Страница:
– Что ж, признаюсь, я люблю маленькие сюрпризы. Жаль, что все так запутанно и неопределенно. – Бенбоу пригубил колу. – Мне попадались такие дела. Общие очертания животного под брезентом угадываются, нет только полной уверенности: верблюд это, слон или носорог. Но вы точно знаете, что у него имеются четыре ноги, два глаза и рыло и что скотина в чем-то да виновна… а вот насчет доказательств – это другое дело.
– Я хотел бы позвонить в Вашингтон, – попросил Дрискилл, – узнать, как Элизабет.
– Телефон в прихожей, Бен.
Дрискилл позвонил, подождал немного. Его соединили с дежурной по этажу, а та переключила его на врача, занимавшегося Элизабет. В Вашингтоне шел двенадцатый час. Бен внимательно слушал доктора, рассказывавшего, что жизненные показатели в норме, осложнений от операционного вмешательства нет, постоянно ведется аппаратурное наблюдение и… нет, в сознание не приходила. Но реакция на глубокие болевые стимулы – легкое подергивание одной руки – внушают надежду. Дрискилл ощутил, как колотится у него сердце, и приказал себе успокоиться. Ему хотелось быть рядом. Надо только закончить работу, а потом он сможет вернуться туда, где должен быть.
Когда разговор иссяк – Дрискилл мыслями был далеко отсюда, – он распрощался и настойчиво попросил дать ему возможность пешком прогуляться до пансиона на Блафф-стрит.
Когда он вышел от Бенбоу, все еще лил летний дождь. Он стоял под взятым взаймы зонтиком и смотрел сверху на белую парковую эстраду перед зданием почтамта. Струи дождя под фонарями светились призрачным сиянием. Полночь.
Он прошел по краю известнякового обрыва, рассмотрел сверху массивную глыбу здания редакции напротив библиотеки. С деревьев капало, в листве шелестел ветерок. Он попытался разложить в уме все по полочкам, что оказалось чертовски трудно. Ничего подобного ему и не снилось. Плохо дело. Однако все, что он узнал, кажется, вело к одному. У него уже сложилась версия, объяснявшая все… Нет, не все – все, кроме роли Дрю Саммерхэйза. Последнее ему не давалось.
Остановившись над длинной крутой лестницей, прорезавшей обрыв и выводившей к библиотеке и окружавшим ее домам, он слушал журчание воды в водостоке, тянувшемся рядом со ступенями. Дорожка привела его к площадке, расположенной прямо под домом Бенбоу. Там в нескольких окнах еще горел свет. С крыши на нижнюю ступеньку стекали ровные струйки. Внизу единственный огонек светился у дальнего конца туннеля, перекрывающего лестницу. Бен нащупал перила и стал спускаться к этому огоньку…
Свет бил в глаза, слишком яркий, вонзался, как скальпель, боль была почти нестерпимой, он мотнул головой, отчего стало только хуже, и почувствовал, что лежит вверх ногами и совсем промок, и он закашлялся, и кто-то склонился над ним, выговаривая слова незнакомого языка или просто бессмысленные жуткие звуки, а голова раскалывалась до тошноты, и голос звучал издалека, настойчиво и жутко, а лицо саднило, будто он проехался по земле…
Над утесом гремел гром, и молнии раскалывали темное небо. Ливень не принес прохлады. Бенбоу стоял на крыльце, прислушиваясь, глядя сверху на городские огни, казавшиеся туманными пятнами за пеленой дождя. Он вышел проверить перед сном, все ли в порядке в его городе, и ему почудился крик – боли или удивления. Дождь барабанил по улице, играл в лучах фонарей.
Он нашел взглядом темную расщелину, от которой прорезанная в скале лестница вела прямо на Блафф-стрит. Проклятые ступени. На них вечно кто-нибудь спотыкается. Скользкие, как вашингтонские адвокаты. Да и сам обрыв представлял опасность: наверху трава и пара больших валунов, даже ограду не потрудились поставить. Пару лет назад кто-то сидел над обрывом футах в двадцати от начала лестницы – и соскользнул вниз; то ли несчастный случай, то ли самоубийство – так или иначе, парень сломал себе шею. Что ж, придется сходить за фонариком и поискать бедолагу, который в дождь свалился с лестницы.
Бенбоу обнаружил его почти в самом низу растянувшимся по длине ступеньки, как упавшее поперек дороги дерево. Бенбоу схватился за перила, чтобы не разделить его участь, и стал спускаться по скользким, словно смазанным жиром ступеням, покрытым слоем жидкой грязи и мелкими камешками, следуя за раскачивающимся конусом света, лившегося от его мощного фонаря.
Добравшись до упавшего, он увидел, что лицо Дрискилла с одной стороны ободрано, из носа сочится кровь и весь он выглядит не лучшим образом.
– Дрискилл… дайте знак… есть кто живой? – Он провел лучом по лицу, и веки вздрогнули, открылись, и послышалось что-то вроде ругательства. – Дайте знак, шевельните рукой.
На мгновение он подумал, что все кончено.
Потом Дрискилл медленно поднял руку и показал Лэду Бенбоу один палец.
Бенбоу решил, что он будет жить.
Из-за края кофейной чашки Лэд Бенбоу рассматривал лицо Дрискилла, весьма потрепанное. Дождь прошел, и утреннее солнце заливало крыльцо. Окна восьмиугольной комнаты были распахнуты, чтобы впустить любое дуновение, какое подарит этот день. Воздух уже прогревался. Купол здания суда дрожал в знойном мареве.
Крис Моррисон стоял у окна с кружкой в руках, сдувал пар, остужая горячий кофе.
Дрискилл, после того, как его более или менее обработали, спал плохо. Лицо саднило, голова болела. Впрочем, как заметила однажды Элизабет, он хорошо поддавался обработке.
– Так что с вами случилось? – спросил Моррисон.
– Объясните вы, Лэд. – Кажется, при падении на цементные ступени у него треснул зуб.
– Основательно меня напугал, но потом вцепился за мою руку и поднялся, – заключил Бенбоу, описав, к чему привело Дрискилла нападение на темной лестнице. – И тогда сказал мне, что я должен найти второго.
– Подонок сбежал, – пробормотал Дрискилл.
Его распоротый на ленточки пиджак лежал на спинке стула. С рубахой то же самое. Но крови нет. Ночь он провел в одной из свободных спален в доме Бенбоу.
Тот сидел за письменным столом спиной к широкому окну, попыхивал трубкой. Дым венчиком повисал у него над головой.
– Повезло нашему другу Дрискиллу!
