Страница:
– Светлана говорила, – ответил Ринке.
– Это никогда нелишне напомнить, – сухо сказала ведьма.
Карина оттолкнулась ногой от пола, чтобы ободрить озадаченную присутствием второго седока метлу, и они поднялись в воздух. От росписи, изначально богатой, уцелели жалкие остатки. На юго-восточном столбе храма обнаружилась половина крылатой фигуры с трубой в руках, под ней находилось изображение женщины в очень свободных одеяниях и с желтым кругом, охватывающим голову. На полукруглом скате световой арки неизвестный художник разместил сурового старца в белых одеждах, крестом в правой руке и с таким же светлым кругом над темными волосами. Карина, подумавшая было, что создатель росписи имел в виду шляпу, изменила свое мнение и решила, что люди, жившие здесь, умели управлять Чи. По крайней мере, самую энергетичную часть ауры они видели. На одной из стен уцелела фигура мужчины со свитком в руках. Ведьма с большим интересом рассматривала руны, изображенные на свитке.
Ни одной из них она не узнала, но Карина на это и не рассчитывала.
– Можешь прочесть? – спросила она.
– Ну, некоторые буквы я знаю, но прочесть я не смогу, – ответил Ринке.
Увидев удивление на лице ведьмы, он пояснил:
– У нас фонетический алфавит, а не руны, как у вас.
– А, как у неречи, – сообразила Карина.
Они подлетели к западной стене, где по неизвестным причинам фрески сохранились лучше всего. Богато одетые люди спускались по огромной лестнице навстречу существам самого несимпатичного вида.
– Наверно, это изображение какой-нибудь великой битвы с тогдашними гоблинами, – предположила Карина.
– Вряд ли. У людей нет оружия, – возразил наблюдательный Ринке. – А вот у гоблинов – есть.
Он ткнул пальцем в вилы, которые держал самый крупный гоблин с круто изогнутыми рогами. Сидх слишком сильно перевесился набок, метлу качнуло и повело вниз. Вокруг Ринке замелькали злобные морды древних гоблинов, выщербленные стены и зелено-желтые пятна на летной форме ведьмы. Ринке в ужасе схватился за рога руля, накрыв руки Карины и лишив ее возможности управлять метлой. Ведьма ударила его своей Чи. Синяя дымка окутала руки сидха, он вскрикнул и разжал пальцы. Карина уцепилась за руль – метла за это время успела перекувырнуться в воздухе два или три раза. Ведьма сумела вывести метлу из пике над самой черной жижей, скрывающей пол храма Карина использовала набранную при падении скорость, чтобы вылететь наружу. Хвост метлы задел косяк, и дерево рассыпалось в труху. Ведьма приземлилась, отщелкнула пряжку и столкнула сидха с метлы. Ринке упал в траву.
– Прости меня ради Мелькора, – не дав ей раскрыть Рот, воскликнул сидх. Ринке поднялся на колени, прижался лицом к ее бедру и закрыл руками голову.
– Пауков никогда не боялся, – продолжал он. – Орков тоже, гоблинов вообще за соперников не считал, но тут – испугался…
Карина смотрела на склоненную перед ней голову со смешанным чувством удивления и уважения. Ее гнев медленно опадал, как уходит под крышку пена на закипевшей кастрюле, если вовремя убавить огонь на спиртовке. Ринке поступил очень необычно, но очень… Карина запнулась, подбирая слово.
Очень правильно.
Неосторожность сидха едва не погубила их обоих. Но ни один мандречен никогда не стал бы на коленях просить прощения у боевой ведьмы, даже если бы был виноват, как Ринке сейчас. Скорее всего, Карина услышала бы презрительное замечание насчет собственных навыков управления метлой или просто угрюмое молчание.
– Встань. Я отпущу метлу. Хватит полетов на сегодня, – сдержанно сказала ведьма.
Дневная жара уже спала. Заходящее солнце светило в спину путникам, приятно согревая, а по ногам тянуло ночной сыростью. Сидх решил отойти от края Квалмэнэн хотя бы версты на две до наступления темноты. Безобразный овраг преградил им путь, когда солнце уже удобно устроилось на зеленой подушке леса. Ринке остановился на краю трещины в земле, осматривая размеры. Сидх прикидывал, обойти овраг или же тут и остановиться на привал. Ту сторону, на которой стояли путники, оплетали темно-зеленые плети ежевики, а противоположный край был голым и острым. Из глинистого склона торчали корни деревьев. Карине они показались похожими на руки мертвецов, и ведьма передернула плечами. Сидх не услышал журчания воды – видимо, ручей, создавший балку, летом пересыхал. Овраг показался Ринке слишком широким, чтобы его перепрыгнуть, а спускаться в его распахнутую пасть, бить коленки на крутых склонах и царапаться о колючую ежевику не хотелось. Карина переступила с ноги на ногу, ожидая решения сидха. Ведьма заметила на противоположной стороне балки тонкую рябину. Оглянувшись, Карина обнаружила рядом мощный дуб.
Ведьма усмехнулась, подняла руку и метнула заклинание. Земля под ногами сидха вздрогнула. Ринке упал на колени. Из трещины вырвалось облако пыли. Сидх закашлялся. Когда пыль осела, Ринке увидел, что края оврага соединились. «Да у Карины магический класс не ниже четвертого», – подумал сидх с уважением.
– Зачем ты это сделала? – спросил Ринке с интересом, глядя на Карину снизу вверх. – Мало ли на что мы еще можем здесь наткнуться, не стоит бросаться своей Чи. Мы могли обогнуть овраг.
Ведьма пожала плечами:
– Мне так захотелось. У нас есть такая песня. Про рябину и дуб. О том, что они хотят быть вместе, но встретиться им не суждено. И я подумала, почему бы ни поступить наперекор судьбе? Хоть раз?
Ринке поднялся, и они двинулись дальше. Перед небольшим валом из глины, выплеснувшейся из оврага, когда края его соединились, сидх на миг заколебался. Карина перешагнула его, даже не глянув себе под ноги. Ринке же задумчиво смотрел на обрывки ежевичных кустов, на алого червяка, копошившегося в горке выброшенной земли.
– Так ты не знаешь, что Мать Рябина – это наша главная богиня? – спросил он.
Ведьма отрицательно покачала головой и спросила с интересом:
– А кто же ваш отец?
– Отец у нас Дуб.
– Это заметно, – легкомысленно откликнулась Карина.
Лицо Ринке застыло.
– Прости, – смягчившись, сказала ведьма. – Я не хотела обидеть ни тебя, ни твоих богов. Боги разных народов похожи, тебе не кажется? Только зовут их по-разному. И для каждого народа главным богом становится тот, кто больше других заботится о судьбе своих детей. Неречь живет битвами, и их покровитель – бог войны, Водан. Мы зовем повелителя битв Радагастом, но приносим больше даров Яриле, богу солнца…
– Да, наверное, это так, – подумав, согласился сидх. – Мы живем нашим лесом, и поэтому наши боги – деревья.
