Прэтчетт Терри. Добрые предзнаменования

   Фьюии. Вжик. Хрусть. Статика заглушила остаток программы.
   Кроули вырубил радио и куснул себя на нижнюю губу. Под пеплом и золой, что его лицо слоями покрывали, он выглядел очень усталым, очень белым и очень испуганным.
   И, неожиданно, очень злым. Это из-за того, как они с тобой говорили. Словно ты был домашним растением, что стало листья на ковер сбрасывать.
   А потом он повернул за угол, что должно было его привести на спуск к М25, откуда он свернет на М40, по которому поедет в Оксфордшир.
   Но что-то случилось с М25. Что-то, при взгляде на которое глаза болели.
   С того, что было лондонским Кольцевым Шоссе М25, исходило низкое пение, шум, из множества кусков сформированный: машин гудение, моторы, сирены, писк мобильных телефонов, и крики маленьких детей, навек в ловушку попавших ремней заднего сиденья. "Слава Великому Зверю, Пожирателю Миров", -- вновь и вновь раздавалось пение, на секретном языке Черных жрецов древнего Му.
   "Страшный знак Огедра, -- подумал Кроули, когда он развернул машину, направляясь к Северному Кольцевому. -- Я сделал это -- моя вина. Могло быть просто еще одно шоссе. Хорошая работа, согласен, но стоило ли делать? Все неконтролируемо. Небеса и Ад больше вещами не управляют, словно вся планета -- страна Третьего Мира, получившая наконец бомбу...".
   Потом он начал улыбаться. Щелкнул пальцами. На его глазах материализовалась пара темных очков. С его костюма и кожи исчез пепел.
   Что за черт. Если уйти надо, почему бы не стильно?
   Тихонько насвистывая, он вел.
   Они промчались по дорожке сбоку шоссе, как ангелы разрушения -- что ж, разумно.
   Так уж быстро, все во внимание принимая, они не ехали. Четверо из них ехали с постоянной скоростью 105 миль в час, словно уверены были, что шоу не могло начаться, пока они до места не доберутся. Оно и не могло. У них все мировое время было в распоряжении -- все небольшое оставшееся количество.
   Прямо позади них ехали четыре других наездника: Большой Тед, Барано, Жирег и Сказз.
   Они гордились тем, с кем едут. Теперь они были настоящими "Адскими
   Ангелами", и ехали они в молчании.
   Вокруг них, знали они, были рев грозы, гром движения, хлестали ветер и дождь. Но рядом со Всадниками было молчание, чистое и мертвое. Почти чистое, по крайней мере. Точно мертвое.
   Прервал его Барано, прокричавший следующее Большому Теду.
   -- И кем ты тогда будешь? -- спросил он хрипло.
   -- Что?
   -- Я сказал, кем ты...
   -- Слышал я, че ты сказал. Дело не в том, че ты сказал. Все слыхали, че ты сказал. Че ты имел в виду, вот че мне интересненько.
   Барано думал, что лучше бы он больше внимания уделил Книге Откровений. Если б он знал, что он будет в ней, более внимательно бы читал.
   -- Я имею в виду, они -- Четыре Всадника Апокалипсиса, так?
   -- Байкера, -- поправил Жирег.
   -- Ага. Четыре Байкера Апокалипсиса. Война, Глад, Смерть, и -- и другой.
   Загр'знение.
   -- Да? Ну и?
   -- Ну и они сказали, можем мы с ними поехать, нормально будет -- так?
   -- Ну и?
   -- Ну и мы другие Четыре Вс..., э, Байкера Апокалипсиса. Так кто мы такие?
   Последовала пауза. Огни проходящих машин мчались мимо них по противоположной дороге, молнии раз за разом освещали облака, и почти полной была тишина.
   -- Могу я тоже Войной быть? -- спросил Большой Тед.
   -- Понятно, ты не можешь Войной быть. Как ты можешь Войной быть? Она -война. Ты должен чем-то еще быть.
   Большой Тед искривил лицо, мучительно думая.
   -- С. Т. П., -- проговорил он наконец. -- Я -- Серьезные Телесные Повреждения. Эт' я. Вот. А вы кем будете?
   -- Можно, Мусором буду? -- спросил Сказз. -- Или Смущающими Личными Проблемами?
