Гэвриел Гай. Львы Аль-Рассана

   Он вернулся туда, где лежал Диего. Кто-то — кажется, король, — набросил свой плащ на изувеченное тело Гонзалеса де Рады, лежащее рядом. Фернан стоял за спиной матери. Он не искал утешения, понял Родриго. Он стоял очень тихо и плакал, положив руку на плечо Миранды, и смотрел на брата. Ему тринадцать лет.
   Джеана закончила осмотр и подняла взгляд на Родриго.
   — Он не умер, но, боюсь, умирает. — У нее было бледное лицо, а одежда еще мокрая после реки. Все это так походило на сон. — Родриго, мне очень жаль. Удар проломил ему голову, вот здесь. Слишком сильный удар. Он не очнется. Это будет быстро. — Она взглянула на сидящую рядом женщину, которая держала руки своего ребенка. — Он… ему сейчас не больно, госпожа.
   Однажды, в Рагозе, ему приснился сон, такой странный сон, как обе они, Миранда и Джеана, стоят где-то на закате. Никаких разговоров или ясных деталей, просто стоят вместе на закате дня.
   Однако здесь было темно, и они стояли на коленях на земле. Миранда ничего не ответила, не шевельнулась, она смотрела на сына. Потом она все же пошевелилась, освободила одну руку и приложила ее, очень осторожно, к разбитой голове Диего.
   Джеана снова посмотрела на него, и Родриго увидел в ее глазах печаль и гнев. Гнев на то, что они не могут победить, на то, что слишком рано отнимает у человека жизнь, делая лекарей бессильными. Она посмотрела на незнакомого мужчину, стоящего по другую сторону от Диего.
   — Вы лекарь? — спросила она.
   Он кивнул.
   — Лекарь королевы, раньше служил в армии.
   — Тогда я вам тут помогу, — тихо сказала она. — Возможно, есть другие, которым нужна наша помощь. Не может быть, чтобы они все умерли. Возможно, мы еще сможем кого-то спасти.
   — Вы это сделаете? — спросил мужчина. — Для армии джадитов?
   На лице Джеаны промелькнуло нетерпение.
   — Что касается этого, — ответила она, — то я являюсь лекарем отряда Родриго Бельмонте. После сегодняшней ночи не знаю, но на данный момент я в вашем распоряжении.
   — Можно я возьму его на колени? — прошептала Миранда Джеане. Словно до сих пор никто ничего не говорил.
   Родриго беспомощно сделал еще шаг вперед.
   — Вы ничем не можете ему повредить, госпожа. — Голос Джеаны звучал так мягко, он никогда не слышал у нее такого голоса. — Конечно, можно. — Она поколебалась, потом повторила. — Ему не больно.
   Она собралась подняться с колен.
   — Джеана, погоди, — раздался за их спинами другой голос. Женский голос. Родриго обернулся, очень медленно. — Твой отец хочет осмотреть мальчика, — сказала Элиана бет Данил.
 
   В Аль-Рассане, в Эсперанье, Фериересе, Карше, Батиаре — даже, позднее, в далеких восточных землях ашаритов, — то, что произошло той ночью в горящей деревне возле Фезаны, стало легендой, которую рассказывали так часто в среде лекарей, при дворах правителей, в военных отрядах, университетах, тавернах, храмах, что она приобрела ауру магии и волшебства.
   Конечно, в этом не было ничего сверхъестественного. То, что сделал Исхак бен Йонаннон, слепой, при свете белой луны, звезд и факелов в руках тех, кто ему помогал, было сделано так же аккуратно и тщательно, как и то, что он сделал пять лет назад в Картаде, когда помог родиться последнему сыну Альмалика Первого, и было таким же чудом.
   И даже большим чудом. Незрячий, способный общаться только через жену, которая понимала каждый произнесенный им неясный слог, впервые взявший в руки хирургические инструменты, с тех пор как его ослепили, действуя на ощупь, по памяти и инстинктивно, бен Йонаннон сделал операцию, на возможность которой только намекал Галинус.
