Гейнце Николай Эдуардович. Господин Великий Новгород (сборник)

   Федор Николаевич снова умолк.
   - Дальше, дальше! - прошептал Легкокрылов.
   - Иду оттуда и прямо домой. Не проходит получаса, как ко мне является ее горничная с моей шляпой.
   - Обменять изволили!
   - Знаю.
   - Позвольте получить?
   - Триста рублей, ни копейки менее, - заявляю я и выпроваживаю вон с моей шляпой.
   Проходит еще томительных полчаса, и горничная со шляпой и пакетом с тремя радужными является снова. Я возвращаю шляпу.
   - Да ты, Федя, гений! - порывисто произнес Антон Антонович, - выпьем, ты мне плесни в чайный стакан - вместе хочу.
   Федор Николаевич начал наливать водку.
   Чековая книжка
   (из жизни петербургского темного люда)
   Встретился на днях с приятелем, который знает чуть не пол-Петербурга и посвящен почти во все закулисные тайны, как крупных, так и мелких столичных "дельцов".
   Разговорились о том, о сем и между прочим о частых крахах петербургских банкиров.
   - Конечно, заметил я, платится одна легкомысленная провинция...
   - Нет, не скажи, - перебил он, - многие держат деньги у этих, с позволения сказать, банкиров и на вкладах и на текущем счету, соблазняясь высоким процентом, а иные имеют от них чековые книжки для разного рода кунштюков... С ними они обделывают свои делишки и пускают пыль в глаза...
   - То есть как?
   - Да так... Вносите вы, положим, в такую банкирскую контору тысячу рублей, вам контора выдает квитанцию в этой сумме и чековую книжку, на которой не обозначена сумма вашего вклада... Квитанцию вы запираете в ваш письменный стол, а книжку чеков кладете в карман и вы... капиталист... Вы берете по чекам деньги, выбираете даже все, но квитанция, а главное, чековая книжка остается у вас и вы все-таки... продолжаете быть капиталистом...
   - Даже когда по этой книжке не выдадут больше ни гроша?..
   - Даже когда не выдадут ни гроша... Да вот, вы знаете Z?
   - Это комиссионера?.. Знаю, видал... он живет на Стремянной...
   - Он самый, но вы ошибаетесь, он не может называться комиссионером в обыкновенном значении этого слова, он, поднимайте выше, делец... у него что месяц, то один проект грандиознее другого, он всегда окружен если не большими капиталистами, то во всяком случае состоятельными людьми, месяц-два безусловно верящими в его финансовый ум вообще и в его проекты: "Товарищество на паях для добывания олова на Мурманском берегу" и "Акционерное общество копчения свиных туш в Тамбовской губернии для экспорта за границу", в особенности... Но это между прочим... Я отвлекся от нити рассказа...
   Вот у этого самого Z всегда есть чековая книжка какой-нибудь банкирской конторы и на нее он зарабатывает хорошие деньги... Пригласит к себе обедать какого-нибудь еще не разочаровавшегося в нем будущего "пайщика" в деле "добывания олова" или "копчения свиных туш". Обед - надо отдать справедливость - всегда хороший, с шампанским, в седьмом часу вечера. Вдруг за обедом подает лакей, - пройдоха тоже парень, телеграмму, всегда одну и ту же - тщательно ее сохраняют... Z развертывает и читает: "Немедленно выезжайте курьерским, Москва, жду". Z за бумажник, там оказывается каких-нибудь двадцать-тридцать рублей...
   - Каково, положение! - восклицает он. - Надо сейчас же ехать в Москву, а денег нет... Дайте, голубчик, триста - четыреста рублей, а я вам напишу чек на банкирскую контору - завтра в 10 часов получите... Приди телеграмма, - будь проклята наша почта, - двумя-тремя часами ранее, получил бы сам, а теперь контора закрыта...
