И они опять пошли в "Ритц", где загадочным образом был свободен столик. И, возможно, недавние напряжения на природу реальности повлияли, ибо, пока они ели, соловей пел на Площади Беркли.
Никто его за шумом машин не слышал, но он там был, это уж точно.
x x x
Был час дня, воскресенье.
На протяжении последнего десятилетия воскресный ланч в мире сержанта Охотников на Ведьм Шедвелла проходил одинаково. Он сидел на расшатанном, прожженным сигаретами столе в своей комнате, пролистывая старое издание какой либо из книг Библиотеки Охотников на Ведьм [Капрал Охотников на Ведьм Ковер, библиотекарь, 11 пенсов дополнительно per annum . Прим. авт.] -- книг по магии и Демонологии -- "Некротелекомникон" или "Liber Fulvarum Paginarum", или старую, любимую -- "Malleus Mallefacurum, Молот Ведьм" ["Эта книга -- блокбастер на века; от всего сердца рекомендую" -- Папа Иннокентий VIII. Прим. авт.].
Потом раздавался стук в дверь, и мадам Трейси кричала "Ланч, мистер Шедвелл", а Шедвелл бормотал "Бесстыдная проститутка", и ждал шестьдесят секунд, чтобы дать бесстыдной проститутке время вернуться в ее комнату; затем он открывал дверь и поднимал тарелку с печенкой, которая обычно была аккуратно накрыта другой , чтобы печенка не остыла. И он вносил ее в комнату, и он ее ел, стараясь -- впрочем, не особо, -- не проливать подливку на страницы, которые он читал [Правильный собиратель оценил бы библиотеку Армии Охотников на Ведьм в миллионы. Собиратель этот должен был быть очень богат, а также наплевать был должен на следы подливки, обожженную сигаретами бумагу,замечания на полях или страсть покойного Младшего Капрала Охотников на Ведьм Вотлинга пририсовать очки и усы на все гравюры -- изображения ведьм и демонов. Прим. авт.].
Так было всегда.
Вот только не в это воскресенье.
Для начала, он не читал. Он просто сидел.
А когда раздался стук в дверь, он немедленно поднялся и открыл его. Не надо было ему спешить.
Не было никакой тарелки. Была одна мадам Трейси, на ней была брошка с камеей, а на губах -- незнакомого оттенка помада. Также она стояла так, что запах ее духов был очень силен.
-- Да, Бесстыдница?
Готов мадам Трейси был весел, быстр и ломок от неуверенности.
-- Привет, мистер Ш, я тут подумала, после всего, что вместе за последние два дня пережили, глупо было бы мне для вас тарелку оставлять, так что я для вас место устроила. Пойдемте...
"Мистер Ш?". Шедвелл осторожно за мадам Трейси последовал.
Прошлой ночью он опять видел сон. Он его и не помнил в общем-то, только одну фразу, которая все еще отдавалась эхом в его голове и его беспокоила. Сон, как и события предшествовавшей ночи, скрыл туман.
Вот какие слова он помнил: "Ничего плохого нет в охоте на ведьм. Хотелось бы мне быть охотником на ведьм. Просто, ну, надо по очереди этим заниматься. Сегодня мы пойдем охотиться на ведьм, а завтра спрятаться можем, и будет ведьм черед на НАС охотиться...".
Во второй раз за последние двадцать четыре часа -- во второй раз за всю свою жизнь -- он вошел в комнаты мадам Трейси.
-- Садитесь сюда, -- велела ему та, указывая на кресло. У этого кресла там, куда клали голову, была салфеточка, на сиденье лежала подоткнутая подушка, а еще внизу стояла маленькая табуретка для ног.
Шедвелл сел.
Мадам Трейси положила поднос на его колени, и смотрела, как он ест, и убрала поднос, когда он кончил. Затем она открыла бутылку "Гиннеса", налила его в стакан и дала сержанту, а затем пила свой чай, пока он хлебал свое пиво. Когда она поставила свою чашку, та нервно зазвенела в блюдечке.
-- У меня кучка денег отложена, -- проговорила она -- без всякой, вроде, цели. -- И знаете, иногда я думаю, что будет славно купить маленькое бунгало где-нибудь подальше от городов. Уехать из Лондона. Я его назову Лавры, или Конец-Делам, или, или...
