Гиффорд Томас. Змеиное гнездо

   Помещение было отделано белым с золотом и легкими штрихами царственной синевы. Футбольные ворота оказались бы здесь вполне кстати. Полировка инкрустированного паркета блестела на солнце. Вдоль стены со стороны Потомака тянулся ряд широких окон. День рождения был в разгаре. Дети визжали от смеха, глядя на клоуна в рыжем парике и огромных шлепанцах. Жена Саррабьяна, маленькая темноволосая женщина, помогала завести какую-то игру.
   – А вот, – говорил Джефферс, – из-за чего мы попали в «Архитектурный дайджест». Копия французского дворца, жаль только, не помню, которого. Но все воспроизвели точь-в-точь.
   Дрискилл обернулся. Напротив окон висел ряд зеркал в золоченых рамах. В них отражалось веселье на лужайке. Огромные зеркала почти невозможно было отличить от окон.
   – Великолепный зеркальный зал, – похвалил Дрискилл.

Глава 16

   Крокетный клуб «Рок-Крик» был в своем роде динозавром, пережитком традиций тридцатых годов, но на один день в году он снова становился центром притяжения. В былые дни группа писателей, лоббистов, финансистов и политиков собиралась поиграть в крокет в доме одного из членов клуба, в особняке над парком Рок-Крик. Чаще всего они напивались и падали, гоняясь за скатившимся с холма шаром, объедались и поносили «того типа из Белого дома», Франклина Делано Рузвельта. ФДР их пережил, пирушки лишились веселья, и крокет-клуб прекратил существование, пополнив число жертв войны. На место прежних пришли другие люди, находившие другие поводы надраться в кругу могущественных друзей.
   Затем, когда в Белом доме сидел Никсон, клуб возродился, хотя слишком уж заурядный Никсон ни разу не попал в число приглашенных. Кое-кто из членов его администрации появлялся в клубе, пока волны Уотергейта не унесли их к другим берегам. Клуб продолжал прозябать в нешумные дни Форда и Картера и воспрянул к прежней роскоши с выходом на вашингтонскую сцену Рональда Рейгана. Тот иногда появлялся на ежегодных сборищах, по слухам, с одобрения астролога первой леди. Именно в годы Рейгана веселье перешло на новые рельсы и, как ни странно, приобрело более широкий масштаб.
   Потом клуб перекупили Бергстромы – Вальтер и Инвикта Бергстром из Стокгольма. Их империя средств массовой информации включала в себя и синдикат, в котором работала Элизабет Дрискилл. Она вместе с Беном попала в число приглашенных на большие сборища. Бен, хотя до сих пор ни разу там не бывал и видел в самой идее таких развлечений символ всего, что представлялось ему наиболее отвратительным в закулисной жизни Вашингтона, решился теперь посетить вечернюю танцульку. Ему надо было поговорить с людьми, которых он почти наверняка застал бы в клубе.
   Дом и его окрестности кишели представителями секретной службы. Мягкий свет струился сверху. Дрискилл миновал толпу и по мощеной плиткой дорожке обошел дом. Перед ним на газоне светилась большая оранжерея, и в памяти вспыхнула оранжерея Дрю, хлопающая на ветру под дождем дверь, и гравий, хрустящий под ногами, и мертвое тело старика. По краю газона и посреди него росли пышные кусты, над ними, ловя редкие дуновения ветерка, высились деревья. Красные, зеленые, синие китайские фонарики висели на шестах вокруг бассейна и кабинок, среди ветвей деревьев.
   Здесь, кучками и перебегающими волнами, собралось, наверно, человек двести. Люди обступали ломившиеся под угощением столы, где прислуживали работники продуктовой компании, потом их относило к краю газона. По изгибам и завитушкам большого итальянского фонтана стекали струи пунша. Запасы шампанского «Перье-Жуэ» не иссякали, и, кроме того, по лужайке были разбросаны несколько полных баров. Общий стиль свадебного пира из сказки.