Путники миновали поросль куцых лип и углубились в ельник. Здесь было уже темно. Ринке завесил над головой светящийся шар. Хвоя хрустела под ногами.
– Говорят, что Морул Кер сжег Отца Дуба и сковал Мать Рябину, – помолчав, сказал сидх. – И именно поэтому мы до сих пор никак не можем получить свободу…
– Очень может быть, – согласилась Карина. – Черное Пламя и людей не очень щадил, а уж чужих богов…
Сидх заметил небольшой холм, на вершине которого стояла мощная ель. Ветви на ближней к путникам стороне дерева были сухими и мертвыми – видимо, последняя зима оказалась слишком морозной.
– Заночуем здесь, – сказал Ринке, указывая на холм.
Ведьма кивнула, соглашаясь. Поднявшись к ели, Ринке обломал сухие ветки, сложил небольшим шалашиком и поджег искрой своего Чи. Путники не собирались ничего готовить на костре, сидх развел его для уюта, и Карине это понравилось. Ведьма вызвала метлу, извлекла из корзины припасы, которые им собрали на дорогу – несколько ломтей хлеба, полфунта буженины, пару яблок.
Поужинали в молчании, под треск костра. Даже метла не крутилась рядом с хозяйкой, а неподвижно зависла под ветвями ели. Только теперь ведьма почувствовала, как сильно она устала. Мандреченка прижалась спиной к шершавому стволу ели, вдыхая аромат хвои и смолы. Карине давно не приходилось ходить пешком на такие большие расстояния. Ведьма слышала тоненькое зудение приближающихся комаров, но сил отогнать маленьких кровопийц не было. «Ведь главное – пусть пили бы, – думала разморенная Карина. – Сколько может выпить комарик? Немного, и не жалко. Но как они противно зудят, о Ярило…»
– Гнус, гнус, не по себе ты выбрал кус, – негромко произнес Ринке и растопырил пальцы, словно сбрасывал что-то с руки.
Над привалом взметнулись алые молнии, воздух стал свежим и густым. Ведьма восхитилась тому, что сложный магический жест вышел у Ринке с первого раза. Сидх первый раз колдовал при ней, и по цвету использованного Чи стало ясно, что Ринке – маг Огня. «Мы были бы идеальными синергистами», – лениво подумала Карина, а вслух спросила:
– Кто дежурит первым?
– Никто, – ответил сидх и подбросил веток в огонь. – Я замкну вокруг холма заклинание Нэрда, и сюда до утра не сможет попасть ни одно живое существо. Мы оба сможем выспаться.
– А это заклинание… оно относится к тайному знанию сидхов, или мне тоже можно его знать? – осведомилась ведьма.
– Ну, если ты сможешь его повторить, отчего же нет, – пожал плечами Ринке. – Здесь не так сложно само заклинание, сколько жест… Смотри.
Сидх медленно сложил ладони тыльными сторонами, сплетя пальцы так, что получилось подобие винтовой лесенки или раскрытого веера. А затем резко вывернул ладони так, что лесенка превратилась в два плотно сцепленных кулака, над которыми, словно учитель над кафедрой, торчал большой палец Ринке.
– Попробуй, – предложил сидх.
Он расцепил ладони и сложил их в исходную фигуру. «Веер» дался ведьме легко, а вот выкрутить ладони так, как требовалось для заклинания, у Карины с первого раза не получилось.
– Ну ладно, давай я сделаю круг Нэрда, – сказал Ринке. – А завтра попробуем еще раз.
– Нет, – сказала Карина сквозь зубы. Ведьма снова сложила пальцы в начальную фигуру и выкрутила ладони. Суставы хрустнули, но жест ведьме удался.
– Скажи мне заговор.
– Сложив ладони лесенкой, выпусти из пальцев стабильные пучки Чи, – сказал сидх. – Как паук выпускает нить своей паутины. Отрегулируй длину, чтобы твоя нить покрывала пространство, которое ты хочешь защитить. Затем медленно обернешься вокруг себя. Пучки твоей Чи переплетутся между собой, как невод, как сеть.
– И еще они переплетутся с линиями моей мертвой силы, – задумчиво произнесла Карина. – Цин будет выходить из пальцев левой руки, Чи – из правой, а каналы силы всегда симметричны…
Ринке вздрогнул.
– Мы не владеем мертвой силой, – сказал сидх. – Это умели только Разрушители.
– Когда мы меняем форму и структуру наших каналов Чи, каналы мертвой силы искривляются точно так же, как в зеркале, – терпеливо пояснила ведьма. – Но Разрушители и некроманты могут менять форму своих каналов Цин… Хорошо, я сплету невод, как ты выразился. Что дальше?
– Резко выверни руки так, как я тебе показал. Преврати лесенку в башню с часовым. И скажи… хотя лучше я скажу.
Ведьма нахмурилась, но он не дал ей открыть рта.
– Я тебе потом напишу, – произнес Ринке. – Ты ведь не знаешь нашего языка, не дай Мелькор, перепутаешь пару звуков. Такое уже бывало.
– И что? – с любопытством спросила Карина.
– В нашем языке слово «круг», которое используется в заговоре, очень похоже на слово «лопнуть, разорваться», – спокойно ответил Ринке.
Карина кашлянула.
– Начинай, – сказал сидх.
Ведьма встала, подняла руки и сплела пальцы в лесенку. Ринке увидел голубое мерцание, которое полилось с кончиков ее пальцев. Светящиеся нити тянулись, росли, пронзая кусты и стволы деревьев, и вскоре коснулись подножия холма. Карина начала поворачиваться вокруг себя. Голубая сеть стала закручиваться в спираль. Ведьма подумала, что со стороны холм сейчас напоминает хвостик, убранный в заколку модницы. Такие заколки в виде стальной или серебряной спирали назывались «змейка» и были очень популярны в Истле. Скреплялась прическа длинной шпилькой или специальной толстой иглой. Когда круг замкнулся, Карина с хрустом в суставах вывернула руки, а Ринке крикнул:
– Гемахт дер ринг, нихт аус, нихт ин хир!
Сеть вспыхнула серебристым светом и стала невидимой. Ведьма подозвала метлу и достала из корзины два плаща – свой и сидха.
– Мы можем завернуться в них и спать по отдельности, – сказала Карина, и щелкнула пальцами, отсылая метлу.
Ринке уловил волну в ее интонации.
– Или? – спокойно спросил сидх.