-- Шангри-Ла, -- предложил Шедвелл, и понять не мог, почему.
-- Именно, мистер Ш. Именно. Шангри-Ла. -- Она ему улыбнулась. -Удобно, дорогой ?
Шедвелл -- с нарастающим ужасом -- понял, что ему удобно. Ужасно, ужасающе удобно.
-- Да, -- осторожно проговорил он.
Ему никогда раньше так удобно не было.
Мадам Трейси открыла еще одну бутылку "Гиннеса" и поставила ее перед ним.
-- Только есть проблема с маленьким бунгало, названным -- какая у вас умная была идея, мистер Ш?
-- Э. Шангри-Ла.
-- Шангри-Ла, именно, оно не на одного рассчитано, ведь так? Я имею в виду, два человека, говорят, двое могут тратить столько же денег, столько один.
("Или пятьсот восемнадцать", -- подумал Шедвелл, вспомнив, сколько народа числилось в Армии Охотников на Ведьм.)
Мадам Трейси захихикала.
-- Мне вот интересно, где я могу кого-нибудь найти, чтоб потом с ним жить...
Шедвелл осознал, что она говорит о нем.
Он не был насчет этого уверен. У него было четкое ощущение, что оставить солдата Охотников на Ведьм Пульцифера с юной леди в Тадфилде было плохим шагом -- по "Книге Правил и Установлений" Армии Охотников на Ведьм. А это казалось еще опаснее.
Вот только, в его возрасте, когда слишком становишься старым, чтоб ползать в длинной траве, когда от холода утренней росы ломает кости...
("А завтра спрятаться можем, и будет ведьм черед на НАС охотиться...")
Мадам Трейси открыла еще одну бутылку "Гиннесса" и захихикала.
-- О, мистер Ш, -- бросила она, -- вы подумаете, я вас подпоить пытаюсь.
Он хрюкнул. Была формальность, которую во всем этом следовало соблюдать.
Сержант Охотников на Ведьм Шедвелл сделал долгий, глубокий глоток "Гиннеса", а затем он выпалил вопрос.
Мадам Трейси захихикала.
-- Честно, старый ты глупыш, -- ответила она, и сильно покраснела. -- А ты как думаешь?
Он опять вопрос выпалил.
-- Два, -- дала на этот раз ответ мадам Трейси.
-- А, славненько. Тогда нормально все, -- кивнул сержант Охотников на Ведьм Шедвелл (в отставке).
x x x
Был воскресный день.
Высоко в небе над Англией 747-ой, гудя, летел на запад. В отделении первого класса мальчик по имени Колдун положил свой комикс и стал смотреть в окно.
Очень странная была пара дней. Он все еще не был уверен, почему его отца позвали на Ближний Восток. Он был почти уверен, что и его отец этого не знал. Вероятно, было что-то культурное. Все, что произошло -- куча странно выглядящих парней с полотенцами на головах и очень плохими зубами показали им какие-то старые руины. Колдун видел руины и получше. А потом один из старых парней его спросил, не хочет ли он чего сделать? А Колдун ответил, что хочет уйти.
Их всех, по виду судя, этот его ответ очень расстроил.
А теперь он летел обратно в Штаты. Была какая-то проблема с билетами, рейсами, расписаниями в аэропортах или чем-то таким. Было это странно; он был уверен, что его отец хотел вернуться в Англию. Колдун Англию любил. В этой стране приятно было быть американцем.
Самолет в этот момент пролетал над спальней Жирного Джонсона в Нижнем Тадфилде, тот в это время без особой цели листал журнал по фотографии, который он купил лишь потому, что на обложке был довольно неплохой снимок тропической рыбки.
На несколько страниц ниже застывшего -- пока -- на месте пальца Жирного был разворот про американский футбол и то, как он становился весьма популярным в Европе. Что было странно -- так как когда журнал напечатали, эти страницы были о фотографировании в пустыне.
Разворот этот вот-вот изменит жизнь Джонсона.
А Колдун летел в Америку. Он заслуживал чего-то (ведь самых первых друзей в жизни никогда не забудешь, даже если тебе было всего несколько часов от роду, когда дружили), и сила, что в этот конкретный момент контролировала судьбу всего человечества, думала: "Ведь он же направляется в Америку, верно? Не понимаю, как что может быть лучше, чем направляться в Америку.
