Страница:
Вот так-то. У него будет возможность сказать, что мы слишком ценны как ученые, чтобы рисковать нами здесь в поле.
– О, – сказал я. – А мне как раз начало здесь нравиться.
– Больше, чем в Денвере?, – спросил Тед.
– Я никогда не был в Денвере.
– Поверь мне: ты полюбишь его. Он просто похож на цивилизацию. Джим, ты на самом деле хочешь остаться здесь, где ставки семь к одному, что ты кончишь в кастрюле кторров? Или ты этого не знаешь?
Я ответил не сразу. По крайней мере я понял, почему Тед так хорошо сотрудничал в последние несколько дней. Я чувствовал, словно из-под меня выдергивают ковер.
Я посмотрел на Теда. Он уставился мне в лицо, ожидая реакции.
– Черт, – сказал я. – Хотел бы я, чтобы ты не всегда был таким… убедительным.
Он пожал плечами: – Ну и что? Ты еще поблагодаришь меня в Денвере.
– Знаю. Это и раздражает больше всего!
15
– О, – сказал я. – А мне как раз начало здесь нравиться.
– Больше, чем в Денвере?, – спросил Тед.
– Я никогда не был в Денвере.
– Поверь мне: ты полюбишь его. Он просто похож на цивилизацию. Джим, ты на самом деле хочешь остаться здесь, где ставки семь к одному, что ты кончишь в кастрюле кторров? Или ты этого не знаешь?
Я ответил не сразу. По крайней мере я понял, почему Тед так хорошо сотрудничал в последние несколько дней. Я чувствовал, словно из-под меня выдергивают ковер.
Я посмотрел на Теда. Он уставился мне в лицо, ожидая реакции.
– Черт, – сказал я. – Хотел бы я, чтобы ты не всегда был таким… убедительным.
Он пожал плечами: – Ну и что? Ты еще поблагодаришь меня в Денвере.
– Знаю. Это и раздражает больше всего!
15
Четверговый чоппер отложили до субботы, так что у нас было в запасе четыре дня – если мы уезжали. Они все еще не объявили нам. Тед сказал, что таковы армейские порядки. Если они объявят, мы будем только беспокоиться. А так нам беспокоиться не о чем.
Я тем не менее тревожился – и старался получше использовать время.
Я снял видеокамеру со шлема и установил ее перед клеткой тысяченожек. Оцифровал картинку и скормил одному из компьютеров и получил монитор активности.
Программа считала число пикселов, изменившихся за секунду, записывала величину изменений, время и температуру. Когда она собрала информацию, то вычислила тренды корреляций, превратила их в кривые и сделала доступными на дисплее в постоянно обновляемых графиках.
Жукам не нравилась жара. Температура выше двадцати пяти градусов Цельсия вводила их в летаргию, а при более чем тридцать пять градусов они совсем отказывались двигаться. Вообще, они, похоже, предпочитали окрестности десяти градусов, хотя оставались активными даже при температуре замерзания. Ниже нее они сворачивались.
Я повторял опыты в различных условиях освещения. Баня была оснащена двумя голыми платами по 1200 люмен; когда я заменил их на внешние лампы для гидро– и аэропоники, круглосуточно работающие на разных температурах, тысяченожки свернулись, защищая себя. Ясно, что им не нравился яркий свет.
Но я желал измерить их уровень активности в полном диапазоне условий освещения, начертив кривые для всего интервала от кромешной тьмы до яркого солнечного света – и также для полного диапазона температур.
Мы заимствовали кондиционер из кабинета доктора Обама – даже не попытались взять один из большого холла – а Ларри где-то нашел нам запасной нагреватель. С ними я был способен получить большую часть нужных тестовых температур. Я переписал программу, подключив свет к реостату с фотодиодом для измерения освещенности, и связал все с компьютером.
В результате получилась двумерная база данных, демонстрирующая реакции тысяченожек на разнообразное окружение.
Но это было неубедительно. Жукам нравились низкие температуры и тусклый свет.
Они выдерживали высокие температуры. Им не нравился яркий свет при любой температуре. В этом не было смысла. Это было слишком просто. Они происходили с темной планеты? Данных было недостаточно.
Поэтому я повторил всю серию тестов еще дюжину раз, но теперь со светом, каждый раз другого цвета.
Это дало мне трехмерный график – и теперь я был в девять раз увереннее, что не должен верить результатам. На нижнем конце спектра было странная аномалия. Я знал, что она о чем-то говорит, но оказался в еще большем замешательстве.
Я сидел перед терминалом, развалясь в кресле, с руками на груди, уставившись в экран и ожидая, когда вдохновение снизойдет на меня, когда ввалился Тед: – Окей, Джимми-бой! Складывай свои комиксы! Время отправляться.
Я даже не повернулся: – Потом. Не сейчас…
Он схватился за спинку кресла и отвернул меня от терминала: – Пошли, Оби хочет видеть нас.
– Зачем?
– Эй? Ты забыл? Денвер, помнишь? Такой большой город в Колорадо, рядом с горой.
– А, да, – сказал я. – Я не могу ехать.
– Что?
– Я не доделал. – Я наклонился к терминалу и тронул клавишу. Экран начал перелистывать страницы моего отчета и сотни разных трехмерных графиков. Были и перекрестные ссылки. Я показал: – Взгляни на эту кривую активности, Тед! В ней нет смысла. Жуки, похоже, должны быть ночными – но рисунок их поведения при вариациях света и температуры говорит, что нет. И посмотри, как график заостряется на спектральных тестах – что это значит?
Тед поставил меня на ноги: – Это значит – прими мои поздравления. – Он с усердием потряс мою руку. – Ты просто заслужил билет в Денвер!
– Но работа не кончена!
– И так достаточно хороша! Ты не сможешь объяснить все! В Денвере есть настоящие мозги. Они только раз глянут на то, что ты сделал, и у них уже сразу готов ответ. Наверное, ты будешь приятной сноской в чьем-нибудь отчете. – Он положил руку в центр моей спины и толкнул. – А теперь, пошли! Чоппер уже в пути – да, на день раньше. Ларри принес паковочные сетки. Кстати, ты записал данные на дискеты? Вот, возьми их. Теперь, пошли! – Мы оказались за дверью прежде, чем у меня появился шанс отпихнуть его.
Мы ввалилсь в кабинет доктора Обама, словно после панического бегства. Оба пылали и тяжело дышали. Доктор Обама едва глянула, когда Тед выполнил четкое приветствие. Я осознал это и торопливо последовал за ним, только не так четко.
Доктор Обама почти улыбнулась. Она сказала: – Я вижу, вы знаете. – Она передала нам два конверта. – Что ж, перейдем к официальной части – здесь ваши приказы.