– Я думал, мне здесь бояться нечего. Я же в Айове! Прошел уже до половины спуска, когда услышал сзади его шаги. Обернулся на звук, и тут он вроде бы повалился на меня – наверное, прыгнул. Нож у него был, но, странное дело, в руке он его не держал. Я заметил, когда с ним боролся. По-моему, он появился из рукава. Он напал, не мог же я его спрашивать… Сукин сын! – Дрискилл задыхался от ярости. – Он пытался достать меня клинком, вспороть кишки… так и рвался меня выпотрошить. Если бы он подождал еще секунду, дал мне подпустить чуть ближе… – Дрискилл передернул плечами.
– Он бы вас достал.
– Ему невероятно повезло, Лэд. Я больше него и уж точно не слабее. Он целился достать меня ножом, но я его сбил, шарахнул головой о стену, тогда он ткнул мне локтем в лицо, и боль меня на мгновенье ослепила. Боже, вот уж свалка была! А потом я боднул его и свалил в лестничный проем, он съехал вниз… А я поскользнулся и ударился лицом…
– Очевидно, он следил за вами и в курсе ваших планов. – Бенбоу пошевелился на кушетке. – Он – убийца, и тот, кто его направляет, видимо, решил, что вы стали слишком большой занозой в заднице. Убить вас, какой бы шум не подняла потом пресса, не так опасно, как позволить вам копать дальше… Едва стало известно, что вы направляетесь в Айову, кто-то нажал кнопку «Пуск». Слишком близко вы подобрались. Я затрудняюсь решить, что это предвещает для всех нас.
Дрискилл повертел занемевшей шеей.
– Крис, – обратился он к Моррисону, – мне казалось, вы собирались устраниться, полностью устраниться.
– Просто дома мне пришла в голову одна мысль… и я позвонил Лэду.
Дрискилл смотрел на Бенбоу и ждал объяснений.
Лэд Бенбоу произнес:
– Крис…
Крис Бенбоу отозвался, не отходя от окна. На нем были легкие брюки, закатанные рукава белой рубашки открывали загорелые руки.
– Когда мы с Гербом сблизились, Герб решил, что обо мне надо позаботиться. Я зарабатываю не так уж много, я не бизнесмен, родители мои скончались… Поэтому Герб – такой уж он человек… вернее, таким был… – попросил Лэда стать его душеприказчиком и помочь придумать что-нибудь, чтобы обеспечить меня на всю жизнь. И о себе Герб в последние несколько недель тоже сильно беспокоился. Он сказал мне кое-что, о чем я не рассказывал вчера. Хотел сначала посоветоваться с Лэдом. Наверное, я слишком осторожничаю, это было последнее, о чем Герб со мной говорил перед… И он казался очень взволнованным. Всего то и было… два слова. Колебатель Земли.Он сказал, в «Хартленд» собираются запустить проект «Колебатель Земли» и он не знает, как их остановить. Что это такое, я не знаю. – Моррисон пожал прямыми плечами и засунул руки поглубже в карманы.
– Продолжайте, Крис. Заканчивайте.
Моррисон отвел глаза, уставился в солнечное сияние за окном. Голос стал далеким и бесстрастным.
– Герб рассказал, что ходил к Хэзлитту, спорил с ним насчет «Колебателя». Пытался уговорить остановиться – а Боб Хэзлитт сам сказал ему, что намерен запустить «Колебатель Земли», что не жаль потерять несколько жизней, чтобы заварить кашу, – так он сказал Гербу. После того Герб и обратился к Саммерхэйзу, а тот прислал сюда Тарлоу. Вот и все… все, что я знаю. Никто не пытался со мной связаться, никто меня не запугивал, не выслеживал, так что, надо думать, обо мне им неизвестно. Я и хотел просто остаться в стороне. Даже не решился пойти на похороны Герба.
«Колебатель Земли…» – соображал Дрискилл. Бенбоу дотянулся до тонкой кожаной папки и открыл ее.
– Бен, тот листок, который, по вашему мнению, Тарлоу получил от Герба… Листок с извилистой линией. Вы не могли бы его достать?
Бен подошел к стулу, на котором висели останки пиджака, извлек из нагрудного кармана маленький конверт.
– Вот он.
– Пожалуйста, положите на стол. Расправьте. Этому листку многое пришлось перенести. – Лэд тихо хмыкнул себе под нос. – А, вот так. Дайте-ка взглянуть… отныне на него придется смотреть другими глазами.
Бенбоу достал из папки примерно недельной давности номер «Ю-Эс-Эй тудэй». Развернул и положил на стол. На развороте первой страницы в нижнем углу размещалась цветная карта.
– Присмотритесь-ка к этой карте, Бен… Крис…
Дрискилл тихо протянул:
– Будь я проклят…
Лэд Бенбоу медленно улыбнулся, покачал головой.
– Прямо у нас под носом.
Крупномасштабная карта изображала границу Мексики, прорезающую юго-запад Соединенных Штатов.
Почти параллельно границе, немного в глубь мексиканской территории, тянулась извилистая линия.
Линия сейсмического сдвига.
Глава 20
– Я хотел бы позвонить в Вашингтон, – попросил Дрискилл, – узнать, как Элизабет.
– Телефон в прихожей, Бен.
Дрискилл позвонил, подождал немного. Его соединили с дежурной по этажу, а та переключила его на врача, занимавшегося Элизабет. В Вашингтоне шел двенадцатый час. Бен внимательно слушал доктора, рассказывавшего, что жизненные показатели в норме, осложнений от операционного вмешательства нет, постоянно ведется аппаратурное наблюдение и… нет, в сознание не приходила. Но реакция на глубокие болевые стимулы – легкое подергивание одной руки – внушают надежду. Дрискилл ощутил, как колотится у него сердце, и приказал себе успокоиться. Ему хотелось быть рядом. Надо только закончить работу, а потом он сможет вернуться туда, где должен быть.
Когда разговор иссяк – Дрискилл мыслями был далеко отсюда, – он распрощался и настойчиво попросил дать ему возможность пешком прогуляться до пансиона на Блафф-стрит.
Когда он вышел от Бенбоу, все еще лил летний дождь. Он стоял под взятым взаймы зонтиком и смотрел сверху на белую парковую эстраду перед зданием почтамта. Струи дождя под фонарями светились призрачным сиянием. Полночь.
Он прошел по краю известнякового обрыва, рассмотрел сверху массивную глыбу здания редакции напротив библиотеки. С деревьев капало, в листве шелестел ветерок. Он попытался разложить в уме все по полочкам, что оказалось чертовски трудно. Ничего подобного ему и не снилось. Плохо дело. Однако все, что он узнал, кажется, вело к одному. У него уже сложилась версия, объяснявшая все… Нет, не все – все, кроме роли Дрю Саммерхэйза. Последнее ему не давалось.