   На выступающем наружу краю участка, высоко над ручьем, стоял высокий бельведер, купавшийся в нежном голубом сиянии. А в самой середине лужайки размещался большой шатер. К нему, по-видимому, и стекалась толпа. Дрискилл влился в общий поток, замечая вокруг себя много известных лиц. Здесь хватало представителей средств массовой информации, но записи не велось – в эту ночь полагалось отдыхать и веселиться.
   Изнутри Бергстромы украсили шатер деревьями и вентиляторами, которые, шевеля листву, должны были создать впечатление, будто здесь не так жарко, как на самом деле. Среди разнообразной скульптуры, более или менее музейного качества, наличествовали три Генри Мура, два Джакометти и потрясающий боевой щит работы великого айовского скульптора Тома Гиббса, висящий на фоне штандарта и весящий на взгляд не меньше двух тонн.
   Боб Хэзлитт стоял посреди толпы между супругами Бергстром. Все аплодировали. Хэзлитт оказался ниже ростом, чем представлял его телевизор, – около пяти футов восьми дюймов, – и коренастым, как хороший средневес тридцатых годов, только что выигравший чемпионат. Перед ним на столе в пятнадцать квадратных футов или около того стояла масштабная модель Бостонской гавани и Бэк-бэй, какими они были в конце восемнадцатого века. На рельефной карте расставлены были фигурки солдат в красных мундирах, мятежников, горожан и детей, пушек, кораблей, домов и прочего, так или иначе принимавшего участие в сражении.
   Бергстром говорил речь:
   – …И мы хотели бы поблагодарить нашего дорогого друга Боба Хэзлитта за этот невероятный подарок нашему музею: верная во всех исторических деталях масштабная модель битвы на Банкер-Хилл. – Он поднял бокал шампанского в честь Хэзлитта. По шатру снова раскатились апплодисменты.
   Хэзлитт кивнул, улыбнулся и заговорил. У него был низкий мужественный голос – «с волосами на груди», по выражению одного писаки.
   – Это совсем небольшой подарок. Вальтер, Инвикта, вы проявили большую любезность, приняв его. Он представляет собой одно из моих увлечений, правдоподобное воспроизведение битвы при Банкер-Хилл… или, лучше сказать, Бридс-Хилл. Я часами могу ходить вокруг него, представляя себя на месте участников событий. Я потратил на его изготовление тысячи часов. А теперь – с глубокой благодарностью к Вальтеру и Инвикте за этот чудесный вечер, я передаю эту мороку вам. – Вежливые смешки. – Я только что закончил работу над Гуадалканалом для нашего далласского офиса, и уже пару часов потратил на высадку на Майами-бич для офиса в Майами… Впрочем, вы не обязаны интересоваться моей маленькой слабостью так, как интересуюсь ею я. Все-таки, если попадете в Даллас, заходите взглянуть. И, думаю, с вас хватит моих разговоров. Спасибо, что выслушали.
   Из-за плеча Хэзлитта выступил бывший президент Шерман Тейлор.
   – Я ему советовал увековечить самые яркие моменты моей жизни… но пока что не уговорил.
   Эта фраза послужила сигналом: общество разбилось на болтающие группки и потянулось к выходу. Дрискилл замешался в толпу, оглядываясь, не видно ли Элизабет. Жены он не увидел, зато республиканцы были представлены во всей красе. Будущего кандидата в президенты Прайса Куорлса окружала группа поддержки и несколько мужчин и женщин, готовых продать детей и супругов за возможность оказаться рядом с ним в Белом доме, хотя надежды на такой исход событий практически не было. Баллард Найлс разговаривал с парой радиокорреспондентов из Белого дома. Арнальдо Ласалл с головой ушел в беседу с женщиной, бывшей, по слухам, первой среди инвестиционных банкиров столицы и первым кандидатом в федералы при администрации Хэзлитта. Оливер Ландесман явился в сопровождении статной манекенщицы шестью дюймами выше него. Боб Макдермотт вместе с Эллен Торн стоял у фонтана с шампанским. Председатель объединенного комитета начальников штабов обсуждал бейсбольный матч с верховным судьей. Не было только Элизабет.
