парниковый эффект и предохранять ночи от слишком большого охлаждения. Я также думаю, что у планеты не может быть никаких лун, или, может быть, очень маленькие. Ничего, что может вызвать сильные приливные эффекты. Потому что это должно сделать атмосферу планеты бурной, а не туманной.
– Туманной, говоришь? – Джерри, думая, морщил губы. Все его резиновое лицо деформировалось. – Я немного знаю теоретическую экологию, – сказал он, – может быть, вы и правы… – Потом добавил: -… но я в этом сомневаюсь.
– О, благодарю. – Я сложил руки на груди. – Слушайте, если вы знаете немного, то знаете, что немного – недостаточно.
Он кивнул в знак согласия. – Верно. Я получил степень в Т.Е.
– Бакалавра?
– Доктора.
– О! – Я внезапно почувствовал себя дураком.
– Да, я аплодирую вашему трудолюбию и воображению, но в вашей теории есть дыры и их достаточно много, чтобы проскользнуть червю.
– Назовите шесть.
– Одной достаточно. – Он закрыл окошечко клетки. – Если Кторр имеет туманную атмосферу, это значит, что они не могут видеть звезды. Если атмосфера достаточно туманна, они вообще не видят никаких лун, не обязательно маленьких.
Это значит, что никакие небесные объекты не привлекают их интерес, а это означает, что для разумной расы нет стимула открыть звездные путешествия. Если ваша теория верна, то жуки на должны быть здесь, а так же и черви, которые привезли их.
– Их глаза гораздо более чувствительнее наших, – ответил я. Они, наверное, способны видеть небесные объекты при гораздо худших условиях наблюдения.
Послушайте…, – я сделал глубокий вдох, -… для экзобиолога виды, наполняющие нижние ступеньки лестницы, являются очень эффективными маленькими мониторами физических условий планеты – ее вращения, ее температурных циклов, уровней освещенности, рисунка погоды и тысячи других переменных. Можно экстраполировать из этого контекст экологии, если знать, как на это посмотреть.
Основываясь на этом свидетельстве, атмосфера Кторра постоянно наполнена дымом.
Или туманом, или смогом, или чем-то еще. Главное, что атмосфера густа и по преимуществу темна, но как много каждого инградиента, я не знаю – о, тем не менее я могу сказать, какого она цвета.
– Что?, – челюсть Джерри отвисла. – Как?
– Над этим я и работал, – я похлопал свою дискету. – Все на ней.
Он поморгал: – Что там?
– Трехмерный граф, представляющий реактивность тысяченожек, переменными являются температура, интенсивность света и его частота.
– О, – сказал Джерри. На него произвело впечатление.
– Эй, – вмешался Тед. – Какого же она цвета?
– Красная, – улыбнулся я. – Звезда темно-красная. Какого еще?
Джерри принял это. Лицо его стало задумчивым: – Весьма четкое продвижение по последовательности умозаключений. Я могу понять, почему кторрам надо присматривать новый дом – старый износился. – Он посмотрел на меня: – Как вы пришли к этому? – серендипити, – признался я. – Я аппроксимировал тьму с двухсотангстремным разрешением в красной полосе и работал в темной комнате. Устал натыкаться на столы. Но потом новые измерения перестали совпадать с кривой, которую я уже установил. Жуки были чересчур активны. Тогда я начал размышлять о длинах волн их визуального спектра. Всю прошлую ночь я заставил компьютер варьировать цветовую температуру через регулярные интервалы. Я дал жукам восемнадцать различных цветов. Большинство из них вообще не вызывало реакции. Желтый, например. С оранжевым немного лучше, но красный заставил их подпрыгнуть вдвое.
Еще немного тестов этим утром показало, что лучше всего им нравится свет, не ярче, чем земные сумерки – и тогда это почти точно коррелирует с другими наборами тестов.
