Герролд Дэвид. Дело человека

   – Нам никогда не говорили об этом, – сказал я.
   – Я сказала, ты не при чем. Это часть нашей истории, которой мы не гордимся, поэтому официально она не существует – подобно всем другим кусочкам истории, которых мы не можем признать или одобрить.
   Я снова спрятал свою реакцию за чашкой кофе. Когда я опорожнил ее, то сказал: – Поэтому иностранные делегаты впадают в паранойю, когда узнают, как именно мы хотим воевать с кторрами?
   – Верно. Очень мало иностранных правительств смотрят, как и мы, на кторров, как на угрозу. Причины разные. Некоторые смотрят на науку, только как на способ увеличить урожаи зерна. Другие не думают, что кторры будут представлять угрозу в следующем году, потому что не являются угрозой в этом. Большинство людей, с которыми мы имеем дело, не понимают даже масштабов смерти от чумы, как же они поймут, что чума только малая часть гораздо большей инфекции?
   – Значит доктор Цимпф права?
   – Она скорее недооценивает ситуацию. У нас достаточно непосредственного опыта с кторрами, чтобы понимать, на что они похожи. Но попытайся рассказать это кому-нибудь, кто не видел их в действии. Они не поймут. Не захотят понимать.
   – Но это приведет к крушению.
   Лизард устало кивнула и улыбнулась: – Вероятнее всего, да! – Она прихлебнула кофе, потом сказала: – Доктор Цимпф знала, какова будет реакция делегатов. Она намеренно вызывала ее. Мы должны продолжать выкладывать факты, но так случается каждый раз, когда вопрос поднимается в международном сообществе. Делегаты звереют. Они смотрят на кторров, только как на очередной американский повод для перевооружения. Слушай, мы уже перевооружились. Нам не нужен повод. – Она печально покачала головой. – Но они напуганы, вот что на самом деле. У каждой нации на планете та или иная беда, нет ни одной, которая не была бы уязвима перед первой же возникшей военной угрозой. Они не беспокоятся о кторрах, потому что еще не были искусаны ими, но они дьявольски озабочены американской военной мощью, потому что на них еще остались шрамы. По крайней мере мы – угроза, которую они могут понять, и поэтому переносят свой страх и свой гнев на нас. – Лизард посмотрела на меня. – Теперь ты видишь, на какую коровью лепешку наступил?
   – Уф, – сказал я.
   Она глянула на часы. – Мне надо идти, но ты сможешь использовать здешний терминал, чтобы набрать секцию истории Библиотеки конгресса. Тебе будет интересно. Ты наверное не знаешь, но в качестве члена Специальных Сил твой уровень допуска достаточно высок, чтобы получить доступ к большинству документов, которые тебе следует знать.
   – Я не знал.
   – Тогда у тебя впереди интересный денек. Пройдет некоторое время, пока кто-нибудь заглянет к тебе. Будь терпелив, окей? Вначале надо принять некоторые решения…

25

   Все это время я не вспоминал Уайтлоу.
   Хотел бы я знать, жив ли он еще. Я вообще не думал об этом раньше, не мог представить его мертвым. Мне всегда казалось, что он должен быть одним из выживших.
   Но я не мог вообразить мертвым и Шоти. Или папу. А они умерли – так имело ли значение, мог я вообразить это или нет? Вселенная, черт ее забери, делала, все что хотела, невзирая, что я или кто другой чувствовали при этом.
   Уайтлоу вел свой класс таким же образом. Он вообще не обращал внимания на то, что мы чувствовали. – У вас нет выбора, – говаривал он. – Вы уже сделали его, когда вошли в этот класс. Вы принадлежите мне телом и душой, до тех пор, пока я не буду готов выпустить вас в мир.
   Курс проходил в два семестра. К концу первого семестра Уайтлоу спросил: – Знает кто-нибудь, почему этот курс является основным?
   – Если мы его не пройдем, нам не дадут диплома, – сказал один из бездумных шатал, кто обычно петушился в последних рядах. Пара его приятелей захохотали.