   Он вырезал отверстие в черепе Диего Бельмонте вокруг того места, где удар мувардийца раскроил голову мальчика, и вынул осколок кости, вонзившийся в пугающе обнаженный мозг под отодвинутым назад скальпом и открытым черепом. Тот осколок, который должен был убить сына Родриго, еще до того как голубая луна присоединится к белой на небосводе.
   В трактатах Галинуса это называлось трепанацией. Джеана о ней знала, как, по-видимому, и Бернар д'Иньиго, лекарь джадитов, который им ассистировал. И еще они оба знали, что ее никто и никогда не делал.
   Джеана все время думала о том, что сама даже не попыталась бы это сделать. Ей бы в голову не пришло попробовать, счесть это возможным. С благоговением, все время борясь с желанием расплакаться, она смотрела, как твердые, уверенные руки отца ощупали края раны, обвели ее, потом взяли маленькую пилу и резец и вырезали отверстие в голове Диего Бельмонте.
   Он отдавал им распоряжения, когда нуждался в их помощи. Ее мать, стоя над ними, под факелом, который держал сам король Вальедо, переводила его слова. Джеана или Бернар выполняли приказ — подавали скальпель, пилу, зажим, промокали сильно текущую кровь там, где Исхак отвел назад кожу на голове мальчика. Диего держали в сидячем положении, чтобы кровь стекала мимо раны.
   Его держал отец.
   Глаза Родриго оставались закрытыми почти все время, он сосредоточился на том, чтобы стать совершенно неподвижным, потому что Исхак через Элиану сказал, что это непременное условие. Возможно, он молился. Джеана не знала. Но видела, растроганная до слез, что Диего ни разу не дрогнул. Родриго держал сына неподвижно, как скала, он ни разу не пошевелился на протяжении всей этой невероятной операции вслепую на равнине.
   Один раз у Джеаны возникла странная иллюзия: ей показалось, что Родриго мог бы сидеть так, держа сына в объятиях, вечно, если бы понадобилось. Что он, возможно, даже хочет сидеть так вечно. Камень, статуя, отец, делающий то единственное, что ему оставалось, что ему было позволено.
   Разбитая кость черепа отделилась одним уродливым, зазубренным куском. Исхак велел Джеане проверить открытую рану, чтобы убедиться, что он вынул кость целиком. Она нашла два небольших фрагмента и удалила их с помощью пинцета, поданного ей д'Иньиго. Затем они с вальедским лекарем сшили лоскуты кожи и забинтовали рану, а когда закончили, остались стоять на коленях по обе стороны от мальчика.
   Потом Диего положили на землю, и Родриго молча встал над ним рядом с Мирандой. Фернан стоял позади матери. На взгляд Джеаны, он очень нуждался в лекарстве, которое усыпило бы его. Но она сомневалась, что он согласится его выпить.
   Белая луна уже находилась прямо над головой, а голубая поднималась на востоке. Костры погасли. Подошли другие лекари, вызванные из основной части армии, расположившейся к северу от них. Они занимались уцелевшими людьми. Таких было не слишком много.
   «Кажется, прошла бездна времени», — осознала Джеана. Исхак, которого вели Элиана и Аммар, отошел в сторонку и сел на походный стул, который ему принесли.
   Джеана и лекарь-джадит, д'Иньиго, смотрели друг на друга через тело лежащего мальчика. «У д'Иньиго уродливое лицо, но добрые глаза», — подумала Джеана. Во время операции он действовал спокойно и профессионально. Она не ожидала этого от вальедского лекаря.
   Д'Иньиго откашлялся, стараясь прогнать усталость и волнение.
   — Что бы со мной ни случилось, — начал он и замолчал. Снова глотнул. — Что бы со мной ни случилось, что бы я ни делал потом, этим мгновением в моей жизни лекаря я всегда буду гордиться. Тем, что сыграл свою маленькую роль. Вместе с вашим отцом, который… которого я так глубоко уважаю. За его работы и… — он замолчал в сильном волнении.