   Выбрав удобный момент, Дрискилл стал пробираться к Хэзлитту и Тейлору. Хэзлитт первый заметил его приближение, моментально что-то просчитал и включил свою улыбку на тысячу ватт. Белки его глаз за пилотскими очками выглядели сверхъестественно чистыми.
   – Смотрите-ка, кто пришел! Давайте к нам, мистер Дрискилл, здесь мой друг Шерман Тейлор. Кажется, вы знакомы? Шерм, Бен Дрискилл пробрался в тыл врага.
   Хэзлитт смиренно улыбнулся:
   – Вы не поверите, как трудно мне было свыкнуться с двойственностью политической жизни. На публике готовы вцепиться друг другу в глотки, а в своем кругу весело смеются шуткам противника. В моем мире все по-другому. Другие правила игры, надо думать. – Впрочем, его задиристое лицо выражало агрессивную готовность к схватке.
   Шерман Тейлор неизменно приносил с собой ледяное дуновение, было в нем что-то от арктических льдов, хотя он и старался это скрывать. Лицо его было составлено из идеальных плоскостей, глаза у самой поверхности и очень прямой взгляд, загар ровный и аристократичный, как в былые времена – у Дж. Ф.К. ¹¹Строгая осанка морского пехотинца, да и двубортный костюм флотской синевы в душную ночь вполне мог сойти за мундир. У него был вид президента или человека, так и не поверившего, что императорская корона не принадлежит ему пожизненно. Он крепко пожал Бену руку.
   – Рад вас видеть, – произнес он сдержано, с той военной прямотой, которая вовсе и не прямота, а просто хороший стиль. – Вы отлично выглядите.
   – Как и вы, мистер президент.
   – Оставьте, я давно не сижу в Овальном. Четыре года прошло, как мы с вами сталкивались на дебатах, – и куда уходит время? И вот мы снова здесь – проверяем, не удастся ли разлучить Чарльза Боннера с его кроличьей лапкой.
   – Он все еще в форме, несмотря на все, что вы с ним проделывали.
   – Все, что с ним случилось, он сам себе устроил.
   – Если долго забрасывать кого-то грязью, что-нибудь да прилипнет.
   Легкий налет дружелюбия, смягчавший лицо Тейлора, пропал. Как не бывало. За каких-нибудь пять секунд. Шерман Тейлор процедил:
   – Как вы знаете, Бен, я не политик. Та двойственность, о которой здесь упомянул Боб, не для меня. Я своих чувств не скрываю.
   Боб Хэзлитт всплеснул руками:
   – Да меня эта кампания шепотков поражает не меньше, чем вас!
   – Шепотков? Вы это так называете? Подбрасывать весь этот мусор Найлсу, Ласаллу, бог весть кому еще! Простите, но, на мой взгляд, слово «шепоток» тут не подходит. Я повидался с Тони Саррабьяном… – Дрискилл старался сдерживать себя. Пока шла словесная драка, но тон ее был скорее ироничным, нежели злобным. Слишком много народу кругом.
   Хэзлитт простодушно улыбнулся.
   – Что толку спорить, когда нет надежды переубедить? – Улыбка у него не очень-то получилась. – Мы не отвечаем за встречу Дрю с Саррабьяном и не отвечаем за статью Найлса. Но нельзя ли спросить, чем могу быть вам полезен сегодня? У вас ко мне что-то есть?
   – О чем вы говорите? – спросил Дрискилл.
   – Я подумал, может, президент прочел письмена на стене… и во имя единства партии прислал вас ко мне с известием о самоотводе…
   – Я думаю, не прогуляться ли нам, – предложил Дрискилл. – Мне действительно есть что сказать, но хорошо бы наедине. – Он кивнул на стоявший невдалеке бельведер, окруженный могучими дубами, над расщелиной, ограничивающей участок. Они прошли мимо лениво танцующих у бассейна людей. Китайские фонарики создавали атмосферу из «Великого Гэтсби».