   -- Мусором ты быть не можешь, -- отозвался Серьезные Телесные Повреждения. Этим он занимается, Загрязнение. А вот вторым можешь быть.
   Они ехали в тиши и темноте, задние красные огни Четырех впереди их на несколько сот ярдов.
   Серьезные Телесные Повреждения, Смущающие Личные Проблемы, Барано и Жирег.
   -- Я хочу быть Жестоким Обращением с Животными, -- заявил Жирег. Барано задумался, он за него был или против. Не то что б это было по-настоящему важно.
   А потом настал черед Барано.
   -- Я, э... я думаю, буду этими, автоответчиками. Они здорово плохи, -объявил он.
   -- Не можешь ты автоответчиками быть. Что это за Байкер Апокалипсиса -автоответчики? Это глупо, вот как.
   -- Нет! -- возразил раздраженный Барано. -- Это как Война, Глад и такое. Жизненная проблема -- или нет? Ненавижу проклятые автоответчики!
   -- Я тоже автоответчики ненавижу, -- кивнул Жестокое Обращение с Животными.
   -- Заткнись, -- велел С. Т. П.
   -- Можно мое изменить? -- спросил Смущающие Личные Проблемы, который целеустремленно думал с тех пор, как в последний раз говорил. -- Я хочу быть Вещами, Которые Правильно Не Работают, Даже Когда Их Хорошенько Пнешь.
   -- Ладно, можешь поменять. Но ты автоответчиками быть не можешь, Барано. Придумай чего еще.
   Барано задумался. Хотелось ему, чтоб он этот вопрос вообще никогда не
   поднимал. Было как те карьерные интервью, что у него были в школе. Он раздумывал.
   -- По-настоящему Крутые Люди, -- наконец проговорил он.
   -- По-настоящему Крутые Люди? -- спросил Вещи, Которые Правильно Не Работают, Даже Когда Их Хорошенько Пнешь.
   -- Да. Вы ж знаете. Такие, каких вы по телику видите, с тупыми прическами, только на них тупо не глядится, ведь это они. Они носят мешковатые костюмы, и не разрешается сказать, что это кучка тупиц. В смысле, если про меня говорить, что всегда сделать хочу, когда одного вижу, очень медленно протолкнуть их лица через забор с колючей проволокой. И думаю я вот что. -- Он глубоко вздохнул. Он был уверен, что это была длиннейшая речь, им произнесенная в своей жизни [Кроме той, около десяти лет назад, когда к милосердию суда взывал. Прим. авт.]. -- И думаю я вот что. Если уж они так меня раздражают, вер'ятно, и всех остальных тоже.
   -- Да, -- согласился Жестокое Обращение с Животными. -- И все они темные очки носят, даже когда не надо.
   -- Поедание такого плавленого сыра, что он течет, и проклятое это, тупое Безалкогольное Пиво, -- бросил Вещи, Которые Правильно Не Работают, Даже Когда Их Хорошенько Пнешь. -- Ненавижу его. Что за смысл в выпивании этой штуки, если потом не блюешь? Эй, только что подумал. Можно опять поменять, так чтоб был Безалкогольным Пивом.
   -- Нет, конечно, ты не можешь, -- ответил Серьезные Телесные Повреждения. -- Уже раз менял.
   -- В общем, -- закончил Барано . -- Вот почему хочу быть По-Настоящему Крутыми Людьми
   -- Ладно, -- согласился его лидер.
   -- Не пойму, почему Безалкогольным Пивом быть не могу, если хочу...
   -- Заткни пасть.
   Смерть, Глад, Война и Загрязнение продолжали на своих мотоциклах ехать к Тадфилду.
   И Серьезные Телесные Повреждения, Жестокое Обращение с Животными, Вещи, Которые Правильно Не Работают, Даже Когда Их Хорошенько Пнешь (Но Тайно Безалкогольное Пиво) и По-Настоящему Крутые Люди путешествовали с ними.
   Был мокрый и ветреный субботний день, и мадам Трейси себя очень оккультно чувствовала.
   На ней было ее свободное платье, на плите стояла кастрюля, полная брюссельской капусты. Комнату освещал свет свечей, каждая из который аккуратно была помещена в покрытой воском бутылке из-под вина, каковые стояли в четырех углах ее гостиной.
