Страница:
Дрискилл неплохо узнал его за то время, когда координировал сбор средств для кампании Боннера в Новой Англии. Бреда можно было назвать нерассуждающим демократом гораздо с большим основанием, чем Бена, который, будучи человеком Боннера, в остальном сторонился политики. Хокансен столь же усердно собирал бы средства для любого кандидата, выдвинутого партией. Сам он предпочел бы губернатора Джорджии Клода Далримпла.
Связав обнаруженный в записках Тарлоу номер с Хокансеном, Бен сумел найти хоть какой-тосмысл в том, что у Хэйза оказался его телефон. Хокансен, как и Дрискилл, действовал через Кларка Бекермана, председателя Национального демократического комитета, и Хэйз иногда выполнял заказ НДК.
Именно Тарлоу Бекерман и его предшественник нанимали, чтобы противопоставить грязным трюкам республиканцев собственные грязные трюки. Таким образом, Белый дом выскальзывал из удавки и мог держаться благословенной политики «отрицай все». Не то чтобы это было так уж важно, по большому счету. Демократы никогда особенно не увлекались подобными делами, и все же Хэйз, как никто, умел создавать ничейные позиции: мол, не прибегайте сами к грязным трюкам, тогда и мы не будем. НДК основательно опасался Хэйза. Они предпочитали не видеть его в деле.
А теперь Хэйз Тарлоу убит, а номер Хокансена обнаружился у него под ночником. Поневоле станешь любопытствовать.
Дрискилл помахал вошедшему в кафе Хокансену. Тот взглянул на свои мерзкие электронные часики из черной пластмассы и протиснулся между столиками. Потом с отвращением встряхнул часы и протянул руку.
– Как поживаешь, Бенджамин? Не скажу, что так уж рад тебя видеть. – Он выпятил челюсть, пародируя агрессивный тип бостонца – правоверного протестанта, несокрушимо уверенного в своей праведности.
– Присаживайся, Брэд. Сохраняй спокойствие. – Дрискилл поманил официантку. – Черничную для моего друга…
– И кофе без кофеина, – добавил тот.
– Принесу, – кивнула она и удалилась.
Хоканскен склонился вперед:
– Так что ты скажешь о Тейлоре? Сменил партию и поддерживает Хэзлитта – где это слыхано! Я хочу сказать – что же это творится? Ты что-нибудь знаешь?
– Об этом – ничего, Брэд. Увидел по телевизору, как и все прочие…
– Но ты наверняка говорил с президентом, и с Ларкспуром, и с Маком…
– Ни с кем я не говорил, Брэд… Ну, успокойся же.
– Я спокоен, спокоен.
– Хэйза Тарлоу убили, Брэд. Давай-ка лучше о нем. Он был в Сентс-Ресте, Айова. Ты с ним работал…
– Ради бога, погоди минуту! Хэйз Тарлоу… Говоришь, его… О господи! Тарлоу действительноумер?
– Ты с ним работал – ты можешь оказаться следующим. Ты бы лучше доверился старине Бену. Может, мы сумеем вытащить тебя живым.
– Пожалуйста, не говори так! – взмолился Хокансен. Лицо его утратило характерный румянец. – Господи… Ты сейчас работаешь на президента, Бен?
– Ты же понимаешь, что на этот вопрос я не могу ответить. Мне вот что нужно узнать: почему Хэйз держал твой телефон у подушки? Что вы затеяли, ребята? Почему его убили? И не ты ли следующий в чьем-то списке?
Хокансен выглядел так, словно жевал не черничную ватрушку, а жалкую подыхающую треску.
– Что за черт… Бен, скажи прямо: что тебе известно? Тут под ногами тонкий лед… – В кои-то веки устоявшееся мнение, что Дрискиллу, как другу президента, все известно, работало на Бена.
– Брэд, Брэд, что это ты? – Дрискилл старался изобразить полную невозмутимость. Брэду нравилось водить знакомство с важными, невозмутимыми людьми. – Это совершенно необходимые сведения. Ты же понимаешь. Просто выкладывай все, что знаешь о Тарлоу. Те, кто во внутреннем кругу, как всегда ни черта не знают. – Бен вдруг вошел во вкус, изображая лицо из внутреннего круга.
Лицо Хокансена снова порозовело от волнения.
– Боже мой, Вашингтон есть Вашингтон! Ох, слушай, это ведь из-за Саммерхэйза? Бен, вы связываете убийство Хэйза Тарлоу с… самоубийством Саммерхэйза? Убийство!Не хочешь ли ты сказать, что Дрю убит?
– Ты не слышал от меня ничего подобного. Притормози, Брэд. Не пытайся поставить новый скоростной рекорд на суше, ладно? Ты что-то совсем растерялся. Мне просто нужна твоя часть картины – твой кусочек головоломки. Дай мне свой кусочек – и можешь забыть о нашей беседе. Просто расскажи про Хэйза, чем он занимался.
Стоило Хокансену заговорить, как остановить его оказалось невозможно. Дрискилл почувствовал себя психотерапевтом, которому выкладывают поток сознания, облегчая душу. История затянулась на три ватрушки с черникой и шесть чашек кофе – если считать только то, что ушло в Брэда.
– Бен, ты мне обещаешь? Это только для самого верха, понимаешь? Дело ужасно щекотливое… Если Хэйз и Тарлоу мертвы, кто знает, что за каша заваривается. У меня семья, у меня мой банк – я очень уязвим. Не хотелось бы, чтобы кто-то узнал, что мне хоть что-то об этом известно.
– Не волнуйся, Брэд… Развались поудобнее, поболтай ногами и рассказывай.
– Вообще-то все началось с Боба Хэзлитта. Ну, не с него лично, но с его любимого детища, с его малютки «Хартленд индастри». Крупнейшая мировая корпорация в сфере коммуникаций – на позапрошлый год. Все эти болтающиеся на орбитах спутники, телестанции, газеты, радиостанции и компьютерные программы, интерактивное видео и виртуальная реальность – черт, каких только законов этой страны Хэзлитт не нарушал, не прогибал под себя, не заменял, чтобы создать свою империю. Мы в «Северном побережье» рассматривали «Хартленд» исключительно как инвестиционный феномен. А потом, прошлой осенью, до нас дошел слушок о странных делах, творящихся в «Хартленд», – какие-то теневые технологии, выплаты, крупномасштабные взятки, шантаж, деятельность по подгонке законов по своей мерке ради закрепления некоторых контрактов. Ну, черт побери, этим занимаются все крупные бизнесмены – это всем известно, только так дела и делаются. А потом Хэзлитт вдруг врывается в гонку за президентский титул – кто бы поверил прошлой осенью, что он бросит вызов Боннеру? Потом президент выступает со своей речью, и затевается совсем новая игра. Народ начинает всерьез присматриваться к Хэзлитту, а мы обдумываем тот слушок. И тут появляется новая наводка. Какие-то мерзости посреди Айовы, и как нам было не забеспокоиться, не слишком ли много мы инвестировали в «Хартленд»? Я имею в виду «Северное побережье». Мы в них много вкладывали, понимаешь ли, так что для меня это был насущный вопрос.