   Джеана почувствовала, что безмерно устала. Наверное, ее отец совсем обессилел. Но это никак не проявлялось внешне. Если она даст себе волю, то начнет вспоминать, что совсем недавно произошло в Фезане, а этого делать нельзя. Пока рано. Ей необходимо сохранить самообладание.
   — Он может не выжить. Вы это понимаете, — сказала она.
   Д'Иньиго покачал головой:
   — Он выживет. Выживет! Вот в чем чудо. Вы видели, что было сделано, как и я. Кость удалена! Это было сделано безупречно.
   — И мы понятия не имеем, может ли человек выжить после подобного вскрытия черепа.
   — Галинус говорил…
   — Галинус никогда такого не делал! Для него это было святотатством. Для ашаритов, для киндатов. Для всех нас. Вы это знаете! — Она не хотела повышать голос. На них начали оглядываться.
   Джеана снова перевела взгляд на лежащего без сознания мальчика. Теперь его устроили на постели и подушке и накрыли одеялами. Он был очень бледным из-за большой потери крови. Сейчас в этом заключалась одна из опасностей. Одна из многих. Джеана положила пальцы на его шею. Пульс бился ровно, разве что слишком быстро. Но, проверяя пульс и глядя в лицо Диего, Джеана поняла, что и она тоже уверена в том, что мальчик останется жив. Это непрофессионально, она повинуется эмоциям.
   Но она была абсолютно в этом уверена.
   Она подняла глаза на Родриго и на его любимую жену, мать этого мальчика, и кивнула головой.
   — Он хорошо справляется. Так хорошо, как только можно надеяться, — сказала она. Потом встала и пошла туда, где находились ее мать и отец. Аммар был с ними, и это хорошо. Очень хорошо.
   Джеана опустилась на колени у ног Исхака и положила голову на его колени, как делала когда-то, еще маленькой девочкой, и почувствовала, что руки отца, его сильные, спокойные, уверенные руки, легли на ее голову.
   Через некоторое время она встала, потому что, по правде говоря, она уже не была маленькой девочкой, живущей в доме родителей. Она повернулась к мужчине, которого любила одного среди всех мужчин в мире, и Аммар открыл ей объятия, а она позволила ему своим прикосновением заставить ее ненадолго забыть то, что произошло с ее народом в городе в ту ночь.

Глава 17

   Альвар де Пеллино той ночью крепко держал факел над Диего Бельмонте. Потом он видел, как отец Джеаны устало отошел вместе с женой на край деревни, а затем в одиночестве вышел, спотыкаясь, через восточные ворота на луг. Там он опустился на колени и начал молиться, стоя на коленях и медленно покачиваясь взад и вперед.
   Хусари подошел и остановился рядом с Альваром. Он был весь грязный от крови, пепла и пота, так же, как сам Альвар. Хусари тихо шепнул:
   — Это плач киндатов. Под двумя лунами. Плач по умершим.
   — В Фезане?
   — Конечно. Но насколько я знаю этого человека, он часть молитвы посвятит Веласу.
   Альвар вздрогнул. Снова посмотрел на фигуру человека, стоящего на коленях в темноте. К своему стыду, он забыл о Веласе. Родители Джеаны только сегодня услышали о его гибели. Глядя на то, как старый лекарь медленно раскачивается взад и вперед, Альвар внезапно снова ощутил спокойную уверенность, которая посетила его еще во время путешествия на запад: в конечном счете, ему не суждено стать солдатом.
   Он умел убивать, и очень неплохо, по-видимому; у него хватало мужества, хладнокровия и мастерства, но сердце его не лежало к бойне сражений. Он не мог говорить о них словами поэтов, как о славных подвигах, о турнирах, о полях славы, на которых мужчины могут добыть себе честь.
   Он понятия не имел, какой у него может быть выбор, но понимал, что эта ночь — не время для размышления о подобных вещах. Сзади послышались шаги, и Альвар обернулся. К ним подошел Родриго.
