Страница:
– Диет-кока.
– Не жена, а мечта, – восхитился Дрискилл. – И два ведерка льда! Я еще не видал такой жары – в Бостоне просто кошмар. – Он опрокинул банку на кубики льда. – Рэйчел? Элизабет? – Он налил им коки.
– Ну ладно, Рэйчел. Пора начинать. Кто там за вами следил?
– Он меняется… все время выглядит по-разному… я его узнавала, только когда удавалось какое-то время за ним понаблюдать. Не знаю, как он это делает, но он всегда разный. То пожилой, то как студент из Джорджтауна.
– Ладно – тогда начнем с начала. Я немножко послушаю, а потом решим, к чему перейти дальше, хорошо?
Элизабет наклонилась к нему с дальнего конца дивана. Взяла его за руку и будто машинально пожала. Он ответил на пожатие и на миг подивился, почему ее рабочий график так выбивает его из колеи. Но ответ был ясен: он попросту скучал без нее, куда бы она ни уезжала. Элизабет была его самой большой жизненной удачей. В каком-то смысле она его цивилизовала, вытянула из него ярость – и продолжала вытягивать.
Рэйчел Паттон заговорила неохотно, запинаясь, будто готова была при малейшей угрозе с его стороны вскочить и броситься вон из комнаты.
– Все не могу вбить в свою тупую голову, что я уже здесь, говорю с вами обоими. Так много ужасов случилось, пока я к вам добралась… рядом с вами я чувствую себя ребенком… но это серьезно, клянусь, нет ничего серьезнее этого. Вы просто должны мне поверить.
Она боялась. Она была очень осторожна. Она не знала, к чему придет, но готова была рисковать. Не совсем готова – это звучало в ее голосе и в запинках.
– Слушайте… Хэйз велел мне позвонить вам, если с ним что-то случится. Если он «уйдет на запад», как он говорил. Он сказал, вас можно найти в конторе Баскомба в Нью-Йорке. Но когда я узнала о его смерти, не смогла вас найти, в конторе вас не было, и в конце концов я узнала от подружки, которая работает в НДК, вашингтонский номер миссис Дрискилл. Я с ней связалась и решилась кое-что рассказать, проверить, не сочтет ли она меня чокнутой, – ничего другого не оставалось. – Девушка оглянулась на Элизабет. – А она не посчитала меня за сумасшедшую, поэтому я здесь. – Она ломала пальцы, ярко-красные ногти на руках были неровно обгрызены – единственное отклонение от идеала. На ней была блуза-матроска, отглаженные твидовые брючки с двойной складкой и кармашком для часов. Светло-серый клубный пиджачок с флотскими пуговицами висел на спинке стула. Она выглядела девушкой из состоятельной семьи.
– Я работала в юстиции. Но это к юстиции не имеет никакого отношения. Совсем другое. Он вам не намекал?
– Я ни о чем представления не имею, мисс Паттон. Пытаюсь выяснить, чем он занимался, – единственное средство узнать, кто его убил. Как я понимаю, властям о вашей связи с Хэйзом неизвестно?
– Никто не знает.
– Вам придется мне помочь, Рэйчел.
– Был тайный канал, – прошептала она. Приходилось напрягать слух, чтобы расслышать, но Бен опасался попросить ее говорить громче, чтобы не спугнуть. – Я так боюсь, что моя квартира прослушивается… и этот номер. Я в очень уязвимом положении, мистер Дрискилл… защититься почти невозможно, если они знают, где ты находишься, а в помещении нет электронной защиты от прослушивания. Я это узнала, когда работала в министерстве юстиции, вы мне поверьте. – Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоить сердцебиение.
– Продолжайте. Тайный канал…
Позади глазных яблок у него бился пульс. В Вашингтоне не было слов страшнее, чем «тайный канал». Все началось с Киссинджера, его тайный канал в обход Рейгана во время противостояния с Ираном… и тайный канал неизбежно обозначал для кого-то катастрофу.
– Между кабинетом президента и конторой мистера Саммерхэйза и… кем-то еще.
– Между президентом и Дрю Саммерхэйзом?
– Пожалуйста, слушайте меня внимательно. Этогоя не говорила.
– Ладно, – терпеливо кивнул Бен. – Как вы оказались замешаны?
– Я расследовала дела Саррабьяна и ассоциации и обнаружила нечто, касающееся компании LVCO, завязанное на НДК, и обратилась к своему начальнику в министерстве. Он связал меня с мистером Саммерхэйзом. Дрю позвонил мне как почетный председатель НДК, и мы хорошо поняли друг друга, и в конце концов он предложил мне работать на него. – Она вздохнула, вспоминая.
– Вам, секретарше?
– Я адвокат! – Она выпрямилась на стуле, подобрав под себя ноги. – Адвокат, а не секретарь!
– Извините, – сказал Бен. – Вы так молодо выглядите.
– Ну, – она коротко улыбнулась, – я так низко стою на тотемном столбе, что и вправду часто выполняла секретарскую работу. А временами – обязанности среднего юридического персонала. Мистеру Саммерхэйзу нравилось, что я так молодо выгляжу. Он сказал, никто и не заподозрит, что я связана с такими вещами, как тайный канал… а еще он понял, что я честолюбива. Он знал, что мне нравится быть в деле. А теперь они его убили.
– Почему вы так сказали? Они?..
– Послушайте, мистер Дрискилл – взгляните правде в лицо, – они его убили.
– Кто убил?
– Не знаю. И, как перед Богом, надеюсь, они не думают, что я знаю. Меня бы они убили, не задумываясь. Меня никто и не хватится, Рэйчел Паттон не попадет на первые страницы газет.
– Когда вы втянулись в это?
– Примерно шесть недель назад.
– Этот тайный канал… Саммерхэйз, кто-то в Белом доме и… кто был четвертым? Как он действовал?
– Кто был четвертым, не знаю. И не знаю, кто в Белом доме. Я знала только про мистера Саммерхэйза и Тарлоу. Я всего лишь предавала информацию, которая поступала ко мне через министерство юстиции и НДК. Приходили бумаги с особой отметкой. Ее замечала только я. Никто не завидовал, что я получаю что-то из Белого дома. Таких ребятишек, как я, в юстиции полно. И всем временами приходит что-то из Белого дома, какие-нибудь пустяки. Я получала почту и должна была пересылать ее мистеру Саммерхэйзу. – Она снова тяжело перевела дыхание, словно приближаясь к концу марафонской дистанции. – Да. Я переправляла ее мистеру Саммерхэйзу или мистеру Тарлоу. Или между ними. Никто и внимания не обращал. В некотором смысле все проделывалось в открытую. Не внушая подозрений. Будь почта направлена кому-то из них, на нее бы обратили внимание.
– По факсу ничего не приходило?