– Или мы можем постелить мой плащ, он потолще, а твоим укрыться, – сказала ведьма. – Так будет теплее. Да и обороняться будет легче, если что.
– Да, фланг будет короче, – согласился сидх.
Карина пристально посмотрела на него:
– Если ты обещаешь не делать глупостей, конечно.
Ринке улыбнулся:
– Это одна из самых каверзных женских фраз, которые я слыхал в жизни. И я до сих пор так и не понял, каким должен быть правильный ответ.
Ведьма замялась.
– На мне… на мне лежит проклятие, – сказала она наконец. – Я сама только недавно об этом узнала. Ты мне нравишься, но если мы с тобой займемся любовью, это очень плохо кончится. Ты потом на меня смотреть не сможешь, да и я на тебя тоже. А нам еще до Бьонгарда вместе идти. Давай не будем?
– Понятно, – проговорил Ринке. Прямолинейность мандреченки удивила его, но и вызвала уважение. Эльфка бы на месте Карины не преминула бы воспользоваться случаем пофлиртовать с ним, а о проклятии вспомнила бы только в самый разгар любовной борьбы. Если бы вспомнила вообще. – Что ж, этого следовало ожидать. Ты красивая. Перешла ненароком дорогу кому-то, кому хватило денег обратиться к колдунье…
– Да, наверное, так и было, – задумчиво сказала мандреченка. – Знать бы теперь, кому…
Она растряхнула плащ, и сидх помог ей расстелить его.
– Укладывайся, – сказал Ринке. – Я еще немного посижу, выкурю трубочку.
Ведьма сняла куртку, скатала ее и пристроила под голову вместо подушки. Карина прижалась щекой к мягкому ворсу и укрылась плащом сидха.
Костерок почти догорел. Угли алели во тьме. Время от время вспыхивал небольшой оранжевый язычок, трепетал на веточке, отбрасывая отблески на фигуру сидха, и снова исчезал. Стали слышны шорохи и топот крошечных ножек в траве – очевидно, внутри круга Нэрда оказалась пара-тройка лесных мышей.
– Мне хотелось бы услышать ту вашу песню про рябину и дуб, – заметив, что ведьма не спит, сказал Ринке.
– Сейчас?
Сидх кивнул.
– А сюда не сбегутся гоблины со всего Лихолесья? – осведомилась Карина.
– Не думаю, – сказал Ринке.
Сидх думал, что Карина начнет кокетничать и ее придется уговаривать. Не пришлось. Ведьма поправила выбившуюся из шлем-косы волнистую прядь и негромко начала:
Эльф лежал рядом с небесной воительницей, смотрел на висящие над лесом крупные брызги звезд и слушал вечную историю о несложившейся судьбе двух влюбленных, замаскированную под не самыми выпуклыми образами.
«И люди называют насфаталистами», – подумал Ринке сквозь дрему.
Он почувствовал, как теплая рука легла ему на грудь.
– Почему ты взял с собой меня? – тихо спросила ведьма. – Почему не пошел с Рамданом? Мы бы отнесли и его…
– Я мог не успеть остановить детей Мелькора, – сказал Ринке.
– Ты… взял меня с собой, чтобы спасти?
Сидх повернулся и нежно, как сестру, чмокнул ведьму в щечку.
– Спи, – пробормотал он.
Карина приподнялась на локте:
– Подожди, Ринке. А что потом? Если бы караван погиб? Взял бы меня в плен? Отвел к партизанам как трофей?
Сидх засмеялся:
– А что, хорошая мысль, мне как-то не пришло в голову…
– Это не ответ.
– Я бы отпустил тебя, – сказал Ринке.
– Хотелось бы верить, – вздохнула ведьма. – Но если бы я вернулась, одна из всего конвоя обоза, меня казнили бы или засадили в тюрьму до конца моих дней.
– Но обоз уцелел. Засыпай, нам надо отдохнуть, а ночь коротка…
Карина откинулась на спину. Ведьма слушала, как сопит мужчина рядом с ней, ощущала его теплый бок и улыбалась в темноте. «Конечно, хвост Ящера, он соврал, – думала ведьма. – Если бы обоз погиб, ему пришлось бы идти к партизанам, он взял меня в качестве необычного подарка для главаря. Но…»
Ей было хорошо и странно.
Ринке ошибся.
Им предстояло пережить одну из самых длинных ночей в своей жизни.
До заимки оставалось не больше двух километров, когда солнце село. Энедика скомандовала привал. Даже темная эльфка не рискнула бы бродить в Железном Лесу ночью.
Халлен привалился спиной к стволу тополя и смотрел, как Руско и Тавартэр разводят костер. Мирувормэл выпросил у Энедики свой туесок и теперь вылизывал мед. Остальным командирша раздала остатки сухарей. Халлен отказался от своей порции:
– Не в коня корм.
Эльфа крутило и ломало так, что силуэты соратников расплывались у него перед глазами. Еще в Ильмосте Халлен начал слышать призрачные голоса, которые что-то нашептывали ему. Но сейчас эльф и без подсказки голосов понимал, что желудок не примет даже хлеба. Хруст сухарей на зубах товарищей отдавался в голове Халлена чудовищным грохотом. Эльф стиснул зубы. Ему снова захотелось впиться себе в руку – тогда его отпустило бы, ненадолго. Но торопиться не стоило. Эльф знал по опыту, что чем чаще прибегаешь к какому-то средству, тем меньше эффекта оно оказывает.
А впереди еще была целая ночь.
Халлен закрыл глаза. От одного вида двигающихся челюстей товарищей его тянуло блевать. Еж услышал голос Рингрина, звавший его, но не удивился.
«Привет, – мысленно сказал Халлен. – Добро пожаловать в нашу компанию. Ваниэль сегодня уже говорила со мной».
«Идиот, – ответил партизану бывший командир. – Ты уже не можешь отличить телепатемму от галлюцинации?»
«А, так значит ты все же был там, – телепатировал Халлен. – А эта баба, мандреченка – тоже была с тобой или это все же был глюк?»
Почуяв Чи принца в развалинах дома, Еж сначала обрадовался. Но, заметив ауру мандреченки с характерными энергетическими жгутами профессиональной убийцы, Халлен почему-то подумал, что принц вовсе не жаждет встречи с Энедикой, и постарался предотвратить ее.
«Что ты делал в Ильмосте?» – поинтересовался партизан.
«Не твое дело, – сухо ответил принц. – Я связался с тобой, чтобы предупредить. За вами по пятам идет татцель. Вы уже пришли на заимку? Если нет, бегите, ползите, но в лесу не оставайтесь!».
«Кто идет за нами?»
«Оборотень. Огромная рысь. Он неуязвим для оружия, его можно только задушить… но это если очень повезет. Бегите, ради Мелькора!»