У них там тридцать девять разных видов мороженого. Может, даже и побольше".
x x x
Есть миллион увлекательных занятий для мальчика и его пса в воскресный день. Адам, даже и не пытаясь, мог подумать о четырехстах или пятистах. Возбуждающие вещи, волнующие вещи, завоевание планет, приручение львов, южноамериканские миры, кишащие динозаврами, так и ждущие, чтоб их открыли и с ними подружились.
Он сидел в саду и царапал грязь камешком, выглядя подавленно.
Его отец, вернувшись с военно-воздушной базы, увидел, что Адам спит -спит, как будто в постели был весь вечер. Даже похрапывая -- не то что обычно -- причем явно не притворно.
Но за завтраком на следующий день Адаму дали понять, что этого было недостаточно. Мистер Янг не любил в субботний вечер бегать, за сыном гоняться . И если -- каким-то невообразимым образом -- Адам не был ответственен за ночные проблемы -- какими бы они ни были (никто не мог этого сказать, только знали, что какие-то были) -- он все равно несомненно в чем-то был виноват. Такова была позиция мистера Янга, и последние одиннадцать лет она ему безупречно служила.
Адам мрачно сидел в саду. Августовское солнце высоко висело в синем и безоблачном августовском небе, а за живой изгородью пел дрозд, но Адаму казалось, что от этого все просто еще хуже становилось.
Пес сидел у ног Адама. Он попытался помочь, и главной попыткой было выкапывание кости, засыпанной землей четырьмя днями ранее, но все, что сделал Адам -- мрачно на нее смотрел, и в конце концов Пес ее унес и опять закопал. Он сделал все, что мог.
-- Адам?
Адам повернулся. Три лица на него глядели -- три лица поверх живой изгороди сада.
-- Привет, -- неутешно ответил Адам.
-- В Нортон цирк приехал, -- поведала Пеппер. -- Венсли там был, он их видел. Они сейчас устраиваются.
-- У них палатки есть, и слоны, и жонглеры, и практицки дикие звери, и такие штуки, и -- и все прочее! -- возбужденно проговорил Венслидэйл.
-- Мы подумали, может, туда сходим, посмотрим, как они устраиваются, -вступил в разговор Брайан.
На небольшой промежуток времени мозг Адама заполнили видения о цирках. Когда устроились, цирки были скучны. По телевизору в любой день штуки получше увидеть можно было. Но устраивание... Конечно, они туда все пойдут, и помогут приезжим палатки поставить, и слонов помыть, и люди из цирка так будут поражены природным rappore Адама с животными, что этой ночью Адам (и Пес, Самый В Мире Знаменитый Исполнитель-Дворняга) выведут слонов на арену и...
Ничего не было хорошего.
Он мрачно покачал головой.
-- Никуда пойти не могу, -- бросил он. -- Так они сказали.
Последовала пауза.
-- Адам, -- слегка беспокойно спросила Пеппер, -- что произошло прошлой ночью?
Адам пожал плечами.
-- Просто всякие штуки. Неважно, -- ответил он. -- Всегда одно и то же. Ты все, что делаешь, -- пытаешься помочь, а люди думают, ты кого-то убил или чего такое.
Последовала еще одна пауза, во время которой Они глядели на своего павшего главу.
-- И как ты думаешь, когда они тебя выпустят? -- спросила Пеппер.
-- Не выпустят еще годы и годы. Годы, и годы, и годы. Я стариком стану к тому времени, когда они меня выпустят.
-- А как насчет завтра? -- спросил Венслидэйл.
Адам стал менее мрачен.
-- О, завтра все нормально будет, -- произнес он. -- Тогда они про это забудут. Увидите. Так всегда бывает. -- Он взглянул на них, неряшливый Наполеон с развязанными шнурками, сосланный на засаженную поддерживаемыми решетками розами Эльбу. -- Вы все идите, -- велел он им с коротким, глухим смешком. -- Не волнуйтесь обо мне. Со мной все будет в порядке. Увижусь со всеми вами завтра.
Они смешались. Верность -- великая вещь, но никаких лейтенантов не надо заставлять выбирать между их главой и цирком со слонами. Они ушли.