– Нет. Я выполняла указания мистера Саммерхэйза, пользовалась абонированными почтовыми ящиками в Вашингтоне и в Нью-Йорке. И одним в Джорджтауне.
– И вы представления не имеете о мужчине…
– Или женщине, – вставила Элизабет.
– …работавшем в Белом доме? Ничего о нем не знаете?
– Мистер Тарлоу иногда называл четвертого «хозяином зеркал». Но что это значит – не знаю. Зато мистер Саммерхэйз часто повторял мне, как это важно для Белого дома. Жизненно важно, говорил он… жизненно важно.
– А как сюда вписывается Тарлоу?
– Он посылал почту, а иногда мистер Саммерхэйз передавал мне что-нибудь для пересылки мистеру Тарлоу. Я знала, что они сотрудничают. Мы с мистером Тарлоу иногда встречались выпить кофе и поговорить. Какие-то клочки и обрывки я подхватывала. Иногда разговор длился всего пару минут. Он говорил про хозяина зеркал. Мне он ничего не объяснял. Я была просто курьером, почтальоном для тайного канала. Иногда мне приходилось вскрывать пакеты и разбирать содержимое для рассылки – они мне доверяли. Но я не пыталась ничего читать. Многое, наверно, было зашифровано. Я ничего не могла разобрать в том немногом, что невольно прочитывала. Очень надежный способ. С «защитой от дурака», если подумать.
– Ну, – пробормотал Дрискилл, – Саммерхэйз и Тарлоу мертвы. В этой части защита не сработала, Рэйчел.
У нее в глазах блеснули слезы. Голос чуть сорвался:
– Я знаю, знаю.
– Так вы совершенно уверены, что президент ничего не знал об этом тайном канале? – Это был первый из главных вопросов. Здесь нельзя было оставлять сомнений. – Подумайте хорошенько, Рэйчел.
– Не думаю… Нет-нет, по-моему, не знал. Но это был кто-то из окружения президента, из тех, кто вхож к нему, кто мог сообщать о нем мистеру Саммерхэйзу и хозяину зеркал. – Она на минуту задумалась, кусая ноготь. – То есть, если подумать, президент могзнать, но я ни разу не улавливала намеков на то, что он участвует в происходящем. Нет, у меня постоянно было ощущение, что речь идет опрезиденте. Это был какой-то заговор, что же еще? Потом, две недели назад, да, кажется, две недели, произошло нечто странное. Хэйз Тарлоу мне кое-что сказал. Одна из тех оговорок, которые, как присмотришься, оказываются вовсе не оговорками. Будто хотел мне что-то дать понять. Он сказал: этот тайный канал – просто надувательство… а когда я спросила, что это значит, сказал: «Понимаешь, фокус, ловкость рук, просто трюк, но мы их обыграем, девочка, поверь старику Хэйзу». И больше ничего, и я не поняла, на что он намекал. Он выпил пару мартини – передавал мне конверт в баре в Джорджтауне и как бы думал вслух…
– И все, никаких подробностей? Это надувательство… мы их обыграем? А кого, не сказал? Не президента?
– Честное слово, не представляю.
– Понятно… К тому времени вы перевелись в НДК?
– Да, но им не важно было, где я работаю. Почтовым ящиком была я, а не мое место. Пока я оставалась просто рабочей пчелкой, кем-то, о ком никто не слыхал и не думал, они мне доверяли. Так все и вышло – мистер Саммерхэйз мне первый доверился.
– А теперь половина тайного канала мертва…
– Не совсем так, – вмешалась Элизабет. – Я хочу сказать, был человек – мужчина или женщина – в Белом доме, хозяин зеркал, мистер Саммерхэйз, мистер Тарлоу – и Рэйчел. Это те, кого мы знаем. И мертвы двое из пятерых.
Голос Рэйчел прерывался:
– С тайным каналом… покончено.
– Ты должна знать, о чем шла речь.
– Но я же не знаю! Я как раз и боюсь что кто-то подумает, будто я знала! И я не знаю, что делать.
Внезапный стук в дверь раскатился по комнате, как автоматная очередь. Рэйчел Паттон съежилась, лицо исказилось от страха. Элизабет вскочила на ноги, успокаивая остальных:
– Это наш багаж. Когда мы приехали, они там внизу были ужасно заняты.
Она открыла дверь, и за ней оказался посыльный, улыбающийся и услужливый, с двумя сумками. Он поставил их у двери, принял чаевые и предложил обращаться к Джеку, если им что-нибудь понадобится. Дрискилл пристально его оглядел. Рэйчел следила за каждым его движением полными ужаса глазами. Элизабет, закрыв дверь, прислонилась к ней.
Бен, присмотревшись к Рэйчел, заметил:
– Вид у вас нехороший…
– Слушайте, вы меня считаете легковесом, маленькой глупышкой, впутавшейся в серьезное дело, – как девочка из фильма Хичкока. Но вы не понимаете – я боюсь, что меня все-таки проследили досюда. Боюсь, что он только и ждет, пока я выйду из номера, из отеля, – он мог постучать в дверь, мы бы открыли, и все бы погибли! Для того, кто мог убить Дрю Саммерхэйза, мы все – мелкая рыбешка, даже вы, мистер Дрискилл.
– Вы боитесь,что он вас выследил? Или думаете,что выследил? Дьявольская разница. Не вижу, как он мог сюда добраться, откуда ему знать, куда вы собираетесь?
– Он сумел найти Дрю Саммерхэйза, найти Хэйза Тарлоу… а они были далеко друг от друга. Подумайте об этом. Он вполне может оказаться здесь. Слушайте, мистер Дрискилл, я же не ребенок, который боится темноты и оборотней. Я знаю, что дома за мной следили, и думаю, что он уже здесь или появится к утру. Этот человек следит за мной не первый день… а людей убили, людей, с которыми я работала… а потом, после выходных, он снова объявился…. Вы мне поверьте, у него такое лицо…
– О чем вы? Давайте-ка помедленней.
– Бен, – мягко остановила его Элизабет, – дай ей время. Не ори на нее.
– Я и не ору, черт побери!
– Господи, я не знаю, – сказала Рэйчел. – У него лицо каждый раз меняется.
– Тогда откуда вы знаете, что он тот же самый? Как это лицо может все время меняться?
– А вот меняется – что я могу сказать? Только не глаза, глаза как раз не всегда изменяются. Забавные у него глаза. Раз посмотришь – они голубые или такие светло-серые, очень странно, как голубые глаза у собаки, а в следующий раз, когда я заметила, что он следит, глаза были темно-карие. В первый раз, в большом баре «Уилларда», он был в костюме… потом в Джорджтауне, в заведении «Подземелье сэра Немо» – он выглядел вроде как один из вечных студентов, какие все время болтаются вокруг «Дамбартон-оукс»… но это был тот же человек. Не спрашивайте, как я узнала, знаю, и все, в нем есть нечто гипнотическое, будто он шарит у тебя в мозгах с другого конца комнаты.