– Брэд… возвращаясь к Тарлоу…
– Я к тому и веду, не сомневайся. У НДК имеется свой портфель ценных бумаг, и занимаюсь им тоже я. И они тоже сильно завязаны на «Хартленд» – понимаешь, это же роскошные долговременные инвестиции. – Хокансен твердо сжал губы, словно готовясь принять вызов.
– Я понимаю, – сказал Дрискилл. – Никто тебя не винит, Брэд. Я просто собираю информацию. НДК… Тут-то на сцену и выходит Тарлоу?
– Ты потерпи, Бен. Я до него дойду – просто хочу представить тебе всю картину. Ну вот… Кто у нас чуть ли не единственный законный представитель НДК? Ну, само собой, компания «Баскин, Лафкин и Саммерхэйз»… и в особенности сам Дрю Саммерхэйз. И у нас портфель Гарварда, много бумаг, и бог знает сколько денег Гарварда вложено в «Хартленд». Если откроется какая-нибудь гадость и «Хартленд» вдруг окажется подпорченным товаром, все аллигаторы вцепятся нам в зад. – Он прикончил черничную ватрушку номер один и знаком послал официантку за следующей.
– И при чем тут Хэйз, Брэд? И от кого дошли эти слушки о Хартленде? Начиная с первого?
– Ну, это опять же довольно скользкий вопрос… Не хочется, чтоб об этом стало известно, вообще-то.
– От кого?
– Тони Саррабьян…
Дрискилл уставился на него поверх края кофейной чашки. Фото Саммерхэйза с Саррабьяном…
– Надо понимать, что единственный и неповторимый Тони Саррабьян – клиент «Северного побережья»?
– А почему бы и нет, черт возьми? У него гражданство, денег полно, и он представляет многих лиц, которые, поверь мне, в вопросах инвестиций связаны и с церковью, и с Гарвардом.
– Он, верно, уже тысячу лет повышает уровень жизни…
Хокансен и Саррабьян. Еще одна странная парочка. Саммерхэйз знал, когда Тарлоу уезжал из города. Саррабьян ведет светские беседы с Саммерхэйзом и с Хокансеном.
– Я вот чего не понимаю, – сказал Дрискилл. – Предполагается, что Саррабьян поддерживает республиканцев – Прайса Куорлса, – и основательно поддерживает. Такие слухи гуляют уже пару месяцев. Не скажешь ли ты, что он решил подставить Хэзлитта в надежде взбодрить беднягу Куорлса? – Дрискилл недоверчиво покачал головой. – Нет, не понимаю.
Хокансен театрально пожал плечами.
– Ты же знаешь, как рассуждают эти типы, как у них мозги работают – совсем не как у нас. Они просчитывают на миллион ходов вперед, и все у них не то, чем кажется. Куорлсу президентом не бывать, но это не значит, что он не мог содействовать Саррабьяну в оплате услуг, которые полезны ему с личной точки зрения. Слушай, я не знаю твоих дел, но бьюсь об заклад, ты за свою карьеру всякого навидался. А я в денежном мире? Ты не поверишь, сколько я перевидал, иной раз приходится просто закрывать глаза, Бен, притворяться, что невидишь. Я еще меньше других пачкался. В таком уж мире мы живем. Коррупция, как технологии, нарастает по экспоненте. Приходится терпеть. Словом, Саррабьян дал мне наводку за несколько месяцев до того, как начала завариваться история с Хэзлиттом, понимаешь?
– Он приглашал тебя к себе?
– Шутишь? К себе приглашают клиентов,а не банкиров! Был я в Вашингтоне по делам, а он узнал, что я приехал, позвонил и пригласил вечерком выпить в «Четырех временах». Ничего особенного, просто выпить. Посидели мы там тихо-мирно, ты же знаешь, уютное местечко, он и обронил мне словечко на ушко. Мудрый поймет – в таком ключе. Ты мне чешешь спинку, я тебе ответную услугу – как водится. Поступайте как хотите, сказал он, но вам бы стоило присмотреться к «Хартленд»… Это еще в январе было. Я запомнил, потому что вечер выдался чертовски снежный. Вскоре после речи президента. Хэзлитт как раз собирался заявить о себе и начать подготовку к предварительному голосованию – тогда мало кто принимал его всерьез, а президент вообще старался не замечать. Стоит ли говорить, что я прислушался к мнению Саррабьяна? Думаю, ты согласишься, что его наводки заслуживают внимания. – Со второй ватрушкой было покончено, и Брэд стирал струйку варенья с уголка губ. На сей раз официантке помахал Дрискилл.
– И что ты сделал, получив наводку?
– Ну, я все продумал и вычислил, что пора подобраться и держать глаза и уши открытыми. А потом Хэзлитт вдруг принялся добиваться выдвижения от демократов. Черт, ты взгляни вот под каким углом – лучше уж, чтоб грязное белье в «Хартленд» раскопали мы, чем республиканцы с этим идиотом Прайсом Куорлсом. Я собирался уже позвонить Тони, когда мне самому позвонили.
– Понятно. И от кого пришла вторая наводка?
– Ну, выглядит это малость подозрительно – особенно после твоего рассказа про убийство Хэйза и где его убили. – Хокансен подкрепил силы глотком горячего кофе. – Вторая весточка пришла от одного парня из Сентс-Реста… недели две назад. Зовут его Герб Уоррингер. Он в совете директоров «Хартленд», материнской компании – то есть в главном совете. Еще из старых, начинал вместе с Хэзлиттом – сдается, он влил свое предприятие в «Хартленд» много лет назад. Он мне позвонил и… что-то в «Хартленд» его беспокоило – по-настоящему беспокоило, Бен.
– А почему тебе? Почему не кому-нибудь другому?
– Это как раз понятно. Я там бывал, общался с их финансовой верхушкой, знал их компанию – конечно, там много секретности, связанной с оборонными контрактами и с высокотехнологичными спутниками и средствами коммуникации. Это не просто крепкое предприятие – крепчайшее, это Будущее с большой буквы, Бен. Самые передовые исследования и разработки, деньги вложены в новейшее производство… Все как полагается. Я и с самим Хэзлиттом встречался, но больше вел беседы с Гербом Уоррингером. Выбрал его, потому что он из самых давних партнеров Хэзлитта. С тех пор прошло несколько лет, а тогда все было по-другому, прежде всего, Хэзлитт еще не впутался в политику… и Герб Уоррингер хорошо отзывался и о «Хартленд», и о Хэзлитте. Нет, Боба Герб не любил, но уважал в нем талант и, честно говоря, благодаря Хэзлитту Герб разбогател, как ему и не снилось. После той первой встречи я иногда ему звонил – просто уточнить насчет фондов демократической партии. Ничего особенного. Я звонил ему, Нику Уорделлу, звонил разным людям из разных городов. В общем, две недели назад мне позвонил Герб Уоррингер, но человека как подменили. Очень серьезный, никакой болтовни. Сказал мне, что узнал о деятельности «Хартленд» что-то, что его сильно обеспокоило, он не знает, как распорядиться этими сведениями, и решил посоветоваться со мной. Ну, у меня сразу включились все тревожные сигналы, но слишком много знать не хотелось – я просто подбирал, что попадалось на дороге. Если Герб забеспокоился, это не предвещало добра для инвестиций в «Хартленд» – я, понимаешь ли, вполне доверяю моральным понятиям Уоррингера. Так вот, ему нужен был кто-то высокопоставленный, с допуском к президенту, кто-то, кто мог бы разобраться в том, что его встревожило, и воспользоваться этим, чтобы притушить кампанию Хэзлитта. Если – повторяю, если – они сочтут, что дело того стоит. Поверишь ли, Бен, разговорчик был тот еще. – Хокансен откусил здоровенный кусок ватрушки и уставился на Дрискилла.