   — Альвар, я был бы тебе очень благодарен, если бы ты пошел со мной. — Голос Родриго звучал мрачно; в нем чувствовалась бесконечная усталость. Диего все еще не пришел в сознание; Джеана сказала, что он, вероятно, будет в таком состоянии всю ночь и утро. — Я думаю, мне понадобится свидетель того, что произойдет дальше. Ты в порядке?
   — Конечно, — быстро ответил Альвар. — Но что?..
   — Король хочет поговорить со мной. Альвар с трудом глотнул.
   — И вы хотите, чтобы я…
   — Хочу. Мне нужен один из моих людей. — На лице Родриго промелькнула тень улыбки. — Тебе случайно не надо отлить?
   Промелькнуло воспоминание, яркое, как луч света.
   Он пошел вместе с Родриго туда, где король совещался с дозорными. Рамиро заметил их приближение и удивленно поднял брови в сторону Альвара.
   — Ты хочешь, чтобы с нами был кто-то третий?
   — Если не возражаете, государь. Вы знаете сына Пеллино де Дамона? Это один из моих самых доверенных людей. — Теперь в голосе Родриго появилось напряжение, и Альвар его услышал.
   — Не возражаю, — ответил король, — но если ты так высоко ценишь его, то и я надеюсь лучше узнать его в будущем.
   Альвар поклонился.
   — Благодарю вас, государь. — Он сознавал, что у него устрашающий вид. Как во время сражения у воина.
   Рамиро отпустил разведчиков, и они втроем направились к северной ограде деревни, а потом вышли через открытые Альваром ворота на равнину.
   Дул ветер. Они не взяли с собой факелов. Костры остались позади, и большая их часть уже погасла. Лишь луны и звезды сияли над широким пространством вокруг них. Было слишком темно, и Альвар не мог прочесть выражения лиц своих спутников. Он хранил молчание. Свидетель. Только он не знал — чего.
   — Я рад, что ты вернулся. У тебя есть вопросы. Задай их, — сказал король Вальедо. — Затем я расскажу тебе то, чего ты не знаешь.
   Родриго холодно ответил:
   — Хорошо. Начнем с моих сыновей. Каким образом они здесь оказались? Возможно, вы недолго будете радоваться моему присутствию здесь. Это будет зависеть от ваших ответов.
   — Ваш священник написал письмо Жиро де Шервалю, верховному клирику Фериереса, который остановился у нас на зиму, совершая паломничество на остров Васки. В своих проповедях де Шерваль призывал начать священную войну вместе со своими собратьями в Эшалау и Орведо. Ты знаешь, что армия отплыла из Батиары?
   — Знаю. Что за письмо?
   — В нем он объяснял дар твоего сына. Высказывал предположение, что мальчик может пригодиться в войне с неверными.
   — Иберо это сделал?
   — Я покажу тебе письмо, сэр Родриго. Это было предательством?
   — Да.
   — Он наказан за него, — сказал король.
   — Не мною.
   — Какая разница? Он был служителем господа. Его будет судить Джад.
   Воцарилось молчание.
   — Продолжайте. Письмо пришло в Эстерен?
   — И де Шерваль попросил у меня разрешения послать за мальчиком. Это было после того, что произошло в Карказии. Ты об этом слышал?
   Родриго кивнул.
   — Кое-что.
   — После этих событий я приказал собрать войско и послал людей за твоим сыном. Его брат настоял на том, чтобы приехать вместе с ним. Твоя жена последовала за ними и присоединилась к королеве. Я тоже должен понести наказание, Родриго?
   Голоса обоих мужчин звучали холодно и четко. В темноте, на этом резком ветру, у Альвара возникло ощущение, что он слышит первые слова разговора, который назревал уже давно.
   — Я пока не знаю, — напрямик ответил Родриго Бельмонте. Альвар мигнул. Капитан разговаривал с помазанным монархом. — Что случилось в Карказии? Вам стоит рассказать мне об этом.