Рэйчел утирала глаза. Извинившись, она вышла в ванную, и тотчас Элизабет повернулась к Бену:
– Бен, ты помягче с ней.
– Она должна понимать, как все это важно для нас.
– Она и так старается.
– Она не сказала, что Чарли не замешан!
– Бен, чего ты от нее хочешь? Угомонись. Ты ведь знаешь, что она права. Кто-то убил людей, в Сентс-Ресте и на Биг-Рам, с разрывом – сколько там, один день? И как, по-твоему, Ласалл узнал, что ты побывал у Дрю?
– Или наводка, или шальной выстрел наугад. Этот народ правду среди святынь не числит.
– Не окажись ты там, ты бы не запутался в этом деле.
– Слушай, я поступил так, как считал правильным. А теперь мы напоролись на дело с тайным каналом…
– Ты должен сообщить Чарли, кто-то должен срочно его предупредить. А если Чарли замешан, если он сам наладил тайный канал, чтобы иметь возможность все отрицать? Если Чарли в деле?
Вернулась Рэйчел, умытая, с блестящими глазами. Дрискилл немедленно обратился к ней:
– Тот почтовый ящик в Джорджтауне… на конвертах был адрес – кроме номера?
– Да, обычно какое-то сокращение. К.Р.
Дрискилл моргнул, переглянулся с Элизабет. Та забормотала:
– Ка-эр… ка-эр… Крот?
Бен вздохнул, помотал головой, словно не желал соглашаться с ответом. Потом все-таки сказал:
– Кот-рыболов.
– Вот как? – удивилась Элизабет. – И что это может означать?
– Условная кличка Чарли.
Рэйчел Паттон переводила взгляд с лица на лицо.
– Чарли?
– Президент.
– Нет-нет, он не мог быть замешан!
– Рэйчел, мы ведь еще не знаем, как это понимать. Все это тайна. Об ответах только гадаем.
Дрискилл достал из кармана пиджака конверт, подал Рэйчел.
– Давайте, откройте его. Взгляните… Там всего одна страница.
Она вынула листок, стала разглядывать, повертела, не зная, с какой стороны смотреть.
– Не поняла… Тут просто нацарапанная линия. Она что-то значит?
– Отдайте Элизабет.
Элизабет тоже повертела листок, пытаясь понять, в чем фокус.
– Ничего не понять. Просто неровная линия. Она с чем-то связана?
– Ну, какой-то смысл в ней есть. Хэйз Тарлоу послал ее сам себе заказным из Сентс-Реста в день своей гибели. Я был у него, когда доставили письмо. В нем что-то важное, но расшифровать невозможно. Еще одна загадка во всей этой заварухе. – Он сложил листок и вернул его в конверт. – Ладно, Рэйчел, вернемся к вам. – Дрискиллу приходилось бороться с физической усталостью, но он не мог просто оставить девушку в покое на ночь. Надо было дойти до конца. Прервать разговор теперь – значит дать ей время передумать и оставить его с половиной истории.
Элизабет пристально следила за разговором.
– Ради чего все было затеяно, Рэйчел?
Она старательно нахмурила лоб.
– Ну… по-моему, речь шла о деньгах. Я пару раз видела банковские депозиты с К.Р. вместо подписи. Думаю, речь шла о деньгах – о перемещении больших сумм.
– Все это хорошо, Рэйчел, – сказал он, – но как вы думаете, для чего это делалось? Попробуйте, вдруг угадаете?
Она оттопырила губу.
– Мне кажется, тут напрашивается очевидное объяснение, хотя оно может вам не понравиться, – думаю, они запасали неподотчетные суммы для использования в предвыборной кампании.
– Что ж, примем это как рабочую версию и предположим, что президент все знал. Где здесь встречная выгода? Никто бы не выбросил такие деньги, просто чтобы обеспечить Чарли Боннера на старости лет. Что они получали от К.Р. в ответ?
Она наставила на него указательный палец:
– Видите, в том-то и дело, мистер Дрискилл. Этот тайный канал был устроен в обход президента… не для того, чтобы позаботиться о его пенсии. Не для него лично! Не думаю, чтобы он знал о счетах К.Р. Мистер Саммерхэйз знал, хозяин зеркал знал, мистер Тарлоу знал… Я заключила, что деньги собирали мистер Саммерхэйз и хозяин зеркал, переправляли их на счета европейских банков, подальше от наших берегов, и на счета в разных банках США. Все счета К.Р. Мистер Тарлоу был почтальоном, а я – изолирующей прослойкой между ними. Тарлоу, кроме того, возможно, открывал депозиты и счета в банках… Они старались не оставлять бумажного следа, так что Тарлоу, наверно, делал это лично, конечно, под разными масками и с разными документами для каждой личины…
Дрискилл уже не сомневался: эта женщина – адвокат до мозга костей.
– Так зачем? – спросил он.
– Они знали, что президент не позволил бы им так накапливать средства, поэтому старались для него без его ведома. – Она насупилась, сморщив нос.
– Ну, по крайней мере, вы надеетесь, что дело было так. Этим шоу заправляете вы, Рэйчел. Вы видели, как проплывали мимо эти деньги. У вас в руках тайный канал. И К.Р. Вы адвокат и обладаете многими необычными сведениями… Возможно, там было что-то преступное… даже наверняка… налоги, прежде всего, а может, и незаконное финансирование кампании.
– И два убийства, – добавила Элизабет.
Рэйчел взволнованно замотала головой.
– Вы – друг президента и адвокат. Откуда мне знать, что вы не замешаны? Может, вы-то и есть человек из Белого дома… откуда мне знать? – Она вновь начала растеряно кусать ноготь.
Элизабет повернулась к Бену.
– Бен, по-моему, ты обязан обратиться к президенту.
– Я разве спорю?
– Только он может тут что-то сделать.
– Он уже приказал мне не совать нос…
– Знаю, – перебила Элизабет, – и наверняка он еще больше разозлился после выступления Ласалла. Но ему теперь придется заняться уборкой внутри Белого дома… пока это не попало к журналистам, пока Ласалл таинственным образом не проведал о тайном канале и тайном фонде.
Дрискилл встретил взгляд жены.
– Я бы лучше спряталась, – тихо проговорила Рэйчел.
– Ну, это, боюсь, не выйдет. Странность, – продолжал Дрискилл, – вот в чем: люди, наладившие тайный канал, гибнут от рук убийцы… а не убивают сами. И та самая таинственная личность из Белого дома – не пустится ли она в бега с испугу? Или станет следующей жертвой? Знает ли он, кто убивал… и кто выслеживает вас, Рэйчел? Элизабет, ты сама вечно твердила мне, что в политической механике, стоит начать разбираться, все оказывается не тем, чем казалось. Ну так вот, ты права, все здесь так сложно, что никому в здравом уме и не приснится. – Он взглянул на часы. – Рэйчел, вы в состоянии повторить все еще разок?