Солнце продолжало светить. Дрозд продолжал петь. Пес перестал пытаться помочь своему хозяину и стал красться за бабочкой в траве у живой изгороди сада. Это была серьезная, плотная, непроходимая изгородь, из толстой и хорошо ухоженной бирючины , и Адам давно ее знал. За ней простирались открытые поля, и великолепные грязные канавы, и незрелые фрукты, и сердитые, но ногами-медленно-двигающие владельцы фруктовых деревьев, и цирки, и потоки, что запрудить можно, и стены с деревьями, созданные для того, чтобы на них взбираться.
Но не было прохода сквозь изгородь.
Адам задумался, и это отразилось у него на лице.
-- Пес, -- велел Адам строго, -- отойди от этой изгороди, ведь если ты через нее пройдешь, мне придется за тобой погнаться, чтобы тебя поймать, и мне придется из сада выйти, а мне этого не разрешили. Но мне придется... если ты возьмешь и убежишь.
Пес возбужденно подпрыгнул и опустился на землю, и не двинулся он с места.
Адам осторожно огляделся вокруг. Затем, еще осторожнее, поглядел он Вверх и Вниз. А затем Внутрь.
Потом...
А теперь в живой изгороди была большая дыра -- достаточно большая, чтоб сквозь нее пробежал пес и протиснулся вслед за ним мальчик. И была это дыра, что всегда была там.
Адам подмигнул Псу.
Пес пробежал сквозь дыру в живой изгороди. И, громко, ясно и понятно крича "Пес, плохой ты пес! Остановись! Вернись сюда!", Адам протиснулся в дыру вслед за ним.
Что-то подсказало ему, что подходит нечто к концу. Нет, не свет. Одно лето. Будут и другие, но такого, как это, больше не будет. Никогда.
Раз так, надо из него все, что можно, выжать.
Пробежав полполя, он остановился. Кто-то что-то жег. Он взглянул на завиток белого дыма над трубой Жасминового Домика, и он замер. И он прислушался.
Адам слышал вещи, которые ускользали от слуха других людей.
Он слышал смех.
Это не было похохатыванье ведьмы; был низкий, земной смех кого-то, кто знал гораздо больше чем следовало бы.
Белый дым крутился и закручивался в кольца над трубой домика. На долю секунды Адам увидел очерченное дымом красивое женское лицо. Лицо, которое на Земле не видели более трехсот лет.
Агнес Наттер ему подмигнула.
Легкий летний ветерок рассеял дым; и лицо со смехом исчезли.
Адам усмехнулся и вновь начал бежать.
На совсем недалеком лугу на другой стороне ручья Адам догнал мокрого и грязного пса.
-- Плохой Пес, -- говорил мальчик, почесывая Пса за ушами. Пес экстатически тявкал.
Адам поднял голову. Над ним нависало старое яблочное дерево, искривленное и тяжелое. Его ветви сгибались под весом яблок, маленьких, зеленых и незрелых.
Со скоростью нападающей кобры мальчик взобрался на дерево. Через секунды он вернулся на землю, пакеты его одежды распухли, а сам он шумно жевал горькое и безупречное яблоко.
-- Эй! Ты! Мальчик! -- раздался сзади него хриплый голос. -- Ты тот Адам Янг! Я тебя вижу! Я твоему отцу о тебе скажу, уж это точно!
"Теперь родители точно накажут", -- подумал Адам, убегая (а рядом с ним -- его пес), карманы -- наполнены украденными фруктами.
Так всегда было. Но до сегодняшнего вечера никак его не накажут.
А до вечера еще много было времени.
Он кинул сердцевину яблока назад -- в направлении преследователя, и он залез в карман, чтобы достать новое.
Он не понимал, а чего это люди так волновались по поводу того, что другие люди едят их дурацкие старые фрукты, но жизнь станет гораздо менее интересна, если б было по-другому. А, считал Адам, не бывает яблок, не стоящих проблем, которые возникают из-за того, что их ешь.
Если хотите представить будущее, представьте мальчика, его пса и друзей. И лето, что никогда не кончается.
И, если хотите представить будущее, представьте сапог... нет, представьте кед, шнурки которого развязаны, пинает он камешек; представьте палку -- для троганья интересных вещей и кидания, чтоб пес решил, принести ее или нет; представьте немелодичный свисток, наигрывающий какую-то популярную песню (до умопомрачения); представьте фигуру, наполовину ангела, наполовину черта, полностью человека...