– Ладно, так к кому ты его направил?
– Ну, здесь нужен был не ученый-ракетчик… Я посоветовал ему обратиться к Дрю Саммерхэйзу.
Дрискилл поежился от нехорошего предчувствия.
– Уоррингер знал Дрю?
– Нет. Я обещал устроить разговор, сказать Дрю, чтобы ждал звонка от Герба – и ничего больше. Содержанием разговора не интересовался. Я сказал Дрю, что, похоже, дело может оказаться важным.
– И… что дальше?
– Ну, все заняло два-три дня. С Уоррингером я больше не разговаривал, но он передал мне через секретаря благодарность за помощь. А вот с Дрю говорил – просто позвонил проверить, состыковались ли они, ну и, по правде сказать, интересно было, что Дрю думает. Насколько это серьезно. Дрю держался невозмутимо – ты же его знаешь… знал. Сказал: может, в этом что-то есть, он не уверен, это уже работа для Тарлоу. Больше я ничего об этом деле не слышал, пока не узнал о смерти Дрю, а потом ты выскочил как из-за куста и сказал, что Тарлоу погиб в Сентс-Ресте. Скажу тебе, Бен, ты меня до смерти напугал. – И тут Хокансен спохватился: – А где Герб Уоррингер? С ним-то тебе следовало поговорить…
– Брэд, мы не знаем, где он. Тарлоу мертв, а Уоррингер пропал. Еще один вопрос – взгляни-ка сюда. – Дрискилл извлек из кармана пиджака сложенный листок и протянул его через стол.
Хокансен развернул бумагу повертел ее, пытаясь разобрать, где верх, где низ.
– Что это? Не понимаю.
– Ты абсолютно уверен – тебе это ни о чем не говорит?
– Бен, это никому ничего не скажет! Просто линия… забавная линия, словно пьяный чертил. – Он вернул листок.
– Вот и я так подумал, Брэд.
Они вышли вместе, пожали друг другу руки, и Дрискилл проводил взглядом Хокансена, направляющегося ко входу в МТА посреди Гарвард-сквер. Тот ступал, развернув носки, словно страдал легким плоскостопием. Выглядел он совсем обычным, но знал слишком много для обычного человека. И он боялся.
Глава 8
Связав обнаруженный в записках Тарлоу номер с Хокансеном, Бен сумел найти хоть какой-тосмысл в том, что у Хэйза оказался его телефон. Хокансен, как и Дрискилл, действовал через Кларка Бекермана, председателя Национального демократического комитета, и Хэйз иногда выполнял заказ НДК.
Именно Тарлоу Бекерман и его предшественник нанимали, чтобы противопоставить грязным трюкам республиканцев собственные грязные трюки. Таким образом, Белый дом выскальзывал из удавки и мог держаться благословенной политики «отрицай все». Не то чтобы это было так уж важно, по большому счету. Демократы никогда особенно не увлекались подобными делами, и все же Хэйз, как никто, умел создавать ничейные позиции: мол, не прибегайте сами к грязным трюкам, тогда и мы не будем. НДК основательно опасался Хэйза. Они предпочитали не видеть его в деле.
А теперь Хэйз Тарлоу убит, а номер Хокансена обнаружился у него под ночником. Поневоле станешь любопытствовать.
Дрискилл помахал вошедшему в кафе Хокансену. Тот взглянул на свои мерзкие электронные часики из черной пластмассы и протиснулся между столиками. Потом с отвращением встряхнул часы и протянул руку.
– Как поживаешь, Бенджамин? Не скажу, что так уж рад тебя видеть. – Он выпятил челюсть, пародируя агрессивный тип бостонца – правоверного протестанта, несокрушимо уверенного в своей праведности.
– Присаживайся, Брэд. Сохраняй спокойствие. – Дрискилл поманил официантку. – Черничную для моего друга…
– И кофе без кофеина, – добавил тот.
– Принесу, – кивнула она и удалилась.
Хоканскен склонился вперед:
– Так что ты скажешь о Тейлоре? Сменил партию и поддерживает Хэзлитта – где это слыхано! Я хочу сказать – что же это творится? Ты что-нибудь знаешь?
– Об этом – ничего, Брэд. Увидел по телевизору, как и все прочие…
– Но ты наверняка говорил с президентом, и с Ларкспуром, и с Маком…
– Ни с кем я не говорил, Брэд… Ну, успокойся же.
– Я спокоен, спокоен.
– Хэйза Тарлоу убили, Брэд. Давай-ка лучше о нем. Он был в Сентс-Ресте, Айова. Ты с ним работал…
– Ради бога, погоди минуту! Хэйз Тарлоу… Говоришь, его… О господи! Тарлоу действительноумер?
– Ты с ним работал – ты можешь оказаться следующим. Ты бы лучше доверился старине Бену. Может, мы сумеем вытащить тебя живым.
– Пожалуйста, не говори так! – взмолился Хокансен. Лицо его утратило характерный румянец. – Господи… Ты сейчас работаешь на президента, Бен?
– Ты же понимаешь, что на этот вопрос я не могу ответить. Мне вот что нужно узнать: почему Хэйз держал твой телефон у подушки? Что вы затеяли, ребята? Почему его убили? И не ты ли следующий в чьем-то списке?
Хокансен выглядел так, словно жевал не черничную ватрушку, а жалкую подыхающую треску.
– Что за черт… Бен, скажи прямо: что тебе известно? Тут под ногами тонкий лед… – В кои-то веки устоявшееся мнение, что Дрискиллу, как другу президента, все известно, работало на Бена.
– Брэд, Брэд, что это ты? – Дрискилл старался изобразить полную невозмутимость. Брэду нравилось водить знакомство с важными, невозмутимыми людьми. – Это совершенно необходимые сведения. Ты же понимаешь. Просто выкладывай все, что знаешь о Тарлоу. Те, кто во внутреннем кругу, как всегда ни черта не знают. – Бен вдруг вошел во вкус, изображая лицо из внутреннего круга.