Мы прочли их вместе. Я кончил первым и поднял глаза: – Спасибо, мэм. – А потом добавил: – Мне кажется…
Она кивнула: – Вы правы. Я не делаю вам одолжения. Денвер не будет для вас более приятным, но вы поймете это сами. Вам обоим следует быть по-настоящему бдительными.
– Мэм?, – пробормотал я.
– Я имею в виду – не надо расслабляться, вы станете участвовать в гораздо большей игре. Есть нечто похуже, чем быть съеденным. – Она казалась печальной.
– Предполагается, что я должна пожелать вам удачи и сказать, что горжусь вами.
Но не стану. Я не горда вами, и вы нуждаетесь в гораздо большем, чем просто удача. Не стройте иллюзий. Я не хотела, чтобы вы прибыли сюда, ни один из вас, и я рада, что вы уходите. Здесь не место для необученного ополчения. Но я отдаю вам должное. Вы выполняли свою работу – и были оценены. Вы оба умны. Где бы вы не оказались, вам должно быть хорошо, – она поглядела на Теда, потом на меня, – каждому в собственном неповторимом стиле. – Она поглядела на часы. – Чоппер уже в пути. Вам осталось меньше часа. Упакуйте свои образцы и будьте перед главным холлом в двенадцать тридцать. Дюк отвезет вас на вертолетную площадку.
Металлические клетки для жуков и изолированный ящик для яиц стоят прямо снаружи. Не добивайтесь, чтобы вас прислали назад.
– Да, мэм. Благодарю вас. – Я начал уходить.
– Не так быстро – есть еще одна вещь. Джексон, извините, оставьте нас на минутку. Подождите снаружи. И, э-э, на этот раз, будьте добры не подслушивать.
– Э-э? Кто, я? – Тед выглядел озадаченным. – Я не знаю, о чем вы говорите, мэм.
– Да, я уверена, что не знаете, – сказала доктор Обама, когда дверь за ним закрылась. Она открыла ящик стола и вынула небольшую плоскую закрытую коробочку размером с карманную книжку. – У меня… личная просьба. – Она понизила голос.
– Подполковник Айра Валлачстейн присоединен к проекту «Джефферсон».
Будьте добры передать ему это.
– Конечно, мэм…
– Я хочу, чтобы вы вручили ему это лично в руки.
– Да, мэм.
– Если по каким-либо причинам это невозможно, отнесите ее в открытое место и нажмите вот на эту кнопку. Потом быстро уходите. Через тридцать секунд она самоуничтожится. Есть вопросы?
– Нет, мэм.
– Повторите.
Я повторил и она кивнула с удовлетворением. – Хорошо, – сказала она. – Благодарю вас. Это все.
Вертолетная площадка была в километре от горы. Доехать туда заняло пять минут.
Дюк всю дорогу плотно сжимал губы. Что же такое было в Специальных Силах, что они не принимают тебя, пока ты не станешь окончательно гнусным?
Тед развалился на заднем сиденье Я сидел впереди, вполоборота к Дюку: – Э-э, Дюк?
– Помалкивай, – сказал он очень твердо.
Я заткнулся. И удивился, что же ест его теперь…
Внезапно Дюк сказал: – Слушайте, оба: вы принесли присягу и вам разрешено носить знак Специальных Сил. Я предпочел бы, чтобы этого не было.
– Сэр?
Выглядел ли Дюк раздраженным? Выражение менялось так быстро, что я не был уверен. Он сказал: – Вам надо знать, если вы носите эти знаки, то будете привлекать внимание людей, которые станут задавать вам вопросы, на которые вы не готовы отвечать. Для вас это может быть затруднительным. Или хуже. Поняли?
Я начал говорить: – Я не пони…, – но Тед ткнул меня в ребра. Сильно. – Понятно, – сказал он.
Я глянул на него. Он поглядел в ответ. Я вспомнил, о чем мы говорили днем раньше. – О, – сказал я.
Мы остановились на вертолетной площадке – на самом деле просто большом пустыре рядом с дорогой, выровненном бульдозером и снабженном автоматическими огнями и пластиковыми маркерами. Чоппера еще не было видно. Дюк посмотрел на часы: – Похоже, мы немного рано.
– Или они немного поздно, – сказал Тед. Он выпрыгнул из джипа и отошел повосхищаться видом.
– Дюк, – сказал я, – хочу поблагодарить тебя.
Он скептически посмотрел на меня. – За что?
– За то, что ты солгал мне.
– Что?
– Я нашел и перечел контракт. Я отношусь к «научному персоналу, присоединенному к армии, кроме военных обязанностей и функций.» Я вообще не в армии.
– Я не говорил тебе, что ты в ней. Я не лгал тебе, Маккарти. Ты сказал, что твой контракт требует повиноваться непосредственным начальникам, и я согласился с тобой. – Он улыбнулся. – Я просто не сказал тебе, что ни доктор Обама, ни я не входили в цепочку командиров. Исключительно из вежливости. По закону ты – независимый агент.
– Хм, – сказал я. – Что ж, спасибо, что обманули меня.
– Я тебя не обманывал. Ты обманул сам себя. Я сказал только: «если миссия военная – каждый является солдатом.» Это вообще не связано с твоим контрактом. Ты мог бы стоять на том, что ты «ученый», и я не смог бы ничего с эти поделать – за исключением, что ты никогда бы не увидел червя. Это все. В любом случае тебя бы отослали в Денвер – а сейчас: я хочу пожать твою руку. – Он протянул мне свою.
Пожатие было крепким. Я взглянул на него, его глаза блестели. Почти смеялись?
Нет, возможно это был эффект солнца. Я смущенно отвернулся.
Потом чоппер появился вдали и Дюк привстал на сидении, чтобы видеть его лучше.
– Кстати, – спросил я, – если ни ты, ни доктор Обама не имели права давать мне приказы, кто же имел?
Вглядываясь вдаль, он сказал: – Это тоже в твоем контракте.
– Этого нет, – сказал я. – Там ни слова, что я вхожу в цепь командиров.
Тогда он посмотрел на меня и улыбнулся. – Именно это я имел в виду. Ты сам по себе – и так весь присоединенный гражданский персонал. Но мы пытаемся удержать вас от понимания этого, иначе с вами трудно общаться. Я не мог давать тебе приказы, только рекомендации. То же и доктор Обама, и любой другой офицер.
Взгляни на свои документы по дороге отсюда. На них надпечатка розовая, а не желтая, ты свободный агент, ответственный только за команду или задачу данную тебе. Но не петушись. Ты еще заслужишь право говорить с человеком из Специальных Сил.
Теперь мы уже слышали чоппер, далекое размытое пятно в воздухе. Дюк уже вылезал из джипа: – Пошли, я помогу вам с вещами.