   Оставив позади веселье с еле слышными отсюда звуками музыки, оглядываясь назад через ничейную полосу, Хэзлитт спросил:
   – Так что у вас на уме? – Тейлор молча стоял рядом, не изменяя своей роли – опоры и поддержки для нового политического союзника.
   – Видите ли, я провел некоторое время в Айове. Собирал кое-что по мелочам.
   – Что вы говорите? – отозвался Хэзлитт. – Стоит мне на день уехать из Айовы, как я начинаю по ней скучать.
   – Вполне вас понимаю. – До них смутно долетала танцевальная мелодия. Пустое адирондакское кресло стояло лицом к ручью, от него открывался вид на кроны деревьев на той стороне, на огоньки домов, где люди жили другой жизнью. Совсем стемнело, и между ветвями замелькали летучие мыши.
   Они начали подниматься на бельведер. Тейлор остановился, оперся на перила и молча ждал. На краю крыши затейливой постройки горело несколько цветных фонариков. Мягкий голубой свет омывал их лица. Вокруг лампочек кружили рои мошкары.
   – Ладно, Бен, – нарушил молчание Хэзлитт. – Вот мы здесь, без свидетелей. И чему мы обязаны таким уединением?
   – Гербу Уоррингеру. Я бы сказал, что мы обязаны этим Гербу Уоррингеру.
   – Вот так сюрприз. Он был моим другом.
   – И не просто другом, верно, Боб? Он был вашим давним партнером, а потом работал у вас в совете директоров. Он долгое время был близок к вам, как никто другой, так? А теперь он умер. Трупы так и валяются на земле. Уточняю – на вашейземле.
   – Как это понять – на моей земле?
   – Вы потеряли близкого друга, – тихо проговорил Дрискилл, – а я потерял Дрю Саммерхэйза и Хэйза Тарлоу… И не странно ли, что все трое были связаны между собой?
   – Не представляю, каким образом, – ответил Хэзлитт громче, чем ему хотелось бы.
   Дрискилл сказал:
   – Ну, к счастью для вас, здесь есть я. Я вам объясню. Дрю Саммерхэйз и Хэйз Тарлоу погибли, потому что Герб говорил с каждым из них, – беда в том, что убийца немного опоздал. На ваше несчастье, увы.
   – Вы начинаете действовать мне на нервы, как сказала бы моя матушка, Бен. Я не для того сюда пришел, чтобы выслушивать оскорбления.
   – Это вы так думаете, Боб. Как сказал бы Граучо Маркс. Хэйз Тарлоу и Герб Уоррингер были, кстати, убиты прямо у вас в огороде. Сентс-Рест, Айова. А почему Тарлоу оказался в Сентс-Ресте? Потому что ваш друг Уоррингер позвонил Дрю, а Дрю попросил Хэйза встретиться с Уоррингером… чтобы выслушать то, что Уоррингер хотел ему рассказать..
   – Понятия не имею, о чем вы толкуете. Насколько мне известно, Уоррингер собирался сделать взнос в фонд президентской кампании…
   – Ну, в ваш фонд он точно не собирался ни черта вносить. Нет, взнос-то он внес, только совсем не такой, какой вы подразумеваете. Уоррингеру сильно не по душе были вы и роль «Хартленд» в жизни этой страны. Ему очень не нравилось, что такая власть сосредоточена в руках одного… человека. В ваших.
   Хэзлитт, освещенный голубым сиянием, кивнул.
   – Правда, что Герб отвернулся от меня и от «Хартленд». Имелась у него такая слабость – он не создан для большого бизнеса. Он был гений, в старину создал собственное предприятие, наладил его работу… но сам понимал, что самостоятельно справляется только до определенных пределов. Джордж Буш, помнится, называл это видением будущего. Вот чего не хватало Гербу. Он знал, что у меня это есть. И не возражал, чтобы мое видение будущего принесло ему большое богатство. Он купил контрольный пакет акций крупной газеты в Сентс-Ресте… а потом не сумел справиться с ответственностью, неотъемлемой от того масштаба дел, какие ведутся в «Хартленд». – Хэзлитт пожал плечами. – Все это так. Он обратился против меня, и я не смог открыть ему глаза на то, чего он не видел. А именно – на цель американского предпринимательства. Делать свое дело как можно лучше и постоянно его расширять. В конечном счете старик Герб оказался в мире, к которому не был приспособлен… А потом он умер.