Лицо Хокансена снова порозовело от волнения.
– Боже мой, Вашингтон есть Вашингтон! Ох, слушай, это ведь из-за Саммерхэйза? Бен, вы связываете убийство Хэйза Тарлоу с… самоубийством Саммерхэйза? Убийство!Не хочешь ли ты сказать, что Дрю убит?
– Ты не слышал от меня ничего подобного. Притормози, Брэд. Не пытайся поставить новый скоростной рекорд на суше, ладно? Ты что-то совсем растерялся. Мне просто нужна твоя часть картины – твой кусочек головоломки. Дай мне свой кусочек – и можешь забыть о нашей беседе. Просто расскажи про Хэйза, чем он занимался.
Стоило Хокансену заговорить, как остановить его оказалось невозможно. Дрискилл почувствовал себя психотерапевтом, которому выкладывают поток сознания, облегчая душу. История затянулась на три ватрушки с черникой и шесть чашек кофе – если считать только то, что ушло в Брэда.
– Бен, ты мне обещаешь? Это только для самого верха, понимаешь? Дело ужасно щекотливое… Если Хэйз и Тарлоу мертвы, кто знает, что за каша заваривается. У меня семья, у меня мой банк – я очень уязвим. Не хотелось бы, чтобы кто-то узнал, что мне хоть что-то об этом известно.
– Не волнуйся, Брэд… Развались поудобнее, поболтай ногами и рассказывай.
– Вообще-то все началось с Боба Хэзлитта. Ну, не с него лично, но с его любимого детища, с его малютки «Хартленд индастри». Крупнейшая мировая корпорация в сфере коммуникаций – на позапрошлый год. Все эти болтающиеся на орбитах спутники, телестанции, газеты, радиостанции и компьютерные программы, интерактивное видео и виртуальная реальность – черт, каких только законов этой страны Хэзлитт не нарушал, не прогибал под себя, не заменял, чтобы создать свою империю. Мы в «Северном побережье» рассматривали «Хартленд» исключительно как инвестиционный феномен. А потом, прошлой осенью, до нас дошел слушок о странных делах, творящихся в «Хартленд», – какие-то теневые технологии, выплаты, крупномасштабные взятки, шантаж, деятельность по подгонке законов по своей мерке ради закрепления некоторых контрактов. Ну, черт побери, этим занимаются все крупные бизнесмены – это всем известно, только так дела и делаются. А потом Хэзлитт вдруг врывается в гонку за президентский титул – кто бы поверил прошлой осенью, что он бросит вызов Боннеру? Потом президент выступает со своей речью, и затевается совсем новая игра. Народ начинает всерьез присматриваться к Хэзлитту, а мы обдумываем тот слушок. И тут появляется новая наводка. Какие-то мерзости посреди Айовы, и как нам было не забеспокоиться, не слишком ли много мы инвестировали в «Хартленд»? Я имею в виду «Северное побережье». Мы в них много вкладывали, понимаешь ли, так что для меня это был насущный вопрос.
– Брэд… возвращаясь к Тарлоу…
– Я к тому и веду, не сомневайся. У НДК имеется свой портфель ценных бумаг, и занимаюсь им тоже я. И они тоже сильно завязаны на «Хартленд» – понимаешь, это же роскошные долговременные инвестиции. – Хокансен твердо сжал губы, словно готовясь принять вызов.
– Я понимаю, – сказал Дрискилл. – Никто тебя не винит, Брэд. Я просто собираю информацию. НДК… Тут-то на сцену и выходит Тарлоу?
– Ты потерпи, Бен. Я до него дойду – просто хочу представить тебе всю картину. Ну вот… Кто у нас чуть ли не единственный законный представитель НДК? Ну, само собой, компания «Баскин, Лафкин и Саммерхэйз»… и в особенности сам Дрю Саммерхэйз. И у нас портфель Гарварда, много бумаг, и бог знает сколько денег Гарварда вложено в «Хартленд». Если откроется какая-нибудь гадость и «Хартленд» вдруг окажется подпорченным товаром, все аллигаторы вцепятся нам в зад. – Он прикончил черничную ватрушку номер один и знаком послал официантку за следующей.
– И при чем тут Хэйз, Брэд? И от кого дошли эти слушки о Хартленде? Начиная с первого?
– Ну, это опять же довольно скользкий вопрос… Не хочется, чтоб об этом стало известно, вообще-то.
– От кого?
– Тони Саррабьян…
Дрискилл уставился на него поверх края кофейной чашки. Фото Саммерхэйза с Саррабьяном…
– Надо понимать, что единственный и неповторимый Тони Саррабьян – клиент «Северного побережья»?
– А почему бы и нет, черт возьми? У него гражданство, денег полно, и он представляет многих лиц, которые, поверь мне, в вопросах инвестиций связаны и с церковью, и с Гарвардом.
– Он, верно, уже тысячу лет повышает уровень жизни…
Хокансен и Саррабьян. Еще одна странная парочка. Саммерхэйз знал, когда Тарлоу уезжал из города. Саррабьян ведет светские беседы с Саммерхэйзом и с Хокансеном.
– Я вот чего не понимаю, – сказал Дрискилл. – Предполагается, что Саррабьян поддерживает республиканцев – Прайса Куорлса, – и основательно поддерживает. Такие слухи гуляют уже пару месяцев. Не скажешь ли ты, что он решил подставить Хэзлитта в надежде взбодрить беднягу Куорлса? – Дрискилл недоверчиво покачал головой. – Нет, не понимаю.
Хокансен театрально пожал плечами.
– Ты же знаешь, как рассуждают эти типы, как у них мозги работают – совсем не как у нас. Они просчитывают на миллион ходов вперед, и все у них не то, чем кажется. Куорлсу президентом не бывать, но это не значит, что он не мог содействовать Саррабьяну в оплате услуг, которые полезны ему с личной точки зрения. Слушай, я не знаю твоих дел, но бьюсь об заклад, ты за свою карьеру всякого навидался. А я в денежном мире? Ты не поверишь, сколько я перевидал, иной раз приходится просто закрывать глаза, Бен, притворяться, что невидишь. Я еще меньше других пачкался. В таком уж мире мы живем. Коррупция, как технологии, нарастает по экспоненте. Приходится терпеть. Словом, Саррабьян дал мне наводку за несколько месяцев до того, как начала завариваться история с Хэзлиттом, понимаешь?
– Он приглашал тебя к себе?