Направляющуюся с надеждою в Тадфилд, согнув спину...
...вечно.
КОНЕЦ.
Никто его за шумом машин не слышал, но он там был, это уж точно.
x x x
Был час дня, воскресенье.
На протяжении последнего десятилетия воскресный ланч в мире сержанта Охотников на Ведьм Шедвелла проходил одинаково. Он сидел на расшатанном, прожженным сигаретами столе в своей комнате, пролистывая старое издание какой либо из книг Библиотеки Охотников на Ведьм [Капрал Охотников на Ведьм Ковер, библиотекарь, 11 пенсов дополнительно per annum . Прим. авт.] -- книг по магии и Демонологии -- "Некротелекомникон" или "Liber Fulvarum Paginarum", или старую, любимую -- "Malleus Mallefacurum, Молот Ведьм" ["Эта книга -- блокбастер на века; от всего сердца рекомендую" -- Папа Иннокентий VIII. Прим. авт.].
Потом раздавался стук в дверь, и мадам Трейси кричала "Ланч, мистер Шедвелл", а Шедвелл бормотал "Бесстыдная проститутка", и ждал шестьдесят секунд, чтобы дать бесстыдной проститутке время вернуться в ее комнату; затем он открывал дверь и поднимал тарелку с печенкой, которая обычно была аккуратно накрыта другой , чтобы печенка не остыла. И он вносил ее в комнату, и он ее ел, стараясь -- впрочем, не особо, -- не проливать подливку на страницы, которые он читал [Правильный собиратель оценил бы библиотеку Армии Охотников на Ведьм в миллионы. Собиратель этот должен был быть очень богат, а также наплевать был должен на следы подливки, обожженную сигаретами бумагу,замечания на полях или страсть покойного Младшего Капрала Охотников на Ведьм Вотлинга пририсовать очки и усы на все гравюры -- изображения ведьм и демонов. Прим. авт.].
Так было всегда.
Вот только не в это воскресенье.
Для начала, он не читал. Он просто сидел.
А когда раздался стук в дверь, он немедленно поднялся и открыл его. Не надо было ему спешить.
Не было никакой тарелки. Была одна мадам Трейси, на ней была брошка с камеей, а на губах -- незнакомого оттенка помада. Также она стояла так, что запах ее духов был очень силен.
-- Да, Бесстыдница?
Готов мадам Трейси был весел, быстр и ломок от неуверенности.
-- Привет, мистер Ш, я тут подумала, после всего, что вместе за последние два дня пережили, глупо было бы мне для вас тарелку оставлять, так что я для вас место устроила. Пойдемте...
"Мистер Ш?". Шедвелл осторожно за мадам Трейси последовал.
Прошлой ночью он опять видел сон. Он его и не помнил в общем-то, только одну фразу, которая все еще отдавалась эхом в его голове и его беспокоила. Сон, как и события предшествовавшей ночи, скрыл туман.
Вот какие слова он помнил: "Ничего плохого нет в охоте на ведьм. Хотелось бы мне быть охотником на ведьм. Просто, ну, надо по очереди этим заниматься. Сегодня мы пойдем охотиться на ведьм, а завтра спрятаться можем, и будет ведьм черед на НАС охотиться...".
Во второй раз за последние двадцать четыре часа -- во второй раз за всю свою жизнь -- он вошел в комнаты мадам Трейси.
-- Садитесь сюда, -- велела ему та, указывая на кресло. У этого кресла там, куда клали голову, была салфеточка, на сиденье лежала подоткнутая подушка, а еще внизу стояла маленькая табуретка для ног.
Шедвелл сел.
Мадам Трейси положила поднос на его колени, и смотрела, как он ест, и убрала поднос, когда он кончил. Затем она открыла бутылку "Гиннеса", налила его в стакан и дала сержанту, а затем пила свой чай, пока он хлебал свое пиво. Когда она поставила свою чашку, та нервно зазвенела в блюдечке.
-- У меня кучка денег отложена, -- проговорила она -- без всякой, вроде, цели. -- И знаете, иногда я думаю, что будет славно купить маленькое бунгало где-нибудь подальше от городов. Уехать из Лондона. Я его назову Лавры, или Конец-Делам, или, или...
-- Шангри-Ла, -- предложил Шедвелл, и понять не мог, почему.