   На ее сидении еще три человека присутствовали. Миссис Ормерод из Белзайз Парка, в темно-зеленой шляпе, что вполне могла в прошлой жизни быть цветочным горшком; мистер Скроджи, худой и изможденный, с бесцветными глазами на выкате: а также Джулия Петли из "Волосы сегодня" [Ранее "Лучше Остальных на Волос", ранее "Привлекание мужчин"", ранее "Завой и приукрась", ранее "Цены Наши Не Кусаются, Даже не Колются", ранее "Искусство de-Coiffeur мистера Брайана", ранее "Парикмахерская Робинсона", ранее "Такси Закажи-Машину-По-Телефону" Прим. авт.], парикмахерской на Хай-стрит, только вышедшая из школы и уверенная, что она-то весьма, весьма оккультна. Чтобы усилить свои оккультные аспекты, Джулия стала носить слишком уж много превосходно сделанных серебряных украшений и слишком уж интенсивно подкрашивать глаза зеленым. Ей казалось, что выглядит она мистической, мрачной и романтичной, и так бы и было, снизь она свой вес еще на тридцать фунтов. Она была убеждена, то у нее анорексия, поскольку каждый раз, когда в зеркало глядела, и вправду толстушку видела.
   -- Можете руки соединить? -- попросила мадам Трейси. -- И должно стоять полное молчание. Мир духов очень чувствителен к вибрациям.
   -- Спросите, там ли мой Рон, -- бросила миссис Ормерод. У нее челюсть была как кирпич.
   -- Обязательно, дорогая, но пока я контакт устанавливаю, вы должны молчать.
   Последовало молчание, прерванное урчанием живота мистера Скроджи.
   -- Простите, дамы, -- пробормотал он.
   Мадам Трейси за годы Приоткрывания Вуали и Исследования Тайн узнала, что две минуты -- правильная длина времени сидения в молчании, оживая контакта со стороны Мира Духов. Больше, и они беспокоиться начинали, меньше -- и они считали, что заплаченных денег это не стоит.
   Она список покупок в голове составляла.
   Яйца. Латук. Унция сыра для готовки. Четыре помидора. Масло. Упаковка туалетной бумаги. Не забыть, у нас почти кончилась. И такой славный кусочек печенки для мистера Шедвелла, бедный старичок, жаль...
   Время.
   Мадам Трейси отбросила голову назад, позволила ей упасть на одно из плеч, затем опять подняла -- медленно. Глаза ее были почти закрыты.
   -- Теперь она опускается, -- услышала она шепот миссис Ормерод Джулии Петли. -- Ничего необычного, волноваться не надо. Она просто для себя Мост На Другую Сторону делает. Скоро подойдет ее дух-проводник.
   Мадам Трейси здорово раздражили эти нежелательные комментарии, и она низким голосом застонала.
   -- Оооооо.
   Потом проговорила высоким, дрожащим голосом:
   -- Ты здесь, мой дух-проводник?
   Она немного подождала, чтобы напряжение повысить. Моющая жидкость. Две банки вареных бобов. Да, и картошка.
   -- Гау, -- проговорила она низким, хриплым голосом.
   -- Это ты, Джеронимо? -- спросила она себя.
   -- Это, э, я, гау, -- ответила она.
   -- С нами сегодня новый член круга, -- сообщила она.
   -- Хау, мисс Петли? -- проговорила она в роли Джеронимо. Она всегда понимала, что духи-проводники из индейцев были необходимы, а имя ей очень нравилось. Она это объяснила Ньюту. Она, понял он, ничего про Джеронимо не знала, а он был слишком добросердечен, чтобы ей сообщить.
   -- О, -- пропищала Джулия. -- Счастлива познакомиться.
   -- Мой Рон там, Джеронимо? -- спросила миссис Ормерод.
   -- Гау, скво Берил, -- откликнулась мадам Трейси. -- О, здесь так, э, много, э, бедных потерянных духов, э, стоящих в очереди к, э, двери в мой вигвам. Может, ваш Рон среди них. Гау.