Халлен в течение сегодняшнего дня слышал вещи и похлеще; один из голосов настойчиво предлагал ему трахнуть Руско. То, что говорил принц, было не менее болезненным бредом – ну откуда взяться татцелю посреди Железного Леса? Но Халлен тут же поверил своему бывшему командиру. Эльф открыл глаза, чтобы сообщить Энедике эту крайне неприятную новость, да так и замер.
Ежи спали. В странных, неестественных позах – в тех позах, в которых их настигли чьи-то чары. Мирувормэл тоже казался спящим, но огромная дыра, зиявшая на месте его сердца, говорила о том, что партизан уснул навсегда.
Даже не узнав, кто его убил.
А Халлен уже знал, кто, и знал, почему чары огромной рыси, небрежным движением смахнувшей голову с плеч Тавартэра, не подействовали на него самого. Первый раз лислор принес Ежу хоть какую-то пользу. Оборотень подумал, что эльф уже спит, и направил в его сторону слабую волну своей Чи, не оказавшую никакого действия на искривленные наркотиками каналы жизненной силы партизана.
Халлен ждал, пока рысь повернется к нему хотя бы боком.
Морана все же оказалась права. Халлен почувствовал невыносимое облегчение при мысли о том, что сейчас все кончится. Оборотень взмахнул хвостом и вцепился в горло Руско. Халлен вскочил. Единственная рука, которая все еще слушалась эльфа, сжалась на шее оборотня. Еж ощутил горячий пульс зверя сквозь короткую шерсть.
Никогда еще голова Энедики не болела так мучительно и остро. Обычно это было последствием неумеренных возлияний, но в данном случае это было отголоском сонных чар, которые кто-то применил к эльфке.
Применил небрежно и грубо.
Но неизвестный маг не ограничился сонным заклинанием. Эльфка поняла, что лежит на спине и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Магические путы охватывали ее всю. Командирша Ежей открыла глаза. Лунный свет заливал поляну, где партизаны остановились на свой последний привал. На изувеченном теле сидела огромная рысь. Она увлеченно выкусывала из живота трупа кусочек, показавшийся ей особенно вкусным. Зверь тихонько урчал от наслаждения. Живот Энедики скрутила болезненная судорога. Сначала она подумала, что рысь успела попробовать и ее мяса, и скосила глаза. Она уже была готова увидеть у себя в груди огромную дыру, и в первый миг эльфке показалось, что она ее даже видит. Но нет, серебряные наклепки мирно мерцали на коже ее куртки, в полутьме казавшейся черной. Энедика сообразила, где она недавно видела дыру на черной коже, дыру, из которой хлынула кровь, когда эльфы вытащили из раны затыкавший ее кол. Память просто выбросила яркий образ на поверхность, вот и все.
А причиной боли был страх – невыносимый, безумный страх.
Над поляной задрожала радуга преобразуемого Чи. Партизанка глянула на зверя, уже зная, что она сейчас увидит – Рингрин ни от кого не делал тайны из происшествия, случившегося во время уничтожения гросайдечей.
Кожа обнаженного мужчины, в которого превратилась рысь, белела в темноте. Он встал, отпихнул труп ногой. Только по пятнистой куртке теперь можно было понять, что совсем недавно эта груда костей и мяса носила имя Халлен. На остальных членов своего отряда, точнее на то, что от них осталось, эльфка смотреть не стала. Рвотные спазмы и так уже сжимали ее горло.
Он не убил тебя сразу; значит, ты ему зачем-то нужна.
Энедика уцепилась за эту мысль. Зачемона могла понадобиться оборотню, эльфка себе думать запретила.
– Энедика, – задумчиво произнес мужчина и отер кровь со рта. – Последняя из легендарных воительниц.
Он не торопится… Разговори его. Тяни время.
– А своего имени ты мне не назовешь? – стараясь, чтобы голос ее не дрожал, спросила эльфка.
Оборотень пожал плечами.
– Крон, имперский маг Мандры.
У Энедики потемнело в глазах.
Обычно караван останавливался на ночлег прямо на эльфийской тропе, полностью перегораживая ее. Это была не та дорога, где можно было ожидать встречи с другими путниками. Но сегодня бивак был разбит на небольшой площадке, которую Лайруксал назвал «отстойником». Размеры квадратной площадки позволили поставить фургоны кругом. Сейчас в них мирно похрапывали вымотавшиеся за день наемники. В центре круга догорал костер, на котором ведьмы приготовили ужин, уже исчезнувший в желудках конвоя каравана. Сегодня никто не сидел у огня, не пел песен и не рассказывал баек из богатой приключениями жизни – а и ведьмам, и экенам было что рассказать. Но этим вечером все записные балагуры и их терпеливые слушатели собрались в другом месте – в фургоне, в котором ведьмы крыла «Змей» выехали из Келенборноста, а теперь превращенном в лазарет. После схватки у холма, в котором обитала огромная змея, в компанию раненых влились Махмуд и Инна. Гоблины проткнули экену легкое. А ведьма не успела увернуться во время атаки на чудовище, и ее задело. Инна потеряла управление, и как результат – сотрясение мозга и ушиб кости. Светлана осматривала раненых перед сном, наводила сонные и обезболивающие чары. Закончив, утомленная целительница пожелала всем доброй ночи и хотела застегнуть за собой клапан фургона.
– Мы же задохнемся, Светик… – недовольно пробурчала Ундина.
– Это лучше, чем если нас комары сожрут, – возразил Гёса.
Словно в подтверждение его слов, Махмуд хлопнул себя по шее – из-под пальцев брызнула кровь. Экен стер с шеи останки маленького кровопийцы и выразительным жестом показал ведьмам ладонь с коричнево-красным пятном на ней. Светлана в растерянности остановилась перед выходом. Как и Ундина, она черпала Чи из воздуха и отлично понимала ее желание оставить фургон открытым на ночь. С другой стороны, через свободный клапан в фургон могло залететь что-нибудь посерьезнее комара – дротик, например.
– Не застегивай, Света, – подала голос до сих пор молчавшая Ирина. – Я заклинание знаю, от комаров… Да и кто покрупнее – тоже не сунутся.
– Благодетельница! – воскликнула Ундина.
– Вот это дело, – согласился Гёса.
Целительница благодарно улыбнулась Ирине и покинула фургон. Площадка была покрыта тем же странным материалом, что и сама тропа, и упруго спружинила, когда Светлана приземлилась. Ведьма задумчиво посмотрела себе под ноги.
Когда караван миновал ущелье, Лайруксал вдруг приказал всем остановиться. Сидх выдернул из лазарета Вилли.
– Я успею заварить настой? – спросила Светлана.
– Это никогда нелишне напомнить, – сухо сказала ведьма.