-- Именно, мистер Ш. Именно. Шангри-Ла. -- Она ему улыбнулась. -Удобно, дорогой ?
Шедвелл -- с нарастающим ужасом -- понял, что ему удобно. Ужасно, ужасающе удобно.
-- Да, -- осторожно проговорил он.
Ему никогда раньше так удобно не было.
Мадам Трейси открыла еще одну бутылку "Гиннеса" и поставила ее перед ним.
-- Только есть проблема с маленьким бунгало, названным -- какая у вас умная была идея, мистер Ш?
-- Э. Шангри-Ла.
-- Шангри-Ла, именно, оно не на одного рассчитано, ведь так? Я имею в виду, два человека, говорят, двое могут тратить столько же денег, столько один.
("Или пятьсот восемнадцать", -- подумал Шедвелл, вспомнив, сколько народа числилось в Армии Охотников на Ведьм.)
Мадам Трейси захихикала.
-- Мне вот интересно, где я могу кого-нибудь найти, чтоб потом с ним жить...
Шедвелл осознал, что она говорит о нем.
Он не был насчет этого уверен. У него было четкое ощущение, что оставить солдата Охотников на Ведьм Пульцифера с юной леди в Тадфилде было плохим шагом -- по "Книге Правил и Установлений" Армии Охотников на Ведьм. А это казалось еще опаснее.
Вот только, в его возрасте, когда слишком становишься старым, чтоб ползать в длинной траве, когда от холода утренней росы ломает кости...
("А завтра спрятаться можем, и будет ведьм черед на НАС охотиться...")
Мадам Трейси открыла еще одну бутылку "Гиннесса" и захихикала.
-- О, мистер Ш, -- бросила она, -- вы подумаете, я вас подпоить пытаюсь.
Он хрюкнул. Была формальность, которую во всем этом следовало соблюдать.
Сержант Охотников на Ведьм Шедвелл сделал долгий, глубокий глоток "Гиннеса", а затем он выпалил вопрос.
Мадам Трейси захихикала.
-- Честно, старый ты глупыш, -- ответила она, и сильно покраснела. -- А ты как думаешь?
Он опять вопрос выпалил.
-- Два, -- дала на этот раз ответ мадам Трейси.
-- А, славненько. Тогда нормально все, -- кивнул сержант Охотников на Ведьм Шедвелл (в отставке).
x x x
Был воскресный день.
Высоко в небе над Англией 747-ой, гудя, летел на запад. В отделении первого класса мальчик по имени Колдун положил свой комикс и стал смотреть в окно.
Очень странная была пара дней. Он все еще не был уверен, почему его отца позвали на Ближний Восток. Он был почти уверен, что и его отец этого не знал. Вероятно, было что-то культурное. Все, что произошло -- куча странно выглядящих парней с полотенцами на головах и очень плохими зубами показали им какие-то старые руины. Колдун видел руины и получше. А потом один из старых парней его спросил, не хочет ли он чего сделать? А Колдун ответил, что хочет уйти.
Их всех, по виду судя, этот его ответ очень расстроил.
А теперь он летел обратно в Штаты. Была какая-то проблема с билетами, рейсами, расписаниями в аэропортах или чем-то таким. Было это странно; он был уверен, что его отец хотел вернуться в Англию. Колдун Англию любил. В этой стране приятно было быть американцем.
Самолет в этот момент пролетал над спальней Жирного Джонсона в Нижнем Тадфилде, тот в это время без особой цели листал журнал по фотографии, который он купил лишь потому, что на обложке был довольно неплохой снимок тропической рыбки.
На несколько страниц ниже застывшего -- пока -- на месте пальца Жирного был разворот про американский футбол и то, как он становился весьма популярным в Европе. Что было странно -- так как когда журнал напечатали, эти страницы были о фотографировании в пустыне.
Разворот этот вот-вот изменит жизнь Джонсона.
А Колдун летел в Америку. Он заслуживал чего-то (ведь самых первых друзей в жизни никогда не забудешь, даже если тебе было всего несколько часов от роду, когда дружили), и сила, что в этот конкретный момент контролировала судьбу всего человечества, думала: "Ведь он же направляется в Америку, верно? Не понимаю, как что может быть лучше, чем направляться в Америку.