   Мадам Трейси годы назад выучила свой урок, и теперь разговор с Роном допускала лишь в самом конце. Если она так не делала, Берил Ормерод занимала весь оставшийся сеанс, говоря покойному Рону Ормероду все, что с ней произошло с прошлой их маленькой беседы. ("...итак, Рон, младшенькая нашего Эрика, Сибилла, ну, ты бы ее теперь не узнал, макраме занялась, а Летиция наша, знаешь, старшая дочь нашей Карен, стала лесбиянкой, но это в наши дни нормально, и диссертацию пишет о фильмах Серджо Леоне с точки зрения феминисток, а Стэн наш, знаешь, близнец нашей Сандры, я тебе о нем в прошлый раз говорила, выиграл по дартс турнир, что славно, мы все думали, он такой маменькин сынок, а еще крыша сарая прохудилась, вода на землю не стекает, но я с последним сыном нашей Синди поговорила, он строителем работает, он в воскресенье придет поглядит, и да-а, это мне напомнило...").
   Нет, Берил Ормерод и подождать может. Вспыхнула молния, почти сразу за ней где-то вдалеке прогрохотал гром. Мадам Трейси достаточно гордо себя почувствовала, словно сама была за это ответственна. Это даже лучше, чем свечи, создавало чувство неотложки. Это чувство -- основа всего медиумства.
   -- Так, -- бросила своим собственным голосом мадам Трейси. -- Мистер Джеронимо спрашивает, здесь есть кто-нибудь по имени мистер Скроджи?
   Водянистые глаза Скроджи засияли.
   -- Э, вообще-то это мое имя, -- ответил он с надеждой в голосе.
   -- Да, тогда здесь кто-то для вас. -- Мистер Скроджи уже месяцы как приходил, и она не могла для него послание придумать. Пришло его время. -Вы кого-нибудь знаете по имени, э, Джон?
   -- Нет, -- покачал головой мистер Скроджи.
   -- Ну, здесь какие-то небесные помехи. Имя может быть Том. Или Джим. Или, э, Дэйв.
   -- Когда был в Хэмел Хэмпстеде, знал Дэйва, -- ответил с легким сомнением мистер Скроджи.
   -- Да, он говорит "Хэмел Хэмпстед", это он и говорит, -- кивнула мадам Трейси.
   -- Но я с ним на прошлой неделе виделся, собаку он прогуливал, и он совершенно выглядел здоровым, -- проговорил слегка удивленный мистер Скроджи.
   -- Он говорит, не волнуйтесь, он счастливей за вуалью, -- продолжала мадам Трейси, которая считала, что всегда лучше клиентам хорошие новости сообщать.
   -- Скажите моему Рону, я должна ему сказать про свадьбу нашей Кристалл, -- буркнула миссис Ормерод.
   -- Обязательно, дорогая. А теперь минутку подождите, проходит что-то.
   И затем что-то прошло. Оно сидело в голове Мадам Трейси и выглядывало наружу.
   -- Sprechen sie Deutch? -- спросило оно, используя губы мадам Трейси. -- Parlez vous Francais? Wo bu hui jiang zhong-chen?
   -- Рон, это ты...? -- спросила миссис Ормерод. Когда раздался ответ, был он довольно-таки раздраженным.
   -- Нет. Совершенно точно нет. А вопрос настолько очевидно неразумный мог быть задан лишь в одной стране на этом облаками закрытом шаре -большинство которого, кстати, я видел в последние несколько часов. Это не Рон, дорогая леди.
   -- Ну, а я хочу с Роном Ормеродом поговорить, -- проговорила слегка раздраженно миссис Ормерод. -- Такой невысокий, сверху головы лысеющий. Можете, пожалуйста, его на связь вывести?
   Последовала пауза.
   -- Действительно, есть, похоже, соответствующий описанию дух среди здесь парящих. Ладно. Я его вам дам, но поговорите быстро, хорошо? Я пытаюсь Аапокалипсис предотвратить.
   Миссис Ормерод и мистер Скроджи переглянулись. На предыдущих посиделках с мадам Трейси ничего такого не происходило. Джулия Петли была восхищена. Так-то лучше. Она надеялась, что следующим делом мадам Трейси начнет эктоплазму испускать.
   -- Д-да? -- проговорила мадам Трейси другим голосом. Миссис Ормерод подскочила. Звучал он точно как Рон. В прошлые разы Рон звучал как мадам Трейси.
   -- Рон, это ты?
   -- Да, Бе-е-ерил?
   -- Хорошо. У меня есть довольно много для тебя информации. Для начала, я сходила на свадьбу нашей Кристал в прошлую субботу, старшенькой нашей Мэрилин...