Карина оттолкнулась ногой от пола, чтобы ободрить озадаченную присутствием второго седока метлу, и они поднялись в воздух. От росписи, изначально богатой, уцелели жалкие остатки. На юго-восточном столбе храма обнаружилась половина крылатой фигуры с трубой в руках, под ней находилось изображение женщины в очень свободных одеяниях и с желтым кругом, охватывающим голову. На полукруглом скате световой арки неизвестный художник разместил сурового старца в белых одеждах, крестом в правой руке и с таким же светлым кругом над темными волосами. Карина, подумавшая было, что создатель росписи имел в виду шляпу, изменила свое мнение и решила, что люди, жившие здесь, умели управлять Чи. По крайней мере, самую энергетичную часть ауры они видели. На одной из стен уцелела фигура мужчины со свитком в руках. Ведьма с большим интересом рассматривала руны, изображенные на свитке.
Ни одной из них она не узнала, но Карина на это и не рассчитывала.
– Можешь прочесть? – спросила она.
– Ну, некоторые буквы я знаю, но прочесть я не смогу, – ответил Ринке.
Увидев удивление на лице ведьмы, он пояснил:
– У нас фонетический алфавит, а не руны, как у вас.
– А, как у неречи, – сообразила Карина.
Они подлетели к западной стене, где по неизвестным причинам фрески сохранились лучше всего. Богато одетые люди спускались по огромной лестнице навстречу существам самого несимпатичного вида.
– Наверно, это изображение какой-нибудь великой битвы с тогдашними гоблинами, – предположила Карина.
– Вряд ли. У людей нет оружия, – возразил наблюдательный Ринке. – А вот у гоблинов – есть.
Он ткнул пальцем в вилы, которые держал самый крупный гоблин с круто изогнутыми рогами. Сидх слишком сильно перевесился набок, метлу качнуло и повело вниз. Вокруг Ринке замелькали злобные морды древних гоблинов, выщербленные стены и зелено-желтые пятна на летной форме ведьмы. Ринке в ужасе схватился за рога руля, накрыв руки Карины и лишив ее возможности управлять метлой. Ведьма ударила его своей Чи. Синяя дымка окутала руки сидха, он вскрикнул и разжал пальцы. Карина уцепилась за руль – метла за это время успела перекувырнуться в воздухе два или три раза. Ведьма сумела вывести метлу из пике над самой черной жижей, скрывающей пол храма Карина использовала набранную при падении скорость, чтобы вылететь наружу. Хвост метлы задел косяк, и дерево рассыпалось в труху. Ведьма приземлилась, отщелкнула пряжку и столкнула сидха с метлы. Ринке упал в траву.
– Прости меня ради Мелькора, – не дав ей раскрыть Рот, воскликнул сидх. Ринке поднялся на колени, прижался лицом к ее бедру и закрыл руками голову.
– Пауков никогда не боялся, – продолжал он. – Орков тоже, гоблинов вообще за соперников не считал, но тут – испугался…
Карина смотрела на склоненную перед ней голову со смешанным чувством удивления и уважения. Ее гнев медленно опадал, как уходит под крышку пена на закипевшей кастрюле, если вовремя убавить огонь на спиртовке. Ринке поступил очень необычно, но очень… Карина запнулась, подбирая слово.
Очень правильно.
Неосторожность сидха едва не погубила их обоих. Но ни один мандречен никогда не стал бы на коленях просить прощения у боевой ведьмы, даже если бы был виноват, как Ринке сейчас. Скорее всего, Карина услышала бы презрительное замечание насчет собственных навыков управления метлой или просто угрюмое молчание.
– Встань. Я отпущу метлу. Хватит полетов на сегодня, – сдержанно сказала ведьма.
Дневная жара уже спала. Заходящее солнце светило в спину путникам, приятно согревая, а по ногам тянуло ночной сыростью. Сидх решил отойти от края Квалмэнэн хотя бы версты на две до наступления темноты. Безобразный овраг преградил им путь, когда солнце уже удобно устроилось на зеленой подушке леса. Ринке остановился на краю трещины в земле, осматривая размеры. Сидх прикидывал, обойти овраг или же тут и остановиться на привал. Ту сторону, на которой стояли путники, оплетали темно-зеленые плети ежевики, а противоположный край был голым и острым. Из глинистого склона торчали корни деревьев. Карине они показались похожими на руки мертвецов, и ведьма передернула плечами. Сидх не услышал журчания воды – видимо, ручей, создавший балку, летом пересыхал. Овраг показался Ринке слишком широким, чтобы его перепрыгнуть, а спускаться в его распахнутую пасть, бить коленки на крутых склонах и царапаться о колючую ежевику не хотелось. Карина переступила с ноги на ногу, ожидая решения сидха. Ведьма заметила на противоположной стороне балки тонкую рябину. Оглянувшись, Карина обнаружила рядом мощный дуб.
Ведьма усмехнулась, подняла руку и метнула заклинание. Земля под ногами сидха вздрогнула. Ринке упал на колени. Из трещины вырвалось облако пыли. Сидх закашлялся. Когда пыль осела, Ринке увидел, что края оврага соединились. «Да у Карины магический класс не ниже четвертого», – подумал сидх с уважением.
– Зачем ты это сделала? – спросил Ринке с интересом, глядя на Карину снизу вверх. – Мало ли на что мы еще можем здесь наткнуться, не стоит бросаться своей Чи. Мы могли обогнуть овраг.
Ведьма пожала плечами:
– Мне так захотелось. У нас есть такая песня. Про рябину и дуб. О том, что они хотят быть вместе, но встретиться им не суждено. И я подумала, почему бы ни поступить наперекор судьбе? Хоть раз?
Ринке поднялся, и они двинулись дальше. Перед небольшим валом из глины, выплеснувшейся из оврага, когда края его соединились, сидх на миг заколебался. Карина перешагнула его, даже не глянув себе под ноги. Ринке же задумчиво смотрел на обрывки ежевичных кустов, на алого червяка, копошившегося в горке выброшенной земли.
– Так ты не знаешь, что Мать Рябина – это наша главная богиня? – спросил он.
Ведьма отрицательно покачала головой и спросила с интересом:
– А кто же ваш отец?
– Отец у нас Дуб.
– Это заметно, – легкомысленно откликнулась Карина.
Лицо Ринке застыло.
– Прости, – смягчившись, сказала ведьма. – Я не хотела обидеть ни тебя, ни твоих богов. Боги разных народов похожи, тебе не кажется? Только зовут их по-разному. И для каждого народа главным богом становится тот, кто больше других заботится о судьбе своих детей. Неречь живет битвами, и их покровитель – бог войны, Водан. Мы зовем повелителя битв Радагастом, но приносим больше даров Яриле, богу солнца…
– Да, наверное, это так, – подумав, согласился сидх. – Мы живем нашим лесом, и поэтому наши боги – деревья.