– Шутишь? К себе приглашают клиентов,а не банкиров! Был я в Вашингтоне по делам, а он узнал, что я приехал, позвонил и пригласил вечерком выпить в «Четырех временах». Ничего особенного, просто выпить. Посидели мы там тихо-мирно, ты же знаешь, уютное местечко, он и обронил мне словечко на ушко. Мудрый поймет – в таком ключе. Ты мне чешешь спинку, я тебе ответную услугу – как водится. Поступайте как хотите, сказал он, но вам бы стоило присмотреться к «Хартленд»… Это еще в январе было. Я запомнил, потому что вечер выдался чертовски снежный. Вскоре после речи президента. Хэзлитт как раз собирался заявить о себе и начать подготовку к предварительному голосованию – тогда мало кто принимал его всерьез, а президент вообще старался не замечать. Стоит ли говорить, что я прислушался к мнению Саррабьяна? Думаю, ты согласишься, что его наводки заслуживают внимания. – Со второй ватрушкой было покончено, и Брэд стирал струйку варенья с уголка губ. На сей раз официантке помахал Дрискилл.
– И что ты сделал, получив наводку?
– Ну, я все продумал и вычислил, что пора подобраться и держать глаза и уши открытыми. А потом Хэзлитт вдруг принялся добиваться выдвижения от демократов. Черт, ты взгляни вот под каким углом – лучше уж, чтоб грязное белье в «Хартленд» раскопали мы, чем республиканцы с этим идиотом Прайсом Куорлсом. Я собирался уже позвонить Тони, когда мне самому позвонили.
– Понятно. И от кого пришла вторая наводка?
– Ну, выглядит это малость подозрительно – особенно после твоего рассказа про убийство Хэйза и где его убили. – Хокансен подкрепил силы глотком горячего кофе. – Вторая весточка пришла от одного парня из Сентс-Реста… недели две назад. Зовут его Герб Уоррингер. Он в совете директоров «Хартленд», материнской компании – то есть в главном совете. Еще из старых, начинал вместе с Хэзлиттом – сдается, он влил свое предприятие в «Хартленд» много лет назад. Он мне позвонил и… что-то в «Хартленд» его беспокоило – по-настоящему беспокоило, Бен.
– А почему тебе? Почему не кому-нибудь другому?
– Это как раз понятно. Я там бывал, общался с их финансовой верхушкой, знал их компанию – конечно, там много секретности, связанной с оборонными контрактами и с высокотехнологичными спутниками и средствами коммуникации. Это не просто крепкое предприятие – крепчайшее, это Будущее с большой буквы, Бен. Самые передовые исследования и разработки, деньги вложены в новейшее производство… Все как полагается. Я и с самим Хэзлиттом встречался, но больше вел беседы с Гербом Уоррингером. Выбрал его, потому что он из самых давних партнеров Хэзлитта. С тех пор прошло несколько лет, а тогда все было по-другому, прежде всего, Хэзлитт еще не впутался в политику… и Герб Уоррингер хорошо отзывался и о «Хартленд», и о Хэзлитте. Нет, Боба Герб не любил, но уважал в нем талант и, честно говоря, благодаря Хэзлитту Герб разбогател, как ему и не снилось. После той первой встречи я иногда ему звонил – просто уточнить насчет фондов демократической партии. Ничего особенного. Я звонил ему, Нику Уорделлу, звонил разным людям из разных городов. В общем, две недели назад мне позвонил Герб Уоррингер, но человека как подменили. Очень серьезный, никакой болтовни. Сказал мне, что узнал о деятельности «Хартленд» что-то, что его сильно обеспокоило, он не знает, как распорядиться этими сведениями, и решил посоветоваться со мной. Ну, у меня сразу включились все тревожные сигналы, но слишком много знать не хотелось – я просто подбирал, что попадалось на дороге. Если Герб забеспокоился, это не предвещало добра для инвестиций в «Хартленд» – я, понимаешь ли, вполне доверяю моральным понятиям Уоррингера. Так вот, ему нужен был кто-то высокопоставленный, с допуском к президенту, кто-то, кто мог бы разобраться в том, что его встревожило, и воспользоваться этим, чтобы притушить кампанию Хэзлитта. Если – повторяю, если – они сочтут, что дело того стоит. Поверишь ли, Бен, разговорчик был тот еще. – Хокансен откусил здоровенный кусок ватрушки и уставился на Дрискилла.
– Ладно, так к кому ты его направил?
– Ну, здесь нужен был не ученый-ракетчик… Я посоветовал ему обратиться к Дрю Саммерхэйзу.
Дрискилл поежился от нехорошего предчувствия.
– Уоррингер знал Дрю?
– Нет. Я обещал устроить разговор, сказать Дрю, чтобы ждал звонка от Герба – и ничего больше. Содержанием разговора не интересовался. Я сказал Дрю, что, похоже, дело может оказаться важным.
– И… что дальше?
– Ну, все заняло два-три дня. С Уоррингером я больше не разговаривал, но он передал мне через секретаря благодарность за помощь. А вот с Дрю говорил – просто позвонил проверить, состыковались ли они, ну и, по правде сказать, интересно было, что Дрю думает. Насколько это серьезно. Дрю держался невозмутимо – ты же его знаешь… знал. Сказал: может, в этом что-то есть, он не уверен, это уже работа для Тарлоу. Больше я ничего об этом деле не слышал, пока не узнал о смерти Дрю, а потом ты выскочил как из-за куста и сказал, что Тарлоу погиб в Сентс-Ресте. Скажу тебе, Бен, ты меня до смерти напугал. – И тут Хокансен спохватился: – А где Герб Уоррингер? С ним-то тебе следовало поговорить…
– Брэд, мы не знаем, где он. Тарлоу мертв, а Уоррингер пропал. Еще один вопрос – взгляни-ка сюда. – Дрискилл извлек из кармана пиджака сложенный листок и протянул его через стол.
Хокансен развернул бумагу повертел ее, пытаясь разобрать, где верх, где низ.
– Что это? Не понимаю.
– Ты абсолютно уверен – тебе это ни о чем не говорит?
– Бен, это никому ничего не скажет! Просто линия… забавная линия, словно пьяный чертил. – Он вернул листок.
– Вот и я так подумал, Брэд.
Они вышли вместе, пожали друг другу руки, и Дрискилл проводил взглядом Хокансена, направляющегося ко входу в МТА посреди Гарвард-сквер. Тот ступал, развернув носки, словно страдал легким плоскостопием. Выглядел он совсем обычным, но знал слишком много для обычного человека. И он боялся.
Глава 8
Машину Дрискилл оставил у Логана. Всегда можно послать кого-нибудь из фирмы в Бостон, чтобы пригнать ее обратно. А добраться в Нью-Йорк ему хотелось, пока вечер не перешел в утро.
Теперь он знал, зачем Хэйз Тарлоу отправился в Сентс-Рест.
И знал, что послал его Дрю Саммерхэйз.
Он знал, что все началось с человека по имени Герб Уоррингер, давнего друга и союзника Хэзлитта. Уоррингер полагал, что в «Хартленд» что-то затевается, но никто из оставшихся в живых не знал, что именно. Никто, кроме Герба Уоррингера. Успел ли Уоррингер поговорить с Тарлоу? Не из-за этого ли его убили? При чем тут странная кривая линия? И где теперь Герб Уоррингер?