   – Вы – опытный враль, Боб. Он не умер.Кто-то воткнул в него нож и сбросил его в Миссисипи – а потом тем же ножом кто-то зарезал Хэйза Тарлоу. Видит бог, они не умерли.Их убили.Есть разница!
   – Игра словами, – сказал Хэзлитт. – Но, как ни назови, это очень грустная история.
   – Грустная – это еще полдела, – возразил Дрискилл. – Он не в крупном бизнесе разочаровался. Его тошнило от того, что делалось в вашемкрупном бизнесе. Он решил, что это надо прекратить. И обратился к Дрю Саммерхэйзу за советом, как это сделать… И люди стали гибнуть. А теперь спросите себя, у кого был мотив их убить?
   Хэзлитт вдруг сощурился, на скулах вздулись желваки.
   – Вы все врете, – прошипел он, давая волю ярости и надвинулся на Дрискилла, который был на шесть с лишним дюймов выше.
   Дрискилл заслонился ладонью, но Шерман Тейлор уже встал между ними.
   – Ладно, пошутили и хватит, – хладнокровно произнес он. – Не стоит пересаливать, мистер Дрискилл, – добавил он чуть слышно. – Не стоит вносить в программу вечера незапланированные развлечения, верно?
   – Здесь никого нет, – ответил Дрискилл. – Никто нас не видит и не слышит. Без свидетелей, как выражается наш Боб.
   – Сукин сын, – пробормотал Хэзлитт. – Сукин вы сын, Дрискилл.
   – Ну-ну, Боб, – сказал Тейлор. – Политика есть политика. Забудем об этом. – Он обернулся к Дрискиллу. – Где вы обзавелись столь неожиданными сведениями, Бен?
   – В основном в Айове.
   – Слишком уклончивый ответ, не правда ли? Даже для нью-йоркского адвоката.
   – Как я уже говорил, Хэйз Тарлоу выслушал рассказ Уоррингера целиком, а важнейшие сведения он отправил почтой на Восток. Теперь они у меня. Не слишком лестные для вас, Боб. – В листве снова запищали птицы. Ухнула сова. Что-то прошуршало. Погибло какое-то маленькое существо.
   Хэзлитт выдернул рукав из пальцев Тейлора.
   – Не морочьте мне голову, черт вас возьми. Пока вы норовите создать много шума из ничего, я пытаюсь спасти нашу страну. Вы сходите с ума из-за таких, как Тарлоу и Уоррингер, хотя они, по большому счету, ничего не значат, вы превращаете все в шутку. А это нешуточное дело. Может, вам и хотелось бы обратить в шутку честь Америки и ее ответственность, может, по-вашему, пусть себе мексиканцы убивают друг друга и захватывают имущество американских предприятий – когда на самом деле мы просто обязаны аннексировать Мексику и ввести у них кое-какие американские ценности и жать на педаль до упора. Но рано или поздно наши граждане увидят истину и восстанут, они поймут, что Чарльз Боннер ведет к атрофии нашего величия, к его ослаблению и смерти… Вот чему будет посвящен съезд демократов! Вот к чему все сводится: может ли Америка остаться сильной, когда больше не приходится обороняться от одного великого врага? Вот почему Чарльз Боннер должен уйти со сцены. Если вы не видите, что это правда, мне жаль вас. Мы – не одна из великого множества равных наций. Мы не равны. Мы – Америка, в нашем распоряжении почти неограниченное могущество, наша система ценностей уважает достоинство и цельность – чего нет у великого множества наций. Мы надежда мира. Сам Бог благословляет нас направить эту планету на правильный путь!