   -- Бе-е-ерил. Т-ты н-никогда не давала м-м-мене вставить с-с-словечко, па-пака был жив. Т-теперь, к-когда я умер, есть лишь одна в-в-вещь, к-к-которую ха-хачу сказать...
   Берил Ормерод это все слегка раздражило. Ранее, когда Рон с ней общался, он ей сказал, что за вуалью счастливее и живет где-то, что больше, чем слегка похоже на небесное бунгало. Теперь звучал он как Рон. и она не была уверена, что это то было, чего она хотела. И она то сказала, что всегда своему мужу говорила, когда он таким тоном с ней говорить начинал.
   -- Рон, не забывай про свое сердце.
   -- У м-м-ме-еня б-больше нет с-е-е-ердца. П-помнишь? И вообще, Бе-е-ерил...?
   -- Да, Рон?
   -- Заткнись, -- и дух ушел. -- Разве не трогательно было? Итак, теперь большое вам, дамы и господа, спасибо, боюсь, пора мне дела продолжать.
   Мадам Трейси встала, подошла к двери и включила свет.
   -- Вон, -- сказала она.
   Сидевшие у нее встали, более, чем слегка озадаченные, а миссис Ормерод разъяренная, и вышли они в коридор.
   -- Ты об этом еще услышишь, Марджори Поттс, -- прошипела, прижимая свой портфельчик к груди, миссис Ормерод и захлопнула дверь.
   А затем вновь раздался ее приглушенный голос из коридора .
   -- И Рону нашему можешь передать, что он тоже об этом услышит еще!
   Мадам Трейси (а имя на ее водительских правах , разрешавших водить лишь мотороллеры, и вправду было Марджори Поттс) прошла в кухню и выключила капусту.
   Она поставила чайник. Сделала себе котелок чая. Села за кухонным столом, достала две чашки, обе наполнила. В одну добавила два куска сахара. Затем она остановилась.
   -- Мне без сахара, пожалуйста, -- проговорила мадам Трейси.
   Она поставила чашки на столе перед ней, и сделала долгий глоток из чая-с-сахаром.
   -- Теперь, -- бросила она голосом, который любой ее знавший узнал бы как ее собственный, хотя тон голоса могли они и не узнать -- а был он холоден от гнева. -- Скажите-ка мне, что все это значит. И для вас лучше будет, если это объяснение будет убедительно.
   x x x
   Грузовик по всему М6 свое содержимое рассыпал. По бумагам грузовик был полон листов волнистого железа, только двое патрульных-полицейских с трудом этому могли поверить.
   -- Так вот что хочу я знать -- откуда вся эта рыба появилась? -спросил сержант.
   -- Я же вам сказал. С неба упала. В одну секунду я по шоссе еду со скоростью шестьдесят, в следующую, бух!, двадцатифунтовый лосось разбивает переднее стекло. Так что я колесо поворачиваю, и поскользнулся я на этом, -он показал на остатки рыбы-молота под грузовиком, -- и в это въехал.
   Это было кучей рыбы разных цветов и форм высотой в тридцать футов.
   -- Вы пили, сэр? -- спросил сержант, почти на положительный ответ не надеясь.
   -- Конечно, не пил я, вы, идиот. Рыбу же видите, нет разве?
   С верху кучи довольно-таки большой осьминог помахал им вялым щупальцем.
   Сержант успешно поборол желание в ответ помахать.
   Полицейский констебль наполовину залез в полицейскую машину, по радио говоря.
   -- ... волнистое железо и рыба, блокирующие южное направление М6 примерно в полумиле на север от развилки десять. Нам придется всю южную дорогу закрыть.
   Да.
   Дождь полил с удвоенной силой. Маленькая форель, чудом падение пережившая, энергично начала плыть в сторону Бирмингема.
   x x x
   -- Это было замечательно, -- сообщил Ньют.
   -- Отлично, -- откликнулась Анафема. -- Каждый себя почувствовал чудесно.
   Она встала с пола, оставив свою одежду разбросанной по ковру, и ушла в ванную.
   Ньют повысил голос.
   -- Я имею в виду, по-настоящему замечательно. По-настоящему, по-настоящему замечательно. Всегда надеялся, что будет, и было.