– Добрый кусок работы, – сказал Джерри. Неожиданно он улыбнулся. С его лицом эффект был гротескный. – Это напомнило мне об одном проекте, в котором я участвовал. Нам дали три различные жизненные формы и надо было экстраполировать их родную экологию. Двухлетний проект. Я использовал более двадцати тысяч часов параллельных вычислений. – Он стал более серьезным. – Поэтому, пожалуйста, не огорчайтесь, когда я скажу, что ваши заключения могут оказаться преждевременными. Я когда-то проходил подобные упражнения. Знаю некоторые из ловушек. Вы не можете судить о планете по единственной жизненной форме. Есть большие различия между гремучими змеями и пингвинами. Вы не знаете, являются ли эти тысяченожки представительными или они просто специальный случай. Вы не знаете из какой они части планеты, или какого региона – с полюсов или с экватора? Являются ли они представителями горной фауны Кторра или болотными созданиями? Или из пустыни, из степи, из чего? И что может эта идентификация говорить об условиях других частей планеты? В каком виде климата эти жуки развиваются – каков их возраст? Какова разновидность биологического цикла?
Какова продолжительность дня, месяца, года? Если у них нет лун, или их больше одной, имеют ли они вообще циклический эквивалент месяца? Настоящим вопросом об этих образцах является следующий: где расположены тысяченожки в экологии Кторра? Все, что у вас есть здесь, это индикаторы: черви любят есть жуков, а жуки любят есть что-то другое – это постоянное или случайное условие? Что мы можем предположить о форме их пищевой цепи? А что об их размножении – на что похож их репродуктивный цикл? Каков рисунок их развития? Их психология – если у них вообще есть таковая? Болезни? И вообще, я только начал задавать вопросы!
– За этим мы здесь, – сказал я. – Помочь задавать вопросы – и помочь находить ответы.
Джерри принял это: – Хорошо, – сказал он. – Я прослежу, чтобы ваша информация была передана тем, кто может наилучшим образом ее использовать. Вы, вероятно, открыли ценную область исследований. – Он протянул руку за дискетой.
– Прошу прощения, – я покачал головой. – Нет терминала – нет дискеты.
– Э-э…, – Джерри глядел раздосадованно. – Если у вас есть информация о любой внеземной или подозрительной на внеземную жизненной форме, то вам, наверное, известно, что закон требует, чтобы вы сообщили ее федеральному агенству. Это агенство находится здесь. – Он снова протянул руку.
– Не выйдет, – сказал я. – Человек погиб за эту информацию. Я отвечаю перед ним, чтобы она не пропала. Я не хочу, чтобы она исчезла в какой-нибудь кроличьей норе.
– Это против правил – давать вам терминал до того, как вы прошли проверку. – Он смотрел расстроенно: – Из какого вы, говорите, подразделения Специальных Сил?
– Альфа Браво.
– И чем занимались?
– Мы жгли червей.
– Я бы не стал выражаться такими словами. По крайней мере здесь. – Он подумал секунду, потом скорчил мину: – Тьфу на правила. У вас ведь есть зеленая карта?
Порядок, я придумал, как это сделать. Пошли. – Он провел нас к группе их четырех терминалов, включил два, вышел на одном в систему и поставил другой под свое управление. – Продолжайте, – сказал он. – Создайте себе пароли. Вы тоже…
Джексон, правильно? Вы будете работать по специальному счету департамента для ОВП (особо важных персон) – и никому не говорите, что это сделал я. Теперь, первое: я хочу, чтобы вы продублировали дискету…
17
Автобусная остановка была рядом с аптекой. Пятнадцать-двадцать человек стояли и ждали, большинство было одето в вечерние платья или носили форму.
Никто не посмотрел, когда мы подошли. – Что такое?, – прошептал я.
Тед сказал: – Сейчас узнаю, – и нырнул в толпу, оставив меня стоять и смотреть.
Мы хотели поехать в город и зайти на шоу или в дискотеку. Я стоял на автобусной остановке, уставившись на большой настенный экран. Он помаргивал: «До следующего автобуса – 22 минуты». Мигающая точка на карте показывала наше местонахождение.
Я сунул руки в карманы и повернулся. И понял, что смотрю в лицо тонкой, бледной, маленькой девушке, которой не могло быть больше шестнадцати, может быть, еще меньше, она висела на руке громадного, надменно глядящего человека.
Одутловатый, румянолицый и, очевидно, пьян, он был достаточно стар, чтобы быть ее отцом. На нем был клетчатый килт и мятая военная куртка. Я не понял его национальность, он мог быть откуда угодно от Австралии до Шотландии. Я бы назвал его полковником. Или шутом. Я как раз хотел улыбнуться девушке, когда он заметил, что я изучаю их. Он гневно уставился и я смущенно отвернулся.