   — Я и собирался. Альмалик Второй воспользовался услугами шпиона при дворе моего брата в Руэнде и попытался организовать убийство королевы. Это был хитрый ход, и он почти удался. Если бы королева умерла и я обвинил бы в ее смерти Санчеса, это разрушило бы любой союз и втянуло нас в войну друг против друга. Я чуть не выступил против Руэнды, я бы это сделал, если бы королева умерла.
   — Но?
   — Лекарь, д'Иньиго, который помогал оперировать твоего сына сегодня ночью, сумел спасти королеву, чего не могли сделать ее собственные лекари. Он догадался по виду раны, что стрела отравлена, и дал ей противоядие.
   — Значит, мы многим ему обязаны, — сказал Родриго.
   — Да. Он сказал, что узнал этот яд по описанию его в работах одного лекаря-киндата из Фезаны.
   Снова молчание. Альвар увидел, как небо прочертила звезда и упала на западе. Рождение, смерть. В народных сказках, которые он слышал с детства, встречалось или то, или другое. Как далеко он сейчас от дома!
   — Понятно. Я собирался просить вас, — сказал Родриго, — что бы потом ни случилось, позаботиться о благополучии сэра Исхака и его семьи.
   — Тебе не надо просить, — ответил король. — Это уже сделано. Ради королевы и твоего сына. Что бы потом ни случилось.
   Альвар увидел, что Родриго склонил голову при лунном свете. Облачко проплыло по лику белой луны, сгустив темноту.
   — Д'Иньиго сообщил мне еще кое-что, — тихо произнес король. — Он сказал, что использован яд, известный только в Аль-Рассане. В Руэнде его почти невозможно достать, там он даже не известен.
   — Понятно. — Тон Родриго изменился. — Вы написали брату в Руэнду?
   — Написал. Рассказал ему то, о чем узнал. Он удрал после встречи, опасаясь нашего нападения. Как я уже говорил, я готов был это сделать, сэр Родриго. Если бы королева умерла…
   — Я могу это понять, государь.
   — Санчес прислал ответ. Они разоблачили картадского шпиона и нашли в его доме стрелы, пропитанные тем же ядом. Мой брат благодарил меня.
   — Конечно. Насколько он способен быть благодарным. — Тон Родриго был сухим.
   — Он пошел довольно далеко. Он согласился прибыть на юг одновременно со мной. Сейчас он на пути в Салос.
   Это была новость. Альвар видел, как Родриго обдумывает ее.
   — А Халонья? — тихо спросил он. — Ваш дядя?
   — Направляется в Рагозу и Фибас. Это уже происходит. Клирики все-таки получили свою священную войну, сэр Родриго.
   Родриго покачал головой.
   — Три захватнических войны, так мне кажется.
   — Конечно. — Теперь король, в свою очередь, говорил сухо: — Но клирики едут вместе с нами, и если я еще верю, что мой дядя и брат не повернут обратно и не нападут на Вальедо, то только благодаря клирикам.
   — И благодаря клирикам моего сына привезли сюда?
   — Его вызвали сюда потому, что я, в своем гневе, позволил доставить мне предложенное оружие.
   — Он ребенок, а не оружие, государь.
   — Он и то, и другое, сэр Родриго. Как посмотреть. А наша страна воюет. Сколько лет было тебе, когда ты впервые выступил в поход вместе с Раймундо в войске моего отца?
   Молчание вместо ответа. Ветер в высокой траве.
   — Вот моя история. Я все еще заслуживаю наказания? — мягко спросил король Раймундо. — Надеюсь, что нет. Ты необходим мне, Родриго. Вальедо сегодня ночью лишился министра, у нас нет главнокомандующего, а мы стоим в Аль-Рассане.
   Альвар резко втянул воздух. Ни один из собеседников даже не взглянул на него. Его могло бы и не быть рядом с ними в темноте.
   — Вы упомянули имя, — произнес Родриго, и его голос прозвучал не громче шепота, — своего покойного брата.