   Еще не разочаровавшийся гость, будущий "пайщик", вынимает деньги... Z вырывает чек из книжки и пишет сумму и, выпроводив гостя... остается дома, приказывая лакею несколько дней говорить обедавшему с ним, что он уехал в Москву...
   Через известное количество дней он, наконец, принимает своего нового кредитора, бросается к нему навстречу и не дает выговорить слова...
   - Простите, ради Бога, мою рассеянность, чек с вами...
   - Со мной, по нему ничего не выдали, так как деньги ваши уже все получены, - подает кредитор чек.
   Z быстро рвет его.
   - Из ума вон... совсем из ума вон, что денег там нет... Просто от этих дел голова идет кругом... Уж вы меня извините, голубчик, что заставил вас понапрасну проехать в контору...
   - Ничего, ничего... - заставляет тот, думая, что сейчас получит свои деньги... Ничуть не бывало.
   - Завтра завезу вам с благодарностью, - заставляет Z, и это завтра продолжается до последнего "судного дня"... Так и живет... да еще как живет - припеваючи... Только частные крахи контор вводят его в хлопоты: приходится добывать и вносить деньги на время в другую контору для получения чековой книжки... - заключил рассказчик.
   Выигрышный билет
   (Петербургская быль)
   Павел Петрович Маслобойников был вдовец.
   Человек еще далеко не старый он служил бухгалтером в одной из петербургских банкирских контор и получал обеспечивающее его содержание.
   Имея, кроме того, небольшой капиталец, он жил припеваючи.
   Детей у него не было. Жениться второй раз он не намеревался, хотя среди знакомых, и маменек, и дочек, он считался завидным женихом, и его в силу того еще радушнее принимали.
   Павел Петрович посмеивался себе в ус и пользовался выгодами своего положения.
   Двумя отличительными чертами характера моего героя были деликатность и скопидомство.
   Последнее выражалось в отношении всех лиц, с ним так или иначе сталкивавшихся, независимо от того или другого их положения. Даже с единственной прислугой своей, кухаркой Марфой, он не иначе обращался как на "вы", величая ее Марфой Силантьевной.
   Марфа Силантьевна была разбитная солдатская вдова, лет сорока, дородная и красивая баба, давно уже жившая по местам в Петербурге, оставившем на ней, вместе с промозглым запахом цикория, особый отпечаток, свойственный лишь истой "петербургской" прислуге.
   Жила она у Павла Петровича лет около десяти, поступивши еще при жизни его супруги, и почти три года его вдовства бесконтрольно вела его небольшое хозяйство.
   Нравственности она была безукоризненной и, хотя любила позубоскалить с соседней прислугой и дворниками, но никакого "двоюродного брата" или просто "унтера" на кухне Павла Петровича не появлялось.
   - Если в закон вступить, - оно пожалуй; а то что так публику-то пугать, - отвечала она на вопросы по этому поводу.
   Павлу Петровичу и его интересам она была предана фанатически, и товарищи его даже смеялись над ним, говоря, что он держит из экономии влюбленную в него кухарку; да и на самом деле - малейшая шутка с ней Павла Петровича доставляла ей видимое удовольствие, и по лунообразному ее лицу разливалась масляная улыбка.
   Живя тихо и скромно, она успела скопить себе на выигрышный билет внутреннего займа, и Павел Петрович сам купил ей его в своей конторе; два раза в год после тиража Марфа Силантьевна, подавая барину самовар, озабоченно спрашивала:
   - А что, батюшка, Павел Петрович, на мою сиротскую долю ничего Бог не послал?
   Оказывалось обыкновенно, что не послал.
   Номер билета был записан у Павла Петровича.
   Так мирно текла их жизнь, и лишь за год до описываемого мною события Марфа Силантьевна была встревожена известием о пожаре, посетившем ее деревню, и о том, что дом ее родителей сделался жертвой пламени.
   Привез это известие ее шурин.
   Поговорила об этом с барином во время утреннего чая, потужила, поохала, отписала в деревню - и все пошло по-прежнему.