   Уайтлоу ястребом поглядел на громадину через наши головы. За полсекунды он тщательно его изучил и сказал: – Это не тот ответ, который я ожидал, но принимая во внимание его источник, предполагаю, это лучшее, что можно ожидать.
   Кто-нибудь еще?
   Нет. Больше никого.
   – Это будет первым вопросом на экзамене, – пообещал он. Кто-то застонал.
   Уайтлоу вернулся к столу. Интересно, докучала ли ему хромота? Он не казался счастливым. Открыл папку, которую использовал как книгу преподавателя, и молча перелистывал страницы, пока не нашел нужную. Он изучал ее с задумчивой хмуростью. Потом снова посмотрел на нас: – Нет охотников?
   Нет. Для этого следовало быть гораздо умнее.
   – Очень плохо. Что ж, тогда попробуем другой способ. Кто думает, что для населения допустимо восстание против тирании?
   Немедленно поднялось несколько рук. Потом еще несколько, помедленнее, словно из боязни добровольно оказаться в первых рядах. Потом еще несколько. Я тоже поднял руку. Очень скоро почти все подняли. Он указал на одного из уклонившихся: – А вы? Вы так не думаете?
   – Мне кажется, следует уточнить термины. Они слишком общи. Что такое тирания?
   Какая?
   Уайтлоу выпрямился и поглядел на парня сузившимися глазами: – Вы находитесь в комнате для дебатов? Нет? Тогда вам надо считаться с этим. А вы делаете все, чтобы противостоять теме. Что ж, прекрасно, я сделаю это нагляднее… – Он закрыл книгу. -… пусть эта комната есть государство Миопия. Я – правительство. Вы – граждане. Далее, вы знаете, что правительства не свободны в своих действиях.
   Поэтому первое, что я буду делать, это собирать налоги. Я хочу один кейси от каждого. – Он начал широкими шагами ходить в проходах между рядами. – Дайте мне кейси. Нет, я не шучу. Это – ваши налоги. Дайте мне кейси. Вы тоже. Извините, я не принимаю чеки или бумажные деньги. Что? Деньги у вас на ланч? Это жестоко, но нужды правительства – прежде всего.
   – Это не справедливо!
   Уайтлоу остановился с рукой, наполненной монетами: – Кто это сказал? Вывести его и казнить за призыв к бунту!
   – Подождите! Разве не будет справедливого суда?
   – Он только что был. Теперь замолкните. Вы казнены. – Уайтлоу продолжал собирать деньги. – Извините, нужны только монеты. У вас их нет? Не расстраивайтесь. У вас я соберу налоги в пятикратном размере. Рассматривайте это как штраф за уплату налогов бумажными деньгами. Благодарю вас. Благодарю вас – пятьдесят, семьдесят пять, один кейси, благодарю вас. Прекрасно, я получил сорок восемь кейси. Этого мне хватит на добрый ланч. Завтра каждый обязан принести еще по кейси. Я буду собирать налоги каждый день, начиная с сегодняшнего.
   Мы нервно глядели друг на друга. Кто первым выразит недовольство? Разве это законно – преподаватель, собирающий со студентов деньги?
   Нерешительная рука: – Э-э, сэр… ваше величество?
   – Да?
   – Э-э, можно задать вопрос?
   – Мм… это зависит от вопроса.
   – Можем мы узнать, что вы будете делать с нашими деньгами?
   – Это больше не ваши деньги. Они мои.
   – Но они были наши… -… а теперь мои. Я – правительство. – Он открыл ящик своего стола и шумно высыпал туда монеты. – Что? Ваша рука еще поднята?
   – Ну, просто мне кажется, то есть всем нам кажется…
   – Всем вам? – Уайтлоу поглядел на нас, подняв брови. – Я вижу перед собой мятеж? Кажется, мне лучше нанять армию. – Он прошагал в конец комнаты, указав на самых рослых парней в классе. – Вы, вы и вы, э-э, да, вы тоже. Пройдите вперед. Теперь вы в армии. – Он открыл ящик и зачерпнул монеты. – Вот по два кейси на каждого. Отныне не подпускайте близко к королевскому дворцу никого из этого сброда.