   Слышался звук бегущей воды.
   -- Что ты делаешь? -- спросил он.
   -- Душ принимаю.
   -- А.
   Он малой частью мозга задумался, всем ли надо потом душ принимать, или женщинам только. И было у него подозрение, что как-то это связано с бидетами [Маленькая кабинка, где моют... ну, скажем так, неприличные части тела. Прим. перев.].
   -- Знаешь что, -- проговорил Ньют, когда Анафема вышла из комнаты, укутанная пушистым розовым полотенцем. -- Можем еще раз это проделать.
   -- Не, -- ответила она, -- не сейчас.
   Она закончила вытираться, начала поднимать с пола одежду и беззастенчиво надевать ее. Ньют, мужчина, всегда готовый полчаса подождать освобождения кабинки для переодевания в бассейне, лишь бы не раздеваться в присутствии другого человеческого существа, был несколько шокирован и весьма возбужден.
   Кусочки ее тела появлялись и исчезали, как руки фокусника; Ньют все пытался сосчитать, сколько у нее сосков, и не мог, что ж, на самом-то деле ему было наплевать.
   -- Почему же нет? -- спросил Ньют. Он собирался заметить, что это может немного времени занять, но внутренний голос посоветовал этого не делал. Он рос весьма быстро в короткий период времени.
   Анафема пожала плечами, что довольно трудно сделать, когда натягиваешь приличную черную юбку.
   -- Она сказала, мы это только раз сделали.
   Ньют два или три раза рот открыл, а затем бросил:
   -- Не было этого. Проклятье, не было. Это она не могла предсказать. Не верю я в это.
   Анафема, полностью уже одетая, прошла к своей картотеке, достала одну карточку и передала ему.
   Ньют прочел ее, покраснел и отдал обратно, плотно сжав губы.
   Дело было не только в том факте, что Агнес знала и рассказала все с помощью самого понятного кода. Еще и в том, что на протяжении веков различные Девайсы на полях написали маленькие ободрительные комментарии.
   Она передала ему сырое полотенце.
   -- Вот, -- бросила она. -- Побыстрей давай. Мне надо сэндвичи сделать, и мы должны изготовиться.
   Он взглянул на полотенце.
   -- Это для чего?
   -- Твоего душа.
   А. Так это было то, что и женщины делали, и мужчины. Он был доволен, что с этим он разобрался.
   -- Но быстренько там все делай, -- повелела она.
   -- Почему? Нам отсюда надо уйти в ближайшие десять минут, пока не взорвалось здание?
   -- О, нет. У нас еще пара часов есть. Просто я большинство горячей воды использовала. У тебя в волосах куча штукатурки.
   Последний, утихающий порыв ветра от грозы дул вокруг Жасминового Домика, а Ньют, стратегически держа перед собой сырое розовое полотенце, более не пушистое, отправился, виляя, принимать холодный душ.
   x x x
   Во сне Шедвелла, он в воздухе высоко витает над деревенской лужайкой. В ее центре находится огромная куча щепок от деревьев и сухих веток. В центре кучи деревянный столб. Мужчины, женщины, дети стоят вокруг на траве, глаза их ярки, щеки розовы, они ждут, они взволнованны.
   Неожиданная кутерьма: десять человек идут по лужайке, ведя красивую женщину средних лет; должно быть, очень даже возбуждала в молодости, и в спящее сознание Шедвелла заползает слово "живая". Впереди нее идет солдат Охотников на Ведьм Ньютон Пульцифер. Нет, это не Ньют. Этот человек постарше, и одет он в черную кожу. Шедвелл с одобрением узнает древнюю униформу майора Охотника на Ведьм.
   Женщина залезает на костер, закидывает назад руки, и ее привязывают к столбу. Костер зажигают. Она говорит с толпой, что-то ей говорит, но Шедвелл слишком высоко, чтобы услышать, что же. Толпа собирается вокруг нее.
   "Ведьма, -- думает Шедвелл. -- Они сжигают ведьму". В нем это вызывает теплое чувство. Это было правильное состояние вещей, так и должно быть. Так было задумано.
   Только...
   Теперь она прямо на него смотрит и произносит:
   -Относится и к тебе сие, старый ты глупец безумный.
   Только она скоро умрет. Сгорит, умрет. И, понимает в своем сне Шедвелл, это ужасный вид смерти.