   Однажды, на другой день тиража, просматривая в конторе таблицу выигрышей, Павел Петрович был поражен: на билет Марфы Силантьевны пал главный выигрыш в двести тысяч.
   Павел Петрович задумался.
   - Славная она баба, - рассуждал он, возвращаясь домой из конторы, простая, добрая, хорошая из нее жена выйдет...
   - Двести тысяч - это ух какой капитал, а в хороших руках много с ним сделать дел можно, - мелькнуло у него в голове.
   Он вернулся домой. На встретившую его Марфу Силантьевну он посмотрел как-то особенно нежно.
   - Ну что, королева, обед готов, - взял он ее за подбородок.
   - Готов, мигом подаю, - зарделась Марфа Силантьевна.
   Весь вечер просидел у себя в кабинете Павел Петрович, раздумывая, сказать ли Марфе о выигрыше и потом предложить ей руку и сердце, или же сперва жениться, а потом сообщить.
   - А ну, как с такими деньгами она на меня и глядеть не захочет, рассуждал Павел Петрович.
   В согласии Марфы Силантьевны на брак с ним в ее настоящем положении он не сомневался.
   Павел Петрович решил не говорить.
   Смущенный ожидал он на другой день утром обычного вопроса Марфы Силантьевны об ее "сиротской доле", но его не последовало.
   - Сам Бог помогает, - думал Павел Петрович, уходя на службу, - видно, забыла.
   Ухаживаний Павел Петрович за Марфой Силантьевной, увенчавшихся полным успехом, и нежных сцен со стороны последней на мотив вопросов: "И за что ты меня дуру-бабу любишь? Я описывать не стану. Скажу лишь, что со свадьбой поспешили. Она совершилась более чем скромно в присутствии лишь необходимых свидетелей-товарищей Маслобойникова, немало подтрунивших над приятелем и немало подивившихся его странному выбору.
   Через несколько дней после свадьбы Павел Петрович решился, наконец, за утренним чаем, когда Марфа Силантьевна уже не стояла около, а восседала за самоваром в качестве "молодой хозяйки" - прислуживала же другая кухарка, - навести разговор об интересующем его предмете.
   - Дай-ка, Маруша, - ласково начал он, - твой выигрышный билет, я его с своим положу - теперь все равно у нас все общее.
   - Какой билет, батюшка? - уставилась на него жена.
   - Как какой? Да вот, который я тебе четыре года назад купил, - еще ты все спрашивала, не выиграл ли?
   - И, батюшка, я его еще летошний год разменяла, а деньги в деревню на поправку после пожара родным отослала. Шурин и разменял, и деньги отвез.
   Павел Петрович побледнел, схватился обеими руками за голову - и откинулся на спинку стула.
   Марфа Силантьевна бессмысленно уставилась на него своими заплывшими от жира глазами.
   Картина!
   Этажом ошибся
   (правдивая история)
   - Колзаков!
   - Хмыров!
   - Какими судьбами?
   - Проветриться приехал, плесень деревенскую стряхнуть.
   - Здравствуй!
   - Здравствуй!
   Раздались поцелуи.
   Так встретились на Невском два господина, один в меховом пальто и бобровом картузе, толстый брюнет с легкой проседью в длинной бороде, а другой шикарно одетый в осеннее пальто и цилиндр, блондин с тщательно расчесанными баками и в золотом пенсне на носу.
   Полный брюнет был богатый помещик одной из приволжских губерний, первый раз приехавший в Петербург Петр Александрович Колзаков, а изящный блондин - отставной корнет Аркадий Осипович Хмыров, проживший на своем веку не одно состояние, и теперь, в ожидании наследства, живущий в кредит, открытый, впрочем, ему почти везде в широком размере. Сосед Колзакова, по бывшему своему именью, Хмыров, был с ним приятелем, но несколько лет уже как совершенно потерял его из виду, продавши имение.