Остановившись над длинной крутой лестницей, прорезавшей обрыв и выводившей к библиотеке и окружавшим ее домам, он слушал журчание воды в водостоке, тянувшемся рядом со ступенями. Дорожка привела его к площадке, расположенной прямо под домом Бенбоу. Там в нескольких окнах еще горел свет. С крыши на нижнюю ступеньку стекали ровные струйки. Внизу единственный огонек светился у дальнего конца туннеля, перекрывающего лестницу. Бен нащупал перила и стал спускаться к этому огоньку…
Свет бил в глаза, слишком яркий, вонзался, как скальпель, боль была почти нестерпимой, он мотнул головой, отчего стало только хуже, и почувствовал, что лежит вверх ногами и совсем промок, и он закашлялся, и кто-то склонился над ним, выговаривая слова незнакомого языка или просто бессмысленные жуткие звуки, а голова раскалывалась до тошноты, и голос звучал издалека, настойчиво и жутко, а лицо саднило, будто он проехался по земле…
Над утесом гремел гром, и молнии раскалывали темное небо. Ливень не принес прохлады. Бенбоу стоял на крыльце, прислушиваясь, глядя сверху на городские огни, казавшиеся туманными пятнами за пеленой дождя. Он вышел проверить перед сном, все ли в порядке в его городе, и ему почудился крик – боли или удивления. Дождь барабанил по улице, играл в лучах фонарей.
Он нашел взглядом темную расщелину, от которой прорезанная в скале лестница вела прямо на Блафф-стрит. Проклятые ступени. На них вечно кто-нибудь спотыкается. Скользкие, как вашингтонские адвокаты. Да и сам обрыв представлял опасность: наверху трава и пара больших валунов, даже ограду не потрудились поставить. Пару лет назад кто-то сидел над обрывом футах в двадцати от начала лестницы – и соскользнул вниз; то ли несчастный случай, то ли самоубийство – так или иначе, парень сломал себе шею. Что ж, придется сходить за фонариком и поискать бедолагу, который в дождь свалился с лестницы.
Бенбоу обнаружил его почти в самом низу растянувшимся по длине ступеньки, как упавшее поперек дороги дерево. Бенбоу схватился за перила, чтобы не разделить его участь, и стал спускаться по скользким, словно смазанным жиром ступеням, покрытым слоем жидкой грязи и мелкими камешками, следуя за раскачивающимся конусом света, лившегося от его мощного фонаря.
Добравшись до упавшего, он увидел, что лицо Дрискилла с одной стороны ободрано, из носа сочится кровь и весь он выглядит не лучшим образом.
– Дрискилл… дайте знак… есть кто живой? – Он провел лучом по лицу, и веки вздрогнули, открылись, и послышалось что-то вроде ругательства. – Дайте знак, шевельните рукой.
На мгновение он подумал, что все кончено.
Потом Дрискилл медленно поднял руку и показал Лэду Бенбоу один палец.
Бенбоу решил, что он будет жить.
Из-за края кофейной чашки Лэд Бенбоу рассматривал лицо Дрискилла, весьма потрепанное. Дождь прошел, и утреннее солнце заливало крыльцо. Окна восьмиугольной комнаты были распахнуты, чтобы впустить любое дуновение, какое подарит этот день. Воздух уже прогревался. Купол здания суда дрожал в знойном мареве.
Крис Моррисон стоял у окна с кружкой в руках, сдувал пар, остужая горячий кофе.
Дрискилл, после того, как его более или менее обработали, спал плохо. Лицо саднило, голова болела. Впрочем, как заметила однажды Элизабет, он хорошо поддавался обработке.
– Так что с вами случилось? – спросил Моррисон.
– Объясните вы, Лэд. – Кажется, при падении на цементные ступени у него треснул зуб.
– Основательно меня напугал, но потом вцепился за мою руку и поднялся, – заключил Бенбоу, описав, к чему привело Дрискилла нападение на темной лестнице. – И тогда сказал мне, что я должен найти второго.
– Подонок сбежал, – пробормотал Дрискилл.
Его распоротый на ленточки пиджак лежал на спинке стула. С рубахой то же самое. Но крови нет. Ночь он провел в одной из свободных спален в доме Бенбоу.
Тот сидел за письменным столом спиной к широкому окну, попыхивал трубкой. Дым венчиком повисал у него над головой.
– Повезло нашему другу Дрискиллу!
– Я думал, мне здесь бояться нечего. Я же в Айове! Прошел уже до половины спуска, когда услышал сзади его шаги. Обернулся на звук, и тут он вроде бы повалился на меня – наверное, прыгнул. Нож у него был, но, странное дело, в руке он его не держал. Я заметил, когда с ним боролся. По-моему, он появился из рукава. Он напал, не мог же я его спрашивать… Сукин сын! – Дрискилл задыхался от ярости. – Он пытался достать меня клинком, вспороть кишки… так и рвался меня выпотрошить. Если бы он подождал еще секунду, дал мне подпустить чуть ближе… – Дрискилл передернул плечами.
– Он бы вас достал.
– Ему невероятно повезло, Лэд. Я больше него и уж точно не слабее. Он целился достать меня ножом, но я его сбил, шарахнул головой о стену, тогда он ткнул мне локтем в лицо, и боль меня на мгновенье ослепила. Боже, вот уж свалка была! А потом я боднул его и свалил в лестничный проем, он съехал вниз… А я поскользнулся и ударился лицом…
– Очевидно, он следил за вами и в курсе ваших планов. – Бенбоу пошевелился на кушетке. – Он – убийца, и тот, кто его направляет, видимо, решил, что вы стали слишком большой занозой в заднице. Убить вас, какой бы шум не подняла потом пресса, не так опасно, как позволить вам копать дальше… Едва стало известно, что вы направляетесь в Айову, кто-то нажал кнопку «Пуск». Слишком близко вы подобрались. Я затрудняюсь решить, что это предвещает для всех нас.
Дрискилл повертел занемевшей шеей.
– Крис, – обратился он к Моррисону, – мне казалось, вы собирались устраниться, полностью устраниться.
– Просто дома мне пришла в голову одна мысль… и я позвонил Лэду.
Дрискилл смотрел на Бенбоу и ждал объяснений.
Лэд Бенбоу произнес:
– Крис…
Крис Бенбоу отозвался, не отходя от окна. На нем были легкие брюки, закатанные рукава белой рубашки открывали загорелые руки.