   Пламя поднимается выше.
   А женщина смотрит вверх. Она прямо на него глядит, хоть он и невидим. И она улыбается.
   А потом раздается жуткое "бабах".
   "Гром раздался", -- подумал Шедвелл, проснувшись -- и у него было не желающее исчезать ощущение, что на него по-прежнему кто-то смотрит. Он открыл глаза, и тринадцать стеклянных глаз глядели с различных шкафов будуара мадам Трейси, глядя с разных смутно различимых лиц.
   Он отвернулся, и взглянул в глаза кого-то, внимательнейше на него глядящего. Это был он.
   "Ох, -- подумал он в ужасе, -- один из этих случаев, "вне-тела-своего", я вижу тело свое, в этот раз точно помер я...".
   Он делал бешеные движения пловца, чтобы достичь своего тела, а затем, как это всегда бывает в таких случаях, все стало понятно.
   Шедвелл мигнул и задумался, зачем может кому-нибудь захотеться на крышу спальни приладить зеркало. Он пораженно покачал головой.
   Он вылез из постели, натянул сапоги и осторожно встал. Чего-то не хватало. Сигареты. Он глубоко в карманы засунул руку, вытащил бумагу и принялся сворачивать сигарету.
   Он спал, знал он. Шедвелл сон не помнил, но чувствовал он себя после него неуютно, каким бы он ни был.
   Он зажег сигарету. И увидел свою правую руку, сильнейшее оружие. Оружие судного дня. Он навел один палец на одноглазого плюшевого мишку на камине.
   -- Бах, -- бросил он и глухо захохотал. Он хохотать не привык, поэтому начал он кашлять, что значило, что на знакомую землю вернулся. Он хотел чего-нибудь выпить. Сладкую баночку сгущенного молока.
   У мадам Трейси будет.
   Он, топая, выбрался из ее будуара, направлялся он в кухню.
   Снаружи маленькой кухни он остановился. Она с кем-то говорила. С мужчиной.
   -- И что же конкретно вы хотите, чтобы я с этим сделала? -- спрашивала она.
   -- Ах ты ублажающая телом, -- пробормотал Шедвелл. У нее там явно был один из посещавших ее господ.
   -- Честно говоря, милая леди, в настоящий момент мои планы, так уж вышло, несколько неустойчивы.
   Кровь Шедвелла захолодела. Он промаршировал сквозь занавеску из шариков, вопя:
   -- Грехи Гоморры и Содома! Беззащитностью пользуясь гурии! Только чрез труп мой!
   Мадам Трейси подняла голову и ему улыбнулась. В комнате никого больше не было.
   -- Иде он? -- вопросил Шедвелл.
   -- Кто? -- спросила мадам Трейси.
   -- Какой-то неженка южный, -- ответил он. -- Я слыхал его. Здесь был он, тебе предлагал вещи разные. Я слыхал его.
   Рот мадам Трейси открылся, и голос произнес:
   -- Не просто Какой-то Южный Неженка, сержант Шедвелл. ЮЖНЫЙ НЕЖЕНКА.
   Шедвелл уронил свою сигарету. Он вытянул свою руку, которая слегка тряслась, и наставил палец на мадам Трейси.
   -- Демон, -- прокаркал он.
   -- Нет, -- возразила голосом демона мадам Трейси. -- Знаю я, что вы думаете, сержант Шедвелл. Думаете вы, что вот-вот голова эта начнет крутиться и вертеться и меня гороховым супом тошнить начнет. Не начнет. Я не демон. И прошу вас послушать то, что я скажу.
   -- Демон, мрака порожденье, замолчи, -- повелел Шедвелл. -- Ложь твою извращенную слушать не буду я. Знаешь, что сие такое? Сие рука. Пальца четыре. Большой один. Одного из вас уж утром этим изгнала. Теперь убирайся из главы доброй женщины сей, иль я тебя отправлю в царство, что грядет.
   -- Вот в этом и есть проблема, -- проговорила собственным голосом мадам Трейси. -- Царство, что грядет. Вот-вот придет. В этом-то и проблема. Мне про это-то и говорил мистер Азирафаил. Теперь, мистер Шедвелл, прекратите быть старым глупышом, сядьте, чая выпейте, и я объясню все вам.