У них там тридцать девять разных видов мороженого. Может, даже и побольше".
x x x
Есть миллион увлекательных занятий для мальчика и его пса в воскресный день. Адам, даже и не пытаясь, мог подумать о четырехстах или пятистах. Возбуждающие вещи, волнующие вещи, завоевание планет, приручение львов, южноамериканские миры, кишащие динозаврами, так и ждущие, чтоб их открыли и с ними подружились.
Он сидел в саду и царапал грязь камешком, выглядя подавленно.
Его отец, вернувшись с военно-воздушной базы, увидел, что Адам спит -спит, как будто в постели был весь вечер. Даже похрапывая -- не то что обычно -- причем явно не притворно.
Но за завтраком на следующий день Адаму дали понять, что этого было недостаточно. Мистер Янг не любил в субботний вечер бегать, за сыном гоняться . И если -- каким-то невообразимым образом -- Адам не был ответственен за ночные проблемы -- какими бы они ни были (никто не мог этого сказать, только знали, что какие-то были) -- он все равно несомненно в чем-то был виноват. Такова была позиция мистера Янга, и последние одиннадцать лет она ему безупречно служила.
Адам мрачно сидел в саду. Августовское солнце высоко висело в синем и безоблачном августовском небе, а за живой изгородью пел дрозд, но Адаму казалось, что от этого все просто еще хуже становилось.
Пес сидел у ног Адама. Он попытался помочь, и главной попыткой было выкапывание кости, засыпанной землей четырьмя днями ранее, но все, что сделал Адам -- мрачно на нее смотрел, и в конце концов Пес ее унес и опять закопал. Он сделал все, что мог.
-- Адам?
Адам повернулся. Три лица на него глядели -- три лица поверх живой изгороди сада.
-- Привет, -- неутешно ответил Адам.
-- В Нортон цирк приехал, -- поведала Пеппер. -- Венсли там был, он их видел. Они сейчас устраиваются.
-- У них палатки есть, и слоны, и жонглеры, и практицки дикие звери, и такие штуки, и -- и все прочее! -- возбужденно проговорил Венслидэйл.
-- Мы подумали, может, туда сходим, посмотрим, как они устраиваются, -вступил в разговор Брайан.
На небольшой промежуток времени мозг Адама заполнили видения о цирках. Когда устроились, цирки были скучны. По телевизору в любой день штуки получше увидеть можно было. Но устраивание... Конечно, они туда все пойдут, и помогут приезжим палатки поставить, и слонов помыть, и люди из цирка так будут поражены природным rappore Адама с животными, что этой ночью Адам (и Пес, Самый В Мире Знаменитый Исполнитель-Дворняга) выведут слонов на арену и...
Ничего не было хорошего.
Он мрачно покачал головой.
-- Никуда пойти не могу, -- бросил он. -- Так они сказали.
Последовала пауза.
-- Адам, -- слегка беспокойно спросила Пеппер, -- что произошло прошлой ночью?
Адам пожал плечами.
-- Просто всякие штуки. Неважно, -- ответил он. -- Всегда одно и то же. Ты все, что делаешь, -- пытаешься помочь, а люди думают, ты кого-то убил или чего такое.
Последовала еще одна пауза, во время которой Они глядели на своего павшего главу.
-- И как ты думаешь, когда они тебя выпустят? -- спросила Пеппер.
-- Не выпустят еще годы и годы. Годы, и годы, и годы. Я стариком стану к тому времени, когда они меня выпустят.
-- А как насчет завтра? -- спросил Венслидэйл.
Адам стал менее мрачен.
-- О, завтра все нормально будет, -- произнес он. -- Тогда они про это забудут. Увидите. Так всегда бывает. -- Он взглянул на них, неряшливый Наполеон с развязанными шнурками, сосланный на засаженную поддерживаемыми решетками розами Эльбу. -- Вы все идите, -- велел он им с коротким, глухим смешком. -- Не волнуйтесь обо мне. Со мной все будет в порядке. Увижусь со всеми вами завтра.
Они смешались. Верность -- великая вещь, но никаких лейтенантов не надо заставлять выбирать между их главой и цирком со слонами. Они ушли.