Вместо этого я посмотрел на двух девушек из вспомогательного военного корпуса, по крайней мере мне казалось, что они оттуда. Так же легко они могли быть и шлюхами. Папа говорил, что легко различить «когда шлюхи одеваются, как леди, или леди одеваются, как шлюхи». Но я никогда не понимал, что он имеет в виду. Всегда думал, что шлюха и есть леди. По определению. Эти двое тихо перешептывались, очевидно, о том, что не заботило каждую. Они были элегантны и индифферентны, и, должно быть, ждали лимузин, а не автобус, однако – да, вся толпа была странным конгломератом. Может быть, они были с тремя японскими бизнесменами в костюмах от Сони, которые так горячо спорили о чем-то, пока четвертый, очевидно, секретарь, реферировал на речевом входе карманного терминала.
Четверо черных делегатов говорили на непонятном африканском языке, мне показалось, что это суахили, но не было способа проверить. Трое мужчин и высокая, поразительно красивая женщина с мучительно скрученными соломенного цвета жгутами волос на голове. Все были одеты в ярко-красные костюмы с золотом.
Женщина перехватила мой взгляд, улыбнулась и отвернулась. Шепнула что-то одному из мужчин, тот повернулся и посмотрел на меня, потом повернулся к своему товарищу и оба тихо засмеялись. Мне стало жарко.
Я смутился. Повернувшись, я уставился в окно аптеки. Я так и стоял, глядя на выцветшие упаковки из-под мыла, когда улыбаясь подошел Тед и похлопал меня по руке: – Тебе понравится!, – сказал он.
Я повернулся от пыльного окна: – Что ты узнал?
– О-о, кое-что есть, – сказал он самодовольно.
– Например?
– Сориентировался. Знаешь, чем здесь занимаются?
– Изучением кторров, надеюсь.
– Даже лучше. Первая всемирная конференция по внеземной жизни со специальным упором на виды Кторра и частные задачи контакта, переговоров и сосуществования с ним.
– А как со сдерживанием?
– Думаю, это подразумевается. Есть подсекция оборонительных процедур и политики, но, похоже, она не в фаворе. В любом случае это большая попытка.
Здесь пять сотен наилучших ученых…
– Наилучших оставшихся, – поправил я.
Тед игнорировал: -… в мире. Не только биологи, Джим-бой, но и психологи, экологи, антропологи, специалисты по космосу – они даже пригласили прибыть главу «Фонда Асенион».
– Кто это?
– Группа мыслителей и философов. Писатели, артисты, кинокритики, программисты, вроде твоего отца, и тому подобное. Люди с высоким уровнем идейного влияния.
Люди, которые умеют экстраполировать, вроде футурологов или писателей научной фантастики.
– О, – сказал я. – Полупсихи. Я польщен.
– Ты пойдешь?
– Э-э, нас ведь не приглашали официально?
– Ну и что? Это ведь касается кторров, не так ли? А мы – эксперты по Кторру, правда? У нас такие же права быть там, как и у них. Пошли, автобус пришел. – Это был большой крайслер с гидротурбиной, один из регулярных челноков между базой и городом. Водитель включил все огни и большое чудовище светилось, как дракон.
У меня не было ни шанса возразить. Тед просто схватил меня за руку и потащил за собой. Автобус двинулся вперед прежде, чем мы нашлм свободные места, я хотел пройти в хвост, но Тед толкнул меня сесть рядом с ним, вблизи нескольких молодых, элегантно одетых пар; мы прогромыхали через въездные ворота до главного хайвея и мне представился ярко освещенный лайнер, полный пирующих, в центре темного и пустого океана.
Кто-то спереди передал фляжку по кругу и вечеринка началась. Большинство людей в автобусе, похоже, уже знали друг друга и перебрасывались шутками. Каким-то образом Тед внедрился в группу и через несколько минут шутил и смеялся с ними.
Когда они прошли в салон в передней части автобуса, он помахал, чтобы я встал и присоединился, но я покачал головой.