   – Благословляет? – тихо повторил Дрискилл. – Господи… нельзя ли вернуться к вам и вашему участию в убийстве Дрю, Хэйза и Герба Уоррингера? Начнем с того, что после встречи с Уоррингером Хэйз прислал нам вот эту любопытную диаграмму…
   – Очаровательно, – фыркнул Хэзлитт. Он обливался потом, забывая утереть багровое от жары и ярости лицо.
   – Возможно, Хэйз считал ее достаточно важной. Я намерен передать ее президенту и генеральному прокурору.
   – Зачем вы рассказали нам? – спросил Тейлор. – Какой смысл?
   – Это еще не все, – сказал Дрискилл.
   – Что еще? – Хэзлитт уже опомнился и вытирал лицо платком.
   – Дрю побывал в особняке Саррабьяна на Потомаке. Теперь президента мажут дегтем за связь с компанией, контрольный пакет которой недавно скупил Саррабьян.
   – И что?..
   – Многовато совпадений. Когда совпадений набирается достаточно много, между ними проявляется связь и собственная логика.
   – Ну, не знаю, как вам, – сказал Хэзлитт, – а на мой взгляд, президент сильно увяз. И на следующей неделе, в Чикаго, в ночь выдвижения, я собираюсь навсегда вышибить его из политики пинком под зад – так что готовьтесь, дружок.
   Тейлор снова вмешался в разговор.
   – Пора немного остыть, джентльмены. Президент – стойкий человек, он будет драться – а в конечном счете все мы поддержим того, кого выдвинет своим кандидатом партия. – Эти слова странно звучали в его устах, словно он повторял фразы, которые представлялись ему уместными и своевременными.
   – Берегитесь, Бен Дрискилл, – сказал Хэзлитт. – Считайте, вас предупредили.
   – Прекратите скармливать сплетни Ласаллу, Найлсу и прочим прикормленным писакам. Остановите поток лжи. Подумайте, как будет выглядеть все, что я сказал, на первых страницах газет. Следующей жертвой Арнальдо Ласалла можете оказаться вы сами.
   – Вы опять угрожаете мне, Бен?
   – Будьте уверены, Летучий Боб!
   – Вы говорите от имени президента?
   – Он для этого – слишком джентльмен. Я говорю за себя. Мне на все наплевать. Мне не грозит проигрыш на съезде. И можете не сомневаться, я не выиграю конкурса «Мисс Гениальность». Но я уж постараюсь, чтобы вы проиграли. Так что мой вам ответ, если он вас интересует, таков… – Бен понизил голос до интимного шепота: – Перестаньте убивать людей… хорошо?
   – Убирайтесь от меня, говнюк несчастный! – Кажется, Хэзлитт вполне готов к паре боксерских раундов.
   – Боб, чего вы добиваетесь? Стоит ли игра свеч? – настаивал Бен.
   Ему ответил Шерман Тейлор.
   – Он пытается спасти нацию от бессилия, Бен, от забвения своего предначертания… спасти народ от человека, который не позволяет ему быть сильным…
   – Генерал, приведите в чувство своего лупоглазого дружка. В прошлый раз мы вам напинали задницу. И в этот раз собираемся. Так напинаем, что даже его предки прочувствуют. Ура-патриотизм и бряцание оружием больше не срабатывают. Люди поумнели.
   – Ну, Бен!.. – начал Хэзлитт, нацеливаясь ухватить Дрискилла за грудки, но Тейлор остановил его царственным мановением руки.
   – Америка рассуждала иначе, когда я выбивал исламских террористов с баз в Ираке и в Иране.
   – Я не забыл.
   – Ну так вот, немало американцев тогда на коленях благодарили Господа за то, что Шерман Тейлор не боится исполнить свой долг. – Тейлор говорил не повышая голоса, словно беседовал в кругу друзей.