   Альвар вдруг задрожал. Он очень устал, а ночной бриз становился все холоднее, и он начал ощущать свои раны, но причина его дрожи крылась в другом.
   — Я всегда думал, — сказал король Рамиро, — что нам придется прийти к этому, тебе и мне.
   Он замолчал, и через мгновение Альвар осознал, что король смотрит на него оценивающим взглядом. «Именно ради этого, — понял Альвар, — Капитан хотел его присутствия здесь».
   Король снова заговорил, совсем другим тоном.
   — Ты искренне любил его, правда? Я не мог… никогда не мог понять, почему все так сильно любят Раймундо. Даже наш отец. Это было очевидно. Даже его очаровал мой брат. Отец отдал ему Вальедо. Скажи мне, сэр Родриго, ответь на этот раз на мой вопрос: ты действительно думаешь, что Раймундо стал бы лучшим королем, чем я, если бы остался в живых?
   — Это не имеет значения, — ответил Родриго тем же напряженным, сдавленным шепотом.
   — Это имеет значение. Ответь мне.
   Молчание. Ветер и быстрые облака над головой. Альвар услышал вдали, на равнине, крик какого-то животного. Он взглянул на Капитана при лунном свете и подумал: «Он боится».
   Родриго сказал:
   — Я не могу ответить на этот вопрос. Он умер слишком молодым. Мы не знаем, каким бы он вырос. Я знаю, что вы хотите от меня услышать. Что у него было больше обаяния, чем сил. Что он был эгоистичен и безрассуден, и даже жесток. Это правда. Он был таким в те или иные моменты. Но когда я в конце жизни предстану перед судом Джада, я скажу: я знал только одного человека, дни и ночи которого были настолько полны жизни и наслаждений. Вы — дальновидный и сильный король, государь. Охотно отдаю вам должное. Но я действительно любил вашего брата. Мы были молоды, вместе отправились в ссылку и вместе вернулись домой с триумфом, и я всегда считал, что его убили.
   — Его убили, — подтвердил король Рамиро. Альвар с трудом глотнул.
   Родриго невольно поднял руку и прикоснулся ко лбу. Он застыл так на секунду, потом опустил руку.
   — И кто же его убил? — Голос Капитана сорвался.
   — Гарсия де Рада. — Слова короля прозвучали ровно, без всякого выражения. — Ты всегда так думал, правда?
   Тут Альвар снова увидел картинку из прошлого, освещенную факелами. Та же деревня. Свист хлыста Родриго, удар по лицу Гарсии де Рада, раскроивший ему щеку. Лайн Нунес, пытающийся сдержать черную ярость Капитана. Холодные, гневные слова — обвинение в убийстве короля.
   Он услышал, как Родриго медленно выдохнул. Альвару плохо было видно его лицо, но он увидел, как Капитан скрестил на груди руки, словно крепко прижал к себе что-то.
   — Гарсии было — сколько? — семнадцать, восемнадцать лет в тот год? — спросил Родриго. — Он действовал по приказу своего брата? Рамиро заколебался.
   — Я говорю правду, сэр Родриго, поверь мне. И отвечу: я не знаю. Даже сегодня ночью, когда Гонзалес мертв, я не знаю этого наверняка. Я всегда думал, что это не так. Я верю, что граф Гонзалес не виновен в смерти моего брата.
   — Боюсь, я не разделяю вашей уверенности. Мог ли восемнадцатилетний юноша убить своего короля без чьих-то указаний?
   — Не знаю, — снова повторил король Рамиро. Помолчал. — Следует ли мне напомнить, что Гонзалес де Рада умер сегодня ужасной смертью, потому что не отходил от Диего с того момента, как твои мальчики приехали в войско?
   Родриго не смягчился.
   — Он дал мне клятву в прошлом году. Он защищал честь своей семьи.
   — Так мог ли он убить своего короля?
   — Он ценил много других вещей, государь. Власть и богатство, в том числе. Он тоже тогда был моложе. Он мог это сделать. Вы могли бы сказать мне.