Вместо этого я направился в хвост – и почти врезался в тонкую, бледную, маленькую девушку, выходящую из туалета: – Опс, извините!
Она сверкнула на меня быстрым гневным взглядом, потом направилась мимо.
– Я сказал – извините!
– А, все вы такие!
– Эй! – Я схватил ее за руку.
– Что такое?!
Я поглядел ей в лицо: – Кто обидел вас?
У нее были очень темные глаза. – Никто!, – сказала она, выдернула руку и прошла вперед к своему спутнику, полному румяному полковнику.
Отель «Мариотт-Ридженси» был мерцающим волшебным замком, облаком плывущим над озером серебряного света. Это была огромная белая пирамида, вся одетая террасами и минаретами, стоящая в центре обширного искрящегося озера. Она возвышалась над Денвером, словно яркий благодушный великан – пылающий гигант.
Отражения мерцали и вспыхивали, словно звезды в воде – огни светились внизу и вверху и вокруг – дрожащие лазерные лучи метались взад-вперед по небу, как мечи танцующего света, башня была окутана ослепительным гало.
Высоко над всем вспыхивающие огни фейерверка разгоняли ночь, искрясь в небе, выпрыгивая и взрываясь бесконечным ливнем света. Звезды тускнели в этом сиянии.
Рядом с этим великолепием остальной город был темным и пустынным. Казалось, что в Денвере нет ничего, кроме этого колоссального шпиля, пылающего непокорством жизни – праздник чистой радости празднования.
Вздох восхищения донесся от некоторых. Я услышал одну даму: – Восхитительно!
Что они празднуют?
– Ничего, – засмеялся ее спутник. – Все. Просто радость бытия!
Никто не посмотрел, когда мы подошли. – Что такое?, – прошептал я.
Тед сказал: – Сейчас узнаю, – и нырнул в толпу, оставив меня стоять и смотреть.
Мы хотели поехать в город и зайти на шоу или в дискотеку. Я стоял на автобусной остановке, уставившись на большой настенный экран. Он помаргивал: «До следующего автобуса – 22 минуты». Мигающая точка на карте показывала наше местонахождение.
Я сунул руки в карманы и повернулся. И понял, что смотрю в лицо тонкой, бледной, маленькой девушке, которой не могло быть больше шестнадцати, может быть, еще меньше, она висела на руке громадного, надменно глядящего человека.
Одутловатый, румянолицый и, очевидно, пьян, он был достаточно стар, чтобы быть ее отцом. На нем был клетчатый килт и мятая военная куртка. Я не понял его национальность, он мог быть откуда угодно от Австралии до Шотландии. Я бы назвал его полковником. Или шутом. Я как раз хотел улыбнуться девушке, когда он заметил, что я изучаю их. Он гневно уставился и я смущенно отвернулся.
Вместо этого я посмотрел на двух девушек из вспомогательного военного корпуса, по крайней мере мне казалось, что они оттуда. Так же легко они могли быть и шлюхами. Папа говорил, что легко различить «когда шлюхи одеваются, как леди, или леди одеваются, как шлюхи». Но я никогда не понимал, что он имеет в виду. Всегда думал, что шлюха и есть леди. По определению. Эти двое тихо перешептывались, очевидно, о том, что не заботило каждую. Они были элегантны и индифферентны, и, должно быть, ждали лимузин, а не автобус, однако – да, вся толпа была странным конгломератом. Может быть, они были с тремя японскими бизнесменами в костюмах от Сони, которые так горячо спорили о чем-то, пока четвертый, очевидно, секретарь, реферировал на речевом входе карманного терминала.
Четверо черных делегатов говорили на непонятном африканском языке, мне показалось, что это суахили, но не было способа проверить. Трое мужчин и высокая, поразительно красивая женщина с мучительно скрученными соломенного цвета жгутами волос на голове. Все были одеты в ярко-красные костюмы с золотом.
Женщина перехватила мой взгляд, улыбнулась и отвернулась. Шепнула что-то одному из мужчин, тот повернулся и посмотрел на меня, потом повернулся к своему товарищу и оба тихо засмеялись. Мне стало жарко.