   - Ну, как живешь? - спросил Колзаков.
   - Ничего, надеемся, не унываем.
   - Это хорошо!
   - Женился...
   - Ты?
   - Да, с год, на француженке, парижанке, воплощенное изящество и грация. Впрочем, что же я расписываю, сам увидишь, зайдешь, чай. Ты надолго?
   - Поживу.
   - Так заходи.
   - Всенепременно, на днях...
   Хмыров сказал свой адрес, назвал одну из лучших улиц Петербурга, примыкающих к Невскому проспекту, близ Адмиралтейства, номер дома и квартиры.
   - Да ты запиши.
   - Запомню, я возвращусь к себе в гостиницу и сейчас же запишу.
   Приятели расстались.
   На другой день, часов около двух Петр Александрович нанял извозчика и отправился к Хмырову. Отыскав дом, он вошел в подъезд и обратился к швейцару.
   - Квартира номер 12?
   - Второй этаж, дверь направо.
   Колзаков поднялся по лестнице и нажал пуговку электрического звонка.
   - Дома? - спросил он у отворившей ему горничной.
   - Дома-с.
   Разоблачившись, Петр Александрович пришел в залу, затем в гостиную. Меблировка комнат была шикарна, но позолота мебели и багет страдали резкостью и аляповатостью.
   В противоположной двери гостиной, через которую виднелся роскошный будуар, появилась изящная блондинка с красноватым цветом волос, одетая в роскошный пеньюар из легкой материи, сплошь обшитой кружевами, так что казалось, что его обладательница утопала в кружевных волнах. Картина была поразительная.
   Петр Александрович онемел от восторга.
   - Славную, однако, штучку подцепил Хмыров, - мысленно сказал он себе, глотая слюнки и церемонно расшаркиваясь с хозяйкой.
   - Bon jour, - протянула та ему руку, причем откидной рукав дал ему возможность увидеть ее всю до плеча, - je ne m'en souviens pas.
   Петр Александрович положительно захлебнулся.
   - Prenez place, - указала ему хозяйка на табурет.
   Колзаков уселся.
   Красавица опустилась на близ стоящую кушетку, причем откинула шлейф пеньюара, и Петр Александрович увидал очаровательные миниатюрные ножки, обутые в ажурные чулки и шелковые голубые маленькие туфли.
   Он сидел и млел.
   - А супруг ваш дома? - наконец, решился он задать вопрос.
   - Je ne comprends pas!
   Оказалось, что хозяйка не понимала по-русски.
   Колзаков же не понимал совершенно по-французски.
   Наступило молчание, во время которого Петр Александрович положительно пожирал хозяйку глазами.
   - Верно, его дома нет, тоже вертопрах, одна заря, чай, вгонит, другая выгонит, а ей одной бедняжке скучно: хотя и говорить с ней не могу, а все посижу, больно хороша, - думал Колзаков.
   - Peut etre voulez vous un gobelet de champagne? - начала хозяйка.
   Петр Александрович с недоумением смотрел на нее.
   - Выпить, - перевела красавица и сделала жест около рта, причем показала восхитительный розовый локоток.
   Колзаков понял и утвердительно закивал головой.
   - Все за закуской посижу подольше, - подумал он.
   - Денги! - вдруг протянула руку француженка.
   Петр Александрович до того был поражен, что машинально вынул объемистый бумажник, развернул его и протянул ей.
   Она осторожно вынула две радужных, причем, наклонившись к Колзакову, обдала его каким-то восхитительным ароматом, исходящим от ее тела сквозившего на груди через тонкую ткань кружев; у него закружилась голова.
   Хозяйка, взяв ассигнации, исчезла в будуаре.
   - Какой же подлец Хмыров: без денег жену оставляет, спросил бы вчера - я бы дал. Фонбаронство заело, гордость - на брюхе шелк, а в брюхе щелк. А она прелестна, и достанется же такое сокровище такому скоту. Приударить разве, да вот беда, по-ихнему не знаю...