К тому времени, когда мы выгрузили последнее, чоппер был уже над головой, двигатели визжали и подымали тучи густой пыли при снижении. Это был один из новых «Хью-Валькирия-111», с приспособлением для реактивного полета, его радиус был более двух тысяч миль – по меньшей мере, как специально отмечали все в армии. В частном порядке говорилось, что гораздо больше. Посадочное устройство освободилось и отошло, когда коптер поставил свой вес на землю, но его винты продолжали рубить воздух. Громоподобный рев реактивных моторов временно стих до нетерпеливого хныканья. Мы подобрали наши мешки и побежали к нему.
Тед оказался у трапа первым. Я врезался в него, когда он внезапно остановился у двери. Пилотом была безупречно выглядевшая рыжая в парашютном костюме и майорскими нашивками военно-воздушного корпуса. Я хотел бы, чтобы она была более дружественной. Она глядела сквозь нас, пока мы карабкались на борт с клетками образцов. – Положите ящики в хвост и выкатывайтесь. Я тороплюсь. – Нет, дружественной она явно не была.
– Э-э, – сказал я, – мы поедем вместе.
– Забудьте об этом – я не вожу пассажиров. – Она небрежно вышвырнула мой рюкзак сапогом за борт.
– Эй!, – заорал я, но она уже повернулась к Теду.
Тот расстегивал нагрудный карман. Он вручил ей наши приказы. Она, даже не взглянув, огрызнулась: – Я сказала – забудьте об этом.
Тед и я переглянулись.
Дюк позвал: – Что такое? В чем дело?
И я прокричал в ответ: – Нет проблем. Мы просто найдем другой транспорт, вот и все. Пошли, Тед, я возьму яйца, ты спустишь клетки.
– Брось это, Чарли!, – рявкнула она.
– Брось сама, – рявкнул я в ответ. – Мы тоже на службе! – Это подействовало.
Она запнулась, но лишь на мгновение. – Вам лучше прочесть наши приказы, – сказал я очень спокойно.
Она взяла их у Теда и быстро пробежала. – Розовые!, – фыркнула она, возвращая их мне. – Это ничего не значит. Это просто рекомендации.
– Верно, – сказал я невинным голосом, тщательно складывая и рассовывая по карманам бумаги. – Нам рекомендовали доставить эти образцы. А вам рекомендовали взять нас.
Она покачала головой: – Никто не говорил мне об этом. Я возьму только это. – Она показала на клетки.
– Не выйдет. – Я прочистил горло и старался, чтобы голос не дрожал. – Если не поедем мы, это не поедет тоже. Дюк, подай мне рюкзак.
Она глянула на меня, потом посмотрела по-настоящему. Я пристально смотрел в ответ. У нее были очень яркие голубые глаза – и очень мрачное выражение лица.
Она быстро сверкнула взглядом по Теду, потом снова по мне. Я уже поднимал свою сумку. Она сказала только одно слово, совсем не подходящее для леди, а потом: – Черт с вами – мне все равно! Воюйте потом с Денвером! Сколько весят ваши туши?
– Семьдесят три кило, – проворчал Тед. Он не выглядел счастливым.
– Шестьдесят четыре, – сказал я.
– Хорошо. – Она ткнула пальцем в меня. – Ты сядешь слева. – Теду: – Передвинь этот ящик на другую сторону. Второй тоже. Теперь пристегнитесь. – Она даже не посмотрела, со стуком захлопнула за нами дверь, закрепила ее и снова пробралась вперед. Она проверила, что Дюк отошел – я успел только махнуть ему, он в ответ кивнул – и рванула в воздух.
Гора быстро ушла вниз, потом стала боком и уплыла в сторону, когда мы описали острый поворот. Ускорение прижало меня к борту. Мы едва оторвались от поверхности – тут я верю своим глазам, желудка я больше не чувствовал – когда включились реактивные двигатели и второй пресс ускорения глубоко вдавил меня в кресло. Кабина круто накренилась и уши заложило, когда мы набирали высоту.
В окно не было видно ничего, кроме облаком, кургузые крылья коптера закрывали от меня землю, а выпуклости реактивного двигателя было недостаточно, чтобы удержать мой интерес. Тот малый кусочек поверхности в отдалении, который я мог видеть, был слишком далеко, чтобы производить впечатление.
Я понял, что пилот обращается к нам: -… будем в воздухе пару часов. Если проголодались, коробка с рационом вставлена в борт. Не съедайте все шоколадное мороженое.
Тел уже копался. Он вынырнул с парой сэндвичей и пакетом молока. Плотоядно улыбаясь, он прошел вперед и плюхнулся в кресло второго пилота.
Рыжая уставилась на него: – У тебя есть права?
– Ну, нет – но у меня есть разрешение. – Он попробовал на ней то, что походило на дружескую улыбку – она отнеслась к попытке, как к пустому месту.
– И-е-зус! Что с тобой, парень? Сядь на место для пассажиров.
– Эй, я только пытаюсь быть дружественным.
– Для этого есть стюардессы. В следующий раз летай на коммерческом рейсе.
– И, э-э, я хотел бы посмотреть, как эта штука летает, – добавил он неубедительно.
Она сделала что-то с панелью управления, щелкнула переключателем и закрыла заслонку. – Окей, – пожала она плечами, – смотри, если хочешь, только ничего не трогай. – Потом отстегнулась и прошла в хвост. Карточка на парашютном костюме гласила: «Л.Тирелли» – Что в коробках?, – спросила она, слегка подтолкнув ногой запечатанную.
– Яйца, – проворчал я.
– А здесь?
– Жуки, – сказал я. – Большие.
Она глядела с отвращением. – Верно. Жуки и яйца. Поэтому они отменили мой отпуск. О, да. Мне всегда достается хороший рейс. – Все еще бормоча, она переключила внимание на коробку с рационом. – Проклятие! Комкоголовый забрал все с цыплятиной! – Она кисло перебрала все оставшиеся сэндвичи.
– Э-э, я извиняюсь, – выдавил я.
– Забудь это. Везде есть дураки. Вот, возьми сэндвич. – Она выхватила наугад и сунула мне, прежде чем я смог отказаться. Другой взяла себе и упала в кресло напротив. – Что такого особого в ваших жуках и яйцах?
– Э-э, не знаю, можно ли это… – Я поглядел на Теда. – Мы – совершенно секретны.
– Что у вас тут – еще кторры? – На мой изумленный взгляд она сказала: – Не беспокойся. Это не секрет. Я привезла живого в Денвер месяц назад.
– Живого кторра?!
– Угу. Только маленького. Его нашли в Неваде, обезвоженного и слабого. Не знаю, как его поймали. Думаю, он был слишком болен, чтобы сражаться. Бедная зверушка.
Я извиняюсь перед ним. Не думали, что он выживет, но я услышала бы, если б он сдох.
Тед и я переглянулись. – Мы все же ученые, – сказал я. – Нам ничего не сообщили.