Я смутился. Повернувшись, я уставился в окно аптеки. Я так и стоял, глядя на выцветшие упаковки из-под мыла, когда улыбаясь подошел Тед и похлопал меня по руке: – Тебе понравится!, – сказал он.
Я повернулся от пыльного окна: – Что ты узнал?
– О-о, кое-что есть, – сказал он самодовольно.
– Например?
– Сориентировался. Знаешь, чем здесь занимаются?
– Изучением кторров, надеюсь.
– Даже лучше. Первая всемирная конференция по внеземной жизни со специальным упором на виды Кторра и частные задачи контакта, переговоров и сосуществования с ним.
– А как со сдерживанием?
– Думаю, это подразумевается. Есть подсекция оборонительных процедур и политики, но, похоже, она не в фаворе. В любом случае это большая попытка.
Здесь пять сотен наилучших ученых…
– Наилучших оставшихся, – поправил я.
Тед игнорировал: -… в мире. Не только биологи, Джим-бой, но и психологи, экологи, антропологи, специалисты по космосу – они даже пригласили прибыть главу «Фонда Асенион».
– Кто это?
– Группа мыслителей и философов. Писатели, артисты, кинокритики, программисты, вроде твоего отца, и тому подобное. Люди с высоким уровнем идейного влияния.
Люди, которые умеют экстраполировать, вроде футурологов или писателей научной фантастики.
– О, – сказал я. – Полупсихи. Я польщен.
– Ты пойдешь?
– Э-э, нас ведь не приглашали официально?
– Ну и что? Это ведь касается кторров, не так ли? А мы – эксперты по Кторру, правда? У нас такие же права быть там, как и у них. Пошли, автобус пришел. – Это был большой крайслер с гидротурбиной, один из регулярных челноков между базой и городом. Водитель включил все огни и большое чудовище светилось, как дракон.
У меня не было ни шанса возразить. Тед просто схватил меня за руку и потащил за собой. Автобус двинулся вперед прежде, чем мы нашлм свободные места, я хотел пройти в хвост, но Тед толкнул меня сесть рядом с ним, вблизи нескольких молодых, элегантно одетых пар; мы прогромыхали через въездные ворота до главного хайвея и мне представился ярко освещенный лайнер, полный пирующих, в центре темного и пустого океана.
Кто-то спереди передал фляжку по кругу и вечеринка началась. Большинство людей в автобусе, похоже, уже знали друг друга и перебрасывались шутками. Каким-то образом Тед внедрился в группу и через несколько минут шутил и смеялся с ними.
Когда они прошли в салон в передней части автобуса, он помахал, чтобы я встал и присоединился, но я покачал головой.
Вместо этого я направился в хвост – и почти врезался в тонкую, бледную, маленькую девушку, выходящую из туалета: – Опс, извините!
Она сверкнула на меня быстрым гневным взглядом, потом направилась мимо.
– Я сказал – извините!
– А, все вы такие!
– Эй! – Я схватил ее за руку.
– Что такое?!
Я поглядел ей в лицо: – Кто обидел вас?
У нее были очень темные глаза. – Никто!, – сказала она, выдернула руку и прошла вперед к своему спутнику, полному румяному полковнику.
Отель «Мариотт-Ридженси» был мерцающим волшебным замком, облаком плывущим над озером серебряного света. Это была огромная белая пирамида, вся одетая террасами и минаретами, стоящая в центре обширного искрящегося озера. Она возвышалась над Денвером, словно яркий благодушный великан – пылающий гигант.
Отражения мерцали и вспыхивали, словно звезды в воде – огни светились внизу и вверху и вокруг – дрожащие лазерные лучи метались взад-вперед по небу, как мечи танцующего света, башня была окутана ослепительным гало.
Высоко над всем вспыхивающие огни фейерверка разгоняли ночь, искрясь в небе, выпрыгивая и взрываясь бесконечным ливнем света. Звезды тускнели в этом сиянии.
Рядом с этим великолепием остальной город был темным и пустынным. Казалось, что в Денвере нет ничего, кроме этого колоссального шпиля, пылающего непокорством жизни – праздник чистой радости празднования.
Вздох восхищения донесся от некоторых. Я услышал одну даму: – Восхитительно!
Что они празднуют?
– Ничего, – засмеялся ее спутник. – Все. Просто радость бытия!