   Четверо ребят смотрели неуверенно. Уайтлоу выдвинул их на позицию между собой и классом. – А теперь, что вы скажите?
   – Мистер Уайтлоу! – Встала Дженис Макнейл, высокая черная девушка. – Хорошо! Вы объяснили свою точку зрения. А теперь верните каждому его деньги… – Дженис входила в студенческое правительство.
   Уайтлоу показался между плечами двух самых рослых «солдат». Он улыбался. – Ха-ха, – сказал он. – Эта игра игралась насовсем. Что вы теперь станете делать?
   Дженис осталась спокойна: – Я обращусь к высшим инстанциям.
   Уайтлоу продолжал улыбаться: – Таких нет. Этот класс автономен. Видите плакат на стене? Это устав федеральной системы образования. Вы восемнадцать недель почти каждый день находились в этой комнате, но спорю, что все еще не прочитали его, не правда ли? Очень плохо, потому что это контракт, с которым вы согласились, когда вошли в эту классную комнату. У меня над вами тотальная власть.
   – Что ж, конечно, я понимаю!, – разозлилась она. – Но я говорю сейчас о реальном мире. Вы должны отдать наши деньги!
   – Вы не понимаете, – улыбался ей Уайтлоу. – Это и есть реальный мир. Прямо здесь.
   И я ничего не должен. Федеральным правительством мне дана власть делать все, что необходимо, чтобы выполнить требования курса. А это включает налоги, если я посчитаю их необходимыми.
   Она скрестила руки: – Тогда мы не сговоримся.
   Уайтлоу пожал плечами: – Прекрасно. Я вас арестую.
   – Что? Сошлете меня в директорский кабинет.
   – Нет, я арестую вас, то есть прочитаю вам ваши права и брошу вас в застенок, под замок, в каталажку, в заключение, в Бастилию, в лондонский Тауэр, на Чертов остров и Алькатрас – я ясно выражаюсь?
   – Вы шутите?
   – Нисколько…
   – Но это не справедливо!
   – Ну и что? Вы уже согласились с этим, так на что же вы жалуетесь? – Он похлопал двух своих солдат. – Выбросите ее отсюда, и того другого парня тоже, что казнен раньше. Они автоматически провалили экзамен. – Армии Уайтлоу это было не по нутру, но они затопали по проходу.
   Дженис искренне испугалась, смела свои книги и клипборд и вышла.
   – Ждите за дверью, пока не закончатся занятия, – сказал Уайтлоу. – Кто еще сомневается в авторитете правительства?
   Нет. Никто не сомневался.
   – Хорошо. Уайтлоу сел и положил ноги на стол. – Я провалю каждого, кто откроет рот до перерыва. – Он достал яблоко и книгу, открыл ее и начал читать. Время от времени он с хрустом откусывал добрый кусок, напоминая о своем существовании.
   Армия смотрела неуверенно: – Нам можно сесть, сэр?
   – Конечно, нет. Вы на службе.
   Остальные обменялись взглядами. В чем смысл спектакля? Парень, которому Уайтлоу рекомендовал вступить в клуб дебатов, наклонился и прошептал другу: – Он хочет, чтобы мы что-нибудь предприняли.
   – Ну, ты и попробуй. Я не хочу, чтобы меня выбросили.
   – Разве ты не видишь, что если мы все организуемся…
   Уайтлоу внезапно встал, свирепо глядя. – Что такое? Призыв к моему ниспровержению? – Он подошел и, схватив недовольного за рубашку, вытащил его из кресла. – Я не допущу! – Он выволок парня из комнаты.
   В короткое мгновение, когда он скрылся за дверью, начался бедлам.
   – Он сбрендил… -… свихнулся… -… мы можем что-то сделать?
   Я встал: – Слушайте! Нас больше! Мы не должны позволить ему…
   – Заткнись, Джим. Ты просто вовлечешь нас в еще худщие неприятности!