Путники миновали поросль куцых лип и углубились в ельник. Здесь было уже темно. Ринке завесил над головой светящийся шар. Хвоя хрустела под ногами.
– Говорят, что Морул Кер сжег Отца Дуба и сковал Мать Рябину, – помолчав, сказал сидх. – И именно поэтому мы до сих пор никак не можем получить свободу…
– Очень может быть, – согласилась Карина. – Черное Пламя и людей не очень щадил, а уж чужих богов…
Сидх заметил небольшой холм, на вершине которого стояла мощная ель. Ветви на ближней к путникам стороне дерева были сухими и мертвыми – видимо, последняя зима оказалась слишком морозной.
– Заночуем здесь, – сказал Ринке, указывая на холм.
Ведьма кивнула, соглашаясь. Поднявшись к ели, Ринке обломал сухие ветки, сложил небольшим шалашиком и поджег искрой своего Чи. Путники не собирались ничего готовить на костре, сидх развел его для уюта, и Карине это понравилось. Ведьма вызвала метлу, извлекла из корзины припасы, которые им собрали на дорогу – несколько ломтей хлеба, полфунта буженины, пару яблок.
Поужинали в молчании, под треск костра. Даже метла не крутилась рядом с хозяйкой, а неподвижно зависла под ветвями ели. Только теперь ведьма почувствовала, как сильно она устала. Мандреченка прижалась спиной к шершавому стволу ели, вдыхая аромат хвои и смолы. Карине давно не приходилось ходить пешком на такие большие расстояния. Ведьма слышала тоненькое зудение приближающихся комаров, но сил отогнать маленьких кровопийц не было. «Ведь главное – пусть пили бы, – думала разморенная Карина. – Сколько может выпить комарик? Немного, и не жалко. Но как они противно зудят, о Ярило…»
– Гнус, гнус, не по себе ты выбрал кус, – негромко произнес Ринке и растопырил пальцы, словно сбрасывал что-то с руки.
Над привалом взметнулись алые молнии, воздух стал свежим и густым. Ведьма восхитилась тому, что сложный магический жест вышел у Ринке с первого раза. Сидх первый раз колдовал при ней, и по цвету использованного Чи стало ясно, что Ринке – маг Огня. «Мы были бы идеальными синергистами», – лениво подумала Карина, а вслух спросила:
– Кто дежурит первым?
– Никто, – ответил сидх и подбросил веток в огонь. – Я замкну вокруг холма заклинание Нэрда, и сюда до утра не сможет попасть ни одно живое существо. Мы оба сможем выспаться.
– А это заклинание… оно относится к тайному знанию сидхов, или мне тоже можно его знать? – осведомилась ведьма.
– Ну, если ты сможешь его повторить, отчего же нет, – пожал плечами Ринке. – Здесь не так сложно само заклинание, сколько жест… Смотри.
Сидх медленно сложил ладони тыльными сторонами, сплетя пальцы так, что получилось подобие винтовой лесенки или раскрытого веера. А затем резко вывернул ладони так, что лесенка превратилась в два плотно сцепленных кулака, над которыми, словно учитель над кафедрой, торчал большой палец Ринке.
– Попробуй, – предложил сидх.
Он расцепил ладони и сложил их в исходную фигуру. «Веер» дался ведьме легко, а вот выкрутить ладони так, как требовалось для заклинания, у Карины с первого раза не получилось.
– Ну ладно, давай я сделаю круг Нэрда, – сказал Ринке. – А завтра попробуем еще раз.
– Нет, – сказала Карина сквозь зубы. Ведьма снова сложила пальцы в начальную фигуру и выкрутила ладони. Суставы хрустнули, но жест ведьме удался.
– Скажи мне заговор.
– Сложив ладони лесенкой, выпусти из пальцев стабильные пучки Чи, – сказал сидх. – Как паук выпускает нить своей паутины. Отрегулируй длину, чтобы твоя нить покрывала пространство, которое ты хочешь защитить. Затем медленно обернешься вокруг себя. Пучки твоей Чи переплетутся между собой, как невод, как сеть.
– И еще они переплетутся с линиями моей мертвой силы, – задумчиво произнесла Карина. – Цин будет выходить из пальцев левой руки, Чи – из правой, а каналы силы всегда симметричны…
Ринке вздрогнул.
– Мы не владеем мертвой силой, – сказал сидх. – Это умели только Разрушители.
– Когда мы меняем форму и структуру наших каналов Чи, каналы мертвой силы искривляются точно так же, как в зеркале, – терпеливо пояснила ведьма. – Но Разрушители и некроманты могут менять форму своих каналов Цин… Хорошо, я сплету невод, как ты выразился. Что дальше?
– Резко выверни руки так, как я тебе показал. Преврати лесенку в башню с часовым. И скажи… хотя лучше я скажу.
Ведьма нахмурилась, но он не дал ей открыть рта.
– Я тебе потом напишу, – произнес Ринке. – Ты ведь не знаешь нашего языка, не дай Мелькор, перепутаешь пару звуков. Такое уже бывало.
– И что? – с любопытством спросила Карина.
– В нашем языке слово «круг», которое используется в заговоре, очень похоже на слово «лопнуть, разорваться», – спокойно ответил Ринке.
Карина кашлянула.
– Начинай, – сказал сидх.
Ведьма встала, подняла руки и сплела пальцы в лесенку. Ринке увидел голубое мерцание, которое полилось с кончиков ее пальцев. Светящиеся нити тянулись, росли, пронзая кусты и стволы деревьев, и вскоре коснулись подножия холма. Карина начала поворачиваться вокруг себя. Голубая сеть стала закручиваться в спираль. Ведьма подумала, что со стороны холм сейчас напоминает хвостик, убранный в заколку модницы. Такие заколки в виде стальной или серебряной спирали назывались «змейка» и были очень популярны в Истле. Скреплялась прическа длинной шпилькой или специальной толстой иглой. Когда круг замкнулся, Карина с хрустом в суставах вывернула руки, а Ринке крикнул:
– Гемахт дер ринг, нихт аус, нихт ин хир!
Сеть вспыхнула серебристым светом и стала невидимой. Ведьма подозвала метлу и достала из корзины два плаща – свой и сидха.
– Мы можем завернуться в них и спать по отдельности, – сказала Карина, и щелкнула пальцами, отсылая метлу.
Ринке уловил волну в ее интонации.
– Или? – спокойно спросил сидх.
– Или мы можем постелить мой плащ, он потолще, а твоим укрыться, – сказала ведьма. – Так будет теплее. Да и обороняться будет легче, если что.
– Да, фланг будет короче, – согласился сидх.