Она кивнула.
Ночь предстояла длинная.
Глава 12
– Не жена, а мечта, – восхитился Дрискилл. – И два ведерка льда! Я еще не видал такой жары – в Бостоне просто кошмар. – Он опрокинул банку на кубики льда. – Рэйчел? Элизабет? – Он налил им коки.
– Ну ладно, Рэйчел. Пора начинать. Кто там за вами следил?
– Он меняется… все время выглядит по-разному… я его узнавала, только когда удавалось какое-то время за ним понаблюдать. Не знаю, как он это делает, но он всегда разный. То пожилой, то как студент из Джорджтауна.
– Ладно – тогда начнем с начала. Я немножко послушаю, а потом решим, к чему перейти дальше, хорошо?
Элизабет наклонилась к нему с дальнего конца дивана. Взяла его за руку и будто машинально пожала. Он ответил на пожатие и на миг подивился, почему ее рабочий график так выбивает его из колеи. Но ответ был ясен: он попросту скучал без нее, куда бы она ни уезжала. Элизабет была его самой большой жизненной удачей. В каком-то смысле она его цивилизовала, вытянула из него ярость – и продолжала вытягивать.
Рэйчел Паттон заговорила неохотно, запинаясь, будто готова была при малейшей угрозе с его стороны вскочить и броситься вон из комнаты.
– Все не могу вбить в свою тупую голову, что я уже здесь, говорю с вами обоими. Так много ужасов случилось, пока я к вам добралась… рядом с вами я чувствую себя ребенком… но это серьезно, клянусь, нет ничего серьезнее этого. Вы просто должны мне поверить.
Она боялась. Она была очень осторожна. Она не знала, к чему придет, но готова была рисковать. Не совсем готова – это звучало в ее голосе и в запинках.
– Слушайте… Хэйз велел мне позвонить вам, если с ним что-то случится. Если он «уйдет на запад», как он говорил. Он сказал, вас можно найти в конторе Баскомба в Нью-Йорке. Но когда я узнала о его смерти, не смогла вас найти, в конторе вас не было, и в конце концов я узнала от подружки, которая работает в НДК, вашингтонский номер миссис Дрискилл. Я с ней связалась и решилась кое-что рассказать, проверить, не сочтет ли она меня чокнутой, – ничего другого не оставалось. – Девушка оглянулась на Элизабет. – А она не посчитала меня за сумасшедшую, поэтому я здесь. – Она ломала пальцы, ярко-красные ногти на руках были неровно обгрызены – единственное отклонение от идеала. На ней была блуза-матроска, отглаженные твидовые брючки с двойной складкой и кармашком для часов. Светло-серый клубный пиджачок с флотскими пуговицами висел на спинке стула. Она выглядела девушкой из состоятельной семьи.
– Я работала в юстиции. Но это к юстиции не имеет никакого отношения. Совсем другое. Он вам не намекал?
– Я ни о чем представления не имею, мисс Паттон. Пытаюсь выяснить, чем он занимался, – единственное средство узнать, кто его убил. Как я понимаю, властям о вашей связи с Хэйзом неизвестно?
– Никто не знает.
– Вам придется мне помочь, Рэйчел.
– Был тайный канал, – прошептала она. Приходилось напрягать слух, чтобы расслышать, но Бен опасался попросить ее говорить громче, чтобы не спугнуть. – Я так боюсь, что моя квартира прослушивается… и этот номер. Я в очень уязвимом положении, мистер Дрискилл… защититься почти невозможно, если они знают, где ты находишься, а в помещении нет электронной защиты от прослушивания. Я это узнала, когда работала в министерстве юстиции, вы мне поверьте. – Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоить сердцебиение.
– Продолжайте. Тайный канал…
Позади глазных яблок у него бился пульс. В Вашингтоне не было слов страшнее, чем «тайный канал». Все началось с Киссинджера, его тайный канал в обход Рейгана во время противостояния с Ираном… и тайный канал неизбежно обозначал для кого-то катастрофу.
– Между кабинетом президента и конторой мистера Саммерхэйза и… кем-то еще.
– Между президентом и Дрю Саммерхэйзом?
– Пожалуйста, слушайте меня внимательно. Этогоя не говорила.
– Ладно, – терпеливо кивнул Бен. – Как вы оказались замешаны?
– Я расследовала дела Саррабьяна и ассоциации и обнаружила нечто, касающееся компании LVCO, завязанное на НДК, и обратилась к своему начальнику в министерстве. Он связал меня с мистером Саммерхэйзом. Дрю позвонил мне как почетный председатель НДК, и мы хорошо поняли друг друга, и в конце концов он предложил мне работать на него. – Она вздохнула, вспоминая.
– Вам, секретарше?
– Я адвокат! – Она выпрямилась на стуле, подобрав под себя ноги. – Адвокат, а не секретарь!
– Извините, – сказал Бен. – Вы так молодо выглядите.
– Ну, – она коротко улыбнулась, – я так низко стою на тотемном столбе, что и вправду часто выполняла секретарскую работу. А временами – обязанности среднего юридического персонала. Мистеру Саммерхэйзу нравилось, что я так молодо выгляжу. Он сказал, никто и не заподозрит, что я связана с такими вещами, как тайный канал… а еще он понял, что я честолюбива. Он знал, что мне нравится быть в деле. А теперь они его убили.
– Почему вы так сказали? Они?..
– Послушайте, мистер Дрискилл – взгляните правде в лицо, – они его убили.
– Кто убил?
– Не знаю. И, как перед Богом, надеюсь, они не думают, что я знаю. Меня бы они убили, не задумываясь. Меня никто и не хватится, Рэйчел Паттон не попадет на первые страницы газет.
– Когда вы втянулись в это?
– Примерно шесть недель назад.
– Этот тайный канал… Саммерхэйз, кто-то в Белом доме и… кто был четвертым? Как он действовал?
– Кто был четвертым, не знаю. И не знаю, кто в Белом доме. Я знала только про мистера Саммерхэйза и Тарлоу. Я всего лишь предавала информацию, которая поступала ко мне через министерство юстиции и НДК. Приходили бумаги с особой отметкой. Ее замечала только я. Никто не завидовал, что я получаю что-то из Белого дома. Таких ребятишек, как я, в юстиции полно. И всем временами приходит что-то из Белого дома, какие-нибудь пустяки. Я получала почту и должна была пересылать ее мистеру Саммерхэйзу. – Она снова тяжело перевела дыхание, словно приближаясь к концу марафонской дистанции. – Да. Я переправляла ее мистеру Саммерхэйзу или мистеру Тарлоу. Или между ними. Никто и внимания не обращал. В некотором смысле все проделывалось в открытую. Не внушая подозрений. Будь почта направлена кому-то из них, на нее бы обратили внимание.