– Когда мы с Гербом сблизились, Герб решил, что обо мне надо позаботиться. Я зарабатываю не так уж много, я не бизнесмен, родители мои скончались… Поэтому Герб – такой уж он человек… вернее, таким был… – попросил Лэда стать его душеприказчиком и помочь придумать что-нибудь, чтобы обеспечить меня на всю жизнь. И о себе Герб в последние несколько недель тоже сильно беспокоился. Он сказал мне кое-что, о чем я не рассказывал вчера. Хотел сначала посоветоваться с Лэдом. Наверное, я слишком осторожничаю, это было последнее, о чем Герб со мной говорил перед… И он казался очень взволнованным. Всего то и было… два слова. Колебатель Земли.Он сказал, в «Хартленд» собираются запустить проект «Колебатель Земли» и он не знает, как их остановить. Что это такое, я не знаю. – Моррисон пожал прямыми плечами и засунул руки поглубже в карманы.
– Продолжайте, Крис. Заканчивайте.
Моррисон отвел глаза, уставился в солнечное сияние за окном. Голос стал далеким и бесстрастным.
– Герб рассказал, что ходил к Хэзлитту, спорил с ним насчет «Колебателя». Пытался уговорить остановиться – а Боб Хэзлитт сам сказал ему, что намерен запустить «Колебатель Земли», что не жаль потерять несколько жизней, чтобы заварить кашу, – так он сказал Гербу. После того Герб и обратился к Саммерхэйзу, а тот прислал сюда Тарлоу. Вот и все… все, что я знаю. Никто не пытался со мной связаться, никто меня не запугивал, не выслеживал, так что, надо думать, обо мне им неизвестно. Я и хотел просто остаться в стороне. Даже не решился пойти на похороны Герба.
«Колебатель Земли…» – соображал Дрискилл. Бенбоу дотянулся до тонкой кожаной папки и открыл ее.
– Бен, тот листок, который, по вашему мнению, Тарлоу получил от Герба… Листок с извилистой линией. Вы не могли бы его достать?
Бен подошел к стулу, на котором висели останки пиджака, извлек из нагрудного кармана маленький конверт.
– Вот он.
– Пожалуйста, положите на стол. Расправьте. Этому листку многое пришлось перенести. – Лэд тихо хмыкнул себе под нос. – А, вот так. Дайте-ка взглянуть… отныне на него придется смотреть другими глазами.
Бенбоу достал из папки примерно недельной давности номер «Ю-Эс-Эй тудэй». Развернул и положил на стол. На развороте первой страницы в нижнем углу размещалась цветная карта.
– Присмотритесь-ка к этой карте, Бен… Крис…
Дрискилл тихо протянул:
– Будь я проклят…
Лэд Бенбоу медленно улыбнулся, покачал головой.
– Прямо у нас под носом.
Крупномасштабная карта изображала границу Мексики, прорезающую юго-запад Соединенных Штатов.
Почти параллельно границе, немного в глубь мексиканской территории, тянулась извилистая линия.
Линия сейсмического сдвига.
Глава 20
Можно ли сообщить президенту, куда он собирается?
Если Рэйчел Паттон не ошибалась, если кто-то в Белом доме работал на Хэзлитта, не этот ли некто и послал за ним в Сентс-Рест убийцу? Не мог ли он упомянуть об этом, стоя у постели над неподвижным телом Элизабет? Не мог ли упомянуть об этом при президенте? Бен не помнил… но кажется, нет. Как еще его могли выследить, чтобы напасть прошлой ночью? Через спутниковую систему слежения «Хартленд»? Он никому не говорил о своих намерениях. Хотя был ведь звонок от Ника Уорделла. Только один звонок…
Нет, никуда звонить нельзя. Ни в Белый дом за утешением, ни Уорделлу, ни Лэду Бенбоу… никому из союзников.
Он пойдет один.
Дрискилл взял внаем машину и выехал из Сентс-Реста на запад. Оставив позади реку и обрывистый берег, он ехал через холмистые поля и лесистые холмы, по которым скользили тени пушистых облачков. Дальше холмы сменились равниной, и волны жара, отражаясь от шоссе, колебали бескрайние поля кукурузы, превращая их в морской ландшафт: волны кукурузы вздымались и перекатывались под горячим солнцем. Он три часа ехал по этим волнам, пока не увидел то, что искал. Тогда машина словно сама покатилась вперед, будто притянутая гигантским магнитом.
Поднимаясь из волн зноя, из пыли, повисшей в убийственно горячем воздухе, сперва подобные миражам, затем обретая уверенную твердость, высились башни-близнецы «Хартленд».
Два восьмидесятиэтажных небоскреба, каждый размером с городской квартал, с восьмиэтажной перекладиной галереи, протянувшейся над разделяющим их пространством, образуя огромную латинскую «Н», разрезающую горизонт и не сравнимую ни с чем в мире. Возвышаясь на плоской земле, эта великанская буква пробирала до самого нутра. Сто тысяч человек – лишь малая часть неисчислимой армии работников, марширующих под знаменами «Хартленд», развевающимися над всем миром, пусть даже под другими именами – трудились в этих башнях и в подземных лабораториях, лежащих глубоко под самыми плодородными землями самого урожайного из штатов. Этот вертикальный мир возносился, подобно гигантским силосным башням, над полями Айовы, словно возвещая о зарождении новой независимой нации в самом сердце страны. До «Хартленд», до Боба Хэзлитта во всей стране не было частных концернов такой величины. А потом, за относительно краткий срок, возникла «Хартленд». Живое сердце технологического мира двадцать первого века.
Он проехал сорок миль. Башни виделись все отчетливее и росли на глазах. Еще двадцать миль – и он оказался внутри опорной системы зданий. Нет, городов. Боб Хэзлитт выстроил их по новейшим разработкам инженерной мысли человечества: с современнейшими школами, квартирами, центрами отдыха, стоянками, продовольственными магазинами, и универмагами, и рынками. Хартленд, штат Айова.
Бен нутром чуял, что за всем тем, что закружило его с ночи, когда он вздумал проведать Дрю Саммерхэйза на Биг-Рам, стоит «Хартленд». И – об этом он только догадывался, но не сомневался, что догадка точна – «Хартленд» же обнаружится за историей с LVCO, вынырнет из тумана за спинами Балларда Найлса, Ласалла и Тони Саррабьяна, даже если сами они о том не ведают. «Хартленд» в сердце всего.
И кто знает, сколько убийств совершалось во благо «Хартленд»? Скольких людей развратили и в конце концов уничтожили во благо «Хартленд»? Не ради ли «Хартленд» погиб такой человек, как Дрю Саммерхэйз, столь долго остававшийся неподкупным? Пощадила ли алчность «Хартленд» хоть кого-то? Или он заглотил и Дрю, и Чарли Боннера? Этот вопрос представлялся самым важным. Часть разведслужб несомненно превратилась в орудия «Хартленд», «Ай-си-оу» – наверняка… И они влияли на другие службы.
А сколько компьютеров и телефонов, соединяющих разведслужбы и органы тайной полиции по всему миру, пали жертвой вторжения «Хартленд»?