Что затевал «Хартленд»? Мощнейшая корпорация, кто возьмется ей что-то предъявить? И почему первая наводка поступила от Тони Саррабьяна? Дрискилл терпеть не мог случаев, в которых всплывало имя Саррабьяна, а на этом деле повсюду, кажется, остались отпечатки его пальцев. И с какой стати Саррабьян вздумал исподтишка цапнуть Хэзлитта? Как тот скорпион в притче: просто потому, что такова его натура? Или здесь имеются подводные течения, готовые подхватить каждого, кто в них окажется?
Дрискилл поймал такси у Ла-Гуардиа и по дороге в город подставлял лицо влажному ветру из окна. Горизонт светился сверкающим кружевом, таким манящим издали, но жестким и царапучим на ощупь. Повсюду пахло дождем. Порой на стекло мягко шлепалась крупная капля. Гроза, подходившая с Восточного побережья, зависла над Лонг-Айлендом; выбравшиеся на прогулку по Верхнему Ист-Энду люди выглядели помятыми и тоскующими. Брэд Хокансен, хоть сам и не бывал никогда в нью-йоркских апартаментах Тони Саррабьяна, смог подсказать Бену адрес. Тот занимал в Нью-Йорке сдвоенный пентхаус, выходящий на Центральный парк и музей Метрополитен и, через улицу, на башни в стиле «ар деко» в западном Центральном парке. Бен заговорил с привратником, который жестом направил его к лифтам. Пока все хорошо. По-видимому, здесь не считались поздними посетители, явившиеся после одиннадцати вечера. Управляющим оказался джентльмен-кореец, общее впечатление от которого сводилось к тому, что стоит его неудачно задеть, как вам открутят голову и прошибут ею стенку. Он сопроводил Дрискилла по зеркальному фойе, мимо двух картин Пикассо, симпатичного весеннего Моне, какого-то Писсаро и привычно волнующего Бэкона, в лежавшую двумя ступенями ниже гостиную, украшенную скромными японскими шедеврами и ширмами, а также кремовыми креслами и диванами и несколькими каминами в черном мраморе. Бен ощутил едва уловимый оттенок «Микадо». Жилище Саррабьяна обставляли откровенно не в его стиле. Слабый мерцающий свет проникал в комнату через открытые балконные двери над Пятой авеню. Практически ни один звук из назойливого внешнего мира не вторгался сюда. Дрискилл восхищался тремя маленькими непритязательными пейзажами португальской рыбачьей деревушки работы Уэйна Нормана, когда голос за спиной назвал его по имени.
– Дрискилл, рад познакомиться с вами, сэр. Я – Реймонд, секретарь и помощник мистера Саррабьяна. Мне кажется, вы не договаривались о встрече. Возможно ли, что я ошибся?
Дрискилл обернулся и обвел взглядом всю картину. Поздним воскресным вечером Реймонд был в настоящем костюме от Армани с большими подкладными плечами. Светлые волосы подстрижены так, что макушка казалась плоской, словно ждала удара дубинкой.
– Мне неожиданно пришло в голову заглянуть, Реймонд. Подумал, может, застану его дома.
– Ужасно сожалею, сэр. Он сегодня ужинает с кем-то из ООН. Вопросы благотворительности. Кажется, голодающие дети. Мистер Саррабьян оказывает помощь столь многим… Возможно, я сумел бы…
– Нет, не стоит. Просто передайте ему, что я забегал. Хотелось бы повидаться. – Бен достал свою деловую визитку и приписал внизу номер сотового. – Так он меня точно найдет.
Рэймонл почтительно принял карточку.
– Позвольте сказать, я ужасно огорчен кончиной мистера Саммерхэйза, сэр. Великий лидер. Выдающийся человек. – Он выдержал паузу, прежде чем продолжить: – Мистер Саррабьян был опечален этим известием.
– Я не знал, что они были знакомы.
– Мистер Саррабьян знаком со всеми, сэр, не так ли?
Дрискилл встал в дверях на террасу, ощущая ветерок, озирая с высоты город могущества и огромного богатства: отель «Плаза» далеко внизу слева, сад скульптур Метрополитен, театр «Делакорт» и все остальное. Эмпайр-Стэйт-билдинг и пара небоскребов ВТЦ, устоявшие три месяца назад против второй атаки террористов, призрачно маячили в густом тумане.
– Красивый вид, не правда ли? – В голосе Реймонда прорезалось ленивое вдохновение. – Мистер Саррабьян часто сидит здесь вечерами в задумчивости. Говорит, что общается с духами предков. Он, знаете ли, происходит из очень древнего рода.
– Не сомневаюсь, – отозвался Дрискилл. – Ну, не стану вам больше мешать, Реймонд.
– Как пожелаете, сэр. Я вас провожу.
В фойе Реймонд слегка поклонился, сотни зеркальных панелей повторили его движение. Тысячи зеркальных Реймондов. Целое войско.
– Доброй ночи, Реймонд.
– Доброй ночи, сэр.
Спускаясь в лифте, Дрискилл чувствовал себя так, словно только что совершил небольшое путешествие по кроличьей норе в жилище Сумасшедшего Болванщика. Впрочем, Тони Саррабьян славился своими сюрпризами, любил обманывать ожидания.
И все же обыкновение общаться с духами предков – даже для него немного слишком.
Дома Дрискилл, наливая себе стакан холодной воды из холодильника, прослушал сообщения автоответчика. Первое было от Элизабет. Она говорила напряженно, будто сдерживая слезы:
– Ох, Бен, я чуть с ума не сошла, пытаясь тебя отловить. Без Дрю так пусто. Я застряла здесь, в Эл-Эй 10. Как будто на другой планете – не на той, куда мне нужно. Наплакалась вдоволь. Какой был замечательный старик! О, черт побери… Как ты держишься? Ох, милый, расскажи, что происходит – где ты? Я завтра вечером буду в Вашингтоне. Но, пожалуйста, позвони мне в «Хилтон» здесь, в Лос-Анджелесе. Буду ждать.
Он прислушивался, отыскивая следы разделившего их раскола. И, кажется, находил их в словах и между слов. Бесконечная борьба: желание Бена всегда видеть ее рядом, в Нью-Йорке, – и желание Элизабет втянуть его в политическую жизнь, представлявшуюся ей такой захватывающей, чтобы они могли чаще бывать вместе в постоянных разъездах. Как часто он вспыхивал – этот огонь в ночи отношений. Теперь, когда на нее предъявила права новая кампания, все стало еще хуже. Размолвка стояла между ними, даже когда они бывали вместе. От нее некуда было деться, оставалось только отводить глаза.
Он позвонил в «Хилтон» в Эл-Эй. Вышла. Не ждет у телефона. Конечно, не ждет. Ужинает с коллегами. Он назвал себя телефонистке и повесил трубку.