– По факсу ничего не приходило?
– Нет. Я выполняла указания мистера Саммерхэйза, пользовалась абонированными почтовыми ящиками в Вашингтоне и в Нью-Йорке. И одним в Джорджтауне.
– И вы представления не имеете о мужчине…
– Или женщине, – вставила Элизабет.
– …работавшем в Белом доме? Ничего о нем не знаете?
– Мистер Тарлоу иногда называл четвертого «хозяином зеркал». Но что это значит – не знаю. Зато мистер Саммерхэйз часто повторял мне, как это важно для Белого дома. Жизненно важно, говорил он… жизненно важно.
– А как сюда вписывается Тарлоу?
– Он посылал почту, а иногда мистер Саммерхэйз передавал мне что-нибудь для пересылки мистеру Тарлоу. Я знала, что они сотрудничают. Мы с мистером Тарлоу иногда встречались выпить кофе и поговорить. Какие-то клочки и обрывки я подхватывала. Иногда разговор длился всего пару минут. Он говорил про хозяина зеркал. Мне он ничего не объяснял. Я была просто курьером, почтальоном для тайного канала. Иногда мне приходилось вскрывать пакеты и разбирать содержимое для рассылки – они мне доверяли. Но я не пыталась ничего читать. Многое, наверно, было зашифровано. Я ничего не могла разобрать в том немногом, что невольно прочитывала. Очень надежный способ. С «защитой от дурака», если подумать.
– Ну, – пробормотал Дрискилл, – Саммерхэйз и Тарлоу мертвы. В этой части защита не сработала, Рэйчел.
У нее в глазах блеснули слезы. Голос чуть сорвался:
– Я знаю, знаю.
– Так вы совершенно уверены, что президент ничего не знал об этом тайном канале? – Это был первый из главных вопросов. Здесь нельзя было оставлять сомнений. – Подумайте хорошенько, Рэйчел.
– Не думаю… Нет-нет, по-моему, не знал. Но это был кто-то из окружения президента, из тех, кто вхож к нему, кто мог сообщать о нем мистеру Саммерхэйзу и хозяину зеркал. – Она на минуту задумалась, кусая ноготь. – То есть, если подумать, президент могзнать, но я ни разу не улавливала намеков на то, что он участвует в происходящем. Нет, у меня постоянно было ощущение, что речь идет опрезиденте. Это был какой-то заговор, что же еще? Потом, две недели назад, да, кажется, две недели, произошло нечто странное. Хэйз Тарлоу мне кое-что сказал. Одна из тех оговорок, которые, как присмотришься, оказываются вовсе не оговорками. Будто хотел мне что-то дать понять. Он сказал: этот тайный канал – просто надувательство… а когда я спросила, что это значит, сказал: «Понимаешь, фокус, ловкость рук, просто трюк, но мы их обыграем, девочка, поверь старику Хэйзу». И больше ничего, и я не поняла, на что он намекал. Он выпил пару мартини – передавал мне конверт в баре в Джорджтауне и как бы думал вслух…
– И все, никаких подробностей? Это надувательство… мы их обыграем? А кого, не сказал? Не президента?
– Честное слово, не представляю.
– Понятно… К тому времени вы перевелись в НДК?
– Да, но им не важно было, где я работаю. Почтовым ящиком была я, а не мое место. Пока я оставалась просто рабочей пчелкой, кем-то, о ком никто не слыхал и не думал, они мне доверяли. Так все и вышло – мистер Саммерхэйз мне первый доверился.
– А теперь половина тайного канала мертва…
– Не совсем так, – вмешалась Элизабет. – Я хочу сказать, был человек – мужчина или женщина – в Белом доме, хозяин зеркал, мистер Саммерхэйз, мистер Тарлоу – и Рэйчел. Это те, кого мы знаем. И мертвы двое из пятерых.
Голос Рэйчел прерывался:
– С тайным каналом… покончено.
– Ты должна знать, о чем шла речь.
– Но я же не знаю! Я как раз и боюсь что кто-то подумает, будто я знала! И я не знаю, что делать.
Внезапный стук в дверь раскатился по комнате, как автоматная очередь. Рэйчел Паттон съежилась, лицо исказилось от страха. Элизабет вскочила на ноги, успокаивая остальных:
– Это наш багаж. Когда мы приехали, они там внизу были ужасно заняты.
Она открыла дверь, и за ней оказался посыльный, улыбающийся и услужливый, с двумя сумками. Он поставил их у двери, принял чаевые и предложил обращаться к Джеку, если им что-нибудь понадобится. Дрискилл пристально его оглядел. Рэйчел следила за каждым его движением полными ужаса глазами. Элизабет, закрыв дверь, прислонилась к ней.
Бен, присмотревшись к Рэйчел, заметил:
– Вид у вас нехороший…
– Слушайте, вы меня считаете легковесом, маленькой глупышкой, впутавшейся в серьезное дело, – как девочка из фильма Хичкока. Но вы не понимаете – я боюсь, что меня все-таки проследили досюда. Боюсь, что он только и ждет, пока я выйду из номера, из отеля, – он мог постучать в дверь, мы бы открыли, и все бы погибли! Для того, кто мог убить Дрю Саммерхэйза, мы все – мелкая рыбешка, даже вы, мистер Дрискилл.
– Вы боитесь,что он вас выследил? Или думаете,что выследил? Дьявольская разница. Не вижу, как он мог сюда добраться, откуда ему знать, куда вы собираетесь?
– Он сумел найти Дрю Саммерхэйза, найти Хэйза Тарлоу… а они были далеко друг от друга. Подумайте об этом. Он вполне может оказаться здесь. Слушайте, мистер Дрискилл, я же не ребенок, который боится темноты и оборотней. Я знаю, что дома за мной следили, и думаю, что он уже здесь или появится к утру. Этот человек следит за мной не первый день… а людей убили, людей, с которыми я работала… а потом, после выходных, он снова объявился…. Вы мне поверьте, у него такое лицо…
– О чем вы? Давайте-ка помедленней.
– Бен, – мягко остановила его Элизабет, – дай ей время. Не ори на нее.
– Я и не ору, черт побери!
– Господи, я не знаю, – сказала Рэйчел. – У него лицо каждый раз меняется.
– Тогда откуда вы знаете, что он тот же самый? Как это лицо может все время меняться?
– А вот меняется – что я могу сказать? Только не глаза, глаза как раз не всегда изменяются. Забавные у него глаза. Раз посмотришь – они голубые или такие светло-серые, очень странно, как голубые глаза у собаки, а в следующий раз, когда я заметила, что он следит, глаза были темно-карие. В первый раз, в большом баре «Уилларда», он был в костюме… потом в Джорджтауне, в заведении «Подземелье сэра Немо» – он выглядел вроде как один из вечных студентов, какие все время болтаются вокруг «Дамбартон-оукс»… но это был тот же человек. Не спрашивайте, как я узнала, знаю, и все, в нем есть нечто гипнотическое, будто он шарит у тебя в мозгах с другого конца комнаты.