Карина пристально посмотрела на него:
– Если ты обещаешь не делать глупостей, конечно.
Ринке улыбнулся:
– Это одна из самых каверзных женских фраз, которые я слыхал в жизни. И я до сих пор так и не понял, каким должен быть правильный ответ.
Ведьма замялась.
– На мне… на мне лежит проклятие, – сказала она наконец. – Я сама только недавно об этом узнала. Ты мне нравишься, но если мы с тобой займемся любовью, это очень плохо кончится. Ты потом на меня смотреть не сможешь, да и я на тебя тоже. А нам еще до Бьонгарда вместе идти. Давай не будем?
– Понятно, – проговорил Ринке. Прямолинейность мандреченки удивила его, но и вызвала уважение. Эльфка бы на месте Карины не преминула бы воспользоваться случаем пофлиртовать с ним, а о проклятии вспомнила бы только в самый разгар любовной борьбы. Если бы вспомнила вообще. – Что ж, этого следовало ожидать. Ты красивая. Перешла ненароком дорогу кому-то, кому хватило денег обратиться к колдунье…
– Да, наверное, так и было, – задумчиво сказала мандреченка. – Знать бы теперь, кому…
Она растряхнула плащ, и сидх помог ей расстелить его.
– Укладывайся, – сказал Ринке. – Я еще немного посижу, выкурю трубочку.
Ведьма сняла куртку, скатала ее и пристроила под голову вместо подушки. Карина прижалась щекой к мягкому ворсу и укрылась плащом сидха.
Костерок почти догорел. Угли алели во тьме. Время от время вспыхивал небольшой оранжевый язычок, трепетал на веточке, отбрасывая отблески на фигуру сидха, и снова исчезал. Стали слышны шорохи и топот крошечных ножек в траве – очевидно, внутри круга Нэрда оказалась пара-тройка лесных мышей.
– Мне хотелось бы услышать ту вашу песню про рябину и дуб, – заметив, что ведьма не спит, сказал Ринке.
– Сейчас?
Сидх кивнул.
– А сюда не сбегутся гоблины со всего Лихолесья? – осведомилась Карина.
– Не думаю, – сказал Ринке.
Сидх думал, что Карина начнет кокетничать и ее придется уговаривать. Не пришлось. Ведьма поправила выбившуюся из шлем-косы волнистую прядь и негромко начала:
У Карины оказался красивый, сильный голос, а мотив – грустным и протяжным, как у большинства мандреченских песен. Трубка Ринке догорела. Он выколотил ее о ствол ели, убрал трубку и забрался к ведьме под плащ.
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
Эльф лежал рядом с небесной воительницей, смотрел на висящие над лесом крупные брызги звезд и слушал вечную историю о несложившейся судьбе двух влюбленных, замаскированную под не самыми выпуклыми образами.
«И люди называют насфаталистами», – подумал Ринке сквозь дрему.
Он почувствовал, как теплая рука легла ему на грудь.
– Почему ты взял с собой меня? – тихо спросила ведьма. – Почему не пошел с Рамданом? Мы бы отнесли и его…
– Я мог не успеть остановить детей Мелькора, – сказал Ринке.
– Ты… взял меня с собой, чтобы спасти?
Сидх повернулся и нежно, как сестру, чмокнул ведьму в щечку.
– Спи, – пробормотал он.
Карина приподнялась на локте:
– Подожди, Ринке. А что потом? Если бы караван погиб? Взял бы меня в плен? Отвел к партизанам как трофей?
Сидх засмеялся:
– А что, хорошая мысль, мне как-то не пришло в голову…
– Это не ответ.
– Я бы отпустил тебя, – сказал Ринке.
– Хотелось бы верить, – вздохнула ведьма. – Но если бы я вернулась, одна из всего конвоя обоза, меня казнили бы или засадили в тюрьму до конца моих дней.
– Но обоз уцелел. Засыпай, нам надо отдохнуть, а ночь коротка…
Карина откинулась на спину. Ведьма слушала, как сопит мужчина рядом с ней, ощущала его теплый бок и улыбалась в темноте. «Конечно, хвост Ящера, он соврал, – думала ведьма. – Если бы обоз погиб, ему пришлось бы идти к партизанам, он взял меня в качестве необычного подарка для главаря. Но…»
Ей было хорошо и странно.
Ринке ошибся.
Им предстояло пережить одну из самых длинных ночей в своей жизни.
До заимки оставалось не больше двух километров, когда солнце село. Энедика скомандовала привал. Даже темная эльфка не рискнула бы бродить в Железном Лесу ночью.
Халлен привалился спиной к стволу тополя и смотрел, как Руско и Тавартэр разводят костер. Мирувормэл выпросил у Энедики свой туесок и теперь вылизывал мед. Остальным командирша раздала остатки сухарей. Халлен отказался от своей порции:
– Не в коня корм.
Эльфа крутило и ломало так, что силуэты соратников расплывались у него перед глазами. Еще в Ильмосте Халлен начал слышать призрачные голоса, которые что-то нашептывали ему. Но сейчас эльф и без подсказки голосов понимал, что желудок не примет даже хлеба. Хруст сухарей на зубах товарищей отдавался в голове Халлена чудовищным грохотом. Эльф стиснул зубы. Ему снова захотелось впиться себе в руку – тогда его отпустило бы, ненадолго. Но торопиться не стоило. Эльф знал по опыту, что чем чаще прибегаешь к какому-то средству, тем меньше эффекта оно оказывает.
А впереди еще была целая ночь.
Халлен закрыл глаза. От одного вида двигающихся челюстей товарищей его тянуло блевать. Еж услышал голос Рингрина, звавший его, но не удивился.
«Привет, – мысленно сказал Халлен. – Добро пожаловать в нашу компанию. Ваниэль сегодня уже говорила со мной».
«Идиот, – ответил партизану бывший командир. – Ты уже не можешь отличить телепатемму от галлюцинации?»
«А, так значит ты все же был там, – телепатировал Халлен. – А эта баба, мандреченка – тоже была с тобой или это все же был глюк?»
Почуяв Чи принца в развалинах дома, Еж сначала обрадовался. Но, заметив ауру мандреченки с характерными энергетическими жгутами профессиональной убийцы, Халлен почему-то подумал, что принц вовсе не жаждет встречи с Энедикой, и постарался предотвратить ее.
«Что ты делал в Ильмосте?» – поинтересовался партизан.
«Не твое дело, – сухо ответил принц. – Я связался с тобой, чтобы предупредить. За вами по пятам идет татцель. Вы уже пришли на заимку? Если нет, бегите, ползите, но в лесу не оставайтесь!».
«Кто идет за нами?»