   – Дайте ему сказать…
   – У тебя есть идея, Джим?
   – Ну, нет… но…
   Уайтлоу вернулся и я упал в свое кресло так быстро, что почувствовал жар.
   Уайтлоу повернулся к своим войскам: – Что вы за армия? Я покинул комнату меньше, чем на минуту, и, вернувшись, застаю смутьянов из черни, призывающих к мятежу в проходах! Арестуйте и выгоните каждого, кто выражает недовольство – или я выброшу вас самих!
   Нас было пятеро.
   – Это все?, – взревел Уайтлоу. – Если вы кого пропустили, покатятся ваши головы!
   Армия смотрела испуганно. После короткого совещания шепотом, они выхватили еще троих и выстроили под охраной. – Но я вообще ничего не говорил! – Джой Хабр был близок к слезам. – Скажи ему!, – обратился он к брату-близнецу.
   – Говорил!, – заорал Уайтлоу, – и тоже выйдешь. Вам обоим лучше уйти, у вас обоих неприятности!
   Нас собралось двенадцать в соседней классной комнате. Мы сидели, мрачно глядя друг на друга. Смущенные, озадаченные и очень переживающие. Мы слышали, как продолжал реветь Уайтлоу. Потом внезапно наступила тишина. Через мгновение к нам присоединились еще трое изгнанников.
   – Что он сотворил? Казнил весь класс?
   – Нет, объявил национальное молчание, – сказал Пол Джастроу. – Поэтому нас выкинул. Я передал записку. Он сказал, что я публикую призывы к измене.
   – Что он пытается доказать?, – посетовала Дженис.
   – Тиранию, мне кажется. С этого все началось, помнишь?
   – Ну а нам-то что делать?
   – Очевидно. Надо восстать!
   – О, конечно! Нам не удалось даже рты открыть, чтобы пожаловаться! Как теперь они смогут организоваться?
   – Мы можем организоваться, – сказал я. – Здесь. Мы образуем армию освобождения.
   Другие студенты должны поддержать нас.
   – Ты уверен? Он так запугал их, что они наделали в штанишки.
   – Что ж, попробуем, – сказал, вставая, Хэнк Челси. – Я за.
   – Считай меня, – сказал Джастроу.
   Я встал: – Мне кажется, это единственный путь.
   Встала Дженис: – Я… мне не нравится это, но я тоже участвую, потому что мы должны показать, что он не может так поступать с нами.
   Встали еще двое парней и девушка. – Пошли, Джон. Джой?
   – Нет. Я не хочу ни на кого вопить.
   – Разве ты не разозлился?
   – Я только хочу вернуть свои деньги.
   – Пол?
   – Он просто снова выбросит нас.
   – Подожди, Джим, – сказала Мариетта. – Что ты вообще хочешь, чтобы мы делали?
   Какой у тебя план?
   – Мы пойдем туда и объявим, что диктатуре конец.
   – О, конечно, а потом он снова завопит на нас и его армия снова нас выбросит.
   Он нанял еще двух бандитов.
   – Они не бандиты, они просто похожи.
   – По мне все футболисты – бандиты. В любом случае их теперь шестеро. Так что ты собираешься делать?
   Шесть человек начали отвечать одновременно, но Хэнк Челси поднял руку и сказал:
   – Нет, подождите, она права! Нам нужен план! Давайте, попробуем так: мы откроем все три двери аудитории одновременно, это всех поразит. Потом, перед тем, как он что-нибудь скажет, девушки должны подойти к солдатам, нет, послушайте меня.
   Спорю, они не захотят бить девушек. Все, что надо сделать, послать по девушке на солдата. Она должна крепко обнять его, поцеловать и сказать, чтобы он присоединялся к нам…
   – Да, а потом что? -… и что мы будем платить им вдвое больше, чем он!
   – Он платит им теперь по три кейси.
   – Нет, они присоединяться к нам. Но только если каждая девушка возьмет по парню. Схватите его за руку и начните говорить с ним. Говорите, что хотите, и не отпускайте, пока он не согласится присоединиться к нам.