   – Генерал, вы тогда обратили в прах примерно сто тысяч человек, считая оба рейда…
   – И с тех пор Иран и Ирак ведут себя как следует, и Средний Восток успокоился, потому что они поняли, что Америку не пугает собственная сила. Знаете, как они там называют теперь Шермана Тейлора? Я вам скажу: они зовут его Несущим Смерть… И все мы можем спать спокойней, потому что он знал, в чем состоит его долг, и исполнил его. – Тейлор взглянул на Бена. – Это о надежде. Америка – надежда всех народов, Бен. Мы можем нести мир – как хочет того Чарли, – и на это надеются все люди, сохранившие здравый рассудок. Но Боб Хэзлитт понимает, что нам придется навязыватьмир… Американский мир, если хотите. Надежда на мир коренится в силе и в готовности применить силу.
   – Вы действуете так, будто наша сила бесконечна, людские ресурсы и запасы оружия безграничны. Вы в две минуты отправили бы нас в Мексику, вы убеждены, что Африка существует только для того, чтобы превратить ее в колонию и держать на коротком поводке, и все только потому, что бедная старушка Россия больше никем не интересуется…
   – Меня такая перспектива устраивает, – пробормотал Тейлор, улыбаясь, словно на дискуссии в Оксфордском союзе.
   Успокоившийся Хэзлитт снова завел свое:
   – Мы должны поддерживать в мире некое подобие морального порядка, Бен. С этим вы, конечно, не станете спорить: мы страдаем безнадежной слабостью воли. Болезнь может оказаться смертельной, если мы не сумеем выйти из пике. Мы должны воззвать к своему былому величию, в нем почерпнуть силу. Мы должны установить порядок в Западном полушарии…
   – Ух ты! – вставил Дрискилл. – Вот и конец Мексике…
   – И мы должны возродить веру в себя, должны согласовать свой путь с компасом морали. История учит, что самый верный, самый скорый путь ко благу – это война за правое дело. – Летучий Боб только что не насвистывал «Дикси». – Следует восстановить порядок в Мексике и в других частях света, а Чарли Боннер просто слабак, не способный осознать свой долг и выполнить его любой ценой. Почему бы не остановить его, спрошу я вас? – Хэзлитт, снова взмокший от пота, грохнул кулаком по перилам.
   Шерман Тейлор улыбался своей спокойной улыбкой, зарождавшейся где-то в окрестностях Нептуна.
   – Ну, Бен, как бы там ни было, – заговорил Тейлор-миротворец, – давайте сбавим ход. Вообще-то, почему бы нам с вами не прогуляться? Уже почти ночь. Оставим Боба малость остыть. Политика для него внове. Он стал раздражительным. Уж слишком напряженной вышла эта кампания. Важные чиновники, черт их возьми, непривычны защищаться, непривычны к тому, что их атакуют… Да, черт возьми, вы же сами все знаете. Забудьте, что он тут наговорил… Но, Бен, вы адвокат, вам бы следовало знать, что нельзя обвинять человека в убийстве без веских оснований. А оснований у вас быть не может, потому что, скажем напрямик, Боб Хэзлитт никого не убивал. Я постараюсь его успокоить. Никаких обид. Война в политике – нам ли с вами не знать – это просто собачья драка. И все же я бы дважды поразмыслил, прежде чем открывать перед телевизионщиками, газетчиками и прокурором жестянку с червями, слишком долго пролежавшую на солнце.
   Все трое – Хэзлитт наотрез отказался остаться – медленно шли обратно через лужайку. Когда они соприкоснулись с краешком толпы, Тейлор заметил:
   – А вот и поздние гости.
   Оркестр грянул «Привет вождю», и на верхней площадке лестницы, ведущей к фонтану с шампанским, показались президент и первая леди.
   – Ну, – пробормотал Дрискилл, высмотрев у них за спиной Ларкспура и Элизабет, – вся шайка в сборе.
   – Я должен поздороваться с президентом, – заметил Шерман Тейлор. – Мы сто лет не виделись.
   – Вперед, – согласился Дрискилл и отошел в тень, наблюдая, как его жена и остальные принимают приветствия Бергстромов, а затем – Боба Хэзлитта и Шермана Тейлора. Два президента, пожимая друг другу руки, сияли парадными улыбками, как им и полагалось.