Захватив стакан ледяной воды во двор, он сел за стол под деревьями. В листве шелестел ветерок. Несколько окон, выходивших в общий садик, еще светились, кто-то крутил запись Стэна Гетца. Он узнал мелодию – одна из ключевых работ Гетца. Вытер лицо, хлебнул воды, возмещая утерянную за этот долгий воскресный день жидкость. Вашингтон, тайное убежище Тарлоу, разговор с Хокансеном, обратный перелет в Нью-Йорк, странная сценка у Саррабьяна. И теперь никак не удавалось расслабиться. Он вернулся в дом, щелкнул выключателем телевизора и нашел программу Си-эн-эн, повторявшую вечернюю передачу «Гонка за президентство».
В аэропорту Майами президента ждала торжественная встреча и выступление во время ланча, потом часовой банкет в «Мире Диснея» и митинг в городе, транслировавшийся по всему Югу.
Чарли отлично выглядел, улыбался, махал рукой. Линда шла за ним, тонкие волосы медового оттенка ровно в меру развевались на ветру, костюм от Шанель скрадывал выдающиеся бедра, всегда чертовски портившие ее фигуру. «Превосходная фигура, – как-то заметила она при нем, оценивая себя. – Ну, не превосходная, но в целом очень недурная – второй такой задницы не сыщешь во всем христианском мире!» Готовность подшутить над собой придавала ей особую легкость в общении. Об уме и говорить нечего. В конечном счете она, вероятно, была умнее Чарли. Зато он был политиком, лучше умел пускать пыль в глаза, и он был президентом.
Толпа в аэропорту – отличная. Плакатики с надписями: «Боннер – наш парень!» и «Не чини того, что не сломано!» – и все же нет в мире совершенства. Какой-то репортер спросил Боннера, известно ли ему, отчего полиция Лонг-Айленда молчит о деле Саммерхэйза. Президент, не сдержав вспышки раздражения, ответил, что понятия не имеет. Он произнес несколько слов о том, как тяжела для него потеря Дрю, а больше в аэропорту ничего интересного не происходило.
Мерцающая коробка совершенно заворожила Дрискилла: пещерный человек у своего костерка слушал рассказы минувшего дня: как Ог выслеживал сейсмозавра и как селение Буг выдержало атаку птеродактилей. На экране начались интервью.
Первым гостем оказался Летучий Боб Хэзлитт собственной персоной. Дрискилл ни разу до сих пор не потрудился рассмотреть этого человека вблизи, ни на что не отвлекаясь. Теперь представился отличный случай. Хэзлитт давал интервью в кампусе Йельского университета, из забитого книгами кабинета кого-то из преподавателей. Он был среднего роста, крепкого сложения, естественно розоволицый, с копной серебристых волос, всегда слегка взбитых. Короткий широкий нос, глаза цвета летнего неба и широкая улыбка. Он иногда пользовался слуховым аппаратом: сказались полеты на оглушающих реактивных самолетах во время парочки войн. Все знали, что он курит трубку, но перед публикой никогда с нею не появляется, потому что, как он частенько повторял: «с трубкой я похож на лошадиную задницу». Сегодня он сидел в глубоком кресле с приглушенным красно-зеленым клетчатым узором, одетый в неяркую синюю рубашку с открытым воротом и мягкие серые брюки – идеальный образ кандидата, отдыхающего после тяжелой дневной работы пересчитывать ребра врага.
Теперь он знал, зачем Хэйз Тарлоу отправился в Сентс-Рест.
И знал, что послал его Дрю Саммерхэйз.
Он знал, что все началось с человека по имени Герб Уоррингер, давнего друга и союзника Хэзлитта. Уоррингер полагал, что в «Хартленд» что-то затевается, но никто из оставшихся в живых не знал, что именно. Никто, кроме Герба Уоррингера. Успел ли Уоррингер поговорить с Тарлоу? Не из-за этого ли его убили? При чем тут странная кривая линия? И где теперь Герб Уоррингер?
Что затевал «Хартленд»? Мощнейшая корпорация, кто возьмется ей что-то предъявить? И почему первая наводка поступила от Тони Саррабьяна? Дрискилл терпеть не мог случаев, в которых всплывало имя Саррабьяна, а на этом деле повсюду, кажется, остались отпечатки его пальцев. И с какой стати Саррабьян вздумал исподтишка цапнуть Хэзлитта? Как тот скорпион в притче: просто потому, что такова его натура? Или здесь имеются подводные течения, готовые подхватить каждого, кто в них окажется?
Дрискилл поймал такси у Ла-Гуардиа и по дороге в город подставлял лицо влажному ветру из окна. Горизонт светился сверкающим кружевом, таким манящим издали, но жестким и царапучим на ощупь. Повсюду пахло дождем. Порой на стекло мягко шлепалась крупная капля. Гроза, подходившая с Восточного побережья, зависла над Лонг-Айлендом; выбравшиеся на прогулку по Верхнему Ист-Энду люди выглядели помятыми и тоскующими. Брэд Хокансен, хоть сам и не бывал никогда в нью-йоркских апартаментах Тони Саррабьяна, смог подсказать Бену адрес. Тот занимал в Нью-Йорке сдвоенный пентхаус, выходящий на Центральный парк и музей Метрополитен и, через улицу, на башни в стиле «ар деко» в западном Центральном парке. Бен заговорил с привратником, который жестом направил его к лифтам. Пока все хорошо. По-видимому, здесь не считались поздними посетители, явившиеся после одиннадцати вечера. Управляющим оказался джентльмен-кореец, общее впечатление от которого сводилось к тому, что стоит его неудачно задеть, как вам открутят голову и прошибут ею стенку. Он сопроводил Дрискилла по зеркальному фойе, мимо двух картин Пикассо, симпатичного весеннего Моне, какого-то Писсаро и привычно волнующего Бэкона, в лежавшую двумя ступенями ниже гостиную, украшенную скромными японскими шедеврами и ширмами, а также кремовыми креслами и диванами и несколькими каминами в черном мраморе. Бен ощутил едва уловимый оттенок «Микадо». Жилище Саррабьяна обставляли откровенно не в его стиле. Слабый мерцающий свет проникал в комнату через открытые балконные двери над Пятой авеню. Практически ни один звук из назойливого внешнего мира не вторгался сюда. Дрискилл восхищался тремя маленькими непритязательными пейзажами португальской рыбачьей деревушки работы Уэйна Нормана, когда голос за спиной назвал его по имени.
– Дрискилл, рад познакомиться с вами, сэр. Я – Реймонд, секретарь и помощник мистера Саррабьяна. Мне кажется, вы не договаривались о встрече. Возможно ли, что я ошибся?
Дрискилл обернулся и обвел взглядом всю картину. Поздним воскресным вечером Реймонд был в настоящем костюме от Армани с большими подкладными плечами. Светлые волосы подстрижены так, что макушка казалась плоской, словно ждала удара дубинкой.
– Мне неожиданно пришло в голову заглянуть, Реймонд. Подумал, может, застану его дома.