   – Ага, правильно, мистер Большой Кулак. Значит, ты посылаешь женщин делать грязную работу. А что же будут делать мужчины?
   – Мы должны подойти к боссу и потребовать обратно национальное богатство.
   Мы обсуждали план несколько минут, за это время к нам присоединились еще двое изгнанников. Они вошли в революцию почти сразу и предложили несколько улучшений в атаке. Мы были почти готовы к действиям, когда Джой Хабр презрительно фыркнул и сказал: – А что, если кто-то пострадает? Как насчет этого?
   Это ненадолго остановило нас и мы снова начали продумывать план. Но Пол Джастроу сказал: – Ну и что? Это ведь война.
   – Нет, он прав, – сказал Хэнк. – Может, Уайтлоу все равно, если он причинит ущерб, но мы-то хотим быть армией освобождения. Мы не должны никому повредить.
   – Пока они не доиграются, – пробормотал Джастроу.
   – Нет, даже тогда, – огрызнулся Хэнк.
   – Кто назначил тебя главным? Я этого не делал!
   – Хорошо…, – поднял руки Хэнк. – Мы проголосуем…
   – Нет!, – сказал я. – У нас есть план. Мы готовы идти! Армия не голосует!
   – Теперь голосует!, – сказал Джастроу.
   – Но не во время войны! Кто хочет голосовать?
   – Я хочу снова обсудить план войны…
   – О, ужас! И так начинается революция! Пусть лучше будет парламентская битва.
   Подождите, у меня в сумке есть экземпляр «Правил парламентских дебатов»…
   – Маккарти, заткнись! Ты – осел!
   – Да? Тогда почему тебе можно молоть чепуху?
   – Эй, подождите, мы отвлеклись от цели! Мы забыли, кто наш настоящий враг! – Хэнк Челси шагнул между нами. – У нас есть план! Давайте выполним его! Хорошо?
   Джастроу скептически взглянул на протянутую руку Челси. – Мне это не нравится…
   – Э-э, Пол, пошли, – сказали Мариетта и Дженис, потом подхватил еще кто-то, Пол явно был в замешательстве, пожал плечами и сказал: – Ладно, – и мы пошли и вторглись на курс глобальной этики мистера Уайтлоу.
   Он был готов.
   Все столы были сдвинуты, образуя баррикаду на полкомнаты. Королевство Миопия построило линию Мажино.
   Мы остановились и посмотрели друг на друга.
   – Я слышала о паранойе, но это уже явное сумасшествие!, – сказала Дженис.
   – Да. Я говорил, что это не сработает, – проворчал Пол.
   – А теперь что нам делать?, – сказала Мариетта.
   Мы стояли, обмениваясь взглядами. – Мы сможем это снести?
   – Надо попробовать, – сказал я. – Но не думаю, что это способ, которым мы решим проблему.
   – Окей, мистер Мегабайт, – сказал Пол Джастроу. – Каково твое предложение?
   – У меня его нет. Я просто сказал. Я не думаю, что физический способ – это ответ. Мне кажется, надо использовать наши мозги. – Потом я замолчал, осознав, что сквозь барьер смотрю на Уайтлоу. Он что-то набирал на клипборде, но приостановился и рассматривал меня с легкой усмешкой. – Э-э…, – попытался я продолжить, но связь мыслей нарушилась. – Устроим совещание. В холле. У меня есть идея.
   Мы промаршировали в холл. Я сказал: – Мне кажется, нам надо войти и попытаться провести мирные переговоры.
   – Он не станет с нами договариваться.
   – Станет, – сказал я.
   – Почему ты так уверен?
   – Потому что они не смогут выйти отсюда, пока не договорятся с нами. У нас та сторона аудитории, где двери. Я не думаю, что они захотят карабкаться с третьего этажа.
   Несколько секунд все в тишине оценивали мою идею. Было почти видно, как зарождался смех.
   – Да, пошли. Есть у кого платок? Нужен белый флаг.