– Что ж, так исчезла наша большая заявка на славу, – добавил он. – Мы думали, что только у нас живые образцы.
– Какая жалость, – сказала она ртом, набитым сэндвичем. – Но не тревожтесь. В любом случае вам не дали бы кредита.
– Спасибо за ободрение.
Она вытерла рот салфеткой. – Не благодарите меня. Это свободно. Стоит ровно столько, сколько уплатите. Я делаю это для каждого.
Она было пошла вперед, но я остановил ее: – Что значит Л.?
– Что?
Я показал на карточку с именем.
– О, это Лиз. Сокращенно от Лизард. [ящерица] – Лизард? – Я поднял брови.
– Мне оно досталось в наследство. Понимаете?
– Прекрасно подходит.
– Лучше жуй свой сэндвич, – сказала она. – Ты совсем тощий. – А потом пробралась вперед в свое пилотское кресло. Тед с надеждой улыбнулся, но она просто ткнула большим пальцем в хвост и больше не обращала на него внимания.
Он вздохнул, ушел назад и пристегнулся к креслу, где сидел раньше. – Вью!, – прошептал он. – Я вспомнил ее. Она однажды столкнулась с «Титаником» и затопила его.
– О, я не знал. Я думал, она просто ужасна! – Не думаю, что она слышала меня, но кончики ее ушей порозовели. По крайней мере, мне так показалось.
Тед немного поворчал, устроился поудобнее в кресле и задремал Я закончил сэндвич и потратил остаток полета, думая о высокой острой аномалии на 5900 ангстремах. Захотелось к терминалу, чтобы изучать данные въявь, а не по памяти. Что-то в поведении тысяченожек – что-то столь очевидное, что я не замечал – смотрело мне прямо в лицо. Это раздражало до смерти, потому что я не мог не думать об этом! Это было ярко-красное видение, кроваво-окрашенная комната со столом в центре, на котором клетка, полная игривых активных тысяченожек. Почему? Я наклонил голову к окну, смотрел на облака и думал о розовых стеклах.
Чоппер накренился и солнце сверкнуло в глаза, оставив сияющий послеобраз. Я положил руку на глаза, закрыл их и наблюдал пульсирующий шарик химической активности на своей сетчатке. Вначале он был белый и желтый, потом алый, и выглядел как звезда – я Решил, что это Кторр и хотел взорвать его. Немного погодя он начал становиться голубым и истаял, оставив только память о себе и еще одну дюжину вопросов о возможном происхождении инвазии кторров. Колючки подозрений кололи меня. Более, чем раньше, я хотел вернуться к терминалу.
Чоппер снова накренился и я понял, что мы подходим к Денверу. И майор Тирелли готова продемонстрировать нам прием «стой и падай».
Она провела нас прямо над Скалами, не заботясь о глиссаде снижения, а теперь, когда мы были над городом, для глиссады уже не осталось пространства, по крайней мере без долгого кружения над Восточным Колорадо, для сброса десяти километров высоты. Поэтому взамен она включила винты, отключила реактивные моторы и заставила нас падать. Эта техника была развита десятью годами раньше, но никогда не применялась; армия хотела иметь способ быстро протолкнуть людей и снаряжение над вражеской территорией, не снижаясь настолько, чтобы быть в пределах досягаемости его переносных ракет земля-воздух. Это была еще одна вещь, за которую следовало благодарить пакистанскую войну. Даже если нервы выдерживали такое приземление, желудок нет.
– Вау, – задохнулся Тед, когда понял, что она делает. Мы падали несколько десятилетий, хотя мои часы утверждали, что прошло лишь две с половиной минуты.
– Либо она по-настоящему горячая штучка, либо кто-то страстно торопится нас увидеть.
– И то, и другое, – отозвалась она спереди. Она все слышала по внутреннему автомонитору.
Тед выглядел пораженным, он не догадывался, что она может слышать нас.
Она включила радио, предупредить, что мы садимся. – Стентон, это Тирелли.
Очистите площадку – у меня срочный груз, и я сяду прямо, где обещала.
Мужской голос отозвался немедленно: – Отказано, Тирелли. Твой приоритет увеличен вдвое. Им нужен чоппер для какой-то медной каски. Отворачивай и падай возле Лоури. Грузовик ждет тебя на севере ноль-шесть.
– О, черт, – сказала она. Потом начала включать двигатели, зажигая короткие выхлопы пламени, чтобы повернуть нас и замедлить снижение. Замедление было боковым. И неровным.
– Кстати, – добавило радио. – Отметь свой автомонитор для проверки. Мы потеряли несколько замеров расстояния прямо перед тем, как ты включилась.
– Нет, это я. Переключалась на внутреннюю.
– Черт побери, Лиз! Это не позволяется делать в воздухе.
– Расслабься, Джекки. Я была на твоем экране. Я слышала сигнал. Тебе не нужна была телеметрия или инерциальная проба. И я торопилась.
– Лиз, эта система работает для твоей безопасности…
– Верно. И оправдывает каждый цент. – Она улыбнулась. – Я не могу больше говорить, Джейк. Я должна уронить эту штуку. – Она выключила голосовую связь.
Автомонитор продолжал мигать.
– Э-э, – сказал я, – похоже, я не понимаю…
– Ты прав, – оборвала она. – Не понимаешь. – Не отрывая глаз от управления она объяснила: – Моя отговорка – чепуха. На самом деле я отключила контрольные мониторы. Не хочу, чтобы он узнал, что я не использую шумоподавление – это забирает слишком много мощности двигателей.
– О, – сказал я. – А что же люди, живущие внизу?
– Я пытаюсь не думать о них, – сказала она. Потом добавила: – Ты предпочитаешь быть пятном красного желе на площадке – или хоть и неотесанным, но одним куском?
– Намек понял. – Я замолчал – Кроме того, – продолжала она, – любой, кто живет так близко к аэропорту, заслуживает этого – особенно теперь, когда полгорода пустует. – Чоппер попал в боковой ветер и мы соскользнули в сторону. На мгновение Мне показалось, что она просчиталась и мы не попадем на площадку, но она совсем не поправила снижение.
Потом я увидел грузовик и понял, что она предусмотрела даже ветер. Нас сдувало по направлению к месту посадки.
Мгновением позже мы легко коснулись земли. Это было последней легкой вещью в Денвере. Прежде чем реактивные моторы заныли на остановку, рампа хлопнулась на место и дверь широко распахнулась.
Она вышла наружу со вздохом сжатого воздуха и скользнула в сторону. Почти немедленно майор с орлиным носом, красным лицом и глазами-бусинками закашлял в кабине: – Все в порядке, Лиз, где…
И тут он увидел меня и Теда. – Кто вы?, – потребовал он. – Он не стал ждать ответа, а набросился на майора Тирелли: – Черт побери, Лиз, не разрешается быть любому тупоголовому в этом полете. – Он носил наушники Сони с подключенным микрофоном. – Задержитесь на минутку, – сказал он в него.