Рэйчел утирала глаза. Извинившись, она вышла в ванную, и тотчас Элизабет повернулась к Бену:
– Бен, ты помягче с ней.
– Она должна понимать, как все это важно для нас.
– Она и так старается.
– Она не сказала, что Чарли не замешан!
– Бен, чего ты от нее хочешь? Угомонись. Ты ведь знаешь, что она права. Кто-то убил людей, в Сентс-Ресте и на Биг-Рам, с разрывом – сколько там, один день? И как, по-твоему, Ласалл узнал, что ты побывал у Дрю?
– Или наводка, или шальной выстрел наугад. Этот народ правду среди святынь не числит.
– Не окажись ты там, ты бы не запутался в этом деле.
– Слушай, я поступил так, как считал правильным. А теперь мы напоролись на дело с тайным каналом…
– Ты должен сообщить Чарли, кто-то должен срочно его предупредить. А если Чарли замешан, если он сам наладил тайный канал, чтобы иметь возможность все отрицать? Если Чарли в деле?
Вернулась Рэйчел, умытая, с блестящими глазами. Дрискилл немедленно обратился к ней:
– Тот почтовый ящик в Джорджтауне… на конвертах был адрес – кроме номера?
– Да, обычно какое-то сокращение. К.Р.
Дрискилл моргнул, переглянулся с Элизабет. Та забормотала:
– Ка-эр… ка-эр… Крот?
Бен вздохнул, помотал головой, словно не желал соглашаться с ответом. Потом все-таки сказал:
– Кот-рыболов.
– Вот как? – удивилась Элизабет. – И что это может означать?
– Условная кличка Чарли.
Рэйчел Паттон переводила взгляд с лица на лицо.
– Чарли?
– Президент.
– Нет-нет, он не мог быть замешан!
– Рэйчел, мы ведь еще не знаем, как это понимать. Все это тайна. Об ответах только гадаем.
Дрискилл достал из кармана пиджака конверт, подал Рэйчел.
– Давайте, откройте его. Взгляните… Там всего одна страница.
Она вынула листок, стала разглядывать, повертела, не зная, с какой стороны смотреть.
– Не поняла… Тут просто нацарапанная линия. Она что-то значит?
– Отдайте Элизабет.
Элизабет тоже повертела листок, пытаясь понять, в чем фокус.
– Ничего не понять. Просто неровная линия. Она с чем-то связана?
– Ну, какой-то смысл в ней есть. Хэйз Тарлоу послал ее сам себе заказным из Сентс-Реста в день своей гибели. Я был у него, когда доставили письмо. В нем что-то важное, но расшифровать невозможно. Еще одна загадка во всей этой заварухе. – Он сложил листок и вернул его в конверт. – Ладно, Рэйчел, вернемся к вам. – Дрискиллу приходилось бороться с физической усталостью, но он не мог просто оставить девушку в покое на ночь. Надо было дойти до конца. Прервать разговор теперь – значит дать ей время передумать и оставить его с половиной истории.
Элизабет пристально следила за разговором.
– Ради чего все было затеяно, Рэйчел?
Она старательно нахмурила лоб.
– Ну… по-моему, речь шла о деньгах. Я пару раз видела банковские депозиты с К.Р. вместо подписи. Думаю, речь шла о деньгах – о перемещении больших сумм.
– Все это хорошо, Рэйчел, – сказал он, – но как вы думаете, для чего это делалось? Попробуйте, вдруг угадаете?
Она оттопырила губу.
– Мне кажется, тут напрашивается очевидное объяснение, хотя оно может вам не понравиться, – думаю, они запасали неподотчетные суммы для использования в предвыборной кампании.
– Что ж, примем это как рабочую версию и предположим, что президент все знал. Где здесь встречная выгода? Никто бы не выбросил такие деньги, просто чтобы обеспечить Чарли Боннера на старости лет. Что они получали от К.Р. в ответ?
Она наставила на него указательный палец:
– Видите, в том-то и дело, мистер Дрискилл. Этот тайный канал был устроен в обход президента… не для того, чтобы позаботиться о его пенсии. Не для него лично! Не думаю, чтобы он знал о счетах К.Р. Мистер Саммерхэйз знал, хозяин зеркал знал, мистер Тарлоу знал… Я заключила, что деньги собирали мистер Саммерхэйз и хозяин зеркал, переправляли их на счета европейских банков, подальше от наших берегов, и на счета в разных банках США. Все счета К.Р. Мистер Тарлоу был почтальоном, а я – изолирующей прослойкой между ними. Тарлоу, кроме того, возможно, открывал депозиты и счета в банках… Они старались не оставлять бумажного следа, так что Тарлоу, наверно, делал это лично, конечно, под разными масками и с разными документами для каждой личины…
Дрискилл уже не сомневался: эта женщина – адвокат до мозга костей.
– Так зачем? – спросил он.
– Они знали, что президент не позволил бы им так накапливать средства, поэтому старались для него без его ведома. – Она насупилась, сморщив нос.
– Ну, по крайней мере, вы надеетесь, что дело было так. Этим шоу заправляете вы, Рэйчел. Вы видели, как проплывали мимо эти деньги. У вас в руках тайный канал. И К.Р. Вы адвокат и обладаете многими необычными сведениями… Возможно, там было что-то преступное… даже наверняка… налоги, прежде всего, а может, и незаконное финансирование кампании.
– И два убийства, – добавила Элизабет.
Рэйчел взволнованно замотала головой.
– Вы – друг президента и адвокат. Откуда мне знать, что вы не замешаны? Может, вы-то и есть человек из Белого дома… откуда мне знать? – Она вновь начала растеряно кусать ноготь.
Элизабет повернулась к Бену.
– Бен, по-моему, ты обязан обратиться к президенту.
– Я разве спорю?
– Только он может тут что-то сделать.
– Он уже приказал мне не совать нос…
– Знаю, – перебила Элизабет, – и наверняка он еще больше разозлился после выступления Ласалла. Но ему теперь придется заняться уборкой внутри Белого дома… пока это не попало к журналистам, пока Ласалл таинственным образом не проведал о тайном канале и тайном фонде.
Дрискилл встретил взгляд жены.
– Я бы лучше спряталась, – тихо проговорила Рэйчел.
– Ну, это, боюсь, не выйдет. Странность, – продолжал Дрискилл, – вот в чем: люди, наладившие тайный канал, гибнут от рук убийцы… а не убивают сами. И та самая таинственная личность из Белого дома – не пустится ли она в бега с испугу? Или станет следующей жертвой? Знает ли он, кто убивал… и кто выслеживает вас, Рэйчел? Элизабет, ты сама вечно твердила мне, что в политической механике, стоит начать разбираться, все оказывается не тем, чем казалось. Ну так вот, ты права, все здесь так сложно, что никому в здравом уме и не приснится. – Он взглянул на часы. – Рэйчел, вы в состоянии повторить все еще разок?