   Мы промаршировали обратно и объявили: – Мы пришли с миром. Мы хотим достичь соглашения.
   – Почему я должен говорить с вами? Вы – шайка радикалов и подрывных элементов, выброшенных из системы, потому что не хотели сотрудничать с нею.
   – Это система не работает, – сказала Дженис. – Мы хотим лучшую.
   – Да, – сказала Мариетта. – Такую, в которой мы были бы частью.
   – Вы уже часть системы. Вы – бунтовщики. Нам нужны бунтовщики для примерного наказания.
   – Но мы больше не хотим быть бунтовщиками!
   – Очень плохо, – сказал Уайтлоу из-за барьера. – Вы – создатели трудностей.
   Ваша единственная роль – быть бунтовщиками. Вы годитесь только для этого. – Мы видели его улыбку.
   – Вы должны взять нас назад, Уайтлоу…, – сказал Пол Джастроу.
   – Что? Я ничего не должен!
   – Нет, должны, – сказал я. – Вы не сможете выйти из аудитории, пока мы не выпустим вас.
   – А-а-а, – сказал он, – вы нашли, чем можно торговаться. Ладно, что вы хотите?
   – Мы хотим назад наши деньги!, – пронзительно завопил Джой Хабр. Джой?
   – Мы хотим вернуться в класс, – сказала Дженис. -… амнистии!, – сказал Пол. -… честной игры!, – сказал я. -… уважения!, – сказала Мариетта. -… прав человека, – сказал Хэнк тихо и мы все повернулись посмотреть на него. – Что?
   Но Уайтлоу улыбнулся: – Вы – ваше имя? Челси? Хорошо. – И он отстучал пометку на клипборде. – Пятерка за день. Теперь поглядим, сможете ли вы удержать это. В чем состоят эти права?
   Хэнк стоял перед барьером из столов, сложив руки: – Никаких налогов больше, мистер Уайтлоу, пока мы не договоримся, как будут тратиться деньги. Никаких исключений из класса, пока не проведено справедливое слушание. Никакого несправедливого применения силы. Мы хотим иметь право быть несогласными с вами и право выражать свое несогласие свободно без того, чтобы нас выбрасывали.
   – Это моя аудитория и законы, которые я ввожу, будут применяться, как мне захочется.
   – Что ж, мы хотим, чтобы этот закон изменился.
   – Прошу прощения, но этот закон придуман не мной. Я не могу изменить его.
   – Это не имеет значения. Вы можете изменить способ, которым вы ведете занятия в своем классе. Вы говорили, что автономны. Давайте договоримся о некоторых изменениях, которые сделают этот класс приемлемым для всех.
   – С каких это пор студенты имеют право говорить преподавателям, как учить.
   – С тех пор, как у нас двери!, – закричал Пол.
   – Ш-ш-ш!, – сказал Хэнк.
   – Кто назначил тебя президентом?
   – Ты не замолкнешь? Предполагается, что один говорит за всех!
   – Я не согласен!
   – Не имеет значения, согласен ты или нет, – таково положение вещей!
   – Ты такой же, как он! Ну, ладно, черт с тобой! – Пол прогрохотал в конец комнаты и, сердито глядя, уселся.
   Хэнк в легкой панике оглядел остальных: – Слушай, народ, если мы не будем сотрудничать друг с другом, дело не пойдет. Мы не должны показывать слабости.
   – Да, – сказала Дженис, – Хэнк прав. Мы не должны увязнуть в междуусобных склоках.
   – Да, но никто не давал тебе лицензию на захват всего, – сказала Мариетта. – Пол прав. У нас не было выборов.
   – Погодите, – сказал я, – я не хочу спорить и согласен с тобой, что мы должны собраться вместе или мы, конечно, будем разбиты, но мне кажется, нам надо понять, что каждый из нас участвует в этом восстании по разным причинам и каждый из нас хочет иметь свой голос в переговорах. Я хочу того же, что и Пол – быть услышанным.