– Мы не тупоголовые, – сказал Тед.
Он мигал на нас с досадою.
Тед толкнул меня: – Покажи ему приказы.
– Приказы? Какие приказы? – В микрофон: – Ждите. Я думаю, это накладка.
Я достал документы из кармана куртки и передал ему. Он нетерпеливо взял их и пробежал с растущей хмуростью. Позади нас двое рядовых среднего возраста, очевидно выбранных для переноски клеток с образцами, рассматривали нас с обычной смесью любопытства и скуки.
– Что за черт, – пробормотал он. – Поганая неприятность. Кто есть кто?
– Я – Маккарти, это – Джексон.
– Верно. Маккарти. Я запомню вас. – Он вернул приказы. – Окей, хватайте ваши клетки и тащите к тому крейсеру. – Он повернулся и вынырнул наружу. – Вы двое – свободны. Они прислали своих носильщиков. – У него был весь шарм сверлильного станка.
Я тем не менее тревожился – и старался получше использовать время.
Я снял видеокамеру со шлема и установил ее перед клеткой тысяченожек. Оцифровал картинку и скормил одному из компьютеров и получил монитор активности.
Программа считала число пикселов, изменившихся за секунду, записывала величину изменений, время и температуру. Когда она собрала информацию, то вычислила тренды корреляций, превратила их в кривые и сделала доступными на дисплее в постоянно обновляемых графиках.
Жукам не нравилась жара. Температура выше двадцати пяти градусов Цельсия вводила их в летаргию, а при более чем тридцать пять градусов они совсем отказывались двигаться. Вообще, они, похоже, предпочитали окрестности десяти градусов, хотя оставались активными даже при температуре замерзания. Ниже нее они сворачивались.
Я повторял опыты в различных условиях освещения. Баня была оснащена двумя голыми платами по 1200 люмен; когда я заменил их на внешние лампы для гидро– и аэропоники, круглосуточно работающие на разных температурах, тысяченожки свернулись, защищая себя. Ясно, что им не нравился яркий свет.
Но я желал измерить их уровень активности в полном диапазоне условий освещения, начертив кривые для всего интервала от кромешной тьмы до яркого солнечного света – и также для полного диапазона температур.
Мы заимствовали кондиционер из кабинета доктора Обама – даже не попытались взять один из большого холла – а Ларри где-то нашел нам запасной нагреватель. С ними я был способен получить большую часть нужных тестовых температур. Я переписал программу, подключив свет к реостату с фотодиодом для измерения освещенности, и связал все с компьютером.
В результате получилась двумерная база данных, демонстрирующая реакции тысяченожек на разнообразное окружение.
Но это было неубедительно. Жукам нравились низкие температуры и тусклый свет.
Они выдерживали высокие температуры. Им не нравился яркий свет при любой температуре. В этом не было смысла. Это было слишком просто. Они происходили с темной планеты? Данных было недостаточно.
Поэтому я повторил всю серию тестов еще дюжину раз, но теперь со светом, каждый раз другого цвета.
Это дало мне трехмерный график – и теперь я был в девять раз увереннее, что не должен верить результатам. На нижнем конце спектра было странная аномалия. Я знал, что она о чем-то говорит, но оказался в еще большем замешательстве.
Я сидел перед терминалом, развалясь в кресле, с руками на груди, уставившись в экран и ожидая, когда вдохновение снизойдет на меня, когда ввалился Тед: – Окей, Джимми-бой! Складывай свои комиксы! Время отправляться.
Я даже не повернулся: – Потом. Не сейчас…
Он схватился за спинку кресла и отвернул меня от терминала: – Пошли, Оби хочет видеть нас.
– Зачем?
– Эй? Ты забыл? Денвер, помнишь? Такой большой город в Колорадо, рядом с горой.
– А, да, – сказал я. – Я не могу ехать.
– Что?
– Я не доделал. – Я наклонился к терминалу и тронул клавишу. Экран начал перелистывать страницы моего отчета и сотни разных трехмерных графиков. Были и перекрестные ссылки. Я показал: – Взгляни на эту кривую активности, Тед! В ней нет смысла. Жуки, похоже, должны быть ночными – но рисунок их поведения при вариациях света и температуры говорит, что нет. И посмотри, как график заостряется на спектральных тестах – что это значит?
Тед поставил меня на ноги: – Это значит – прими мои поздравления. – Он с усердием потряс мою руку. – Ты просто заслужил билет в Денвер!
– Но работа не кончена!
– И так достаточно хороша! Ты не сможешь объяснить все! В Денвере есть настоящие мозги. Они только раз глянут на то, что ты сделал, и у них уже сразу готов ответ. Наверное, ты будешь приятной сноской в чьем-нибудь отчете. – Он положил руку в центр моей спины и толкнул. – А теперь, пошли! Чоппер уже в пути – да, на день раньше. Ларри принес паковочные сетки. Кстати, ты записал данные на дискеты? Вот, возьми их. Теперь, пошли! – Мы оказались за дверью прежде, чем у меня появился шанс отпихнуть его.
Мы ввалилсь в кабинет доктора Обама, словно после панического бегства. Оба пылали и тяжело дышали. Доктор Обама едва глянула, когда Тед выполнил четкое приветствие. Я осознал это и торопливо последовал за ним, только не так четко.
Доктор Обама почти улыбнулась. Она сказала: – Я вижу, вы знаете. – Она передала нам два конверта. – Что ж, перейдем к официальной части – здесь ваши приказы.
Мы прочли их вместе. Я кончил первым и поднял глаза: – Спасибо, мэм. – А потом добавил: – Мне кажется…
Она кивнула: – Вы правы. Я не делаю вам одолжения. Денвер не будет для вас более приятным, но вы поймете это сами. Вам обоим следует быть по-настоящему бдительными.
– Мэм?, – пробормотал я.
– Я имею в виду – не надо расслабляться, вы станете участвовать в гораздо большей игре. Есть нечто похуже, чем быть съеденным. – Она казалась печальной.
– Предполагается, что я должна пожелать вам удачи и сказать, что горжусь вами.
Но не стану. Я не горда вами, и вы нуждаетесь в гораздо большем, чем просто удача. Не стройте иллюзий. Я не хотела, чтобы вы прибыли сюда, ни один из вас, и я рада, что вы уходите. Здесь не место для необученного ополчения. Но я отдаю вам должное. Вы выполняли свою работу – и были оценены. Вы оба умны. Где бы вы не оказались, вам должно быть хорошо, – она поглядела на Теда, потом на меня, – каждому в собственном неповторимом стиле. – Она поглядела на часы. – Чоппер уже в пути. Вам осталось меньше часа. Упакуйте свои образцы и будьте перед главным холлом в двенадцать тридцать. Дюк отвезет вас на вертолетную площадку.