«Оборотень. Огромная рысь. Он неуязвим для оружия, его можно только задушить… но это если очень повезет. Бегите, ради Мелькора!»
Халлен в течение сегодняшнего дня слышал вещи и похлеще; один из голосов настойчиво предлагал ему трахнуть Руско. То, что говорил принц, было не менее болезненным бредом – ну откуда взяться татцелю посреди Железного Леса? Но Халлен тут же поверил своему бывшему командиру. Эльф открыл глаза, чтобы сообщить Энедике эту крайне неприятную новость, да так и замер.
Ежи спали. В странных, неестественных позах – в тех позах, в которых их настигли чьи-то чары. Мирувормэл тоже казался спящим, но огромная дыра, зиявшая на месте его сердца, говорила о том, что партизан уснул навсегда.
Даже не узнав, кто его убил.
А Халлен уже знал, кто, и знал, почему чары огромной рыси, небрежным движением смахнувшей голову с плеч Тавартэра, не подействовали на него самого. Первый раз лислор принес Ежу хоть какую-то пользу. Оборотень подумал, что эльф уже спит, и направил в его сторону слабую волну своей Чи, не оказавшую никакого действия на искривленные наркотиками каналы жизненной силы партизана.
Халлен ждал, пока рысь повернется к нему хотя бы боком.
Морана все же оказалась права. Халлен почувствовал невыносимое облегчение при мысли о том, что сейчас все кончится. Оборотень взмахнул хвостом и вцепился в горло Руско. Халлен вскочил. Единственная рука, которая все еще слушалась эльфа, сжалась на шее оборотня. Еж ощутил горячий пульс зверя сквозь короткую шерсть.
Никогда еще голова Энедики не болела так мучительно и остро. Обычно это было последствием неумеренных возлияний, но в данном случае это было отголоском сонных чар, которые кто-то применил к эльфке.
Применил небрежно и грубо.
Но неизвестный маг не ограничился сонным заклинанием. Эльфка поняла, что лежит на спине и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Магические путы охватывали ее всю. Командирша Ежей открыла глаза. Лунный свет заливал поляну, где партизаны остановились на свой последний привал. На изувеченном теле сидела огромная рысь. Она увлеченно выкусывала из живота трупа кусочек, показавшийся ей особенно вкусным. Зверь тихонько урчал от наслаждения. Живот Энедики скрутила болезненная судорога. Сначала она подумала, что рысь успела попробовать и ее мяса, и скосила глаза. Она уже была готова увидеть у себя в груди огромную дыру, и в первый миг эльфке показалось, что она ее даже видит. Но нет, серебряные наклепки мирно мерцали на коже ее куртки, в полутьме казавшейся черной. Энедика сообразила, где она недавно видела дыру на черной коже, дыру, из которой хлынула кровь, когда эльфы вытащили из раны затыкавший ее кол. Память просто выбросила яркий образ на поверхность, вот и все.
А причиной боли был страх – невыносимый, безумный страх.
Над поляной задрожала радуга преобразуемого Чи. Партизанка глянула на зверя, уже зная, что она сейчас увидит – Рингрин ни от кого не делал тайны из происшествия, случившегося во время уничтожения гросайдечей.
Кожа обнаженного мужчины, в которого превратилась рысь, белела в темноте. Он встал, отпихнул труп ногой. Только по пятнистой куртке теперь можно было понять, что совсем недавно эта груда костей и мяса носила имя Халлен. На остальных членов своего отряда, точнее на то, что от них осталось, эльфка смотреть не стала. Рвотные спазмы и так уже сжимали ее горло.
Он не убил тебя сразу; значит, ты ему зачем-то нужна.
Энедика уцепилась за эту мысль. Зачемона могла понадобиться оборотню, эльфка себе думать запретила.
– Энедика, – задумчиво произнес мужчина и отер кровь со рта. – Последняя из легендарных воительниц.
Он не торопится… Разговори его. Тяни время.
– А своего имени ты мне не назовешь? – стараясь, чтобы голос ее не дрожал, спросила эльфка.
Оборотень пожал плечами.
– Крон, имперский маг Мандры.
У Энедики потемнело в глазах.
Обычно караван останавливался на ночлег прямо на эльфийской тропе, полностью перегораживая ее. Это была не та дорога, где можно было ожидать встречи с другими путниками. Но сегодня бивак был разбит на небольшой площадке, которую Лайруксал назвал «отстойником». Размеры квадратной площадки позволили поставить фургоны кругом. Сейчас в них мирно похрапывали вымотавшиеся за день наемники. В центре круга догорал костер, на котором ведьмы приготовили ужин, уже исчезнувший в желудках конвоя каравана. Сегодня никто не сидел у огня, не пел песен и не рассказывал баек из богатой приключениями жизни – а и ведьмам, и экенам было что рассказать. Но этим вечером все записные балагуры и их терпеливые слушатели собрались в другом месте – в фургоне, в котором ведьмы крыла «Змей» выехали из Келенборноста, а теперь превращенном в лазарет. После схватки у холма, в котором обитала огромная змея, в компанию раненых влились Махмуд и Инна. Гоблины проткнули экену легкое. А ведьма не успела увернуться во время атаки на чудовище, и ее задело. Инна потеряла управление, и как результат – сотрясение мозга и ушиб кости. Светлана осматривала раненых перед сном, наводила сонные и обезболивающие чары. Закончив, утомленная целительница пожелала всем доброй ночи и хотела застегнуть за собой клапан фургона.
– Мы же задохнемся, Светик… – недовольно пробурчала Ундина.
– Это лучше, чем если нас комары сожрут, – возразил Гёса.
Словно в подтверждение его слов, Махмуд хлопнул себя по шее – из-под пальцев брызнула кровь. Экен стер с шеи останки маленького кровопийцы и выразительным жестом показал ведьмам ладонь с коричнево-красным пятном на ней. Светлана в растерянности остановилась перед выходом. Как и Ундина, она черпала Чи из воздуха и отлично понимала ее желание оставить фургон открытым на ночь. С другой стороны, через свободный клапан в фургон могло залететь что-нибудь посерьезнее комара – дротик, например.
– Не застегивай, Света, – подала голос до сих пор молчавшая Ирина. – Я заклинание знаю, от комаров… Да и кто покрупнее – тоже не сунутся.
– Благодетельница! – воскликнула Ундина.
– Вот это дело, – согласился Гёса.
Целительница благодарно улыбнулась Ирине и покинула фургон. Площадка была покрыта тем же странным материалом, что и сама тропа, и упруго спружинила, когда Светлана приземлилась. Ведьма задумчиво посмотрела себе под ноги.
Когда караван миновал ущелье, Лайруксал вдруг приказал всем остановиться. Сидх выдернул из лазарета Вилли.
– Я успею заварить настой? – спросила Светлана.