   – Можно мне, – выступил вперед Джон Хабр, молчаливый близнец. – Давайте напишем список наших требований и проголосуем, что мы хотим, чтобы Уайтлоу придерживался их.
   Хэнк сдался: – Хорошо. У кого есть бумага? Я запишу.
   – Нет, – сказал Джон. – Мы пустим их на экран, где каждый сможет их видеть. Я думаю, весь класс должен обсудить их и проголосовать. Это годится, мистер Уайтлоу?
   – Разве у меня есть выбор?
   Джон казался пораженным: – Э-э… нет. Конечно, нет.
   – Мне можно сделать предложение?, – спросил Уайтлоу.
   – Э-э… хорошо.
   – Давайте разберем эту гору мебели, чтобы мы могли работать в более цивилизованной обстановке. Война отложена до поступления дальнейших указаний.
   Довольно быстро мы снова выглядели как нормальная аудитория и вместо тиранства Уайтлоу тихо стоял в сторонке, по временам внося предложения.
   Список требований в пять минут вырос до тридцати пунктов.
   Уайтлоу просмотрел их, фыркнул и сказал: – Не будьте глупцами.
   Реакция класса простиралась от «Как? Что плохого в этих требованиях?» до «У вас нет выбора!» Он поднял руку: – Пожалуйста, я хочу, чтобы вы все снова посмотрели на список.
   Большинство ваших жалоб кажутся законными, но поглядите еще раз и вы кое-что заметите в ваших требованиях.
   – Ну, некоторые из них пустяковы, – сказал Пол Джастроу. – Например, номер шесть. Нет роскошным рубашкам. Может, это важно для Дуга, но какая разница всем остальным?
   Дженис сказала: – Некоторые избыточны, например, право выражать себя свободно включает право на собрания, право свободной речи и право публикаций, поэтому не надо включать в список все три, так?
   Тогда загудели другие голоса со своими мнениями. Уайтлоу поднял руку, установить тишину. Он сказал: – Вы, конечно, правы. Важно иметь защиту от каждой ситуации, упомянули мы ее или нет. Я предполагаю, что вы ищете зонтик, под которым можно действовать – правило на все случаи жизни.
   Он позволил нам немного поспорить, потом снова вернул нас к сути дела: – Ваши требования допустимы. Взгляните снова на свои требования и попробуйте сплавить их в одно-два предложения.
   Мы поступили по его совету. С небольшой помощью мы пришли к следующему: – Правительство должно быть подотчетно народу в своих действиях. Народ должен иметь право свободно выражать свои различия.
   – Поздравляю, – улыбнулся Уайтлоу. – А что произойдет, если я откажусь принять это?
   – У вас нет выбора, – сказала Мариетта.
   – Почему?
   – Потому что мы просто восстанем снова.
   – Ага. А что, если я найду еще несколько футболистов?
   – Вы не сможете нанять столько, сколько нужно.
   – Я повышу налоги.
   Это вызвало несколько стонов и немедленный ответ одного из парней, который не был выслан: – Где записывают в повстанцы?
   – Вот потому у вас нет выбора, сказал Хэнк. – У вас нет налоговой базы.
   – Вы правы, – сказал Уайтлоу, вернувшись на свое место. – Хорошо, тогда мы пришли к соглашению по данному пункту? То есть, если правительство не подотчетно своим гражданам, то граждане имеют право устранить это правительство силой, если в этом есть необходимость?
   С этим были согласны все.
   – Понятно. Лягаться следует в последнюю очередь. «Если в этом есть необходимость.» Очевидно, это включает открытое восстание. А как насчет терроризма? Как с убийством? И на какой основе вы решаете, что эти акции необходимы?
   Пол Джастроу все еще сердился. Он сказал: – Когда для нас не остается другого образа действий.
   – Хорошо, обсудим это. Ваше восстание было оправдано?
   Всеобщее согласие.
   – Потому, что я не хотел слушать, что вы говорите, верно?
   Снова согласие.
   Уайтлоу сказал: – Предположим, я устроил бы ящик для жалоб. Восстание еще было бы законным?