Металлические клетки для жуков и изолированный ящик для яиц стоят прямо снаружи. Не добивайтесь, чтобы вас прислали назад.
– Да, мэм. Благодарю вас. – Я начал уходить.
– Не так быстро – есть еще одна вещь. Джексон, извините, оставьте нас на минутку. Подождите снаружи. И, э-э, на этот раз, будьте добры не подслушивать.
– Э-э? Кто, я? – Тед выглядел озадаченным. – Я не знаю, о чем вы говорите, мэм.
– Да, я уверена, что не знаете, – сказала доктор Обама, когда дверь за ним закрылась. Она открыла ящик стола и вынула небольшую плоскую закрытую коробочку размером с карманную книжку. – У меня… личная просьба. – Она понизила голос.
– Подполковник Айра Валлачстейн присоединен к проекту «Джефферсон».
Будьте добры передать ему это.
– Конечно, мэм…
– Я хочу, чтобы вы вручили ему это лично в руки.
– Да, мэм.
– Если по каким-либо причинам это невозможно, отнесите ее в открытое место и нажмите вот на эту кнопку. Потом быстро уходите. Через тридцать секунд она самоуничтожится. Есть вопросы?
– Нет, мэм.
– Повторите.
Я повторил и она кивнула с удовлетворением. – Хорошо, – сказала она. – Благодарю вас. Это все.
Вертолетная площадка была в километре от горы. Доехать туда заняло пять минут.
Дюк всю дорогу плотно сжимал губы. Что же такое было в Специальных Силах, что они не принимают тебя, пока ты не станешь окончательно гнусным?
Тед развалился на заднем сиденье Я сидел впереди, вполоборота к Дюку: – Э-э, Дюк?
– Помалкивай, – сказал он очень твердо.
Я заткнулся. И удивился, что же ест его теперь…
Внезапно Дюк сказал: – Слушайте, оба: вы принесли присягу и вам разрешено носить знак Специальных Сил. Я предпочел бы, чтобы этого не было.
– Сэр?
Выглядел ли Дюк раздраженным? Выражение менялось так быстро, что я не был уверен. Он сказал: – Вам надо знать, если вы носите эти знаки, то будете привлекать внимание людей, которые станут задавать вам вопросы, на которые вы не готовы отвечать. Для вас это может быть затруднительным. Или хуже. Поняли?
Я начал говорить: – Я не пони…, – но Тед ткнул меня в ребра. Сильно. – Понятно, – сказал он.
Я глянул на него. Он поглядел в ответ. Я вспомнил, о чем мы говорили днем раньше. – О, – сказал я.
Мы остановились на вертолетной площадке – на самом деле просто большом пустыре рядом с дорогой, выровненном бульдозером и снабженном автоматическими огнями и пластиковыми маркерами. Чоппера еще не было видно. Дюк посмотрел на часы: – Похоже, мы немного рано.
– Или они немного поздно, – сказал Тед. Он выпрыгнул из джипа и отошел повосхищаться видом.
– Дюк, – сказал я, – хочу поблагодарить тебя.
Он скептически посмотрел на меня. – За что?
– За то, что ты солгал мне.
– Что?
– Я нашел и перечел контракт. Я отношусь к «научному персоналу, присоединенному к армии, кроме военных обязанностей и функций.» Я вообще не в армии.
– Я не говорил тебе, что ты в ней. Я не лгал тебе, Маккарти. Ты сказал, что твой контракт требует повиноваться непосредственным начальникам, и я согласился с тобой. – Он улыбнулся. – Я просто не сказал тебе, что ни доктор Обама, ни я не входили в цепочку командиров. Исключительно из вежливости. По закону ты – независимый агент.
– Хм, – сказал я. – Что ж, спасибо, что обманули меня.
– Я тебя не обманывал. Ты обманул сам себя. Я сказал только: «если миссия военная – каждый является солдатом.» Это вообще не связано с твоим контрактом. Ты мог бы стоять на том, что ты «ученый», и я не смог бы ничего с эти поделать – за исключением, что ты никогда бы не увидел червя. Это все. В любом случае тебя бы отослали в Денвер – а сейчас: я хочу пожать твою руку. – Он протянул мне свою.
Пожатие было крепким. Я взглянул на него, его глаза блестели. Почти смеялись?
Нет, возможно это был эффект солнца. Я смущенно отвернулся.
Потом чоппер появился вдали и Дюк привстал на сидении, чтобы видеть его лучше.
– Кстати, – спросил я, – если ни ты, ни доктор Обама не имели права давать мне приказы, кто же имел?
Вглядываясь вдаль, он сказал: – Это тоже в твоем контракте.
– Этого нет, – сказал я. – Там ни слова, что я вхожу в цепь командиров.
Тогда он посмотрел на меня и улыбнулся. – Именно это я имел в виду. Ты сам по себе – и так весь присоединенный гражданский персонал. Но мы пытаемся удержать вас от понимания этого, иначе с вами трудно общаться. Я не мог давать тебе приказы, только рекомендации. То же и доктор Обама, и любой другой офицер.
Взгляни на свои документы по дороге отсюда. На них надпечатка розовая, а не желтая, ты свободный агент, ответственный только за команду или задачу данную тебе. Но не петушись. Ты еще заслужишь право говорить с человеком из Специальных Сил.
Теперь мы уже слышали чоппер, далекое размытое пятно в воздухе. Дюк уже вылезал из джипа: – Пошли, я помогу вам с вещами.
К тому времени, когда мы выгрузили последнее, чоппер был уже над головой, двигатели визжали и подымали тучи густой пыли при снижении. Это был один из новых «Хью-Валькирия-111», с приспособлением для реактивного полета, его радиус был более двух тысяч миль – по меньшей мере, как специально отмечали все в армии. В частном порядке говорилось, что гораздо больше. Посадочное устройство освободилось и отошло, когда коптер поставил свой вес на землю, но его винты продолжали рубить воздух. Громоподобный рев реактивных моторов временно стих до нетерпеливого хныканья. Мы подобрали наши мешки и побежали к нему.
Тед оказался у трапа первым. Я врезался в него, когда он внезапно остановился у двери. Пилотом была безупречно выглядевшая рыжая в парашютном костюме и майорскими нашивками военно-воздушного корпуса. Я хотел бы, чтобы она была более дружественной. Она глядела сквозь нас, пока мы карабкались на борт с клетками образцов. – Положите ящики в хвост и выкатывайтесь. Я тороплюсь. – Нет, дружественной она явно не была.
– Э-э, – сказал я, – мы поедем вместе.
– Забудьте об этом – я не вожу пассажиров. – Она небрежно вышвырнула мой рюкзак сапогом за борт.