– Ужасно сожалею, сэр. Он сегодня ужинает с кем-то из ООН. Вопросы благотворительности. Кажется, голодающие дети. Мистер Саррабьян оказывает помощь столь многим… Возможно, я сумел бы…
– Нет, не стоит. Просто передайте ему, что я забегал. Хотелось бы повидаться. – Бен достал свою деловую визитку и приписал внизу номер сотового. – Так он меня точно найдет.
Рэймонл почтительно принял карточку.
– Позвольте сказать, я ужасно огорчен кончиной мистера Саммерхэйза, сэр. Великий лидер. Выдающийся человек. – Он выдержал паузу, прежде чем продолжить: – Мистер Саррабьян был опечален этим известием.
– Я не знал, что они были знакомы.
– Мистер Саррабьян знаком со всеми, сэр, не так ли?
Дрискилл встал в дверях на террасу, ощущая ветерок, озирая с высоты город могущества и огромного богатства: отель «Плаза» далеко внизу слева, сад скульптур Метрополитен, театр «Делакорт» и все остальное. Эмпайр-Стэйт-билдинг и пара небоскребов ВТЦ, устоявшие три месяца назад против второй атаки террористов, призрачно маячили в густом тумане.
– Красивый вид, не правда ли? – В голосе Реймонда прорезалось ленивое вдохновение. – Мистер Саррабьян часто сидит здесь вечерами в задумчивости. Говорит, что общается с духами предков. Он, знаете ли, происходит из очень древнего рода.
– Не сомневаюсь, – отозвался Дрискилл. – Ну, не стану вам больше мешать, Реймонд.
– Как пожелаете, сэр. Я вас провожу.
В фойе Реймонд слегка поклонился, сотни зеркальных панелей повторили его движение. Тысячи зеркальных Реймондов. Целое войско.
– Доброй ночи, Реймонд.
– Доброй ночи, сэр.
Спускаясь в лифте, Дрискилл чувствовал себя так, словно только что совершил небольшое путешествие по кроличьей норе в жилище Сумасшедшего Болванщика. Впрочем, Тони Саррабьян славился своими сюрпризами, любил обманывать ожидания.
И все же обыкновение общаться с духами предков – даже для него немного слишком.
Дома Дрискилл, наливая себе стакан холодной воды из холодильника, прослушал сообщения автоответчика. Первое было от Элизабет. Она говорила напряженно, будто сдерживая слезы:
– Ох, Бен, я чуть с ума не сошла, пытаясь тебя отловить. Без Дрю так пусто. Я застряла здесь, в Эл-Эй 10. Как будто на другой планете – не на той, куда мне нужно. Наплакалась вдоволь. Какой был замечательный старик! О, черт побери… Как ты держишься? Ох, милый, расскажи, что происходит – где ты? Я завтра вечером буду в Вашингтоне. Но, пожалуйста, позвони мне в «Хилтон» здесь, в Лос-Анджелесе. Буду ждать.
Он прислушивался, отыскивая следы разделившего их раскола. И, кажется, находил их в словах и между слов. Бесконечная борьба: желание Бена всегда видеть ее рядом, в Нью-Йорке, – и желание Элизабет втянуть его в политическую жизнь, представлявшуюся ей такой захватывающей, чтобы они могли чаще бывать вместе в постоянных разъездах. Как часто он вспыхивал – этот огонь в ночи отношений. Теперь, когда на нее предъявила права новая кампания, все стало еще хуже. Размолвка стояла между ними, даже когда они бывали вместе. От нее некуда было деться, оставалось только отводить глаза.
Он позвонил в «Хилтон» в Эл-Эй. Вышла. Не ждет у телефона. Конечно, не ждет. Ужинает с коллегами. Он назвал себя телефонистке и повесил трубку.
Захватив стакан ледяной воды во двор, он сел за стол под деревьями. В листве шелестел ветерок. Несколько окон, выходивших в общий садик, еще светились, кто-то крутил запись Стэна Гетца. Он узнал мелодию – одна из ключевых работ Гетца. Вытер лицо, хлебнул воды, возмещая утерянную за этот долгий воскресный день жидкость. Вашингтон, тайное убежище Тарлоу, разговор с Хокансеном, обратный перелет в Нью-Йорк, странная сценка у Саррабьяна. И теперь никак не удавалось расслабиться. Он вернулся в дом, щелкнул выключателем телевизора и нашел программу Си-эн-эн, повторявшую вечернюю передачу «Гонка за президентство».
В аэропорту Майами президента ждала торжественная встреча и выступление во время ланча, потом часовой банкет в «Мире Диснея» и митинг в городе, транслировавшийся по всему Югу.
Чарли отлично выглядел, улыбался, махал рукой. Линда шла за ним, тонкие волосы медового оттенка ровно в меру развевались на ветру, костюм от Шанель скрадывал выдающиеся бедра, всегда чертовски портившие ее фигуру. «Превосходная фигура, – как-то заметила она при нем, оценивая себя. – Ну, не превосходная, но в целом очень недурная – второй такой задницы не сыщешь во всем христианском мире!» Готовность подшутить над собой придавала ей особую легкость в общении. Об уме и говорить нечего. В конечном счете она, вероятно, была умнее Чарли. Зато он был политиком, лучше умел пускать пыль в глаза, и он был президентом.
Толпа в аэропорту – отличная. Плакатики с надписями: «Боннер – наш парень!» и «Не чини того, что не сломано!» – и все же нет в мире совершенства. Какой-то репортер спросил Боннера, известно ли ему, отчего полиция Лонг-Айленда молчит о деле Саммерхэйза. Президент, не сдержав вспышки раздражения, ответил, что понятия не имеет. Он произнес несколько слов о том, как тяжела для него потеря Дрю, а больше в аэропорту ничего интересного не происходило.
Мерцающая коробка совершенно заворожила Дрискилла: пещерный человек у своего костерка слушал рассказы минувшего дня: как Ог выслеживал сейсмозавра и как селение Буг выдержало атаку птеродактилей. На экране начались интервью.
Первым гостем оказался Летучий Боб Хэзлитт собственной персоной. Дрискилл ни разу до сих пор не потрудился рассмотреть этого человека вблизи, ни на что не отвлекаясь. Теперь представился отличный случай. Хэзлитт давал интервью в кампусе Йельского университета, из забитого книгами кабинета кого-то из преподавателей. Он был среднего роста, крепкого сложения, естественно розоволицый, с копной серебристых волос, всегда слегка взбитых. Короткий широкий нос, глаза цвета летнего неба и широкая улыбка. Он иногда пользовался слуховым аппаратом: сказались полеты на оглушающих реактивных самолетах во время парочки войн. Все знали, что он курит трубку, но перед публикой никогда с нею не появляется, потому что, как он частенько повторял: «с трубкой я похож на лошадиную задницу». Сегодня он сидел в глубоком кресле с приглушенным красно-зеленым клетчатым узором, одетый в неяркую синюю рубашку с открытым воротом и мягкие серые брюки – идеальный образ кандидата, отдыхающего после тяжелой дневной работы пересчитывать ребра врага.