Давно ли «Хартленд» стала воплощением тайного правительства, против которого предостерегал мир Чарли Боннер?
И возможно ли его остановить?
Глядя, как поднимаются над ним башни из стекла и стали, представлявшиеся одновременно и новейшими, и немыслимо древними, словно некогда служили жрецам из иного мира, Дрискилл на мгновение ощутил отчаянную безнадежность своих усилий. Что может сделать человек в тени подобной горы?
Ну что ж, и эти башни созданы людьми. Что может построить один человек, другой может испортить. Это один из основных законов природы, вроде закона всемирного тяготения.
Слабость «Хартленд» состояла в том, что ее дух и мозг – роботы. Робот может быть невероятно точен, он может, не особенно перегреваясь, производить десять миллиардов вычислений в секунду, он может работать на вас: читать романы, исполнять песни, даже, черт возьми, сочинять оперы. Он уж точно может вести войну и нести миру смерть, а может между делом излечить рак и СПИД, если вы хорошенько постараетесь… и если все эти переделки и поправки не пустят по ветру человеческие надежды на будущее.
И все же он робот, и потому – как бы ни старались инженеры – не может спуститься по ступенькам и пройтись по лужайке, шагнуть через бордюр и перейти улицу или будет без конца падать, пока от перегрузки его не замкнет накоротко.
Труднее всего для него ходить: вверх-вниз, ой, осторожно, камушек, ой, здесь трещина в асфальте, о, черт, это что за хреновина, зеленая, мягкая, и не ковер, что же это такое? А, черт, трава… и мне никак не встать.
«Хартленд» уязвима, потому что создана одним человеком. Отрубите голову и заставьте робота вести себя как следует.
После того, как излучавший заученное дружелюбие секретарь в приемной установил его личность, Дрискилла препроводили в лифт, поднимавшийся как раз с такой скоростью, чтобы хватило времени просветить его рентгеном и полностью проанализировать все данные, включая испарину на коже, сокращение зрачков и скорость дыхания, чтобы служба безопасности успела вычислить подрывника и не допустить его к обитавшему в башне волшебнику. Несколько лет назад они опознали и перехватили джентльмена, который считал, что «Хартленд» украла его изобретение, и в отместку превратил себя в живую бомбу – не привязал к себе адскую машину, а проглотил какую-то экспериментальную взрывчатку, которую можно было подорвать, сконцентрировав мозговую активность на мысли о ненависти к Бобу Хэзлитту. В конечном счете убийца-самоубийца выполнил свой замысел ровно наполовину. Датчики-детонаторы далеко превосходили все, известное в Лэнгли и в Белом доме, но оставалось неясным, как они действуют, однако когда покушавшегося препроводили – очень вежливо – в помещение, где ему было предложено подождать встречи с мистером Хэзлиттом, и когда он понял, что находится не в обычной комнате, а в особой камере, он так заволновался, что вызвал взрыв, причинивший на четверть миллиона долларов ущерба человеку, который даже не заметил потери. В двух других случаях – с сумасшедшим террористом-одиночкой и с недовольным покупателем программного обеспечения «Хартленд» – камера ожидания тоже пригодилась, и Летучий Боб полагал, что бомбоглотатель вполне окупил ее стоимость.
Дрискилла приветствовала миловидная женщина лет пятидесяти, успевшая прочитать сообщения следящей компьютерной сети, появившейся на экране, пока он ехал в лифте. Лифт остановился прямо в ее кабинете, отделанном в спокойной гамме коричневого, песочного и стального цветов. Над столом висел очень большой айовский пейзаж, выполненный одаренной художницей, разрабатывавшей эту тему, – Эллен Уодженер. Боковые стены кабинета были целиком прозрачны и открывали широкий обзор до самого горизонта. У вошедшего создавалось впечатление, что он стоит на подоконнике, глядя в вечность. Дрискиллу подумалось, что так должна выглядеть Земля из космоса.
Женщина вышла из-за стола, протягивая ему руку. После теплого рукопожатия она представилась как миссис Китинг, уверила, что мистер Хэзлитт отзывался о нем с большим уважением, и очень участливо поинтересовалась, как чувствует себя миссис Дрискилл. Кроме того, она выразила надежду, что цветы, которые мистер Хэзлитт распорядился ежедневно доставлять в больницу, не мешают, поскольку «он твердо верит в благотворность вибрации самых прекрасных созданий Господа – полевых цветов, и надеется, что они помогут вашей жене вскоре вернуться к нам». Дрискиллу почудилось, что его занесло на сцену, где разыгрывали спектакль обитатели сумасшедшего дома.
– Я надеялся повидаться с мистером Хэзлиттом, – сказал он, подражая, как умел, ее изящной любезности. – В сущности, я прибыл в Айову только для того, чтобы с ним увидеться, поблагодарить его за внимание к моей жене, но в первую очередь – поговорить с ним до начала съезда. Вы сами можете представить, что за бедлам будет твориться в Чикаго, когда туда съедутся делегаты.
– О, право, это будет забавно! Я все уговариваю самоговзять с собой свою верную секретаршу, но он еще не решил. Скажите, вас послал президент? – Она улыбнулась.
Здесь она могла именовать своего босса, одного из самых могущественных людей в мире – сам.Точно как Мак именует Чарли. Вам четко давали понять: она ни при чем, она просто здесь служит, еще с добрых старых дней. Коренная обитательница «Хартленд», заложившая душу в магазин компании и вполне довольная этим. Простой народ. Проведай она о том, что здесь творится, Хэзлитт избавился бы от нее так же легко, как от Герба Уоррингера.
На ней был синий деловой костюм с красивой цветастой блузкой. В коротких волосах блестела седина. Она напоминала ему университетскую преподавательницу политологии.
– Прошу вас, вы можете быть вполне уверены в моей скромности. Я, так сказать, последняя линия обороны мистера Хэзлитта. – Она опять улыбнулась. Великолепные вставные челюсти. Несколько золотых колец украшали чуть покрасневшие руки доброй айовской хозяйки, не чурающейся домашней работы.
– Да, по правде сказать, я от президента. Время уходит, не так ли?
– В таком случае я уполномочена сделать предложение.
Дрискилл не сдержал улыбки.
– И все это за время, пока я поднимался на лифте?