– Эй!, – заорал я, но она уже повернулась к Теду.
Тот расстегивал нагрудный карман. Он вручил ей наши приказы. Она, даже не взглянув, огрызнулась: – Я сказала – забудьте об этом.
Тед и я переглянулись.
Дюк позвал: – Что такое? В чем дело?
И я прокричал в ответ: – Нет проблем. Мы просто найдем другой транспорт, вот и все. Пошли, Тед, я возьму яйца, ты спустишь клетки.
– Брось это, Чарли!, – рявкнула она.
– Брось сама, – рявкнул я в ответ. – Мы тоже на службе! – Это подействовало.
Она запнулась, но лишь на мгновение. – Вам лучше прочесть наши приказы, – сказал я очень спокойно.
Она взяла их у Теда и быстро пробежала. – Розовые!, – фыркнула она, возвращая их мне. – Это ничего не значит. Это просто рекомендации.
– Верно, – сказал я невинным голосом, тщательно складывая и рассовывая по карманам бумаги. – Нам рекомендовали доставить эти образцы. А вам рекомендовали взять нас.
Она покачала головой: – Никто не говорил мне об этом. Я возьму только это. – Она показала на клетки.
– Не выйдет. – Я прочистил горло и старался, чтобы голос не дрожал. – Если не поедем мы, это не поедет тоже. Дюк, подай мне рюкзак.
Она глянула на меня, потом посмотрела по-настоящему. Я пристально смотрел в ответ. У нее были очень яркие голубые глаза – и очень мрачное выражение лица.
Она быстро сверкнула взглядом по Теду, потом снова по мне. Я уже поднимал свою сумку. Она сказала только одно слово, совсем не подходящее для леди, а потом: – Черт с вами – мне все равно! Воюйте потом с Денвером! Сколько весят ваши туши?
– Семьдесят три кило, – проворчал Тед. Он не выглядел счастливым.
– Шестьдесят четыре, – сказал я.
– Хорошо. – Она ткнула пальцем в меня. – Ты сядешь слева. – Теду: – Передвинь этот ящик на другую сторону. Второй тоже. Теперь пристегнитесь. – Она даже не посмотрела, со стуком захлопнула за нами дверь, закрепила ее и снова пробралась вперед. Она проверила, что Дюк отошел – я успел только махнуть ему, он в ответ кивнул – и рванула в воздух.
Гора быстро ушла вниз, потом стала боком и уплыла в сторону, когда мы описали острый поворот. Ускорение прижало меня к борту. Мы едва оторвались от поверхности – тут я верю своим глазам, желудка я больше не чувствовал – когда включились реактивные двигатели и второй пресс ускорения глубоко вдавил меня в кресло. Кабина круто накренилась и уши заложило, когда мы набирали высоту.
В окно не было видно ничего, кроме облаком, кургузые крылья коптера закрывали от меня землю, а выпуклости реактивного двигателя было недостаточно, чтобы удержать мой интерес. Тот малый кусочек поверхности в отдалении, который я мог видеть, был слишком далеко, чтобы производить впечатление.
Я понял, что пилот обращается к нам: -… будем в воздухе пару часов. Если проголодались, коробка с рационом вставлена в борт. Не съедайте все шоколадное мороженое.
Тел уже копался. Он вынырнул с парой сэндвичей и пакетом молока. Плотоядно улыбаясь, он прошел вперед и плюхнулся в кресло второго пилота.
Рыжая уставилась на него: – У тебя есть права?
– Ну, нет – но у меня есть разрешение. – Он попробовал на ней то, что походило на дружескую улыбку – она отнеслась к попытке, как к пустому месту.
– И-е-зус! Что с тобой, парень? Сядь на место для пассажиров.
– Эй, я только пытаюсь быть дружественным.
– Для этого есть стюардессы. В следующий раз летай на коммерческом рейсе.
– И, э-э, я хотел бы посмотреть, как эта штука летает, – добавил он неубедительно.
Она сделала что-то с панелью управления, щелкнула переключателем и закрыла заслонку. – Окей, – пожала она плечами, – смотри, если хочешь, только ничего не трогай. – Потом отстегнулась и прошла в хвост. Карточка на парашютном костюме гласила: «Л.Тирелли» – Что в коробках?, – спросила она, слегка подтолкнув ногой запечатанную.
– Яйца, – проворчал я.
– А здесь?
– Жуки, – сказал я. – Большие.
Она глядела с отвращением. – Верно. Жуки и яйца. Поэтому они отменили мой отпуск. О, да. Мне всегда достается хороший рейс. – Все еще бормоча, она переключила внимание на коробку с рационом. – Проклятие! Комкоголовый забрал все с цыплятиной! – Она кисло перебрала все оставшиеся сэндвичи.
– Э-э, я извиняюсь, – выдавил я.
– Забудь это. Везде есть дураки. Вот, возьми сэндвич. – Она выхватила наугад и сунула мне, прежде чем я смог отказаться. Другой взяла себе и упала в кресло напротив. – Что такого особого в ваших жуках и яйцах?
– Э-э, не знаю, можно ли это… – Я поглядел на Теда. – Мы – совершенно секретны.
– Что у вас тут – еще кторры? – На мой изумленный взгляд она сказала: – Не беспокойся. Это не секрет. Я привезла живого в Денвер месяц назад.
– Живого кторра?!
– Угу. Только маленького. Его нашли в Неваде, обезвоженного и слабого. Не знаю, как его поймали. Думаю, он был слишком болен, чтобы сражаться. Бедная зверушка.
Я извиняюсь перед ним. Не думали, что он выживет, но я услышала бы, если б он сдох.
Тед и я переглянулись. – Мы все же ученые, – сказал я. – Нам ничего не сообщили.
– Что ж, так исчезла наша большая заявка на славу, – добавил он. – Мы думали, что только у нас живые образцы.
– Какая жалость, – сказала она ртом, набитым сэндвичем. – Но не тревожтесь. В любом случае вам не дали бы кредита.
– Спасибо за ободрение.
Она вытерла рот салфеткой. – Не благодарите меня. Это свободно. Стоит ровно столько, сколько уплатите. Я делаю это для каждого.
Она было пошла вперед, но я остановил ее: – Что значит Л.?
– Что?
Я показал на карточку с именем.
– О, это Лиз. Сокращенно от Лизард. [ящерица] – Лизард? – Я поднял брови.
– Мне оно досталось в наследство. Понимаете?
– Прекрасно подходит.
– Лучше жуй свой сэндвич, – сказала она. – Ты совсем тощий. – А потом пробралась вперед в свое пилотское кресло. Тед с надеждой улыбнулся, но она просто ткнула большим пальцем в хвост и больше не обращала на него внимания.