Она кивнула.
Ночь предстояла длинная.
Глава 12
В половине третьего, когда Рэйчел Паттон уже спала в гостиной и Элизабет рухнула в постель, Дрискилл присел у окна при свете тусклой лампочки и придвинул поближе телефон. Он набрал номер в гостинице «Шугар-Буш», куда должна была уже прибыть официальная свита президента, и попросил Боба Макдермотта.
Глава администрации отыскался в баре и говорил с автомата в вестибюле. В трубке на заднем плане слышался веселый шум: все журналисты и техники, днем следившие за каждым шагом президента, развлекались вместе с пиарщиками, занимавшимися созданием его образа.
– Бен, ты где? Здесь страшный шум. И Ларки только что сообщил, что президент желает меня видеть, прежде чем завалиться на сеновал. Что там у тебя?
– Я в Миддлбери. А теперь слушай очень внимательно, Мак, понимаешь меня?
– Я трезв, как судья. Выкладывай.
– Мне надо видеть Чарли.
– Бен, ты на часы смотрел? Время к трем. Не может же он…
– Меня не интересует, чего он не может. Не существует никакого «не может». Дело первостепенной важности. Доходит? Речь о его личном благополучии.
У Мака зашевелились антенны на голове:
– О личной безопасности? Что такое?
– Нет, не о безопасности. О благополучии. Я располагаю сведениями, которые он должен получить как можно скорее. Поверь мне.
– Ла-адно, – протянул Мак, обдумывая услышанное. – К трем я буду там и скажу ему. Он обычно в таких ситуациях обходится тремя часами сна… адреналин скачет, как черт. – Он размышлял вслух. – Так, Бен, давай я тебе позвоню, когда улажу с ним. Вызову тебя в подходящее для посещения время. Рассчитывай часов на шесть-семь. Пойдет?
– Отлично, Мак.
– Хорошо бы мне не пришлось жалеть.
Дрискилл, сбросив верхнюю одежду, растянулся на постели, стараясь лежать спокойно. Он слышал, как медленно забарабанили по железному подоконнику капли дождя. Казалось, жара и дождь длятся с начала времен.
– С кем это ты? – полусонно спросила Элизабет.
– С Маком. Он мне перезвонит, когда Чарли сможет со мной встретиться. Не беспокойся. Мы позавтракаем, и я расскажу ему о Рэйчел. – Он поцеловал жену, и она снова уснула.
Он сидел во взятой напрокат машине, слушая через наушники ночную джазовую программу из Бостона. Он жевал большой гамбургер с двойным сыром. Гостиница Миддлбери светилась, как съемочный павильон, теплая летняя ночь с совсем легким дождиком выгнала на улицы толпы отдыхающих студентов. В гостинице было полно приезжих, большей частью журналистов, тех, что предпочли ее переполненному «Шугар-Буш». Все они, питаясь убывающей энергией администрации, переписывали пресс-релизы, выполняя чьи-то указания: так ему представлялось. Все это либеральная чушь: вот в чем беда с газетами и телевидением. Благодаря перехвату спутниковых передач он знал, куда они собираются. Тайны личной жизни больше не существовало для тех, у кого имелись координаты, фильтры и доступ к высоким технологиям. Или хотя бы телефонный номер. Его люди держали под наблюдением большую часть важных номеров. За Паттон наблюдали с тех пор, как с неделю назад открылось, что дела пошли вкривь и вкось. Они прослушивали всех участников дела, а после того, как она связалась с Элизабет Дрискилл, ничего хорошего ей уже не светило. И вот он сидел перед гостиницей Миддлбери, поглощая крахмал, жиры и углеводы.
Вопрос в том, как отсечь ее от Дрискиллов. Чем скорее все будет сделано, тем лучше. Он видел свет в их номере, потом увидел, как он погас, но одно окно голубовато мерцало, освещенное телеэкраном. Кто-то до сих пор не спит. Он покачал головой. Телевизор – гадость. Как можно смотреть все это дерьмо? Ответ пришел сам собой: цивилизация, в которой он родился и жил, билась в предсмертных судорогах, и телевизор в числе прочего передавал стук ее костей. Его страну заполнили равнодушные недочеловеки, они размножались, как раковые клетки, убивая все, что когда-то давало жизни смысл.
Просто скуки ради он зашел в закрывавшийся бар, взял себе последнее пиво, спустился вниз помочиться, потом постоял немного на крыльце. В холле еще торчали несколько репортеров, пересказывавших друг другу враки и цинично хохотавших, словно все они ходили в одну школу, где учили вести себя по-репортерски. Пиявки, высасывающие из избирателей остатки здравого смысла, какие еще остались в общественном сознании.
Он зажег сигару, спустился с крыльца и неторопливо пошел вокруг гостиницы, сворачивая иногда, чтобы проверить боковые и задние выходы, прикидывая, как не упустить из виду малютку Паттон. Это будет не слишком просто. Он знал, что она выплакалась Дрискиллам в жилетку насчет своих страхов перед слежкой. Знал, что она вычислила его в джорджтаунском баре – поймал ее взгляд и понял наверняка, что она его вспомнила… А потом погиб Саммерхэйз. И Тарлоу, конечно. Не такая уж она дурочка. Убийства заставили ее действовать, как выключателем щелкнули, и теперь ему предстояло выметать наваленный ею мусор. Как встарь.
Просто чудо, как это о нем вспомнили. Он выполнял поручения, и они хранили ему верность, обращались, когда он был нужен. Они знали, на чем он стоит, во что верит, и нуждались в его умениях. Они помнили, как он выжил в тигриной клетке во время мятежа в Нигерии; помнили, как он сумел бежать, убив тюремщиков, когда всего оружия у него была одна пряжка ремня, помнили, как он устрашил генералов хунты тем, что не только уложил тюремщиков и допросчиков, но и вырвал сердце у шефа тайной полиции и зубами растерзал его на куски, оставив посреди бойни. В своем мире он превратился в легенду, которую пересказывают шепотом – из страха и почтения. Секретность прежде всего. Его имя мало кто знал и никто не называл. Немногие на этой планете видели его лицо и выжили, чтобы рассказать о нем. Его хозяева учитывали все это. Они знали и помнили, как он остался, чтобы помочь хорошим генералам… и как исчез точно по расписанию.
«Воин номер один», – говорили они.
Секретное оружие Америки.