– Да, не правда ли, скорость современных коммуникаций просто поразительна? Конечно, мы здесь в первых рядах: если изобретение сделано, вы найдете его в «Хартленд». Я известила мистера Хэзлитта о вашем прибытии. И он приглашает вас отметить завтра с ним и его семьей день рождения его матушки – уверяю вас, вы не пожалеете, мистер Дрискилл. Политические преграды не мешают людям ценить друг друга – вы не находите? А его матушка – мы называем ее леди Джейн – просто прелесть! В Бэкбон-Крик затевается большой праздник. – Вернувшись к столу, она открыла папку. – У меня даже есть для вас план местности. – Вручив Бену лист бумаги, она отполированным, но не накрашенным ноготком указала: – Сейчас вы здесь. Можете переночевать как гость Летучего Боба и отложить поездку на завтра. Она займет всего сорок пять минут. Он обещает, что завтра найдет время с вами поболтать. Признаться, он будет очень расстроен, если вы откажетесь. – Ее улыбка стала чуточку заискивающей.
– Конечно я принимаю приглашение. Скажите ему, я бы ни за что не упустил такой случай.
– О, вы так добры, мистер Дрискилл.
– Очень любезно с его стороны уделить мне время. А теперь, как вы думаете, этот лифт вернет меня на землю?
– Почти наверняка, – кокетливо улыбнулась она. – За последнее время у нас не было потерь.
– Рад слышать. Спасибо, вы мне очень помогли.
– Это моя работа. В следующий раз как будете у нас, не забудьте заглянуть. Я буду безутешна, если узнаю, что вы проходили мимо и не навестили меня.
– Такого не случится, миссис Китинг. Если вы благополучно доставите меня вниз, я ваш навеки.
Предполагая, что за ним наблюдают, Бен заказал в комнату гамбургер, посмотрел фильм, отмок в горячей ванне и почувствовал, как отходит понемногу потрепанное боями тело после нападения на лестнице. Прежде чем лечь, он еще раз позвонил в больницу. Никаких изменений. Состояние оставалось стабильным. Завтра они собирались перевести Элизабет в обычную палату. Возможно.
Утро в Айове начиналось рано, и с площадки за окном своего номера – стоившего, между прочим, семьсот долларов в сутки и относившегося к классу «люкс» – он смотрел на поля для гольфа, зеленые, как бутылка джина «Тэнкерей», протянувшиеся подобно волшебному ковру, испещренные лунками из белого, как снег, песка и дерновыми скамейками. Чуть ближе виднелась крутая крыша церкви и роща, укрывшая в своей тени коттеджи для высших слоев среднего класса, с голубыми блюдцами бассейнов во дворах, с джипами, и машинами дорогих марок, и с нагруженными грузовичками на дорожках и стоянках. Игроки в гольф уже начали игру, наслаждаясь росой, сверкающей, пока поднявшееся солнце не высушит все вокруг. Впрочем, Дрискилл не сомневался, что эти зеленые лужайки всегда остаются свежими. Все было настоящим, реальным и осязаемым и все же несло в себе дух нереальности, бегства от обыденной действительности. И что тут плохого? – одернул себя Бен. О таком мечтает каждый, и кто бы стал его винить?
Здесь не было токсичных отходов, не было угрозы адского взрыва или прорыва реактора, здесь не родится поколение детей без рук и с двумя головами… здесь имели дело со средствами связи, с информацией, со спутниками. Славный, чистенький мир.
Тогда ему, решил Бен, отводится роль змия. Добро пожаловать в Эдем, дружище. Ему предстоит переиграть Святого Боба, а единственная карта на руках – «Колебатель Земли». Ее придется вбить, как кол в сердце.
В кафе отеля Дрискилл заправился «завтраком фермера» и обратил внимание на здешний необычный подход к кормежке. Он точно перечислил, что хотел получить: пару яиц, пару кусочков ветчины, пару оладий и шесть унций свежего апельсинового сока. Ему принесли четыре яйца, четыре куска ветчины, четыре оладьи, двенадцать унций сока, густого от мякоти и к тому же холодного. Штука в том, что они подавали ровно вдвое больше, чем заказывали.
– Это и значит «завтрак фермера», – серьезно объяснила ему улыбающаяся девочка-официантка. – В наших местах просыпается аппетит.
– Вы местная?
– Ну конечно. Мы все местные. Мистер Хэзлитт гарантирует всем школьникам после девятого класса работу на лето – если они захотят. Носильщики клюшек для гольфа, озеленители, рабочие в городской газете, помощники по дому для больных и стариков… жить здесь здорово!
– А родители ваши чем занимаются?
– Вообще-то папа – редактор газеты, а мама – управляющая яслями.
– А вы, бьюсь об заклад, заводила в команде болельщиц.
– Пожалуй, мне это подходит.
– Наверное, все здесь рады, что Хэзлитт выставил свою кандидатуру на демократический съезд?
– А вы бы не радовались? Я хочу сказать, мы-то его знаем. И вы сами видите, он о нас неплохо заботится, верно? – Она отошла, чтобы обслужить другого посетителя, и Дрискилл оставил ей щедрые чаевые. В два раза больше, чем оставлял обычно. По справедливости.
Если Рэйчел Паттон не ошибалась, если кто-то в Белом доме работал на Хэзлитта, не этот ли некто и послал за ним в Сентс-Рест убийцу? Не мог ли он упомянуть об этом, стоя у постели над неподвижным телом Элизабет? Не мог ли упомянуть об этом при президенте? Бен не помнил… но кажется, нет. Как еще его могли выследить, чтобы напасть прошлой ночью? Через спутниковую систему слежения «Хартленд»? Он никому не говорил о своих намерениях. Хотя был ведь звонок от Ника Уорделла. Только один звонок…
Нет, никуда звонить нельзя. Ни в Белый дом за утешением, ни Уорделлу, ни Лэду Бенбоу… никому из союзников.
Он пойдет один.
Дрискилл взял внаем машину и выехал из Сентс-Реста на запад. Оставив позади реку и обрывистый берег, он ехал через холмистые поля и лесистые холмы, по которым скользили тени пушистых облачков. Дальше холмы сменились равниной, и волны жара, отражаясь от шоссе, колебали бескрайние поля кукурузы, превращая их в морской ландшафт: волны кукурузы вздымались и перекатывались под горячим солнцем. Он три часа ехал по этим волнам, пока не увидел то, что искал. Тогда машина словно сама покатилась вперед, будто притянутая гигантским магнитом.
Поднимаясь из волн зноя, из пыли, повисшей в убийственно горячем воздухе, сперва подобные миражам, затем обретая уверенную твердость, высились башни-близнецы «Хартленд».
Два восьмидесятиэтажных небоскреба, каждый размером с городской квартал, с восьмиэтажной перекладиной галереи, протянувшейся над разделяющим их пространством, образуя огромную латинскую «Н», разрезающую горизонт и не сравнимую ни с чем в мире. Возвышаясь на плоской земле, эта великанская буква пробирала до самого нутра. Сто тысяч человек – лишь малая часть неисчислимой армии работников, марширующих под знаменами «Хартленд», развевающимися над всем миром, пусть даже под другими именами – трудились в этих башнях и в подземных лабораториях, лежащих глубоко под самыми плодородными землями самого урожайного из штатов. Этот вертикальный мир возносился, подобно гигантским силосным башням, над полями Айовы, словно возвещая о зарождении новой независимой нации в самом сердце страны. До «Хартленд», до Боба Хэзлитта во всей стране не было частных концернов такой величины. А потом, за относительно краткий срок, возникла «Хартленд». Живое сердце технологического мира двадцать первого века.