   В будуаре раздались легкие шаги, хозяйка появилась снова.
   - Prends place isi, - указала она Петру Александровичу на место около себя на кушетке.
   Ободренный Колзаков пересел, не веря своему счастью.
   - Неужели будет успех! Только бы Хмыров не вернулся, - подумал он.
   Через несколько времени на столе появилось замороженное шампанское.
   Выпив несколько стаканов, Петр Александрович стал целовать у хозяйки руки и добрался до локотка.
   * * *
   Уже наступали сумерки, когда Петр Александрович, веселый и довольный выбрался из квартиры Хмырова.
   На лестнице первого этажа ему встретилась какая-то изящная брюнеточка.
   - Тоже штучка невредная! - прошептал он.
   Вдруг перед ним как из-под земли вырос Хмыров.
   - Ты откуда? - воскликнул тот.
   - От тебя, брат, - смутился Петр Александрович, - недавно приехал, с женой твоей минут пять посидел, - премилая барынька.
   - Как с женой? Она сейчас со мной из гостей приехала, вперед прошла, ты ее встретил?
   - Это брюнетка, нет - то блондинка.
   - Какая блондинка?
   - У которой я был.
   - В каком номере?
   - В двенадцатом.
   - Ну, я живу в четырнадцатом, этажом выше.
   - Значит, я этажом ошибся, - развел руками Колзаков.
   - Ишь, старый греховодник, да как удачно ошибся-то, куда попал! расхохотался Хмыров.
   Вечный жених
   (Тип)
   - A propos! Вы завтра свободны от двух до четырех? - обратилась ко мне на днях Валентина Львовна Кедрина, моя хорошая знакомая, молоденькая, хорошенькая и разбитная вдовушка, довольно долго оставляя в моей руке свою миниатюрную ручку в лиловой перчатке.
   - Для вас я свободен всегда, я не свободен только никогда от мысли о вас, - пошутил я.
   - Шалун... я спрашиваю серьезно...
   - Серьезно?
   - Да, пойдемте завтра со мной к Гомолицким...
   - К Гомолицким... я их не знаю...
   - Узнаете... я вас представлю, я давно об вас говорила... их дочь Наденька - брюнетка в вашем вкусе...
   - Мне не надо никого... кроме...
   - Кроме меня... знаю... слышала... но вам надо "петербургские типы", вы на днях говорили мне, а там вы встретите тип, который едва ли встречали... Я специально и еду для того, чтобы спасти от него Nadine... или, скорее, карман ее татап.
   - Вы, спасти... от кого?
   - От "вечного жениха".
   - От "вечного жениха"? Объясните, ради Бога, ровно ничего не понимаю...
   - Тем лучше, пойдемте туда, когда поедете... В два часа я вас жду...
   Она вырвала у меня свою ручку и скрылась в подъезде.
   Разговор этот происходил у одного из домов на Сергиевской улице, куда я проводил Валентину Львовну из Аквариума.
   Обещанный тип меня крайне заинтересовал... "Вечный жених"... Что может значить это прозвище "вечный жених" в связи со спасением от него карманов.
   На другой день я был аккуратен, и в начале третьего часа мы с Валентной Львовной уже были на Бассейной улице, где жили мать и дочь Гомолицкие, очень состоятельные люди, занимавшие роскошную квартиру в бельэтаже.
   Во время церемонии представления меня в зале, от моего внимания не ускользнула какая-то странная сконфуженность, почти смущение обеих хозяек.
   Нас попросили в гостиную, где сидел в кресле довольно красивый господин, на вид лет сорока, элегантно одетый с волнистыми светло-каштановыми волосами и такой же расчесанной на двое бородой.
   Я невольно взглянул на Кедрину - она очень заметно улыбнулась.
   "Вечный жених" промелькнуло в моей голове, и я пристально оглядел вставшего при нашем приближении господина... Лицо его было мне знакомо, я встречал его зимой прогуливающимся на Невском, в концертах, театрах, на балах, а летом на загородных гуляньях...