Солнце продолжало светить. Дрозд продолжал петь. Пес перестал пытаться помочь своему хозяину и стал красться за бабочкой в траве у живой изгороди сада. Это была серьезная, плотная, непроходимая изгородь, из толстой и хорошо ухоженной бирючины , и Адам давно ее знал. За ней простирались открытые поля, и великолепные грязные канавы, и незрелые фрукты, и сердитые, но ногами-медленно-двигающие владельцы фруктовых деревьев, и цирки, и потоки, что запрудить можно, и стены с деревьями, созданные для того, чтобы на них взбираться.
Но не было прохода сквозь изгородь.
Адам задумался, и это отразилось у него на лице.
-- Пес, -- велел Адам строго, -- отойди от этой изгороди, ведь если ты через нее пройдешь, мне придется за тобой погнаться, чтобы тебя поймать, и мне придется из сада выйти, а мне этого не разрешили. Но мне придется... если ты возьмешь и убежишь.
Пес возбужденно подпрыгнул и опустился на землю, и не двинулся он с места.
Адам осторожно огляделся вокруг. Затем, еще осторожнее, поглядел он Вверх и Вниз. А затем Внутрь.
Потом...
А теперь в живой изгороди была большая дыра -- достаточно большая, чтоб сквозь нее пробежал пес и протиснулся вслед за ним мальчик. И была это дыра, что всегда была там.
Адам подмигнул Псу.
Пес пробежал сквозь дыру в живой изгороди. И, громко, ясно и понятно крича "Пес, плохой ты пес! Остановись! Вернись сюда!", Адам протиснулся в дыру вслед за ним.
Что-то подсказало ему, что подходит нечто к концу. Нет, не свет. Одно лето. Будут и другие, но такого, как это, больше не будет. Никогда.
Раз так, надо из него все, что можно, выжать.
Пробежав полполя, он остановился. Кто-то что-то жег. Он взглянул на завиток белого дыма над трубой Жасминового Домика, и он замер. И он прислушался.
Адам слышал вещи, которые ускользали от слуха других людей.
Он слышал смех.
Это не было похохатыванье ведьмы; был низкий, земной смех кого-то, кто знал гораздо больше чем следовало бы.
Белый дым крутился и закручивался в кольца над трубой домика. На долю секунды Адам увидел очерченное дымом красивое женское лицо. Лицо, которое на Земле не видели более трехсот лет.
Агнес Наттер ему подмигнула.
Легкий летний ветерок рассеял дым; и лицо со смехом исчезли.
Адам усмехнулся и вновь начал бежать.
На совсем недалеком лугу на другой стороне ручья Адам догнал мокрого и грязного пса.
-- Плохой Пес, -- говорил мальчик, почесывая Пса за ушами. Пес экстатически тявкал.
Адам поднял голову. Над ним нависало старое яблочное дерево, искривленное и тяжелое. Его ветви сгибались под весом яблок, маленьких, зеленых и незрелых.
Со скоростью нападающей кобры мальчик взобрался на дерево. Через секунды он вернулся на землю, пакеты его одежды распухли, а сам он шумно жевал горькое и безупречное яблоко.
-- Эй! Ты! Мальчик! -- раздался сзади него хриплый голос. -- Ты тот Адам Янг! Я тебя вижу! Я твоему отцу о тебе скажу, уж это точно!
"Теперь родители точно накажут", -- подумал Адам, убегая (а рядом с ним -- его пес), карманы -- наполнены украденными фруктами.
Так всегда было. Но до сегодняшнего вечера никак его не накажут.
А до вечера еще много было времени.
Он кинул сердцевину яблока назад -- в направлении преследователя, и он залез в карман, чтобы достать новое.
Он не понимал, а чего это люди так волновались по поводу того, что другие люди едят их дурацкие старые фрукты, но жизнь станет гораздо менее интересна, если б было по-другому. А, считал Адам, не бывает яблок, не стоящих проблем, которые возникают из-за того, что их ешь.
Если хотите представить будущее, представьте мальчика, его пса и друзей. И лето, что никогда не кончается.
И, если хотите представить будущее, представьте сапог... нет, представьте кед, шнурки которого развязаны, пинает он камешек; представьте палку -- для троганья интересных вещей и кидания, чтоб пес решил, принести ее или нет; представьте немелодичный свисток, наигрывающий какую-то популярную песню (до умопомрачения); представьте фигуру, наполовину ангела, наполовину черта, полностью человека...
Направляющуюся с надеждою в Тадфилд, согнув спину...
...вечно.
КОНЕЦ.