Он проехал сорок миль. Башни виделись все отчетливее и росли на глазах. Еще двадцать миль – и он оказался внутри опорной системы зданий. Нет, городов. Боб Хэзлитт выстроил их по новейшим разработкам инженерной мысли человечества: с современнейшими школами, квартирами, центрами отдыха, стоянками, продовольственными магазинами, и универмагами, и рынками. Хартленд, штат Айова.
Бен нутром чуял, что за всем тем, что закружило его с ночи, когда он вздумал проведать Дрю Саммерхэйза на Биг-Рам, стоит «Хартленд». И – об этом он только догадывался, но не сомневался, что догадка точна – «Хартленд» же обнаружится за историей с LVCO, вынырнет из тумана за спинами Балларда Найлса, Ласалла и Тони Саррабьяна, даже если сами они о том не ведают. «Хартленд» в сердце всего.
И кто знает, сколько убийств совершалось во благо «Хартленд»? Скольких людей развратили и в конце концов уничтожили во благо «Хартленд»? Не ради ли «Хартленд» погиб такой человек, как Дрю Саммерхэйз, столь долго остававшийся неподкупным? Пощадила ли алчность «Хартленд» хоть кого-то? Или он заглотил и Дрю, и Чарли Боннера? Этот вопрос представлялся самым важным. Часть разведслужб несомненно превратилась в орудия «Хартленд», «Ай-си-оу» – наверняка… И они влияли на другие службы.
А сколько компьютеров и телефонов, соединяющих разведслужбы и органы тайной полиции по всему миру, пали жертвой вторжения «Хартленд»?
Давно ли «Хартленд» стала воплощением тайного правительства, против которого предостерегал мир Чарли Боннер?
И возможно ли его остановить?
Глядя, как поднимаются над ним башни из стекла и стали, представлявшиеся одновременно и новейшими, и немыслимо древними, словно некогда служили жрецам из иного мира, Дрискилл на мгновение ощутил отчаянную безнадежность своих усилий. Что может сделать человек в тени подобной горы?
Ну что ж, и эти башни созданы людьми. Что может построить один человек, другой может испортить. Это один из основных законов природы, вроде закона всемирного тяготения.
Слабость «Хартленд» состояла в том, что ее дух и мозг – роботы. Робот может быть невероятно точен, он может, не особенно перегреваясь, производить десять миллиардов вычислений в секунду, он может работать на вас: читать романы, исполнять песни, даже, черт возьми, сочинять оперы. Он уж точно может вести войну и нести миру смерть, а может между делом излечить рак и СПИД, если вы хорошенько постараетесь… и если все эти переделки и поправки не пустят по ветру человеческие надежды на будущее.
И все же он робот, и потому – как бы ни старались инженеры – не может спуститься по ступенькам и пройтись по лужайке, шагнуть через бордюр и перейти улицу или будет без конца падать, пока от перегрузки его не замкнет накоротко.
Труднее всего для него ходить: вверх-вниз, ой, осторожно, камушек, ой, здесь трещина в асфальте, о, черт, это что за хреновина, зеленая, мягкая, и не ковер, что же это такое? А, черт, трава… и мне никак не встать.
«Хартленд» уязвима, потому что создана одним человеком. Отрубите голову и заставьте робота вести себя как следует.
После того, как излучавший заученное дружелюбие секретарь в приемной установил его личность, Дрискилла препроводили в лифт, поднимавшийся как раз с такой скоростью, чтобы хватило времени просветить его рентгеном и полностью проанализировать все данные, включая испарину на коже, сокращение зрачков и скорость дыхания, чтобы служба безопасности успела вычислить подрывника и не допустить его к обитавшему в башне волшебнику. Несколько лет назад они опознали и перехватили джентльмена, который считал, что «Хартленд» украла его изобретение, и в отместку превратил себя в живую бомбу – не привязал к себе адскую машину, а проглотил какую-то экспериментальную взрывчатку, которую можно было подорвать, сконцентрировав мозговую активность на мысли о ненависти к Бобу Хэзлитту. В конечном счете убийца-самоубийца выполнил свой замысел ровно наполовину. Датчики-детонаторы далеко превосходили все, известное в Лэнгли и в Белом доме, но оставалось неясным, как они действуют, однако когда покушавшегося препроводили – очень вежливо – в помещение, где ему было предложено подождать встречи с мистером Хэзлиттом, и когда он понял, что находится не в обычной комнате, а в особой камере, он так заволновался, что вызвал взрыв, причинивший на четверть миллиона долларов ущерба человеку, который даже не заметил потери. В двух других случаях – с сумасшедшим террористом-одиночкой и с недовольным покупателем программного обеспечения «Хартленд» – камера ожидания тоже пригодилась, и Летучий Боб полагал, что бомбоглотатель вполне окупил ее стоимость.
Дрискилла приветствовала миловидная женщина лет пятидесяти, успевшая прочитать сообщения следящей компьютерной сети, появившейся на экране, пока он ехал в лифте. Лифт остановился прямо в ее кабинете, отделанном в спокойной гамме коричневого, песочного и стального цветов. Над столом висел очень большой айовский пейзаж, выполненный одаренной художницей, разрабатывавшей эту тему, – Эллен Уодженер. Боковые стены кабинета были целиком прозрачны и открывали широкий обзор до самого горизонта. У вошедшего создавалось впечатление, что он стоит на подоконнике, глядя в вечность. Дрискиллу подумалось, что так должна выглядеть Земля из космоса.
Женщина вышла из-за стола, протягивая ему руку. После теплого рукопожатия она представилась как миссис Китинг, уверила, что мистер Хэзлитт отзывался о нем с большим уважением, и очень участливо поинтересовалась, как чувствует себя миссис Дрискилл. Кроме того, она выразила надежду, что цветы, которые мистер Хэзлитт распорядился ежедневно доставлять в больницу, не мешают, поскольку «он твердо верит в благотворность вибрации самых прекрасных созданий Господа – полевых цветов, и надеется, что они помогут вашей жене вскоре вернуться к нам». Дрискиллу почудилось, что его занесло на сцену, где разыгрывали спектакль обитатели сумасшедшего дома.