   - Андрей Дмитриевич Торбеев, вы не знакомы... - представила хозяйка гостя Валентине Львовне.
   - Нет, мы хорошо знакомы... - подчеркнула последняя слово "хорошо" и поклонилась кивком головы.
   По лицу Торбеева пробежало нечто вроде судорог, но он остался с полупротянутой рукой.
   Он подал ее мне, когда нас представили.
   Не прошло пяти минут, как он встал и стал откланиваться хозяйке и ее дочери...
   В гостиной еще никто не нарушил неловкого молчания, наступившего после неудачного представления...
   Торбеев вышел очень быстро...
   - Не понравилось... - громко захохотала ему вслед Валентина Львовна.
   Обе хозяйки со страхом и беспокойством глядели на нее.
   Я впился в нее глазами и насторожил уши.
   - Он сватается за Наденьку? - спросила Кедрина в упор старушку Гомолицкую...
   - Да... то есть... нет... почему вы так думаете? - растерялась та.
   - Да потому, что я знаю, что он сватается всюду, сватался ранее за десяток других, сватался, наконец, за меня, так как он этим живет - это его профессия... он "вечный жених".
   - За вас?.. - воскликнули разом мать и дочь.
   - Да за меня... взял у меня две тысячи для получения полугодового отчета из своего саратовского имения, на которое показывал мне план, фотографии усадьбы и живописных мест...
   - Он показывал их и нам...
   - Поздравляю... может, вы дали тоже денег...
   - Нет еще... Я обещала завтра взять из банкирской конторы три тысячи... ведь он почти объявленный жених Nadine... - призналась m-me Гомолицкая.
   - Гоните его, скорей гоните... - у него не только имения, у него ничего нет... Я тоже была его объявленной невестой... и благословляю Бога, что отделалась только двумя тысячами... Да он и не женится... Он начнет оттягивать на долгий срок, пока невеста не потеряет терпенья и не откажется сама, как я и сделала... - взволнованно говорила Валентина Львовна...
   - Это невозможно... это невозможно...
   - Да спросите Наталью Семеновну... он сватался и был даже ее женихом, несмотря на то, что ей сорок семь лет и она далеко не богата, - он сумел наказать и ее на тысячу рублей...
   - Но помилуйте, она-то нас с ним и познакомила... очень его хвалила!
   Валентина Львовна покатилась со смеху...
   - Молодец!.. Вероятно, захотела вернуть свою тысячу из ваших трех, вошла с ним в компанию...
   Обе Гомолицкие сидели как ошпаренные...
   - Да вы не бойтесь... Он теперь к вам и носа не покажет... Не приедет и за деньгами... Меня увидел, значит, кончено... я громоотвод... засмеялась Кедрина и принялась рассказывать, как она через горничную узнала, что Торбеев сегодня будет у них.
   Мы просидели еще несколько минут и уехали...
   - Целуйте ручку... Видели и слышали... - заявила Валентина Львовна, когда за нами захлопнулась дверца кареты.
   Я с двойным удовольствием исполнил ее приказание.
   Предсказание ее сбылось:
   Торбеев более не явился к Гомолицким, хотя, как слышно, не перестал заниматься своей оригинальной профессией сватовства.
   * * *
   Все, рассказанное нами под вымышленными фамилиями, - факт, дорогой читатель! "Вечный жених" гуляет по Петербургу, собирая дани с алчущих связать себя узами Гименея.
   От Москвы до Петербурга
   (наброски с натуры)
   Почтовый поезд Николаевской железной дороги идет на всех парах.