Он вздохнул, ушел назад и пристегнулся к креслу, где сидел раньше. – Вью!, – прошептал он. – Я вспомнил ее. Она однажды столкнулась с «Титаником» и затопила его.
– О, я не знал. Я думал, она просто ужасна! – Не думаю, что она слышала меня, но кончики ее ушей порозовели. По крайней мере, мне так показалось.
Тед немного поворчал, устроился поудобнее в кресле и задремал Я закончил сэндвич и потратил остаток полета, думая о высокой острой аномалии на 5900 ангстремах. Захотелось к терминалу, чтобы изучать данные въявь, а не по памяти. Что-то в поведении тысяченожек – что-то столь очевидное, что я не замечал – смотрело мне прямо в лицо. Это раздражало до смерти, потому что я не мог не думать об этом! Это было ярко-красное видение, кроваво-окрашенная комната со столом в центре, на котором клетка, полная игривых активных тысяченожек. Почему? Я наклонил голову к окну, смотрел на облака и думал о розовых стеклах.
Чоппер накренился и солнце сверкнуло в глаза, оставив сияющий послеобраз. Я положил руку на глаза, закрыл их и наблюдал пульсирующий шарик химической активности на своей сетчатке. Вначале он был белый и желтый, потом алый, и выглядел как звезда – я Решил, что это Кторр и хотел взорвать его. Немного погодя он начал становиться голубым и истаял, оставив только память о себе и еще одну дюжину вопросов о возможном происхождении инвазии кторров. Колючки подозрений кололи меня. Более, чем раньше, я хотел вернуться к терминалу.
Чоппер снова накренился и я понял, что мы подходим к Денверу. И майор Тирелли готова продемонстрировать нам прием «стой и падай».
Она провела нас прямо над Скалами, не заботясь о глиссаде снижения, а теперь, когда мы были над городом, для глиссады уже не осталось пространства, по крайней мере без долгого кружения над Восточным Колорадо, для сброса десяти километров высоты. Поэтому взамен она включила винты, отключила реактивные моторы и заставила нас падать. Эта техника была развита десятью годами раньше, но никогда не применялась; армия хотела иметь способ быстро протолкнуть людей и снаряжение над вражеской территорией, не снижаясь настолько, чтобы быть в пределах досягаемости его переносных ракет земля-воздух. Это была еще одна вещь, за которую следовало благодарить пакистанскую войну. Даже если нервы выдерживали такое приземление, желудок нет.
– Вау, – задохнулся Тед, когда понял, что она делает. Мы падали несколько десятилетий, хотя мои часы утверждали, что прошло лишь две с половиной минуты.
– Либо она по-настоящему горячая штучка, либо кто-то страстно торопится нас увидеть.
– И то, и другое, – отозвалась она спереди. Она все слышала по внутреннему автомонитору.
Тед выглядел пораженным, он не догадывался, что она может слышать нас.
Она включила радио, предупредить, что мы садимся. – Стентон, это Тирелли.
Очистите площадку – у меня срочный груз, и я сяду прямо, где обещала.
Мужской голос отозвался немедленно: – Отказано, Тирелли. Твой приоритет увеличен вдвое. Им нужен чоппер для какой-то медной каски. Отворачивай и падай возле Лоури. Грузовик ждет тебя на севере ноль-шесть.
– О, черт, – сказала она. Потом начала включать двигатели, зажигая короткие выхлопы пламени, чтобы повернуть нас и замедлить снижение. Замедление было боковым. И неровным.
– Кстати, – добавило радио. – Отметь свой автомонитор для проверки. Мы потеряли несколько замеров расстояния прямо перед тем, как ты включилась.
– Нет, это я. Переключалась на внутреннюю.
– Черт побери, Лиз! Это не позволяется делать в воздухе.
– Расслабься, Джекки. Я была на твоем экране. Я слышала сигнал. Тебе не нужна была телеметрия или инерциальная проба. И я торопилась.
– Лиз, эта система работает для твоей безопасности…
– Верно. И оправдывает каждый цент. – Она улыбнулась. – Я не могу больше говорить, Джейк. Я должна уронить эту штуку. – Она выключила голосовую связь.
Автомонитор продолжал мигать.
– Э-э, – сказал я, – похоже, я не понимаю…
– Ты прав, – оборвала она. – Не понимаешь. – Не отрывая глаз от управления она объяснила: – Моя отговорка – чепуха. На самом деле я отключила контрольные мониторы. Не хочу, чтобы он узнал, что я не использую шумоподавление – это забирает слишком много мощности двигателей.
– О, – сказал я. – А что же люди, живущие внизу?
– Я пытаюсь не думать о них, – сказала она. Потом добавила: – Ты предпочитаешь быть пятном красного желе на площадке – или хоть и неотесанным, но одним куском?
– Намек понял. – Я замолчал – Кроме того, – продолжала она, – любой, кто живет так близко к аэропорту, заслуживает этого – особенно теперь, когда полгорода пустует. – Чоппер попал в боковой ветер и мы соскользнули в сторону. На мгновение Мне показалось, что она просчиталась и мы не попадем на площадку, но она совсем не поправила снижение.
Потом я увидел грузовик и понял, что она предусмотрела даже ветер. Нас сдувало по направлению к месту посадки.
Мгновением позже мы легко коснулись земли. Это было последней легкой вещью в Денвере. Прежде чем реактивные моторы заныли на остановку, рампа хлопнулась на место и дверь широко распахнулась.
Она вышла наружу со вздохом сжатого воздуха и скользнула в сторону. Почти немедленно майор с орлиным носом, красным лицом и глазами-бусинками закашлял в кабине: – Все в порядке, Лиз, где…
И тут он увидел меня и Теда. – Кто вы?, – потребовал он. – Он не стал ждать ответа, а набросился на майора Тирелли: – Черт побери, Лиз, не разрешается быть любому тупоголовому в этом полете. – Он носил наушники Сони с подключенным микрофоном. – Задержитесь на минутку, – сказал он в него.
– Мы не тупоголовые, – сказал Тед.
Он мигал на нас с досадою.
Тед толкнул меня: – Покажи ему приказы.
– Приказы? Какие приказы? – В микрофон: – Ждите. Я думаю, это накладка.
Я достал документы из кармана куртки и передал ему. Он нетерпеливо взял их и пробежал с растущей хмуростью. Позади нас двое рядовых среднего возраста, очевидно выбранных для переноски клеток с образцами, рассматривали нас с обычной смесью любопытства и скуки.
– Что за черт, – пробормотал он. – Поганая неприятность. Кто есть кто?
– Я – Маккарти, это – Джексон.
– Верно. Маккарти. Я запомню вас. – Он вернул приказы. – Окей, хватайте ваши клетки и тащите к тому крейсеру. – Он повернулся и вынырнул наружу. – Вы двое – свободны. Они прислали своих носильщиков. – У него был весь шарм сверлильного станка.