– Я надеялся повидаться с мистером Хэзлиттом, – сказал он, подражая, как умел, ее изящной любезности. – В сущности, я прибыл в Айову только для того, чтобы с ним увидеться, поблагодарить его за внимание к моей жене, но в первую очередь – поговорить с ним до начала съезда. Вы сами можете представить, что за бедлам будет твориться в Чикаго, когда туда съедутся делегаты.
– О, право, это будет забавно! Я все уговариваю самоговзять с собой свою верную секретаршу, но он еще не решил. Скажите, вас послал президент? – Она улыбнулась.
Здесь она могла именовать своего босса, одного из самых могущественных людей в мире – сам.Точно как Мак именует Чарли. Вам четко давали понять: она ни при чем, она просто здесь служит, еще с добрых старых дней. Коренная обитательница «Хартленд», заложившая душу в магазин компании и вполне довольная этим. Простой народ. Проведай она о том, что здесь творится, Хэзлитт избавился бы от нее так же легко, как от Герба Уоррингера.
На ней был синий деловой костюм с красивой цветастой блузкой. В коротких волосах блестела седина. Она напоминала ему университетскую преподавательницу политологии.
– Прошу вас, вы можете быть вполне уверены в моей скромности. Я, так сказать, последняя линия обороны мистера Хэзлитта. – Она опять улыбнулась. Великолепные вставные челюсти. Несколько золотых колец украшали чуть покрасневшие руки доброй айовской хозяйки, не чурающейся домашней работы.
– Да, по правде сказать, я от президента. Время уходит, не так ли?
– В таком случае я уполномочена сделать предложение.
Дрискилл не сдержал улыбки.
– И все это за время, пока я поднимался на лифте?
– Да, не правда ли, скорость современных коммуникаций просто поразительна? Конечно, мы здесь в первых рядах: если изобретение сделано, вы найдете его в «Хартленд». Я известила мистера Хэзлитта о вашем прибытии. И он приглашает вас отметить завтра с ним и его семьей день рождения его матушки – уверяю вас, вы не пожалеете, мистер Дрискилл. Политические преграды не мешают людям ценить друг друга – вы не находите? А его матушка – мы называем ее леди Джейн – просто прелесть! В Бэкбон-Крик затевается большой праздник. – Вернувшись к столу, она открыла папку. – У меня даже есть для вас план местности. – Вручив Бену лист бумаги, она отполированным, но не накрашенным ноготком указала: – Сейчас вы здесь. Можете переночевать как гость Летучего Боба и отложить поездку на завтра. Она займет всего сорок пять минут. Он обещает, что завтра найдет время с вами поболтать. Признаться, он будет очень расстроен, если вы откажетесь. – Ее улыбка стала чуточку заискивающей.
– Конечно я принимаю приглашение. Скажите ему, я бы ни за что не упустил такой случай.
– О, вы так добры, мистер Дрискилл.
– Очень любезно с его стороны уделить мне время. А теперь, как вы думаете, этот лифт вернет меня на землю?
– Почти наверняка, – кокетливо улыбнулась она. – За последнее время у нас не было потерь.
– Рад слышать. Спасибо, вы мне очень помогли.
– Это моя работа. В следующий раз как будете у нас, не забудьте заглянуть. Я буду безутешна, если узнаю, что вы проходили мимо и не навестили меня.
– Такого не случится, миссис Китинг. Если вы благополучно доставите меня вниз, я ваш навеки.
Предполагая, что за ним наблюдают, Бен заказал в комнату гамбургер, посмотрел фильм, отмок в горячей ванне и почувствовал, как отходит понемногу потрепанное боями тело после нападения на лестнице. Прежде чем лечь, он еще раз позвонил в больницу. Никаких изменений. Состояние оставалось стабильным. Завтра они собирались перевести Элизабет в обычную палату. Возможно.
Утро в Айове начиналось рано, и с площадки за окном своего номера – стоившего, между прочим, семьсот долларов в сутки и относившегося к классу «люкс» – он смотрел на поля для гольфа, зеленые, как бутылка джина «Тэнкерей», протянувшиеся подобно волшебному ковру, испещренные лунками из белого, как снег, песка и дерновыми скамейками. Чуть ближе виднелась крутая крыша церкви и роща, укрывшая в своей тени коттеджи для высших слоев среднего класса, с голубыми блюдцами бассейнов во дворах, с джипами, и машинами дорогих марок, и с нагруженными грузовичками на дорожках и стоянках. Игроки в гольф уже начали игру, наслаждаясь росой, сверкающей, пока поднявшееся солнце не высушит все вокруг. Впрочем, Дрискилл не сомневался, что эти зеленые лужайки всегда остаются свежими. Все было настоящим, реальным и осязаемым и все же несло в себе дух нереальности, бегства от обыденной действительности. И что тут плохого? – одернул себя Бен. О таком мечтает каждый, и кто бы стал его винить?
Здесь не было токсичных отходов, не было угрозы адского взрыва или прорыва реактора, здесь не родится поколение детей без рук и с двумя головами… здесь имели дело со средствами связи, с информацией, со спутниками. Славный, чистенький мир.
Тогда ему, решил Бен, отводится роль змия. Добро пожаловать в Эдем, дружище. Ему предстоит переиграть Святого Боба, а единственная карта на руках – «Колебатель Земли». Ее придется вбить, как кол в сердце.
В кафе отеля Дрискилл заправился «завтраком фермера» и обратил внимание на здешний необычный подход к кормежке. Он точно перечислил, что хотел получить: пару яиц, пару кусочков ветчины, пару оладий и шесть унций свежего апельсинового сока. Ему принесли четыре яйца, четыре куска ветчины, четыре оладьи, двенадцать унций сока, густого от мякоти и к тому же холодного. Штука в том, что они подавали ровно вдвое больше, чем заказывали.
– Это и значит «завтрак фермера», – серьезно объяснила ему улыбающаяся девочка-официантка. – В наших местах просыпается аппетит.
– Вы местная?
– Ну конечно. Мы все местные. Мистер Хэзлитт гарантирует всем школьникам после девятого класса работу на лето – если они захотят. Носильщики клюшек для гольфа, озеленители, рабочие в городской газете, помощники по дому для больных и стариков… жить здесь здорово!
– А родители ваши чем занимаются?
– Вообще-то папа – редактор газеты, а мама – управляющая яслями.
– А вы, бьюсь об заклад, заводила в команде болельщиц.
– Пожалуй, мне это подходит.
– Наверное, все здесь рады, что Хэзлитт выставил свою кандидатуру на демократический съезд?
– А вы бы не радовались? Я хочу сказать, мы-то его знаем. И вы сами видите, он о нас неплохо заботится, верно? – Она отошла, чтобы обслужить другого посетителя, и Дрискилл оставил ей щедрые чаевые. В два раза больше, чем оставлял обычно. По справедливости.