   В общем вагоне первого класса "для курящих" по разным углам на просторе разместились: старый еврей-банкир, со всех сторон обложившийся дорогими и прихотливыми несессерами; двое молодых гвардейских офицеров из "новоиспеченных"; артельщик в высоких со скрипом с сборами сапогах, с туго набитой дорожной сумкой через плечо; худощавый немец, беспрестанно кашляющий и успевший уже заплевать вокруг себя ковер на протяжении квадратного аршина, и прехорошенькая блондинка, с большими слегка подведенными глазами и в громадной, с экипажное колесо, шляпе на пепельных, тщательно подвитых волосах.
   В ушах у блондинки красуются крупные бриллианты; красивый воздушный стан ее как-то особенно элегантно задрапирован складками шикарного дорожного костюма из темно-серой английской материи.
   Она полулежит на угловом раскидном кресле и исподлобья бросает томные взгляды на своих спутников.
   Каждый из них в свою очередь отвечает ей тем же, причем взгляды кавалеров, исключая всякий намек на робость, выражают самую геройскую решимость познакомиться во что бы то ни стало.
   Даже катаральный немец плюет с какой-то особой, чуть не ли не геройской отвагой.
   - Станция Клин!.. Поезд стоит 10 минут! - как перун, проносясь по вагонам, возвещает кондуктор.
   - Уже!.. - вырывается у блондинки восклицание удивления.
   - А вы разве только до Клина едете?.. - чуть не плачет один из "свежеиспеченных" гвардейцев, поднимаясь с места и как-то особенно ухарски звеня шпорами и отпущенной саблей.
   Старый жид насмешливо смотрит на юного Марса, немец угрюмо сплевывает в его сторону; товарищ юнца слегка подтягивается, как парадер на смотру; один только артельщик хладнокровно зевает, крестя свой широкий рот.
   - Нет!.. Я еду в Петербург!.. - возвещает блондинка, обжигая своего нового знакомца молниеносным взглядом.
   В вагоне ощущается поголовное облегчение.
   Молчаливый гвардеец стучит и гремит бранными доспехами не меньше своего разговорчивого товарища; старик банкир щурит свои морщинистые и маленькие глазки; немец кашляет и плюет как-то аккуратнее и веселее.
   Раздается протяжный свисток. Поезд останавливается.
   В столовой блондинка, по странному стечению обстоятельств, очутилась между обоими юнцами, которые по очереди друг перед другом угощают ее всеми кулинарными благами, украшающими буфетные столы.
   Немец сидит неподалеку и сосредоточенно пьет из чашки бульон; старик-жид прохаживается мимо и лукаво улыбается.
   По возвращении в вагон гвардейцы подсаживаются уже ближе к юной путешественнице и ведут с ней оживленную беседу.
   Худосочный немец и старый банкир вслушиваются; артельщик вытаскивает откуда-то подушку в тиковой полосатой наволочке, плотно подсовывает себе под бок свою сумку и укладывается в кресле.
   В вагон входит франтоватый барин средних лет, с тщательно выбритым, еще красивым лицом и безукоризненными манерами истого джентльмена.
   Он сразу опытным взглядом бывалого человека окидывает вагон и усаживается по соседству с соблазнительной блондинкой.
   Она взглядывает на него и, сдернув с правой руки перчатку, сверкает крупными бриллиантами своих колец.
   Джентльмен пристально смотрит попеременно то на нее, то на ее кольца, и многозначительно улыбается.
   Один из юнцов перехватывает эту улыбку на лету и пересаживается поближе к джентльмену.
   Разговор начинался с взаимного одолжения спичкой и быстро переходит в более интересную беседу.
   - Какова?.. Не правда ли, красавица?.. - восторженно спрашивает юный Марс.
   - Да... недурна!.. - снисходительно поводит франт своими выхоленными усами. - Подержана немножко!.. А все-таки живет!
   Разговор происходил на французском диалекте. Джентльмен говорит не совсем шепотом.
   Гвардеец тревожно озирается.
   - Тише! - остерегает он своего нового знакомого. - Она может услыхать.
   - Пускай ее слушает на здоровье? Все равно ничего не поймет! Это из отечественных!
   - Почему вы думаете?