   — Я сказал тебе, во что я верю.
   — Да. И это оставляет нам последний вопрос, не так ли? Вы знаете, что это за вопрос, государь.
   Теперь и Альвар знал это. Последний вопрос. Что следует за последним вопросом? Он хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте.
   Король тихо сказал:
   — Я не питал любви к Раймундо. Да и к Санчесу тоже. И они меня не любили. Это не было тайной, видит Джад. Наш отец выбрал своеобразный способ воспитания трех своих сыновей. Но я знал, что могу сделать больше для Вальедо и, возможно, когда-нибудь для всей Эспераньи, чем любой из моих братьев. Я это знал. В свое время, в ссылке, здесь, в Аль-Рассане, когда ко мне на юг приехали люди, чтобы поговорить, я, не стану отрицать, выразил свой гнев по поводу того, что Вальедо после смерти нашего отца отдадут Раймундо. Конечно, так и произошло.
   Король замолчал. Альвар снова услышал крик животного далеко в темноте. Король Рамиро продолжил:
   — Очень возможно, что кто-то, слышавший меня в таверне или в винной лавке, мог прийти к выводу, что, если бы Раймундо умер… внезапно, я бы не был огорчен.
   Облака соскользнули прочь с лика белой луны. Альвар увидел, как король смотрит на Родриго при свете двух лун.
   — Я не был бы огорчен. И я не огорчился. Не стану лгать. Но клянусь Джадом, жизнью моей королевы, могу поклясться, чем хочешь, по твоему выбору, я не приказывал его убить и не знаю, как это сделали.
   — Тогда откуда вам известно, — спросил непримиримый Родриго, — что это сделал Гарсия?
   — Он сказал мне. Он хотел рассказать мне больше. Я его остановил.
   Ладони опущенных рук Родриго сжались в кулаки.
   — И это все, что вы сделали? Остановили его, чтобы он вам не рассказывал? И я должен в это поверить? Никакого наказания, никакого разоблачения? За убийство короля? Вы сделали его брата министром Вальедо. Вы позволили Гарсии жить, как ему заблагорассудится, делать то, что пожелает, все эти годы, пока он чуть не убил мою жену и сыновей?
   — Да, — тихо ответил Рамиро. — Я позволил ему жить собственной жизнью. Гонзалес де Рада стал министром, потому что был достоин этой должности — не отрицай, — и потому что ты не стал бы служить мне после того как Раймундо умер.
   — После того как он был убит!
   Король слегка развел руками и пожал плечами.
   — После того как он был убит. Гарсия никогда не получил бы должности, званий, власти… ничего подобного. Ты можешь обдумать этот факт, учитывая то, как много он мог ожидать по своему высокому происхождению. Откровенно говоря, я подумывал приказать, чтобы его убили, поскольку он представлял собой опасность и стеснял меня, и еще потому, что я ненавидел этого человека. Но я… понимал, что он убил Раймундо, рассчитывая заслужить мое одобрение, и у него были… веские причины так думать. Я бы не убил человека по этой причине. Да, я позволил ему жить. Сохранил тайну. Позволил Гонзалесу служить мне и Вальедо. С честью. Ты был человеком моего брата. Я бы не стал просить у тебя помощи или одобрения, сэр Родриго, ни взойдя на престол, ни потом. И сейчас не стану. Я считаю, что ты был одним из тех, кто не видел истинной сущности Раймундо, и что оправданием тебе служит то, что ты был тогда молод.
   Альвар услышал, как изменился голос короля.
   — Теперь это больше не может служить оправданием. Мы уже не молоды, Родриго Бельмонте, и все эти события остались в прошлом, с ними покончено. Я не стану умолять, но я спрошу. Сегодня ночью я сказал тебе правду. Всю правду. Ты станешь моим министром? Возьмешь на себя командование моей армией?
   Альвар уже давно открыл для себя, что Родриго Бельмонте обладал способностью замирать в полной неподвижности. Он сейчас повел себя именно так, и надолго замер.