И его вознаграждали: вилла в Марокко и дом на юге Франции – и защищали: такую охрану могли позволить себе разве что арабы. Иногда он ждал, что его убьют за то, что ему слишком многое известно, но до этого так и не дошло. Они говорили ему, что Воина номер два у них нет. Они не могли знать наверняка, когда он понадобится. Иногда без вызова проходило больше года, но чеки исправно продолжали поступать в цюрихский банк. Они никогда не подводили. Когда его мысль заглядывала в этот закоулок, он улыбался, представляя, каким он им видится.
Глава администрации отыскался в баре и говорил с автомата в вестибюле. В трубке на заднем плане слышался веселый шум: все журналисты и техники, днем следившие за каждым шагом президента, развлекались вместе с пиарщиками, занимавшимися созданием его образа.
– Бен, ты где? Здесь страшный шум. И Ларки только что сообщил, что президент желает меня видеть, прежде чем завалиться на сеновал. Что там у тебя?
– Я в Миддлбери. А теперь слушай очень внимательно, Мак, понимаешь меня?
– Я трезв, как судья. Выкладывай.
– Мне надо видеть Чарли.
– Бен, ты на часы смотрел? Время к трем. Не может же он…
– Меня не интересует, чего он не может. Не существует никакого «не может». Дело первостепенной важности. Доходит? Речь о его личном благополучии.
У Мака зашевелились антенны на голове:
– О личной безопасности? Что такое?
– Нет, не о безопасности. О благополучии. Я располагаю сведениями, которые он должен получить как можно скорее. Поверь мне.
– Ла-адно, – протянул Мак, обдумывая услышанное. – К трем я буду там и скажу ему. Он обычно в таких ситуациях обходится тремя часами сна… адреналин скачет, как черт. – Он размышлял вслух. – Так, Бен, давай я тебе позвоню, когда улажу с ним. Вызову тебя в подходящее для посещения время. Рассчитывай часов на шесть-семь. Пойдет?
– Отлично, Мак.
– Хорошо бы мне не пришлось жалеть.
Дрискилл, сбросив верхнюю одежду, растянулся на постели, стараясь лежать спокойно. Он слышал, как медленно забарабанили по железному подоконнику капли дождя. Казалось, жара и дождь длятся с начала времен.
– С кем это ты? – полусонно спросила Элизабет.
– С Маком. Он мне перезвонит, когда Чарли сможет со мной встретиться. Не беспокойся. Мы позавтракаем, и я расскажу ему о Рэйчел. – Он поцеловал жену, и она снова уснула.
Он сидел во взятой напрокат машине, слушая через наушники ночную джазовую программу из Бостона. Он жевал большой гамбургер с двойным сыром. Гостиница Миддлбери светилась, как съемочный павильон, теплая летняя ночь с совсем легким дождиком выгнала на улицы толпы отдыхающих студентов. В гостинице было полно приезжих, большей частью журналистов, тех, что предпочли ее переполненному «Шугар-Буш». Все они, питаясь убывающей энергией администрации, переписывали пресс-релизы, выполняя чьи-то указания: так ему представлялось. Все это либеральная чушь: вот в чем беда с газетами и телевидением. Благодаря перехвату спутниковых передач он знал, куда они собираются. Тайны личной жизни больше не существовало для тех, у кого имелись координаты, фильтры и доступ к высоким технологиям. Или хотя бы телефонный номер. Его люди держали под наблюдением большую часть важных номеров. За Паттон наблюдали с тех пор, как с неделю назад открылось, что дела пошли вкривь и вкось. Они прослушивали всех участников дела, а после того, как она связалась с Элизабет Дрискилл, ничего хорошего ей уже не светило. И вот он сидел перед гостиницей Миддлбери, поглощая крахмал, жиры и углеводы.
Вопрос в том, как отсечь ее от Дрискиллов. Чем скорее все будет сделано, тем лучше. Он видел свет в их номере, потом увидел, как он погас, но одно окно голубовато мерцало, освещенное телеэкраном. Кто-то до сих пор не спит. Он покачал головой. Телевизор – гадость. Как можно смотреть все это дерьмо? Ответ пришел сам собой: цивилизация, в которой он родился и жил, билась в предсмертных судорогах, и телевизор в числе прочего передавал стук ее костей. Его страну заполнили равнодушные недочеловеки, они размножались, как раковые клетки, убивая все, что когда-то давало жизни смысл.
Просто скуки ради он зашел в закрывавшийся бар, взял себе последнее пиво, спустился вниз помочиться, потом постоял немного на крыльце. В холле еще торчали несколько репортеров, пересказывавших друг другу враки и цинично хохотавших, словно все они ходили в одну школу, где учили вести себя по-репортерски. Пиявки, высасывающие из избирателей остатки здравого смысла, какие еще остались в общественном сознании.
Он зажег сигару, спустился с крыльца и неторопливо пошел вокруг гостиницы, сворачивая иногда, чтобы проверить боковые и задние выходы, прикидывая, как не упустить из виду малютку Паттон. Это будет не слишком просто. Он знал, что она выплакалась Дрискиллам в жилетку насчет своих страхов перед слежкой. Знал, что она вычислила его в джорджтаунском баре – поймал ее взгляд и понял наверняка, что она его вспомнила… А потом погиб Саммерхэйз. И Тарлоу, конечно. Не такая уж она дурочка. Убийства заставили ее действовать, как выключателем щелкнули, и теперь ему предстояло выметать наваленный ею мусор. Как встарь.
Просто чудо, как это о нем вспомнили. Он выполнял поручения, и они хранили ему верность, обращались, когда он был нужен. Они знали, на чем он стоит, во что верит, и нуждались в его умениях. Они помнили, как он выжил в тигриной клетке во время мятежа в Нигерии; помнили, как он сумел бежать, убив тюремщиков, когда всего оружия у него была одна пряжка ремня, помнили, как он устрашил генералов хунты тем, что не только уложил тюремщиков и допросчиков, но и вырвал сердце у шефа тайной полиции и зубами растерзал его на куски, оставив посреди бойни. В своем мире он превратился в легенду, которую пересказывают шепотом – из страха и почтения. Секретность прежде всего. Его имя мало кто знал и никто не называл. Немногие на этой планете видели его лицо и выжили, чтобы рассказать о нем. Его хозяева учитывали все это. Они знали и помнили, как он остался, чтобы помочь хорошим генералам… и как исчез точно по расписанию.
«Воин номер один», – говорили они.
Секретное оружие Америки.
И его вознаграждали: вилла в Марокко и дом на юге Франции – и защищали: такую охрану могли позволить себе разве что арабы. Иногда он ждал, что его убьют за то, что ему слишком многое известно, но до этого так и не дошло. Они говорили ему, что Воина номер два у них нет. Они не могли знать наверняка, когда он понадобится. Иногда без вызова проходило больше года, но чеки исправно продолжали поступать в цюрихский банк. Они никогда не подводили. Когда его мысль заглядывала в этот закоулок, он улыбался, представляя, каким он им видится.